Назима

(Повесть)

Девушка Назима покидает аил и едет в Бишкек – поступать учиться. Лето, жарко, дорога... И множество приключений, которые ей предстоит пережить. В Бишкеке, увы, всё оказалось не так просто...

Публикуется по книге: Торекан Мискен. Назима. – Б.: 2011. – 144 с.

I

Наконец все было готово к отъезду. Две большие дорожные сумки, до отказа набитые ее вещами, стояли в зале бок о бок возле сундуков под сложенными одеялами. Одна из них со знаком Nike, с широкими красными полосками на фоне голубого, была напичкана ее летней одеждой. Эмблема фирмы напоминала то ли хоккейную клюшку, то ли длиннохвостую утку на невидимых волнах, а еще больше – кто бы подумал! – очертание левого склона горы без правого. Эта подержанная, чуть выцветшая сумка была без заплечных и плечевого ремней, но их металлические колечка сохранились. Сумку отыскала у кого-то из аильчан ее младшая сестра Аида. На предложение родных Назимы продать сумку, хозяин ответил отказом. Ему было неловко сбывать с рук близким знакомым, все равно что родным, – ведь они из одного аила, – старую вещь, хотел ее просто подарить. Тогда они взяли ее с условием вернуть назад, как только отпадет в ней нужда. Если вдруг она будет утеряна, то взамен ее купят новую, подобную же. Кончилось тем, что хозяин сдался на их уговоры.

У другой сумки, новой, купленной матерью в райцентре все было на месте: и ручной, и плечевой ремни, еще два заплечных ремня, чтобы носить ее как школьный ранец. Уйма отсеков и боковых кармашек, все они с молниями, а то и двумя. Сумка эта со знаком Adidas, сине-белая, размером поменьше Nike. Когда она стала укладывать в эту сумку вещи, мать, видя, что в нее не уместилась и половина скарба, не переставала казнить себя. По ее словам, в магазине, где она сделала эту покупку, сумка показалась ей изрядно большой. И вот, на тебе, из-за такой мелочи она чуть не осрамилась перед всем семейством! Тогда и пошла Аида по дворам и откопала ту Nike-сумку.

В Adidas-сумке нашли место остальная одежда и всякая мелочь, подобная мылу, шампуни, зубной пасте и щетке. Неполный тюбик зубной пасты она поначалу хотела оставить Аиде, а зубную щетку вообще выбросить, собираясь купить в городе новый гигиенический набор, но боялась показаться городским родичам дремучей провинциалкой. Могли же они подумать, что этих вещей у нее в той дыре, откуда она приехала, сроду не водилось, раз она тратится на новые только сейчас!..

В эту же сумку были пристроены вещи, что мать передает старшей сестре Гулизе, в чей дом она едет гостем, а точнее, нахлебницей. Условлено было, что пока она не обустроится, будет жить у нее. Пара палочек конской колбасы, пакет курта, немного вяленой баранины, две полтора литровых баклажек кумыса. Еще два учебника для подготовки к тестированию в институт тоже были уложены туда же. Еще в этой сумке были деньги – ее и те, что передала сыну мать ее бывшего одноклассника Бердибека. И меньшая по объему сумка оказалась потяжелее, чем большая. Не из-за денег, разумеется.

Она поначалу не хотела брать чужие деньги, но подумав, все же согласилась. Тем более, мать Бердибека по этому случаю пригласила ее в дом, угостила чаем, даже поджарила немного картошки, все время извиняясь за отсутствие мяса. Она заметила, что можно было передать деньги и через Элемана, сына Макебая. Тот сейчас гостит у родителей и на днях собирается уехать обратно. Приехал, говорили, с невестой, с некой городской девушкой. Вскоре у них намечалась свадьба, вот Элеман и привел невесту познакомить с родителями и заодно купить скот в аиле для продажи его в столице.

– Отдай ему деньги и ходи потом за ним по пятам, клянча свои же кровные. Ведь он их тут же пустит в дело. Вон, говорят, ходит уже по дворам, вынюхивая, где что можно урвать. Купит здесь живности, в городе продаст ее, а на вырученные деньги купит еще что-нибудь. Так у него и закрутятся эти деньги, как вода в омуте. И попробуй ухватиться за них, не тут-то было! – сказала пожилая женщина. – Ты, конечно, не чета ему, тебе можно довериться. Так что, удружи нам. Бердибек хотел приехать, но не смог. Приеду, передал, в конце осени, а сейчас срочно нужны деньги. Вот и собрала для него, что могла.

Назима заметила, что она постарела за последнее время. Из-под ее платка чуть выбивались утончившиеся волосы с проседью, лоб уже весь был иссечен морщинками. Слушая ее, она вспомнила свою мать. Та тоже сильно сдала в последнее время. Хотя она была моложе, чем мать Бердибека, едва заметные прежде бороздки по углам рта теперь залегли заметно глубоко. Все из-за смерти отца...

– Молодежь рвется в город, – добавила мать Бердибека. – Как будто там все медом намазано. Вот и ты тоже, кажется, туда собралась. Правда, работы здесь нет, не только приличной, поди, никакой. А работы нет потому, что народ бедный. Едут туда разбогатеть и вернуться назад достойным и богатым. Но как только у них заведутся большие деньги, они забывают о своей былой цели. Ведь с деньгами в городе жить легче. Здесь и при деньгах надо гнуть спину в три погибели. Там вложил деньги куда-то и пользуйся ими, как дойной коровой. В аиле их можно поместить разве что в скотину. А за ней глаз да глаз нужен. Круглый год.

Назима удивлялась осведомленности, еще больше – проницательности этой простой аильной женщины. Правда, раньше она работала учительницей, грамотная. И все же, – ведь она сама тоже только что из школы, – много бывших, даже теперешних учителей, но таких, как она – редкость.

– Я знаю, тебе нравится мой сын, – сказала она потом. – Он тоже неравнодушен к тебе. Были бы деньги, поженились, да и жили душа в душу. Не где-то у черта на куличках, а здесь, рядом с родителями. Дети росли бы с бабушками и дедушками. Кой-что полезного от них набрались бы. Чем плохо? Ведь всегда было так. Да нет же, вам всем в город надо, а там не до других. Кто-то хочет разбогатеть своим трудом, кто-то – топча других, а кто-то – выйдя замуж за богатенького или женясь на дочери денежного мешка. Городская жизнь ломает душу молодых, развращает людей.

– Ну не всех, наверно, – сказала Назима, еще не оправившаяся от смущения из-за слов старухи о ней и сыне.

– Всех или не всех, какая разница. Уедут и пропали, назад хода нет. Кто-то возвращается, когда уже помирать пора. Только тогда они позволят себе оторваться от своего города. В городе они не хотят помирать. А земля-то на всех одна. Она, родненькая, не разбирая, кто есть кто, принимает в свое лоно всех подряд, кому понадобился последний приют в этой жизни. Переехав к себе, эти самые богатенькие начинают строить хоромы на деньги, заработанные в городе. Кому удается пожить в них, кому – нет. Сколько будет длиться такой порядок, не знаю, но видно, это надолго. Скудеет наше земля на глазах. Сливки ее обретаются где попало, только не здесь. В лучшем случае от них останутся домины, в которых они не успели пожить в свою радость. Потому и аил все более уподобляется одному большому дому престарелых.

Назима не нашла чем возразить ей. Права бабка, но и переломить уклад всемогучей, подминающей все под себя жизни не дано никому. Испокон веков было так. Вот и она уедет завтра, а где и как она встретит конец своей жизни, одному Аллаху ведомо. Но скорее всего ее здесь, в аиле, о-ой, как долго не будет. Если вообще будет. Значит, она теперь здесь как бы на правах гостя. Киргизы вообще считают девушку гостьей с рождения. До замужества она как бы безотлучная, а после – уже почтенная и желанная гостья в родном доме. Назима, еще девушка, уже чувствует себя гостьей, уезжающей насовсем из аила и дома. Ах, как горько думать об этом! И обидно до слез. Это поворот в ее жизни, важный поворот, от которого, может быть, зависит вся ее дальнейшая судьба.

Этим летом Бердибек не приехал домой. Вероятно, он занят всерьез, раз не может навестить родителей. До аильчан дошла весть, что он поехал на заработки в Астану. Там ему, видно, не повезло с работой и вскоре вернулся назад. Сейчас, говорили, он на время каникул работает в столице, на стройке. В общем, мыкается он, не зная, куда приклонить голову. Впрочем, как и многие другие в это смутное время.

Но зачем ему понадобились деньги? Вместо того, чтобы их присылать родителям, он, напротив, клянчит у них деньги. Кто знает, что у него на уме? Может быть, на это у него своя, какая-то особая причина.

Обмолвилась мать Бердибека об их взаимных симпатиях не зря. Он нравится ей давно, еще с детства. Она допускала мысль, что тоже нравится ему. Во всяком случае, так было раньше. Сейчас она не уверена в этом. Почти год с лишним она не видела его. Зимой он приехал, но совсем ненадолго. Он не рвался к ней, она – к нему. Так они и разминулись, он уехал в город, а она осталась здесь. Они были словно две звезды, обреченные жить врозь в космической пустоте.

Нетрудно представить, что у него сейчас есть другая девушка. Года не прошло, как Элеман уехал в город, а уже собирается жениться на богатой невесте. Чем Бердибек хуже Элемана? Напротив, как ни поверни, Элеман окажется явно жидковат против Бердибека. Но и Бердибека сейчас, поди, не узнать. Как говорит его мать, город нынче кого хочешь скрутит в бараний рог.

Когда все наличные деньги были собраны, получилась довольно большая пачка, все из-за мелких купюр. В ней попадались и новые, но редко, все больше старые, помятые и затасканные. Они давно потеряли былой блеск, хруст и запах. Деньги были обернуты в прозрачный целлофан и крепко перевязаны белым акриловым шпагатом. Сначала она хотела положить деньги в ручную сумочку. Но поразмыслив, решила поместить их в малую сумку, чтобы они не путались под рукой каждый раз, когда что-то достаешь из сумочки. Объемистая пачка почти не оставила бы в ней места для другой мелочи. Да и небезопасно, легко бросалась бы на глаза, особенно на недобрые. Здесь, в глуши, до сих пор больше в ходу мелкие деньги. Сейчас еще ничего, а лет десять-двенадцать назад, когда только-только появлялись новые деньги, даже мелочь была в редкость. Встречались люди, не видевшие их вовсе.

Она прикинула, что если двадцать тысяч собрать пятисотными, то хватило бы всего сорок бумажек. Если тысячными, то – двадцать. Ну а если стодолларовыми, говорят, это будет всего пять бумажек. Правда, долларов она и сама в глаза не видела. Из этих денег половина ее, остальное – матери Бердибека.

Назима собиралась поступать в институт. Что еще делать молодой девушке? Нет у нее профессии. Тут, в аиле, если даже у тебя есть профессия, работы, как говорится, днем с огнем не сыщешь. Школу она закончила в прошлом году, вместе с Бердибеком и Элеманом. Училась неплохо. Хотела еще в прошлом году поступить, но все уперлось на деньги, а вернее – на их отсутствие. В позапрошлом году умер отец, а в прошлом – справляли его поминки, и все наличные средства мать ухнула туда. Если бы только деньги, а то еще уйму скота поглотила та же самая пропасть.

Когда прибежала младшая сестра Элемана, она уже томилась в ожидании часа отбытия. Завтра утром, даст Аллах, она будет уже в пути.

– Брат сказал, если вы едете в город, то можете поехать с ним. Их только двое. Он сказал, что с вас денег не будет брать.

– Когда он собирается поехать?

– Послезавтра.

– А я завтра. Так что, я наверно, не смогу поехать с ним. Скажи ему спасибо от моего имени.

Она почему-то не хотела ехать с ним. Он приехал сюда со своей невестой. Раньше, когда они учились в школе, он волочился за ней. Потом их пути-дороги разошлись – он уехал в город, она осталась в аиле. Никто не знает, чем он теперь занимается в городе: то ли работает, то ли учится. Кто-то из знакомых говорил, что он перевелся на заочное отделение. А так больше занят куплей и продажей. Поговаривали еще, он-де успел уже раскрутиться. Машину, на которой приехал, купил на свои деньги. Еще говорят, что его невеста – дочь толстосума. Заказали под свою свадьбу один из известных ресторанов города и ожидается, что она будет грандиозная. И чего это он вдруг захотел ехать в город вместе с ней? Тем более, когда его девушка рядом.

II

Когда темно-синий микроавтобус Mercedes выехал из областного центра, было раннее утро. Пассажиры в большинстве своем были, как и Назима, местные молодые люди, едущие в город поступать на учебу. Им пришлось подниматься спозаранку, чтобы успеть выехать из областного центра пораньше, еще до наступления жары.

Разговаривали мало, иные еще не вполне оправились от сна. Заняв места, они безучастно уставились кто куда: одни смотрели в окно, иные – на дорогу вперед, третьи – вниз, на пол или вообще никуда. Кое-кого тут же стало клонить в дрему.

Дорога была неровная, то в гору, то под уклон. Считай, что ты с вышины две тысячи метров поднимаешься до трех тысяч метров на вершине Долона, и спускаешься до высоты тысяча шестьсот метров от уровня моря, когда доберешься до Иссык-Куля. Далее дорога идет под гору еще до восьмисот метров в конце пути. Все это она запомнила еще с уроков географии в школе. Помнится, учитель даже начертил на доске примерный график изменения высоты на протяжении всего пути, который напоминал одинокую, стоящую торчком, гору. Она хорошо разбиралась в географии, учитель часто хвалил ее за знания и советовал поступать в институт по экономической части. Она тоже соглашалась с ним про себя, хотя ей было известно, что в последнее время новоиспеченных экономистов и юристов – хоть отбавляй. В выборе профессии она до сих пор колебалась, хотя склонялась к специальности «аэрофотосъемка». Поскольку по этой части специалистов еще в стране не готовили, она подумывала поступать по специальности инженер-геодезист.

Дело в том, что в школе ей под руки попалась некая книжка по геологии. Там она и прочитала про эту профессию. Суть ее сводится к тому, что через нее ты больше узнаешь секреты земной коры, ее рельеф и формы. Как известно, чем лучше знаешь что-то, тем легче его полюбить. А горы стоят того, чтобы их любили.

Когда она заикнулась об этом, мать с неодобрением сдвинула брови.

– На свете столько профессий для женщин, а тебя потянуло на мужское ремесло. Пусть ты как-нибудь выучилась, получила диплом. Что дальше? Не говоря о женщинах, нынче даже мужчины не могут найти работу по специальности.

Вообще, мать часто ставила в пример старшую сестру Гулизу. Она-де тоже как другие сельские девчата уехала в город, но нашла себе место в жизни. Теперь у нее дом, машина, каждый год ездит отдыхать на Иссык-Куль. Да и работа у нее хоть и малоприметная – бухгалтер в какой-то частной фирме, – но денежная, около десяти тысяч получает в месяц. Муж, тот вообще два раза больше, чем она гребет. Он важная шишка в каком-то министерстве.

Назима слушала ее терпеливо, но в ответ ничего не молвила. Мать в какой-то мере права, сейчас надо думать не о работе, которая тебе нравится, а о том, как выжить в этом жестоком мире. А в аиле тем более работу выбирать не приходится, пусть захудалая, лишь бы была. Как много она, будучи ребенком, слышала о том, что убивали людей, причем с зверской жестокостью, ради каких-нибудь ста сомов. Сейчас, конечно, таких случаев мало, но еще не перестали убивать из-за денег, если вообще когда-нибудь перестанут. Люди постарше говорят, что народ стал черствее, бездушнее. Взять время войны с Германией: тогда, мол, несмотря на жизнь впроголодь люди делились последним куском хлеба.

Довелось Назиме услышать некую историю, случившуюся тогда же, во время войны. Оставшиеся в тылу люди, все больше женщины, дети и старики, работали вместе на сенокосе. Хлеба еще не созрели, но и будучи убранными, они шли только на фронт. А в тылу тоже люди, им тоже хлеб нужен. Обедают они вместе, делясь тем, что бог пошлет, а посылает он до обидного мало.

Однажды некая молодая женщина во время обеда вдруг ни с того ни с сего уставилась на хлеб, что лежал на скатерти, и, зажмурив глаза, начала усердно плеваться на него. Сначала на один, потом на другой. Люди возмутились, но у них ничего, кроме проклятий, для нее не нашлось. Стали расходиться по одиночке, оставив женщину одну наедине с ее добычей, доставшейся ей таким бесчестным путем. Отец говорил, что она посидела-посидела, и не удержалась – заплакала. Плакала, видать, долго, навзрыд, но потом все же собрала то, что было на скатерти, и пошла домой.

Тем вечером у одной женщины из той же бригады, примерно того же возраста, что и у оскандалившейся женщины, погиб от истощения грудной ребенок. Едва живая от горя, эта молодуха заочно обвинила в смерти своего малыша ту женщину, которая непотребным образом присвоила хлеб у голодных людей. Она в гневе направилась в дом этой женщины с твердой решимостью отомстить за своего малыша. Как же она хотела ей отомстить? Этого она не знала. Может, в порыве отчаяния, она разорвала бы ту в клочья, а может, исцарапала бы лицо в кровь. Подходя к дому, она увидела, что горит свет в переднем окошке и невольно заглянула в него. Та женщина кормила детей, их у нее было целых пятеро, мал мала меньше. Перед ними был кусок хлеба и по всему было видно, что съеденным сегодня пайком они не насытились. Делили последний оставшийся кусок. Старуха, ее свекровь, смотрела на них со стороны беспристрастно. Она ухаживала за детьми, пока невестка работала в поле. Женщина взяла тот кусок и разделила пополам и отдала двум младшим. Тут заплакали остальные двое, кроме самого старшего. Увидев эту картину, прослезилась и та, что пришла отомстить за ребенка, обернулась и пошла обратно.

Назавтра провинившуюся женщину люди не приняли в свой круг. Ей пришлось обедать одной. Женщина, у которой погиб ребенок, чуточку посидела с остальными, но не притронулась к еде. Следом встала, забрала свой паек и пошла к той горемыке. Может, вздумалось ей поделиться с подругой по несчастью своим добром. Ведь из всех людей, знавших ту женщину, лишь она понимала ее по-настоящему, так сказать, душой. Позже они стали друзьями не разлей-вода. Обедали всегда вдвоем. Их сдружила общая беда.

Историю эту рассказал ей отец, когда он еще был жив. Когда Назима спросила, что теперь с этой женщиной, он сказал:

– Уехала после войны в Чуйскую долину. Тот хлеб все же не пошел ей впрок. Муж не вернулся с войны. Дети умерли от болезней и истощения, остались только двое. Говорят, что она еще жива, кто-то из наших видел ее там, внизу.

Назима, вспоминая эту историю, думала о том, что случись она сегодня где-то рядом, а вместо тех людей оказалась бы сегодняшняя публика, как бы все обернулось? Ответ напрашивался сам собой: наверно, женщину, оплевавшую хлеб, растерзали бы на месте, как голодные волки жалкого ягненка, а потом и друг друга из-за этого злополучного хлеба. Похоже на дикость? Но что поделаешь, если горькая правда такова.

– Девушка, а вы куда едете? – спросил Назиму кто-то сзади.

Она обернулась. То был узколицый, долговязый усатый парень в кепке. С виду, он не был похож на свежеиспеченного выпускника школы.

– Туда же, куда и вы, – сказала Назима, отвернувшись от него.

– Это правильно, – сказал тот, нагибаясь к ней, – со мной как за каменной стеной. Будьте уверены.

Назима улыбнулась про себя его неловкой попытке завязать с ней знакомство.

Машина шла ровным ходом. Утренняя прохлада таяла, исподволь растворяясь в прозрачном, невесомом горном воздухе, жара усиливалась. Пассажиры молчали. Иных путников потянуло не только в дрему, но и в сон. Молодой водитель, дымя сигаретой, сосредоточенно вглядывался вперед, будто машиной движет не мотор, а сила его устремленного вперед внимания.

Вдали на освещенных склонах гор быстро кочевали тени облаков, похожие на огромных подвижных пауков. Редко в вышине появлялись хищные птицы, описывали на небе круги, видимо, высматривая себе добычу на сверкающих солнцем склонах, потом улетали куда-то вдаль. Дул спасительный ветер, пассажиры ощущали его через приоткрытые окошки. По дороге машины накатывали волнами – то их много, то совсем нет. Через окошки были видны усталые и полусонные лица водителей машин, едущих им навстречу.

Назима думала свои думы. Вот она едет в город, своей сестре. Вроде все нормально. Правда, туда ее сильно не тянет. Она едет никуда. Пожить на время можно, но надолго – вряд ли. Нахлебники никому не нужны. Как она дальше будет жить? Допустим, все сложится так, как она задумала. Поступит она в институт, получит место в общежитии, оплатит контракт за полный год. Но тогда она останется совсем без денег. Между тем, есть, пить надо каждый день. Одеваться тоже, пусть не каждый месяц, но каждые полгода непременно. А у нее и зимней одежды-то, почитай, нет. Зимняя ее одежда пусть не стара, но уже старомодна, везти ее в город просто нет смысла. Если оплатить контракт вполовину, то уже через полгода потребуют остальную сумму. Оставшаяся у нее половина денег к тому времени, надо полагать, будет спущена до последней копейки. Где она тогда достанет средства на оплату второй половины контракта? А деньги на карманные расходы? Мать наскребла ей последние крохи и сидит ни с чем. Спросить у Гулизы? Кормиться и жить у нее, да еще просить в долг деньги? Это было бы не только некрасиво, но и беззастенчиво дерзко.

Вдруг заглох мотор и автобус остановился. Водитель попытался завести его, но мотор не поддавался. Вроде начинает заводиться, но тут же глохнет. Иногда издает громкий, чуть ли не рычащий звук и трясется так, что дрожит вся носовая часть бусика. Как будто он изо всех сил старается избавиться от некой нутряной помехи, мешающей ему работать. Так повторилось несколько раз. Пассажиры поначалу не проявили заметного беспокойства по этому поводу. Водитель вышел, открыл капот и начал ковыряться под ним. Кроме нескольких человек, вышедших по нужде, пассажиры оставались на местах и ожидали, когда водитель прекратит свою возню и они, наконец, тронутся с места. Копошился водитель долго. Люди начали выходить из буса, то по одному, то по двое-трое. Двое из них, – один молодой, другой постарше, – подошли к водителю, начали о чем-то спрашивать, затем что-то советовать, а чуть позже взялись даже помочь ему на деле. Но толку от их усилий пока не было.

III

Спустя немного времени водитель, кажется, потерял всякую надежду починить машину. Судя по обрывкам их споров, он и его добровольные помощники якобы наткнулись на какое-то хитроумное устройство, похожее, по их мнению, на черный ящик самолета. Или им только показалось так? Как бы там ни было, дело обстояло, по их виду, хуже некуда.

– Надо его отбуксировать назад, в город, – сказал водитель.

– Значит, «черный ящик» можно расшифровать только там? – съязвил пожилой пассажир, усмехнувшись в усы.

– Ящик ящиком, но без серьезного ремонта тут не обойтись, – сказал водитель, не глядя на него.

– Нашел же место для аварии твой самолет, – продолжал тот. – Дрянной оказался самолетик. А летчик еще дряннее. Уважающие себя летчики погибают, спасая жизнь своих пассажиров. А ему хоть бы что.

– Но вы пока целы и невредимы, не так ли? – спросил водитель, все еще не глядя на усатого.

– Вот артист, – не отставал от него усатый. – Забросил народ к черту на рога, и утешает нас тем, что мы еще живы. Здесь в безлюдье, если хочешь знать, мы теперь никому, кроме волков, не нужны.

– А пусть он нас тоже отбуксирует назад, – сказал другой, помоложе и одетый с иголочки пассажир. – Все же оттуда легче уехать.

– Вот найду водителя, кому можно будет прицепиться, и всех, кто захочет, отвезу назад.

Водитель раздал пассажирам долю оплаченной суммы за проезд. Те, разумеется, были расстроены этим немало, ибо это означало, что водитель умывал руки, снимая с себя ответственность за них.

– Теперь нам что, своим ходом ехать? – спросил пассажир в обновке.

– Воля ваша, – ответил водитель.

На сей раз голос его звучал уверенней.

– Привлечь бы к суду таких водителей от лукавого, как ты, и заставить раскошелиться за ущерб.

– Ну и что это дало бы? – спросила некая пухленькая пассажирка.

– Вы будто с Луны свалились, – сказал водитель. – Во-первых, я не заставлял вас сесть в машину насильно. Сами сели, добровольно. Во-вторых, техника есть техника. И человек иногда болеет, а про железо нечего и говорить.

– Вижу, ты за ответом в карман не лезешь. Но будь ты на нашем месте, заговорил бы по-другому.

– Лучший выход я вижу в том, чтобы повесить его на первом встречном дереве. Без всякого суда и следствия, по законам военного времени. Как предателя интересов простого народа. Но, к его счастью, здесь и дерева-то путного нет, – сказал пассажир в обновке, оглядываясь вокруг, как бы в самом деле ища дерево для повешения провинившегося.

– А зачем ему дерево? – спросил его, как бы с удивлением, парень в кепке, заговоривший давеча с Назимой. – Поведите его к краю вон того обрыва и столкните с него. Он же летчик, дальше сам полетит.

Он изобразил летящую птицу, раскрыв руки, как крылья, и размахивая ими вверх и вниз. Пассажиры поневоле засмеялись.

– Вы говорите так, как будто я нарочно привез вас сюда и бросаю на произвол судьбы, – сказал водитель обидчиво.

– А как же иначе, по-твоему, это называется?

– Но выгодно ли оно мне? – отпарировал водитель. – Посудите сами, вся эта заваруха мне тоже влетит в копеечку. А у меня, как и у вас, тоже семья.

– Надо было думать раньше, – сказала заговорившая ранее полненькая женщина, – а еще лучше хорошо проверить машину, прежде чем выехать на рейс. Перед дальней дорогой и коню требуется подобающий уход. А машина – не конь. Тем более, везешь ты не одного человека.

– Мы думали, что он летчик, а он, оказывается, даже в ездоки не годен, – съехидничал тот же парень в кепке.

– Давайте, меньше слов, больше дел, – урезонил их усатый пассажир. – От ваших споров толку, что от козла – молока. Ты, водитель, останавливай своих знакомых водителей и, по возможности, сажай нас туда. Объясняй ситуацию. Еще, пусть каждый из нас постарается уехать своим ходом.

На том и порешили, ибо другого выхода в их положении и не было.

Чуть позднее в сторону Бишкека проехали несколько бусиков. Двое из них были знакомые водителя темно-синего Mercedes'а и остановились по его знаку. Кратко выясняли ситуацию, кое-что спрашивали, кое-что посоветовали, правда, на пальцах. На просьбу забрать пассажиров, оба ответили отказом. Один из них сказал:

– На Орто-Токое, говорят, инспекторы стоят. Зачем лезть на рожон? Из города, как видишь, едем под завязку. Поймают – по головке не погладят. Нет смысла рисковать.

С тех пор как решили уехать каждый своим ходом, прошло полчаса, но никто так и не снялся с места. Руки поднимали на все, что проезжало в сторону столицы и могло подобрать пассажиров, но кроме тех двух, никто даже не остановился.

К Назиме подошел парень в кепке.

– Что будем делать теперь?.. Извините, я что-то быстро забыл ваше имя. Ничего не поделаешь – склероз.

– Назима, – улыбнулась она.

– Хорошее имя. А меня зовут... – он сказал свое имя. – Так что, Назима, давайте держаться друг друга. Мы сейчас в одной лодке.

– Ага, я уже поняла: с вами я не утону.

– Я вам всерьез, а вы все шутки шутите, – сказал парень обидчиво и отошел.

Жара припекала. Пассажирам помогало то, что они стояли на хребте седловины. Она продувалась постоянными низовыми ветрами. В небе уже не было ни облачка. Дальние снежные вершины гор тонули в сизоватой дымке.

Вдруг, не обращая внимания на знаки пассажиров, проехала светло-голубая «девятка». Но проехав метров пятнадцать, она вдруг встала, скрипя тормозами. К ней разом побежали человека три-четыре. За ним помчались было еще двое или трое, но поняв тщетность своей попытки, повернули обратно на полдороге. Спустя немного, первые тоже вернулись назад. Машина стояла на месте. Какая-то женщина, проходя мимо Назимы, сказала ей:

– Водитель хочет, чтобы ты подошла к нему. Похоже, он твой знакомый. Там два свободных места, но других он брать не хочет.

Не успела она закончить свою речь, машина подалась назад, проехала задним ходом метров десять и остановилась. Назима оставила сумки на обочине дороги и с удивлением направилась в сторону машины. Когда она подошла близко, из машины вышел парень. Это был Элеман.

– Как поживаешь, Назима? – воскликнул он, еще не подойдя к ней.

Назима остановилась и поздоровалась с ним. Элеман шел ей навстречу, и его голубую рубашку с короткими рукавами всю вздувал ветер. Она не видела его давно, и ей показалось, что он возмужал. А в общем он ничего, стал симпатичным и статным парнем.

– Ну что, поехали? – спросил он ее.

Назима, улыбаясь, кивнула ему.

– Где твои вещи?

Она жестом показала на свои сумки. Элеман поднял сумки и шагнул к машине. Назима тоже вызвалась было понести одну из сумок, но Элеман возразил:

– Не стоит. Они у тебя легкие. Хотя вот эта, – он подержал на весу Adidas-сумку, – поувесистей будет. Что в ней, твое золото?

– Ну да, – шуткой на шутку ответила Назима. – Есть у меня клад в пещере Али-бабы. Вот и взяла кой-чего оттуда.

Элеман положил сумки в багажник.

Прежде чем сесть в машину, Назима оглянулась и увидела парня в кепке. Тот мрачно стоял в сторонке от других и провожал ее глазами. Она весело махнула ему рукой.

Он уселась на заднее сидение. Спереди сидела девушка, судя по всему, невеста Элемана.

– Ну что, поехали? – спросил Элеман, садясь за руль.

Девчата обе молчали, как бы в знак согласия.

– А ты получила свои деньги назад? – спросил Элеман Назиму.

Назима кивнула.

– Это другое дело, – сказал он, как бы утешившись этим.

Машина тронулась с места. Он представил девушек друг другу. Те чуть заметно кивнули в зеркальце салона, где они видели друг друга. Следом девушка-гостья оглянулась на Назиму и мило улыбнулась, но не сняла черные очки с глаз.

– Сестра сказала, что ты выедешь завтра.

– Собирался. Но так получилось...

– А что, собственно, случилось с вашим бусиком? – спросил он потом.

– Сломался.

– Вижу, что сломался, – сказал тот. – И никто вас подобрал?

– Нет.

– Даже тебя, такую красивую?

– Даже меня, – улыбнулась Назима.

– А я вот подобрал тебя, – сказал Элеман.

– Ты молодчина.

– Ты почему отказалась ехать со мной? Я даже нарочно послал за тобой сестренку.

– Не захотела утруждать тебя.

– Теперь все равно едем вместе.

– Значит, судьба.

Она посмотрела в окно. Машина поднималась в гору по дороге в серпантинах.

– Скоро мы будем на вершине Долона, – сказал Элеман.

– Кстати, – сказала Назима. – Сколько я должна буду тебе за проезд?

– А сколько, ты думаешь, было бы уместно?

– Ну, раз мы одноклассники, я бы тебе не дала больше, чем водителю бусика.

– Этого, конечно, мало, – сказал Элеман. – Но так и быть, пользуйся случаем и покатайся пока бесплатно. Когда еще нам придется ехать вместе?

– Какое великодушие! – пошутила Назима. – Не ожидала от тебя такой щедрости.

Элеман, кажется, смутился, но в ответ ничего не сказал. В переднем зеркальце Назима заметила, что Алтынай, невеста его, улыбнулась ее иронии уголками губ. Назима видела ее голову сзади, а лицо – в зеркальце. Со спины были видны ее тонкая округлая шея с реденькими кудряшками на ней и тугой, красивый узел на затылке, во что были стянуты ее смолисто-черные волосы. И вдруг Назиме тоже захотелось собрать свои волосы в такой узел. Кто бы научил ее творить такую чудную прическу? Может, Алтынай ей подскажет, как это сделать? Она пробыла здесь не день, не два, может быть, целых дней десять, если не больше, а прическа все такая же милая, будто вышла только что из-под рук мастера. Значит, она сама справляется с этой премудростью. А еще бы воткнуть в него вкось длинные, тонкие палочки, кажется, из слоновой кости, как у японок. Она видела это в каком-то фильме по телевизору.

Алтынай, кажется, приятная девушка. Лицо ее овальное, гладкое, ровного пшеничного цвета. Губы, не тонкие и не толстые, смотрятся мило даже некрашеные, как только что распустившийся цветок. В ушах наушники. Глаз не видно из-за очков, но, угадывается, что и они не хуже всего прочего. Браво, Элеман, у тебя губа не дура!.. Сумел-таки подцепить такую классную девчонку...

Как раз под зеркальцем на ниточке висел скуластый чертик. Он имел выпученные белые глаза с черными-пречерными точками-зрачками, горбатый носик, торчащую козлиную бородку. Фигура его чем-то напоминала Дон-Кихота. Лицо воскового цвета иронически-снисходительно улыбалось широким белозубым оскалом большого рта. Он раскачивался в ритме хода машины и, казалось, поочередно оглядывал сидящих, каждый раз поворачиваясь в разные стороны своим тонким, худющим корпусом, но никогда не задерживая взгляд на ком-либо надолго.

IV

Отзываясь о Назиме лестно, Элеман не кривил душой. Ему, не видевшему ее давно, сразу бросилось в глаза, что ее красота достигла зрелости. В то же время от внимательного взгляда не укрылось бы, что в будущем ее обожателей ожидают не менее дивные прелести. Это была красота, сражающая наповал. Хотя Элеман был не из робкого десятка, смущали не только черты ее лица, а обезоруживала его она вся, как есть. С ним такое происходило впервые.

Он мысленно сравнил двух девушек. Алтынай симпатична, распахнута, доступна настолько, насколько капризна сама. У Назимы красота тоже открытая, бесхитростно-простая, но вселяющая в тебя трепетное смятение исподволь, мало-помалу. Она могла «цеплять» обожателя гипнотически, не только с глазу на глаз, но и на расстоянии, так сказать, телепатически. Он почему-то это угадывал, даже не испытав это чувство на деле.

Его взгляд невольно упал на ноги Алтынай в белых туфлях на шпильках, слегка прикрытых сверху манжетами джинсов цвета индиго в обтяжку. Он вспомнил ноги Назимы в теннисных туфлях, в них она будто парила в воздухе. Голубые джинсовые юбки чуть выше колен и воздушно-легкие туфли придавали ее поступи ощущение ласточкина крыла, чиркающего небо.

Машина вдруг одним колесом угодила в дорожную яму и чуть заметно подпрыгнула. Назима, подскочившая на месте, чуть не упала набок. Только тогда она обратила внимание на некий предмет, покоившийся на сиденье слева от нее. Она заметила, что не в пример человеку, эта штука держалась на своем месте устойчиво. Назима удивилась, затем до нее дошло, что он был привязан к сиденью крепко. Предмет имел цилиндрический вид и был покрыт бледно-зеленым покрывалом с оборками.

– А что это такое, интересно? – спросила она удивленно.

Вместо Элемана ответила Алтынай:

– Это его невеста.

– Странно, мне говорили, что его невеста – обыкновенная девушка. И увидев вас... тебя, я подумала, что это... ты.

– Это его другая невеста, – сказала Алтынай. – Понятно, теперь нам двоим вместе не жить – либо она, либо я.

– А можно мне посмотреть на нее?

– Нельзя, – сказала Алтынай. – Сначала давай плату за смотрины. Не зря она невеста.

Назима улыбнулась, но не ответила. Поскольку те двое молчали, умолкла и она. Любопытство жгло ее всю, руку так и тянуло сорвать с этого странного предмета не менее странный покров, но решила до поры не торопить события.

Дорога все еще шла в гору серпантином.

– Учиться едешь? – спросил Элеман.

– Вроде.

– А куда, если не секрет?

– Не знаю. Там видно будет. Примут, буду учиться.

– Примут, примут. Были бы деньги.

– Не ожидала, что здесь у вас тоже бывает жарко, – подала голос Алтынай, сняв наушники из ушей. – Хорошо, что у меня хватило ума купить напиток, пока его можно было достать.

Она вынула из пакета бутылочку кока-колы и, откупорив ее, стала пить из горлышка.

– Сейчас мы будем на вершине Долона, – сказал Элеман. – Это наша местная крыша мира. Там тебе точно не будет жарко.

Затем добавил:

– Что-то ты сама балуешься напитком, а другим даже не предлагаешь, – сказал он.

– Руки на месте, возьми и пей на здоровье.

– Во-первых, руки мои точно на месте, то есть на руле. Машина идет вверх. Водить машину в гору труднее, чем по равнине. Во-вторых, я имею в виду не себя, а Назиму.

– За женщинами ухаживают мужчины, значит, твое замечание как раз про твою честь, – сказала Алтынай. – Но и со мной ты не шибко любезен, не так ли?..

Вместо ответа Элеман свободной рукой достал бутылочку кока-колы из того же пакета и ухитрился открыть ее на ходу машины. Шипящие пузырьки вскипели в темной жидкости и дружно рванулись к горлышку. Элеман протянул бутылочку Назиме.

– Стакана нет, – сказал он. – Пей из горлышка, как Алтынай.

– А маленькую бутылку и пьют из горлышка, – сказала Алтынай. – Или вы не можете обойтись без стакана?

– Нет, мы можем обойтись без него, – сказал Элеман. – У нас он недавно и мы даже не научились толком пользоваться им.

Алтынай поняла намек, но промолчала.

– А твоя невеста, – она кивнула на загадочный предмет на заднем сиденьи, – обойдется без напитка?

– Она выносливее, и уж, во всяком случае не капризнее тебя.

Алтынай, обидчиво выпятив губки, вставила кнопки наушника в уши.

Элеман вспомнил о предстоящей свадьбе. Получается не свадьба, а сущее кладбище денег. Скромные подсчеты показывают, что менее чем в три тысячи долларов она не обойдется. Можно было задать пиршество поскромнее, родители же Алтынай стоят на своем, но согласны оплатить пока лишь половину расходов. Особенно отец. Каков хитрец! Сумма эта – только прикидка, наметки. А сколько еще неучтенных, непредвиденных расходов надо нести, пока свадьба не останется позади, одному Аллаху известно. И все это валится на его хрупкие плечи. Бедные его родители надеются на будущих тестя и тещу, думают, что они выручат их из этой напасти. Что же, оно и понятно: при пустом кошельке остается уповать либо на Бога, либо на кого-нибудь с тугой мошной.

Приехал же он сюда не только познакомить невесту родителям, но и выгодно купить скот. Ведь он здесь дешевле, чем где-либо. Купил два солидных бычка, хватило бы денег еще на одного. Тут в самый последний момент всплыла из небытия эта «невеста». Жалко было отказаться от такой редкой удачи и он наскреб последние гроши, чтобы приобрести ее. Теперь у него остались лишь кой-какие копейки, их хватит разве только на бензин. Потому и он решил заправиться в Балыкчы, где бензин стоит подешевле, чем в областном центре.

Вот, наконец, они на вершине Долона. Элеман отъехал на некоторое расстояние в сторону от шоссе, куда еще без риска можно было доехать на машине, остановился и заглушил мотор. Предложил им дальше прогуляться пешком. Когда те выходили из машины, Назима нарочито замешкалась и приподняла край покрывала. Боже мой! Это была птица, красивая хищная птица, длиной больше полметра, посаженная в клетку из прутьев. Она невозмутимо взглянула на девушку и хлопнула кругленькими белесыми глазами, как бы подернутыми пеленой. Назима быстро опустила покрывало.

Те двое стояли чуть поодаль, ожидая, когда она примкнет к ним.

– А что здесь интересного? – спросила Алтынай Элемана, когда Назима подошла к ним.

– Разве мы не останавливались здесь, когда ехали сюда? – спросил ее в свою очередь Элеман, но потом спохватился:

– Да, я теперь вспомнил, мы проезжали здесь почти ночью, и ты, кажется, спала.

Потом добавил:

– Это похоже на то, что ты наблюдаешь с верхушки чертова колеса в городе, только с той разницей, что ото супергромадное.

Они направились на берег балки, откуда открывался хороший обзор на дальние снеговые горы. Элеман и Алтынай шли впереди. Назима шла следом и видела гибкое тело Алтынай, прижавшееся к жениху, и ее красивую голову, покоившуюся на плече Элемана. Он вел ее под ручку. Когда дошли до места, он отпустил Алтынай и, будто оглядывая местность, чуть отступил назад. Вдруг что-то щелкнуло сбоку от Назимы. Алтынай, видимо, не слышала щелчка из-за наушника в ушах и не обернулась. Он прошел вперед и, обернувшись, еще раз щелкнул, наведя телефон уже на Алтынай. Та улыбнулась и спросила:

– Ты фотографируешь меня, да?

– Да, на память. Надо же увековечить момент, когда мы на крыше мира, – ответил он.

Затем он протянул Назиме телефон и попросил сфотографировать их с Алтынай вместе. Напоследок он заснял Назиму одну, приседая на одно колено спереди нее.

Когда они сели в машину, он сказал:

– Теперь мы поедем под уклон до самой столицы.

– Так неудобно ходить в горах на шпильках, – заметила Алтынай.

– Могла бы надеть что-нибудь другое, – сказал Элеман.

– А если другого нет? – сказала Алтынай.

– Купи.

– Вот ты и купил бы, – сказала Алтынай. – Невеста твоя, а не чья-нибудь.

У Элемана не было желания развивать эту тему и он удрученно умолк.

– А когда у вас свадьба? – спросила Назима.

– В конце августа, – ответил Элеман.

– На свадьбу пригласите?

– Безусловно, – сказал Элеман. – У тебя есть сотовый?

Назима покачала головой с легким смущением.

– Я дам тебе свой номер. Приедешь в город, купишь телефон и позвонишь мне. Я тебе скажу точную дату и адрес, где пройдет свадьба. Или пошлю СМС. Только напомни мне потом, хорошо?

Она кивнула.

V

Они все еще ехали по серпантинам, но теперь под гору. Дорога вилась зигзагами, нередко минуя опасные повороты. Зачастую она шла по крутым склонам, где даже взгляд вниз вызывает головокружение.

Назима вспомнила рассказ отца о его путешествии в Тогуз-Торо, где-то около сорока лет назад. Он рассказывал, как он ехал вместе с другими людьми по горному бездорожью среди угрюмых скал, крутых перевалов и отвесных спусков. К их беде, водитель оказался лихачом, причем в подпитии. Ехали они на грузовой машине, стоймя в кузове. И все время, пока ехали, точнее, летели без крыльев, держались за борт, как за единственное спасение. Всю дорогу их било, хлопало, вертело, трепало, швыряло и подкидывало. В общем, напоследок их, истрепанных, изможденных и испуганных вконец, можно было брать голыми руками. Самое интересное было в том, что где-то в середине пути водитель остановил машину на хребте горного отрога и, как бы похваляясь, показал кладбище некогда рухнувших вниз машин. Они покоились под их ногами, далеко внизу, на дне ущелий по обеим сторонам отрога и темнели как останки погибших великанов. По словам отца, по обе стороны отрога их было не менее десяти. Значит, водитель-лихач не был один, у него были родственные души, если можно так выразиться. Чем же он бахвалился? Тем, что он еще жив, не в пример незнакомым ему и незадачливым подельникам, или тем, что он тоже каким-то боком причастен к этой когорте горе-героев? Что это, массовое безумие?

Ирония судьбы еще заключалось в том, что после этого парада «достижений», водитель-лихач ничуть не сбавил обороты, а напротив, разошелся еще пуще. Как говорится, из огня да в полымя!

– Видя это, – говорил отец, – я засомневался в том, что человек в самом деле существо разумное. Или это только в нашей породе у иных бедовых голов кровь дикая и безрассудная еще не остыла, нет-нет да и дает о себе знать. Я прошел через кровавую мясорубку войны, но такого ада до тех пор мне видеть не приходилось, и не дай бог, увидеть еще раз.

Вернувшись домой с того злополучного путешествия, отец зарезал жертвенного барана и устроил пиршество в честь своего спасения от беды.

Скажите люди, после этого, существует ли предел человеческому неразумию!?.. Не перевелись ли еще люди, подобные тому водителю-лихачу, не ставящие ни во что человеческие жизни?.. Сохранились ли те самые дороги, послужившие в свое время полигоном для лихачей – убийц невинных душ и самоубийц?..

На горных дорогах водителям следует быть особенно осторожным на поворотах. На равнинной дороге все видно, даже издалека. В горах же повороты обычно прорубаются в отрогах, где сам поворот как бы перевал, только под определенным и довольно крутым углом к поверхности земли. Встречная машина за этим «перевалом» скрыта от твоего взора вплоть до последнего момента. По обе стороны этого поворота машины едут навстречу друг другу вслепую, пока не окажутся носом к носу. Различать можно разве толко по звуку моторов, и то не всегда.

Вот и сегодня они едва не столкнулись с встречной машиной на таком повороте. Дело в том, что в это время как раз за ними ехала большая грузовая машина. Она грохотала как сверхмощный трактор и заглушала все, что можно было услышать не только вблизи, но далеко окрест. Когда они приблизились к «перевалу», спереди выскочила навстречу другая грузовая машина. Элеман чудом успел вырулить машину на обочину дороги. Там она, ударившись о придорожные бетонные заграждения и скрипя тормозами, прочертила боком дугу из дождя искр и остановилась. Встречная машина, сигналя и не обращая на них внимания, прогромыхала мимо.

Алтынай закрыла глаза, вцепившись в ручку на дверце при скрежете тормозов машины, и открыла их лишь тогда, когда все стихло вокруг. Из-за очков не было видно выражение ее глаз. Нижняя губа была искусана чуть ли не до крови. Плечи сотрясались от дрожи.

Назима также была перепугана до смерти. На тормозном пути машины неожиданно сильный толчок сорвал ее с места, как ураган былинку, и чуть не подкинуло прямо на птичью клетку. Она ухватилась за спинку переднего сидения, уперлась на нее, что есть мочи, инстинктивно защищая голову от возможного удара о переднее сиденье, и с закрытыми глазами застыла в ожидании неотвратимого.

Элеман был мертвенно-бледный, хотя старался не подать виду. Особенно тряслись его руки. Чтобы унять дрожь, он прижал локти к бокам и силой придавил руки к рулю, подавшись грудью вперед.

Когда машина встала, скрипя тормозами, все трое сидели, опустив головы вниз и погрузившись в обморочный шок. Первым пришел в себя Элеман.

– Выйдите на минуту из машины и разомнитесь, – устало сказал он девушкам, чуть откинувшись назад.

Он тоже вышел из машины, обошел ее чуть ли не всю, хотя повреждение она получила лишь на одном боку. Он то приближался к царапине, то отдалялся от нее, как бы оценивая ее на глаз. Затем, опустившись на корточки, повел по ней пальцем, – железо было еще горячо.

Открыв заднюю дверцу кабины, он поднял покрывало и что-то ласково сказал птице.

Наконец, он подал машину чуть назад и тихо вырулил на мостовую.

– Теперь-то поняли, наверно, что дорога в горах вам не объездная дорога вокруг Бишкека, – сказал Элеман, когда они сели в машину.

– Дай нам понять еще раз, и свезешь наши трупы в Бишкек, – сказала Алтынай, грустно улыбаясь.

Теперь она была без очков и без наушников.

Через некоторое время она глянула в зеркальце и, улыбаясь, обратилась к Назиме:

– А я забыла спросить, куда тебя везти, тоже в Бишкек или назад, домой?

– Ты имеешь в виду мой труп, или меня живую? – спросила в ответ Назима, задорно подхватив шутку.

Все трое весело засмеялись. Это немного разрядило гнетущую обстановку после недавнего шока.

– А твоей невесте хоть бы что, – сказала Алтынай, кивнув на клетку с покрывалом.

– Ты же знаешь, что клетка к сиденью привязана крепко. Но она тоже не на шутку перепугалась – по глазам видно. Она ведь тоже живое существо, как и люди.

– Когда же нам Назима даст плату за смотрины невесты? – спросила Алтынай, мигнув Элеману.

– Да я хоть сейчас, – сказала Назима, как бы собираясь достать деньги из сумочки.

– Ладно, я шучу, – сказала Алтынай, – Мы знаем, что ты уже видела ее.

Назима покраснела, будто ее поймали с поличным, и смущенно опустила голову.

– А мне все эта царапина не дает покоя. Здорово, однако, покорябало!.. – сказал Элеман.

– А ты не думай, – сказала ему Алтынай. – Вот поженимся, накопим деньжат и купим новую иномарку.

– Я, конечно, не против такой перспективы. Но, как говорят, быстро сказка сказывается, да дело не быстро делается.

– Ты живи будущим, – продолжала наставлять его Алтынай, – подольше проживешь. Не то, еще пара таких случаев, что мы сегодня испытали, кто кто, а я точно поседею. Нужна будет тебе тогда такая невеста?

Элеман не счел нужным ответить на ее вопрос.

– Дай-ка я угадаю его мысли, – сказала Назима, оправившись от смущения.

Она повернулась левым ухом к Элеману, будто прислушиваясь к нему, и с серьезным видом сказала:

– Он говорит, что на этот случай у него есть запасная невеста.

Все опять дружно засмеялись.

Когда они оставили позади тот злополучный поворот, в голову Назиме пришла интересная мысль: насколько точно отражены тот поворот и та местность на существующих географических картах? Подобная мысль впервые промелькнула у нее сегодня еще на вершине Долона, на берегу балки. Тогда она не смогла ответить на этот вопрос. Сейчас же подумала, что эти места вокруг трассы, будучи легко доступными, наверняка отражены на картах более или менее точно, чего нельзя сказать о многих труднодоступных местах Внутреннего Тянь-Шаня. Те места ждут еще своего вдумчивого исследователя. Может, она сама и есть будущий переоткрыватель тех мест?

Через некоторое время Алтынай, достав из сумочки помаду и зеркальце, принялась красить нижнюю, укусанную губу.

– Не хотела я возиться с помадой до города, – сказала она, – а придется. Усилиями вот этого многоженца.

Она кивнула на Элемана.

– Ну да, многоженец без жены, – сказал тот.

– А больно-то как, – сказала она, закончив мазку и смачно проведя языком по губам. – Зато теперь она даже лучше, чем была.

Она с довольным видом положила в сумочку помаду и зеркальце и достала телефон. Долго возилась с ним, не отрывая глаз от него.

– У меня единицы закончились, – сказала она наконец. – Элеман, дай, пожалуйста, твой. Мне срочно надо позвонить.

– Ты ведь свой только недавно загрузила.

– Проговорила.

Элеман посмотрел на нее и ничего не сказал, отведя глаза вперед.

– Что, не дашь? – спросила Алтынай.

– Бери, если так надо.

Телефон Элемана был на подставке под зеркальцем, над приборным щитком и чуть ниже чертика на ниточке. Алтынай достала его и долго корпела над ним, как и раньше со своим. Потом положила его на место.

– Не дозвонилась, – сказала она.

Элеман вновь бросил мимолетный взгляд на нее.

– Кстати, я вспомнила, где я видела Назиму, – сказала Алтынай. – В твоем альбоме есть ее фотография. Я еще тогда подумала, что это за девушка такая.

– Какая такая? – вмешалась Назима.

Она увидела в зеркальце, что вместо ответа Алтынай с улыбкой пожала плечами. Что при этом выражали ее глаза, не было видно из-за очков.

– Не мудрено, – сказал Элеман. – Мы же одноклассники.

– Вы там в обнимку, – сказала Алтынай.

– Кто кого обнимает? – спросил Элеман, усмехнувшись. – Я что-то не помню.

– В таких случаях у тебя память отшибает начисто, – сказала Алтынай, не глядя на него. – Конечно, вы одноклассники. Но сам вцепился в нее как бульдог. Нподхалимничатьадо же знать меру...

– Это кому надо знать – мне или ей, или обоим вместе?

– Кошка знает, чье мясо съела, – сказала Алтынай невозмутимо.

Элеман недоуменно и с улыбкой покачал головой, но промолчал. Назима же от ее туманных слов только покраснела.

VI

Назима догадывалась о причине скрытого спора между ее спутниками. Там, на вершине, Элеман заснял ее первой. Она шла за ними и заметила, что после щелчка Элеман сразу убрал телефон, наведенный на нее. Об этом, видно, догадывалась и Алтынай, упорно домогаясь телефона Элемана – по порядку и дате фото она могла определить, кто же был снят им первым. Назима удивлялась, почему Алтынай придает этому его поступку такое важное значение? Неужели этот сыр-бор между ними разгорелся только из-за этого? Или потому, что они когда-то снимались вместе? Что это, только ли капризная и мелочная ревность? Но если так начинать совместную жизнь, какая она будет потом? Она, кажется, неплохая девушка, только настроение у нее чересчур уж переменчивая.

После инцидента с телефоном они долго ехали молча. Вдруг из-за дерева на обочине появился человек в форме, вооруженный инспекторским жезлом и радаром, похожим на большой ручной фонарь с рукояткой. Он жестом остановил машину.

– Не было печали, – сказал Элеман, доставая документы из бардачка. – Я, конечно, ожидал нечто подобное. Беда не приходит одна.

Когда он вышел из машины, инспектор успел оглядеть машину. Он отдал ему честь и представился.

– Вы превысили предельную скорость, гражданин, – сказал он.

– Не может быть, – сказал Элеман.

– Может, – сказал инспектор. – Аппарат врать не будет.

– Но аппарат работает не сам по себе, он находится в чьих-то руках.

– Ваши документы, гражданин, – потребовал инспектор, игнорируя его реплику.

Он заглянул в его документы, полистал их и закрыл с видом скучающего человека.

– А он и должен быть в чьих-то руках, – сказал инспектор. – Или вы полагаете по-другому?

– Так-то оно так.

– Нет, именно так. Документы говорят, что техосмотр вами в этом году пройден. Не так ли?

– Да.

– А о чем говорит вон та царапина?

– Она появилась сегодня.

– Получается, что ко всему прочему, вы сегодня еще совершили ДТП.

Он это сказал с таким видом, будто Элеман совершил по меньшей мере убийство.

– Не я, а другие.

– А кто же?

– Я их не знаю. Проехали, не остановились.

– Вы хотите, чтобы я вам поверил на слово?

– Не вижу другого выхода.

– Видите ли, я тоже не вижу его, – сказал инспектор с тем же безразличным видом.

Он сделал вид, что собирается уходить.

– Давайте, товарищ инспектор, разойдемся мирно.

– А я с тобой не собираюсь воевать – у меня других забот полно.

Он повернулся и пошел в сторону стола, за которым сидел его товарищ. Стол стоял под тополем, поодаль от дороги. Элеман подошел к ним. Они вдвоем беседовали и сделали вид, что его не замечают. Документы лежали на столе.

Спустя минуты три, товарищ инспектора повернулся к Элеману, молча ожидавшему рядом:

– Гражданин, чего вам здесь надо?

– Мои документы.

Тот молча взял документы со стола, полистал их и вновь бросил на стол.

– Забирай, раз надо.

Элеман протянул руку к бумажкам, но первый инспектор ткнул и прижал их жезлом к столу. Жезл был красный, с черной рукояткой и тесемочкой для ношения на запястье. Было еще несколько кнопочек на корпусе. Элеман подумал, что эти кнопки, наверно, нужны для включения подсветки жезла изнутри в ночное время.

– А ты спросил разрешение? – спросил он. – Я что-то не слышал.

Элеман достал из кармана сотню и положил на стол. Те, лишь раз бросив на банкноту тоскливый взгляд, отвели от нее глаза и смолчали. Решив, что они согласны, он снова протянул руку к документам.

– А ну, забери свою бумажку, – сказал первый инспектор и кончиком жезла столкнул купюру со стола.

Элеман опешил. Наконец, он сказал второму инспектору, или кем он там был:

– Можно вас на минутку?

Тот с равнодушным видом заковылял с ним. Они отошли чуть в сторону.

– Скажите, сколько я вам должен? – спросил Элеман у него.

– Ну, хоть бы тысячу, – сказал тот с безучастным видом.

Элеман был в замешательстве.

– Слушайте, если бы у меня была такая сумма, я бы с радостью отдал вам. Но ее нет. Я приехал домой, к родителям, с невестой. Она там, в машине сидит. Отдай я вам все, что при мне, заправиться будет не на что. Ведь было бы прискорбно стыдно ударить лицом в грязь перед невестой, когда свадьба на носу. Вам не кажется?

– Ну, а я-то тут при чем? Ведь не я женюсь, правда?

Он повернулся и вернулся к товарищу. Элеман послушно поплелся за ним.

– Давайте, я вам наскребу, сколько могу, а вы уж не обессудьте.

Элеман дал ему в руки двухсотовую банкноту. Инспектор посмотрел на купюру, но тут же вернул ее хозяину.

– Тогда езжай. Документы останутся у нас. Приедешь как-нибудь и заберешь.

– Нет, я так не могу. Здесь я проездом, работаю в Бишкеке.

Он вопросительно взглянул на второго инспектора, тот пожал плечами.

– А можно натурой?

– Смотря какой...

– У меня есть шк...

Тут он что-то вспомнил и запнулся. Оба инспектора глядели ему в рот. Он сказал:

– Можно мне сходить, занять деньги у подруг?

Второй инспектор кивнул ему едва заметно.

Он подошел к машине и достал из бардачка отвертку. Девушкам же сказал:

– Пока я их отвлеку, вы живо снимите оба номера, спереди и сзади. Одна из вас пусть снимает, другая загораживает ее от инспекторов. Болтики в солидоле и не очень тугие, так что справитесь.

– Зачем? – заговорила было Алтынай, он прервал ее:

– Давайте, без лишних слов. Дело пахнет жареным.

И он, выйдя из машины, вразвалку направился к инспекторам. Когда он близко подошел к ним, достал из кармана деньги и отсчитал четыре сотни. Второй инспектор долго глядел на бумажки на столе, но не взял их сразу.

– Мало, – сказал он.

– Там еще сотня, – сказал Элеман, кивнув на упавшую бумажку. – И будет полтысячи.

– А ты ее сначала подними.

Он поднял банкноту и положил на остальные. Инспектор вновь пожал плечами, но деньги взял и положил в карман.

– Можешь забрать свои бумаги обратно.

Элеман облегченно вздохнул и положил документы в задний карман брюк. Он посмотрел в сторону машины. Назима стояла спиной к ним и загораживала Алтынай от инспекторов. Значит, они еще не закончили порученное им дело.

Видя, что он все еще задерживается, первый инспектор с удивленным видом обратился к нему:

– Ты что-то заговорил насчет платы с натурой и не докончил. Что ты имел в виду?

– Нет, я так...

– Как так?

Элеман не ответил. У того инспектора зашевелилось подозрение и он что-то шепнул коллеге. Потом они оба встали с места.

– А ну-ка, пошли с нами.

У Элемана сердце екнуло. Девчата все еще возились с номерами. Поторопились бы!..

Издалека вниз ехала легковая машина. Первый инспектор навел на нее радар и ждал до тех пор, пока она не проехала.

Когда они подошли к машине, девушки уже садились в машину. Наконец-то! Первый инспектор сказал ему:

– А ну, открой твой багажник.

– Зачем?

– Боюсь, там у тебя целый склад.

– Я сейчас... Ключ в бардачке.

Он сел машину, завел мотор и тронулся с места.

– Смотри, он поехал!..

– А машина без номера!..

– Номер был. Он успел снять, сволочь...

– А ты запомнил?

– Запомнил только буквы, а цифры забыл.

– Ладно, поехали за ними?

– А пусть их едут. Вспомню номер, позвоним, кому нужно.

Номера он не вспомнил. Но все остальное, что запомнилось, он, как и заявлял, сообщил, кому нужно.

VII

– Что, ободрали как липку? – спросила Алтынай, когда они отъехали чуть подальше.

– Ободрали, да. Но это еще ничего по сравнению с тем, что могло случиться.

– А что еще страшнее могло случиться?

– Хорошо, что он не заметил клетку в кабине. Как увидел царапину, прицепился к ней. А могли законфисковать все, что в багажнике, да еще сокола. Вот что могло случиться.

– Не может быть.

– Очень даже могло быть. Я чуть не ляпнул им про шкуру куницы, когда не смог наскрести требуемой им суммы.

– И что?

– Какая же ты недогадливая. Они могли подумать, что я что-то скрываю от них. Пришли бы и смели все подчистую.

– Ты потому и снял номера? – спросила Алтынай.

– Разумеется.

– Они разве не могли запомнить его из документов?

– Их мысли были заняты не номером, а тем, как вытрясти побольше денег с меня.

– Все же, так или иначе, они могли запомнить его, – сказала Алтынай.

– Поживем, увидим, – сказал Элеман.

– У нас еще две шкуры куницы и один лисий мех, – объяснил он Назиме. – Куницы мои, мне их подарили. А лисий мех мать передала будущей теще. А главное, – он кивнул в сторону клетки, – она.

– А что, все это запрещено?

– Все, что я везу, внесено в Красную Книгу. За это, помимо всяких штрафов, светит тюрьма. И так надолго, что Алтынай на меня не напасется сухарей. А штрафы за одного только сокола исчисляются тысячами долларов.

У Назимы глаза округлились от удивления.

– Вообще, пришла пора быть начеку. На Красном Мосту нас ожидает экологический пост. Проскочим – значит, спасены. А пока, будьте добры держать ушки на макушке. Тем более, и эти могут настучать тем, кто ждет нас впереди, – сказал Элеман.

Вдруг он остановил машину. Глядя назад на клетку, он сказал:

– Бедняжку придется поместить в багажник. Наглотается она там пыли и запаха бензина. Мало того, я боюсь, как бы она не подохла по дороге. Я на нее столько денег ухлопал, что хватило бы на целого бычка.

– Ты ее будешь продавать? – спросила Назима.

– А свою невесту разве продают? – он попытался отшутиться.

– Невесту не продают, но и в багажник не пихают, – сказала Алтынай.

Она снова была в черных очках. Элеман на ее реплику не ответил. Открыв багажник, он перенес клетку туда.

– Мне кажется, твоя голова не тем занята, Элеман, – сказала Алтынай, когда они еще не успели тронуться с места.

– Это почему же?

– А нет нужды запихивать птицу в багажник. Она там задохнется.

– Но ты же видишь, что ее не оставляют в покое. Взять тех же инспекторов...

– Ведь они не только не знали, но и не догадывались о ней. Откуда им знать, что ты везешь с собой? Это ты вбил себе в голову, что они могут законфисковать ее, и запаниковал раньше времени. Ведь они автоинспекторы. Они проверяют машины и водителей. Им никакого дела нет до птицы. Говорят, у страха глаза велики. Веди себя спокойно, и ничего не будет.

– А Красный Мост?

– Красный Мост – да, но до него еще ехать надо. Не доехав до него, можно птицу с клеткой положить в багажник. Проехав Мост, можно снова вернуть ее на сиденье.

Элеман призадумался.

– А ведь ты права, черт побери, – сказал он. – Неужели, я в самом деле сбрендил, и валяю дурака?..

– А ты говоришь, что я избалованная и легкомысленная, – сказала Алтынай.

– Сказать нечто дельное раз в году могут даже малые дети, – сказал он, упорно не признаваясь в своем недомыслии.

– Ты опять за свое, – обидчиво отвернулась от него Алтынай. – Разве тебе угодишь?

Он открыл багажник, достал клетку и, положив ее на сиденье, долго пристраивал ее.

– А мы не будем прикреплять номера на свои места? – спросила Назима.

– Нет, еще рано. Успеется, – сказал Элеман, о чем-то задумавшись.

– Теперь я гол, как мой сокол, ¬– сказал Элеман, заводя машину. – Даже на бензин не осталось денег.

Все некоторое время молчали.

– Придумай что-нибудь, Алтынай. Будь умницей, выручи, а то я едва ли доеду до Балыкчы. Если даже доеду, дальше мне ход заказан.

– Не буду я ничего придумывать, – сказала Алтынай, не глядя на него.

– Это почему же?

– Ты давеча меня обидел.

– Ну, прости меня моя крошка, моя кошечка. Я – бяка, больше так не буду.

– Скажи, что я хорошая.

– Ты прелесть, чудо, моя милочка.

– Вы, мужчины, все такие. Когда вам что-то надо, вы вьюном вьетесь, а так – бревно бревном.

– Ладно, ты права. Скажи мне наконец, где достать деньги.

– Я пока думаю. Но ты впредь не делай глупостей, чтобы потом мне не приходилось думать о спасении твоей задницы.

– Какие глупости ты имеешь в виду?

– А разве не ты сам кругом виноват? То тебе скот надо купить, то сокола, и все мало. Встретился снежный барс, ты и его купил бы. Мне кажется, ты какой-то помешанный на купле-продаже.

– Не знал же я, что наткнусь на этих уродов.

– Теперь будешь знать.

Опять все умолкли.

В этих низовьях асфальт на дороге нагревался так, что его горячий угарный запах, вкупе с выхлопными газами автомашин, был слышен даже внутри кабины. Более или менее чистый горный воздух остался далеко позади.

– А я придумала, – сказала вдруг Алтынай.

– И что же ты предлагаешь?

Алтынай помолчала, затем весело проронила, не глядя на него:

– Продай свой телефон Назиме.

Элеман задумался.

– Не могу. У меня там информация про моих партнеров.

– А ты продай ей телефон без СИМ-карты.

– Что будет с моей информацией, она пропадет?

– Нет, конечно. Мы ее сохраним в СИМ-карте.

– Это возможно?

– А как же! Ты только решайся.

– А Назима как на это смотрит?

– Это ты у нее самой спроси. Все зависит от того, какая будет цена за телефон.

Элеман вновь призадумался.

– А что, по-моему, игра стоит свеч, – сказал он. – Года не прошло, как я его купил. За четыре. Предлагаю тебе за две с половиной. Ты согласна на это, Назима? Правда, без СИМ-карты. Приедешь в город, СИМ-карту купишь в любом магазине, за какую-нибудь сотню сомов.

Назима кивнула.

– Тогда по рукам. Алтынай, скопируй, пожалуйста, мою информацию в СИМ-карту, как ты нам только что объяснила.

Алтынай взяла телефон с подставки, нажала несколько кнопок и выключила его. Открыла заднюю крышку, вытащила крошечную карту и закрыла крышку.

– Готов. Я вытащила СИМ-карту.

– Передай его Назиме. Теперь он ее.

– Все возвращается на круги своя, – сказала Алтынай Назиме, улыбаясь. – Фотографии твои вернулись к тебе же.

– Можно деньги я тебе отдам попозже? – спросила Назима.

Элеман пожал плечами.

Когда они обогнули какой-то поворот, спереди вновь появились автоинспекторы с радарами. Сравняясь с ними, они увидели, что один из них поднял на них жезл.

– Сегодня их на дороге как собак нерезаных, – сказал Элеман.

– Ты, кажется, опять превысил скорость, – сказала Алтынай. – Везет тебе сегодня как утопленнику.

– Это не из-за скорости, – сказал тот. – Это либо из-за номера, либо им позвонили те подонки.

Подъехав к ним медленно, будто собираясь остановиться, он проехал мимо них, затем прибавил скорости.

– Они не погонятся за нами? – спросила Алтынай.

– Не думаю, – сказал он, глядя вперед. – Они могут лишь известить других. Беглых никто не хочет ловить. Им, наверно, позвонили те двое. Все они хотят выслужиться, но не желают натрудить себе спину.

– И как долго мы еще будем ехать без номеров?

– Если не будет погони, проедем немного и повесим их.

Как сказано, так и было сделано.

Теперь они были уже недалеко от Балыкчы. Издалека виден был край Озера. Этот клочок был голубой до синевы в ярком и прозрачном воздухе и блестел, как аквамарин в оправе.

– Ты теперь богат, – сказала Алтынай Элеману. – Свези нас на Озеро. Как раз по пути. Искупаемся. Специально ехать и тратиться на бензин нет нужды.

И добавила:

– Так жарко. Все нормальные люди сейчас не едут, не убегают от ГАИ, не позволяют им грабить себя, а пьют холодное пиво, купаются в озере и отдыхают.

– А у тебя есть купальник?

– Нет, но ты купишь.

– А у Назимы он есть?

Алтынай нарочно спросила Назиму. Та со смехом покачала головой.

– Купишь два купальника.

– И останемся жить в Балыкчы. Правда, без денег. С Назимой – дело другое. Она может ехать дальше.

– Чего ты так скупишься, Элеман? Ладно уж, купальники можно даже взять напрокат. Прокат мы сами оплатим. Не так ли, Назима? Это тебе ровным счетом ничего не будет стоить. Давай, съездим, а-а?.. Я так хочу искупаться. Кто же выплюнет пищу, что у него уже во рту?

– Может, я оставлю тебя одну? Искупаешься вдоволь и поедешь в Бишкек своим ходом.

Алтынай обидчиво умолкла, вставив кнопки наушника в уши.

– Всегда ты так, – буркнула она, супясь.

Элеман скосился на него и промолчал. Если даже он что-нибудь сказал, она все равно бы его не услышала.

Когда они подъезжали к одной из заправочных станций города, Назима попросила Элемана остановить машину.

– Не беда, посидите в кабине. Мы заправимся быстро. Или тебе надо по нужде?

– Нет, я только хочу отдать тебе деньги, – сказала Назима ему. – Они в сумке, в багажнике. Там, на виду у всех, как-то неудобно размахивать деньгами.

– Так бы и сказала, – сказал Элеман, останавливая машину.

Элеман открыл багажник и отошел в сторону. Она достала деньги и отсчитала их Элеману. Вскоре машина встала на заправку.

VIII

После заправки они поехали обедать в столовую. Алтынай предложила пообедать в кафе, Элеман с ней не согласился. Там придется ждать дольше, да и обед стоит дороже.

Здесь народу много. Преобладают иногородные отдыхающие. Их можно легко отличить от местных по одежде, повадкам и выговору. У раздачи люди толпились, как пчелы у улья. Достать еду здесь было непросто. Несмотря на неоднократные шпильки Алтынай в свой адрес и ее недоумение насчет того, какого черта он привел их в этот рассадник заразы, им в этой ситуации помогла расторопность именно Элемана. Орудуя задами и черными ходами, он довольно быстро достал обед.

Обедали молча. Алтынай почему-то дулась на Элемана. Вероятно, из-за того, что Элеман не поддался на ее уговоры задержаться здесь на короткий отдых на озере.

А у него на душе скребли кошки. Беспокоился, удастся ли ему провезти птицу через пост. Не дай бог попасться в лапы этих пиявок. Он наслышан о них, те хуже гаишников. Настрочат акт, нацепят наручники и передадут с рук на руки людям из прокуратуры. Такой поворот событий никому не показался бы мало. А как туда попал, назад ход заказан. Шутка ли, не с чем-нибудь, а с соколом-балабаном!.. На которых зарятся сами арабские шейхи. Попробуй, вывернись!.. Сам Аллах не поможет. Ну и справь свадьбу тогда там, где небо в клеточку. Бр-р, не дай бог!..

Когда он думал об этом, обедая за столом, еда у него вставала поперек горла. А девчата обедали с аппетитом. Только Алтынай, по причине рухнувших ее надежд, была слегка не в духе. Элеман смотрел на нее и думал, вот бы сейчас ему ее заботы. Сам виноват, на беду свою, связался с этой чертовой птицей. Сколько уже из-за нее пришлось пережить! А сколько предстоит!..

Пообедав, они снова пустились в путь.

– Покормил ты нас неплохо, – сказала Алтынай. – За это спасибо. Но не выполнил мою просьбу. Просила от души, один-единственный раз, очень-очень... Как никогда никого не просила. Сказал бы: проси на коленях, не отказалась. Эх, ты...

– Ладно, не горюй, Алтынай. Мы сюда еще приедем. Вернее, не сюда, а в Чолпон-Ату. Там лучше, чем здесь.

– А когда?

– Сразу после свадьбы. Проведем там наш медовый месяц. На озере тогда наступит бархатный сезон. Людей будет наперечет. Мест – выбирай, не хочу. Вот, нагуляемся на пару, в горы пешком сходим.

– А не обманешь?

– Ей богу, нет.

– Смотри, обманешь – задушу на месте вот этими руками.

Она показала милые кулачки и погрозила ими Элеману, сжав их вместе чуть ли не с зубовным скрежетом.

Дорога шла по дну глубокого ущелья. С обеих сторон вставали высокие безлесые и серые горы. Порой они настолько близко примыкали друг к другу, что ущелье суживалось в мрачную даже при свете дня узкую теснину. Внизу в глубине ее протекала река. Она вилась зигзагами в тени тальников и кустарникового мелколесья, редко вырываясь в прогалины, где русло было усыпано мелкой галькой. Округлые камешки на солнце белели ослепительно, будто источая свет окрест себя.

Послеполуденное солнце било прямо в глаза Элеману. Он опустил солнцезащитный щит перед собой, но и это не принесло облегчения. Горячий пот увлажнил рубашку под мышками, на спине. Было липко и мокро от пота на открытых частях рук. Ладони скользили по рулю, будто он обмазан маслом.

– Искупались бы, – не мучился так, – заметила Алтынай.

У нее тоже выступили бисеринки пота на теле.

– Хочешь искупаться – нет проблем. Речка рядом. Остановлю, когда мы немного спустимся вниз.

– Она грязная.

– Видишь жару? – спросил он.

– Ну и что?

– От такой жары не только наши мозги плавятся, но и тают ледники. Как ни странно, это талая вода стекает аж сюда. Вот и вода немного мутная. Но там есть родники с чистой водой. Хочешь искупаться – я полью тебе родниковой воды. Вот тебе и холодный душ.

– Там, воды-то не выше колена.

– Не скажи. При случае, тебя унесет.

– А у меня нет купальника.

– Тебе, конечно, и здесь подавай все удобства цивилизации.

– Но нельзя же купаться без купальника.

– Можно. Это так же просто, как пить колу из горлышка. Найдешь укромное место там, где поглубже. Снимешь джинсы – и в воду.

– Всего лишь?

– Всего лишь.

– А обсыхать как?

– Нет нужды нарочно обсыхать. Обсохнешь на ходу.

– Ой, так неинтересно...

– Зато прохладно и свежо. Сразу другим человеком станешь.

– Не хочу я искупаться в этой реке.

– Почему?

– Я уже сказала: она грязная.

– Приедешь в город, примешь ванну.

– Но мне кажется, въестся грязь в мой череп, и я никогда от нее не отмоюсь.

Элеман усмехнулся и ничего не сказал. Тем временем дорога спустилась вниз по склону. Теперь до речки оставалось всего ничего.

– Ты сказал, там есть родники? – спросила Назима.

– Ну да.

– Принеси, пожалуйста, если тебе нетрудно, родниковой воды в баклажке.

– С удовольствием. Быстро же ты соскучилась по нашим родникам.

Он снял рубашку, бросил ее на сиденье и, схватив пустые баклажки, скачками побежал вниз за водой.

Элеман вернулся умытый и весь освежевший, будто он не он, а воплощенный речной ветерок и родниковый холодок вкупе. Расчесанные недавно волосы были мокры насквозь. От всего его вида веяло бодростью.

– Облился родниковой водой! Ах, как холодна вода!.. Словно вновь родился. Пейте!.. Кстати, надо еще птицу напоить. Ее, поди, тоже жажда томит, – сказал он, бросая взгляд на клетку.

Девушки попили воды. В такую жару холодная родниковая вода казалась им как никогда бодрящей и вкусной.

Он снял покрывало с клетки. Клетка представляла собой сооружение в форме цилиндра, сложенное из прутьев тала шириной в полтора сантиметра, окрашенных, как и прутья каркаса юрты, в красноватый цвет. Высота, длина диаметра верха и дна его были около полметра. Посредине оно было чуть утолщено и стянуто деревянным обручем, прикрепленным к прутьям посредством тонких кожаных ремешков. Дно сложено из гладких выструганных досок. Ко дну был прикреплен деревянный насест птицы, отшлифованный из толстой коряги. Верх представлял собой круглую открываемую крышку с сплетенной из кожаных тесемок ручкой для удобства ношения. Прутья были вставлены в специальные пазы по периметру дна и в кольцеобразном деревянном круге наверху, на котором покоилась укрепляемая к нему крышка, сложенная также из прутьев. Вертикальные прутья отстояли друг от друга примерно на расстоянии восьми-девяти сантиметров.

– Ну, старушка, еще скрипишь? – сказал ей Элеман ласково.

Птица взглянула на присутствующих поочередно, а потом на все остальное, что открылось перед ее внимательным взором. Следом повернулась к окну и отрешенно уставилась в какую-то точку снаружи.

Элеман достал из пакета баклажку, ровно обрезанную сверху и с парой бечевок, привязанных к верхнему краю с двух сторон и связанных вместе на другом конце. Это была поилка для птицы.

Он налил воды в нее примерно до половины и, опустив в клетку, привязал ее к пруту с помощью бечевок.

– Давай пить, умница, – сказал он птице.

Та взглянула на воду, потом на Элемана, потом опять на воду, и только после этого, нагнув голову, достала клювом воду.

Пока птица пила воду, Элеман достал из того же пакета мясо в прозрачном пакетике. На вид мясо, казалось, расплющено и размягчено битьем. Он понюхал его чуть ли не с брезгливым видом и бросил под ноги птице. Теперь, когда с жаждой было покончено, она могла позволить себе мясо. Птица придавила мясо когтями ко дну клетки, начала с силой отрывать клювом солидные куски от него и проглатывать тут же. Заметно было, как пища проходит по пищеводу в зоб как бы медленными толчками.

– Проголодалась, – ласково глядя на нее, сказал Элеман.

– Вот это супер! – воскликнула Алтынай. – Она что, глотает мясо, не жуя, что ли?

– А кто тебе сказал, что у нее есть зубы, чтобы жевать пищу? – спросил Элеман.

Элеман и Назима улыбнулись, а та смущенно умолкла.

– Красивая птица, – заметила Назима.

– Мало того, что она красивая, она еще хваткая. Можно сказать, сверххваткая, то есть как сказала Алтынай, супер. А такие, как мне сказали, могут убить беркута.

– Так-таки и беркута? – спросила Назима недоверчиво.

– Ну, она еще молода. Только в этом году перенесла первую линьку. У нее на ногах только одно желтое колечко. Это означает, что на ее счету только одна линька. Количество желтых колец будет расти с каждым годом на одно. Когда ее ноги все или почти все будут в желтых сапогах, она сможет сбить беркута.

– А откуда тебе известно, что она из породы хватких? – спросила Алтынай.

– Подожди, а ты пересядь на мое место за рулем, – сказал он Назиме. – Я надену на нее колпак и достану ее из клетки.

Из того же синего пакета с белой надписью «AYGEN collection» он достал птичий колпак. Затем, открыв крышку клетки, проворно надел колпак на голову птицы. Просунув тут же обе руки в клетку, ухватил сокол с боков и вытащил наружу. Обхватив левой рукой обе ее ноги и прислонив ее к своей груди, правой – он приподнял ее хвост.

– Видите черные горизонтальные полоски на белом фоне?

Девушки переглянулись и кивнули.

– Так вот, их в прошлом году не было. А было... что вы думаете, было?

Он интригующе посмотрел на девушек. Те недоуменно пожали плечами.

– Там были вертикальные полоски, – сказал он.

– Вот чудеса, – удивилась Назима. – Неужели это правда?

Элеман кивнул с довольным видом.

– Давайте, я угадаю, что будет там в следующем году? – сказала Алтынай, и не дожидаясь ответа, воскликнула: – Там будут опять вертикальные полоски!..

И весело захлопала в ладоши, как малое дитя.

– Не угадала, – сказал Элеман, строго глянув на нее. – Горизонтальные полоски у нее останутся теперь навсегда, на всю жизнь. Только теперь они с каждым годом будут четче. А также прибавятся новые.

Алтынай спросила:

– И что значат все эти горизонтальные... вертикальные... горизонтальные полоски? Что толку с них?

– А толк такой, – важно сказал Элеман, – что они и есть признаки сверххваткой птицы.

– Кстати, – добавил он, – я вам говорил про желтые колечки на ее ногах. Вот они.

Он приподнял спереди пуховые штаны птицы, которые прикрывали ее сизо-синие короткие ноги. На них действительно было только по одному желтому колечку.

– Ты по ее части впрямь большой ученый, – заметила Назима.

– А я что говорила? – проворчала Алтынай ей. – Его хлебом не корми, а подавай эту птицу. Он, наверно, спит и видит ее во сне.

Элеман ничего не сказал, он посадил птицу в клетку и стащил с ее головы колпак.

– Ее уже надо посадить в багажник, – сказал он. – До Моста осталось всего ничего. Помолитесь теперь Богу, чтобы нас пронесло через него. Для нас он не просто Красный Мост, а волосяной мост Судного Дня.

Он закрыл крышку клетки. В это время птица вдруг издала два-три пронзительных клекота.

– Это еще что такое? – сказала вздрогнувшая от неожиданности Алтынай.

Она впервые слышала клекот хищной птицы.

В голосе птицы даже несведущему человеку угадывались не только протест против своего вынужденного плена, но и смутная тревога за будущее. Накрыв покрывало на клетку, Элеман молча перенес ее в багажник. Вернувшись, он посидел с минуту, глядя вперед, затем отцепил один ключ от связки и отдал его Алтынай:

– Ключ от багажника. Вручаю его тебе.

Та выразительно взглянула на него, взяла ключ и положила в чехол своего сотового телефона.

Вскоре они были снова в пути.

IX

Весть о птице дошла до него нежданно-негаданно. Сначала он не придал ей значения. Хозяин жил в одном из соседних аилов. Говорили, что ловчими птицами он не занимался вплотную, но знал толк в них и изредка охотился с ними. Якобы кто-то из его предков был знаменитым охотником с ловчими.

Через день или два Элеман вдруг засобирался к тому охотнику. Алтынай вызвалась было поехать с ним, но он отказал ей наотрез.

– Я не твоя патриархальная жена. Мне надоело сидеть в четырех стенах, – ворчала Алтынай.

– Но я туда еду не на прогулку, а по делу. Потерпи день-два, и мы уедем отсюда. Побудь с Гульбарой, – это ее сестра, – сходи с ней к арчевнику. Подыши свежим воздухом.

– А может, мне там и кобыл подоить? Нет уж, я сюда не за этим приехала. Потом, нет у меня обуви, подходящей для пеших походов.

– Не будешь доить, так посмотришь. С обувью Гульбара тебе поможет. Если она ничего не найдет, где-то в чердаке, кажется, есть мои кеды, если она не выбросила их.

– Надевай свои вонючие кеды сам, а меня уволь.

Повернулась и ушла. Элеман хотел было пойти за ней, но вдруг махнул рукой и вышел из дома.

Элеман не застал хозяина птицы дома. Звали его Топой. Было время сенокоса, и тот был где-то в горах на заготовке сена. Элеман поехал туда. Ехал то по колее грузовых, что возили сено с гор, то по бездорожью. Нашел его где-то на отшибе. Остановив машину внизу, так как ехать дальше было невозможно, он поднялся наверх. Там, где было более и менее ровно, трава уже была скошена. Топой скашивал косой склоны и ложбины, где сенокосилка не может проехать. Подойдя к нему близко, Элеман поздоровался с ним и пожелал удачи в работе. Тот перестал косить, разогнул спину и, прислонясь локтем к рукоятке косы, поздоровался с ним. Смотрел на него долго, не узнал и покачал головой. Элеман сказал, откуда он и чей сын. И это не помогло. Тогда он сказал, как звали его деда и чем он занимался. Тот вдруг обрадовался и хлопнул себя по лбу:

– Как же, как же. Ну да, какой я дурак. Должен был догадаться – ты же весь в деда. Такой же лоб, такие же глаза. Ну что, присядем, что ли?

Сели под боярышником, где лежало седло лошади и другие пожитки старика. Чуть слышно пахло свежескошенной травой, потом и лошадиной сбруей. Топой снял с головы колпак, аккуратно вытер пот платочком на лбу, висках и шее. Достал пиалушку и баклажку с разбавленным водой кислым молоком. Налил в пиалу жидкости и протянул ее Элеману. Тот, хоть и не изнывал жаждой, выпил ее всю. Не выпей, Топой бы обиделся на него, а не допей, поставил старика в неловкое положение – выливать молочное на землю по поверьям нельзя.

– Трава в этом году богатая, значит, есть корм для скота зимой. Ее нужно вовремя скосить, собрать. А молодежь нынче – не бей лежачего. Боятся лишний раз взмахнуть косой. Скосили машиной, и ладно. Посмотришь на то, что осталось после них – сердце кровью обливается.

Говорили о том, о сем. Наконец, разговор коснулся цели его визита.

– Услышал, что у вас есть птица.

– Есть. Ну и что? – насторожился старик.

Элеман взял быка за рога.

– Продайте ее мне.

Тот ответил не сразу. Достал флакончик с насваем из кармана, отсыпал из него щепотку на край правой ладони и ловким движением положил его под язык. Погладил жиденькую бородку. Только потом спросил:

– Зачем она тебе?

– Надо.

– Что с ней будешь делать? Сам говоришь, живешь в городе, бываешь здесь наездами.

– Друг в городе попросил купить для него.

– Ага, значит, друг попросил?..

Он умолк ненадолго. Потом сказал:

– Зря приехал. Бензин попусту сжег.

– Ну что вы, аксакал? Вы даже не спросили, что я предлагаю за нее.

Тот взглянул на него и тут же отвел глаза.

– И не хочу знать. Ловчая птица – это тебе не ягненок или козленок, чтобы вот так взять да продать или подарить кому попало. Их можно уступить только знатокам, охотникам и дрессировщикам. У них она не пропадет. А так случайный человек будет обращаться с ней, как с какой-нибудь игрушкой. Птица зачахнет, а то и подохнет. Поэтому чем отдать ее тебе, я лучше отпущу ее на волю.

Потом добавил:

– Ты скажи мне, что она будет делать в городе? Крыс ловить, что ли? Она не кошка.

Он помолчал и сказал:

– Так что, не обижайся. И не проси больше, если хочешь остаться моим добрым знакомым.

– Хорошо, больше не буду, – сказал Элеман, призадумавшись. – А почему вы так дорожите ею? Она что, какая-то особенная?

– Сказать, что она особенная – ничего не сказать. Она сверххваткая. Такие в природе рождаются очень редко. Мне семьдесят пять. Но такой еще не видел. Пока она молода, но если ей попадется путевый дрессировщик, она со временем своей добычей может кормить целый аил. Дед мой рассказывал, что в старину так оно и бывало.

Элеман сделал вид, что смирился со своей участью и больше не просил продать птицу. Тогда старик успокоился, и начал говорить более раскованно. Говорил об особенностях ловчих птиц, какие из них в самом деле хваткие, как раньше, в его молодые годы, много было диких птиц, подобных уткам, гусям, дрофам, атайкам и как их били соколы на охоте.

– Не били, а косили, как я вот сейчас кошу траву, – сказал он, с не присущим пожилым людям азартом, при этом у него в глазах появлялся живой блеск. – Когда я был совсем мальчиком, мне удалось не раз наблюдать такую картину.

Говорил он и о своем деде, знаменитом охотнике и дрессировщике. Он сказал, что именно у него научился доставать птенца из гнезда, дрессировать его и пускать его на дичь. Ему удалось узнать у него и о многом другом. Видно было, что он давно искал своего благодарного слушателя, и только теперь нашел его в лице Элемана.

Когда он закончил свою речь, было далеко за полдень. За это время они не только беседовали, но и успели пообедать. Элеману поневоле пришлось разделять скромный обед старика.

– Ну, задержал я тебя здесь своей болтовней.

– Нет, это вы извините, что я помешал вашей работе.

– Мне там осталось еще чуть-чуть покосить. Не хочу я оставить такую малость на завтра, чтобы не мотаться сюда больше. Не то, поехали бы сейчас ко мне, я зарезал тебе ягненка, и был бы ты моим гостем на сегодня.

Они попрощались, довольные друг другом. Элеман не зря выслушал излияния Топоя. Отказ старика ничуть не сломил его надежды заполучить птицу. Он готов был выложить кругленькую сумму за нее, ибо он уже укрепился в мысли достать ее во что бы она ни обходилась ему. Он еще не видел ее, но уже полюбил. Так что, дело только завязывалось, а до развязки было ой как далеко.

По пути назад он заглянул в дом Топоя. Дома была его жена. Он ее и искал. Сказал ей, что не далее как полчаса назад он разговаривал с ее стариком. Она всполошилась:

– А что такое он еще успел натворить, этот старый хрыч, что ты достал его там, у черта на куличках?

– Да вы не беспокойтесь, ничего особенного.

Когда она успокоилась, он рассказал ей о своей просьбе старику.

– Ты хочешь ее купить?

– Да.

– За сколько?

– За большие деньги, ой какие большие.

– Он, конечно, не согласился?

– Вы правы.

Старуха помолчала.

– От него этого можно было и ожидать.

– Апа, у меня к вам просьба: уговорите его продать мне птицу.

Старуха выразительно посмотрела на нее. И Элеман смотрел ей в глаза. Они поняли намерения друг друга, и как бы глазами заключили молчаливое соглашение.

– За сколько? – спросила женщина.

– Для начала предлагаю пять тысяч. Это цена годовалого бычка. А вам еще отдельная плата за ваши труды.

Женщина задумалась.

– Трудно будет сладить с ним. Он упрям, как осел. Но, я постараюсь.

Услышав ее ответ, Элеман засуетился. Это была хоть какая-то надежда на успех его многотрудного дела.

– Если даже он откажется, вы не сдавайтесь. Помните, что капля камень точит. Я надеюсь на вас.

– Не думаю, что он сразу уступит тебе ее за твою цену.

– Она не окончательная. Все зависит от ситуации, – сказал он.

Она показала ему сокола. Его заочная любовь еще более укрепилась, когда он увидел эту гордую и красивую птицу воочию.

– Я буду наезжать к вам, – сказал он ей, уезжая.

Он не только наезжал, а ездил к ней чуть ли не каждый божий день. Старику в глаза он не показывался. Оставаясь в дальнем доме, где жили его знакомые, он через аильных мальчишек узнавал, дома ли старик. И наведывался к старухе, когда его не было дома. Наконец, через дней четыре появилась надежда, что тот пойдет на попятную. Все эти дни цена птицы росла. Еще дня через два старик капитулировал, при цене семь тысяч за птицу. Еще полтора тысячи пошли на вознаграждение старухи, разумеется, без ведома ее супруга.

Когда он пришел за птицей, старик сказал:

– Теперь мне понятно, почему у нас иные цари не держатся долго. Бедняги, они же все женатые.

– А как вы думали? – ответил Элеман, улыбаясь. – Куда шея, туда и голова.

– Значит, ты собираешься везти ее в город?

Элеман молча кивнул.

– А в чем ты ее повезешь?

Он почему-то, оказалось, до сих пор не думал об этом, и только пожал плечами.

– Ну, вот тоже мне покупатель птицы, – укоризненно сказал старик.

Призадумался и сказал:

– Ладно, бери ее с клеткой.

– А у меня нет денег, чтобы купить у вас клетку.

– Бери ее так, – сказал Топой. – Живность продают без всего, даже без бечевки. На сей раз закроем глаза на все эти премудрости.

Элеман осыпал старика благодарностью.

А когда он уходил, уже с птицей, старик добавил:

– Я также понял, почему Америка победила Советский Союз в холодной войне.

Вот так неожиданно, экскурсом в область политики, закончилась эта бескровная схватка за ловчую птицу.

Тут можно было поставить точку. Но как раз в последние дни до Элемана дошли слухи, что Топой-де передумал продать птицу и собирается ее отвоевать назад у Элемана. И поэтому он выехал как можно раньше, опасаясь, как бы не подтвердилась эта зловещая для него молва.

X

Вот они и на Красном Мосту. Пост значительный, узловой, на центральной, оживленной трассе, можно сказать, стратегического плана. Здесь штуки, подобные тому, что Элеман выкинул на Орто-Токойском посту не проходят. Там было безлюдно, можно было рисковать. Здесь другое дело, без номеров далеко не уедешь.

Элеман почему-то был уверен, что их здесь остановят. Так оно и оказалось. Милиционер в форме автоинспектора жестом дал знак остановиться. Начал, как принято в таких случаях, с проверки документов. Оглядел сидящих в кабине, осмотрел машину.

– Откуда царапина?

– Она старая.

Инспектор присел на корточки и вгляделся в царапину.

– Она не старая.

Элеман не ответил.

– Откуда едете?

– Из Нарына.

В это время к инспектору подошел другой человек, тоже в форме, но темно-зеленой окраски. Тот отвел автоинспектора в сторону. Они о чем-то поговорили. Автоинспектор, слушая его, то и дело бросал Элемана и на его машину подозрительные взгляды. Затем, он что-то сказал ему и передал документы Элемана, а сам пошел в сторону офиса поста. Тот полистал документы и положил их в грудной карман куртки и подошел к ним.

– Здравия желаю, – сказал он Элеману. – Я инспектор экологического надзора, – он назвал звание и фамилию. – Вы, как я полагаю, и есть хозяин машины?

– Да.

– Будьте добры, откройте багажник вашей машины.

– Зачем?

– Я вам сказал, откройте ваш багажник. Если вы по-кыргызски не понимаете, могу повторить на русском.

– Я потерял ключ от багажника.

Инспектор вытаращил на него глаза так, как будто тот несет какую-то тарабарщину.

– А нашелся бы он, если я привел сюда автоген и искромсал ваш багажник на лоскутки?

– Нет, не нашелся бы.

– Тогда можно еще проще. Сейчас придут люди с ломом и вмиг раздербанят ваш багажник.

– Вы не имеете права портить чужое имущество. Придется тогда вам отвечать по закону.

Инспектор сделал вид, что задумался. Его удивил ответ Элемана, но подозрение его все росло. Теперь он не сомневался в том, что это и есть та машина, про которую сообщили его знакомые с дальних постов. Те донесли до него, что у них точно есть что-то подозрительное – мужчина-де сам вызвался им платить натурой. И его жгло любопытство, как будто багажник был набит по меньшей мере золотом.

– Ага, вот как вы заговорили. Про свои права мы подкованы неплохо, что нельзя сказать про обязанности. Предупреждаю вас, что вы действуете во вред себе и оказываете сопротивление представителям власти при исполнении ими служебных обязанностей. Вы несете полную ответственность за ваши действия перед законом.

С тем и ушел.

– Почему ты сказал, что потерял ключ? – сказала Алтынай.

– А что, надо было сказать, что он у тебя?

Элеман умолк на время. Он обдумывал ситуацию, искал выход из нее, но пока ему ничего не светило. По мосту в обе стороны проезжали машины, но таких, как они, вынужденных ждать с моря погоды, было мало.

– Давай, Назима, выйдем из машины, – сказала Алтынай, – тут так душно, хотя двери открыты.

Девушки вышли из машины. Элеман пошел в сторону поста. Он решил попробовать уговорить инспектора отпустить их восвояси, разумеется, небесплатно.

В это время мимо них проезжала какая-то машина, и вдруг она остановилась. Из нее вышел долговязый парень в кепке из сломанного бусика и, издали подняв правую руку в приветственном жесте, с широкой улыбкой шагнул в их сторону.

– Вот снова встретились, – сказал он, все еще расплываясь в улыбке. – Неисповедимы пути господни.

Назима улыбнулась, но не ответила ему.

– А что стоим? – спросил он.

– Да вот, пришлось...

– Если хотите, поехали в нашей машине. Там есть одно место. Это моего зятя машина. Случайно встретил в Балыкчы. Возвращаются с отдыха. Он не откажет.

– Значит, мне опять держаться за вас?

Парень выжидательно молчал. Назима задумалась и сказала:

– Спасибо за приглашение. Тут мой бывший одноклассник, – она кивнула в сторону ушедшего Элемана. – Он обидится, если я уеду, не попрощавшись с ним.

– Как знаете, – сказал парень примирительно.

– Встретимся в городе, – с улыбкой добавил он, уходя.

Назима кивнула, но когда тот отошел достаточно далеко, сказала:

– Ага, я вот разбежалась к месту нашего свидания!..

– Кто он такой? – спросила Алтынай, улыбнувшись ее словам.

– А-а, случайный знакомый... – махнула рукой Назима. – Снял бы свою кепку хоть в такую жару. У него, наверно, вся башка сопрела под ней, как баранья голова под крышкой казана.

– Может, он с тобой и знаком случайно, но мне кажется, что он положил на тебя глаз, и сделал это совсем не случайно, – сказала Алтынай.

Назима густо покраснела, но не ответила.

Тут вернулся Элеман с инспектором экологии. По мрачному виду Элемана можно было догадаться, что из затеи уговорить инспектора ничего не вышло.

– Сразу скажу, всякие ваши уловки ни к чему не приведут. Вернее, приведут они только к худшему для вас варианту, – сказал инспектор, – так что, у вас только один путь: открыть багажник. Я знаю, что ключ у вас.

– Тогда вы, может, также знаете, где он? – сказала Алтынай.

– Нет, этого я не знаю.

– А то я подумала, что вы экстрасенс. Читаете мысли, как Вольф Мессинг.

– Давайте, без шуток. Чем дольше вы будете тянуть, тем хуже для вас.

– Инспектор, а почему вы не соглашаетесь на условия Элемана, – спросила Назима, – чтобы решить дело к обоюдной пользе?

– Я при исполнении служебных обязанностей. Подчиняюсь только законам республики, а не уговорам отдельных, скажем так, сомнительных личностей. Законы также ограждают меня от посягательств людей, подобных вам.

– Мы, значит, сомнительные, а вы, выходит, светлая личность, – сказала Алтынай, глядя на него с усмешкой.

– Прошу не передергивать мои слова, – сказал тот. – Я лишь константирую факт.

– Не «константировать», а «констатировать», – заметила Алтынай. – А еще, это вам на десерт, не «инциндент», а «инцидент». Ведь их у вас бывает много. Вот и сегодня с нами у вас очередной «инциндент».

– Боже мой, держите меня, – воскликнул тот. – Я что, в школу попал? – он театрально оглянулся вокруг, – вроде не похоже.

А потом он обратился к Алтынай:

– Хотите учить, идите в школу. А то все бегут оттуда, и учить детей некому. Вы там придетесь ко двору. Бедняжки дети-то выходят оттуда полуграмотные.

– Вроде как вы, – сказала Алтынай.

Инспектор от злобы даже покраснел.

– Гражданка, мне кажется, вы чересчур умничаете, – вспылил он. – Смотрите, как бы все это не вышло вам боком...

– Значит, вам не нравятся чужие замечания, – сказала Алтынай. – Но я говорю по делу, или по-вашему, это не так?

Тот смотрел куда-то в сторону и не ответил ей.

– И еще вот что, – продолжила Алтынай, – экстрасенс вы тоже дрянной – не можете сказать, где ключ от багажника. Вот я тоже что-то вроде экстрасенса, но в отличие от вас, я точно знаю, где ключ.

Она многозначительно посмотрела на эколога. Тот ответил ей презрительным взглядом, но ничего не сказал: он просто ждал, как далеко пойдет в своих проказах эта девица. Алтынай вытащила ключ из чехла сотового телефона и покачала им на уровне глаз.

– Вот он, ключ от багажника, – сказала она. – Но не вздумайте отобрать его силой – обожжетесь. Получите его разве что через мой труп.

Инспектор стоял, обидчиво пялив на нее глаза, но вдруг обернулся и пошел к себе.

– А зачем ты ему показала ключ? – сказала Назима. – Приведет он сейчас своих людей и силой отберет его у тебя. Будешь сопротивляться, сдадут властям.

– Пусть попробует, – сказала Алтынай. – Прежде чем это произойдет, я ему, лупоглазому, гляделки выдеру.

– Зря дразнишь его, – сказал Элеман. – Теперь он разойдется еще пуще. Ты, наверно, забыла, что мои документы у него.

– Нет, не забыла, – сказала Алтынай. – Но я ненавижу таких. Тоже мне, важная шишка.

Затем добавила:

– Урод, – и брезгливо поморщила нос.

– Ты вправду сильно рисковала, – добавил Элеман. – Нас может спасти лишь то, что он, кажется, принял это за розыгрыш.

В это время чуть поодаль остановилась ярко-красная Mazda. Из нее вышел здоровый парень в черных очках и в темно-синей футболке в крупную сетку на голом теле.

– Алтынай, привет, – сказал он. – Ты здесь какими судьбами?

Он обнял ее и чмокнул в щечку. Алтынай выразительно посмотрела на Элемана, тот недовольно отвел глаза от них.

– Незавидными, – сказала она. – А сам откуда?

– С Озера, – сказал он. – Отдохнули малость.

– Ты не один? – спросила Алтынай.

– Там двое моих товарищей и Айка. Ну, ты ее знаешь, – заметил он, подмигнув ей.

– А это наша компания, – сказала Алтынай. – Это Назима. Назима, это Бектур.

– Бектур, – сказал тот, протянув Назиме руки. Он мягко пожал ей руку.

– Элемана ты знаешь, – сказала Алтынай.

Парни также пожали друг другу руки.

– Бектур, можно тебя в сторонку? – сказала Алтынай.

Они встали поодаль от кучки и начали беседовать. Разговаривали долго. Говорила, в основном, Алтынай. Бектур слушал ее внимательно, лишь изредка перебивая ее словечками. Когда вернулись обратно, Бектур пошел к своей машине.

Алтынай подошла к Элеману и Назиме.

– Садитесь в машину и будьте готовы к отъезду по моему сигналу, – сказала она коротко.

Значит, они с Бектуром что-то задумали. Боже мой, прямо как в кино!.. Удивленные, они сели в машину и ждали сигнала Алтынай. А она пошла в сторону поста.

Вернулась она назад вместе с экологом. Когда они вдвоем поравнялись с машиной, она сказала ему:

– Я говорила вам, что это ключ от багажника. Еще сказала, – добавила она, хотя ничего такого и не говорила, – что багажник пустой.

С этими словами она подошла к багажнику вместе с инспектором и вставила ключ в гнездо.

Тут произошло неожиданное. Машина, на которой приехал Бектур, вдруг стремительно тормознула, поравнявшись с Алтынай и инспектором. Из нее вышел Бектур и двое дюжих парней, взяли под руку инспектора с двух сторон, повели к своей машине и втолкнули его в нее. Алтынай села в кабину и приказала Элеману:

– Вперед!..

Машина, где сидел Бектур, также вырвалась вперед и понеслась в сторону шлагбаума. Гаишник у шлагбаума увидел в той машине эколога, но тот ничего не сказал ему, и даже дал знак, чтобы их пропустили. Гаишник так и сделал.

Все закрутилось так быстро, что не было на посту человека, который успел осознать смысл происшедшего.

Через минуту обе машины неслись на шоссе друг за другом, как ни в чем не бывало.

XI

Остановились на удобном месте вне дороги, на расстоянии где-то пятнадцати километров от поста.

Когда Элеман засобирался к другой машине, Алтынай остановила его.

– Пусть сначала они поговорят с ним наедине.

И он остался в машине.

А в это время в другой машине состоялся следующий разговор.

– Скажи, как твое имя?

Тот сказал свое имя.

– Так вот ... – Бектур назвал того по имени, – что дальше будем делать?

Тот молчал.

– Значит, ты не знаешь, что делать?

Вновь молчание.

– Что мы сидим здесь? – сказал Бектур. – В машине так душно.

– А ты сиди, тебе еще рано выходить, – сказал Бектур инспектору, так же засобиравшемуся выйти из машине.

Тот послушно остался сидеть на месте.

Они вышли из машины и встали в тень дерева неподалеку.

– Смотри, какая жара, – сказал Бектур, отирая пот с лица платочком. – Отличная погода для купания. Надо было нам задержаться еще на денек.

В это время к ним присоединился подошедший Элеман.

– Вот человек, из-за которого загорелся сыр-бор, – сказал ему Бектур, улыбаясь. – Наш дорогой зятек.

Элеман чуть заметно смутился.

– Слушай, позвони своим друзьям и скажи им, что вернешься через полчаса, – крикнул Бектур инспектору. – Пусть тебя не ищут.

– Мне долго задерживаться нельзя, начальство хватится, – по головке не погладит, – сказал тот.

– Что поделаешь? Скажешь, исполнял свои обязанности, – сказал Бектур.

Тот достал сотовый телефон и набрал номер.

– Смотри, без фокусов, – предупредил его Бектур.

Тот повторил по телефону его слова.

– Можешь ли ты замять это дело к обоюдному согласию? – спросил его Бектур.

Инспектор молчал.

– Значит, можешь, но не хочешь. Тогда мы приступим к операции насильственного умиротворения. Как тебе нравится перспектива проехаться до Бишкека?

Тот снова не ответил.

– Молчание – знак согласия. Давай, тогда поехали. Доедем до Бишкека, и ты побудешь с нами там еще полчаса, пока наш зять не уладит все свои вопросы. Потом мы тебя отпустим.

– Мне нельзя отлучаться, – сказал тот.

– Ах, ему нельзя! Он на службе. А мы поступим еще вернее, – сказал Бектур. – Дай-ка, сюда, рацию.

Тот недоуменно посмотрел на него, снял рацию из чехла и протянул ее Бектуру, вразвалку подошедшему к машине.

– Приходилось мне в армии иметь дело с такой аппаратурой, – сказал Бектур, оглядывая прибор. – Как зовут твоего начальника? Ну того, который сидит в Бишкеке?

Тот назвал фамилию.

– Сейчас мы вызовем его и скажем, что ты вскоре приедешь к нему в гости.

– Не стоит этого делать, – сказал инспектор.

Он молча вынул документы из кармана и, не глядя на Бектура, протянул ему.

– Это неплохой признак, – сказал ему Бектур. – Пока со скрипом, но ты идешь в верном направлении. Осталось нам решить один вопрос: узнать, как ты думаешь наказать нас, когда мы тебя отпустим.

Инспектор молчал.

– Значит, не хочешь колоться. Тогда выйди из машины.

Тот послушно выполнил его приказание.

– Ребята, сели, – сказал Бектур. – Поехали.

– Рацию верните, – сказал тот.

– Что-то я не слышу «пожалуйста».

– Пожалуйста.

– Она останется у нас, – сказал Бектур. – Завтра позвонишь, приедешь в Бишкек и получишь ее у меня. Кстати, мы еще не обменялись с тобой номерами. Вот тебе моя визитка. А у тебя есть визитка?

Тот вытащил из кармана какие-то свои документы, а оттуда – визитку и протянул ее Бектуру. Тот поднял карточку на уровень глаз и внимательно изучил ее.

– Теперь порядок, – затем сказал он. – Значит, звонишь завтра, можно с утра. Мы условимся о месте встречи и ты получишь рацию обратно.

– Она мне на работе нужна, – сказал тот. – Я ничего не буду делать, чтобы навредить вам.

– А кто тебя знает?.. – сказал Бектур. – Ваша порода насквозь гнилая. Скажете одно, а делаете другое.

– Честное слово, – сказал тот.

– Ребята, как, поверим ему на первый раз? – обратился к остальным Бектур.

Остальные кивнули.

– Я лично тебе не верю, – сказал Бектур. – Но общество просит. Ради них я пойду на уступки. Но если ты вдруг надумаешь на нас покатить бочку, тебе несдобровать. Я тебя достану из-под земли и порву на части. Понял?

Тот кивнул. Бектур вернул ему рацию.

Машина тронулась с места.

– А вдруг он на нас настучит куда надо? – сказал Бектуру парень за рулем.

– Не посмеет, – сказал ему Бектур. – Разве по его глазам ты не видишь, что он трус? У него трусливые, заячьи глаза.

Затем добавил:

– Визитка-то его у меня, так что от меня он далеко не уйдет. Если что, я ему устрою форменный ад.

Когда Элеман тронулся вслед за машиной с его нежданными спасителями, он вздохнул с облегчением. Конечно, было опасение, что за ними организуют погоню и настигнут еще до того, как они въедут в город. Когда он сказал об этом Алтынай, та успокоила его с невозмутимым видом:

– Бектур не допустит дело до этого.

Значит, она верила в Бектура, как в бога. И Элеман старался не отставать от их машины, как бы ища душевной опоры в них. Он оглянулся и посмотрел на клетку, которую давеча, прежде чем тронуться, перенес опять в кабину. И вновь сожалел о том, что связался с птицей.

Ну, птица-баловница, почему у нас с тобой такая жестокая участь? Или я виноват в том, что так не везет нам? Ведь я не желаю тебе плохого. То, что я глупец, да, с этим я не спорю. Иначе не привез бы тебя сюда, в такую даль от родных тебе мест. И привез чего ради? Ради злополучных денег, которыми пока даже не пахнет? А если не удастся тебя продать? Тогда везти обратно Топою? А вдруг ты, не ровен час, околеешь?

Вопросы, вопросы, вопросы... Он вспомнил старика Топоя. Тот сказал, что в городе этой птице не выжить, так же как белому медведю не выжить в пустыне.

И все-таки он поддался соблазну. Соблазну заработать большие деньги. Потратился на птицу, недешево обошлась она ему. Теперь поздно кусать себе локти. Хорошо хоть, удалось перебраться через этот злополучный кордон. Помогли ребята. Но только ли они? Как бы там ни было, без высших сил тут не обошлось...

Он раньше где-то слышал о том, что таких птиц, соколов-балабанов, переправляют за границу, чтобы урвать большой куш. И якобы арабские шейхи платят за них бешеные деньги. Но это возможно тогда, когда птицы окажутся в их руках. А сколько барьеров птица должна проскочить, прежде чем попадет в их руки? Все те же посредники, работники пограничных, таможенных служб, экологи... Каждый, кто так или иначе причастен к пути ее следования, хочет нагреть руки на бедной птице. Так что еще неизвестно, сколько ему за эту птицу предложат. Какими окажутся люди, кто захочет купить ее у него?

Одни говорили, что шейхи эти охотятся с ними. Интересно, какая у них там, в пустынях, водится дичь, чтобы на них можно было охотиться с соколом? У них что, у самих нет ловчих птиц? Если есть на кого охотиться, должно быть и тот, кто охотится. Природа пустоты не терпит. Взять, степи в Казахстане, там все на месте, чин по чину, и жертвы, и охотники. Так что, здесь что-то не то.

Еще одну историю про соколов-балабанов он слышал у кого-то из своих знакомых, красивую историю. Вроде как птицы эти, там не используются в целях охоты. Вернее там с ними охотятся, но совсем на другие объекты. Там, в Красном Море, или еще где-то поблизости, но непременно в море, есть места, изобилующие жемчугами. Для ныряльщиков места довольно глубокие. И эти птицы исползуются для ловли жемчугов.

Делается это таким образом. Прежде чем пустить их на охоту, их дрессируют, чтобы они молниеносно доставали жемчужину из раковины. Обучение это отрабатывается на искусственных раковинах и жемчугах. Когда они научатся это делать достаточно ловко, их повезут на места всплытия природных жемчугов. Дело в том, что раковина, в которой растет жемчуг, в какой-то момент его жизни должна всплыть на поверхность воды. Это нужно для того, чтобы растущая жемчужина подышала свежим воздухом. Раковина открывается, жемчужина лишь успеет вздохнуть воздухом, и тут же хлоп... закрывается и вновь уходит на дно моря. Птица в этот момент должна успеть взять в клюв жемчужину. С ней она и возвращается к своему хозяину...

В какой мере верна эта история, он не знает. Легенда красивая, но так ли дело обстоит на самом деле? Поскольку сам воочию не видел, как можно утверждать, что это так? Разумеется, в этом случае так же нельзя отрицать такой факт.

День клонился к вечеру. Солнце уже палило не столь люто, как недавно, но духота не спадала. Дорога шла на убыль. По обеим сторонам дороги тянулись нестройные ряды деревьев. Все больше карагачи и тополя. Попадались и березы. Как памятник недавнему печальному прошлому, там и сям торчали пни деревьев, украдкой срубленных на дрова. Они были спилены лет около пятьнадцати назад, когда стране временами приходилось мерзнуть зимой из-за недостатка топлива.

В машине молчали. Им казалось, что все споры, недоразумения и недомолвки остались позади. Думали, то теперь предание истории, и их будущего не коснется. Однако они ошибались, и всерьез. Последствия этой поездки еще сметут все их добрые помыслы, как ураган – карточный домик. Сейчас они не догадывались об этом, да и поездке этой еще не была поставлена точка…

(ВНИМАНИЕ! Выше приведено начало повести)

Скачать полный текст

См. также эту же повесть на кыргызском языке

© Торекан Мискен, 2010. Все права защищены 
    Произведение публикуется с разрешения автора

Свои мнения и пожелания вы можете отправить по электронному адресу: misken51@gmail.com