Охота на царей. В объятиях смерти

Роман в стиле фэнтези, написанный известным ошским журналистом. Часть первая.

Первоисточник: http://www.proza.ru/2010/08/04/377

Глава I. В объятиях смерти

Огромный рыжий пес, разгоряченный погоней и вошедший в азарт охоты, оскалив зубы и злобно рыча, всей тяжестью своего тела обрушился на бегущего между редких деревьев человека и повалил на землю. Глаза пса, устремленные на жертву, горели жаждой крови. Ярко красная раскрытая собачья пасть нависла над головой статного, широкоплечего мужчины, роняя большие вязкие капли слюны. Мощные челюсти с двумя рядами острых зубов и с выступающими вперед клыками готовы были сомкнуться на теле человека. Только вытянутые вперед сильные руки раба-дровосека не позволяли зверю вцепиться ему в горло.

Ивар понимал, что пес, обученный для ловли беглых рабов, не успокоится, пока не загрызет человека до смерти или его не остановит приказ хозяина. Но рассчитывать на последнее не приходилось – судя по еле слышному лаю собачьей своры, пес намного опередил ее и своего хозяина. Дровосек попытался стряхнуть зверя с себя, но пес увернулся и вцепился в его правое плечо, прокусив его насквозь. Почувствовав сладкий вкус крови, зверь стал яростно рвать человеческую плоть вместе с одеждой. Ивар обхватил его шею второй рукой и крепко стиснул. Но это не остановило собаку. Пес только сильнее рассвирепел и разорвал на плече сухожилия.

На какой-то миг мужчина потерял сознание, и он ослабил хватку. Но неневыносимая боль сразу же вернула его к реальности. Ивар судорожно схватил здоровой рукой оказавшийся рядом кусок достаточно толстой ветки и, что было сил, ударил зверя по голове. Удар пришелся в глаз, и пес, жалобно скуля, отскочил в сторону. Залитый кровью человека и своей собственной, зверь быстро оправился от нанесенного удара, и, злобно рыча, смотрел на своего врага единственным оставшимся глазом, выжидая удобного момента, чтобы вновь напасть на него.

Ивар, тяжело дыша и стиснув зубы от боли, придерживая повисшую, как плеть, правую руку и не вупуская из левой свое единственное оружие – окровавленную палку, поднялся с земли и уперся спиной в толстый ствол столетнего дерева.

До человека уже явственно доносился лай преследовавшей его собачьей своры и подбадривающие ее крики людей. У раба не оставалось надежды на спасение. Даже если бы ему удалось разделаться с этим псом, он с покалеченной рукой не смог бы выдержать схватку с остальными собаками. Ивар не сомневался, что эти богатые бездельники, жаждущие развлечений, не дадут ему шанса выжить. Его захлестнула волна ненависти к своему хозяину – развратному толстяку-коротышке Гинто и его гостям, ради забавы устроившим охоту на человека. Ивар внимательно наблюдал за псом, а в памяти дровосека стремительно мелькали картинки сегодняшнего дня, превратившего его в добычу для собак.

Утром он таскал вязанки дров на хозяйскую кухню, когда его позвали к Гинто. Коротышка стоял на крыльце виллы в окружении гостей из Муэса, уже успевших изрядно выпить. Перед появлением Ивара они что-то весело обсуждали, сопровождая каждую произнесенную фразу раскатами смеха. Увидев дровосека, все сразу же умолкли и уставились на него оценивающими взглядами, внимательно изучая с головы до ног.

— Ивар,— обратился к нему хозяин,— мои друзья не верят, что ты можешь голыми руками одолеть медведя!

— Пусть хотя бы справится с моим Рыжым,— и Райто, прыщавый восемнадцатилетний племянник правителя города, ласково потрепал сидящего у его ног пса величиной с хорошего теленка.— Мой любимец обучен ловить беглых рабов. Еще ни один из них не ушел от него невредимым, а он не получил ни царапины.

— Ты считаешь, что твой пес равен по силе медведю?!— подзадорил Райто один из его приятелей.

— Да!

— Хорошо,— сказал Гинто, прищурив свои маленькие глазки,— решим наш спор по честному. Мой раб пойдет в лес, а когда солнце зависнет у нас над головой, пустим по его следу твоего Рыжего.

— Ладно,— согласился Райто.— Только прихватим с собой охотничью свору. Какая же охота без собачьего лая и криков загонщиков?!

— Договорились,— и толстяк ударил ладонью по ладони своего гостя.— Если я проиграю, понравившийся тебе перстень будет твоим.

Гинто снял со своего заплывшего жиром пальца перстень с драгоценным камнем и поднял его над головой. Потом повернулся к дровосеку и с угрозой произнес:

— Смотри, раб, не подведи меня! Иначе я сам скормлю тебя собакам!..

Ивар едва успел углубиться в чащу леса, как по его следу пустили рыжего пса. И вот человек и зверь замерли в ожидании продолжения схватки.

Совсем рядом раздался лай собак, и на поляну выскочила одна из них – черная с белым брюхом. Человек только на мгновение отвлекся ее появлением, и тут же рыжий пес бросился на него. Ивар успел выставить вперед свое оружие.

Зверь с налету напоролся на ветку, которая пронзила его грудь рядом с сердцем. Пес вцепился в горло человека, не успев почувствовать боль. Когда же его мозг воспринял ее, зверь не смог издать ни звука – его челюсти намертво сомкнулись на плоти дровосека. Ивар же, начиная задыхаться, из последних сил крутил ветку в груди собаки. Дикая боль ударила псу в голову и он разомкнул свою пасть, желая укусить руку человека. Дровосек воспользовался этим и, продолжая орудовать веткой, вместе со своим врагом упал на траву, подмяв зверя под себя и вдавив своим телом его голову в землю, так что пес только судорожно сжимал и разжимал челюсти, ловя воздух.

Это произошло так быстро, что черная собака, злобно лая, успела сделать только несколько кругов вокруг этой борющейся пары. А когда на освещенную ярким солнцем поляну выскочила вся охотничья свора, рыжий пес уже испустил дух.

Чувствуя угрозу, исходящую от лежащего человека, звери затеяли хоровод – окружив раба, они с лаем носились по кругу, оставаясь на безопасном от него расстоянии. И только увидев запыхавшихся от бега псарей собаки, лая и рыча, стали наскакивать на дровосека, с трудом приподнявшегося и севшего на землю. Самые резвые из них норовили вцепиться в него.

— Негодяй! Он убил моего Рыжего! – закричал Райто, одним из первых оказавшийся на поляне. — Взять его! Взять!.. – зашелся он в истерике, науськивая собак.

Опьяненные запахом крови и поощряемые криками, собаки набросились на человека. Раб, сумев подняться на ноги, попытался от них бежать, но этим только раздразнил зверей. Вся свора набросилась на беззащитного человека. Лишенный возможности обороняться, он вскоре упал, и уже на земле безуспешно пытался спрятать от рассвирепевших животных свое лицо.

Подбадриваемые криками друзей Райто, собаки просто остервенели, терзая жертву. Рубаха и штаны человека вмиг были разорваны в клочья. Звери вцепились в его тело, вырывая куски мяса. Несколько псов вцепились в его обессилившие руки. А черная с белым брюхом собака с жадностью грызла лицо раба. Ивар не мог обороняться. Он лишь дико кричал от боли и ужаса, охватившего его.

В какой-то момент адская боль придала рабу силы – он, прилагая неимоверные усилия, опять поднялся, разбрасывая в сторону собак. Левой изуродованной рукой дровосек стал наносить удары по животным. Собаки отчаянно заскулили и, поджав хвосты, трусливо отскочили в сторону.

— Куда вы смотрите?! – заорал Райто слугам. – Хватайте его! Бейте вонючего раба!

— Добить наглеца! — вторили ему приятели.

Псари свалили отчаянно сопротивляющегося Ивара и начали пинать ногами.

— Так его!

— Бейте сильнее!

— Прикончить его! – подбадривали слуг их хозяева.

Тело человека в считанные минуты превратилось в сплошное месиво. Раб, вначале кричавший от боли и стонавший, затих и перестал реагировать на удары.

— Довольно, хватит, — устав избивать дровосека, тяжело дыша, слуги остановились перевести дух.

— Кажется, он сдох, — сказал один из них, в последний раз пнув ногой неподвижное тело.

— Что теперь скажет Гинто?.. – дрогнувшим голосом спросил приятелей один из протрезвевших аристократов, бледный и напуганный всем происшедшим.

— Гинто добрый хозяин, он не будет обращать внимание на такие мелочи. Единственное, что его может расстроить так это то, что Райто потерял любимую собаку,— успокоил его приятель.

— И все-таки не стоит огорчать нашего хозяина, возвращая ему испорченную собственность,— спокойно произнес третий. – Пусть эту падаль отнесут в Храм Смерти, тут недалеко. Непокорным рабам там самое место!

Аристократы, оставив слуг заниматься собаками, оживленно, со смехом смакуя детали происшедшего, двинулись к вилле, где их дожидался Гинто.

А двое рабов хозяина виллы, обвязав веревками окровавленное тело дровосека, потащили его к храму.

Храм Смерти был возведен очень и очень давно, когда еще и в помине не было шумного и богатого города Муэса. По смутным преданиям, храм построило древнее племя, поклонявшееся богам загробного мира. И когда в этих краях появились веренды и истребили аборигенов, они по каким-то неизвестным причинам не стали его разрушать. Предки же нынешних муэсцев, участвовавшие в уничтожении цивилизации верендов, посчитали храм наследством, доставшимся от поверженного врага. Со временем поклонение культу Смерти вплелось в религиозные представления муэсцев. Но жизнерадостные торговцы и ремесленники не любили долго думать о грустном, поэтому храм Смерти посещали лишь в печальные минуты своей жизни, чтобы вымолить для себя какие-либо поблажки через родных и близких, ушедших в мир иной.

Пожертвования храму позволяли иметь в нем несколько жрецов, но по древней традиции в храме был только один жрец с немногочисленными слугами и рабами. Он появлялся перед людьми лишь с закрытым лицом. Раз в году, в дни большого храмового праздника, когда муэсцы в течение нескольких дней поминали своих усопших предков, жрец выходил к людям в специальном одеянии для жертвоприношений. На голове у него была золотая маска, выполненная в форме черепа, а на руках красовались золотые подлокотники в виде человеческих костей. На нем была одежда темного цвета из хорошо выделанных шкур животных, на ногах – кожаные сандалии, украшенные золотыми пластинами, создающими рисунок костей стопы.

Перед выходом жрец принимал специальный напиток, вводивший его в транс и придававший его глазам особый блеск, пугающий через пустые глазницы золотого черепа-маски слишком впечатлительных муэсцев. Настоящее же лицо жреца было скрыто от посетителей храма, и никто из них никогда не видел его и не знал, когда один жрец умирал и его место занимал другой, получая имя своего предшественника, всегда неизменное – Хатрон. У людей возникало впечатление, что жрец не имел возраста и жил вечно.

Нынешний жрец храма в этот день чувствовал легкое недомогание – казалось, из тела медленно, капля за каплей уходила жизненная сила. В спальных покоях он был одет в свою обычную будничную одежду – рубашку свободного покроя, штаны черного цвета, на ногах плетеные сандалии без украшений. Коротко остриженные седые волосы украшала круглая шапочка. Кожа на лице и шее старика была плотно натянута и лишена каких бы то ни было морщин. Лишь усталость, затаившаяся в умных серых глазах, да небольшая сутулость плеч выдавали его преклонный возраст. Первые признаки физической слабости, которые боги загробного мира позволили ощутить своему жрецу, должны были означать, что они, наконец-то, нашли ему замену.

— Я слишком долго живу в этом мире, и очень устал. Время передать храм в руки достойного преемника,— прошептал старик и закрыл глаза, пытаясь внутренним зрением окинуть с высоты птичьего полета все вокруг, чтобы посмотреть, нет ли здесь того, кто заступит ему на смену.

Но жрец ничего не увидел. Только страшное подобие человеческого лица, изуродованного и залитого кровью, появилось перед его взором и тут же растаяло. «Нужно поискать подальше»,— подумал старик, пытаясь мысленно перенестись в более отдаленные края. Но острая боль в пояснице вывела его из транса и вернула к реальности.

«Подожду еще немного,— решил он.— Боги не оставят меня без своей заботы. Я верно служил им долгие годы и мне пора на покой – в Страну Вечного Безмолвия. Там, должно быть, для меня уже приготовлено хорошее местечко…— еще один приступ боли.— Боги, забирая у меня жизненную силу, должны поторопиться – мне нужно успеть многому научить своего преемника, как в свое время меня учил мой предшественник».

До того, как он стал Хатроном, его звали Ваули. Но старик старался об этом не вспоминать, потому что боги загробного мира сердились, когда их жрец позволял себе это. «Забудь,— сказал старик сам себе. – Давно нет Ваули, есть только Хатрон!»

Когда боль в пояснице исчезла, жрец, тяжело вздохнув, сменил меховую шапочку на темный полотняный колпак с прорезями для глаз, носа и рта, закрывающий голову. Никто, даже храмовые слуги и рабы, не должен был видеть лица Хатрона, чтобы создавалась иллюзия бессмертия жреца Смерти.

Когда придет время другому человеку спрятать свое лицо под колпак и золотой череп для слуг и рабов, знавших не один год нынешнего Хатрона, тоже придет конец. Старый жрец должен будет добровольно покинуть этот мир, забрав с собой всех слуг и рабов, могущих по походке, фигуре или другим признакам догадаться о подмене жреца.

Старик никогда не забывал об этой своей обязанности. Но, должно быть, что-то в нем, быть может, связанное с пережитыми очень давно страданиями, противилось этому. Поэтому в последние годы он не менял седовласых стариков – слуг и рабов – на молодых, хотя некоторые из них уже не могли справляться со своими обязанностями в храме. По этой же причине Ваули в свое время не покупал женщин-рабынь и не позволял никому из храмовых служителей завести семью.

И теперь Хатрон мог с легким сердцем готовиться к переходу из мира призрачных надежд в мир вечного покоя. Правда, как только объявится человек, избранный богами заменить Хатрона, еще предстояло купить для него новых рабов. «Их тоже кое-чему нужно будет научить,— подумал жрец. – Как бы только мои старики не догадались раньше времени о своей судьбе! А если что-то заподозрят, не попытаются ли бежать?»

Войдя в храм, Хатрон увидел склонившихся у алтаря, сгорбившегося старика с жиденькими седыми волосами и молодого худощавого мужчину лет тридцати. Оба были погружены в молитвы и не заметили бесшумно вошедшего жреца. Хатрон узнал в них рабов Гинто, которым не позволялось бывать в Муэсе, даже чтобы помолиться в тамошних храмах. Поэтому они часто приходили помолиться в Храм Смерти. Жрец хорошо знал этих двоих и знал, что на этот раз привело их сюда.

Старик прожил свою жизнь, так и не сумев завести семью. И только на склоне лет судьба свела его с молодой женщиной-рабыней, имевшей дочь – подростка, которой он заменил и отца и деда. Он привязался к ним и полюбил их обеих. Семь лет старик тихо радовался обретенному семейному счастью. Но оно ушло также неожиданно, как и появилось. Умерла любимая им женщина, которой он был скорее любящим отцом, чем мужем. А вот вчера его оставила и дочь. Один из постоянных гостей Гинто приметил симпатичную девушку и с благословения хозяина взял ее на ночь в свою постель. Наутро девушку нашли с петлей на шее... Даже не закрывая глаз, Хатрон видел картины произошедшего.

Мужчина, пришедший со стариком, и повесившаяся девушка любили друг друга и хотели пожениться. Незадолго до случившегося Гинто дал на это свое согласие, но в назначенный день вместо свадьбы состоялись похороны невесты.

И вот оба мужчины пришли в храм оплакивать свою любовь и свои мечты о счастливой семейной жизни. Их мольбы достигли владык загробного мира, и алтарь, представлявший собой маленький бассейн, окутал туман. В нем старик увидел свою мать в пору ее молодости, потом жену и дочь, звавших его к себе. Из его глаз потекли горячие струйки слез и он, собрав все свои силы, рванулся к ним. Незримая стена перед алтарем исчезла, и старик упал в поток времени, проходящий сквозь бассейн. Он погрузился в него и растворился, исчезнув навсегда.

У бывшего с ним молодого мужчины не было никаких видений. Но, поняв, что произошло со стариком, он заплакал и, резко вскочив со своего места, стремительно выбежал из храма.

Хатрон лишь безучастно наблюдал за всем происходящим, давно воспринимая как должное исчезновение человека в небытие. «Скоро и мне предстоит пройти сквозь незримую стену и исчезнуть в потоке времени, уйти в безмолвие”,— без сожаления отметил жрец про себя.

Пройдя мимо жертвенника, жрец удалился в сокровищницу, чтобы пересчитать последние пожертвования и выдать рабам деньги на покупку новой одежды – Хатрону не хотелось, чтобы слуги, которые последуют за ним в Страну Вечного Безмолвия, предстали перед богами в обносках.

В это время псари Гинто притащили окровавленное тело дровосека к ступенькам храма и бросили его. Как только они скрылись за поворотом дороги, из храма появились трое служителей и, подняв бездыханное тело, внесли его в одно их храмовых помещений, пол которого был выложен плоскими каменными плитками и где имелся неглубокий – в полметра бассейн с проточной водой, называемый родником Смерти – здесь умерших готовили в последний путь.

Не смотря на преклонный возраст, храмовые служители очень споро справились со своим делом, безучастно отметив, как до неузнаваемости изуродованы тело и лицо человека, представлявшие собой кости с клочьями кожи и мяса. Когда служители переложили тело на чистое грубое полотно и собрались отнести его к алтарю, раздался слабый, еле различимый стон – человек был еще жив. Но никто из храмовых слуг не придал этому никакого значения. Раб, которого хозяева отправляли сюда умирать, был обречен быть принесенным в жертву ненасытным богам загробного мира. Не желая ничего менять в заведенном ритуале, слуги поторопились отнести умирающего к алтарю, небрежно бросив тело у бассейна времени.

Хатрон, отдав нужные распоряжения, вошел в главный храмовый зал и застал служителей за выполнением традиционного обряда жертвоприношения. Заметив жреца, они склонились перед ним в низком поклоне, ожидая его приказаний.

Жрец сел на корточки перед телом и услышал глухой стон. Хатрон отбросил в стороны концы полотна, в которое был завернут дровосек, и взглянул на тело умирающего, искусанное собаками. «Несчастный,— подумал жрец,— его красивое, сильное тело изуродовано до неузнаваемости, а лицо обезображено. Лицо…» — Хатрон всмотрелся в окровавленное месиво лица и невольно вздрогнул. Он узнал его. Это лицо он видел в своем утреннем видении, когда вопрошал богов о своем преемнике. «Вот и приблизился мой конец,— без сожаления подумал жрец.— Пришло и мое время готовиться в последний путь».

— Поднимите его,— приказал он служителям.

«Сейчас узнаю, тот ли он, кого я жду»— подумал Хатрон, когда поднятое тело было брошено через барьер в бассейн времени.

На бесстрастных лицах служителей появилось выражение удивления и страха. Тело умирающего не исчезло в потоке времени, как это бывало обычно, оно лишь погрузилось в него ненадолго и вновь всплыло на поверхность. Откуда-то из глубины потока зародился гул, который становился все громче и громче. Появились белесые полосы воздуха, которые медленно окутали человека, двигаясь влево и вверх, потом вниз и вправо и опять вверх. Когда туман окутал алтарь целиком, гул резко оборвался и поток времени закружился в обратном направлении, подхватив и захлестнув человека. Ужас появился на лицах служителей. Готовый вырваться крик застыл в их открывшихся ртах. Ноги, занесенные для первого шага, чтобы бежать прочь, онемели. Белесый поток времени стал шире, вышел за пределы низкого бордюра, ограждавшего бассейн, и стал окутывать служителей. Сначала растаяла их одежда, потом их плоть стала таять, как снег на солнце, обнажая их кости. Затем таять стали и они, как сосульки на жаре.

Жреца туман обошел стороной, низко стелясь по полу и расползаясь по храму. Хатрон замер в оцепенении. Перед его внутренним взором предстал весь храм, стены которого вмиг стали прозрачными, и внутренний двор. Жрец увидел, как низко стелющийся туман, коснувшись ног храмовых служителей, в мгновение ока окутывал их с ног до головы и тут же рассеивался, растворяя людей в пространстве и времени.

«Боги решили избавить меня от тягостной обязанности – увести их в Страну Вечного Безмолвия»,— подумал Хатрон.

Вскоре туман вновь вернулся в бассейн и исчез там полностью. На поверхности потока времени беспомощно барахталось тело человека. Хатрон подошел к самому барьеру и всмотрелся в него. Он узнал дровосека Ивара, который часто жертвовал храму вязанки дров, нарубленных в рощах. Только теперь он был лет на десять моложе, а страшные следы собачьих укусов прошли без следа. Жрец протянул ему руку.

Молодой мужчина ухватился за нее. И в то же мгновение для обоих время остановилось. Они пристально смотрели друг другу в глаза, и обволакивающий их поток времени, проникая в их мозг и сердца, открывал каждому из них все тайники памяти другого. Даже то, что они скрывали сами от себя. И эти знания свободно перетекали от одного к другому.

«За какой-то миг я передал ему все, что знал, научил всему, что умел сам. И теперь мне пора…»— успел подумать старик, прежде чем время растворило его, отправив нетленную часть его души в мир вечного покоя. А молодой мужчина в это время, упершись рукой о бордюр бассейна, одним рывком перепрыгнул через него.

Человек выпрямился, вспоминая, что с ним произошло. Он боялся коснуться своего лица, боялся ощутить под своими пальцами страшные раны. Но желание знать пересилило страх. Он подошел к барьеру бассейна и склонился над ним.

Оттуда, со ставшей вновь неподвижной зеркальной поверхности на него смотрел молодой мужчина неопределенного возраста, которому можно было дать и двадцать и тридцать лет. На гладкой коже лица не отражалось никаких эмоций, хотя в душе у него бушевала настоящая буря. И только глаза выдавали все те чувства, которые захлестывали человека.

Ивар выловил на поверхности бассейна капюшон жреца, немного отошел в сторону и стал его внимательно рассматривать, не торопясь водрузить на свою голову, чтобы стать на всю оставшуюся жизнь Хатроном – жрецом Смерти.

Десять лет назад он не был рабом. Молодой, широкоплечий, статный, Ивар был одним из лучших воинов своего племени, где мужская доблесть ценилась превыше всего. Своей храбростью и физической силой он заслужил уважение соплеменников и многие из них считали, что он может со временем заменить их вождя. Об этом говорили в открытую. И их предводителю тоже стало известно об этом. Он был еще не стар и не хотел уступать свое место сопернику.

Однажды недоброжелатели, льстя его самолюбию, напоили Ивара до потери сознания и тайком отвезли его на побережье, где продали в рабство купцам из далекой Верендии – континента, со всех сторон окруженного морскими просторами.

Ивар попал в торговую столицу Верендии, в город Муэс. Здесь его и купил Гинто. Сначала толстяк хотел, чтобы он прислуживал на вилле. Но раб, привезенный из-за моря, не знал языка и не хотел понимать, что его хозяин очень добрый человек. Все попытки Гинто добиться взаимопонимания Ивар решительно отвергал. Его испепеляющий взгляд, полный ненависти пугал коротышку и, в конце концов, он отказался от своих намерений, сделав из чужеземца дровосека.

Ивар не шел на сближение и с рабами, презирая их за покорность судьбе, за их желания, ограничивающиеся мечтою о добром хозяине и спокойной сытой жизне. Из них только вспыльчивый и непоседливый Каил был удостоен дружеского расположения, но и его он не считал равным себе.

Рабыни и служанки были благосклонны к белокурому красавцу. И он снисходил до них, одаривая их мужскими ласками. И лишь одна гордячка Лития, восемнадцатилетняя глупышка позволяла себе отвергать его предложения познать с ним радости жизни.
Ивар усмехнулся, вспоминая выражение ее лица при этом. Надо же, девчонка-рабыня и такая высокомерная, полная презрения! Раб ей не пара! Что ж, наверное, она сейчас развлекает кого-нибудь из гостей “добряка” Гинто...

Ужасная боль, которую он испытал от клыков собачьей своры, вновь пронзила его, прервав воспоминания. Когда боль прошла, Ивар коснулся одной рукой своей щеки и почувствовал под пальцами кости челюсти, лишенные мышц и кожи. Взглянув на свои руки, он увидел, что на них стали проявляться следы собачьих укусов, кожа повисла лохмотьями, сквозь окровавленное мясо проглядывали голые кости. Неужели его тело опять превратится в бесформенную тушу мяса, истерзанную собаками – людоедами?! Мужчина в ярости заскрежетал зубами.

— О боги,— взревел Ивар, потрясая в воздухе кулаками. – Будь проклят этот мир! Да обрушится небо на эту грешную землю!

Когда молодой мужчина изрек проклятия, на бассейном времени образовался темный энергетический смерч, который затем превратился в большое облако, быстро сжавшееся до размера яблока. Затем произошел взрыв, в результате которого образовался мощный черный луч, устремившийся ввысь, туда, где из божественной энергии сплетались судьбы племен и народов Верендии. Еще на один шаг Верендия приблизилась к своему концу.

Ивар медленно опустился на пол и растянулся на нем, выпустив из рук капюшон. Казалось в крик ушли все его силы.

И в это время раздался насмешливый мужской голос:

— Тебе не нравится, каким становится твое тело?

Ивар приподнялся, опираясь на окровавленные руки, и огляделся по сторонам. Неподалеку он увидел темный силуэт, которому, повидимому и принадлежал этот голос.

— Ты хочешь знать, кто я?— там, где на лице силуэта полагалось быть рту, блеснуло несколько искорок.

— Да!

— Я тот, с кем ты должен слиться воедино, чтобы стать на многие годы полноправным хозяином всего этого,— по сторонам силуэта образовались темные тени и словно крылья гигантской черной птицы, распростерлись в стороны, указывая на храмовый зал и его обстановку.— Я вечно живой Хатрон, который время от времени вселяется в новое тело, выбирая наиболее подходящее.

— Значит, это ты устроил травлю меня собаками?

— Не совсем, мой друг. Я только использовал человеческое желание наслаждаться страданиями себе подобных.

— Неужели тебе нравится это?— Ивар вытянул вперед окровавленные ладони, лишенные кожи.

— Твое тело станет прежним, как до битвы с собаками, как только мы сольемся с тобой в одно целое.

— Какова будет плата за это? Ты станешь мной?

— Нет, мы только будем пользоваться одним телом. И не будем слишком зависеть друг от друга.

— Почему бы тебе не убить меня и обладать моим телом одному?

— Хорошее предложение. Я так и делал до тебя и твоего предшественника. Но видишь ли, за сотни лет я так устал заниматься скушными житейскими делами, что решил взвалить их на того, кому это не успело надоесть. И Ваули меня не подвел. Ему это настолько нравилось, что в последние годы он даже возомнил, что может обходиться без меня. Мы с ним не общались несколько месяцев, и я решил, что пора найти другого компаньона, и выбрал тебя.

— Почему именно меня?

— Ты очень упрямый, и я надеюсь, что мне с тобой не будет скучно.

— Кто из нас будет главным?— Ивар замер в ожидании ответа. Даже став рабом, он не признавал над собой ничьей власти.

— В житейских делах, как я уже тебе говорил, главным будешь ты. Разговаривать же с богами я буду сам. Устраивают ли тебя эти условия?

— Вполне,— Ивару понравилось такое разделение обязанностей.

Едва он успел дать свое согласие, как дух Хатрона вошел в его тело и растворился в его сознании.

— Теперь мы одно целое. И нужно заняться делами,— сказал Хатрон-Ивар, прислушиваясь к своим словам как бы со стороны.

Потом он осмотрел свое тело. На нем не осталось никаких следов от собачьих зубов. Ивар почувствовал, как в мускулы вернулась сила. Правой рукой он провел по щеке и ощутил, что кожа, прикрывающая его зубы, стала упругой и гладкой. Улыбнувшись этому открытию, жрец вновь опустил глаза вниз.

— Надо же,— произнес он удивленно,— я совсем голый!

Ивар осмотрелся и заметил лежащую на полу одежду Ваули – она оказались ему впору, хотя старик был ниже его ростом и не имел такой внушительной комплекции. Стряхнув с одежды невидимую пыль, мужчина поднял тканевый колпак и одел его – у храма появился новый жрец со старым именем  — Хатрон.

Хатрон-Ивар отправился к двери, ведущей во внутренние покои, когда почувствовал, что в храм кто-то вошел. Оглянувшись, он увидел Айтри Антильи, которого Хатрон хорошо знал. Это был один из немногих посетителей храма, которые приходили сюда не только для того, чтобы попросить помощи у сородичей, находящихся в стране предков, но и вымолить у богов загробного мира милостей для своих умерших родственников. Антильи молился за своего непутевого отца и страдалицу мать. Знал его и Ивар – тридцатилетний разорившийся аристорат часто бывал на вилле Гинто, чтобы сыграть в кости с его гостями и пополнить свой тощий кошелек выигранными деньгами.

Отец Айтри был азартным человеком и игра в кости разорила его. Чтобы оплатить проигрыши ему пришлось заложить родовой дворец и виллу за городом. Отыграться он не сумел. Дворец и вилла были проданы за долги вместе с мебелью, вещами и рабами. После себя жене и сыну он ничего не оставил. Их спасло только то, что мать Айтри получила в наследство от тети небольшой особняк в квартале ткачей и значительную для разорившихся людей сумму денег. В этот особняк они и переселились с его нянькой и старым рабом-привратником. Но мать не намного пережила мужа, оставив юного Айтри одного.

Повзрослев, Айтри пытался вернуть себе положение в обществе, но безуспешно. Перед юношей открытым оставался только один путь – за стол игроков в кости. И он пошел по нему. Но, помня печальную историю отца, Айтри никогда не ставил на кон слишком много или последние деньги. Везение и неудачи чередовались в его игре, не позволяя разбогатеть, но и не давая впасть в крайнюю бедность. Изменить ситуацию Антильи попытался пять лет назад, заочно женившись через доверенного человека на богатой антийской аристократке. Но на его беду, на купеческий караван, с которым из родного города ехала его молодая жена, напали грабители и о дальнейшей ее судьбе ничего не было известно. Тетка же девушки добилась признания заочного брака не действительным и отказалась выплатить Антильи крупную денежную сумму, предназначавшуюся в приданное.

В последнее время Антильи перестали принимать в аристократических домах – кто-то пустил слух, что он мошенничает, играя в кости. Айтри пришлось постоянно ездить на виллу толстяка Гинто, где во всем – и в игре и в развлечениях – никто не беспокоился о соблюдении приличий и где не действовали никакие правила. Гинто пытался сделать его одним из участников своих оргий, и Антильи приходилось прилагать большие усилия для того, чтобы ограничиться только игрой в кости.

Во время этих приездов Айтри всегда старался выкроить время, чтобы помолиться за свою страдалицу – мать и попросить у не прощения за свою не слишком праведную жизнь. А сегодня вечером он приехал специально в храм. Вот уже несколько дней его мучили кошмары, в которых он видел мучения своей матери, в отчаянии звавшей его к себе. Чтобы задобрить богов подземного мира и облегчить ее страдания, Айтри принес с собой единственную ценную вещь, сохранившуюся с того времени, когда Антильи были богаты, — подаренный ему массивный золотой браслет. Он решил, что спокойствие матери в том мире стоит этого пожертвования.

В последний раз взлянув на браслет – воспоминание о былом величии Антильи, Айтри положил свой подарок богам на край алтаря — бассейна. Как только золотое украшение коснулось его, над бассейном стал клубиться дымок, который, поднявшись немного вверх, словно фонтан, начал стелиться вниз, но, не пересекая незримую стену, созданную кровавыми рубинами, встроенными в бордюр бассейна. Дымок превратился в туман, внутри которого возник белесый сгусток, начавший приобретать очертания человеческого силуэта.

Зачарованный Айтри наблюдал за этим явлением. Внутри у него все похолодело, а сердце учащенно забилось. Он заметил, как туман внутри человеческой фигуры уплотнился, и ее лицо стало лицом матери, таким, каким оно было при жизни. Ее глаза излучали одновременно ласку и грусть, тоску и радость от встречи с сыном. Айтри инстинктивно подался вперед и даже протянул руки навстречу матери. Белесая фигура рванулась к нему и натолкнулась на невидимую преграду. Лицо женщины исказила гримаса отчаяния и боли, из глаз поплыли два облачка слез, которые медленно растаяли, растворились в окружающем фигуру легком тумане.

— Ма-ма,— простонал Айтри, вставший у алтаря и тоже ощутивший незримую стену, отделявшую его от туманной женщины. – Мама, как ты?..

Женщина что-то пыталась сказать, но не могла – ее очерченный молочно-белыми полосками рот открывался и закрывался, не издавая ни звука. На лице отражались страдания и скорбь. Фигура стала таять, а вскоре исчез и туман над алтарем. Все произошло в течение считанных минут, но Айтри это показалось вечностью. Силы покинули его, и он в изнеможении опустился на пол. Лицо его было мокрым от слез, продолжавших струиться из глаз.

От жалости к самому себе у него сжалось сердце. Почувствовав боль, Антильи прижал руку к груди. «Ах ты, жалкий неудачник! — подумал он о себе.— Тебе бы только плакаться…» И тут в очередной раз у него появилось желание все исправить – выиграть, наконец, крупную сумму денег. «У Гинто сегодня собралось много богатых бездельников, которые только и ждут, чтобы проиграть мне свои денежки!.. Надо поторопиться на виллу, пока они еще не слишком пьяны и способны держать в руках игральные кости!»

И тут он почувствовал какую-то тяжесть на руке. Взглянув на свою правую руку, обнаружил на ней тот самый браслет, который только что пожертвовал богам. Айтри попытался снять его, чтобы снова положить его на алтарь, но не смог этого сделать – золотой украшение словно приросло к его коже. Повторив попытку и опять не сумев снять браслет, Антильи растерялся.

— Это тебе мой подарок, сынок,— явственно услышал он ласковый голос матери, каким он его помнил.— Пусть хранит он тебя от всяческих бед и напастей!

Айтри в растерянности взглянул в бассейн времени, но на его зеркальной поверхности ничего не отражалось. «Неужели мне жаль расставаться с этой дорогой безделушкой?— подумал он. – А может быть, боги просто не хотят принимать этот дар?— и тут же успокоил себя – Как только я выиграю много денег, я пожертвую Храму Смерти половину всей суммы!»

Айтри так был погружен в свои переживания, что не замечал ничего вокруг. Не заметил он и жреца, стоявшего у боковой двери и с любопытством наблюдавшего за ним. Когда Антильи покинул храм, какое-то неосознанное желание подтолкнуло Хатрона-Ивара подойти к бассейну времени и еще раз увидеть свое новое лицо. Жрец положил свои сильные руки на край высокого бордюра и заглянул внутрь.

— Ты хочешь отомстить за свои страдания этим жалким людишкам?— услышал Ивар голос свого второго «я».

— Разве мы не одно целое?— удивился он, вглядываясь в глубь бассейна.

— Пока еще нет,— услышал он в своей голове ответ.— В тебе слишком много от мира плотских радостей и страданий. Нужно от этого избавляться, мой друг!

— Как?!

— Начнем с того, что ты должен почувствовать преимущества своего нынешнего положения. Ты должен осознать свою власть над людьми и над всем, что для них имеет цену.

— Разве я могу сделать что-нибудь без твоей помощи?!

— Не можешь. Но мы ведь с тобой заключили выгодную сделку, и я выполню свою часть работы – дай волю своей ненависти и я сделаю с твоими врагами, все, что ты пожелаешь!

— Используя магию?

— Магия, прежде всего, – это искусство подчинять чужие страсти и желания своей воле и направлять их в нужное русло. Сейчас я покажу тебе это наглядно. Смотри и желай!

Ивар почувствовал, что Хатрон стал управлять его телом и совершил ладонью несколько круговых движений над поверхностью бассейна, в зеркале которого отразился поселок рабов, расположенный неподалеку от виллы Гинто…

***

Рассказы о травле дровосека собаками, о чем к вечеру стало известно всем, взбудоражили поселок рабов. Закончив к тому времени работу, рабы собирались небольшими группами и обсуждали случившееся.

Ивара не очень-то и любили из-за того, что он слишком явно давал понять, что эти люди не достойны его общества. Даже женщины, с которыми он в свое время делил ложе, помня о мгновениях женского счастья и желая их повторения, злословили по этому поводу. Но то, что произошло в этот день, заставило всех забыть о надменности дровосека.

Мало кто из рабов избежал участи стать игрушкой для развлечений хозяина и его гостей. Кто-то из них переживал это от одного до нескольких раз. Других приводили для забав на виллу в течение многих месяцев, а то и лет. Некоторым из них даже нравилось это. Нравилось сытно поесть и выпить, нравились плотские ласки. Но лишь немногие сумели воспользоваться вниманием к ним хозяина и его гостей, чтобы устроиться в этой жизни получше. У тех, кому не повезло получить доступ к более-менее сытой жизни, воспоминания о пережитом вызывали чувство горечи, зависти к более удачливым и ненависть к Гинто и его друзьям.

Все они жалели девушку, обесчещенную одним из гостей хозяина и в отчаянии покончившую собой, с сожалением говорили об ее приемном отце, последовавшем примеру дочери, и осуждали жениха девушки, оставшегося жить.

Подобное уже не раз случалось с рабами Гинто. И всякий раз после нескольких дней причитаний и сожалений рабы успокаивались и возвращались к прежнему ритму жизни. Но никогда еще никто из них не становился дичью для охотников или собак. Даже наказание рабов, пытавшихся бежать, ограничивалось только жестокой поркой плетью, после которой, пролежав пластом много дней, человек все-таки возвращался к жизни. Травля дровосека собаками напугала обитателей поселка – если такое развлечение понравилось гостям Гинто, не повторится ли это еще раз?! А, зная стремление хозяина превосходить всех в разнообразии и остроте развлечений, можно было не сомневаться, что охота на людей будет включена в число постоянных забав.

Каил, молодой мужчина среднего роста и крепкого телосложения, славившийся своей вспыльчивостью и непокорностью, собрал своих приятелей за поселком под скирдой свеже высушенного сена.

— Если мы сегодня не накажем этих мерзавцев, завтра на любого из нас натравят собак. А потом еще и привяжут к столбу в центре поселка, чтобы мы поджарились на солнце за то, что позволили себе сломать ребро одному из псов, которые будут нас терзать,— Каил крепко сжал кулаки и посмотрел на своих друзей.

Они не выдержали его горящего ненавистью взгляда и опустили головы, чтобы не дать ему прочесть в своих глазах растерянность и нежелание ввязываться в то, что он хотел им предложить сделать.

Каил не был наивным человеком и понял их. С этими парнями было весело бражничать и заигрывать с девушками и женщинами. Если он попросит кого-нибудь из них сделать за него работу или подарить единственную рубашку, то любой, не раздумывая, выполнит его просьбу. Но рисковать своими жизнями пусть даже ради правого дела?! Нет, они к этому не готовы. Он с сожалением вздохнул:

— Ладно, не хотите – не надо. Я справлюсь сам,— произнося эти слова, он еще не знал, что можно сделать.

И вдруг в его сознании послышался насмешливый голос Ивара:

—  Ты ведь тоже боишься, как и они!

Видя по-прежнему опущенные головы приятелей, Каил понял, что только он слышит голос погибшего дровосека.

— Если я не прав, докажи обратное – пусть этой ночью боги покарают убийц, зажги огонь мести…

— Я подожгу виллу!— выпалил Каил, чья гордость была задета словами, возникшими в его голове.

Его друзья вздрогнули и обратили на него свои удивленные взгляды:

— Ты хочешь сжечь людей?— вполголоса спросил один из них.

— Я просто хочу, чтобы никто не смел травить нас собаками!— он внимательно всмотрелся в лица приятелей и увидел в них страх. Надо успокоить их, не дать страху овладеть их душами. Иначе кто-нибудь из них в смятении чувств выдаст его кому-нибудь из хозяйских прислужников и тот донесет Гинто.

— Я не хочу их смерти, мы просто немного попугаем, чтобы они хоть какое-то время не навещали Гинто и не издевались над рабами,— Каил сделал ударение на слове «мы», решив, что надо заставить парней помочь ему.

— А если пожар не удастся сразу потушить,— засомневался один из друзей.

— Мы не будем подпирать двери комнат, и все смогут вовремя выбежать во двор виллы,— успокоил его Каил, сам не веря своим словам. Ему было безразлично, спасутся ли хозяин и его гости. К тому же он чувствовал, что и приятели тоже не пожалеют, если все они сгорят в пламени пожара. Страх за собственные жизни – вот причина их сомнений и нерешительности.

— Если так, то я согласен тебе помочь,— решился один из парней. И тут же и остальные заулыбались в знак поддержки такого плана.

— Отлично придумал!— подбодрил Каила голос Ивара. – Я помогу, чтобы никто не ушел от расплаты…

Каил, пришедший к выводу, что голос в голове – это слуховые галлюцинации, вызванные вчерашней попойкой, не стал придавать особое значение этим словам.

— Соберемся под утра, когда на вилле все уснут. Я знаю, где хранится ключ от черного входа. Через кухню мы проберемся на второй и третий этажи виллы, где находятся комнаты для гостей,— объявил он приятелям.

И они для предосторожности, чтобы меньше привлекать к себе внимания, разбрелись по одному в разные стороны…

Один из самых богатых людей в Муэсе толстяк Гинто пользовался славой хлебосольного хозяина, готового доставить гостям все мыслимые и немыслимые удовольствия. На его загородной усадьбе, стоявшей в стороне от вилл остальных богачей, регулярно собирались поразвлечься отпрыски знатных городских фамилий. Здесь они могли проявлять свои самые низменные чувства и не бояться ни огласки, ни осуждения.

Гинто, обходясь без философских теорий, практиковал полную свободу плотской любви во всех ее проявлениях. И не слишком обремененные моралью мужчины и женщины находили у него на вилле радушный прием и возможность предаваться всем возможным порокам. К их услугам были столы для игры в кости и все, что имелось на вилле – от комнатной мебели до рабов обоего пола и всех возрастов.

Хозяин – полный, с объемным брюшком мужчина небольшого роста лет сорока пяти, не слишком расстроился, когда ему сообщили обо всем, что произошло на лесной поляне. Одним непокорным рабом меньше – спокойней жить.

Увидев еще издали Райто с приятелями, Гинто придал своему лицу выражение слащавого радушия. Его маленькие глазки под белесыми бровями стали казаться еще меньше, когда мясистые губы растянулись в улыбке, приподняв толстые щеки вверх. Пригладив небрежным жестом редкие волосы на лысеющей голове, он раскинул в стороны короткие полные ручки и пошел навстречу гостям:

— Райто, дружище, как я рад опять видеть тебя!

— Добрый друг, мы все просто счастливы снова оказаться в твоем гостеприимном доме!— долговязый Райто вынужден был наклониться, чтобы прижать коротышку к себе и похлопать его по спине.

— Все здесь,— Гинто повел рукой перед собой,— к твоим услугам! Дорогие друзья, все мое – ваше! Развлекайтесь в свое удовольствие.

— К сожалению, некоторые твои рабы думают иначе,— не удержался пожаловаться гость, вспомнив про любимую собаку.

— Виновный будет сурово наказан,— толстяк решил притвориться, что не знает, чем закончилась схватка дровосека с собаками.

— Спасибо, добрейший Гинто, но мою любимую собаку не оживить,— молодой аристократ догадался, что хозяин прекрасно уже осведомлен, о чем идет речь.

— Не расстраивайся, дорогой. Моя лучшая сука недавно ощенилась. Я подарю тебе парочку замечательных щенков. А этот перстень...— толстяк поднял вверх руку с перстнем, зажатым между двумя мясистыми пальцами, и сделал многозначительную паузу,— я дарю своему лучшему другу, моему дорогому Райто!

Все, кто был рядом, заулыбались и дружно захлопали в ладоши.

— Спасибо, не откажусь,— сказал Райто, чей голос был приглушен аплодисментами.

— Ну и прекрасно! А теперь прочь все заботы! Будем только наслаждаться жизнью...

— Отличная мысль,— поддержал его один из приехавших, предчувствуя развлечения и обильную, изысканную пищу.

Гинто был доволен – теперь он был уверен, что ему удастся приручить племянника правителя. И для этого не требуется больших расходов – подаренный перстень был всего лишь подделкой, хотя и одной из лучших, выполненных по заказу Гинто искусным муэсским ювелиром.

Гостей провели в пиршеский зал на втором этаже. Столы перед гостями ломились от изобилия угощений: горы мяса и фруктов. То и дело рабы наполняли пустеющие кубки вином или жидким хмельным медом. Чем больше гости пьянели, тем меньше обращали внимания на кулинарные изыски поваров Гинто. Сытая плоть жаждала иных развлечений.

После нескольких выпитых кубков вина, когда гости немного захмелели и начали забывать, какие они важные персоны, двери распахнулись, и в зал впорхнула стайка разряженных женщин. За ними танцующей походкой вошли несколько полуодетых смазливых мужчин и юношей. Это были постоянно приглашаемые на виллу самые дорогие муэсские проститутки и мальчики по вызову. Они быстро разбрелись по залу, пристроившись к пирующим. Следом появились рабы – молодые женщины и девушки, несколько юношей и мальчиков для развлечений. Большая часть из них уже не раз привлекалась для забавы гостей, многих из которых они знали. Но были среди рабов и новички. Первые уже знали к кому идти, вторых поманили пальцем или приказали подойти.

Хмель снимал для гостей все ограничения, диктуемые не слишком строгой моралью, царящей в высших слоях муэсского общества. Один из перевозбудившихся гостей, сбросив с себя остатки одежды, придавил собой хрупкую девушку, и ритмично двигался, издавая сладострастные стоны. А неподалеку двое перепивших молодых аристократов спали, миролюбиво обнимая не первой свежести гулящую женщину, такую же пьяную, как они сами.

На другом конце зала долговязый Райто целовал и тискал одной рукой пышную грудь полулежащей на диване красавицы, над которой нависал, как коршун, а другой, отведенной назад, гладил обнаженную курчавую грудь своего приятеля.

Но большую часть гостей Гинто, привыкшую к обильным возлияниям, не так-то просто было споить. Насмехаясь над своими приятелями, более слабыми на голову и с более быстро возбудимой плотью, они поднимали свои пустеющие кубки над столом, чтобы наполнить их вновь, и, лениво закусывая, пощипывали, поглаживали развратных женщин, смазливых юношей и обслуживающих их рабов и рабынь.

Гинто стремился удовлетворить самые разнообразные вкусы и желания своих не обремененных добродетелью гостей. Некоторые вскоре отправились с выбранными ими женщинами или мужчинами в соседние комнаты, служившие спальными покоями для гостей, обычно остающихся здесь до утра или даже на несколько дней.

Хозяин был благодушен – гости были всем довольны. Само осознание этого возбуждало его сильнее вина. Одно его огорчало – неудача с Айтри. «Кто бы мог подумать, что этот разорившийся аристократ окажется столь неуступчивым. Он отказался от моих денег, да еще и посмел скорчить презрительную гримасу. Ну, ничего, он еще об этом пожалеет, когда проест остатки наследства своих благородных родителей и ему придется своим трудом зарабатывать на жизнь. Тогда он вспомнит великодушного Гинто и приползет ко мне на коленях, чтобы я его накормил и обогрел»,— представив Айтри валяющегося у его ног, Гинто самодовольно заурчал и больно сжал грудь полуголой пьяной девицы, привалившейся к нему. Она вскрикнула, уставившись на него ничего не понимающим взглядом.

— Все хорошо, милая,— Гинто легонько похлопал ее по щеке и, сняв со своего короткого и толстого пальца один из дешевых перстней, которые он одевал специально, чтобы раздаривать своим любовницам и любовникам, сунул его в руку девицы.

Слуги принесли новые кувшины с вином и чаши с хмельным медом. Но общее веселье закончилось, уступив место развлечениям в узком кругу, когда никто никого уже не слушал, думая только о своем удовольствии. В пиршеском зале и комнатах для гостей сладострастные стоны переплетались со звонким храпом и смехом.

Гинто крепко прижимал к себе полуодетую молодую женщину, а у его ног полулежал смазливый юноша, уже успевший опьянеть от выпитого вина. Толстяк знаком подозвал своего управителя, командовавшего слугами и рабами.

— Ланар, я почему-то не вижу здесь Литию. Уж не для себя ли ты ее бережешь, плутишка?!— и Гинто добродушно рассмеялся.

— Нет, господин, просто я хотел сохранить ее для вас.

— Хорошо. Тогда время пришло. Пусть ее приведут ко мне.

— Как прикажете, хозяин.

Слуга ушел выполнять приказание, а толстяк, много пивший, но при этом сохранявший здравым рассудок, рассеянным взглядом окинув пирующих, решил, что самое время подумать и о себе. Как только молодую рабыню приведут, они вчетвером отправятся в хозяйские апартаменты. Представляя, как они будут развлекаться, Гинто от предвкушения удовольствий причмокнул губами, сглатывая слюну, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. В такой расслабленной позе он пробыл некоторое время, пока не почувствовал что-то неладное. Так и есть – его женщина, прижимавшаяся к нему, уже строила глазки одному из гостей напротив, а юноша пытался ухватить за руку проходившего мимо аристократа.

— Эй, вы, ну-ка не шалить,— стараясь не показать своего раздражения, сказал он негромко и слегка хлопнул женщину по ляжке, а на спину юноши поставил ногу. И тут Гинто заметил только что вошедшего опоздавшего гостя – Антильи.

— Айтри, красавчик, идем к нам, повеселимся! — закричал Гинто, ставя на стол полупустой кубок с вином.

Антильи приподнял правую руку в приветствии и осмотрелся. Его зоркий взгляд не обнаружил ни одного сколько-нибудь трезвого человека. Похоже, сегодня он опоздал и ему уже не удастся сыграть в кости и пополнить свой кошелек. И тут его внимание привлекла молодая рабыня, которую слуги только что втолкнули в зал. Это была девушка лет восемнадцати с открытым лицом и расширившимися от ужаса глазами. На ней было лишь полупрозрачное платье с большим вырезом, не скрывающим ее нежные груди.

— Айтри, я дарю ее тебе,— прокричал Гинто, спьяну не успев осмыслить до конца свое предложение.

Окинув взглядом веселящихся гуляк и рукой, прижатой к сердцу, поблагодарив хозяина за подарок, Антильи, обхватив девушку за талию, счел за лучшее уединиться, пока здесь не началась неуправляемая ночная оргия.

— Зачем я отдал ее ему? – спросил Гинто сам себя, когда Айтри исчез вместе с Литией.— Наверное, выпил больше, чем нужно, старый дурак, — решил он и, пошатываясь, встал, опираясь о плечо проститутки и беря за руку пьяного юношу. Последний с трудом держался на ногах, так что толстяку пришлось силой тащить его за собой.

— Идем к себе, мои друзья,— забормотал коротышка, направляясь к боковой двери в свои личные комнаты. – Мы здесь больше никому не нужны.

В своих покоях Гинто позволил своим любовникам на эту ночь раздеть себя полностью и уложить в мягкую постель. Когда и они, скинув с себя остатки одежды, легли рядом с ним, он милостиво позволил им целовать и гладить себя.

Айтри вышел в коридор, потом по лестнице поднялся на третий этаж, таща за собой упирающуюся девушку. Желая найти свободную комнату для уединения, поочередно толкнув несколько дверей и обнаружив, что они заперты, он направился в боковое крыло виллы. Но и здесь все комнаты оказались либо закрыты (постоянным гостям хозяин заранее давал ключи от комнат) либо заняты. Пришлось спуститься вниз по «черной» лестнице. На втором этаже пристройки он сразу же обнаружил незапертую комнату для хранения белья, где имелась деревянная кушетка, на которой аккуратно были сложены шерстяные одеяла, предназначенные для чистки. Рядом лежал ворох не стиранного постельного белья. Втолкнув в комнату рабыню, Айтри вошел сам и запер за собой дверь на прочную защелку. После это он решил рассмотреть повнимательнее ту, с которой собирался провести эту ночь.

— Как тебя зовут? – Айтри приподнял подбородок девушки и посмотрел ей в глаза.

— Лития, — прошептала она еле слышно, с трудом переводя дыхание.

— Ты девственница? – спросил он, не считая нужным деликатничать с рабыней.

Она смутилась, отвела его руку в сторону и отступила на шаг назад.

— Значит я прав, — усмехнулся довольный Айтри. – Но это легко исправить. Этим мы сейчас и займемся.

Он резко наклонился, подхватил ее на руки и понес к узкой кровати. Лития пыталась сопротивляться, но он крепко прижимал ее к себе. Мужчина осторожно лег со своей ношей и, придавив тело девушки своим и сжав ее плечи локтями, слегка коснулся ее губ. Лития их крепко сжимала, отворачивая лицо от мужчины. Айтри обхватил ее лицо руками и стал нежно касаться его своими губами.

Кровь бурлила в его жилах, поднимая с самого днища его чувственности обжигающее желание. Его плоть напряглась. Но он заставил себя сдерживаться, пожелав добиться взаимности от этой дикарки. В постели он не забывал о том, чтобы доставить удовольствие и своей женщине.

Айтри, немного приподнявшись на локтях, ослабил свою железную хватку. Его губы коснулись ямки у шеи и устремились к полуобнаженной груди. Он был необычайно нежен с рабыней, удивляясь самому себе.

«Почему мне так хочется влюбить в себя эту девчонку – рабыню — мою собственность на всю эту ночь? Почему я хочу, чтобы и ей было хорошо со мной? Лишь для того, чтобы остаться в ее памяти мужчиной, который сумел доставить ей наслаждение? Наверное, это так. Извечное желание самца удовлетворить свою самку…»

Лития знала, что когда-нибудь будет принадлежать мужчине. Еще тогда, когда была подростком, наивно мечтавшим о большой любви. А какой будет первая близость с мужчиной – осторожно деликатной или грубой? Об этом она много думала. Лития этого очень боялась, хотя умом понимала всю неизбежность. Быть может, богам надоели ее страхи, и они решили избавить от неопределенности, бросив ее в постель к чужому мужчине. И вот теперь не муж, а хозяйский гость терзает ее тело в комнате для грязного белья.

Не сила мужских мускул, а нежные губы и горячий язык заставили девушку подчиниться. Он разбудил дремавшую чувственность девушки, и скоро ей пришлось сдерживаться от желания ответить на его ласки. И все-таки она не удержалась и положила свои руки на его потную и горячую спину и крепко прижала их, полнее почувствовав жар его тела. Губы ее давно разжались, приняв его настойчивый обжигающий язык.

Он своего все-таки добился – они вместе достигли пика блаженства, и сладострастный стон одновременно вырвался из уст обоих... Еще раз поцеловав Литию в губы, Айтри лег рядом, прижав ее тело к себе, и быстро уснул. Она же еще некоторое время лежала в сладостном оцепенении с открытыми глазами, пока усталость не взяла свое.

Когда Каил и его приятели проникли на виллу, на горизонте уже замаячил рассвет. Но гости хозяина только недавно, наконец-то, угомонились. И теперь только храп, доносившийся из-за дверей нескольких комнат, нарушал тишину.

Стараясь идти бесшумно, рабы, разделившись, пробрались на второй и третий этажи. С собой они принесли большие глиняные кувшины с растительным маслом, взятые на кухне, и несколько охапок рваного тряпья, изъятого из кладовки. Ни Каил, ни его приятели заранее даже не подумали о том, как и с помощью чего они устроят пожар. Но, видно, боги были разгневаны поведением Гинто и его друзей – рабы нашли необходимое на самой вилле, словно кто-то специально все приготовил для них. Они лили масло тонкой струйкой от двери к двери и кидали тряпье в маслянистые лужицы.

Никто из товарищей Каила уже не задавался вопросом – уцелеет ли кто-нибудь в пламени пожара, который они разожгут. И вообще у них не возникало никаких мыслей — в их головах свила гнездо пустота и какая-то неведомая сила управляла их действиями. «Надо вытащить из комнат наших, которых заставили развлекать гостей», успел подумать Каил, прежде чем впал в тоже состояние апатии и механических действий по подготовке поджога виллы.

Когда маслянистые дорожки с этажей соединились на лестничной площадке первого этажа с противоположной кухне стороны у двери, ведущей в роскошный сад, Каил вытащил из каменного гнезда горящий факел, который слуги забыли потушить, и бросил его в маслянистую лужицу перед собой. Она мгновенно воспламенилась, и огненный ручеек устремился вверх. На следующей лестничной площадке он раздвоился. Одна огненная струйка потекла по коридору второго этажа, а вторая – по лестнице стала взбираться на верхний этаж.

Когда вилла загорелась, рабы в поселке уже проснулись, готовясь к началу нового трудового дня. Увидев пожар, старший надсмотрщик застучал в железный круг, повешенный на столбе в центре поселка. Рабы, на ходу хватая кожаные ведра и деревянные лопаты, стали сбегаться во двор виллы. Но никто не торопился тушить пожар, питая в душе глубокую ненависть к распутному хозяину и его гостям. Повесившаяся девушка, бесследно исчезнувший ее отец и дровосек, затравленный собаками, – это лишь несколько жертв развратной и разгульной их жизни. Почти у каждого из рабов были собственные причины ненавидеть этих знатных развратников и негодяев. И, чувствуя это настроение, напуганные надсмотрщики попрятались.

— Что же вы стоите, хотите, чтобы они снова насиловали вас и издевались на вами?!— закричал выбравшийся с виллы Каил, решивший разжечь ненависть рабов и превратить ее в пламя гнева.— Сено, несите сено!

— Пусть веселей горит гнездо разврата,— крикнул кто-то.

И толпа ожила. Рабы бросились к скирде душистого сена, недавно заготовленного для скота. И началась суета. Они сновали от стога к вилле и обратно. Никто не кричал, не переговаривался с другими. Все были сосредоточенны и молчаливы, занятые важным делом. Казалось, кто-то незримый управлял их мыслями и поступками. Никто не хотел думать о возможных для рабов последствиях. Всех объединяло одно желание наказать своих мучителей. Даже дети были охвачены этим настроением, стараясь не отставать от взрослых.

Гинто первым почувствовал неладное. Оттолкнув в стороны девушку и юношу, он сел на широкой постели и осмотрелся. Едкий запах дыма ударил ему в нос.

— Эй, вы, засони, вставайте,— грубо толкнул своих любовников, которые вскочили в постели, еще не успев проснуться.

— Идите, посмотрите, что там случилось! Да поживей.

Пока девушка, смущаясь, второпях одевалась, юноша начал дергать дверь.

— Что ты такой слабосильный?!— толстяк отшвырнул любовника в сторону и с силой толкнул дверь, но она не поддалась.

Гинто разбежался и ударил дверь плечом. – Тот же результат.

— Нас закрыли снаружи!— закричала испуганная девушка, тоже почувствовавшая запах гари.

В это время сквозь треск горящего дерева, слышимый из коридора, донеслись душераздирающие крики мужчин и женщин, заживо горящих в пиршеском зале и комнатах уже объятых огнем.

— Мама,— закричала девушка и бросилась к окну. И в тот же миг увидела, как снизу поднялись столбы огня. И девушка отпрянула назад.

— Давайте попробуем вместе,— распорядился Гинто. И двое голых мужчин и полуодетая женщина с разбегу ударили плечами в дверь. Но она только жалобно скрипнула – какая-то неведомая сила держала дверь запертой с той стороны.

Гинто быстро окинул комнату взглядом и схватил низенький столик, уставленный легкими закусками. Расписные тарелочки со всем содержимым полетели на пол. Гинто со всей силы ударил по дорогим стеклам окна. Окна разбилось. Но Гинто не смог выглянуть – пламя огня ворвалось в комнату. Запылали дорогие тяжелые занавески. Люди вновь бросились к двери, но тут между ними и дверью рухнул пол, и столбы огня с нижнего этажа устремились вверх. Осознать всю безнадежность своего положения они не смогли – за их спиной возникла стена пламени. Девушка, истошно завизжав, полетела в огонь. Мужчины бросились в сторону. Только тут перепуганный Гинто вспомнил о потайной лестнице, ведущей из его комнаты в подвал, а затем и в сад. Он устремился к стене, за которой она находилась. Но успел только открыть замаскированную дверь, когда пол под ногами начал стремительно рушиться. Гинто прыгнул в дверной проем. В тот же миг все утонуло в море огня…

Во сне Лития увидела себя маленькой девочкой, сладко спящей в кроватке. Ее добродушная пышная кормилица, склонилась над нею, пытаясь разбудить.

— Вставай, моя красавица, солнышко уже проснулось… — и женщина слегка потрясла девочку за плечо.

Литии показалось, что именно это прикосновение разбудило ее. Она открыла глаза. Рядом лежал совершенно голый мужчина. Поскольку кровать была слишком узкой для двоих, он прижимался к ней, по-хозяйски положив руку на ее обнаженное бедро. Она сразу вспомнила, что с ней произошло этой ночью. Айтри был искусным любовником, и ее плоть не устояла, до сих пор храня ощущение сладостной расслабленности. А душа не могла и не хотела мириться с тем, что этот человек овладел ею, как принадлежащей ему вещью.

Лития, стараясь не разбудить мужчину, осторожно сняла его руку со своего бедра и встала с кровати. Ее одежда валялась на полу рядом с его вещами. Она подняла платье и оделась, стараясь не смотреть на тело спящего Айтри, который, оставшись один, во сне перевернулся на спину, раскинув ноги и руки по сторонам. Его мускулистое тело, еще не тронутое жирком солидности, привлекало ее внимание.

«Он попользовался мною, не спрашивая, хочу я этого или нет, а теперь отдыхает в собственное удовольствие! — Лития решительно подошла к спящему и стала его рассматривать. – Ничего особенного – мужчина как мужчина. Самовлюбленный болван!..» Но молодая женщина инстинктивно почувствовала, что не вполне справедлива к этому человеку. Она вспомнила знакомые ей супружеские пары слуг и рабов. Женщины из этих семей, собираясь вместе, могли подолгу жаловаться друг другу на своих мужчин, которые в постели все время куда-то спешат и думают только о себе.

Но Лития не позволила себе предаваться размышлениям. Она решила выбраться отсюда. Молодая женщина подошла к двери, отодвинула засов, открыла дверь и вышла в коридор. Пройдя немного, она сначала почувствовала запах гари, а потом увидела клубы дыма, распространяющиеся по коридору. Через несколько минут послышались приглушенные дверями и стенами крики проснувшихся мужчин и женщин. Ужас пробрался в душу Литии, четко представившей людей, объятых пламенем. Она сделала еще несколько шагов по лестнице на кухню и остановилась. Ничем не объяснимая жалость к Айтри охватила все ее существо. Молодая женщина решительно развернулась и побежала назад. Огонь уже во всю пылал в дальнем конце коридора, но до кладовки грязного белья он еще не успел добраться. Лития, распахнув дверь, вбежала в комнату. Айтри безмятежно спал в том же положении, в котором она его оставила.

— Вставай! – сильно затрясла она его за плечо.

— Что? Что случилось?! – забормотал он, еще не до конца проснувшись.

— Пожар! Скорее одевайся.

— Пожар? – до него никак не доходил смысл этого слова. Он сел на кровати и посмотрел на нее.

— Вилла горит! – еще раз повторила она.

В это время за маленьким окном кладовки послышался сильный треск пересохшего горящего дерева и донеслись леденящие душу крики ужаса заживо горящих людей. Айтри все понял. Он вскочил и стал быстро одеваться, поднимая с пола свои вещи и поглядывая на испуганную Литию, которая, ни о чем не думая, смотрела на него. Айтри улыбнулся и подмигнул ей, полагая, что она любуется его обнаженным телом.

— Идем! – Айтри взял оцепеневшую от страха Литию за руку потянул за собой к двери, которая уже воспламенилась.

Коридор со стороны хозяйских покоев был объят пламенем. Свободным оставался только ведущий на кухню проход, по которому они и побежали. Но, по-видимому, здание горело с нескольких сторон, потому что лестница тоже была объята пламенем. Лития в испуге вскрикнула и попятилась назад.

Айтри сбросил с себя плащ, накинул его на голову Лития, подхватил ее на руки и понес по горящей лестнице. Языки разгорающегося пламени безжалостно лизали ноги Айтри. Но он, стараясь не обращать на это внимание, бежал вниз по лестнице, прижимая к себе Литию.

В кухонной пристройке тоже все горело. «Поджог!» — догадался Айтри. Он опустил на пол Литию, сбросившую с себя плащ и державшую его в руках.

— Выход, должно быть, там?! – не то утверждая, не то просто спрашивая, сказал он и, показав по направлению предполагаемого выхода, пошел вперед, ожидая, что она последует за ним.

Огонь разгорался все сильнее, пожирая все новые и новые части строения. Литии пришлось идти, прижимаясь к Айтри всем телом, чтобы языки пламени не касались ее. Вдруг раздался сильный треск, и горящая балка с потолка рухнула на них. Айтри успел оттолкнуть Литию в сторону. Именно этого мгновения ему не хватило, чтобы самому посторониться, и горящее бревно ударило его по голове. Теряя сознание и падая, он успел увернуться.

Рядом вспыхнуло все, что еще не горело, в том числе и одежда и волосы Айтри. Литию охватила очередная волна ужаса, она громко закричала. Но даже сама с трудом услышала свой голос сквозь треск горящего дерева. С удивлением обнаружив в своих руках скомканный плащ, она бросилась к Айтри. Молодой женщине с трудом удалось сбить с него пламя. Подхватив мужчину под мышки, она, пятясь, потащила его в сторону от горящей балки.

Огонь бушевал во всю. Дверь, ведущая наружу, была объята пламенем, путь назад закрыт стеной огня. Воздух вокруг раскалился до предела, так что невозможно было дышать. Молодая женщина, чтобы дышать, вынуждена была лечь на пол рядом с неподвижно распростертым телом мужчины. Когда рядом упала очередная балка, Лития инстинктивно прикрыло его собой. Она уже прощалась с жизнью.

И тут женщина почувствовала что-то необычное. Ее взгляд упал на руку мужчины – его золотой браслет светился небесно-голубым светом, распространяя вокруг спасительную прохладу. Лития слышала рассказы о магах и волшебных предметах, но никогда до этого не сталкивалась с ними. Она, словно кто-то подтолкнул ее под локоть, коснулась рукой браслета. И сразу же вокруг все изменилось. Ей показалось, что время остановилось. Языки пламени неподвижно застыли, установилась мертвая тишина. В голове молодой женщины чей-то ласковый голос прошептал: «Это твой шанс спастись. Действуй, доченька!»

Лития вышла из оцепенения безнадежности и, приподнявшись, ухватилась за одежду Айтри. Ей с большим трудом удалось дотащить тяжелое тело мужчины до выхода и выбраться в узкий дворик, отделявший кухонную пристройку виллы от огорода, где выращивались разнообразные овощи. Как только они оказались снаружи, огонь возобновил свою буйную трапезу, с треском пожирая все, что могло гореть. Молодая женщина взглянула на браслет – он снова превратился в обычную драгоценную безделушку, ничем не выдавая своих магических свойств.

Вопли людей из горящей виллы уже не раздавались. Но зато слышны были крики ликующих рабов на парадном дворе. И Лития предпочла за лучшее оттащить мужчину подальше от горевшей виллы.

На свежем воздухе Айтри пришел в себя. Лицо покрылось огромными красными волдырями, опухло, и вся кожа горела, как в огне, глаза ничего не видели. И лишь опираясь о плечи Литии, ставшей его глазами, он мог куда-то идти. Слыша дикие вопли рабов, празднующих смерть хозяина и его гостей, Айтри все понял.

Необходимо отсюда поскорее убираться, пока рабы не обнаружили, что один из ненавистных им гостей Гинто все еще жив. Без Литии он был беспомощен. Но почему она должна помогать ему? Она, которой он всего лишь попользовался этой ночью. Она итак много для него сделала, вытащив его бездыханное тело из огня, где он мог запросто сгореть заживо. Он не мог слишком много требовать от девушки, с которой поступил не по совести и чьи собратья праздновали сейчас победу.

Но все же решился ее попросить:

— Лития, выведи меня, пожалуйста, на дорогу на Муэс. А дальше я смогу идти сам.

— Пока ты был без сознания, я уже ходила в ту сторону. Туда нельзя, там Каил поставил людей следить за дорогой. Пойдем в хижину колдуньи Кайги. Хотя ее все боятся и никто не любит, она женщина не злая. Она посмотрит твои ожоги, и у нее ты сможешь переждать, пока все это кончится.

Молодая женщина взяла Айтри за руку и повела по едва заметной тропинке, ведущей в редкую рощицу в отдалении от виллы. Чувствуя тепло его ладони, Лития представила, что это мог бы быть ее муж, которого она могла бы любить и который отвечал бы ей взаимностью. И тут же упрекнула себя за эти мысли, а главное за то, что позволила проявиться симпатии к мужчине, который лишил ее девственности и не удосужился даже сказать свое имя. Но бросить беспомощного человека, жизни которого угрожала опасность, она тоже не могла.

Вскоре они были посередине большой поляны у огромного дерева. Под его кроной, прилепившись к стволу, стояла небольшая деревянная хижина.

— Кайги, Кайги!— позвала Лития старуху.

Колдунья появилась на пороге своего дома и недовольно спросила:

— Чего тебе нужно, Лития? Зачем ты привела в мой дом этого господина?

— Он сильно обгорел и ему нужна твоя помощь.

— Пусть я стану кормом для рыб (любимая присказка колдуньи), если не этот господин лишил тебя девичьей чести этой ночью!

— Ему нужна помощь, Кайги!— молодая женщина, смутившись, сделала вид, что не расслышала старуху.

— Больно ты жалостливая, Лития! Я бы на твоем месте позвала бы сюда Каила с его дружками и лишила бы его той штуковины, которой он обесчестил тебя!

Айтри, если бы мог, то побледнел. Этот разговор был ему неприятен. Он развернулся и пошел в противоположную сторону, как раз по направлению к догорающей вилле. Он прошел метров сто, прежде чем Лития смогла справиться с обуревавшими ее противоречивыми чувствами и побежала ему вдогонку. Она не знала, как его окликнуть, потому что он не сказал, как его зовут.

— Подожди, — она ухватила Айтри за руку, пытаясь остановить.

— Оставь меня, пожалуйста, в покое…

— Нельзя туда идти. Они тебя убьют.

— Тебе-то какое до этого дело?! Чего ты прицепилась ко мне?!

Она отпустила его руку и осталась стоять, когда он пошел дальше. Она и сама не знала, почему возилась с этим, по сути, чужим для нее человеком.

Айтри не заметил впереди себя неглубокую яму, вырытую старухой для мусора и кухонных отходов, и угодил в нее.

— Разрази меня гром!— выругался он, почувствовав, что вывихнул ногу.

Мужчина попытался встать и идти, но не смог – острая боль в ноге остановила его. Айтри сделал новую попытку. С трудом сохраняя равновесие, встал на здоровую ногу и попытался прыгать на одной ноге. Не видя ничего перед собой, наткнулся на ствол небольшого деревца и упал. Потом безрезультатно попытался подняться еще раз и сел на землю, подхватив поврежденную ногу под коленку.

— Эй, ты! – окликнула его Кайги,– сиди спокойно, если не хочешь лишиться ноги. – И, уже обращаясь к Литии, добавила: — Пойдем, заберем его. Видно, такая у тебя судьба – нянчиться с ним.

Вдвоем они подняли Айтри и повели к хижине. Сначала мужчина пытался воспротивиться их намерению, неудачно пытаясь их оттолкнуть. Но когда в ответ на это колдунья беззлобно рассмеялась, смирился со своей участью, представив, как смешно он выглядел со стороны, пытаясь отказаться от помощи, без которой не может обойтись.

В хижине старуха сразу же принялась за дело. Обхватив обеими руками ногу мужчины, Кайги резкими выверенными движениями вправила лодыжку. Айтри вскрикнул и сразу же почувствовал облегчение. А через несколько минут колдунья, осмотрев его лицо, уже смазывала обожженную кожу специальной мазью:

— Да, с глазами у тебя что-то неладно,— сказала она.

— Болит кожа вокруг, а в глазах ничего не чувствую, — возразил Айтри.

— Ну что ж, будем надеяться, что все обойдется,— выдохнула Кайги, заканчивая лечебные процедуры.

Постелив мужчине на полу старые тряпки, она предложила ему немного отдохнуть:

— Полежи, пока есть возможность. Надеюсь, никто не видел, как вы шли ко мне…

— Эй, Кайги,— раздался крик со двора, — если не хочешь, чтобы твоя хибара сгорела, как хозяйская вилла, выгони сама оттуда этого проклятого муэсца!

Старуха выглянула в окно и увидела в отдалении человек тридцать рабов во главе с Каилом. После всего случившегося этим людям ничего не стоило поджечь ее дом вместе с ней. А она, хотя и прожили уже на этом свете семьдесят лет, хотела бы пожить еще. И умирать за какого-то никчемного муэсского аристократа не собиралась. А с другой стороны она не хотела брать на себя ответственность за его судьбу. Поэтому крикнула в ответ:

— Забирайте, он мне не нужен!

Каил в растерянности замолчал. Суеверный, как и другие рабы, он боялся колдовства и не хотел близко подходить к жилищу старухи.

— Что же ты не идешь за ним, Каил?! Или ты боишься подойти ко мне близко? Не бойся, я не стану делать из тебя противную жабу! В кого хочешь превратиться – в речную рыбу? А может, ты хочешь стать кроликом?

— Чего вы испугались?! Никакая колдунья не устоит против огня,— выкрикнул молодой парень, в котором ненависть к рабовладельцам искала выхода в физической расправе над одним из них.

В сторону хижины полетел зажженный факел, но не долетел и упал на голую землю – кидавший все-таки боялся подойти слишком близко. Недовольная толпа заревела.

— Факелы! Тащите сюда факелы!

— Поджарим колдунью!

— Дожарим муэсца!

Находившиеся в хижине понимали, что страх не долго будет удерживать толпу на расстоянии. Как только страсти накалятся, найдутся один – два отчаянных парня и подойдут ближе, чтобы поджечь жилье Кайги.

Колдунья и Лития не заметили, как Айтри открыл дверь и вышел к толпе. С трудом наступая на больную ногу, по-прежнему ничего не видя перед собой, он шел на крики толпы, при виде жертвы заревевшей от восторга.

В это время перед глазами Литии неожиданно все поплыло, стены хижины растаяли, и она, как наяву, увидела дорогу на Муэс. По ней ускоренным шагом двигался большой вооруженный отряд. Впереди были несколько всадников во главе с командиром. Рядом с его конем размашисто шагал рослый человек, в котором Лития узнала одного из преданных слуг Гинто – Ланара. Над их головами пульсировали нечеткие очертания реки в том месте, где было ее узкое место. На этом фоне видны были мчащиеся воздушные всадники.

Неведомая сила завладела всем ее существом, заставила забыть страхи и сомнения и выйти к ревущей от предвкушения расправы над своей жертвой толпе.

— Остановитесь, безумцы!— воззвала она голосом пророчицы. — Ваши жизни в опасности! Хозяйский любимец Ланар ведет к вилле вооруженный пеший отряд городской стражи, а конница вот-вот займет переправу через реку и закроет вам путь на север. Бегите! Бегите, пока не поздно!

Толпа замерла, напуганная не столько словами, сколько появлением и самим голосом Литии, в котором слышалась беспристрастность и жестокость судьбы. В сторону Айтри перестали лететь камни.

Это оцепенение не могло продолжаться вечно, а Лития, у которой неожиданно проявился дар пророчества, была еще слишком неопытной, чтобы воспользоваться им на пользу себе и мужчине, с которым ее свела судьба. Но в это время со стороны дороги на Муэс примчал на вороном коне мальчишка. На ходу он закричал:

— Городская стража идет на виллу! Скоро они будут здесь!

Толпа заволновалась, зашумела. Только теперь это были не крики ненависти, обращенные на оставшегося в живых муэсского рабовладельца, а вопли страха и отчаяния. Не дожидаясь ничьей команды, рабы бросились врассыпную, боясь, что с них спросят за поджог виллы и гибель хозяина и его гостей. Семьями и небольшими группками они пытались бежать.

Когда гости Гинто стали уединяться парочками и небольшими группами, Ланар решил, что и ему пришло время заняться своими делами. Пухленькая вдовушка, живущая за городскими воротами, уже не раз принимала по ночам рослого и сильного молодого мужчину. Узкая витая лестница вела в спальню трактирщицы на третьем этаже. Так что Ленар, не привлекая внимания постояльцев вдовушки, пробрался в ее постель.

Она знала, что Ланар, хотя и одевается получше многих муэсских ремесленников, всего лишь раб. Но женщина рассудила здраво, что это совсем не умаляет мужских его достоинств. К тому же отношения с Ланаром ни к чему ее не обязывали.

Незадолго до рассвета он проснулся от ощущения необъяснимой тревоги. Осторожно сняв со своей груди тяжелую руку трактирщицы, встал с постели и подошел к окну, откуда была видна вилла. Сразу же им овладел нервный озноб – на горизонте, там, где она находилась, виднелось зарево огня.

«Пожар! Боги, вилла горит! Она не могла загореться, если только ее не подожгли… О, великие боги, неужели этот мерзавец Каил и его дружки осмелились на это?! Не даром, выходит, мне показалось подозрительным то спокойствие, с каким дерзкий Каил и его дружки восприняли смерть той несчастной девушки и дровосека… Они тогда уже замыслили поджог…»

Ланару, как управляющему, еще несколько дней назад верные люди донесли, что Каил похвалялся, что подожжет виллу и поджарит толстого коротышку хозяина и его приятелей на медленном огне. Ланар в это время первый раз побывал в спальне вдовушки и не хотел портить себе настроение разбирательством с Каилом. Да и хозяин в те дни слонялся, как собачонка, за красавцем Антильи, безуспешно пытаясь затащить его постель.

Ланар пришел к твердому убеждению, что виллу подожгли рабы. «Нужно немедленно возвращаться. Но как оправдаться за свое отсутствие перед Гинто? Когда он узнает, где и с кем я был, старый развратник простит мою отлучку. Но, если я, как управляющий, не приму мер, чтобы разобраться с поджигателями, хозяин закует меня в кандалы и отправит работать на общественные каменоломни. В таких делах коротышка всегда был тверд и непреклонен».

Быстро одевшись, Ланар, не будя вдовушку, раскинувшую по кровати толстые как бревна ноги, покинул ее спальню и спустился вниз.

Ему пришлось довольно долго стучать в плотную небольшую калитку в городских воротах, пока удалось разбудить спящих стражников.

— Да обрушится гнев великих богов на тебя, негодяй, за то, что ты устроил такой грохот,— сердито ворчал стражник, открывая окошечко в калитке, чтобы увидеть возмутителя спокойствия.

— Рабы подожгли виллу господина Гинто,— сразу же сообщил Ланар.

Услышав это сообщение, стражник, собиравшийся поколотить возмутителя спокойствия, окончательно проснулся.

-Эй, Далво,— крикнул он своему приятелю,— посмотри там сверху на виллу старого развратника Гинто.

— Вилла горит,— отозвался Далво, разбуженный стуком Ланара и успевший уже взобраться на стену и занять свое место на смотровой площадке.— Приятель, отправляй какого-нибудь парня порасторопней к префекту городской стражи.

— Бегу,— стражник захлопнул окошечко перед носом раба и зашагал к караульному помещению, где спали его товарищи.

Ланару пришлось стоять целый час у ворот, пока они не отворились и через них не вышел отряд стражи вместе со своим начальником. Префект молча выслушал объяснения Ланара и приказал конным стражникам ехать вперед и взять под охрану единственный вблизи виллы брод через реку, чтобы рабы не сбежали на север, в земли, не принадлежащие городу. А пешим стражникам велел ускоренным шагом идти по дороге, ведущей к поместью Гинто.

Добропорядочный префект недолюбливал толстяка Гинто за разнузданные оргии, которые тот устраивал для знатной молодежи на своей вилле. Он решил, что с пожаром Гинто справится сам. Нужно только примерно наказать взбунтовавшихся рабов, чтобы другим было неповадно.

Когда отряд городской стражи прибыл на виллу, ее постройки уже невозможно было спасти – все обрушилось, образовав широкий курган из еще тлеющих головешек, которые время от времени вспыхивали яркими огоньками.

— Нет смысла тратить время на тушение огня, пусть все догорит само собой, — решил начальник стражи, окинув взглядом то, что совсем недавно было роскошной виллой.

— Что делать с рабами? – спросил его помощник.

— Пусть их всех соберут здесь, во дворе виллы.

— Мы можем приступать к расследованию обстоятельств, приведших к пожару?— понтересовался прибывший вместе со стражниками городской чиновник, в обязанности которого входило расследование происшествий.

— Да, приступайте.

Стражники согнали на широкий двор перед пепелищем виллы всех рабов, обнаруженных в поселке. А вскоре к ним добавились и многие другие, которых городская стража схватила в окрестностях виллы, где они пытались спрятаться. Люди стояли, безропотно ожидая своей участи. Они понимали, что власти Муэса не оставят без последствий бунт рабов и гибель полусотни представителей знати.

— Господин префект, что мы будем докладывать городскому сенату?! Это поджог или несчастный случай?— спросил городской чиновник, уже опросивший большое число рабов.

— А как вы сами думаете?

— Рабы, допрошенные мной, утверждают, что это был пожар, возникший из-за неосторожного обращения с огнем пьяных гостей. А пересохшее дерево, использованное для строительства виллы, да еще и обработанное смолами, стало хорошей добычей для огня. Все произошло под утро, когда все еще спали. Гинто и его перепившие гости не смогли выбраться из огня. Когда пожар был замечен в поселке, потушить его и спасти людей уже было не возможно.

— Так и доложите сенату.

— Да, но управляющий Ланар утверждал, что это был поджог…

— А кто может кроме него подтвердить это? Трактирщица, в чьей постели он был во время пожара?!

— Да, это так, Ланара здесь не было. К тому же надсмотрщики за рабами не подтверждают утверждение о поджоге.

— Вот видите!

— Но свидетельства рабов, даже если они являются надсмотрщиками или управляющими, не могут быть признаны и приняты во внимание сенатом. Только свободный человек может быть признан свидетелем…

— Опросите тогда этих…— и префект кивком головы указал на пепелище.

— Господин префект, господин префект!— молодой стражник тащил за руку Айтри. За ними вели Литию и колдунью, легонько подталкивая их в спины.

— Что там у вас?

— Вот этот человек утверждает, что он муэсский аристократ,— и стражник толкнул Айтри вперед.

— Назовите ваше имя.

— Айтри Антильи.

— Как вам удалось уцелеть?— префект скривился, подосадовав на себя за этот по привычке вырвавшийся вопрос – обожженное и опухшее лицо Антильи было похоже на кровавый шар. Наверняка парню порядочно досталось, хотя, можно сказать, ему крупно повезло.

— Эй, девушка, Лития, где ты?— крикнул Айтри, обеспокоенный отсутствием рядом с ним Литии, которая после событий этого дня стала самым необходимым для него человеком.

— Я здесь, господин,— отстранив стражника в сторону, молодая женщина подошла к Айтри, удивленная и обрадованная, что он о ней не забыл.

-Это моя рабыня Лития, подаренная Гинто, вытащила меня из огня через черный вход на кухне.

— Что вы можете сказать по поводу этого пожара?— префект впился внимательным взглядом в бесформенное месиво лица Антильи.

Айтри задумался. «Несомненно, это был поджог. Скорее всего, его совершили несколько наиболее отчаянных рабов. Но наказание за это понесут все рабы. Муэсский сенат очень суров, когда дело касается покушения рабов на жизнь своих хозяев. А здесь погибли около полусотни представителей знатных семейств. За такое преступление для острастки казнить должны были каждого второго раба, а остальных лишить либо руки либо ноги. Виновны они или нет, не имело никакого значения. Но они виновны!»— Антильи вспомнил, как толпа рабов чуть не разорвала его на части.

— Был ли это несчастный случай или злонамеренный поджог,— поспешил уточнить слова префекта городской чиновник, подумав, что аристократ не понял вопроса.

Лития предостерегающе крепко сжала руку Айтри, который вдруг физически ощутил вокруг себя море страха и ужаса, которые охватили стоявших у сгоревшей виллы рабов, понимавших, что от слов человека, которого они совсем недавно хотели убить, зависели их собственные жизни.

— Это был пожар, но о нем слишком поздно узнали в поселке,— поторопилась вмешаться со своей подсказкой ответа Лития.

— Я спрашиваю твоего господина, а не его рабыню.

— Думаю, господин префект, что это был несчастный случай. Возможно, кто-то из гостей неосторожно обращался с факелом. Мы все были очень пьяны, поэтому мои друзья не смогли выбраться из огня,— Антильи было противно лгать, но он не смог решиться взять на себя ответственность за судьбы рабов. Он знал, что с ними здесь обращались, как со скотом. И в душе не мог оправдать этого. Айтри предпочел, чтобы во всем разобрались бессмертные боги и сами наказали тех, кто этого заслуживает.

Несколько сот рабов облегченно вздохнули, давая мысленно клятвы богам отблагодарить их щедрыми дарами за свое спасение.

— Эй, управляющий,— префект поманил пальцем стоявшего неподалеку Ланара, — подойди сюда.

Провожаемый ненавидящими взглядами рабов, Ланар стал протискиваться вперед. Когда он проходил мимо Кайги, колдунья негромко, так, чтобы не услышали стражники, сказала тем тоном, каким произносила свои проклятья:

— Если выдашь их, тело твое сгниет заживо!

Управляющий, как и все в округе, боялся колдовства старухи и не хотел испытывать его силу на себе. К тому же он прекрасно знал, что ни один богатый муэсец не пожелает взять даже в дворовые слуги управляющего, допустившего бунт рабов. А его вдовушка слишком практичная и хладнокровная женщина, чтобы скучать о каком-то рабе. Так что Ланара в будущем ожидал только тяжелый и беспросветный физический труд вместе с теми, чьими судьбами он распоряжался еще вчера. Поэтому настаивать на том, что пожар был поджогом, было и не в его интересах.

— Что ты можешь добавить к словам благородного господина Антильи?— спросил его префект.

— Я ошибся, господин префект, господин Антильи прав – верные хозяину люди подтвердили, что никто из рабов к пожару не причастен. Вместе с гостями хозяина сгорели несколько десятков обслуживавших их рабов,— Ланар почтительно склонил голову.

— Вот и все, расследование закончено,— сказал городскому чиновнику начальник стражи, не скрывая своего удовлетворения столь быстрым окончанием расследования.—  Запишите все, что было здесь сказано, и доложите сенату.

Префект считал благом для Муэса, что развратник Гинто и его такие же беспутные приятели не будут больше своим поведением оскорблять чувства порядочных горожан и уйдет в прошлое слава города как столицы разврата. Поэтому он решил, что будет лучше, если об этих людях поскорее забудут. Но это будет невозможно, если сенат признает их жертвами злонамеренных действий рабов.

Сделав несколько шагов, префект почувствовал под ногами что-то мягкое. Остановившись, он присмотрелся повнимательнее. Повсюду валялись небольшие клочки сена. «Значит, все-таки поджог!» Он повернулся и увидел просветлевшие и радостные лица рабов «Радуются, поджигатели,— подумал он.— Надеюсь, никто не будет копаться в этом деле».

— Эй, управляющий!— громко позвал префект.

— Что прикажете, господин?— Ланар стоял неподалеку, не зная, что ему делать.

— Рабы не должны страдать от безделья. Пусть они наведут здесь порядок – уберут во дворе мусор и зальют водой то, что осталось от виллы, пока ветер не раздул огонь снова, и не загорелось что-нибудь еще.

Стоящие рядом рабы вновь почувствовали леденящий холод страха – остатки сена, разбросанные по двору, свидетельствовали об их преступлении. Если на них кто-то обратит внимание, версия о случайном пожаре растает как дым над пепелищем сгоревшей виллы.

Стражники, не желая оставаться рядом с местом, где заживо сгорели полсотни людей, отправились в поселок рабов. А рыбы без понуканий дружно занялись наведением порядка, стараясь собрать и сжечь на пепелище остатки сена до последней травинки. Самые сообразительные, убедившись, что стражники на них не обращают внимания, поспешили к месту, где совсем недавно стояла скирда сена, и стали уничтожать последние следы его здесь нахождения.

Ланар ходил среди рабов, как потерянный, и время от времени отдавал никому не нужные приказания, что и как делать. Бывший любимец Гинто ловил настороженные взгляды рабов. Иногда ощущал в них скрытую угрозу. «Они не верят мне и боятся, что я могу начать говорить о поджоге и тогда кто-нибудь более дотошный, чем префект городской стражи, займется новым разбирательством. Вон Каил с дружками о чем-то шепчутся. Может быть, сговариваются меня убить!»

Ланар подошел к Каилу и его приятелям:

— Каил, я такой же раб, как и ты, как и вы все. И я не хочу никому зла…

— Раньше ты так не говорил, господин управляющий,— Каил усмехнулся и впился взглядом в Ланара.

— Это было раньше. Теперь мы стали рабами города. И всех нас продадут новым хозяевам.

— Тебе-то не о чем беспокоиться. Твоя вдовушка купит тебя для своих любовных утех.

— Я просто хочу сказать, что вы не должны меня бояться. Я буду молчать обо всем.

— А мы тебя не боимся!

— Не могу только поручиться за этого Антильи…

— За него не беспокойся. Мы что-нибудь придумаем. Не переживай,— Каил в знак примирения легонько похлопал Ланара по плечу.

Не успели рабы уничтожить следы своего преступления, как поднялся сильный ветер, небо покрылось иссиня-черными тучами и на землю обрушились потоки воды, залившие пепелище виллы.

Спасаясь от дождя, рабы устремились к своим жалким жилищам, где уже хозяйничали стражники, пытаясь найти там хоть что-нибудь ценное, чтобы вознаградить себя за недосмотренные сны.

Айтри и Литию ливень застал под небольшим деревянным навесом рядом со сгоревшей виллой. Уставшие от пережитого они сидели на охапке уцелевшего сена плотно прижавшись друг к другу спинами. Антильи ни о чем не хотел думать, наслаждаясь близостью молодой женщины и удивляясь тому умиротворению, которое появилось в его душе. Ожоги благодаря лечению Кайги сейчас не беспокоили его, и он надеялся, что со временем зрение восстановится.

Айтри не считал себя в чем-то виноватым перед Литией. Рабыне очень повезло, что на ее жизненном пути появился он – хозяин, который предоставит ей кров и еду и который будет нежен с ней. Ей не придется выполнять тяжелую физическую работу и беспокоиться о завтрашнем дне. Конечно, он не богат, но то, что он зарабатывает игрой в кости, им хватит на жизнь…

Лития же думала о превратностях судьбы. Родилась она свободным человеком. Молодая женщина в этом была уверена, но ничего не помнила о раннем детстве, о времени, предшествовавшем ее превращению в рабыню. В самых ранних сохранившихся в голове картинках прошлого она видела себя семилетней девчонкой-рабыней у какого-то беззубого лысого старика с густыми черными бровями, выделяющимися на безволосом лице. В пятнадцать она мечтала о красивом, сильном и богатом мужчине, который полюбит ее и освободит из рабства. И вот он рядом с ней. Сильный, богатый, но ослепший и с обожженным лицом. Но она уже не та наивная девочка, которой когда-то была. Она познала изнанку жизни, то, что скрывалось за внешним благополучием и пристойностью. Нет, Антильи не худший из людей. По-своему он хороший человек, но после пожара ей хочется намного больше, чем может он дать. Нет, не к деньгам и богатству стремится она. Литии хочется жить в полную силу – самой решать, когда и что ей нужно. Но, видно, от судьбы не уйдешь! Она не верила, что со зрением у Айтри будет хорошо. И поэтому, не зная почему, она чувствовала себя ответственной за него, в одночасье превратившегося в беспомощного калеку. Быть может, виновата женщина, чей голос побудил ее сделать последний рывок и вырваться из объятий смерти?! Лития считала, что это была мать Айтри, из того мира заботящаяся о сыне. Она не просила его вытащить из огня, потому что была уверена, что молодая женщина не оставит в беде своего, может, не желанного, но первого мужчину. Теперь мать Антильи хочет соединить их судьбы и переложить на нее заботу о сыне. Литии не очень хотелось этого.

Наверное, чтобы избавить ее от колебаний, удар молнии поджег крышу строения, под которой они нашли приют. Лития и Айтри выбежали из своего укрытия под проливной дождь. Не зная, куда спрятаться от ливня, он нежно обнял ее и прижал к своей груди. Потом ему захотелось сделать для нее что-нибудь приятное и он, слегка отстранившись, и на удивление легко снял золотой браслет и одел его на ее руку.

И, словно по мановению волшебной палочки, прекратились раскаты грома, и из-за туч вынырнуло солнце. Дождь стал затихать и вскоре прекратился совсем. А они продолжали стоять, прижимаясь друг к другу.

Неподалеку от них, таясь за стволами деревьев, стоял Каил, пряча в широком рукаве рубахи охотничий нож. Он хотел убить Антильи как свидетеля поджога, чтобы тот никогда не смог изменить свои показания и погубить рабов Гинто. Но, увидев его обнимающим Литию, Каил заколебался. А когда прекратился дождь, и он решился довести дело до конца, появились стражники, с которыми Айтри и Лития отправились в Муэс.

© Copyright: Виктор Зилинга, 2010
    Свидетельство о публикации №21008040377