Мирсаид Миррахимов

Повесть о жизни выдающегося кардиолога, признанного педагога и организатора отечественной медицинской науки. Из серии "Жизнь замечательных людей Кыргызстана". Иллюстрирована фотографиями.

Публикуется по книге: Тимирбаев Вячеслав. Мирсаид Миррахимов. – Бишкек: Жизнь замечательных людей Кыргызстана, 2009. – 310 с.

УДК 82/821
    ББК 84 Р7-4
    Т 20
    ISBN 9967-23-354-0 
    Т 4702010201-06

Библиотека «Жизнь замечательных людей Кыргызстана»

Главный редактор ИВАНОВ Александр
    Шеф-редактор РЯБОВ Олег

Редакционная коллегия:
    АКМАТОВ Казат
    БАЗАРОВ Геннадий
    КОЙЧУЕВ Турар
    ПЛОСКИХ Владимир
    РУДОВ Михаил

СОДЕРЖАНИЕ

От автора
    Откуда я? Я родом из детства  
    Школьные годы
    Опаленные войной
    Начало
    Святое дело – лечить людей
    Дело всей жизни
    Рыцарь науки
    Нет худа без добра
    Ничего я без людей не значу
    Сердце, мозг и стрессы
    Здоровье гражданина – здоровье общества
    Я его вытащу
    Жить до конца
    Победа над болью и страхом
    Лечение добротой
    Гражданин мира
    Счет перестройке
    Добыча зависти глухой
    Пороки сердца и пороки бытия
    Поэзия семейной прозы
    Продолжатели фамильного дела
    Назира
    Эльмира
    Эркин
    Айбек
    Нравственность и права человека
    Штрихи коллективного портрета
    Заключение. Нам идти дальше

ОТ АВТОРА

Люди, занятые возвращением здоровья другим людям, выказывая удивительное единение мастерства и человечности, стоят превыше всех великих на этой земле. Их можно назвать даже причастными Божеству, ибо сохранять и возрождать – столь же благородно, как и творить.
Вольтер

Работа над этой книгой началась, когда Мирсаид Мирхамидович Миррахимов был еще жив. И автор благодарен судьбе за щедрый подарок, за то, что ему посчастливилось какое-то время, пусть не очень продолжительное, общаться с этим незаурядным и редкостным человеком, беседовать с ним, слушать его негромкие, неспешные и всегда мудрые размышления о дне вчерашнем и дне сегодняшнем, об отцах и детях, об отношении к избранному делу, о друзьях… Словом, обо всем, что укладывается в короткое, но очень емкое и всеохватывающее слово — жизнь.

Горько сожалею, что многое осталось непознанным, о многом не успел спросить. Испытываю глубокую ностальгию по временам общения с Мирсаидом Мирхамидовичем, поскольку знаю, что Фортуна больше не расщедрится на такой богатый дар.

В 2007 году в Бишкеке была издана книга «Живая легенда: вся жизнь — служение здоровью и людям». Посвящена она академику Мирсаиду Мирхамидовичу Миррахимову и приурочена к 80-летию со дня его рождения.

Многие факты биографии этого удивительного человека, уникального кардиолога, признанного педагога и организатора медицинской науки, непревзойденного врача, подлинного кудесника терапии достойны Книги рекордов.

Могу предположить, что те, кто мало наслышан об этом крупном самородке земли кыргызской (а уже выросло поколение, которое может и не знать всех заслуг Мирсаида Мирхамидовича), упрекнут автора в переборе эпитетов. С полной убежденностью отвечу: беден, к сожалению, язык, чтобы в полной мере охарактеризовать достоинства этого человека, оценить его вклад в отечественную и мировую медицину.

За всю историю кыргызской медицинской науки, пожалуй, только один врач и ученый, кардиохирург академик Иса Коноевич Ахунбаев оставил в кыргызской медицине столь же яркий след, сделал для нее так же много и был столь же почитаем и авторитетен в отечественном и международном медицинском сообществе, как Миррахимов. И с полной уверенностью можно сказать, что никто из светил национальной медицины не был отмечен таким количеством отечественных и международных наград, что также служит наглядным свидетельством заслуг этого человека перед собственным народом и мировой общественностью.

История человечества знает массу примеров, когда гениальный художник, композитор или поэт не находили понимания и признания у своих современников, подвергались при жизни гонениям, жили в беспросветной нужде и умирали в нищете. Признание потомков приходило к ним подчас слишком поздно, когда исправить что-либо в прижизненной судьбе этих людей было уже нельзя.

К счастью, в практической медицине дело обстоит несколько иначе. И если, по большому счету, врач чего-то стоит, если он действительно врачеватель, что называется, от бога, то современники его поймут и оценят. Если даже он обогнал свое время на несколько десятилетий. Быть может, не всегда сразу, пусть с некоторым запозданием, но оценят.

В этом плане Мирсаиду Миррахимову повезло. Он в полной мере познал признание, любовь и уважение современников. И не только в своей собственной стране.

За выдающийся вклад в развитие советской и мировой медицинской науки и практики Миррахимов награжден Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, орденами Ленина, Октябрьской Революции, Знак Почета, Дружбы народов, Манаса 1 и ПI степени. Его многолетняя научная и общественная деятельность отмечена золотыми медалями «За вклад в защиту мира», «За выдающийся вклад в кардиологию» имени Е. И. Чазова, Почетной золотой медалью президента республики «За выдающиеся научные достижения в ХХ столетии», Международного благотворительного фонда науки и культуры имени Кемаля Ататюрка в номинации «Великий врач ХХI века». Он был удостоен званий академик Национальной Академии наук КР и Академии медицинских наук СССР (ныне РАМН), лауреат Государственных премий СССР и Киргизской ССР в области науки и техники и международной премии «Даанышман», заслуженный врач и заслуженный деятель науки Кыргызской Республики.

Миррахимов – автор более 700 научных трудов, в том числе 30 монографий и свыше 500 научных статей, 19 изобретений.

Он очень многое успел сделать и внедрить за свою жизнь. Ему посчастливилось претворить в реальностиьмногое из того, что он замышлял и планировал. Его смелые планы и предложения чаще всего находили понимание и поддержку среди коллег, в правительстве и руководстве республики.

В 1977 году по инициативе и настоянию Миррахимова решением Совета Министров Киргизской ССР на базе лаборатории физиологии и патологии организма человека в условиях высокогорья Киргизского государственного медицинского института (КГМИ), кстати, образованной в свое время по его же инициативе, создается Научно-исследовательский институт кардиологии Министерства здравоохранения республики, которым Мирсаид Мирхамидович руководил в течение 30 лет. В 2004 году институту, преобразованному к тому времени в Национальный центр кардиологии и терапии, было присвоено имя его основателя. Акт оправданный и вполне объяснимый. Мало того, что данный институт – детище этого выдающегося ученого. Миррахимов по праву считается основателем отечественной школы кардиологии и горной медицины. Он подготовил более ста докторов и кандидатов наук.

Безусловно, цифры и факты сами по себе впечатляющие. И все же куда важнее взглянуть, кто стоит за этими цифрами.

Учениками Миррахимова с гордостью называют себя профессор Тилек Мейманалиев, работавший ряд лет министром здравоохранения республики, профессор Абдухалим Раимжанов, директор Кыргызского научного центра гематологии, член-корреспондент НАН КР, профессор Айнагуль Джумагулова, долгие годы бывшая заместителем директора, а ныне директор Национального центра кардиологии и терапии, профессор Ишенбай Молдоташев, директор НИИ курортологии и восстановительного лечения…

Впрочем, всех перечислять – занятие долгое и утомительное. Учениками Мирсаида Мирхамидовича за его долгую службу в медицине были многие сотни, если не тысячи отечественных врачей.

Здесь необходимо отметить и еще одно немаловажное обстоятельство. С распадом Советского Союза и последовавшим за ним во всех ставших разом суверенными 15 союзных республиках экономическим спадом, пожалуй, наибольший урон понесла наука. Из-за крайне низкого бюджетного ее финансирования из науки перешли в другие сферы деятельности многие талантливые ученые среднего поколения. Молодежь же вообще отказалась заниматься ею. В результате сложилась ситуация, когда, по словам российского академика Сергея Капицы, в науке остались одни старики, а в университетах деды стали обучать внуков.

Однако кардиология и кардиохирургия Кыргызстана счастливо избежали разрыва в преемственности поколений в значительной мере благодаря стараниям и дальновидной кадровой политике Миррахимова. Он уделял постоянное внимание подготовке способных врачей и ученых в руководимой им отрасли медицины. И даже в самые трудные времена затяжного экономического кризиса не дал ей зачахнуть и погибнуть.

Немало его учеников успешно работают в странах ближнего и дальнего зарубежья, сохраняя и развивая медицинские и научные традиции своего учителя.

Даже если бы деятельность Миррахимова ограничивалась только рамками практической и научной медицины, и тогда его имя было бы внесено золотыми буквами в новейшую историю Кыргызстана. Но Мирсаид Мирхамидович был широко известен в республике и далеко за ее пределами как крупномасштабный общественный деятель. Он был избирался первым президентом Ассоциации кардиологов Центральной Азии, являлся элект-президентом Ассоциации кардиологов СНГ, председателем Общества кардиологов и терапевтов Кыргызстана, президентом Ассоциации специализированных медицинских обществ Кыргызской Республики, членом президиумов ряда медицинских обществ России. Долгие годы возглавлял Республиканский совет «Защиты мира».

Помимо этого, он входил в состав редколлегий и редакционных советов десятка медицинских журналов, в том числе международных, был главным редактором медицинского журнала Центральной Азии, заместителем главного редактора журнала «Кардиология СНГ», руководителем движения «Врачи за предотвращение ядерной войны», в течение многих лет был председателем Ученого совета Минздрава республики, неоднократно избирался депутатом Фрунзенского городского совета, Верховных Советов СССР и Киргизской ССР.

Остается лишь поражаться, как удавалось ему совмещать все эти отнюдь не простые и не формальные нагрузки с каждодневной будничной работой практикующего врача, сотнями и тысячами обследований больных, их консультированием, определением диагноза, повседневным руководством НИИ кардиологии (позже Национальным центром кардиологии и терапии, носящим его имя). Где он находил время, силы и энергию на все это?

Опять же не будем упускать при этом из виду и то, что всякий международный форум кардиологов, будь то в Москве или Ленинграде (позже в Санкт-Петербурге), в Амстердаме, Вене, Токио, Париже, Вашингтоне, Мюнхене, Берлине, Глазго, Стокгольме, Анталии, на Филиппинах или еще где-либо, почитал за честь видеть в числе его участников академика Миррахимова. А ведь это утомительные, зачастую многочасовые перелеты и переезды, долгие ожидания в аэропортах, проживания в отелях, подготовка докладов и выступлений, участие в диспутах.

В связи с этим уместно сказать вот о чем. Существует расхожее мнение, что каждый человек должен заниматься своим делом. Если ты художник, рисуй, создавай полотна в меру таланта, отпущенного тебе Богом. Если писатель, пиши рассказы, повести, романы. Если врач, лечи людей. Возможно, для кого-то это справедливо. Однако для таких многогранных и беспокойных в самом хорошем смысле этого слова людей, как Миррахимов, его жизненное кредо и гражданская позиция не позволяли замыкаться в башне из своей профессии и узкого личного мирка. Он считал своим гражданским долгом активно вторгаться во все сферы бытия, везде, в силу своего понимания и таланта, вносить посильный вклад в позитивное развитие окружающей его действительности.

Остается лишь выразить сожаление по поводу того, что Мирсаиду Мирхамидовичу не доведется порадоваться выходу данной книги в серии «Жизнь замечательных людей Кыргызстана». Будем утешаться тем, что зато ему довелось познать чувство гордости и удовлетворения от юбилейного издания книги «Живая легенда…» Ее уникальность и достоинство состоят в том, что в ней собраны добрые и искренние, идущие от всего сердца слова признательности, благодарности и восхищения юбиляру известных государственных и общественных деятелей, ученых, представителей творческой интеллигенции Кыргызстана, России, стран ближнего и дальнего зарубежья, с которыми Миррахимову довелось дружить, сотрудничать, встречаться и общаться на долгом жизненном пути. Главное же достоинство заключается в том, что все это было сказано при жизни Миррахимова.

К сожалению, жизнь знает куда больше примеров, когда все эти добрые слова любви и признательности произносятся при проводах человека в последний путь, и тот, кому они адресованы, их уже никогда не услышит.

Разумеется, всех авторов юбилейной книги назвать достаточно сложно. Однако некоторых из них все же упомянем. Турдакун Усубалиев, бывший руководителем Киргизской ССР с 1961 по 1985 год, писатель с мировым именем Чингиз Айтматов, президент Национальной академии художеств Кыргызстана, народный художник СССР, лауреат Ленинской премии Тургунбай Садыков, лечащий врач четырех руководителей великой державы СССР, генеральный директор Российского кардиологического научно-производственного комплекса академик Евгений Чазов. Своими воспоминаниями о Миррахимове поделились президент Российской академии медицинских наук (РАМН) М. Давыдов, президент Всероссийского научного общества кардиологов Р. Оганов, директор Казахского НИИ кардиологии и внутренних болезней А. Джусипов, вице-президент Ассоциации пульмонологов Центральной Азии, академик АН Узбекистана А. Убайдуллаев, президент Казахской Академии медицинских наук М. Алиев, директор Томского НИИ кардиологии Р. Карпов…

О том, каким остался в их памяти ведущий кардиолог Киргизии, рассказали его видные коллеги из Израиля, Польши, Перу.

Чуточку приподняли завесу над тем, каким Мирсаид Мирхамидович был в домашней обстановке, в общении с родными и близкими, его жена, Неля Ярулловна Юсупова, их дети и внуки.

Все это в значительной мере облегчило работу над этой книгой, посвященной одному из замечательных и выдающихся людей Кыргызской Республики.

   Мирсаид Миррахимов (1927-2008)

ОТКУДА Я? Я РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

Мир детства. С ним навечно расставанье -
Назад ни тропок нету, ни следа.
Тот мир далек, и лишь воспоминанья
Все чаще возвращают нас туда.

Кайсын Кулиев

Если взять за основу лишь внешнюю канву биографии Мирсаида Миррахимова, может сложиться впечатление, что прожил он тихую, спокойную, размеренную жизнь.

Родился во Фрунзе. Здесь же окончил среднюю школу и в 21 год с отличием медицинский институт, где остался работать ассистентом на кафедре факультетской терапии и где в 25 лет защитил кандидатскую диссертацию. А в 38 лет в Ленинградском институте физиологии им. И. П. Павлова АН СССР – докторскую.

Работая над докторской диссертацией, Мирсаид Мирхамидович являлся научным руководителем многих тематических исследований, в том числе и диссертационного характера. В этот период в числе опекаемых им молодых ученых можно назвать А. Джайлобаева, З. Кудайбердиева, Ж. Истамбекову, С. Исакову, А. Раимжанова, Б. Гринштейна.

Говорится это к тому, что, несмотря на огромное напряжение и высокую занятость по руководству кафедрой, повседневной врачебной, педагогической, общественной деятельностью, Миррахимов никогда и никому не отказывал в помощи, никогда не отгораживался от людей и учеников дежурным: «Я занят, у меня нет времени, мне некогда». Хотя это было бы сущей правдой, а не пустыми отговорками. Но не в его характере было равнодушие к людям. До конца жизни он был открытым и доступным человеком для всех.

Немногим более десятилетия спустя после окончания института возглавил родную кафедру, а в 1963 году был назначен проректором мединститута по науке и проработал в этой должности 15 лет.

В возрасте 42 лет Миррахимов был избран членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР, в 47 лет – действительным членом Академии наук Киргизской ССР, в 61 год – академиком АМН СССР.

Словом, размеренная успешная жизнь, все время по восходящей. Жизнь, наполненная постоянной учебой и неустанной, кропотливой работой на протяжении шести десятилетий. Но за этой внешней размеренностью и успешностью кроется удивительная биография, насыщенная созидательной деятельностью, полная незаурядных событий, которых бы с лихвой хватило на несколько обычных биографий.

Незадолго до его 80-летия у Миррахимова начались проблемы с желудочно-кишечным трактом. Потребовалось оперативное вмешательство. После сложной операции академик оказался на непривычно для него продолжительное время прикован к постели. И если днем от дум и размышлений отвлекали лечащие врачи, неизбежные в подобном случае консилиумы, процедуры с уколами и капельницами, многочисленные посетители, считавшие своим долгом навестить заболевшего коллегу и учителя, то с наступлением темноты он оставался наедине с самим собой, со своими воспоминаниями. Никто и ничто не мешало перебирать в памяти четки лет, вспоминать былое, давно минувшее, размышлять о прожитом и пережитом.

Так уж загадочно устроен человек. Когда мы находимся в расцвете сил и лет, когда энергичны и деятельны, нам как-то недосуг предаваться воспоминаниям, оглядываться на пройденный путь. Мы устремлены, спешим все дальше вперед в надежде достичь наконец-то линии горизонта и заглянуть за нее.

Но чем старше человек становится, чем ближе приближается к рубежу старости, тем чаще память возвращает его к истокам, тем острее и ярче выплывают в сознании картины прошлого, тем нежнее думы об ушедшем безвозвратно детстве и давно ушедших в небытие родителях.

И кто определенно скажет, отчего так происходит, что тут берет верх – подсознательное стремление подвести какие-то итоги своего земного бытия, взвесить на беспристрастных весах времени, как жил, оправдал ли надежды отца с матерью, исполнилось ли, сбылось то, о чем мечталось и грезилось на заре туманной юности, или же бездарно промотал на ухабистых дорогах жизни все, что было отпущено тебе Богом и завещано предками? Или же душа жаждет очищения от скверны, накопившейся за долгие годы жизни, и возвращает нас в тот безмятежный возраст, когда человек еще наивен, безгрешен и чист?

Почему-то особенно часто вспоминал Миррахимов в такие бессонные моменты слова одного знатного чабана, которого довелось ему лечить три или четыре десятилетия назад. Этот убеленный сединами, но еще крепкий мужчина, с изрезанным глубокими морщинами, прокаленным немилосердным высокогорным солнцем и зимними морозами лицом как-то в разговоре оборонил:

— Когда меня рожала женщина, ей было больно. И я всю жизнь стараюсь жить так, чтобы оправдать, не сделать напрасной хотя бы эту боль моей матери.

Размышляя над этими словами, Миррахимов всякий раз думал над тем, какая глубинная правда и вечная мудрость бытия таятся в них. Золотое правило. Если бы каждый мужчина жил на земле с памятью об этой святой боли, которую перенесла женщина, рожая его, наверное, меньше было бы зла и боли иного рода вокруг нас.

Вспоминая свое не очень-то беззаботное и безоблачное детство, Миррахимов со всей убежденностью считал, что с родителями ему несказанно повезло. Родился он 27 марта 1927 года во Фрунзе, в семье известного в республике музыканта и театрального деятеля Мирхамида Миррахимова, узбека по национальности. У своих родителей Мирхамид был старшим сыном.

Своего деда по отцовской линии, говорил Мирсаид Миррахимов, мне запомнить не довелось. Тот умер, когда мне едва исполнилось два года. Зато хорошо запомнил слова бабушки, которая, вспоминая мужа, говорила: «Хотя ты, Мирсаид, и кандидат наук, а дед твой был почти без образования, но тебе до него далеко. Ему было 20 лет, когда меня, 11-летнюю девочку, сосватали за него. Время было такое. Жили очень трудно. А девочка была лишним ртом в семье. Потому и старались избавиться от нее поскорее. Так что в этом факте не было в ту пору ничего удивительного. Удивительно другое. Твой дед до тех пор, пока мне не исполнилось 16 лет, не жил со мной как с женщиной. Воспитывал, одевал, кормил и ждал моего совершеннолетия. Лишь достигнув совершеннолетия, я стала его женой. Вот какой благородный человек был твой дед Миррахим. Сейчас таких людей, каким был он, не найти».

У деда с бабушкой было пятеро детей. Три сына и две дочери. Старший – Мирхамид. Средний погиб от рук басмачей, младший сложил голову в годы Великой Отечественной войны. Одна дочь стала юристом, возглавляла в Ташкенте районную адвокатуру. Другая окончила Московскую консерваторию по классу фортепиано.

Размышляя о жизни отца, Миррахимов всякий раз возвращался к одному:

«Неужели жизнь человеческая действительно кем-то свыше предопределена заранее, задолго до нашего рождения? Иначе чем объяснить, что некие случайности порой определяют всю нашу последующую судьбу?»

Мальчишкой Мирхамид выучился играть на редчайшем для этих мест того, дореволюционного времени духовом инструменте – кларнете. В годы первой мировой войны, непонятно каким ветром занесло в эти среднеазиатские края австрийского военнопленного. Был ли он профессиональным музыкантом или просто талантливым любителем-самоучкой, сегодня никто не скажет. Но только в походном вещмешке этого иноземного солдата нашлось место для футляра с кларнетом.

Увидев впервые этот диковинный инструмент, маленький Мирхамид был буквально заворожен им. Ничего более красивого видеть ему прежде не доводилось. Но еще больше поразил мальчишку извлекаемый из него звук. С этого момента австрийский музыкант стал для него воплощением человеческого совершенства. Когда тот брался за кларнет и начинал выводить незамысловатую мелодию, Мирхамид, казалось, забывал обо всем на свете. В такие минуты для него словно переставали существовать детские игры и забавы, переставал существовать иной мир, кроме мира музыки.

Обратив внимание на столь самозабвенно слушающего игру на кларнете ребенка, австриец начал обучать его игре на своем инструменте. И то ли учитель оказался талантливым, то ли ученик очень уж способным, но через непродолжительное время Мирхамид довольно сносно овладел премудростями игры. И когда настала пора военнопленному возвращаться на родину, он в знак признательности за доброту и участие к нему родителей мальчика, а так же в знак дружбы с ним самим подарил Мирхамиду свой инструмент. Это стало знаковым явлением, определившим всю дальнейшую судьбу мальчика.

Судя по всему, подаренный отцу кларнет был очень высокого уровня. Когда в дни первой Декады киргизского искусства в Москве в 1939 году дирижер и художественный руководитель Большого театра СССР Самуил Абрамович Самосуд услышал звучание кларнета, на котором играл Мирхамид Миррахимов, он тут же ввел исполнителя на время декады в основной состав оркестра Большого театра. А когда декада близилась к завершению, и Мирхамиду предстояло возвращаться обратно в Киргизию, Самосуд повез его на Всесоюзную студию звукозаписи, чтобы сохранить для современников и любителей музыки будущего звук этого инструмента.

Позже на Апрелевском заводе грампластинок был выпущен виниловый диск этой исторической для музыканта из Киргизии записи. Эта грампластинка долгие годы хранилась в семье, но во время одного из переездов на новую квартиру, она то ли разбилась, то ли где-то затерялась. Много было на моем веку разных больших и малых потерь, делился своими размышлениями Мирсаид Мирхамидович, но ни о какой я не сожалею так остро, как об этой. Сколько лет прошло с той поры, казалось бы, можно и смириться с этой потерей, но всякий раз, вспоминая об этом, испытываю почти физическую боль.

Отец был не только блестящий музыкант-исполнитель, но и хороший педагог, воспитавший целую плеяду профессиональных музыкантов из способных юношей и девушек коренной национальности, талантливый организатор, природный, говоря современным языком, менеджер. Одним из любимых его изречений при встрече с талантливым юношей или девушкой было: «Этому молодому дарованию нужно непременно помочь». И помогал, чем только мог, и что было в его силах.

Своим учителем его считали такие корифеи кыргызского музыкального искусства и оперной сцены, как Мукаш Абдраев, Абдылас Малдыбаев, Сайра Киизбаева, Кадырбек Чодронов, Марьям Махмутова.

Он стоял у истоков зарождения национального профессионального музыкального искусства. Дирижировал оркестром народных инструментов. В тот период многие национальные народные песни исполнялись на слух, по памяти. Так они и передавались из поколения в поколение.

Мирхамид Миррахимов был первым, кто стал переносить эти песни на нотную бумагу. Позже он издал первый в республике сборник «Кыргызские народные песни». Был основателем и первым директором Киргосфилармонии, художественным руководителем Кыргызского драматического театра. Ему одному из первых в республике было присвоено звание заслуженного артиста Киргизской ССР.

Мало того, что он сам работал, что называется, на всю катушку, – возглавлял республиканскую филармонию, определял творческую политику национального драматического театра, преподавал в музыкальном училище, вел большую концертную деятельность, так еще и успевал помогать многим своим коллегам. К примеру, он создал небольшой оркестр, который был в те годы во Фрунзе нарасхват. Его приглашали на корпоративные вечера, на свадьбы, юбилеи, а порой и на похороны. В летние месяцы оркестр гастролировал по городам и весям республики.

Впоследствии музыканты из этого оркестра с благодарностью говорили, что работа в нем давала им весьма ощутимый дополнительный заработок, помогала элементарно сводить концы с концами в нелегкий послевоенный период и в пятидесятые годы. В семейном архиве сохранились дарственные фотографии многих из них со словами душевной признательности и благодарности.

Под стать отцу была и мама. Она была очень миловидной и симпатичной, обладавшей большой внутренней красотой женщиной. Звали ее Хадича. Была она наполовину узбечка, наполовину киргизка. Как и большинству ее сверстниц того времени, получить образование ей не довелось. Азы грамоты постигла лишь с появлением в этих краях школ ликбеза. Но от природы она была наделена доброй душой и мудрым сердцем, обладала тонким народным юмором. Была отзывчивой на чужую доброту и беду, замечательной женой, матерью и хозяйкой дома. К тому же она обладала большим внутренним тактом. Как и отец, мама была общительным, добрым и гостеприимным человеком. Она всегда привечала друзей отца, моих и моего младшего брата Султана товарищей, а позже и товарищей моих подросших детей, ее внучек и внука.

Все, кому доводилось бывать в нашем гостеприимном и открытом для всех доме, с неизменной теплотой вспоминали позже об удивительной доброте и щедром хлебосольстве родителей.

Довольно точно об этом поведал в приуроченной к моему юбилею книге один из моих учеников Асан Джайлобаев, ставший доцентом, заслуженным врачом республики. Не открою особого секрета, писал он, если скажу, что в большинстве своих успехов Мирсаид Мирхамидович обязан семье. Вспоминаю наши многочисленные встречи в его доме, эту особую атмосферу добра и гостеприимства. Невозможно забыть богатый стол, который накрывала Хадича-апа, с ее знаменитыми беляшами и ароматным пловом. Весь вечер звучала музыка, было шумно, непринужденно и весело. Мне кажется, атмосфера родительского дома, атмосфера музыкальности и интеллигентности, пронизывает всю жизнь Мирсаида Мирхамидовича. Именно благодаря этому обстоятельству и полученному в семье воспитанию, он так же бережно относится к своим ученикам, как его родители относились к нему самому.

Все это так. Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Всю жизнь благодарен маме за все, что она сделала для меня, в том числе и за то, что в моем нравственном воспитании она сыграла главную роль.

Когда я родился, у мамы вдруг пропало молоко. На мое счастье, в это время одна из близких родственниц отца, жившая в соседнем дворе кормила грудью своего годовалого сына, и молока у нее хватало на двоих. Так она стала моей кормилицей. Проще говоря, она стала для меня второй матерью. Все годы, до самой ее смерти, я так к ней и относился.

Беда современного общества состоит еще и в том, что с повышением уровня жизни населения и ростом материального достатка все больше матерей в стремлении сохранить фигуру или из соображений профессиональной карьеры, из боязни потерять престижную работу очень рано перестают кормить детей грудью. Все больше детей вырастают на, так называемом, искусственном вскармливании.

Но ведь младенец не только становится здоровее и лучше развивается от материнского молока, он еще греется у материнской груди, получает первые уроки заботливости и ласки. Это необходимо как ему, так и матери. Лично для меня нет никаких сомнений в прямой связи этого фактора с тем, что обычным становится дикое по своей сути явление, когда матери в роддоме отказываются от собственных детей. Когда в детских домах содержатся дети, имеющие живых родителей. Когда наблюдается все большее отчуждение родных по крови людей друг от друга. Когда повзрослевшие дети отказываются содержать и поддерживать своих престарелых и немощных родителей.

В жизни нет ничего случайного. Все в ней находится в тесной взаимосвязи. Просто мы не всегда задумываемся над этим, не всегда стараемся уяснить и умеем определить истоки явлений.

Все, кто знал Мирсаида Мирхамидовича не только по работе, кто общался с ним в неформальной обстановке, отмечали, каким он был внимательным и заботливым отцом и мужем, отличным семьянином, как ценил родственные связи, дорожил ими, поддерживал и помогал своим менее именитым братьям и их семьям. Подобное отношение передалось и его детям.

Именно такими вот поступками родители сеяли в душах своих детей семена доброты, человеколюбия, сострадания, гуманного отношения к людям.

В силу публичности профессии и живого общительного характера, у Мирсаида Миррахимова, было много друзей. Причем, не только из круга служителей искусства. Были среди них и архитекторы, и проектировщики, и строители. Поэтому, когда он решил построить для увеличивающейся семьи дом, недостатка в помощниках из числа профессионалов и специалистов в этом деле не было.

Дом из жженного кирпича получился большой, красивый, просторный, с вместительным подвалом. Во дворе был разбит сад с любовно и продуманно подобранными фруктовыми деревьями и кустами ягод, радующий глаз цветник.

И как бы ни был занят по работе и общественным делам, все же старался Мирсаид Миррахимович найти возможность и после напряженного рабочего дня повозиться в саду с лопатой или граблями, пилой-ножовкой или секатором в руках, подрыхлить землю вокруг деревьев, почистить оросительные арыки, обрезать сухие или укоротить чересчур разросшиеся ветки, собрать в кучу сухие листья под деревьями. Видимо, сказывались гены предков-земледельцев: любил он поработать на земле, считал это лучшим для себя отдыхом. Так что продавать дом и перебираться в иное жилье он не помышлял. Однако не спроста задолго до нас укоренилась в народе мудрость: «Мы предполагаем, а Бог располагает».

Как-то в конце рабочего дня обследовал и консультировал профессор Миррахимов тогдашнего председателя Совета Министров реснублики А. С. Суюмбаева. После медицинского осмотра и подробной беседы Ахматбек Суттубаевич предложил подвезти уважаемого доктора домой. Увидев, где и как живет Миррахимов, глава правительства нешуточно удивился, заметив: «По вашему статусу вам, как видному представителю национальной интеллигенции, пристало жить в престижном доме».

По меркам тех лет, когда едва ли не 90 процентов жителей столицы жили в небольших индивидуальных домах с печным отоплением и «удобствами» во дворе, когда, по сути, только начиналось строительство трех— и четырехэтажных домов с квартирами, получившими позже название «сталинок», все партийные и советские работники, главы министерств и ведомств, выдающиеся деятели науки, культуры, литературы, крупные хозяйственные руководители не то что предпочитали, но стремились переселяться в эти дома. Ведь отпадала необходимость запасаться на зиму углем и дровами, возиться зимой с печным отоплением, а летом с примусами, керосинками и керогазами, поскольку в таких домах был природный газ, и уж верхом цивилизации считались ванна и теплый туалет.

Суюмбаев был человеком решительным, властным, не забывающим своих обещаний. А главное, не любил откладывать дело в долгий ящик. Едва ли не на следующий день он поставил в известность о том, в каких условиях проживает один из ведущих медиков республики, ученый с мировым именем Миррахимов, первого секретаря ЦК Компартии Киргизии Турдакуна Усубалиевича Усубалиева.

Как и Суюмбаев, Усубалиев тоже был руководителем решительным и человеком дела. А потому очень скоро после этого разговора семье профессора была предоставлена шикарная квартира в одном из престижных домов в центре столицы. Об авторитете Миррахимова в Киргизии можно судить уже потому, что для него по распоряжению руководителей республики объединили две квартиры, расположенные на одной лестничной площадке – трех и четырех комнатную.

Кое-кому из современников может показаться, что Миррахимовы получили чуть ли не царские чертоги. Конечно, по меркам того времени полученная ими квартира считалась роскошной. Хотя объединенная и ставшая семикомнатной, эта квартира имела общую полезную площадь в 90 квадратных метров. Сегодня иные трехкомнатные занимают более ста.

Но даже несмотря на это, Мирсаид Мирхамидович с большой неохотой перебирался, как тогда говорили, с земли на этаж. С этими стенами он сросся душой и телом. Этот дом стал для него в полном смысле родным. Столько приятных и радостных событий было связано с ним. К тому же лучшим отдыхом для Мирсаида было выйти в свободное время в сад, побродить между деревьями, посидеть в их тени в беседке, помечтать или поразмышлять о предстоящих планах. Для него это было самой хорошей разрядкой от нервного напряжения рабочего дня. Немаловажно для деликатного и интеллигентного ученого было и то, что никто над тобой не стучит и не грохочет сверху, да и ты не боишься тоже потревожить ненароком соседей снизу.

Существовало и еще одно чрезвычайно важное для него обстоятельство. Ведь район, в котором семья построила дом, и где прошли самые замечательные годы жизни, был многонациональным. Жили здесь русские и киргизы, узбеки и евреи, татары и уйгуры… Глядя на взрослых, и дети жили между собой очень дружно, делили поровну и радости, и беды. За долгие годы совместного бытия здесь сформировалось очень дружное и тесное соседское товарищество. Дети бегали друг к другу, и в каждом доме, в каждой семье их привечали, как своих.

Наделенный врожденными способностями к учению и наукам, Мирсаид оказался также очень восприимчивым и к различным языкам. Скажем, общаясь с татарскими детьми, он довольно быстро изучил татарский язык. И, к слову, овладел им настолько, что даже по прошествии не одного десятка лет, он едва ли не до конца жизни говорил по-татарски лучше, чем его жена, этническая татарка. И трудно было сказать, каким языком он владел лучше – родным для него узбекским или благоприобретенным киргизским. Причем, не только разговорным, но и письменным.

Одним из ярких воспоминаний детства были нечастые посещения с отцом и братьями ресторана на бульваре Дзержинского. Столичные старожилы, должно быть, помнят уютный прохладный дворик, на том месте, где сегодня расположен ресторан «Коралл». Уют и прохладу создавал небольшой фонтанчик в виде пеликана, стоящего в центре небольшого бассейна, а из раскрытого клюва птицы била струйка воды. Вокруг пеликана распологались зеленые гипсовые лягушки, изо рта которых тоже били тоненькие струйки воды, а в чаше бассейна плавали «золотые» рыбки.

Отец заказывал себе палочку-другую шашлыка и кружку пива, дети пили лимонад и ели мороженое. И пока отец наслаждался прохладой и покоем, попивая не спеша «Жигулевское», мальчишки, быстро разделавшись с лимонадом и мороженым, резвились вокруг фонтанчика, наблюдая за плавающими в водоеме рыбками.

С ностальгией перебирая в памяти эпизоды того далекого доброго времени, вспомнил Мирсаид Мирхамидович и о таком случае. Коллеги отца, наслышанные об удивительных кулинарных способностях его жены Хадичи, нередко донимали Мирхамида. Мол, как же так, столько мы слышали о замечательных способностях твоей жены, а ты ни разу не пригласил нас на плов или лагман.

Словом, не устоял тот перед натиском друзей. Пришел как-то раз пораньше домой и сказал жене, что пригласил на обед друзей. Посулил угостить лагманом, готовить который Хадича была большая мастерица.

— Что же ты не предупредил заблаговременно? — укорила мужа женщина. — Ведь у меня мука вся вышла. Из чего я лапшу накатаю? И на базар бежать уже поздно.

Делать нечего, пришлось идти за мукой к соседке. И Хадича не ударила в грязь лицом перед друзьями мужа: лагман получился на славу. А на следующее утро, сходив пораньше на базар и купив муку, женщина пошла к соседке возвращать долг. Но та наотрез отказалась брать ее, еще и пристыдила, мол, как тебе, Хадича, не стыдно. Разве ты меня не выручила бы, случись со мной такая оказия?

Что и говорить, довод был неотразимым. Вот в такой атмосфере проходило детство Мирсаида.

Жизнь человеческая как-то очень уж хитро устроена. Если мы в чем-то одном выигрываем, то тут же в чем-нибудь другом обязательно проигрываем.

Уже когда он был отцом двух малолетних дочерей и сына, Миррахимову часто приходило на ум сравнение его собственного детства с детством его детей. Ему и его сверстникам приходилось пилить и колоть дрова, переносить летом или осенью ведрами две-три тонны заготовленного на зиму угля, ходить на расположенную за квартал от дома колонку за водой. Особенно доставалось водоносам, когда женщины затевали большую стирку. Зимой приходилось перевоплощаться в дворники, освобождать от снежных наносов двор, скалывать с крыльца лед, посыпать заледеневший тротуар у дома печной золой. По весне нужно было приводить в порядок сад, вскапывать грядки. Да мало ли к чему им, детям довоенной и военной поры, приходилось прилагать свои не очень-то большие физические силенки.

У его детей было совсем другое детство. Уверенно вошли в повседневность центральное отопление, водопровод в квартире, газ, стиральные машины, пылесосы. Разумеется, все это замечательно – технический прогресс, на смену обременительному ручному труду пришла техника. А с другой стороны, меньше стали двигаться, развиваться физически.

Или взять, к примеру, свободное время. Телевизоров не было. Кино – как особый праздник. Так что весь день, чуть ли не дотемна, дети довоенного поколения проводили на свежем воздухе, играли в прятки, казаки-разбойники, пятнашки, отмерного, чехарду-езду, в чижика, лапту, лянгу, альчики, бесконечные были варианты игр с мячом. И все игры — подвижные, на ловкость, скорость, выносливость, координацию движений.

У современных детей, к сожалению, уже и понятия нет об играх детства их отцов. Свои права прочно захватили телевизор и компьютер. А это, как ни прискорбно, неподвижное сидение перед экраном, зачастую с большой нервной и эмоциональной нагрузкой. Вот и вынуждены медики бить тревогу по поводу того, что многие болезни, в том числе и сердечно-сосудистой системы, сильно помолодели.

Есть у этой проблемы и другая, не менее опасная грань. Мы, говорил Миррахимов, росли более коллективистами, чем наши дети и внуки. Просиживая часами у телевизора или у компьютера, они обрекают себя на одиночество. Отними у них эти электронные забавы, и они уже не знают, чем заняться, куда себя деть.

К сожалению, не слишком далеко ушли от своих детей и их родители, особенно отцы. Достаточно посмотреть, сколько вокруг не старых еще мужчин с обвисшими животами и избыточным весом. Это наглядные признаки малой подвижности людей. Ученые определили, что при гиподинамии ухудшается способность мышц сокращаться, изменяется химический состав белков в организме, из костной ткани вымывается кальций и кости становятся рыхлыми, более хрупкими. Но особенно тяжело малоподвижный образ жизни сказывается на кровеносных сосудах, сердце и нервной системе, резко нарушаются обменные процессы.

В связи с этим не уставал Миррахимов восхищаться известным в республике любителем бега Петром Никифоровичем Чесноковым. В 20 лет он получил на фронте тяжелое ранение и контузию. Его считали погибшим, но после шестимесячного пребывания в госпиталях он возвратился домой инвалидом. И вплотную занялся своим здоровьем. Последний раз кардиолог осматривал ветерана, когда тому было 83 года, и в который раз удивился, какое здоровое у него сердце. Несмотря на возраст, Чесноков является неизменным участником Московского международного марафона мира, пробегая свою коронную дистанцию в 10 километров. И в 83 года он продолжал трудиться в Национальном университете. Вот наглядный пример активного долголетия.

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

Существовала некогда пословица,
Что дети не живут, а жить готовятся,
Но вряд ли в жизни пригодится тот,
Кто жить готовясь, в детстве не живет.

Самуил Маршак

В 1934 году семилетний Мирсаид пошел в первый класс. Родители определили его в узбекскую неполную среднюю школу.

В те годы во Фрунзе действовали, помимо узбекской, дунганская, казахская, уйгурская, татарская неполные средние школы. Преподавание в них велось на родном для учеников языке. Заметим, это в не очень богатом и могущественном государстве, окруженном далеко не дружественными и сочувствующими ему странами.

В одном классе с Мирсаидом оказался его сверстник Сайдумар Мансурходжаев. Ни в школе, ни тем более став студентами, они не были друзьями и особо не общались. После школы их пути-дорожки разошлись. Мирсаид поступил в медицинский институт, Сайдумар – на исторический факультет КГУ. Тем не менее судьбе было угодно, чтобы их жизненные тропинки не просто пересеклись, но и тесно переплелись. Но это произойдет много позже.

Вспоминая школьные годы, Мансурходжаев рассказывал, что уже в школьные годы Мирсаид резко отличался от сверстников. Он был не по-детски сосредоточенным в себе, не участвовал в шумных мальчишеских забавах, не умел да и не испытывал особого желания научиться играть в лянгу, в альчики. Да и возвратясь из школы домой, наскоро пообедав и сделав уроки, он не бежал, как все мальчишки, на улицу, а брался за любимую книгу. Лучшим для него занятием было уединиться с книгой. Страсть к чтению, к познанию нового Мирсаид пронесет через всю свою жизнь.

Узбекская диаспора в довоенном Фрунзе была не очень большой. В каждом классе насчитывалось 12-15 учеников.

Некоторые ученики приспособились, хорошо подготовившись к очередному уроку, добровольно напроситься к доске, заработать высокий балл, а потом на некоторое время забыть о необходимости учить уроки.

У Мирсаида к учебе было совсем иное отношение. Едва ли не с первого класса он твердо усвоил, что учиться следует не ради отметки в школьном журнале и не затем, чтобы порадовать родителей и учителей. Учиться необходимо для того, чтобы стать образованным человеком.

Он был готов исчерпывающе ответить по заданной или пройденной ранее теме в любое время дня и ночи по любому предмету, приводя в восхищение учителей, которые постоянно ставили его в пример другим ученикам.

Как правило, мальчишки в школе недолюбливали отличников, этих благополучных пай-мальчиков, чистоплюев и маменькиных сыночков. Давали им обидные прозвища, задирали их по всякому поводу, а чаще вообще без повода, стремясь показать перед ними свое физическое превосходство. Однако по отношению к Мирсаиду ничего подобного в школе не было. Хотя он держался особняком и ни с кем близко в классе не сошелся, но был со всеми приветливым и ровным, со всеми ладил.

Мальчишки относились к нему с уважением, поскольку видели, что немногословие и основательность Мирсаида не показные, не наигранные, а они действительно отражают его сущность.

В школьные годы он научился играть в шахматы. Причем настолько овладел этим искусством, что стал даже чемпионом школы. Позже он обучил этой игре своих детей и внуков, с которыми устраивал на досуге домашние баталии. Как-то довелось ему отдыхать на Иссык-Куле с руководителем всемирно известного ансамбля народного танца СССР Игорем Моисеевым. Тот тоже оказался заядлым шахматистом. Проигрыши его сильно расстраивали. И если очередной турнир с Мирсаидом Мирхамидовичем заканчивался не в его пользу, на следующий день он с нетерпением жаждал встречи, чтобы взять реванш.

В начальных классах Мирсаид зачитывался сказками «Тысяча и одна ночь». В более зрелом возрасте его увлекли научные и философские трактаты Конфуция, Авиценны, произведения персоязычных поэтов и мыслителей, классиков русской и мировой литературы. Под их влиянием формировалось его мировоззрение, складывался его внутренний мир.

ОПАЛЕНЫЕ ВОЙНОЙ

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
стали тихими наши дворы,
наши мальчики головы подняли –
повзрослели они до поры…

Булат Окуджава

Русский историк Николай Карамзин одним из первых заметил, что дети военного времени взрослеют заметно быстрее, чем дети мирного периода.

Детство Мирсаида и его сверстников резко поделено на две части – довоенное и военное. Когда началась Великая Отечественная война, Саиду было 14 лет. К тому моменту он окончил семь классов. Военное лихолетье настолько прочно вошло в его сознание и память, что никакие последующие события и никакое время не смогли затмить или перечеркнуть его.

Однако запомнились эти годы не только лишениями и трудностями, не одними лишь горем и страданиями близких и далеких людей, не ощущением постоянной тревоги за фронтовиков и душевной подавленности. Куда больше запали в душу и память военные годы тем, что общая беда и смертельная опасность объединили и сплотили людей, сделали их мягче, добрее, отзывчивее. Война смела с людских душ все мелочное и наносное, обнажила и проявила в каждом все лучшее, что до поры до времени лежало под спудом.

Уроки доброты, отзывчивости, благородства и милосердия в эти суровые годы преподносили своим детям родители. Однажды отец возвратился поздним зимним вечером с работы домой в сопровождении совершенно незнакомого мальчишки, ровесника его собственных детей. Посиневший от холода, немытый и голодный, он производил удручающее впечатление. На немой вопрос в глазах жены Мирхамид пояснил, что встретил его в подворотне и привел в дом, чтобы он не умер там от холода и голода.

Сердобольная и отзывчивая на чужие беду и лишения Хадича тут же стала греть воду, принялась отмывать бедолагу от многонедельной уличной грязи и копоти. И пока тот ужинал и согревался горячим чаем, выстирала и привела в порядок его грязную одежду.

Спать мальчишку уложили в одной комнате со своими детьми.

А на следующее утро глава семейства принялся обзванивать своих влиятельных друзей, чтобы пристроить беспризорного и обездоленного подростка в детский дом или интернат.

Таких эпизодов за годы войны в семье было немало. Подобным образом Мирхамид и Хадича спасли от голода, скитания по ночным морозным улицам и подворотням, от беспризорности, а возможно, и от болезней и ранней гибели не один десяток малолеток, чье детство было безжалостно опалено войной.

Большинство из них пронесли через многие годы тепло в душе и благодарность в сердце к этим незнакомым и чужим для них, в сущности, людям. Многие из них, спустя годы, став взрослыми и самостоятельными, обретя специальность, работу и стабильность в жизни, время от времени наведывались в этот хлебосольный и гостеприимный дом, чтобы лишний раз сказать своим спасителям слова искренней признательности и благодарности. Некоторые называли их при этом отцом и матерью. Что могло быть дороже такого вот человеческого признания, и разве могли сыновья не гордиться такими родителями?

Через некоторое время на фронт был призван дядя, младший брат отца. Что касается самого Мирхамида, то ему было поручено формировать фронтовые бригады артистов, работать над их репертуаром. В минуты затишья между боями, на передовой, в военных госпиталях они выступали с концертами, укрепляя моральный дух и стойкость наших бойцов, вселяя веру в нашу победу. И в годы войны и после ее окончания фронтовики с теплотой и благодарностью вспоминали об артистах фронтовых бригад, говорили, какую большую роль они играли в тот нелегкий период.

С началом войны в стране была введена карточная система на основные продукты. По суточной норме полагалось 300 грамм хлеба на иждивенца, 500 – на служащего и 700 грамм на рабочего или занятого в промышленности.

Школьные преподаватели-мужчины и старшеклассники, которым исполнилось 18 лет, были призваны в армию. Пришлось национальные школы объединить с русскими общеобразовательными средними, сохранив в них лишь национальные классы. Для кого-то, возможно, в этом факте оказалось больше минусов, чем плюсов. Что же касается Мирсаида, то для него здесь оказалось, пожалуй, больше положительных моментов. С переходом в русскую школу он не забыл свой родной язык и не утратил узбекских корней. Зато лучше овладел русским языком, глубже познакомился с русской культурой.

Всю жизнь отдав медицине и науке, Мирсаид Мирхамидович привык доверять только неопровержимым фактам и не очень верил во всякую мистическую чертовщину, в какие-то сверхъестественные силы, во всякие там непознанные и неразгаданные свойства человеческой психики и в способность отдельных людей передавать и принимать мысль на расстоянии, во всевозможные пророчества и предсказания ясновидящих, магов, экстрасенсов и гадалок. Но в то же время, признавался он сам себе, я не могу ни логически, ни с точки зрения здравого смысла объяснить и понять, как, каким образом бабушка узнала, что ее младший сын погиб на войне. Причем, узнать именно в тот самый день и, быть может, даже в тот самый час, когда он действительно погиб.

Запомнилось, как, будучи 15-летним отроком, он сквозь сон услышал, что его горячо любимая и обожаемая бабушка горько и безутешно плакала с причитаниями. Мирсаид бросился к ней с расспросами:

— Бабушка, что случилось, почему ты плачешь?

— Мой младшенький сыночек, мой соколенок погиб…— отвечает.

Оказывается, в ту ночь она проснулась оттого, что ей почудился голос младшего сына, зовущего мать на помощь. И материнское сердце безошибочно подсказало: с ее мальчиком, с частицей ее живой плоти, случилась беда. Иначе не стал бы он ее понапрасну тревожить и звать на помощь.

Для меня, признавался Миррахимов, этот эпизод на всю жизнь остался неразрешимиой загадкой.

НАЧАЛО

Мастера.
Мастаки.
Умельцы.
Понимающие до глубин
механизм
станка или сердца,
ход смычка
или гул турбин…
Руки вещие простирая
к перекресткам
звездных миров,
время
движется мастерами
и надеется
на мастеров!

Роберт Рождественский

Этот своеобразный гимн мастерам взят в качестве эпиграфа не случайно. Всю жизнь, будь то дома, в школе, в институте и позже на работе Миррахимова окружали мастера своего дела. Во многом благодаря этому и сам он стал блестящим мастером, непревзойденным умельцем в избранной им сфере.

Будучи талантливым музыкантом и педагогом, посвятив жизнь музыкальному искусству, отец, конечно же, хотел видеть в своем старшем сыне тоже музыканта, о чем не раз говорил ему.

По свидетельству хорошо знавшей эту семью Кулуйпы Кондучаловой, Мирхамид Миррахимов воспитывал сына в уважении к музыке и искусству, учил любить и ценить богатое культурное наследие мастеров прошлого и даже готовил юного Мирсаида к музыкальной стезе. Отец приучил сына ухаживать за кларнетом, чистить его, правильно укладывать в специальный футляр. Саид относился к поручению отца с огромной ответственностью и большой аккуратностью.

И все же с раннего детства Мирсаид мечтал об иной карьере. Всем сердцем любя своих родителей и родных людей, он постоянно переживал потому, что время от времени то его отец, то мать, то кто-либо из родственников болел, ложился в больницу. С ранних школьных лет мечтал, что когда вырастет, непременно станет врачом и будет их лечить. А в том, что он будет очень хорошим врачом, маленький Саид почему-то не сомневался никогда. Эта мечта подогревалась еще тем, что по соседству с ними жил известный в то время во Фрунзе врач. Он всегда поражал воображение Мирсаида своей неизменной аккуратностью, элегантностью, какой-то видимой интеллигентностью.

Конечно же, отец тоже был человеком аккуратным, артистичным, интеллигентным. Но то – отец. С ним общаешься каждый день. Иное дело человек со стороны.

В значительной степени именно эти две причины и привели к тому, что после окончания средней школы Мирсаид принес документы в приемную комиссию Киргосмединститута.

На вступительных экзаменах в институт обнаружилось, что в химии, биологии, языках, математике этот скромный, очень сдержанный в проявлении эмоций и подтянутый юноша осведомлен намного больше, чем это требовалось по школьной программе. Нужно ли говорить, что все экзамены он сдал блестяще, сразу же обратив на себя внимание институтских преподавателей. Глубокие знания, не по годам рассудительность и основательность приятно удивили экзаменаторов.

Если в школе Мирсаид вел себя замкнуто и уединенно, если тогда его не привлекали шалости и игры сверстников, занятия и разговоры которых казались ему малоинтересными, то в институте у него оказалось немало друзей-единомышленников, с которыми было очень интересно общаться, обсуждать лекции и семинары мэтров отечественной медицины. Особенно близко сошелся он с однокурсниками Владимиром Петросьянцем и Санжаром Данияровым. Они оказались людьми близкими по духу, по отношению к учебе, да и основополагающие жизненные позиции у них были схожи.

Конечно же, в те годы они и не подозревали, что Владимир со временем вырастет от участкового врача до министра здравоохранения республики, Санжарбек долгие годы будет ректором этого же мединститута и войдет в историю как один из лучших и авторитетных его руководителей, а Мирсаид станет академиком, всемирно известным и признанным кардиологом. Но кем бы они ни были и ни стали, студенческую дружбу пронесут через всю последующую жизнь.

Этим ребятам и их однокашникам очень повезло уже потому, что им довелось учиться у настоящих светил медицины того времени, постоянно общаться с ними. Скажем, Мирсаид навсегда запомнил и несколько лет спустя уже сам повторял своим студентам постулат своего обожаемого учителя профессора Мирона Ефимовича Вольского:

— Медицина только начинается на университетской кафедре, продолжается же она и по-настоящему находит себя только у постели больного. Мы учим вас лечению болезней, но лечить вам всю жизнь придется больных. Медицинская наука одна, но путей врачевания множество. Именно поэтому один врач превосходит другого. Вы будете плохими врачами, если познаете один лишь метод борьбы с болезнью.

Сам профессор Вольский стремился быть в курсе всех новейших достижений медицины в области терапии, глубоко изучал теорию происхождения болезней. Но это в своем служебном кабинете заведующего кафедрой или поздним вечером дома. Его лекции часто походили на свободную беседу: он легко перебрасывал мостки от одного положения к другому, как бы размышлял вслух, щедро сыпал сведения, почерпнутые из книг, медицинских журналов и собственного опыта. Когда же он находился у постели больного, то искал причину и объяснение недуга, старался понять особенности именно данного конкретного организма.

Эту манеру Мирсаид перенял у своего учителя. Однако Миррахимов не стал бы Миррахимовым, если бы только слепо копировал и повторял своих учителей. Талантливые ученики, которые продолжают своих учителей, непременно вырастают из них, как из старой одежды. Миррахимов прославил своих учителей тем, что стал их великим учеником.

Еще на институтской скамье полюбил Мирсаид курс истории медицины, сохранив эту привязанность на всю жизнь. Полюбил он эту сферу за то, что она наглядно показывала, что в медицине нет и не должно быть правил, установленных раз и навсегда, годных на все времена и на все случаи жизни.

История медицины, любил повторять он, учит знать прошлое, сопоставлять его с настоящим и на основе этого прогнозировать будущее. Эта наука открывает нескончаемость и бесконечность движения и тем самым развивает в человеке способность к опровержению казавшихся незыблемыми истин, подталкивает к восхождению на новые высоты.

Эту любовь к истории медицины Миррахимов старался всячески передать своим ученикам. В качестве довода он неизменно приводил примеры достижений современной медицины. Ведь еще в не столь отдаленном по историческим меркам прошлом считались святыми из святых такие органы, как щитовидная железа, сердце, мозг человека, куда хирургу с его скальпелем вход был категорически запрещен. Однако сегодня операции на этих органах считаются делом обыденным.

Или, скажем, когда он был студентом, его учителя любили повторять в качестве непреложной истины, что природа за миллионы лет эволюции создала такой совершенный и удивительный инструмент, как человеческий организм. Жаль только, добавляли они, что природа не позаботилась о создании запасных частей для него.

Однако, отмечал на лекциях Миррахимов, при жизни одного поколения сам человек исправил эту оплошность природы. Хирург из Южно-Африканской Республики Кристиан Барнард осуществил первую в мире пересадку человеку сердца, Святослав Федоров первым в мире отважился на замену пораженного катарактой хрусталика глаза искусственным, доктор из Кургана Гавриил Илизаров творил чудеса с поврежденными суставами конечностей, удлиняя, укорачивая или выпрямляя их по желанию пациентов. Сегодня медицина научилась пересаживать печень и почки.

Впрочем, трудно было назвать хоть какую-то отрасль медицины, которая была бы у студента Миррахимова в числе нелюбимых. Даже, казалось бы, такая сухая дисциплина, как анатомия, требующая зубрежки и механического заучивания названий тысяч суставов, мышц, нервов, их соединений и окончаний, становилась ему ближе и доступнее оттого, что он отчетливо понимал, как она развивалась, как шел ее поиск и ради чего этот поиск осуществлялся. Главное же, он видел, что даже в такой, на первый взгляд, изученной вдоль и поперек дисциплине, поиск продолжается, раскрывая все новые и новые нюансы «устройства человеческого тела».

Миррахимов не скрывал своего изумления перед тем, что чем больше проникаешь вглубь понимания этого устройства, тем сильнее становится восхищение совершенством его конструкции, изяществом происходящих в нем биохимических и физиологических процессов. Можно бесконечно поражаться тому, что за миллионы лет эволюции в человеческом теле установилась строгая взаимосвязь разных отделов любой его отдельно взятой системы и всех его систем и органов между собой. И более всего поражает четкость процессов управления, поддерживающих его внутреннюю гармоничность.

Именно в те первые студенческие годы к Миррахимову пришло твердое понимание: чтобы быть хорошим врачом, узкой специализации недостаточно. Хороший врач должен быть специалистом широкого профиля. Он должен уметь расшифровывать процессы управления в организме, определять причины и механизмы нарушений этих процессов, а, главное, предугадывать последствия, к которым эти нарушения приводят.

Спокойный, рассудительный, хладнокровный, он в тот период жизни вечно куда-то спешил: из студенческой аудитории на кафедру, оттуда в клинику, из клиники в читальный зал библиотеки. Он торопился жить и познавать. Ему требовалось самому все узнать не только из слов преподавателей, но и из первоисточников, подтвердить услышанное, сопоставить и закрепить или опровергнуть опытом и знаниями других авторитетов все, что услышал, узнал, прочитал, о чем догадался сам.

Здесь важно сказать, что созданный в 1939 году Киргизский медицинский институт с самого начала был укомплектован преподавательскими кадрами, главным образом из центральных районов России. А с началом Великой Отечественной войны во Фрунзе был эвакуирован Харьковский медицинский институт, один из ведущих отраслевых вузов страны. Благодаря этому в Киргосмединституте оказались такие известные специалисты, как профессора М. Е. Вольский, А. Д. Слоним, Г. Л. Френкель, Г. П. Конради, М. Е. Фридман, И. И. Иванов, А. М. Утевский, М. Н. Лехтман, Б. Ф. Малышев и ряд других. В значительной мере благодаря этим людям в Киргизии появилась национальная школа отечественной медицины. Они стояли у истоков ее, содействовали зарождению и воспитанию замечательной плеяды видных медицинских работников из представителей национальной молодежи.

Одним из первых в их числе и, без сомнения, самым ярким и выдающимся был Мирсаид Миррахимов.

Вряд ли подлежит сомнению то, что без определенной доли везения тут не обошлось. Развитие внутреннего мира Мирсаида пошло именно по такому пути во многом благодаря тому, что хорошая и здоровая основа его личности была заложена в раннем детстве. Он вырос в семье, где царили любовь и взаимоуважение, почитание старших идоброта к младшим. В этом доме всегда радушно встречали друзей, а частыми гостями были лучшие представители киргизской интеллигенции, именитые музыканты, писатели, артисты, другие деятели культуры и искусства. С раннего детства в нем был заложен прочный фундамент восприятия культурных и эстетических достижений человечества.

И позже, с первых же дней студенческой жизни, ему посчастливилось общаться с высокообразованными, интеллигентными людьми. Общение с ними, безусловно, оказало решающее влияние на формирование его мировоззрения.

Буквально все, кому довелось хотя бы не очень продолжительное время общаться с Миррахимовым, отмечали его широкую эрудицию, фундаментальную образованность, остроту ума. Этот до мозга костей врач-кардиолог обладал обширными познаниями в таких, казалось бы, далеких от медицины сферах, как классическая литература, мировое искусство, музыка.

Впрочем, послушаем, что говорила по этому поводу Кулуйпа Кондучалова, бывшая в течение многих лет весьма уважаемым и авторитетным министром культуры республики. Мирсаид Миррахимов, отмечала она в книге, посвященной 80-летию академика, помимо профессиональной и общественно-политической деятельности, еще и истинный ценитель культуры. Он очень любит искусство, всегда осведомлен обо всех событиях культурной жизни. Он всегда стремился посетить каждую премьеру в наших театрах, каждую гастроль больших артистов. Его всегда можно было видеть в первых рядах зрителей регулярно проводимых в те годы Дней культуры, традиционного фестиваля искусств «Весна Ала-Тоо», многочисленных смотров и конкурсов, концертов и выставок.

Хочу особо выделить: если некоторая часть представителей киргизской интеллигенции посещала и посещает различного рода мероприятия культурного плана в силу укоренившейся традиции, привычки или исходя из того, что «так принято», то у Мирсаида Мирхамидовича это всегда исходило из искренней и неподдельной заинтересованности, он просто не мог не принимать в этом живейшего участия. А слушая его суждения и впечатления об увиденном и услышанном, оставалось только поражаться тому, насколько компетентны, тонки и точны были его оценки. В этом он практически не уступал профессиональным искусствоведам и критикам.

Справедливости ради заметим, что в этом отношении Миррахимова к искусству и культуре сказалось влияние не только семьи, но и его институтских учителей и наставников. Уже одно общение с ними было для студентов настоящим университетом. Подлинные интеллигенты, впитавшие в себя богатство русской культуры, они обладали глубокими познаниями не только в медицине, но и в литературе, музыке, живописи, поэзии. Причем, не просто имели познания, но и щедро делились ими со своими учениками и коллегами, стремясь привить им любовь к прекрасному.

Раз в неделю преподаватели устраивали домашние концерты, на которые приглашали и своих учеников. Кто-то играл на скрипке, кто-то на виолончели, третий – на пианино. Увлеченно говорили о литературе, искусстве. Михаил Павлович Редлих, обладая великолепным баритоном, душевно пел романсы. Кроме того, у него была большая и со вкусом подобранная коллекция грампластинок с записями классической музыки. Мирон Ефимович Вольский слыл блестящим рассказчиком, имел феноменальную память и слушать его можно было бесконечно.

Рядом с такими людьми как-то стыдно было оставаться серыми и нелюбознательными неучами. И хотя понимали студенты, что соперничать им в этих познаниях и эрудированности со своими учителями по меньшей мере наивно и смешно, все же стремились расширять собственный кругозор, тянулись к знаниям.

Студентом Мирсаид стал в тяжелые военные годы. Правда, самый трудный ее период был уже позади. Красная Армия все чаще торжествовала победу. Однако до полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии было еще далеко. И лучшим вкладом будущих врачей в общую победу была отличная учеба, подготовка к продуктивной мирной жизни, которая неизбежно должна была наступить.

На всю жизнь запали в память Мирсаиду наставления его институтских учителей, которые без устали внушали своим ученикам, что в ХХ веке невозможно быть универсалом, что время Леонардо да Винчи и Михайло Ломоносова осталось в безвозвратном прошлом. Определив собственное направление в науке и медицине, человек не должен распыляться. Чтобы добиться каких-то весомых результатов, ему необходимо сосредоточиться на сугубо конкретных сферах, целенаправленно и упорно разрабатывать их. Важно не только выбрать профессию, но и найти свою нишу, определить свое место в ней. Большое дело малым трудом не достигается.

Первым испытанием для студента-медика на профпригодность был и остается курс анатомии человека. Известно немало случаев, когда на первых занятиях по препарированию трупа слабонервные студентки, а порой и впечатлительные юноши падали в обморок.

На курсе анатомии будущему врачу предстоит на всю последующую жизнь запомнить тысячи названий мышц, сосудов, нервов, запомнить названия бороздок, бугорков, отростков на позвонках, ребрах, на костях черепа и конечностей. Заучить, от какого костного бугорка какая мышца начинается, к какому выступу прикрепляется, где и как расположен каждый сосуд и каждый нерв, какие артерии и капилляры питают тот или иной орган, ту или иную мышцу.

Самое же неприятное и сложное – искать все эти сосуды, артерии, нервные пучки и ответвления на трупе, который ты же сам и должен препарировать. Надобно также учесть, что все эти тысячи названий суставов, узлов, систем, мышц и прочего приходится заучивать на латыни, преподавать которую начинают одновременно с курсом анатомии.

Многие первокурсники пытались и по сей день пытаются прилежно зубрить, механически заучивать великое множество непонятных слов, надеясь только на собственную память. В отличие от них Мирсаид старался призвать на помощь логику. Он стремился понять, что означают так пышно звучащие на латыни названия внутренних органов и мышц.

С самых первых дней учебы он привносил в этот процесс влечение к анализу, к самостоятельному мышлению и поиску. Возможно, поэтому учение давалось ему легче, чем большинству сокурсников, и он не тратил попусту силы и время на механическую зубрежку. Мирсаид непременно должен был понять то, чему его учат. А когда человек понимает, ему и учиться намного интереснее, и все запоминается как бы само собой.

Общеизвестно – великими не рождаются. Но вот предпосылки стать выдающимся специалистом в Миррахимове были заложены с молодости. Его опытным и мудрым наставникам несложно было заметить недюжинные способности Мирсаида в познании нового, неизведанного.

Кулуйпа Кондучалова так описывала свое знакомство с Мирсаидом Мирхамидовичем. Произошло это осенью 1949 года. Как-то в одно из ее посещений профессора Вольского в его служебный кабинет вошел симпатичный молодой человек. Мирон Ефимович представил его посетительнице: «Саид Миррахимов, клинический ординатор нашей кафедры».

А когда тот покинул кабинет, профессор отрекомендовал его как подающего весьма большие надежды молодого специалиста.

— Это очень способный и очень умный юноша, — отметил Вольский. — И я надеюсь, что со временем из него получится крепкий, я бы даже сказал, талантливый и глубоко знающий свое дело терапевт.

Пройдет много лет, едва ли не целая эпоха, и Кондучалова скажет о юбиляре:

— Мы знакомы с Мирсаидом Мирхамидовичем более пятидесяти лет. За эти годы молодой и подающий большие надежды талантливый специалист вырос в крупнейшего ученого, великого, не побоюсь этого слова, врача, чье имя и заслуги известны не только в нашей стране, СНГ, но и во всем мире.

Но это случится много позже. А пока Мирсаид остается лишь талантливым учеником своего выдающегося наставника.

Одним из базовых, основополагающих принципов, которым профессор Вольский руководствовался в своей врачебной практике, был таков: врач, прежде всего, обязан уметь точно и четко поставить диагноз. Без этого он, каким бы ни был подготовленным, не может называться врачом. Надо думать, что похвала, высказанная им в адрес молодого ординатора, подразумевала должную оценку и этих способностей Миррахимова.

А вот какую характеристику дал начинающему клиническому ординатору другой его, более старший и опытный коллега, профессор М.Е. Фридман. Для меня, говорил он в кругу близких, несомненно, что Мирсаид один из наиболее умных молодых людей в Киргизии, из тех, с кем мне доводилось общаться.

В ранние годы юноша пришел к выводу, что все в мире связано между собой незримыми и не всегда понимаемыми нами узами. Надо только хотеть и уметь видеть. Миррахимов старался внимательнее, чем другие, смотреть вокруг, оценивать окружающий мир, впитывать в свои память, сердце, душу впечатления прожитого и пережитого, не жалея на это ни сил, ни времени.

Здесь весьма интересно посмотреть, как характеризовал своего друга студенческой молодости писатель с мировым именем Чингиз Айтматов: «Саид Мирхамидович старше меня всего на год с небольшим. В молодости такая дистанция возраста абсолютно не воспринималась. А вот теперь, уже будучи аксакалом, почтительно кланяюсь и отдаю должное такой личности, как Миррахимов, такому ученому, такому деятелю мировой кардиологии, с которым мы были знакомы и дружили еще с юных лет. Это были послевоенные годы, когда мы обретали высшее образование, будучи начинающими студентами. Саид Миррахимов, стало быть, студент мединститута, а я – сельхозинститута, но мы в ту пору уже знали друг друга по кругу студенческого общения. Ведь во Фрунзе в ту пору было всего три вуза: педагогический, медицинский и сельскохозяйственный. Да и еще, простите, женский институт (Кирженпединститут), куда мы все сбегались по выходным и праздничным дням, а наискось от женпединститута, неподалеку по Дзержинскому бульвару находился единственный в ту пору знаменитый кинотеатр «Ала-Тоо». В этом кинотеатре мы успевали просматривать фильмы, а заодно знакомиться с рядом сидящими девушками. Эх, все-таки насколько романтичными мы были…

Я же припоминаю наши ранние студенческие годы с тем, чтобы подчеркнуть, что такая фундаментальная миссия кардиологического Мэтра, судя по всему, была ниспослана Миррахимову свыше, самой судьбой, поскольку, как я думаю, стабильность его характера, глубинная аналитичность ума плюс организаторские способности проложили путь именно в кардиологию. Так следовало. Кто-то должен был поистине посвятить тому себя, весь свой умственный потенциал, всю свою жизнь, все годы, все дни, все часы и минуты, ибо ничего спонтанного не может быть в практике кардиологии, ибо сердце – системный двигатель организма, определяющий его бытие и небытие ежесекундно. И вот надо было судьбе выйти на удачу – убедить такого склада человека, как Миррахимов, с молодых лет избрать себе путь в глубины кардиологической медицины. Все другие, органически сопредельные клинические отрасли медицины, начиная от зрения и кончая дерматологией, действенны лишь тогда, когда объект кардиологии – сердце находится в ритме источника существования.

Так думается мне, простому пациенту всякий раз, когда я встречаюсь с Саидом Мирхамидовичем, когда мы беседуем с ним о самых разных и актуальных для нас событиях жизни, припоминая мимоходом, эх, что было, когда мы были молодыми и что сейчас – куда катится эпоха, и, естественно, прежде всего о том, как полагаться на современную кардиологию, дабы иметь добавочный шанс на продление текущей жизни.

И всякий раз многое в понимании сути нашей жизни открывается мне в этом смысле, в беседах с великим дозорным, как я называю его про себя, с великим дозорным сердца и благодарю науку и судьбу, что есть на свете такие кардиологи, такие мудрые люди, как Мирсаид Миррахимов, совершающие открытия в науке». Согласимся, такие признания классика мировой литературы дорогого стоят.

Уже с ранних студенческих лет Миррахимов проявлял собственный подход к профессии, чем заметно выделялся среди сокурсников. Уже в те годы в его понимании долг врача заключался не только в том, чтобы лечить болезни, но и в том, чтобы заниматься их предупреждением.

Он сам был глубоко убежден: должна быть такая организация дела, чтобы поддерживать здоровье у здоровых и хорошо лечить больных. А это требует совсем иных подходов. Надо установить, отчего чаще всего болеют люди, почему обращаются к врачам и теряют работоспособность на время или трудоспособность навсегда, что является причиной большинства смертей и как это увязывается с трудом и бытом человека, социальными условиями. Только системный анализ способен дать ответы на все эти вопросы.

Наверное, то, что в структуре общей смертности у нас первое место занимали сердечно-сосудистые заболевания, на долю которых приходилась почти половина всех ежегодных смертей, и предопределило выбор специализации Мирсаида Миррахимова.

Как и всякому выпускнику медицинского института, на всю жизнь запомнился ему торжественный момент принятия клятвы Гиппократа при вступлении во врачебное сословие. Беря в свидетели Аполлона-врача, Асклепия, его дочерей Гигию и Панакию, всех богов и богинь, Мирсаид, как и его друзья-однокурсники, присягал отдавать свои силы и свое разумение, чтобы помогать больным. Клялся не причинять им какого бы то ни было вреда и несправедливости. Обязался ни под каким видом никому не давать просимого у него смертельного снадобья. И не разглашать ничего, что он увидел бы или услышал о личной жизни людей, с которыми сталкивался – неважно, при исполнении врачебного долга или просто в будничном общении, — непременно «считая подобные вещи тайной».

Как и все врачи до него и после, Миррахимов обещал: «… Считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах, а потомков его считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и безо всяких условий…»

За всю свою 60-летнюю деятельность в медицине, врачебную, педагогическую, научно-исследовательскую и организационную, Мирсаид Миррахимов ни разу, ни на йоту не нарушил данной «Гиппократовой клятвы».

Чисто и непорочно проводил он все эти годы свое врачебное искусство.

СВЯТОЕ ДЕЛО – ЛЕЧИТЬ ЛЮДЕЙ

Не навреди, эскулап,
истомленному хворью,
не запятнай равнодушьем
стерильный халат.
Совесть твоя
да наполнится
страстью живою!
Да не останется фразою
твой Гиппократ!
Пусть эта клятва продолжится
в дне заоконном,
пусть возле самого сердца
забьется в груди.
Необходимостью станет.
И станет законом:
«Не навреди, человек, человеку.
Не навреди!»

Роберт Рождественский

Существует давнее и, в общем-то, верное наблюдение. В начале профессиональной карьеры человек работает на имя, и лишь многие годы спустя имя начинает работать на человека.

Пожалуй, более чем в какой-либо иной сфере этот вывод справедлив по отношению к медицине и ее служителям.

Ни для кого не секрет, что светилам от медицины пациенты доверяют больше, чем какому-то малоизвестному врачу, даже если первый давно уже деградировал, а второй более прогрессивен и находится на подъеме. Ничего тут не поделаешь. Имидж и имя мощно работают на более известного врача. Здесь в дело вступает вполне объяснимый, хотя и недостаточно еще изученный, чудодейственный психологический фактор.

Уже одно сознание того, что тебя консультирует, обследует или даже лечит, скажем, сам академик Миррахимов, служило мощным оздоровительным стимулом, приводящим в действие, мобилизующим внутренние резервы организма больного. А они, и это доказано многолетними наблюдениями и врачебной практикой, у человека поистине безграничны.

Однако к этому фактору Миррахимов пришел, хотя и сравнительно со многими другими врачами довольно быстро, но далеко не сразу. Так уж получилось, что коллеги в Москве, Ленинграде, странах Восточной и Западной Европы уже признали его как выдающегося кардиолога, а у себя дома он еще не пользовался должным, как он того заслуживал, доверием и авторитетом. С одной стороны, играло свою роль давнее наблюдение: нет пророка в своем Отечестве, а, с друго, – сказывался национальный менталитет, зависть более старших по возрасту, стажу и положению коллег, которые с плохо скрываемой ревностью относились к успехам и признанию талантливого кардиолога.

На всю жизнь запомнился ему эпизод, как один весьма влиятельный чиновник повез свою мать, страдающую от болезни сердца, в Москву. Московские кардиологи, узнав, откуда приехала больная, первым делом поинтересовались, смотрел ли ее Миррахимов. А выяснив, что женщина у себя дома ни к кому из врачей не обращалась, а сразу приехала в столицу Союза, посоветовали: «Возвращайтесь домой. Ведь у вас, во Фрунзе, работает такой превосходный кардиолог, как Миррахимов. Он сможет помочь не хуже нашего».

Когда высокий чин привел через некоторое время больную мать к Мирсаиду Мирхамидовичу и поведал ему о московской одиссее, врач не только не обиделся, не попенял сыну за это, а напротив, похвалил его: «Молодец, проявил сыновнюю заботу о матери, отложил все срочные дела и повез больную мать в Москву. Далеко не всякий сын способен на такое». И тут же постарался успокоить молодого мужчину: что касается твоей матушки, то, думаю, мы сумеем помочь ей. Если она смогла благополучно выдержать нелегкую дорогу в Москву и обратно, значит, дело не так уж и плохо, и болезнь еще не запущена.

Ладно, сын, не доверяя местным врачам, повез мать в Москву. Но ведь примерно то же самое говорили врачи в Кремлевской больнице руководителям республики. Например, когда туда обращались первый секретарь ЦК Компартии Киргизии, председатель Совета Министров республики или председатель Президиума Верховного Совета Киргизской ССР с жалобами на проблемы с сердечно-сосудистой системой, врачи «кремлевки» после первых же обследований удивлялись: нужно ли было тратить время и силы на длительные и утомительные перелеты? Ведь лучший в Средней Азии кардиолог Мирсаид Миррахимов установил безошибочный диагноз и определил курс лечения, ничем не отличающийся от того, что определен ими. И на прощание давали напутствие: можете довериться Миррахимову полностью.

С одной стороны, подобное недоверие огорчало ученого-кардиолога, а, с другой, – где-то в глубине души грело и тешило самолюбие. Что ни говори, а таким образом заметно рос его авторитет как врача в глазах высшего руководства республики. Ну, а в том, что он не ошибся в определении диагноза и назначении курса лечения, у него сомнений не было.

Наверное, чисто психологически и по-человечески врачу не так-то просто сохранять спокойствие, невозмутимость, хладнокровие и профессиональную уверенность, когда перед тобой предстают в качестве пациентов первые руководители республики, крупные партийные и советские работники, известные общественные деятели, выдающиеся представители науки или культуры.

Однако сам Миррахимов, когда ему задали такой вопрос, ответил, что никогда не делал разницы между, предположим, рядовым чабаном и крупным государственным деятелем. Перед ним был, прежде всего, человек, нуждающийся в медицинской помощи. Именно это и только это определяло все его последующие действия и решения. Что же касается регалий, должностей, званий и прочей мишуры, то это все было в его глазах вторичным. Главным для него было — помочь больному, облегчить его страдания, вернуть здоровье. От своих институтских учителей он унаследовал основную врачебную заповедь: святое дело – лечить людей.

С любым пациентом Миррахимов стремился установить изначально доверительные, взаимоуважительные, корректные отношения. Единственно в чем профессор Миррахимов был всегда тверд и непреклонен, невзирая на возраст пациента, его чины, ранги, былые и настоящие заслуги, — так это в соблюдении ими установленного лечащим врачом распорядка и дисциплины, строгого и неукоснительного выполнения всех медицинских предписаний и рекомендаций.

Здесь вступало в силу золотое правило древних врачевателей: в борьбу вступают трое – больной, лекарь и болезнь. Если больной будет союзником лекаря, примет его сторону, будет выполнять его требования и предписания, то вдвоем они одолеют болезнь. Но если лекарь или больной останутся в одиночестве, если кто-то из них станет заодно с недугом, то победителем окажется болезнь.

Был в медицинской практике Мирсаида Мирхамидовича поучительный случай. Как-то обратился к нему тогдашний глава республики, пожаловался: «Что-то стал заметно поправляться, брюки в поясе давить начали. Помогите, профессор, похудеть».

Подробно расспросив именитого пациента о характере питания и количестве потребляемой за день пищи, Миррахимов детально расписал ему строгую диету на каждый день недели. И через некоторое время поинтересовался, как идут дела, каков результат.

— Да что-то не худею, — последовал ответ.

Удивленный врач стал разбираться, строго ли соблюдает глава республики его предписания, не позволяет ли себе чего лишнего? И тут выяснилось, что по совету одного товарища тот сверх рекомендованной нормы съедает по утрам ложку меда, а по вечерам, на сон грядущий, две ложки меда и пиалу кумыса.

— Так как же тут похудеть, — изумился профессор. – Ведь в пиале кумыса и трех ложках меда содержится калорий больше, чем я рекомендовал вам потреблять за день.

Казалось бы, ну что тут такого, три ложки меда и пиала кумыса? Но вот все труды и расчеты врача пошли насмарку. Его рекомендации оказались не в состоянии помочь человеку. Вот что значит недисциплинированность пациента.

К чести главы республики, он с полным пониманием воспринял замечания кардиолога и с того самого дня стал полностью соблюдать все его предписания и советы. И вскоре результат не замедлил сказаться.

Если данный эпизод из врачебной практики Миррахимова был известен крайне ограниченному кругу людей, то случай с лечением всемирно известного писателя Чингиза Айтматова вызвал в республике широкий общественный резонанс. В 2004 году у классика отечественной литературы случился инфаркт. Ситуация осложнялась тем, что приступ произошел на фоне давнишнего диабета и высокого кровяного давления. К тому же беда случилась глубокой ночью.

Естественно, первым у постели друга оказался академик Миррахимов. Вскоре подъехал тогдашний госсекретарь республики Осмонакун Ибраимов. Кто-то из членов семьи Айтматова попросил госсекретаря срочно позвонить президенту страны Аскару Акаеву и убедить его связаться по телефону со своим российским коллегой Владимиром Путиным, чтобы тот прислал самолет для отправки больного в Москву.

Не отважившись на подобный шаг, госсекретарь перевел стрелки на Миррахимова, мол, в данной ситуации решающее слово за кардиологом.

Со свойственными ему рассудительностью и хладнокровием, Мирсаид Мирхамидович посоветовал не волновать лишний раз больного, а дождаться утра, в спокойной обстановке провести соответствующее обследование, трезво оценить состояние Айтматова и меру грозящей ему опасности, а уж потом принимать квалифицированное решение.

После проведения всех обследований и анализов Миррахимов рекомендовал везти писателя не в Москву, а прислушаться к пожеланиям его близких и направить в Турцию, в широко известный кардиологический центр министерства обороны. При этом академик заметил: «В принципе эту операцию можно сделать и у нас, но поскольку Чингиз Айтматов у Кыргызстана один, мы должны свести риск к минимуму. А потому лучше его доставить в Анкару».

Время показало, что и здесь Миррахимов оказался совершенно прав. Турецкие врачи успешно провели операцию и наблюдения в ходе реабилитационного периода. Так что вскоре Айтматов благополучно забыл, что перенес операцию на сердце. Скончался он четыре года спустя, но вовсе не от болезни сердечно-сосудистой системы.

Позже, описывая данную ситуацию, О. Ибраимов отметит, что Чингиза Айтматова в тот драматический момент «буквально спас Мирсаид Миррахимов, без преувеличения лучший врач страны, его друг и современник».

За шесть десятилетий работы Миррахимову удалось вылечить не одну тысячу человек. Благодаря разработанным и внедренным им методикам, он сам,его ученики, а также неведомые ему врачи спасли тысячи и тысячи пациентов. Наверное, поэтому, случаи, когда все удалось и закончилось благополучно, запали в память и сердце не так остро, чем те, когда ты потерпел неудачу, оказался бессилен.

Глубокой занозой до конца его дней сидел в Мирсаиде Мирхамидовиче собственный суд и укор за то, что позволил он себе однажды усомниться в собственной правоте, не проявил настойчивости и не настоял на своем. А в результате сам он потерял доброго приятеля, хорошего и мудрого собеседника, а республика – умного и эрудированного человека, принципиального, глубоко порядочного и большого ученого.

Речь идет о докторе филологических наук, профессоре Кыргызско-Турецкого университета «Манас» Салиджане Джигитове. Человек из когорты «шестидесятников», рожденных хрущевской оттепелью, он по духу и своей внутренней сути, врожденной скромности и интеллигентности был чрезвычайно близок Миррахимову. Невысокого роста и не очень крепкого телосложения, он обладал мощным и неукротимым духом. Чем тоже очень был похож на Мирсаида Мирхамидовича.

Однажды после очередного медицинского обследования Джигитова, Миррахимов выявил у своего друга подозрение на проявления злокачественной опухоли и предложил тому своевременно прооперироваться. Однако Салиджан отшутился. Мол, за заботу о моем здоровье — чон рахмат, однако хоть ты и врач с мировым именем, но все же кардиолог, а не онколог. А что касается меня, то чувствую я себя превосходно, жалоб на здоровье никаких.

Тем не менее, чтобы рассеять все сомнения, при первом же удобном случае Джигитов вылетел в Турцию. В онкологической больнице в Стамбуле прошел самое тщательное обследование. Турецкие врачи ничего подозрительного не обнаружили. Успокоенный и окрыленный, полный радужных творческих планов и надежд, Салиджан Джигитов вернулся в Бишкек и с новыми силами приступил к работе.

А через год смертельная болезнь все-таки дала о себе знать. К сожалению, время было безнадежно упущено. Обширные метастазы поразили организм настолько, что сделать что-либо было уже невозможно.

А разве мог он забыть жуткий эпизод, когда в клинику привезли женщину из пригородного села с обширным, тяжелейшим инфарктом миокарда. Спасти ее не удалось. Шансов не было никаких. Пришлось кардиологу самому идти в приемное отделение, сообщить родственникам о ее смерти. Входит в помещение, а там стоят, прижавшись друг к дружке, испуганные и притихшие мальчик лет четырнадцати и девочка лет двенадцати.

— Вы Касымовы? – спросил врач.

— Мы, — робко отвечают.

— А что же никто из взрослых не приехал? – не удержался в сердцах Миррахимов.

А мальчик говорит: «А у нас нет никого. Только мама и мы. Папа нас оставил, когда узнал, что мама больна. Куда он уехал, мы не знаем».

Ну, как тут сообщить детям горестную весть? Эту боль врач носил в себе постоянно. К такому привыкнуть невозможно. Видно, неспроста еще древние подметили: «Врач умирает с каждым из своих умерших пациентов».

Воспитанник советской медицинской школы и сын своего времени, Мирсаид Миррахимов, хорошо понимая объективность смены эпох и перемен социального строя, трезво осознавая, что на дворе новый век и новое тысячелетие, все же не мог примириться с тем, что с переходом республики на рельсы рыночной экономики его коллеги и ученики стали смотреть на больного не как на человека, которому требуется их помощь, а прежде всего как на источник финансового дохода.

С приходом ХХI века в абсолютном большинстве своем отечественные врачи, принимая пациента, в первую очередь, стали оценивать, сколько он может заплатить и сколько с него следует затребовать за лечение. Коммерция и меркантилизм в значительной мере потеснили гуманность и человеколюбие.

При нынешнем уровне бедности в стране, при огромном числе материально нуждающихся людей, делился с близкими своими горькими и тревожными размышлениями Мирсаид Мирхамидович, кто же обеспечит обездоленным доступную медицинскую помощь, предоставит достойное лечение. Ведь не должно быть такого, чтобы человек оставался без должного врачебного надзора только потому, что он беден.

Человек советской эпохи, выросший и проживший большую часть жизни в условиях социальной защищенности граждан, он более всего переживал из-за того, что та модель рыночной системы, которая с развалом Союза стала внедряться в независимом Кыргызстане, ощутимее и больнее всего ударила по социальным завоеваниям государства.

В этой связи вспоминал он эпизод из своей врачебной практики советского периода. Надо сказать, что, даже будучи именитым, всемирно известным ученым-кардиологом, директором Национального кардиологического центра и Союзным депутатом, никогда и никому не отказывал Миррахимов в приеме, консультации, в обследовании или в лечении, не считаясь с личным временем и несмотря на хронически огромную занятость.

Как-то привезли к нему на обследование женщину лет 55 из окраинного Баткена. Она страдала от сильной одышки и быстрой утомляемости, но амбулаторное обследование на месте и множество проведенных анализов показывали, что женщина абсолютно здорова.

Миррахимов пытался было объяснить, что пациентка обратилась не совсем по адресу, но женщина так умоляла доктора, столько было мольбы и надежды в ее глазах, так она убедительно рассказывала, как в ее родном Баткене ей советовали: езжай только к Миррахимову, только он один может помочь тебе, что академик не смог ей отказать, взялся за обследование.

Обнаружилось, что у женщины наблюдается атипичное, трудно выявляемое воспаление щитовидной железы аутоиммунного происхождения. В результате этой патологии организм вырабатывал особые антитела, которые принимали клетки собственной щитовидной железы за чужеродные и повреждали их. Из-за чего нарушался синтез гомонов, что приводило к сердечной недостаточности, одышке, быстрой утомляемости.

Миррахимов постарался, первым делом, успокоить больную, мол, ничего опасного для жизни в этом нет, болезнь лечится медикаментозно. Прописал соответствующие лекарства. Объяснил методы лечения.

Сегодня в это трудно поверить, но в тот период, когда еще советские люди жили единым Союзом, обследования, анализ, консультация академика с мировым именем этой пожилой женщине из далекого Баткена не стоили ни рубля. Разумеется, если не считать расходов на дорогу. Но это от врача уже не зависело никоим образом.

Главное кредо, которое Миррахимов пронес через всю свою жизнь в медицине – ответственность врача перед больными. Это он перенял от своих учителей, это, не уставая, внушал своим ученикам.

У врача часто бывает дефицит времени, любил повторять своим коллегам, студентам и аспирантам Мирсаид Мирхамидович, но у него не может и не должно быть дефицита милосердия и сострадания к больному. Следует постоянно помнить, что, утрачивая милосердие, врач деквалифицируется, гибнет как специалист.

Одно время в медицинских кругах столицы Киргизии в ходу была грустная, но взятая из реалий бытия шутка. Больной обращается к главному врачу одной из лечебниц: «Скорее выписывайте меня из вашей больницы. Пойду к Миррахимову, чтобы он исправил то, что вы тут со мной напортачили, и долечил то, что вы не смогли вылечить».

Вот только одна проблема: где взять столько Миррахимовых, чтобы в каждой больнице пациентов лечили, а не залечивали? Где набрать для всех лечебниц не равнодушных портачей-ремесленников, а компетентных и знающих дело профессионалов?

Удивительное свойство памяти. Делая только первые шаги в медицине, прочитал Миррахимов интервью. Журналист «Известий» спрашивал известного детского нейрохирурга, члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР, заведующего кафедрой детской хирургии Центрального института усовершенствования врачей Станислава Долецкого: «Предположим, перед вами два кандидата на одну вакансию на вашей кафедре. Один из них пятибалльный специалист, но двухбалльный человек, другой, наоборот – пятибалльный человек, но вот как специалист, отъявленный двоечник. Кому бы вы отдали предпочтение?»

На что Долецкий ответил: «Конечно, хотелось бы иметь в идеале пятибалльного специалиста и пятибалльного человека. Но, к сожалению, так бывает чрезвычайно редко. Если же исходить из заданных вами условий, то я бы выбрал, пожалуй, первого. Пятибалльного специалиста. Ведь от его скверного характера страдали бы, по большей части, его коллеги, вынужденные с ним постоянно общаться. А вот тому, что по вине замечательного человека, но никчемного специалиста и никудышного хирурга страдают наши маленькие пациенты, никакого оправдания быть не может».

Будучи уже директором НИИ кардиологии, Миррахимов нет-нет да и задавал сам себе тот же самый вопрос. И с внутренним удовлетворением отвечал: «Двухбалльный специалист в стенах нашего НИИ просто немыслим. Конечно, при подборе кадров внимание, в первую очередь, уделяется профессиональным навыкам и опыту человека. Но в то же время большое значение всегда придавалось и придается его морально-нравственным качествам. Аморальный, безнравственный человек, зачастую не менее опасен, чем и никчемный специалист».

В последние годы жизни Миррахимов очень много размышлял о современном состоянии здравоохранения и лечебного дела. Огорчался по поводу того, что низкая зарплата медиков не только ориентирует их на «материальную благодарность» пациентов или их близких, но и толкает многих врачей на, мягко говоря, неблаговидные поступки. Что привело к заметному снижению доверия медицинским работникам в обществе.

Известно немало случаев, когда персонал частных и даже государственных лечебниц «обнаруживал» у состоятельных пациентов несуществующие болезни, заставляя таким образом людей прибегать к дорогостоящему лечению. Увы, рыночные отношения ведут к утрате норм врачебной морали. А потому не грех в складывающихся условиях обратить внимание на практику эффективного управления медицинской деятельностью в экономически развитых странах. Суть этой практики – корпоративное управление профессиональной деятельностью врачей. Это управление осуществляется органами национальной медицинской ассоциации, в состав которой входят уважаемые, авторитетные и профессиональные специалисты. Все жалобы на некомпетентность или недобросовестность персонала того или иного лечебного учреждения проверяются комиссией ассоциации, которая и определяет степень вины и меру наказания.

В определенных условиях предупреждением от недобросовестных лекарей мог бы и должен стать институт семейных врачей. Однако и здесь наше общество изначально пошло, считал Миррахимов, по неверному пути.

Введение института семейного доктора призвано не только вернуть, но и повысить доверие больного к медицинскому работнику, был убежден Мирсаид Мирхамидович. Приходя в курируемую им семью, врач должен ощущать себя не просто медицинским работником, но прежде всего ее доверенным человеком. Перед ним должен доверчиво раскрываться мир, огороженный обычно плотно закрытой дверью и задернутыми шторами.

Семейный врач замечает появление новой мебели в семье, рост или снижение ее благосостояния. На его глазах подрастают дети, переходят из класса в класс, а затем из школы в университет. Постоянное знакомство семейного врача с оберегаемой от постороннего взора оборотной стороной бытия, а точнее говоря, физиологией быта, делает из него как бы стихийного социолога, статистика, демографа. Он должен быть своим человеком в семье. Советовать, как в соответствии с ее совокупными доходами рациональнее организовать, предположим, питание с учетом предрасположенности членов семьи к тем или иным заболеваниям.

Скажем, если по телевидению в одно и то же время транслируются беседы специалиста о здоровье и международный футбольный матч, можно практически безошибочно предугадать, чему хозяин дома отдаст предпочтение. А семейный врач – это вам не телевизор. Его не выключишь и не переключишь на другую программу.

По большому счету, он не должен быть универсальным лекарем, эдаким многостаночником от медицины. Его основная задача – поддерживать уровень здоровья в семье и в случае необходимости устанавливать диагноз, давать направление на лечение к тому или иному специалисту, наблюдать за ходом болезни и выздоровления.

К сожалению, пока ничего подобного в республике, и даже в ее столице, не наблюдается.

ДЕЛО ВСЕЙ ЖИЗНИ

Чтобы стать хорошим врачом, надо
любить не только свою профессию,
но и людей, ставя интересы пациента
на первый план.

Мирсаид Миррахимов

Многократно замечено, что перенесенные страдания заставляли людей больше ценить жизнь, быть мягче, добрее по отношению к ближним. Если же все человеку дается легко и просто, человек слабеет духом, теряет способность четко ориентироваться в жизни, различать, что хорошо, а что плохо.

Говорится это к тому, что в продолжение едва ли не всей долгой жизни Мирсаиду Мирхамидовичу все давалось внешне легко и как бы само собой. Естественно, как течение реки или дыхание. И приходится лишь удивляться, как такому баловню судьбы удавалось оставаться цельным и устремленным человеком, доброжелательным и ровным в отношениях со всеми, независимо от занимаемых постов, рангов и регалий.

Думается, ответ на это заключается в том, что за всей этой внешней легкостью и естественностью скрывался колоссальный труд, повседневный, неустанный, последовательный. Крылось огромное напряжение умственных и физических сил.

Миррахимов хорошо усвоил уроки своих институтских преподавателей, которые не уставали повторять: даже очень большого заряда знаний, полученных в институте, вам может хватить только на несколько лет. Врач, если он хочет быть настоящим целителем, а не заниматься шаманством, должен учиться всю жизнь. И с первых же шагов самостоятельной работы профессиональным кредо Миррахимова стали слова: лечить, учиться самому, учить других, внедрять.

А когда он сам стал преподавателем, то учил студентов не только профессии, но и старался предостеречь их от легкомыслия, фальши, потребительства, презрительного отношения к людям не престижного труда.

Будучи студентом пятого курса, накануне окончания института, Миррахимов в 1948 году был включен в состав высокогорной научно-практической экспедиции, которую возглавлял замечательный клиницист доцент Михаил Павлович Редлих. Экспедиция работала в больницах Нарынской области, в самом сердце Тянь-Шаня.

В тот период медико-биологические исследования влияния высокогорья на живой организм еще не проводились серьезно и глубоко. Правда, еще в конце Х1Х века некоторые российские военные врачи изучали проблемы высокогорной адаптации человека на Тянь-Шане и Памире, но, во-первых, эти исследования не были системными, а во-вторых, в первой трети ХХ века о них в России, а позже в СССР практически не вспоминали.

Вот почему, напутствуя участников экспедиции, заведующий кафедрой факультетской терапии профессор Мирон Ефимович Вольский подробно рассказывал о важности и перспективности предстоящих исследований.

Трудно сказать, догадывался ли в тот момент Мирсаид, что проблема, которую предстояло изучать и исследовать участникам экспедиции, станет одним из главных дел едва ли не всей его жизни. Ведь Кыргызстан – высокогорная страна. Почти 95 процентов его территории расположено на высоте тысячи метров над уровнем моря, а более 40 процентов – на высоте трех тысяч метров.

Адаптация человеческого организма к условиям высокогорья сопряжена с возникновением целого ряда специфических форм патологии, подчас опасных для здоровья и жизни. Горный климат воздействует на организм человека посредством многих природных факторов. Среди них пониженное атмосферное давление и повышенная солнечная радиация, резкий перепад температур и влажности воздуха в течение одного дня и в зависимости от времени года, разреженность атмосферного воздуха с более низким содержанием кислорода и др.

Именно тогда, постигая особенности адаптации жителей Нарынской области к существованию в суровых горах, студент Миррахимов сделал первый шаг навстречу более поздним фундаментальным исследованиям, которые выдвинут его в число ведущих специалистов мира в этой области медицины.

Окончив в том же 1948 году с отличием медицинский институт, Мирсаид получил немало весьма заманчивых предложений об устройстве на работу. Приглашал перспективного выпускника к себе на кафедру хирургии уже пользовавшийся в те годы широкой известностью Иса Коноевич Ахунбаев, попасть к которому было голубой мечтой каждого не только начинающего, но и более опытного врача. Уговаривал серьезно заняться проблемами уха, горла и носа профессор Абрам Брудный. Однако юный Мирсаид мягко, но непреклонно отказался от всех заманчивых предложений, остановив свой выбор на кафедре факультетской терапии, возглавляемой профессором Мироном Ефимовичем Вольским. Этот выбор оказался судьбоносным…

(ВНИМАНИЕ! Выше приведено начало книги)

Скачать полный текст книги в формате MS Word (952 Kb)

Скачать фотографии в формате JPG (заархивированы)

© Тимирбаев В. Р., 2009. Все права защищены
    © Издательство «ЖЗЛК», 2009. Все права защищены