Возвращенный долг

Долги всегда нужно отдавать – даже если прошло несколько десятков лет... Так устроена жизнь, и мудрый старик Картанбай это очень хорошо знает. Немного грустный и красивый рассказ о чаткальской глубинке. Первая публикация.

I

Аил лепится на двух из трех равнин, расположенных как бы каскадом и составляющих долгий спуск с северних гор к большой реке. Равнины отрезаны высокими берегами двух небольших речек, несущих свои воды по глубоким ущельям в ту же реку. Разделены между собой равнины двумя откосами разной высоты.

Верхняя равнина довольно широка, представляет собой засушливый суходол с отставшими в росте, но не зачахшими совсем, садами и лесами. Деревья здесь питаются лишь снеговыми и дождевыми водами, убывающими с каждым годом.

На средней равнине находится старая часть аила. Там порядка ста домов. Школа, магазины, клуб, медпункт – все там. Раньше она наполовину пустовала. Теперь равнина "перенаселена", мало того, многие отхватили даже прилегающие земли по верхам склонов, обрамляющих равнину. Когда средняя равнина достигла предела плотности населения, аильчане добились, чтобы под строительство новых домов власти выделили нижнюю равнину.

Нижняя равнина по площади куда меньше средней. Раньше там был яблоневый сад совхоза. Имеется лишь одна улица поперек, и то с домами только с одной, южной стороны. Нижнюю и среднюю равнины соединяет довольно крутой склон с широкой грунтовой дорогой наискось. Пониже нижней равнины – скалы, круто спускающиеся к густой роще. Она упирается к шумно выбивающейся из своего тесного ложа яростной реке.

В нижнем аиле обитают, в основном, молодые семьи, отпочковавшиеся от старых, отцовских, семей из верхнего аила. Его обитатели изначально ближе к природе: тут тебе и скалы рядом, хоть соревнования по скалолазанию устраивай, и рощи с орешинами и алычой, и река с вечно неумолчным грохотом всесокрушающего потока. Обитатели нижнего аила гораздо острее чувствуют близость реки: это вечный гул, эхом отдающийся от прибрежных скал и холодок, веющий от речных вод. Холодок особенно заметен в знойные дни. По вечерам он достигает аила гораздо раньше, чем спустится прохлада со снеговых вершин южных гор.

С южного берега реки отвесно встают скалистые горы.

В этой округа нет моста через реку. Мосты, построенные усилиями аильчан, простаивают от силы пять-шесть лет, затем разлившаяся река оставляет от них лишь "рожки да ножки".

II

Дом внука старика Картанбая в нижнем аиле на видном месте, на возвышении. Оттуда удобно наблюдать не только то, что происходит у других домов, но и другой берег реки. Правда, в бинокль. Зрение у него уже не то, что в молодости, но бинокль отменный. Куда ни глянь, все видно как на ладони. Привез его из Германии внук Арстан. Он там служил в армии, одним из последних из этих краев. На следующий год туда уже не брали наших ребят. Две Германии объединились в одну.

Арстан говорил, что достался ему бинокль с большим трудом. Это был не простой, а военный бинокль. С цейссовским стеклом. Внук утверждает, что он может увеличить до двадцати раз. Поначалу ему не разрешили вывезти бинокль. Тогда он договорился со своим командиром, он помог оформить его как военный груз, перевозимый по договору, и кое-как провезли через кордон.

Старик Картанбай летом, в теплое время года, день-деньской здесь. Что ни день сидит на табуреточке перед домом и наблюдает то, что происходит вокруг. Нынче у него есть и свое дельце: он сторожит от нашествия с воздуха цыплят двух кур, выведших свой выводок в этом году поздновато. Не значит ли это, что в этом году зима наступит поздно?

С воздуха наступает, как правило, пара коршунов. Коршуны нападают на цыплят все больше по весне. За одно нападение, коршун, бывает, забирает сразу двух цыплят. Картанбай не знает, какой из пары – самец или самка – охотится на цыплят, но знает, где гнездится эта пара – на одной из скал того берега. Это знают все аильчане. Их гнездо видно в бинокль, правда, не все – загораживает какой-то кустик. Туда и по вечерам планируют коршуны, пролетая над шумной рекой. Когда они парят над ней, кажется, что могучее дыхание реки вознесло их ввысь и держит на весу.

Картанбай помнит, еще в былую пору, когда вместо нижнего аила был яблоневый сад, эта пара коршунов гнездилась на скалах этого берега. С началом строительства домов на нижней равнине, они перестали гнездиться там. Неужели нынешние коршуны те самые, что обитали здесь раньше? Может, это птенцы той пары? Как знать.

Вообще, в последнее время все идет на оскудение. Коршуны тоже. Раньше их было много, значит, было чем кормиться. С уменьшением снегопада зимой, дождя – весной, все пошло на убыль: и травостой, и землеройные твари, и хищные птицы и звери. Не зря эта пара коршунов охотится на цыплят, иной раз в августе месяце. Значит, жизнь принуждает ее к этому. Внук Арстан то и дело норовит пристрелить коршунов. Он даже приготовил дробь для двустволки, тайно хранимой дома. Картанбай отговорил его от этой затеи, взяв на себя обязанность постеречь цыплят. Про себя он уверен, коршуны уже не будут нападать на них: дело идет к осени, землеройная тварь нынче в теле, хотя ее мало. Позарятся ли коршуны в этих условиях на щупленьких цыплят? Мало вероятно. Покамест время на его стороне: коршуны еще ни разу не напали на цыплят. Но чем черт не шутит, и он обычно готов во всеоружии отразить внезапную воздушную атаку. Он считает, что для этого ему ружье не нужно, достаточно его посоха.

Сегодня он про себя отметил два интересных события. Первое, он увидел птенца коршуна, выбравшегося из гнезда и пробравшегося через кустик. Родителей поблизости не было. Поначалу он увидел в бинокль только нечто, шевелящееся у куста. Он покрутил бинокль на увеличение и навел резкость. Оказалось, что это коршуненок. Тот выбрался на террасовидную площадку рядом с кустом, сел спиной к скале. Картанбай с интересом следил, что он дальше будет делать. Глаза старого человека не уловили его действий, а уловили лишь едва различимый серо-сизый комочек на фоне серых скал. Он просидел некоторое время, затем так же медленно, как при выходе оттуда, ушел обратно. Возможно, за кустом его искал другой птенец. Старик отдал дань уважения смекалке этого крохотного существа: выбрался и ушел он, протиснувшись в узкий зазор между скалой и кустарником, а не противоположной стороны, где ему угрожала опасность упасть в бездну.

Другое событие, которое обратило его внимание: Бурулча с верхнего аила, чей сын сосед его внука, вторично приходит в дом своего сына во время вечернего пригона скота, околачивается у ограды или стоит возле нее, приглядываясь к вернувшемуся с пастбища скоту. В это время снохе с детьми, конечно, не до нее: надо скотину водворить на место, подоить коров, задать корма. Постоит-постоит Бурулча, затем оборачивается и уходит домой.

На этот раз проходя мимо Картанбая, она поздоровалась с ним.

– Зайди, Бурулча, гостем будешь.

– Нет, аке, надо домой идти, скотину встречать.

– Молодые справятся.

– Молодые справляются, да что-нибудь оставляют недоделанным.

– Когда поминки Какиш байбиче?

– Через три недели.

– Как быстро идет время. Вроде вчера она была жива, а уже год прошел.

– Дети сейчас заняты подвозом сена. Как только они управятся, поминки не заставят себя ждать.

– Удачи вам.

– Спасибо.

Близко к сумеркам, когда скот расставлен по стойлам, стало тише, рокот потока – громче и богаче, а холодок от реки – пронзительней. Куры с цыплятами пристроились в своих ночных закутках. Коршун полетел над рекой в сторону своего гнезда. Тени сгустились. А старого Картанбая одолевали воспоминания. Воспоминания тех далеких дней, когда он был еще молодой. Много чего тогда было пережито, и хорошего, и плохого… За ним тоже не всегда числилось хорошее. Может, оно и справедливо, что его за давние его поступки до сих пор терзает червь сомнения?

III

Свекор Бурулчи был из числа зажиточных в округе. Одних лошадей имелось около сорока, среди них были редкие скаковые. У него умерла первая жена, остался от нее сын-инвалид. Один глаз у него был с бельмом. Оставшийся без призора мальчик присоединился к прислуге и помогал по хозяйству.

Тем временем свекор женится вторично. Жена была лет на пятнадцать моложе мужа. Случилось это в начале двадцатых годов. Тогда самой Бурулчи-то на свете не было. Молодая жена была та самая Какиш байбиче, которая прожила на свете больше девяноста лет и чьи поминки собираются справлять на днях. Она оказалась из хозяйственных, не проходит и года, как она берет в свои руки бразды правления в большом хозяйстве.

Руки молодухи оказались жесткие, а из прислуги разительнее всех это почувствует полусирота, сын от прежней жены свекра. Ему, переживавшему без матери не самые лучшие дни, приходится теперь вдвойне худо. Если мальчик прежде только работал вместе с прислугой, но спал в большом доме, теперь ему приходится и жить с прислугой.

Смутные были те годы. В Средней Азии Советская власть, хотя и подавила острие басмаческого сопротивления и установила свои органы власти на местах, басмачи еще не были уничтожены на корню. Началась кампания повсеместного учреждения колхозов. Басмачи будто этого и ждали. Они через своих людей на местах начали вести пропаганду, искажающую суть политики колхозов. Пустили слухи о том, что колхозы заставят всех питаться из одного котла и спать в одной постели. Многие верили этим слухам: какой спрос с неграмотных людей? И боялись колхозов.

В этой округе не было осиного гнезда басмачей. Их гонцы приезжали через горы и перевалы со стороны Чаткала. Они и вели агитацию, готовили население к решающему удару по Советской власти. Чаткальскими басмачами управляли недобитые, довольно крупные остатки банд басмачей в Ферганской долине...

– Ата, зайдите в дом, уже темно.

Это младшая сноха Нуркан, жена Арстана.

– Посижу еще. Что про Арстана слышно?

– Утром он сказал, что будет позже.

Сноха зашла в дом и вынесла чепкен*.

– Накиньте на себя. Холодно. Озябнете.

Старик поблагодарил сноху. Он только теперь заметил, что стало прохладней и гул реки стал громче.

В конце двадцатых каким-то образом оказавшийся в стане басмачей свекор Бурулчи неожиданно пал жертвой шальной пули при перестрелке с курсантами советского военного училища.

Так один из уважаемых домов в округе в одночасье перестал им быть. Мало того, без хозяина он теперь стал похож лишь на место спешно откочевавшей юрты. Скот пошел по рукам ближних и дальних родственников. Появились займодавцы, которых молодая жена при живом муже и в глаза не видела. Словом, через год у нее на руках остался лишь мешок пшеницы. Небольшое утешение, когда зима уже на носу.

Картанбай тогда был молодой – он где-то лет на шесть был моложе Какиш байбиче**. Вот тогда и черт дернул его идти на такое скотство. Он это осознал потом, а тогда... Тогда надо было выжить, и выжить во что бы то ни стало. Люди гибли косяками, если не у них в округе, то подальше, в Казахстане, в Поволжье... Им тогда об этом не говорили, но люди, иной раз как хищные звери, беду чуют за тридевять земел.

Картанбай тогда был уже грамотный. Правда, он знал грамоту на основе арабского письма. А тогда уже не арабское, а латинское письмо было в ходу. Но кому было интересно вникать в такие детали? Лишь бы знал грамоту, грамотных были единицы.

Пользуясь тем, что Картанбай в какой-то степени доводился родичем Какиш, он состряпал письмо, которое пришло якобы от родных братьев Какиш в Чаткале.

– Какиш эже***, это письмо от твоих близких, из Чаткала. Передали вам через людей. Пока не закрылся перевал, пишут они, пусть побыстрее доберется до нас. Там, пишут они еще, вам будет легче пережить зиму.

– Как я доберусь до них через перевал с маленьким ребенком?

Ребенку ее тогда было лет пять-шесть. Он, муж Бурулчи, и поныне жив-здоров.

Неграмотная вдова окажется в двусмысленном положении. Не хочет верить – Картанбай ее хоть не близкий, но родич. К тому же, мешок пшеницы еще не залог того, что она переживет зиму. Хочет верить, как добраться тогда до Чаткала с маленьким ребенком чуть ли не в зимнюю пору?

Коварство Картанбаевского замысла заключалась еще и в том, что она могла и не дойти до Чаткала... Когда об этом он подумает сейчас, у него у самого волосы встают дыбом. Вдруг она доберется, тогда тоже ничего, позже как-нибудь откупится. Главное – зиму пережить. Дальше жизнь пойдет своим чередом.

Наконец, она согласилась ехать. Картанбай тогда говорит ей:

– Эже, тебе не удастся доставить свой мешок зерна в Чаткал. У тебя еще малыш с собой. Послушайся совета: намели себе толокна, сколько можешь унести, остальное оставь мне. Вернешься назад, получишь свое зерно сполна.

Она все сделала так, как тому хотелось, но когда вернулась назад, мешка зерна не получила. Ни тогда, ни позже.

Когда черт берет человека в оборот, он вдобавок насылает затмение на его разум. Вдове тогда на руку было поменять свое зерно на что-нибудь полегче да попрактичнее, например, на топленое масло в бурдюке. Но куда там: она все спешила в Чаткал, для нее Чаткал был обетованная земля.

С маленьким ребенком с собой, торопясь успеть пробраться через перевал, пока тот не закроется, она снимется в дальний путь. С ней идет еще ее последний оставшийся прислуга. После смерти мужа, когда работники разбрелись кто куда, тому податься было некуда, вот и остался с ней. Никакой лошади, всю дорогу пешком. С ребенком, само собой, куча мороки: то он быстро устает, то его надо нести на спине в опасных местах, то он поесть-попить хочет не ко времени, то ему холодно... В общем, с нечеловеческими усилиями они добираются до Чаткала.

Когда она объясняет, что к чему, родичи хватаются за голову:

– Что ты, бейбак****, сделала? Тебя хитрый лис Картанбай поймал на крючок. Ему нужен был лишь твой мешок пшеницы.

До вдовы только тогда доходит, в какой же просак она попала. Хочет локти кусать, а что толку? И назад путь закрыт. Она теперь с сыном и прислугой остается там на долгих два года...

По дороге наверху проехала машина. По натужному голосу мотора – с тяжелым грузом, идет в гору. Наверно из тех, что возит сено аильчанам. Сумерки сгустились настолько, что впереди, на склонах южных гор, все слилось в одну большую темную громаду.

– Ата, зайдите в дом. Уже холодно. Сейчас и Арстан подоспеет, вон их машина приехала.

Только теперь он вспомнил, что утром Арстан предупреждал его, что едет помочь друзьям грузить сено.

Картанбай намотал ремешок на бинокль и, кряхтя и опираясь на посох, встал с места. Постоял немного, чтобы онемевшие члены ожили. Посох прислонил к стене у двери, и, придерживая себя правой рукой за пояс поверх чепкена, с биноклем в левой руке, медленно вошел в дом.

IV

На другой день он вновь занял свой пост наблюдения. День этот не обещал жары, как вчерашний. Небо было облачное, облака неслись на восток с заметной скоростью.

Старик и сегодня следил за гнездом коршуна. Он обратил внимание на то, что кто-то из пары решил сегодня подстеречь гнездо. Видно, вчера они подметили что-то необычное в поведении птенцов. Коршун сделал большой круг над рекой и сел на выступ поодаль от своего гнезда. Обзор гнезда оттуда был хороший.

И в самом деле, часа не прошло с момента, как он начал наблюдать, птенец, скорее всего тот же, кто вчера решился на вылазку, высунулся через зазор между скалой и кустарником. Коршун сорвался с места и подлетел к птенцу. Тут, вероятно, между ними произошла "разборка". Птенец не пошел по "своей дороге": либо заартачился, либо растерялся. Коршун то же, видно, не сразу сообразил, что делать. Наконец, он спикировал с высоты, взял птенца на лету в когти, как бы если бы тот был полевой тушканчик, и, описав круг в воздухе двумя-тремя взмахами крыльев, доставил птенца в гнездо. Захоти он добраться до гнезда напрямик, скала и кустарник помешали бы ему развернуть крылья.

Перебирая в уме историю Какиш байбиче, Картанбай по ходу вспомнил еще одну подробность.

***

Итак, мачеха пустилась в дальний путь, и сирота остался один. В тот момент никому в голову не приходило то, что он вообще есть на белом свете. О нем забыли все.

Живой – не мертвый, в жизни у него свой удел. Если вдове со своим сиротинушкой суждено было уцелеть через столько перевалов, скал и бродов, то так же суждено было пережить зиму круглому сироте. Дом вдова оставила одному из дальних родичей, и сирота приютился на зиму на краю чужого гнезда. А с наступлением весны у него на уме была только одна цель: как-нибудь добраться до Чаткала, до своего братишки. Ловя слухи о людях, якобы собравшихся в Чаткал, он наконец, добивается своего: слезно упросив, прибивается к одной из таких групп. Среди путников был один, кто доводился дальним родичем его покойного отца, и тот, пожалев его, берет его с собой.

В той группе путников из пяти или шести человек были и конные, и пешие. Пешие не поспевали за конными. Но интересно ли кому-нибудь в дальней дороге, поспеваешь ты или нет, устал или не можешь идти дальше по какой-то причине? Мальчик обычно плелся в хвосте. Но ему тот раз даже замыкающим группы не было суждено увидеть Чаткал. По дороге на второй день у него появляется какая-то боль в животе, и он падает, потеряв сознание. Так и не поняв, что за хворь у мальчика, путники доставят его в дом мельника неподалеку. Счастье еще, что дом мельника оказался поблизости, а то по пути до самого Чаткала редко чей-то приют можно встретить. Ждать до его выздоровления путники, разумеется, не могут. Оставив его на попечение мельника, они идут дальше. Мельник оказался человеком добрым, он мальчика укладывает в доме, путников проводит в путь.

Мальчику тогда было около шестнадцати. Он так и умирает, не приходя в сознание. Мельник, совершив заупокойную молитву, похоронит его недалеко от мельницы. Обложит могилу камнями и заградит колючим кустарником, чтобы приблудная скотина или полевая тварь не оскверняли прах.

Тогда, конечно, никто не знал, что за хворь была у несчастного путника. Сейчас, по зрелом размышлении, Картанбай полагает, что это был аппендицит, но в тот момент, в том месте, знай люди, что это за болезнь, ему бы все равно не помогли.

Итак, остался неудачник-сирота с тех пор в долгом забвении. Картанбай был в этом уверен. Однажды он спросил мужа Бурулчи, знает ли он сводного брата. Тот ответил, что тогда он был слишком молод. Смутно помнится что-то, но многое не осталось в памяти, в том числе и старший брат.

Какиш-то о нем все знала и помнила. Раз его сын не знает о том, что у него был сводный брат, она об этом не сказала ему ничего до самой смерти и унесла тайну с собой в могилу. Или нет?

Про мельника Картанбай тоже знал. Позже он бросил мельницу и переехал в соседний аил. Осталась тогда могила полузабытого сироты одна в пустынном краю и без ухода. Вероятно, со временем она до того заросла бурьяном, что нельзя было отличить ее от окружающей среды.

Зная нрав мельника хорошо, Картанбай до сих пор уверен, что и он о мальчике больше не обмолвился при людях. Его домочадцы знали, чья эта могила, но им дела не было до могилы какого-то безвестного бродяги, случайно умершего у них дома. Мельник тоже считал, что он свой долг перед этим покойником и богом выполнил, а остальное не его дело. Было, да быльем поросло. Сам же мельник скончался около десяти лет назад.

Вот такая история. Знает ли обо всем этом Бурулча?

К вечеру вчерашняя история с Бурулчой повторилась. После бесплодного ожидания она вновь засобиралась домой, но тут приехал, совершенно неожиданно, хозяин дома – ее сын Асанбек. Они о чем-то долго говорили, видно, обсуждали какой-то важный вопрос. Напоследок, похоже, сын попросил ее зайти в дом. Она не согласилась, что-то объясняла жестами и пошла наверх.

Когда она проходила мимо, она поздоровалась с Картанбаем.

– Ну что, Бурулча, решила, наконец, свое дело?

– О чем вы, Каке?

– По тебе видно. Вся сияешь. Я знаю, что ты сюда ходишь уже третий раз.

– Да, Каке, сегодня, кажется, решился вопрос. Думала-гадала, согласится сын или не согласится. А он – дай ему бог здоровья! – согласился сразу.

– Ну и слава богу. И что за дело, если не секрет?

– Знаете, Каке, я тороплюсь. Своего старика оставила совсем без присмотра. Без меня он как без рук. Я как-нибудь потом вам расскажу.

Картанбай согласно кивнул головой, а Бурулча продолжила свой путь.

V

Тайна дела Бурулчи не прояснилась и после того, когда Картанбаю удалось перемолвиться между делом с самим Асанбеком.

– Аксакал*****, я тоже не знаю, что она задумала. Ни с того ни с сего просит, чтобы я уступил ей свою телку-двухлетку. Я и уступил.

– Не сказала зачем ей телка?

– Она не сказала, а я не стал спрашивать. Да и она сама наверх торопилась. Некогда было выяснять.

– Может она ей понадобилась для поминок Какиш байбиче?

– Для бабушкиных поминок уже давно откармливают бычка-трехлетку. Отец с Эсенбеком поделили между собой расходы.

Эсенбек младший брат Асанбека, живущий общим домом с родителями.

Тот раз разошлись в недоумении. Тем временем день поминок Какиш байбиче приближался. И той телки-двухлетки среди скотины Асанбека тоже не стало видно. Однажды Асанбек проходя мимо дома сам пригласил Картанбая в верхний дом на поминки Какиш байбиче.

Обо всем удалось узнать случайно. Днем-двумя раньше поминок Картанбай спросил у снохи Нуркан, что она знает о поминках Какиш байбиче. Та, казалось, только и ждала этого вопроса – полилась звонким ручейком.

Оказывается, поведала она, у мужа Бурулчи эже был сводный брат. О нем до последнего времени никто не знал, старик тоже. Знала, конечно, царство ему небесное, Какиш байбиче, но она об этом до своей смерти тоже никому рта не раскрыла. И только перед смертью она обмолвилась об этом Бурулче эже.

И задумала Бурулча эже вместе с поминками Какиш байбиче задать и поминки забытого сводного брата мужа. Звали его, оказывается, Темирбек. Бурулча эже нашла также скотину, жертвуемую во имя покойного брата мужа – Асанбек уступил ему свою телку. Вот и они собираются устроить поминки обоих покойных – мачехи и пасынка – в один день.

Вот о чем поведала старику Картанбаю его младшая сноха Нуркан. Он только спросил, откуда она все узнала. Она сказала, конечно, у соседки, жены Асанбека.

Последние дни Картанбая прошли в нелегких раздумьях. Все домашние обратили на это внимание, но спросить что-либо у него никто не осмелился. Ходит по двору туда-сюда, иногда уходит на обрыв над скалами, смотрит оттуда в бинокль на тот берег, возвращается домой, делает вид, что сторожит цыплят, а на самом деле почти не обращает на них внимания. Однажды он сказал Арстану:

– Поднимись в верхний дом, там среди скотины есть двухлетний бычок, пегий. Он там один такой, его сразу видно. Отцу скажешь, что дед повелел. Приведи его сюда.

– Сейчас? В такую темень?

Картанбай ничего не сказал, только строго посмотрел на внука. Понял Арстан что к чему, повернулся и вышел из дома. И сделал так, как повелел дедушка.

Наутро он приказал Арстану отвязать бычка и последовать за ним.

– А куда, дед?

– Не твоего ума дело.

Старик заковылял, опираясь на посох. Сняв запор с калитки, они вошли во двор Асанбека. Позвали хозяина. Благо, он был дома.

– Что так спозаранку поднялись, Каке?

– Асанбек, я тебе вот что скажу. Я когда-то одолжил твоей покойной бабушке мешок зерна. С тех пор много воды утекло в нашей реке. Нет и Какиш байбиче. Я сейчас хочу, чтобы тот мешок зерна не висел на мне, когда я буду держать ответ перед всевышним. Забери этого телка вместо зерна. Видит бог, я делаю как лучше.

– Бычка вместо мешка зерна? Но где же правда? Не легче ли просто забыть весь этот бред – ведь сто лет прошло с тех пор? – сказал Арстан.

– А ты стой и помалкивай. Не будь того мешка зерна, может, не было бы и тебя, – осадил его Картанбай.

– Скажи я: откажусь, обидел бы вас. Я не знаю, что тогда было и что это за мешок зерна. Но вижу, что он для вас важен. Я возьму вашего бычка, но с условием, что вы можете забрать его назад в любое время, если передумаете, – сказал Асанбек.

– Вот и хорошо. Достань свою веревку и верни мою. Бычок же отныне твой.

Вот так и закончилась эта история.

Наверно, надо было на этом поставить точку, но есть несколько вещей, которые здесь не упомянуть нельзя.

Через несколько дней Картанбай заметил, что коршунята начали летать вокруг своего гнезда. Он бы и не видел, как они учатся летать, но вот однажды один из коршунов сел на уступ скалы, откуда когда-то наблюдал за птенцами, чтобы они не уползали из гнезда. Через минуту Картанбай увидел, что прилетел и сел рядом с ним один из птенцов. Он не смог сесть сразу, покачнулся, чуть не упал на землю, но сел. Ай-да, коршуненок! Ты, наверно, тот самый, что без конца устраивал вылазки из гнезда. Так держать!

Цыплята так же выжили, не считая двоих или троих. Те погибли своей смертью.

–––––––––––––––––––––––––––––––
*Чепкен – плащ-накидка;
**Байбиче – уважительное обращение к пожилой женщине;
***Эже – старшая сестра, а также уважительное обращение к старшей женщине;
****Бейбак – несчастный;
*****Аксакал – уважительное обращение к пожилому мужчине.

© Торекан Мискен, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора