Трагедия на пике Симагина

(Посвящается памяти альпинистов, погибших в июле 1977 и 1979 годов)

Каждый год 22 июля на альпинистском мемориале в Ала-Арче ветераны киргизского альпинизма встречаются, чтобы возложить цветы к могилам и помянуть давно погибших ребят. А те, кто по состоянию здоровья уже не может лично побывать в Ала-Арче, в этот день непременно вспомнят Володю и Сашу. Забыть 22 июля 1979 года просто невозможно! Прошло столько лет, и сейчас альпинисты старой школы стараются не ворошить лишний раз прошлое… Наверное, пришло время перелистнуть пожелтевшие страницы истории киргизского альпинизма и узнать и нам, что же в тот день произошло среди промороженных скал пика Симагина. Кто они – Володя Ковнир и Саша Гайсин?.. Первая публикация статьи.

О победах складывают саги,
Все опишут, вплоть до аппетита.
А о них – две строчки на бумаге,
Набранные маленьким петитом.

Леонид Дядюченко

Каждый год 22 июля на альпинистском мемориале в Ала-Арче ветераны киргизского альпинизма встречаются, чтобы возложить цветы к могилам и помянуть давно погибших ребят. А те, кто по состоянию здоровья уже не может лично побывать в Ала-Арче, в этот день непременно вспомнят Володю и Сашу. Забыть эту дату просто невозможно! Прошло столько лет, и сейчас альпинисты старой школы стараются не ворошить лишний раз прошлое, а молодое поколение любителей гор, интересующиеся историей альпинизма, спрашивая у старших коллег, о чем им говорит дата 22 июля и что заставляет тратить скудную пенсию на поездку в Ала-Арчу, часто не получает исчерпывающей информации.

Наверное, пришло время перелистнуть пожелтевшие страницы истории киргизского альпинизма и узнать и нам, что же в тот день произошло среди промороженных скал пика Симагина. Кто они – Володя Ковнир и Саша Гайсин? Может быть, стоит узнать обо всём хотя бы ради того, чтобы поднимаясь на мемориал, не испытывать всякий раз чувство некой неосведомлённости о тех, чьи имена там увековечены?!

Володя Ковнир (слева) и Александр Гайсин (справа)

Теперь для широкого просмотра доступно много старых фотографий наших альпинистов, земляков. Я всматриваюсь в лица, в глаза Володи и Саши и чувствую, как передо мной оживает история! Я понимаю, что невозможно забыть прошлое и отправляюсь к людям, которые лично знали "киргизскую альпинистскую легенду" — Гайсина, иду к тем, кто сможет раскрыть тайну человека, чья фотография на мемориале так сильно затронула моё сердце! Володя, извини, что беспокою тебя…

Бывший начальник КСП, Вячеслав Петрович Лях чеканит каждое слово.

– Ну, что я могу сказать о Саше Гайсине? Это действительно было физическое совершенство человека! Очень здоровый, техничный! Лёд идёт – молотит! Он всегда ходил первым. Если бы остался в живых, будем говорить, он бы стал лучшим альпинистом республики и котировался бы и в Союзе! Профессиональный спасатель, вместе работал со Швабом – Вам говорит это о чём-то!? – Я молчу и слушаю. – Александр, – продолжает Лях, – был бы реальным кандидатом в Гималайскую экспедицию!..

– Саша Гайсин, – вспоминает Валерий Георгиевич Денисов, – был очень опытным инструктором, очень опытным!

– Саша, был моим другом! Вот такой мужик! – говорит Александр Александрович Фаустов. – Я с ним впервые познакомился в Малиновом ущелье, в 1973 году, тогда он мне предложил: «Слушай, завязывай ходить в горы дикарём», и пригласил меня в их секцию «ЗИЛ», где тренером был Павел Иванович Садовниченко. Фактически он привёл меня в альпинизм!

– Ты знаешь, какая у него была сила? – восторженно вопрошает родной брат Александра Анатолий Николаевич и продолжает: – Сбегать в Адыгене и в этот же день подняться на Ак-Сайский ледник! Многие не верили, а я верил! Сашка у меня такое мог сделать! Он часто мне говорил: «Толян, физическая сила, без силы духа, ничего не стоит! И это были не просто его слова!». Ты знаешь, какая у него и у Володьки, была сила духа!?

Мать Саши, подперев старческими руками щеки, со слезами на глазах причитает: «Сыночек мой... погиб...» Становится очень тяжело...

– Однажды, — продолжает Толик, — брат пустил меня на скалу в "Малине" и я завис на ней, слез со стены только с посторонней помощью. Саша подошел и дал мне пина в мягкое место, сказав: "Не получиться из тебя альпиниста!" Так и вышло... — Толик задумчиво улыбается. — Всё время брат пропадал в горах, даже на свои дни рождения, в городе его было не застать.

– Надежный был товарищ и альпинист, — спустя тридцать лет, переживая, говорит Фаустов. — И что его понесло в тот кулуар?! – Вопрос старого друга виснет в тишине...

– Да не было никаких споров на горе, всё это враки, мы просто пошли за ним в тот кулуар, — задумчиво говорит Михаил Сухоруков. – Просто пошли, потому что поверили, но не надо было этого делать, ведь был же нормальный путь спуска!

– На лыжах катался так, что многие диву давались! — Толик показывает мне старые выцветшие семейные фотографии. — Я ему, когда ездил за рубеж на соревнования, привозил экипировку для лыж, тогда с этим делом у нас в Союзе была напряженка...

– Помню один случай в горах, — оживляется Александр Фаустов, — я шел с Гайсиным
по леднику, по глубокому снегу. Идя по его следам, я проваливался по самое «горлышко», он, оглянувшись, говорил: «Саня, а по снегу уходить, тоже нужно уметь»! — вспоминая это, Александр Фаустов улыбается, а голос дрожит... – Это к вопросу о его весе, 100-110 килограмм! А по скалам ходил, как кошка, так, что под ним не один камень не шелохнётся! Саша был ОЧЕНЬ человечным, отзывчивым, не любил несправедливость, а по характеру был ярко выраженным лидером! Среди нас была такая мерка: «Больше Гайсина, меньше Гайсина», — добавляет он.

Мать Гайсина, сильная женщина, стараясь разрядить обстановку, наливает чай, а брат Саши показывает его многочисленные грамоты за те или иные занятые места в спорте и, эти пожелтевшие от времени бумаги, кажется, обретают "язык", рассказывая сами о своём хозяине...

– Тогда Саша чувствовал что-то нехорошее, — продолжает свой рассказ Толик. — Перед своим последним выездом в горы он подошел ко мне и сунул деньги: пойдёшь туда-то, к тому-то и тому-то и отдашь эти деньги, долги нужно возвращать! Я так тогда удивился, но если старший брат говорит, значит, нужно делать.

Не склонный к мистике Фаустов в те, последние дни ничего необычного за своим другом не замечал:

– Мы, незадолго до его гибели, как-то размышляли с ним о будущим нашего альпинизма, идеи Саши в этом направлении уже тогда казались очень прогрессивными. И вообще, — говорит Фаустов, — предстоящее восхождение мы не считали чем-то таким, эдаким. «Пятерка Б» для их группы – это вполне нормально!

– Абсолютно все в команде были и морально, и физически готовы для прохождения подобных маршрутов, и при этом у ребят оставался значительный "запас прочности". Это без всякого сомнения! — совершенно уверенно произнёс Валерий Денисов и, широко улыбнувшись, добавил: – Вы должны понимать, что все они были настоящими альпинистами! Они были не те, про кого обычно говорят: «альпинисты без восхождений», которые, подойдя к горе, обнаруживают, что забыли в лагере верёвку, или что забыли переспать с женой, и нужно срочно возвращаться в город.

Руководитель альпинисткой секции "Сельмаш" Валерий Георгиевич очень сильно переживает даже спустя много лет, его взгляд, кажется, устремился сквозь года, за горизонт. Пауза затягивается, наступает тишина, потом его голос с хрипотцой оживает:

– Маршрут они прошли нормально, но, к вопросу о лидерстве, здесь, на практике, не могло быть никаких альтернатив! Из этой четвёрки только Толик Киреев мог быть руководителем, по всем правилам, это было правильным решением, тем более что ему это руководство было просто необходимо.

Лях протягивает мне пожелтевшие от времени листы бумаги, на которых машинописным текстом «выбита» картина того, что тогда произошло с ребятами: – Прочитай!

– Это была большая трагедия в ущелье Ала-Арча, — продолжает Вячеслав Петрович. — Конечно, были аварии у нас и до этого случая, и после, но то, что произошло тогда на Симагина, всех нас, конечно, всколыхнуло изрядно!

Читая официальный (краткий) отчёт, снова и снова, прокручиваешь в своём сознании каждый шаг ребят и пытаешься осознать, почему они поступили так, а не эдак? В какой именно момент произошло то, что в итоге привело группу к срыву со склона... А потом ловишь себя на мысли: да какая теперь разница!? Ребят не стало, они ушли и не вернулись...

Из кипы старых фотографий я достаю ту фотокарточку, с которой из прошлого на меня смотрит Володя Ковнир, уверенным и чуть грустным взглядом...

– Мы в шутку и любя называли его «стеноманом», — улыбаясь, говорит Михаил Сухоруков, вспоминая Вову Ковнира. — Там, где, казалось, пройти скалу ну совершенно невозможно, зацепиться практически не за что, Володя ловко, красиво проскакивает и, пока мы пыхтим следом за ним по навешенной им верёвке, он сидит на полке довольный такой, руки скрестив, отдыхает! Я бы сказал, лазал он с пионерским задором! — убеждённо говорит Сухоруков.

– Вова для меня был как сын родной, — тепло улыбаясь, вспоминает Денисов. — Он был самым младшим в моей секции из тех, кто имел высокие разряды.

– Володя Ковнир, технарь! Чемпион Республики по скалолазанию, – говорит Лях, – энергичный, лёгкий в движениях, лёгкий на скалах!

Я включаю старенький кинопроектор, и Володя оживает на белом полотне! Я вижу, как он дюльферяет со стены и убеждаюсь воочию — профессионально, легко, уверенно и красиво! Воздушно! Вот он ИТОшит, картинка на экране дёргается, тут особо не разбежишься, но как он это делает! Кажется, что скальная вертикаль и пустота под его «совково-вьетнамскими» кедами — это родная стихия!

Ты перестаёшь воспринимать шум кинопроектора, дыхание учащается... Вот он у скал Алагуш, что-то рассказывает собравшимся вокруг него ребятам, среди которых узнаю Николая Подстречного!

Оператор Володя Седельников старается не упустить момента, он поймал его в свой объектив, и как же я ему за это благодарен! Володя Ковнир в старенькой пуховке очень эмоционален – как, наверное, никогда! Свои эмоции он редко проявлял на людях... Коля Подстречный улыбается...

– У нас в семье была такая традиция, – рассказывает родная сестра Володи, — когда кто-то из нас уходил в горы, провожающий всегда произносил: ВОЗВРАЩАЙСЯ! Брат, когда был в городе, никогда не забывал о горах, это проявлялось в его ежедневных тренировках, на стадионе Сельмаша, в городском бассейне, он даже на нашем балконе закреплял верёвку и, к ужасу домочадцев и соседей, спускался по ней с четвёртого этажа... Но он никогда при этом не забывал и о нас, своих родных, никогда не забывал о текущих городских делах!

Горы, песни под гитару Высоцкого, Визбора и Окуджавы у костра... Он очень любил технически сложные маршруты, это поглощало его полностью и дарило ему колоссальное удовольствие! Он всегда поддерживал и готовил свой организм к тем нагрузкам, которые были необходимы на сложных восхождениях. А еще он любил читать книги, фантастику! Читал их запоем, даже по ночам.

– Володя был одержим горами, я восхищался им, — при этих словах у Михаила Сухорукова в глазах просыпался блеск нежности... – Володя, в свою очередь, очень уважал Мишу, о нём он говорил: «Это человек высокой души, чистых помыслов и поступков»!

Сестра Володи задумчиво продолжает свой рассказ:

– Они были дружны с Сашей Гайсиным, для брата он был как бы старшим товарищем, примером настоящего сильного альпиниста! Вокруг Саши всегда были шумные компании, но дружба с Володей, может быть, как-то выделялась из-за очень схожих, я бы даже сказала, родственных отношений к горам.

8-миллиметровая киноплёнка, оживляя ребят, снова и снова переносит меня в прошлое. Саша, скрестив руки на груди, стоит в строе альпинистов, у него кучерявая шевелюра, очки, ветровка, перекинутая через плечо, он поворачивает голову, кого-то слушает, в нём чувствуется железная уверенность в себе!

Вот Володя Ковнир, на стоянке Рацека, обедает вместе с другими альпинистами, потом неожиданно оглядывается и смотрит в объектив кинокамеры... смотрит прямо на меня! Ты вздрагиваешь от этого прямого серьёзного взгляда, такое ощущения, что тебя уличили в подглядывании за чужой жизнью... И тут совершенно неожиданно плёнка, хрустнув, выскальзывает из кинопроектора, прервавшись, как... как жизнь на взлёте...

– За несколько дней до «этого», 13 июля, — Вячеслав Петрович Лях, как всегда, лаконичен и кажется суровым, — контрольная группа КСП вышла на проверку маршрутов, то ли погодные условия того требовали, то ли большое количество зачётных восхождений, сейчас уже точно не помню. В группе был я, старший инструктор Саша Шваб и Фёдор Попов. В этот момент на Свободной Корее, пятой, шестой башнях Короны и Симагина, был очень большой наплыв альпинистов. Были иркутские сборы, у них была очень сильная команда, и они проходили «шестёрку». Не только «сидели» на Семилеткина, но так же «сидели» альпинисты на Беззубкина и Мышляева. Все группы вышли на маршруты со своими наблюдателями! — Вячеслав Петрович сухо и чётко, в подробностях, воспроизводит события давно минувших дней. — За группой Дурова, работающей на Симагина, был закреплён старший наблюдающий Борис Львович.

Наша группа КСП ушла в Медвежий угол, зацепилась за стену шестой башни, пролезла две верёвки по маршруту и, в этот момент, со стороны Симагина раздался грохот... На снегу под горой увидели упавшие камни и три человеческих тела... Потрясение от увиденного было страшное, начали срочно спускаться, и в этот момент Фёдор Ефимович Попов у нас чуть не улетел... Мы были в шоке... Буквально на наших глазах, три человека... — Лях, покачивая головой, на мгновение умолкает... И ты сам чувствуешь, что от подобного рассказа по спине бежит неприятный холодок.

    Пик Симагина

— 13 июля я с Володей Ковниром проходил маршрут «Смирнова – Кочетова» на первой башне Короны, это восхождение было в рамках подготовки к чемпионату республики, где у нас был заявлен маршрут «Мышляева», на Свободной Корее, – вспоминает Анатолий Петрович Киреев. – Мы были практически в конце маршрута, когда по «Виталке» на связь с нами вышел Коля Крайнов и взволнованно дал распоряжение: «Мужики, спускайтесь с маршрута, тут у нас ЧП!» Я объяснил ему, что мы практически наверху и нам проще и быстрее вернуться, поднявшись на вершину. Коля дал добро но на наши вопросы о том, что случилось, ответил уклончиво: «Спускайтесь, потом узнаете!» Мы прослушивали эфир и слышали, что речь шла о каких-то медикаментах, которые необходимо было поднять на «короновские» стоянки… Володя в лекарствах очень хорошо разбирался и понял, что там что-то очень серьёзное и что-то связанное с обморожением.

Лях Вячеслав Петрович, прищурив глаза, старается вспомнить всё, до мельчайших подробностей:

— Мы спустились на ледник, для организации поисково-спасательной операции. В это же время, мы сняли все группы с маршрутов, и со Свободной Кореи всех тоже, не смотря на то, что они там шли в рамках чемпионата Союза. Ребята были на середине стены, экстренные спуски были для них очень тяжелы, это были очень сложные спуски! Только спустились и сразу на спасработы! Руководил спасательной операцией наверху Саша Шваб, организовывал и координировал все действия внизу я. Ближе к вечеру погода очень сильно испортилась, была гроза! Ребята вышли на Симагина, чтобы снять с контрфорса единственного оставшегося в живых, Евгения Строковича. Он стоял в одиночестве, на небольшой скальной полке и орал... ну, психическая травма была у человека, боже мой... — строгие нотки в голосе Вячеслава Петровича сменились на оттенки сочувствия.

Евгений Строкович, стоявший в момент аварии на скальной полке, на самостраховке из реп шнура, за скальную балду, в момент срыва товарищей был придавлен рывком верёвки к стене... в состоянии аффекта он начал звать по именам сорвавшихся, а когда ответа не получил, стал кричать восходителям на Корею. Валерий Попов, руководитель группы Иркутских альпинистов, проходивших маршрут Беззубкина, находясь на 20 метров выше своей группы, услышал крики с соседней горы, посмотрел на ледник и увидел ниже бергшрунда тела альпинистов... Дурова, Тараканова и Тямаева... Двое из них лежали ниже по склону, а один несколько выше, причём, от него выше по склону шел широкий кровавый след от падения тела... Крики с северного контрфорса Симагина не прекращались... Иркутские восходители сообщили о случившимся своим наблюдателям и стали готовиться к уходу с маршрута. В первом часу дня спортсмены из Иркутска начали спускаться, а в 19.00. оказались на леднике и сразу подошли к Симагина, на которой уже работала группа альпинистов, срочно спустившихся с пятой башни Короны.

Эдуард Котов, красноярский столбист, которого назначили старшим группы по транспортировке погибших, вспоминает:

– К погибшим ребятам мы подошли приблизительно к часу дня, первого увидели Сашу Тямаева, на нём была пуховка, снятая с правой руки, на груди обвязка, беседка, карабин и два зажима. В одном из зажимов, кулачок которого был вывернут, торчал обрывок верёвки, длинной около пяти метров... Руки сильно побиты и неестественно вывернуты... С Юры Тараканова пуховка снялась и держалась только на запястье... на нём была грудная обвязка, беседка и верёвка, вся побитая, длинной 40 метров, прощелкнутая в карабин на грудной обвязке. На другом конце этой верёвки титановый карабин со швеллерным крюком... Женя Дуров лежал в пуховке, на нём была грудная обвязка, беседка, на левой ноге стремечко из реп шнура... Под телом лежал камень (15-20 кг), рядом несколько мелких камней...

Вторая группа иркутских сборов, срочно уйдя с маршрута Мышляева, по распоряжению инструктора лагеря Калюгина, отправилась на стоянки Рацека, до особых распоряжений...

Всю следующую ночь, несмотря на жуткую непогоду, ребята из-под основания контрфорса, криками поддерживали голосовую связь с Женей (рация «Виталка» осталась в одном из рюкзаков, на двадцать метров выше Строковича), альпинисты пытались приободрить его и давали понять ему, что он не брошен, что помощь близка!

– Это был мой хороший товарищ! — вспоминает Женю, Александр Фаустов. — Мы вместе с ним учились в школе инструкторов на Кавказе, а как он играл на гитаре! Заслушаешься! Нормальный парень! (После этой трагедии, через два года, он снова приехал в Ала-Арчу, работал, но на спортивные восхождения уже больше никогда не ходил... Сейчас он живёт в Ташкенте. Прим. авт.) — Фаустову тяжело вспоминать погибших. — Я хорошо знал Юру Тараканова... — Александр умолкает на мгновение... — Обидно очень, что так получилось! Я, как сейчас помню, как мастерски он играл в теннис, такие у него были красивые подачи! Высокий парень, обаятельным был человеком! С Сашей Тямаевым мне, к сожалению, не приходилось встречаться... а вот Дурова Евгения Васильевича знал хорошо, настоящий был мужик!

– Погибших в непогоду вытаскивать было бесполезно, — продолжает Лях, — нужно было спускать со стены Строковича. Три группы работали на Симагина параллельно, решая эту тяжелую задачу. В одной группе работал Валера Попов и Александр Жила, во второй Краснухин и Пономарчук (эти двое должны были подготовить путь спуска), в третьей связке были Александр Шваб, Вернер Бошман и Фёдор Попов, которые вышли на маршрут в 5.30. утра... К Строковичу первым подошел Валера Попов, в 10 часов утра 14 июля, следом за ним поднялся Александр Шваб, Женю напоили горячим чаем и покормили. От Строковича свисали два перебитых взлохмаченных конца по 12-15 метров, через крюк. От того места, где он стоял, выше уходила перебитая верёвка... Расспросы Шваба о том, что произошло с группой, не дали никакого результата, и в 10.20 было принято решение немедленно спускать Строковича. Евгений передвигался самостоятельно, но каждое его движение необходимо было контролировать! Уже в 12.30 все благополучно спустились на ледник.

– Район полностью закрыли до выяснения обстоятельств, – продолжает свое печальное повествование Вячеслав Петрович. — В это же самое время «Алга» под руководством Денисова, тренер у них был Павел Иванович Садовниченко, в рамках чемпионата Киргизии, проводила в Ак-Сае свои восхождения. Симагина и маршрут по его северному контрфорсу у них на чемпионате был заявлен, это был у них основной, а не запасной маршрут! Однако в связи с происшествием, район мы закрыли! Что это значит? Это значит, что абсолютно все восхождения в Ак-Сае, в рамках чего бы они ни осуществлялись, должны были быть немедленно прекращены до особых распоряжений, без вероятной возможности продолжить их в этом сезоне, сезоне 1979 года! Тем временем, — взгляд Ляха, кажется, застыл в прошлом, — наша комиссия столкнулась с трудностью при разборе этого несчастного случая. Разбор происшествия мы должны были произвести в течение трёх суток и выслать заключение в Москву, если мы не успевали, нам влетало за это по полной!.. Так вот, мы чётко так и не смогли понять, что же произошло на Симагина? Из-за чего трое наших инструкторов сорвались со стены и погибли?.. Единственный непосредственный свидетель аварии не смог вразумительно объяснить членам комиссии, что же на самом деле случилось, так как Дуров и Тараканов были вне его поля зрения. Эти двое организовывали станцию за скальным перегибом, потом вытянули рюкзаки наверх, после этого наступила пауза, далее криком сообщили, что перила свободны, и по ним пошел Тямаев, и вот, когда он начал движение и поднялся от полки метров на пять по вертикали, как рассказал Строкович, «сверху полетели одновременно и камни, и люди, а следом за этим клубком и Тямаев». От Жени Дурова или Юры Тараканова не было никаких предупредительных команд или криков, всё случилось молниеносно. — Вячеслав Петрович делает многозначительную паузу, после которой продолжает свой, леденящий душу рассказ... — Казалось, что просто невозможно во всём этом досконально разобраться, не побывав там и не «пощупав» всё своими руками.

Попытка осмыслить услышанное заставляет меня изучить подробный отчёт и протоколы по этому несчастному случаю. Волнуясь, я читаю пожелтевшие от времени страницы...

Женя Строкович действительно мало чем мог помочь комиссии в выяснении случившегося, так как продолжал оставаться в крайне не стабильном психическом состоянии... В протоколе №1 от 15 июля 1979 года я читаю официальные строки:
«Председатель комиссии Крайнов спрашивает Евгения: «В какой последовательности падали сорвавшиеся»? Строкович отвечает (дословно): «Такое впечатление, что сверху»...

На вопрос председателя комиссии, старшего инструктора Николая Крайнова, почему спасатели не произвели осмотр непосредственного места срыва Евгения Дурова и Юры Тараканова, Александр Шваб ответил: «В условиях непогоды нельзя было рисковать уже уставшими людьми и, дойдя до Строковича, решили сразу его спускать». Шваб отметил: «Иркутяне, головной спасательный отряд, были решительно настроены не проходить эти дополнительные двадцать метров – до рюкзаков погибших, их моральное состояние к тому времени было уже не очень хорошим»!

Член комиссии, мастер спорта Кленов поинтересовался у Шваба: «Планирует ли КСП выход группы на место происшествия?» Шваб на этот вопрос дал утвердительный ответ: «Восхождение возможно, чтобы сфотографировать место аварии и снять рюкзаки».

– В этот момент, — продолжает Лях, — ко мне, как к начальнику КСП Киргизского Ала-Тау, приходит Валера Денисов с Гайсиным и, зная положение вещей по разбору случившегося (Гайсин как спасатель очень хорошо понимал, что у них, в этой ситуации, есть шанс сходить на гору, поскольку сейчас на комиссии решается вопрос об отправки туда альпинистов с заданием разведать место аварии! Александр знал, что ребята очень хотят пройти гору и, чтобы её еще и засчитали, необходимо сейчас же проявить инициативу... Это для ребят было очень важно! Закрывшись этой горой, они и сам Саша тоже, получали «пропуск» в сборную республики! – Прим. авт.), так вот, — говорит жестко Вячеслав Петрович, — эти двое предлагают мне свой вариант! «Вячеслав, давай, мы аккуратно, чётко передвигаясь, выйдем на этот маршрут, пройдём его, всё сфотографируем, спустим рюкзаки погибших и подробно опишем место аварии!»

– Я лично у них проверил полностью всё снаряжение! Скажу вам, у них экипировка была полная! — Лях, наслышанный о разного рода слухах, заостряет моё внимание на этом моменте. — У них были кошки, у них было всё! Они были обеспечены полным комплектом верёвок и реп шнуров! Ребятам выдали полный ассортимент продуктов питания согласно существующим нормам! Медосмотр участников, провёл врач лагеря Горохов, выпускал их, первый выпускающий лагеря Виктор Суханов. Я знаю об этом не с чьих-то слов! Поймите! — чеканит слова Вячеслав Петрович, — на тот момент их никто не просил идти на Симагина! Они упредили действия КСП! Но, скажу прямо, если бы они не обратились ко мне с этой просьбой, вот тогда я бы стал просить кого-либо пойти на Симагина для обследования места происшествия, и совсем не обязательно, что я обратился бы в первую очередь именно к Гайсину! — кажется, что напряжение достигло своего апогея! Я внимательно смотрю в глаза Вячеслава Петровича. — Я согласился с Денисовым, а как же?! Это же были НАШИ люди, а это НАША земля и мы были в НАШИХ горах, а тут такое случилось, и они пришли ко мне и сами попросились, поэтому, конечно, я дал добро! — Лях делает короткую паузу, после которой добавляет: – Тогда я разговаривал с Гайсиным и чётко объяснил ему, по какому маршруту необходимо уходить с горы! С вершины спускаетесь по скальному гребню в сторону Байлян-Баши, у перемычки есть ориентир, большой камень, у него поворачиваешь направо и по широкому осыпному кулуару, прикрытому снегом, спускаетесь к леднику Топ-Карагай. Внизу есть «горло», его с помощью веревок проскакиваете, и оказываетесь на леднике! Русским языком объяснил Гайсину! Им и Иркутская команда, доступным языком предоставила информацию по прохождению маршрута и, в частности, по спуску тоже!

– Я консультировал ребят по маршруту, – вспоминает Валерий Денисов, — я сам ходил на эту гору и всё им подробно рассказал, как и что там проходится... Зная подготовку участников группы, я не переживал за них!

– Как руководитель группы я собственноручно оформлял маршрутный лист, — эмоционально рассказывает Анатолий Петрович Киреев. – Фактически это серьёзный документ, который заполняется всякий раз перед восхождением. Так вот, в маршрутном листе я лично записал путь спуска, с перемычки между Байлян-Баши и Симагина на ледник Топ-Карагай! В мае этого года Я, Бошман, Кудашкин, Бормин, Сухоруков и Ковнир, поднявшись по «Мансурову» на Байлян-Баши, спускались именно по тому кулуару и поэтому знали его очень хорошо! Однако старший инструктор КСП Саша Шваб рекомендовал мне изменить путь спуска с Симагина, предложив уходить с вершины по кулуару между Симагина и Свободной Кореи…

Ребята:
    • Анатолий Киреев (секция «Сельмаш»), кандидат в мастера спорта,
    • Михаил Сухоруков (секция «Сельмаш»), первый спортивный разряд,
    • Владимир Ковнир (секция «Сельмаш»), первый спортивный разряд,
    • Александр Гайсин (клуб «Инструментальщик»), первый спортивный разряд.

Вышли на Короновские стоянки, переночевав перед этим на Рацека, установили «перкальки». Старшим наблюдающим у них был Паша Садовниченко, и еще несколько человек, среди которых был Геннадий Чернобаев и Александр Фаустов, все из альпклуба «Инструментальщик». Погода была не очень хорошей и, по прогнозу лагерных синоптиков, в ближайшие несколько дней она должна была оставаться очень не стабильной...

Михаил Сухоруков, помрачнев, вспоминает:

– Симагина как удав, притягивала и отталкивала одновременно, меня лично... Перед восхождением в меня вселилась тревога... Я помню глаза ребят... Лишнего они ничего не болтали, но я видел, что у каждого из них на душе что-то было... Это моё личное мнение. Еще до горы ощущалось напряженное психологическое состояние, из которого мы вышли сразу, как только начали работать на контрфорсе. А вообще, какое может быть настроение?! — вопрошает Михаил. — Погода портилась, такое происшествие на горе случилось, о самом маршруте я был наслышан, о том, какими силами он проходится... Это вообще кошмар... Эта 5Б считалась зачётной, что-то среднее между 5Б и 6-кой! Это не простая пятёрка, не рядовая, — хмуря брови, говорит Сухоруков. — Эта гора всем давалась с трудом, просто так проскочить маршрут никому не удавалось! Ну, представьте себе, сорок метров отвеса и внутренних углов, да и еще кое-где с карнизами, очень маленькая полочка, потом опять отвес на сорок, пятьдесят метров и так без конца и края... Полочки попадаются на маршруте, но на них зачастую не могла собраться даже вся группа!

Рельефа практически нет, приходилось пользоваться лесенками и это при том, что трещины, как правило, были залиты льдом... очень много участков с натечным льдом. Со стороны кажется – ничего особенного, невзрачная такая «горка», но стоит только зацепиться за её скалы, и ты сразу понимал, что это очень серьёзно! Большую часть маршрута приходилось проходить на лесенках, а вверху очень много «разрухи», живых скальных блоков, примороженных друг к другу и держащихся на честном слове...

Анатолий Киреев в оценке сложности маршрута кажется более оптимистичен:

– При современном снаряжении и подготовленной группой, да и еще и с лёгкими рюкзаками этот контрфорс можно пройти запросто за один день но, конечно, не стоит забывать о том, какое у нас было снаряжение и одежда… Тогда этот маршрут был достаточно серьёзным, но не критичным!

Перед выходом на гору ребята провесили перилами нижнюю часть маршрута, ледовую, до скал (около трёх верёвок). Точно так же сделала и группа Дурова, чтобы в день выхода быстро проскочить склон и не попасть под летящие сверху камни...

К полудню, первого дня восхождения погода испортилась, ребят на контрфорсе накрыл непроницаемый туман и снежное крошево. Погода менялась очень быстро, тучи чередовались солнечной погодой.
– Как только оказались на скалах, Саша заявил: «Сбросим на ледник ненужное ледовое снаряжение», — вспоминает Киреев. – Володя поддержал инициативу Гайсина! Я предложил ребятам оставить хотя бы кошки, но Саша наотрез от них отказался! Я всё-таки оставил при себе свои кошки, от всего остального избавились… «Рюкзаки тяжелые, тащить это железо наверх нет смысла», — это были слова Гайсина и переубедить его было невозможно. – Рассказывая это, Анатолий Петрович старается не выказывать каких либо эмоций, но я, рисуя картину в своём воображении, ощущаю неприятный холодок в душе... — Я был самый лёгкий в группе, а рюкзак у меня был достаточно тяжелым, кричу Гайсину: «Давай, вытягивай рюкзаки!» Но у него на этот счёт было другое мнение... Вторая верёвка была занята, и страховать идущих по перилам было некому и некогда. В то время, когда еще не все прошли по перилам, Володя обрабатывал следующий участок маршрута, что было крайне рискованно и по всем правилам категорически запрещалось! За это нас всех могли бы раздеть, по тем временам! И вот когда приходилось идти по перилам с рюкзаком, на зажимах без использования второй верёвки в качестве страховки, вот тогда было тяжело, да и опасно! По сути, мы наступали на те же грабли, об которые «споткнулась» группа Дурова, так как в определённые моменты мы все были растянуты на одной единственной верёвке и если бы, не дай бог, кто-то из нас сорвался бы, улетели бы все!..

Ближе к полудню 19 июля группа подошла к месту аварии предшественников. Внутренний угол со смёрзшейся разрухой...

– Мы увидели оборванный конец верёвки, он выглядел как «лошадиный хвост». — Затаив дыхание я стараюсь не пропустить ни одного слова Киреева, который жестикуляцией своих рук «дорисовывает» жуткую картину: – Оборванная верёвка на ветру моталась из стороны в сторону, навевая на нас мрачные мысли... Немного приподнявшись, мы увидели искорёженный скальный крюк, без карабина, торчащий из скалы, и тут же, на маленькой полочке, на снегу, отчётливый отпечаток от «вибрам», который еще не успело припорошить снегом... След человека на горе, которого уже нет в живых... Это почти фантастическая картина нас просто убила! Чуть левее висят три рюкзака погибших, а выше их, метров на пять, из стены торчал новенький швеллерный крюк, что говорило о том, что либо Дуров, либо Тараканов, не дождавшись, пока на станции соберутся все участники восхождения, начал движение дальше по контрфорсу… Кто-то из них забил этот швеллер, но даже не успел вщелкнуть в него карабин…

Ребята, приподнявшись на несколько метров выше места аварии, отошли вправо и вылезли на «шикарную» площадку, где установили палатку для ночлега. По рации связались с наблюдающими и договорились с ними, чтобы те завтра подошли под стену и забрали снаряжение группы Дурова. Здесь же, на площадке, в контрольном туре, была обнаружена записка Беззубкина, датированная началом семидесятых годов.

Как и опасался Денисов Валерий Георгиевич, вот тут, на контрфорсе Саша Гайсин начал брать инициативу в свои руки, убеждая ребят, что спуск по классическому пути более продолжителен и труден, нежели чем тот, о котором он знает... Михаил Сухоруков, спустя тридцать лет после этого так и не смог осознать:

– Какого чёрта нас туда понесло и как вообще получилось, что мы Гайсину доверились в этом вопросе?!

Михаил вполне откровенно и удивлённо восклицает:

– Саша заверил нас, что этот маршрут спуска с Симагина проще и более удобный, практически сразу с вершины вниз, на ледник! Он там ходил траверсом неоднократно и лично видел верхнюю часть этого спускового кулуара!

Спустя тридцать лет после трагедии Михаил Сухоруков эмоционально выпалил:

– Мы поверили Гайсину и доверились ему, а на самом деле не надо было этого делать! Это была наша, и в частности, моя ошибка, что мы, слушая Сашу, решили: «Возможно, так будет и лучше…»

Михаил мрачен и, точно обращаясь к самому себе, проговорил:

– Ведь был же нормальный путь спуска, по которому многие неоднократно ходили...

Наступившая тишина, казалось, физически давит на меня, я лихорадочно вспоминаю слова Константина Пригородцкого и некоторых других альпинистов о том, что лучше было бы, если бы Саша тогда был руководителем, тогда бы несчастья, по их мнению, не произошло бы... Я снова и снова в мельчайших подробностях вспоминаю эти слова, и горькая усмешка «режет» мою душу пополам... Я вспоминаю слова Валерия Денисова:

– ...Единственное, конечно, что Саша в этой ситуации в любой момент мог бы стать, по своему усмотрению, «фактическим руководителем», и что бы из этого вышло, неизвестно...

Анатолий Киреев, вспоминая восхождение, произносит:

– Самолюбие Саши порождало острые углы в общении, но я старался не обострять ситуацию и сделать всё возможное, чтобы это не отражалось на самой работе и безопасности во время восхождения, ведь мы были на горе! А вообще, Гайсин на маршруте начал нас «обрабатывать» в плане варианта спуска с горы... Он знал об альтернативном кулуаре с вершины, по которому, с его слов, можно было чуть ли не на пятой точке спуститься прямиком в Топ-Карагай. Спорить было, разумеется, бесполезно, ну а уж коль такой мастер советует, то как уж тут не поверить в то, что он предлагал?! «Я знаю этот маршрут, давай пойдём по нему, всё будет нормально, залезем на вершину и ты сам увидишь!» — это были его слова, и он настраивал группу еще до того как нам выйти на гребень горы! Он вселил в нас уверенность, я тоже поддался ему и, в итоге, это сработало против всех нас!

На второй день, 20 июля погода окончательно испортилась, пошел снег... Ребята, дождавшись подхода к стене наблюдающих, скинули им рюкзаки погибших, предварительно вытащив оттуда кое-какие продукты питания и один зажим... Сбросили вниз на ледник ледорубы Дурова и Тараканова... (Ледорубы до ледника не долетели, зацепившись где-то на стене. – Прим. авт.)

– Мужики совсем немного не дошли до нормальной площадки, где можно было организовать надёжную станцию, они её сделали в таком месте, где была сплошная разруха, смёрзшиеся друг с другом скальные блоки... Совсем чуть-чуть не дошли... — сетует Киреев. – Я сфотографировал место происшествия но, к сожалению, потом мы не смогли проявить плёнку... Это был «гнилой» внутренний угол, выше которого была целая «танцплощадка» из монолита!

Первые две ночёвки на контрфорсе были вполне комфортными, ребята на гору спальники не брали, ночевали в пуховых штанах и куртках. Теплоизоляционных ковриков тогда еще не было, вместо них использовали поролон, запаянный в полиэтиленовые мешки. Целый день с перерывами шел снег, ребята сидели в палатке, топили снег на бензиновом примусе и пили чай. Из продуктов у них были мясные и рыбные консервы, сухие супы, колбаса, хлеб, сухари, сгущенка. Бензина было предостаточно, поэтому в день отсидки на контрфорсе, его не экономили...

21 июля погода начала налаживаться, однако выпавший накануне снег плотно облепил скалы контрфорса. Решили лезть дальше, «забойщиком» в основном работал Володя Ковнир. Михаил Сухоруков шел последним, набирая на себя всё снаряжение.

– Это было чертовски тяжело, — вспоминает Михаил. – На натечном льду, в триконях, каждая верёвка вверх отнимала массу времени и сил...

– Уже в темноте, не доходя приблизительно сорока метров до гребня, — рассказывает Киреев, — мы организовываем третью ночевку, место было замечательное, мне тогда даже удалось поспать...

Отдых был необходим, поскольку ребята изрядно измотались, этот день был очень тяжелым, и если посмотреть на фотографию, можно понять, как мало прошла группа 21 июля.

В четвёртый день восхождения погода была очень не стабильной — снежные заряды и туман чередовались с синим небом. Связь с наблюдающими, посредством переносной радиостанции «Виталка», прекратилась из-за выхода из строя оборудования...

Александр Фаустов вспоминает:

– «Виталки» были очень ненадёжными, и самым простым способом было установить голосовую связь с ребятами, путём банальных перекрикиваний, что-то услышали, что-то заглушил ветер, но общий смысл был понятен...

Я вместе с Пашей Садовниченко был у Байлян-Баши, и мы криками переговаривались с ребятами на Симагина, они как раз вышли наверх, сообщили нам, что у них всё нормально и что скоро они начнут спуск! Я, — говорит Фаустов, — прокричал им, что мы все спускаемся в альплагерь, ждём их возвращения и будем готовить для них баню... И на этом последний «сеанс связи» с группой на Симагина закончился... Это было в первом часу дня, 22 июля.

Анатолий Киреев, припоминая те события, отметил:

– 22 июля мы начали движение около 11 часов дня. Вылезли на гребень и к вершине подошли приблизительно в 12.40.

Я написал записку, оставил её в туре, и тут неожиданно прекратился снег, тучи расступились и мы все увидели начало того кулуара, по которому нам советовал спускаться Гайсин. – Жестикулируя руками Киреев эмоционально рассказывает, как мне показалось, обо всём в мельчайших подробностях, так, как будто речь шла о вчерашних событиях!

– Кулуар был широкий и пологий, весь в снегу, насколько хватало видимости, уходил вниз, в юго-восточном направлении, постепенно сужаясь. Увидев это, я поймал себя на мысли, что, видимо, Саша прав! А почему бы и нет?! Саня сказал: «Я всё знаю, я там был, всё, пойдёмте!» — Моя ошибка была, конечно, в том, что я не настоял на том пути спуска, который был записан в маршрутном листе! Конечно, можно было попытаться, стукнуть себя в грудь, устроить скандал, но, поймите, к тому времени Гайсин всех в группе так обработал своей идеей, что все мои действия как руководителя не возымели бы действия, на тот момент это было бы уже бесполезно! — Анатолий Петрович разводит руками и продолжает: – Ковнир с Гайсиным пошли на спуск, Володя был первым, ни у того ни у другого кошек не было! – Я чувствую, как от этих слов сжимается сердце, становится тяжело!

Михаил Сухоруков, кажется, стал мрачнее туч над Симагина.

– Я был в связке с Толиком Киреевым, — вспоминает Михаил, — единственная пара кошек была на ногах у Толика, я шел первый а он второй, у нас был ледоруб, молоток и несколько скальных крючьев. Саша в связке с Володей пошли на спуск первыми и через несколько мгновений мы потеряли их из виду, они «растворились» в молочной пелене, и больше их никто живыми не видел... Приспустившись метров на сто с вершины, я отчётливо услышал вскрик Гайсина, точнее, его матюки, потом наступила жуткая тишина, «разбавляемая» стоном ветра и шелестом снежной крупы среди рыжих скал этой злосчастной горы!

Вскоре мы потеряли отчётливые следы первой связки и вместо них увидели на снегу странный «желобок»... Ну, а о чём это могло говорить? — вопрошает Сухоруков и, не дождавшись от меня ответа, продолжает: – Я стал кричать ребят, потом обратился к Толику, заметив ему, что ребят не слышно и не видно... Киреев попытался успокоить и меня и себя единственным аргументом, который хоть как-то укладывался в рамки разумного: «Они слишком далеко ушли, поэтому не слышат тебя»...

– Там, где кулуар сужался подобно воронке, — рассказывает Анатолий Киреев, — Сухоруков под снегом совершенно случайно обнаружил лёд, едва не поскользнувшись! Вы понимаете, под тонким слоем снега был чистый лёд! Я крикнул ему: «Миша, внимание! Страхую, отойди вправо!» С центра кулуара мы переместились к его краю, туда, где под снегом оставался фирн. Собственно, с этого момента мы и начали испытали на собственной шкуре все «прелести» этого варианта спуска с горы...

– Чем ниже мы спускались, — продолжает Михаил, — тем снега в кулуаре становилось всё меньше и меньше, а вместо него проступал лёд. Я присматривался на скалы, вдруг обнаружу там какие-то следы ребят... ничего не было!

Анатолий Киреев с удивительной точностью, в мельчайших деталях рассказывает далее:

– Я втыкаю ледоруб в снег, спускаю Мишу на всю верёвку, а потом подхожу к нему. Дальше там идёт сужение кулуара, я продолжаю выдавать Мише, кошки у меня. В это время нас накрывает снежный заряд, ничего не видно – снег и шум ветра… Я совершенно не знаю, закрепил он там верёвку или нет, можно ли мне спускаться? Крутизна кулуара увеличилась до 45 градусов, в снежной круговерти стою и не знаю, — страхует он меня или нет?! Решаю на свой страх и риск спускаться… Зарубаюсь ледорубом, клюв инструмента прорубает корку льда и упирается в скалу… Скажу откровенно, спускался на грани, еще бы чуть-чуть, одно неверное движение, и я бы улетел! – Киреев настолько погрузился в детали этого умопомрачительного спуска с Симагина, что описываемая им картина начинает тебя просто завораживать! – Подхожу к Мише и в шоке вижу, что он страхует меня через маленький скальный выступ, который абсолютно не помог бы в случае срыва, но других вариантов страховки просто не было! Практически весь комплект крючьев и карабинов остался у Саши и Володи… Это была еще одна наша ошибка! Смотрю вниз и немею, скальный сброс – градусов 70 и высотой около 50 метров.

Миша держит верёвку через скальный пупок и, обращаясь ко мне и стараясь перекричать шум ветра, говорит: «У меня в кармане два крюка, это всё, что осталось!». Забиваю крюк, вешаю петлю и спускаю на верёвке Сухорукова, потом спускаюсь по верёвке сам. Дальше стенка, кулуар поворачивает, а потом делает еще один поворот. Забиваем еще один крюк, еще один дюльфер, теперь уже по скальной обледенелой гребёнки с уклоном в 45 градусов.

– Михаил, удивлённо восклицает: – Как мы там, с одними кошками и с такой страховкой спустились, я до сих пор не пойму! Это просто чудо, что мы остались в живых! Мы тогда с Толиком еще сетовали – что же это ребята ушли так далеко вперёд, оставили нас одних! Хоть бы оставляли для нас спусковые петли!..

– В нижней части этого кулуара, у слияния его с основным клуаром между Симагина и Байлян Баши, мы уже практически ползком «съехали» вниз вместе с мелкими лавинками и тут неожиданно кончился снег, а вместе с просветом показалось и солнце!— Киреев разводит руки, а в его глазах просыпается блеск удивления, потом наступает тишина, и я понимаю, что он сильно переживает…

– Оказавшись внизу, почти в самом конце кулуара, увидели валяющийся на снегу рюкзак, подбежали к нему и определили, что это рюкзак Гайсина, ребят нигде не было видно, и нам всё стало ясно... — Миша замолчал...

Киреев и Сухоруков, поставив палатку у ледника, побросали в неё верёвки и оставшееся снаряжение, после этого, еще раз осмотрев склон, рванули в лагерь, за помощью...

– К вечеру мы были в лагере, организовали баню, ждём ребят, — вспоминает Александр Фаустов. — По моим прикидкам, группа уже должна была вернуться с Симагина, но их всё не было... Я предложил Пете Шибкову пойти со мной и встретить ребят. Подойдя к слиянию Ак-Сайки с Ала-Арчой, на противоположном берегу реки мы увидели Толика Киреева и Мишу Сухорукова...

– Тут такой казус произошел, – смущенно дополняет Сухоруков. — Саша Фаустов, увидев нас, начал поздравлять нас с восхождением...

– Толик Киреев, — с дрожью в голосе, продолжает Фаустов, — скрестив над головой руки, прокричал: «Всё, Сашка и Володька в лавине!..» Петя на эмоциях начал расспрашивать, что случилось, а я, чтобы не терять время, прервал их, и мы все вместе бросились в альплагерь, подымать спасательный отряд... В лагере пришлось тормошить ребят, собирать лавинное снаряжение... У меня, — переживая говорит Фаустов, — было такое стрессовое состояние, что Лях Вячеслав Петрович отстранил меня от спасательных работ... Саня, ты лучше туда не ходи, — сказал он. Ну, как мне не ходить, когда мой друг гибнет?! Друг, который привёл меня в альпинизм, который коркой хлеба со мной делился! Десять человек набрали, я пошел одиннадцатым... На Ляховском «уазике» мы преодолели часть пути и далее в темноте пошли пешком в Топ-Карагай. Руководил спасательным отрядом Анатолий Кенжибекович Тустукбаев, в группе были Саша Горохов, Гена Чернобаев, Петя Шибков, Володя Айзин, Константин Пригородцкий, Михаил Сухоруков и другие ребята... К Киреевской палатке мы подошли к семи утра и сразу, взяв зонды в руки, начали искать ребят.

– Уже после обеда, — вспоминает Фаустов, — в верхней части лавинного конуса, кулуара между Симагина и Свободной Кореи, я нашел с помощью зонда Саши Гайсина каску... Было уже около трёх часов дня, часть ребят на леднике заменила нас... Мы спустились вниз, чтобы немного покушать, так как во рту с вечера не было ни крошки...

    Спасатели

Спасатели обратили внимание на кружащих над кулуаром воронов, над тем местом, где что-то темнело, подойдя поближе, они увидели, что это волосы Саши…

— Не успели мы на скорую руку перекусить, как неожиданно раздался крик сверху: «Всё, нашли их!..» Я спросил: «Саша жив?!» Мне ответили: «Нет». – У Александра Фаустова комок в горле от подобных воспоминаний, такое действительно очень тяжело вспоминать...

– У меня было яблоко, специально для Саши оставил, — продолжает потухшим голосом Александр. — Думал, для него приберегу, когда спасём, или для Вовки... Выбросил яблоко, зло взяло и отчаяние! Не получилось их спасти! — тягостная тишина и тяжелое дыхание... — Ну, вот такие вот дела, в общем...

Анатолий Кенжибекович Тустукбаев тогда в сердцах проронил:

– Сашка, во всех «спасаловках» участвовал, многих спас, а мы его не смогли спасти!.. Володька спас меня лично, на Рацека!..

Анатолий Кенжибекович, крепкий и здоровый мужчина, был в сильнейшем шоке…

Немного придя в себя от нахлынувшего волнения, Александр добавил:

– Я хорошо помню, у Саши Гайсина, уже погибшего, в руках оставалась смаркированная верёвка, он даже не успел ей воспользоваться! — Фаустов очень сильно переживает о случившимся... — Короче пролетели они, попали...

Как позже было установлено, Александр Николаевич Гайсин (возраст 28 лет), «вылетел» на лавинный конус уже мёртвым, потом его присыпало тонким слоем снега, из-под которого виднелась его шевелюра... Лежал лицом вниз, головой в сторону ледника, правая нога неестественно вывернутая. У него было размозжение селезенки и правой почки, перелом всех костей грудной клетки, многочисленные ушибы и переломы конечностей.

Владимир Васильевич Ковнир (возраст 22 года) затормозившись на лавинном конусе, лежал лицом вверх, ногами в сторону ледника с повреждённой головой, какое-то время (несколько минут) был жив и был частично в сознании... Был так же присыпан тонким слоем снега, и над его лицом была проталина...

В его глазах, навеки
    Застыли боль и небо Ала-Арчи...

– Это была для нас большая трагедия, — подытоживает Вячеслав Петрович Лях. — Гибель этих ребят подкосила всех нас! Родственников, друзей, подкосила наш киргизский альпинизм. Ведь мы все были друзьями, это был один большой «котёл»! По сути дела все мы воспитывались в одном месте — в Ала-Арче! Сначала воспитывал Александр Еропунов, Алим Романов, они подымали наш спорт, они «вытащили» таких людей, как Денисова, Садовниченко, а те, в свою очередь, воспитали целую плеяду альпинистов, которые по мастерству своему были на уровне всего Союза, зарабатывая и золото, и серебро, и бронзу на всесоюзных соревнованиях! Гайсину и Ковниру не хватало всего одной горы, чтобы профессионально влиться в сборную республики...

– Когда произошел этот случай, я был в таком сильнейшем трансе, — вспоминает Валерий Георгиевич Денисов, — что даже сейчас толком ничего не могу вспомнить касательно тех дней... Мне пришлось ехать к родителям погибших, сообщать им о случившимся, сами понимаете, что это значит... — качая головой, произносит бывший руководитель секции «Сельмаша»...

– На поминках, устроенных в Ала-Арче, было очень тяжело, дело доходило даже до истерики... И сейчас, в памяти многое расплылось... — Денисов умолкает, и я понимаю, что нет смысла продолжать...

– Я помню, — рассказывает родная сестра Володи Ковнира, — одинаковые взгляды нашего отца и тренера Володи, Валерия Георгиевича Денисова, в тот день... Они оба разом постарели лет на десять... Помню Мишу Сухорукова на пределе моральных и физических сил... Помню неисчислимое количество обветрившихся лиц с потрескавшимися губами, перечислить их всех по именам просто невозможно, это ребята, сошедшие со своих маршрутов для того, чтобы прийти и попрощаться с Володей и Сашей... Я их всех помню и благодарна им...

    Похороны в Ала-Арче

В июле 79-го я уезжала в Чон-Курчак, на один день, на скальные занятия, а Володя в этот же день, ближе к обеду, собирался поехать на сборы в Ала-Арчу. ВОЗВРАЩАЙСЯ, это было его последнее слово, которое он сказал мне в этой жизни, провожая меня с балкона нашей квартиры...

Я стараюсь приезжать на альпинистский мемориал при любой возможности не потому, что там красивое место и легко дышится, а потому, что многих, кто там увековечен, я знала лично, а о других хорошо знаю из рассказов товарищей. Приезжаю туда и потому, что именно там рождаются самые яркие воспоминания! Я верю, что пока мы приходим туда, говорим о них, думаем о них, эти люди будут продолжать жить, пусть только в наших сердцах... Ведь и мы живём, потому что помним, помним о НИХ...

Разговор прервался, стало безумно одиноко и холодно...

Прощайте вы, прощайте!
    Писать не обещайте.
    Но обещайте помнить
    И не гасить костры...

Чувствую, что что-то не досказано, что-то упущено – не менее важное, чем то, о чём я узнал уже... Я на мемориале альпинистов и вспоминаю – вот! Одинокий каменный обелиск, у оградки. Валерий Лутченко, еще один погибший на пике Симагина. Совсем не важно, что он не мой земляк! Он родом из Красноярска, «столбист», и это тоже не важно! Он просто человек, такой же, как я, как вы, как все мы, и он когда-то навсегда «остался» в наших горах...

Мне удалось связаться с Валерием Богомазом, и я попросил его рассказать о последнем восхождении Валеры Лутченко.

Несмотря на то, что с тех пор прошло очень много лет, Богомаз без труда вспоминает события того восхождения! В телефонной трубке, из далёкого Красноярска, оживает еще одна горькая история.

– 23 июля 1977 года рано утром к пику Симагина выходит группа инструкторов альплагеря Ала-Арча, то есть я и Валера Лутченко, я был руководителем, мы оба из Красноярска.

Преодолев бергшрунд и пройдя около двух веревок по льду, мы подошли к внутреннему углу, с которого и начали восхождение на вершину. Как только оказались на скалах, сразу сбросили вниз одну пару кошек, наблюдателям, а одну оставили при себе, на всякий случай.

Лезли в очень хорошем темпе, и, кстати, на Симагина впервые использовали закладные элементы – эксцентрики. Были участки с карнизами с очень сложным лазаньем, но лесенки и стремена мы не использовали. У нас было большое желание подняться на вершину без ночёвки на стене, но под вершиной неожиданно попали в сильную не погоду.

Из-за Свободной Кореи нас накрыла туча, пошел мокрый снег, скалы стали мокрыми и чуть позже обледенели, натечный лёд сбил наш высокий темп. Несмотря на то, что вершина была уже совсем рядом, я с Валерой решил всё-таки заночевать на контрфорсе, благо, что там была относительно удобная площадка под палатку...

На следующий день, 24 июля мы довольно проворно поднялись на вершину, к часу дня, и тут же пошли на спуск по кулуару между Байлян-Баши и Симагина, к леднику Топ-Карагай, уже внизу перед лавинным конусом, часов в пять вечера, в так называемом «горле» происходит несчастье… У пережима был небольшой ледовый участок, Лутченко стал выдавать мне, и я преодолев «ключ», встал за скальное укрытие. Как сейчас помню, было очень тепло, таял снег, я начал принимать Лутченко и в какой-то момент почувствовал, что верёвка стала, выбираться как-то не совсем правильно, я не слышал падения камней, ничего!.. — Из телефонной трубки, через расстояние, до меня донеслось человеческое волнение и горечь... – И тут я увидел, как Лутченко «выплывает» вниз по кулуару в жиже растаявшего снега. Не было ни криков, ни предупредительных команд. Я кинулся к Валере, стал осматривать его и не сразу понял, что же произошло?!

Потом уже увидел, что каска Лутченко треснула, я снял её... — В телефоне возникла тишина, прерываемая каким-то треском... — Голова Валеры была рассечена, словно от удара топором... его глаза, уши и щеки залила кровь, мой напарник издал хрипящие звуки, изо рта пошла пена с кровью, и он замолчал навсегда...  Я был в шоковом состоянии! Мы же не на войне, а тут такое и в самом низу, практически уже на леднике!

Я часто слышал о несчастьях в горах, нас посвящали в это, учили избегать аварии, но в горах они всегда были, правда они были где-то и у кого-то, но когда ты сам соприкасаешься со смертью, которая забирает молодых и сильных людей, в мирное время, когда безмятежно светит солнце над головой, подобное кажется тебе просто нелепым! Это меняет тебя навсегда...

    Валерий Лутченко

Я вспоминаю слова Леонида Борисовича Дядюченко: «Почему мы так к себе беспощадны? Неужели мы не стоим того, чтобы хотя бы самим подумать и о себе?»

Тысячу раз прав Валерий Георгиевич Денисов, который в разговоре со мной убеждённо произнёс: «Ни одна гора мира не стоит того, чтобы ради неё можно было бы пожертвовать человеческой жизнью!»

В лучах заходящего солнца, сумрачный ельник у мемориала альпинистов, неожиданно ожил таинственным шепотом от горного ветерка и от нежного, почти небесного, перезвона колокольчиков.

Д.Туманов, декабрь 2010 года
    E-mail: hallo@infotel.kg

Я безмерно благодарен тем, кто посчитал нужным и нашел в себе силы рассказать мне о Володе и Александре!

Мой низкий поклон Валерию Георгиевичу Денисову! Большое спасибо Вячеславу Петровичу Ляху за воспоминания и официальные документы, Александру Александровичу Фаустову за тяжелые воспоминания о своём друге и за бескорыстно предоставленный фото архив! Другу Володи Ковнира — Седельникову Владимиру, за бесценные фотоснимки и уникальные киноплёнки! Андрею Фёдорову большое человеческое спасибо за предоставленные официальные документы. Спасибо Красноярским альпинистам за содействие, в частности, низкий поклон Валерию Богомаз. Спасибо за участие и тяжелейшие воспоминания Анатолию Кирееву и Михаилу Сухорукову!

Спасибо Кудашкину Юрию за обстоятельный рассказ о тех событиях! Спасибо саратовским туристам, в частности Дмитрию Гоннову за фотоматериал! Спасибо Виктору Усову, за то, что порой, в ущерб себе и своей основной работе, он помогал мне с автотранспортом и просто по-дружески поддерживал меня! Спасибо Олегу Бондаренко за редакторскую работу над этим текстом!

Я склоняю голову перед всеми членами семьи Саши Гайсина и членами семьи Володи Ковнира и хочу еще раз извиниться перед ними за то, что мне пришлось растревожить их страшные раны...
Спасибо моим читателям!

Помимо печатной версии, Вы можете посмотреть фильм «В горном плену», который посвящен погибшим на пике Симагина.

ВНИМАНИЕ!

Здесь вы можете скачать полную версию статьи с 40 фотографиями (MS Word, 9 Mb)