Экзамен

Действие рассказа происходит во время студенческого экзамена... Психология студента и тонкости взаимоотношений преподаватель-студент – вот тема, прекрасно развитая автором. Первая публикация.

Посвящается Л.А.Финкель

Когда он пришел на экзамен, было около половины десятого. Первое, что поразило его, был пустынный коридор перед аудиторией, где должен был состояться экзамен. Было время экзаменационной сессии, и в том, что в аудиториях было пусто, не было ничего удивительного. Загвоздка была в том, что было пусто именно перед аудиторией 21. Обычно у аудитории, где идет экзамен, творится настоящее столпотворение студентов, пораженных эпидемией предэкзаменационного волнения.  

Сердце его екнуло и упало. Экзамен должен был начинаться в восемь часов. Неужели он закончился так быстро? Это было нечто невообразимое. Если он действительно опоздал на экзамен считай, что пошли по ветру все его усилия последних месяцев. Он все делал для того, чтобы именно этот экзамен сдать на «отлично». От него зависела его дальнейшая судьба. С остальными экзаменами у него пока складывалось неплохо. Часть их сдал, а в оставшихся был уверен, что они не доставят ему неприятностей.

И вдруг на тебе!.. Хотя нечто подобное он ожидал именно от этого экзамена. Студенческий фольклор трепал на разные лады имя преподавателя по этому предмету, особенно ее поведение во время экзаменов. В университетской газете писали, что как-то раз она на экзамене провалила чуть ли не целую группу, ну, кроме трех-четырех студентов. Ее имя вызывало трепет и ужас у студентов, еще не побывавших у нее на экзамене.

Он, как и другие студенты группы, прослушал полугодовой курс у нее, был более или менее знаком с ней. Все это время пытался подать себя с выгодной стороны: отвечал на ее вопросы, заданные на лекции, вызывался к доске на практических занятиях. Казалось, ему это удалось. И неужели теперь все закончилось, к его небывалому огорчению, так поразительно быстро и ошеломляюще?

Не дойдя до дверей аудитории он повернул назад. Деканат был недалек и он хотел узнать, где сейчас может быть Луиза Абрамовна. Если там ее не будет, придется узнать на кафедре. Не может быть, чтобы ее не было поблизости. Зная ее характер, он не был уверен в том, что если даже ее найдет, что она возьмет да примет у него экзамен. Но и нельзя же сразу уйти назад, поджавши хвост, как побитая собака. Он не виноват в том, что опоздал на экзамен – он готовился к нему до последней минуты. Он не хочет, чтобы его усилия пропали даром. Так, как готовился к этому экзамену, он не выкладывался отродясь. Все экзамены, какие он уже прошел в своей жизни, взятые вместе, включая вступительные в институт, не стоили одного этого экзамена. Чего стоят хотя бы последние три почти бессонных ночи!?.

В деканате была секретарша Наташа. Она посмотрела на него с улыбкой и спросила:

– А ты почему здесь? Что, уже сдал экзамен?

– Нет.

– Зачем тогда приперся сюда?

– Я ищу Луизу Абрамовну.

¬ Ты что, в своем уме? Неужели у тебя от зубрежки уже крыша поехала?

– Почему ты так думаешь?

– Что мне еще думать, если ты несешь чепуху? Не сдал экзамен, да еще приплелся сюда и плетет, что ищет Луизу Абрамовну.

– И где же она?

– На экзамене. Ведь ваша группа сегодня ей сдает экзамен, не так ли?

Она продолжала смотреть на него с нескрываемой иронией.

– На экзамене?

– Разумеется.

– Где же экзамен?

– В двадцать первой аудитории. Тебе и это невдомек?

– А там пусто.

– Где? В аудитории? Не может быть.

– Нет, перед аудиторией.

– Вот-вот, я не зря говорю. Что-то с тобой явно не то. Вся ваша группа внутри аудитории. Сдают экзамен. Только ты шляешься где попало, и не можешь приклонить нигде свою бедовую голову во время экзамена.

И добавила с улыбкой:

– Она, наверное, уже сдвинулась по фазе.

– Кто она?

– Твоя бедовая голова.

Она мило хихикнула.

– А ты не разыгрываешь меня?

– Вот еще, мне только этого недоставало. Лучше дуй в аудиторию быстрее, иначе получишь «неуд». Абрамовну знаешь, она в таких делах спуску не даст.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Бедняжка, мало что тронулся в уме, еще оброс. Ты который день уже не бреешься? – сказала девушка, смеясь, вслед ему.

Он рукой тронул подбородок. И на самом деле, оброс как бомж. С тех пор как сел за предмет, он не только о бритье, но и о еде часто забывал. Больше обходился сухим пайком и пиалушкой чая. И уверен был, что за эти три-четыре дня точно сбросил вес на кило-другое.

С колотящимся сердцем он подошел к двери аудитории. Заглянул в помещение через верхнюю, застекленную часть двери. Действительно, все студенты были в аудитории. Сидели по трое-четверо. Обычно на экзамене за одним столом сидит и готовится к ответу только один студент, а в аудитории бывает не более трех человек. Его вечных соперников, двух лучших студентов в группе, там уже не было. Значит, сдали. Хорошо, что остальные, студенты послабее, еще копошились на задних партах. Один студент сидел у преподавателя, другой отвечал у доски.

Он перевел дух, постучал в дверь и вошел. Спросил разрешение у преподавателя. Та ничего не сказала по поводу его опоздания и пригласила его взять билет. Подошел и выбрал. Сказал фамилию и номер билета. Оставил зачетную книжку, взял со стола несколько чистых листов бумаги и пошел в задний ряд.

Взглянув на билет, успокоился: вопросы знакомые. Начал готовиться.

В аудитории, если не считать голосов отвечающих и Луизы Абрамовны, изредка прерывающих их, задавая вопросы, было тихо.

Он вполне обстоятельно расписал ответ на первые два вопроса. Он знал их совсем неплохо, поскольку это были как бы узловые, центральные темы предмета, и, когда он готовился к экзамену, стараясь не ударить лицом в грязь перед суровым преподавателем, выучил их как можно основательней. Ведь иначе не выбьешь у нее отличной оценки!.. А то, что она так или иначе коснется этих вопросов, он почему-то знал. И вот, эти вопросы попались ему прямо по билету.

Сказать о том, что Луиза Абрамовна была неординарной женщиной, значит, не сказать ничего. Не зря ее имя было у всех на устах. Высокая, с гордой осанкой, она держалась прямо, чуть выпячивая грудь, как бы заученной, чеканной походкой модели на подиуме. Пышные каштановые волосы, зачесанные назад, выразительный взгляд уподобляли ее Софи Лорен, которая, кстати, в ту пору была в зените своей славы. Никто не знал, замужем ли Луиза Абрамовна, или нет. Она оставалась вечной загадкой факультета, вызывая восхищение одних, наводя страх на других. И вот теперь он тоже либо будет обласкан ею, либо пополнит число ее многочисленных жертв из числа сдавщих ей экзамен студентов. И достаточных предпосылок того, что сейчас скорее возможен второй вариант, он уже обеспечил своим позорным опозданием.

Между тем, он закончил отвечать на первые два вопроса и приступил к третьему. Тут неожиданно всплыла проблема: он знал формулировку этой теоремы, примеры ее применения, а вот доказательство вспомнить никак не мог. Сидел-сидел, покручивал ее то так, то этак, но ему тут будто память отшибло. Если бы та теорема еще была нормальная, все бы ничего, а то козявка какая-то, с доказательством на меньше чем полстраницы, со всеми ее потрохами. Вероятно, потому он и упустил ее из виду. Счел, так сказать, ниже своего достоинства заниматься пустяками. Кстати, такое выражение употребляла Луиза Абрамовна, когда видела грязную доску в аудитории:

– Я понимаю так. Вы, конечно, подросли, поумнели. Третий курс, как-никак. Стирать доску теперь уже ниже вашего достоинства, – и вытирала доску сама, осторожно взяв грязную тряпку кончиками своих длинных, как у музыканта, красивых пальцев.

Доказательство теоремы из третьего вопроса билета ему так и не поддалось. Оставшись не у дел, он стал ждать своего череда отвечать по билету.

Тут он заметил у девушек из передних рядов несметное количество тетрадей, листов, лентообразных шпаргалок и тому подобной мути. Он сам никогда не использовал на экзаменах ничего подобного. Даже не знал, как их использовать. А как смелы и изощренны в этом деле были эти негодницы!.. Каким только способом они не достают их во время экзаменов!.. Конечно же, большей частью из-под чулков и юбок. И используют их, нимало не стесняясь преподавателей. И сейчас они орудуют ими невозмутимо и искусно, как истые умелицы, лишь изредко поглядывая на Луизу Абрамовну.

В том, что он сломя голову старался получить отличную оценку по этому предмету, были свои резоны. Во-первых, вопрос престижа. Он хотел, если не превзойти, то никак не уступать своим конкурентам. Сейчас их нет. Наверное, ушли отсюда с пятерками в зачетных книжках. Вот будет стыдоба, получи он сейчас оценку ниже пятерки. Потом, кто же не будет гордиться отличной оценкой, полученной из рук самой Луизы Абрамовны. И наконец, в этом случае у него открылась бы реальная перспектива получить повышенную стипендию. Это тоже немаловажная вещь, если иметь в виду, что обычная стипендия 35 рублей, а повышенная – 43 рубля 32 копейки. На целых 8 рублей 32 копейки больше. А это для студента – целое состояние!..

Ожидание длилось долго. Студентов, напрашивающихся к доске, было достаточно. Но в этом деле имелась как бы молчаливая договоренность: пораньше взял билет, пораньше и ответишь. А до него было далеко, ведь он пришел последним. Так что, придется ждать еще долго, чтобы избавиться наконец от груза, давящего горой на плечи целые полгода.

И он стал ждать.

Чуть спустя, уже изнывая от безделья, он обратился шепотом к девушке, сидящей впереди:

– Катя! Можно твой конспект на время?

Она обернулась и удивилась. Она знала, что он не пользуется шпаргалкой на экзаменах, и вдруг слышит от него такое!.. Отвернулась и бросила взгляд на преподавателя. Та внимательно слушала студента, отвечающего у доски. Катя что-то написала на бумажке и протянула ему из-под парты, не оглядываясь на него. Он прочитал: «Пожалуйста, подожди». Он и так ждал, так что ему ничего не стоило подождать еще чуть-чуть. И он вновь стал терпеливо ждать.

Время шло мучительно медленно. Студентов в аудитории становилось меньше. Вдруг Катя проворно передала ему тетрадь из-под парты так же, как и записку, не оглядываясь к нему. Наконец-то, заветная тетрадь у него в руках!..

Он сидел один в заднем ряду. Положил тетрадь с левой стороны и, как ему казалось, со всей осторожностью начал ее листать. Страницу, где примерно было доказательство теоремы, он угадывал, но с нескольких попыток он даже близко не попал к ней. Тогда пришлось продолжать поиск так называемым «последовательным перебором», иначе говоря, страницу за страницей. При этом у него почему-то дрожали руки, а иногда коленки. А как изменилось лицо, ему самому трудно было судить. Зато, наверное, оно явственно было видно другим... Так же, наверное, было заметно, что он без конца оглядывается то на тетрадь, то на преподавателя. И, наконец, шорох пролистываемых страниц... Все это, конечно, не могло ускользнуть мимо зоркого взгляда Луизы Абрамовны.

И вот, наконец, наступил момент истины. Луиза Абрамовна вдруг встала с места, чеканным шагом направилась к нему. Миг – и она выросла прямо перед ним, как будто свалилась с неба или выросла из-под земли.

– Дайте мне тетрадь, – сказала она спокойно.

Он даже не успел спрятать тетрадь. Закрыл ее и подал ей. Листочки, где были его записи, она взяла со стола сама. Их она разорвала на мелкие кусочки, прямо на его глазах. Затем она пошла к себе, попутно кинув порванные куски бумаги в мусорную корзину. Сердце его за сегодняшний день упало второй раз, причем теперь, если можно так выразиться, до самого дна.

Это означало, что на нем теперь, как успешному студенту, можно было поставить крест. Не говоря уже о повышенной стипендии, «неуд» ему обеспечен, если только не выгонят из университета. Почему сразу отчисление, могут спросить иные. А при его таком, недостойном настоящего студента, поступке, она просто не может принять у него пересдачу. Ведь попался, поймали с поличным. Другие тоже пользуются шпаргалкой, но они не допускают, чтобы их поймали за руку. Об этом вскоре будет знать весь факультет. И Луизе Абрамовне неловко будет оказывать содействие недобросовестному студенту, если даже она сама вдруг захочет этого. Ведь такому преподавателю, как она, которая на виду у всех, нельзя допускать двойной подход в оценке поведения студентов.

А отсюда до отчисления всего шаг. Как-то теперь будет?.. Значит ли это, что все мосты назад уже сожжены? Неужели Луиза Абрамовна не сжалится над ним? Разве нельзя придумать ничего, чтобы спасти положение?

Он ожидал, что она теперь возьмет его зачетную книжку, поставит «неуд», затем, выпроваживая его из аудитории, торжественно вручит ему эту красную книжечку, вдруг ставшей его «волчьим билетом». Как он посмотрит тогда в глаза товарищам, не говоря уже о соперниках-конкурентах, которые имеют теперь все основания сделать из него посмешище. Он теперь был в состоянии транса, не способен думать не только о своих будущих действиях, но и о сиюминутном. Он даже не хотел смотреть, чем теперь занят преподаватель.

Однако, краем глаза он все же следил за ней. Она положила тетрадь на стол, взяла несколько чистых листочков и вдруг вернулась назад.

– Вот вам бумаги. Если вы знаете, то напишете и здесь.

И пошла к себе, тем же неизменным для нее чеканным шагом.

Он теперь почувствовал, что в его положении теперь что-то изменилось, хотя не осознавал, что именно. Просидел несколько минут, тупо уставясь в чистые листы. Не делал даже жеста, чтобы что-то записать на них.

И вдруг ему показалось, что пришла пора взять быка за рога. Раз она дает ему шанс, надо воспользоваться им. И идти ва-банк!.. Либо пан, либо пропал. Будь, что будет. И еще, в то время была в ходу поговорка: пролетариату терять нечего, кроме своих цепей. Или вроде другой байки насчет шахтера: его все равно не загонят глубже того места, где он стоит. Он чувствовал себя именно в роли этих двух пресловутых представителей пролетариата.

За лучший способ действия он в этом случае, как это странно ни выглядело, счел бездействие. Или он так себе втемяшил. Много лет спустя, он такой постулат прочел у Лао-Цзы*. Он и теперь не знает, тот ли это случай, что имел в виду в свое время китайский мудрец. Но он тогда решил поступить именно так. То есть, вместо того, что восстановить прежние записи, он демонстративно отложил чистые листы бумаги в сторону. Конечно, он пытался это сделать так, чтобы его действие было замечено Луизой Абрамовной. Но удалось ли ему это, он не был уверен. Но дело сделано, и он остался сидеть недвижно на месте. Не заметила, ну и пусть ее, все равно заметит, никуда она не денется.

И правда, она обратила внимания на него, и кажется, даже была удивлена, но старалась не подать виду. Вот так они сидели, два соперника, один – во всеоружии, способный миловать, или казнить; другой – противостоять ему всеми имеющимися у него средствами. А средств у него было наперечет. Это, прежде всего, его упорная решимость победить в этом непростом поединке во что бы ни стало; затем, знания, которые он приобрел во время подготовки к этому экзамену; и наконец, его интеллект, который оттачивался с малых лет до сего времени, на учебе и вне учебы.

И вот, пробил час его судьбы. Он у доски. Без промедления начал отвечать на первый вопрос, записывая длинный ряд формул на доске. Луиза Абрамовна смотрела на него с испытующим взглядом и молчала. Она не задавала вопросов, не уточняла, не перебивала его. Вдруг она сказала:

– Достаточно.

Он перестал писать и в ожидании стоял у доски. Ему не дали закончить ответ на первый вопрос. Она стала пролистывать его зачетную книжку. Видно, взвешивала, что за человек ее соперник, раз он столь дерзко решился бросить вызов, не кому-нибудь, а ей, самой Фогель. Потом сказала:

– Вот что, товарищ... – она произнесла его фамилию. – Докажите мне теорему из второго вопроса билета. Докажете, будет у вас пять, не докажете, с учетом всех ваших, так сказать, провинностей, будет – два. Если согласны, приступайте к работе, не согласны – можете быть свободны. И еще, вы должны это сделать безо всякой подготовки и без всяких бумаг.

Он без промедления приступил к доказательству. Для него это была действительно манна небесная. Он знал доказательство этой теоремы, как православные «Отче наш», а мусульмане «Фатиху». Остановился только тогда, когда широченная доска вся была исписана формулами. Теорема тоже была доказана.

Она не стала спрашивать третий вопрос, вопрос из-за чего был поднят весь этот сыр-бор и его карьере преуспевающего студента едва не была поставлена точка.

Сказать, что в тот день его радости не было предела, значит, ничего не сказать. Он запомнил этот день на всю жизнь, ибо то был день особенный. День, когда тебе открывается момент истины. День, когда ты узнаешь, как никогда прежде, достойных, равных себе людей и самого себя, свои глубинные качества в необычных обстоятельствах. Узнаешь и поразишься. Поразишься тому, как же мы, люди, похожи друг на друга в глубине, и в то же время совершенно разные на поверхности. Мы едины, и каждый из нас в отдельности мало что значит, но вместе мы – сила полнейшая и неисчерпаемая.
___________________________________________________

* Лао-Цзы (6 – 5 вв. до н.э.) – древнекитайский мудрец, основатель философии даосизма.

3 января 2011 г.

© Торекан Мискен, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора