Мигранты

Рассказ об одной русской семье и ее судьбе на протяжении десятилетий. Переселение из России в Киргизию после Октябрьской революции. Жизнь в республике в сталинское время, оттепель, годы застоя. Возвращение в Россию после распада СССР – в неизвестность… Первая публикация.

Дед Татьяны был сельским священником. С помощью прихожан он построил небольшую церковь, в которой затем служил. Когда на Урале установилась советская власть, его попытались заставить публично отречься от веры. Ничего не добившись, объявили врагом народа, арестовали, посадили в тюрьму, затем сослали на север вместе с женой и малолетними детьми. Старших родители сумели вытолкнуть из гнезда, и те бежали. Первенец добрался до Семиречья, к нему устремились брат и сестра Ольга. Братья перебрались из Казахстана в Китай, а Ольга добралась до столицы Киргизии: напуганная всем, что произошло, попыталась затеряться.

Судьба свела ее с геологом, высланным из северной столицы за троцкизм. Во время первой мировой войны, осиротев подростком, Иван бежал из Западной Белоруссии, добрался до Малаховки, где в няньках жила сестра, пристроившая его подмастерьем сапожника. Революцию он встретил с большевиками. Участвовал в гражданской войне, был тяжело ранен в Крыму и демобилизован.

Окончив рабфак, поступил в Питере в институт, успешно занимался там, пока на студенческой вечеринке не начал доказывать, что Сталина во время революции не знали, что всем заправляли Ленин и Троцкий. Куда следует, донесли сразу, и Иван был обвинен в пропаганде троцкизма. Несколько месяцев его продержали в одиночной камере, исключили с последнего курса, выслали в Киргизию, где спецслужбы безуспешно попытались сделать его сексотом, а затем долго следили, заставляя держать наготове узелок с вещами и вздрагивать при любом стуке в окно.

Как только началась Великая Отечественная, Иван ринулся на фронт защищать Родину. Но комиссия определила его в трудовую армию на Алтай. Ольга устроилась истопницей в кочегарку, жила с двумя малолетними детьми в съемной саманной комнатенке с земляным полом.

Танюшка хорошо запомнила всеобщее ликование в день окончания войны. Даже детсадовская ребятня бегала по двору, радуясь: «Ура! Ура! Победа! Победа!». С победными криками встретили и матерей на самой высокой точке территории, полуразвалившемся дувале, вместе с воспитательницей, раньше запрещавшей даже приближаться к этому опасному сооружению.

Послевоенные десять лет у Тани совпали со школьными годами. Учеба была поставлена в семье во главу угла. Отец, которому не позволили окончить институт, и мать, которая, вообще, не имела специальности, мечтали выучить детей и вывести их в люди. В школе старательно прививали любовь к «вождю мирового пролетариата», «отцу всех времен и народов», веру в партию большевиков, ее дело, благодарность за счастливое детство. Отец, сохранивший несмотря ни на что верность революции, считал советскую систему лучшей уже за то, что она дала возможность учиться. Идеалы свободы, равенства, братства он пронес через всю жизнь.

В доме тем временем витали страх и тайны прошлого. Возвратившаяся из ссылки бабушка ненавидела всех и вся. В голове Тани навсегда застряла фраза, неоднократно произносимая ею с неповторимым злым сарказмом: «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!» Сохранились и проклятия, которые та, парализованная, не в своем уме, выкрикивала незадолго до смерти заплетающимся языком в адрес коммунистов.

Ее большая трудолюбивая семья была растерзана, раздавлена, разметана по белу свету. У всех были перекалечены судьбы. Бежавшие от расправы старшие сыновья оказались отрезанными границей, муж и дочь умерли на севере, сама она и старший сын из сосланных тяжело болели, не имели ни кола, ни двора. Единственным их пристанищем стала комнатушка Ольги, которую к тому времени они с мужем выкупили и пристроили к ней кухню и прихожую. Жили скученно, болели по очереди и одновременно. Особенно часто Татьяна с сестрой.

Память Тани сохранила образ дяди, приехавшего с бабушкой, постоянный страх в его глазах, поведение человека, боящегося всех, чувствующего себя никем. Она часто вспоминала потом, как прятался он, не решаясь до прихода Ольги открыть дверь санитарам, привезшим бабулю из психушки, где устали ждать, когда заберут парализованную, оправлявшуюся под себя, ненормальную старуху. Умерли бабушка и дядя друг за другом.

Вскоре после их смерти появился отслуживший в Красной Армии младший из сосланных Константин. Он был другим. В его словах не было откровенной ненависти к власти, как у матери. В его глазах не было страха как у брата. Был он замкнут, старался устроиться в жизни, и вскоре уехал искать достаток в другом месте.

Во время его пребывания Таня, договорившись с отцом, тайно от матери вступила в комсомол, считая, что переходит таким образом во взрослую жизнь. Наткнувшись на комсомольский билет, Ольга ругалась целый день и утихомирилась только после того, как Константин напомнил про красную косынку, в которой она явилась к отцу на свидание в тюрьму, расценившему наряд как предательство, а не дань моде.

— Ты, Танюша, и в партию вступай – будешь начальницей, — полушутливо советовал дядя.

Что это действительно так, Таня убедилась на примере классной руководительницы. Та быстро стала завучем, затем — директором школы. На уроке водружала на кафедру дамскую сумку, думая, что может скрыть от тридцати пар любопытных глаз учебник, который читала по ходу опроса и объяснения. В один прекрасный момент энергично поставленная на край кафедры сумка благополучно грохнулась, и все ее содержимое оказалось на полу. Ученики начали собирать и рассматривать упавшее, а учительница волноваться: «Где партбилет?». Его нашли, и она не сдержалась, поглаживая: «Вот он, мой кормилец!». Ее слова одноклассники вспоминали уже взрослыми, считая, что коммунизм не состоялся потому, что от преданных идеям избавились, а на их место пришли «вот такие».

Когда умер Сталин, Таня не знала как себя вести: радоваться или плакать? Новость в класс принесла она. Сообщила и заулыбалась. Поняв, что вокруг захлюпали носами, включилась в общую компанию.

Какой-либо предвзятости по отношению к себе, сестре и другим знакомым враженятам она не ощущала. Их никто не выявлял и не притеснял, быть может, потому, что на первый план в государстве вышли другие, послевоенные заботы. Но всегда помнила, что она дочь врагов народа, что это позорно, опасно и нужно скрывать. Родители были перепуганы на всю жизнь, боялись сделать шаг влево, шаг вправо. Их страх передавался детям. Даже когда вовсю шла реабилитация, считали, что лучше не ворошить старое.

Через годы, изменившие взгляды на историю, Татьяна обнаружила, что в Киргизии много потомков бежавших и высланных из России. Помимо русских, подобные биографии имели татары, башкиры, выходцы с Кавказа и представители других народов. Киргизов высылали в обратном направлении.

В институт Таня поступила без проблем. Студенческие группы состояли из коренных жителей, потомков раскулаченных и политических оппонентов, детей эвакуированных из занимавшихся фашистами территорий Союза и депортированных. Между собой они быстро находили общий язык и дружили. На первом же занятии Таня познакомилась с девочкой-чеченкой из спецпереселенцев Казахстана. Та числилась кандидатом и никак не могла устроиться с жильем. Таня привела ее домой в ту самую комнатушку, к которой отец прилепил кухоньку. Вдвоем упросили мать, и целый год прожили вместе, сдружились. Таня потом вспоминала, что они ни разу не поссорились, никогда не вспоминали про репрессии близких, жили настоящим, старательно учились.

Партком института всеми способами старался сформировать мировоззрение студентов. Отличникам – баптистам специально ставились неуды на экзаменах, чтобы перевоспитать. Такие непрофильные предметы как история партии, материализм, философия возводились в ранг ведущих. Высокие стипендии назначались не просто отличникам, но обязательно активным комсомольцам. Методов было много.

Помимо учебы студенческая жизнь была заполнена любовью. Любили независимо от национальной принадлежности, вопреки наставлениям родителей, старавшихся предотвратить интернациональные браки. К Тане любовь не пришла, замуж она не вышла и уехала в горную глубинку отрабатывать с твердым намерением вернуться в столицу продолжать учебу.

Ее планам, однако, сбыться было не суждено. Семью постигло несчастье, все перевернувшее. Умерла старшая сестра, оставив маленькую дочку. Ревматизм, которым они обе, выросшие в сырой комнатушке, страдали, сказался на сердце. У Татьяны заболевание не оставило столь страшного следа. Осиротевшей малышке не хватало матери. «Таня, — обращалась она к тетке,— почему у всех есть мамы, а у меня нет? Будь моей мамой». Все родственники знали, что, умирая, сестра просила мужа жениться на Татьяне, чтобы рядом с дочкой был родной человек. Родственники с обеих сторон и племяшка без конца поднимали эту тему. Тане такой брак казался противоестественным, и она сопротивлялась. Но уговорили. Потом она никогда не жалела о содеянном. Вскоре родился сын.

Дети, повзрослев, узнавали историю семьи. Своего происхождения из репрессированных не скрывали, но это уже никого не интересовало и для самих никакого значения не имело. Их жизнь была заполнена учебой, книгами, за которыми записывались в очередь, спортом и олимпиадами с победами и поражениями. Они планировали будущее, были уверены, что при старании можно добиться всего.

Старшее поколение тоже было уверено в завтрашнем дне. Семья получила квартиру, дети учились бесплатно, старики бесплатно лечились. В то же время, бесконечные очереди за всем, дефицит всего, некачественная и несовременная продукция, выпускаемая государством, вызывали у людей нараставшее недовольство. Вера в возможность построения коммунизма таяла, все меньше и меньше верили коммунистам. А когда подул ветер перемен перестройки, появилась свобода слова, начали говорить об этом вслух.

Погуляв, ветер превратился в разрушительную бурю, уничтожившую «эпоху строительства коммунизма». Татьяна, как и другие, жила в эти годы ожиданием чего-то нового, необыкновенного, хорошего, но о многом порушенном жалела. Особенно о развале Союза, исчезновении опеки государства и стабильности. А больше всего о том, что равенство и братство, которые раньше худо-бедно все-таки соблюдались, перестали быть государственными приоритетами. Рыночные отношения быстро привели к разделению общества на богатых и обобранных ими. Дистанция между слоями общества росла семимильными шагами. Интернационализм был заменен на «рост национального самосознания». Знание государственного языка, принадлежность, к «титульной нации», «коренному населению» выдвигались на первый план, вызывая беспокойство тех, кто не соответствовал этим критериям, и вели к массовому разъезду по национальным квартирам. Миграция из многонационального Киргизстана мгновенно превратилась в мощный поток.

Некоторых ждали на этнической родине и звали. Пунктуальные немцы предусмотрели все, вплоть до пижам и тапочек у кровати возвращавшихся, евреям вручали свидетельство о гражданстве прямо в самолете.
Россия, которую саму старались поставить на колени, долго не вспоминала о своих соотечественниках, оказавшихся за рубежом. На этнической родине их не ждали, встречали, порою, в штыки, считали богачами, кулаками, грабили, и поджигали. Русские оказались отделенными от России и разобщенными между собой в Киргизии. Десятки лет они исполняли роль «старшего брата», укреплявшего дружбу между народами. А после развала большой страны оказались единственной разрозненной диаспорой, в которой каждый барахтался в своих проблемах сам по себе, в одиночку, не помогая друг другу, не объединяясь для их преодоления.

В семье Татьяны вопрос об отъезде поднимался часто. Поначалу домочадцы рассуждали так: «Здесь над головою крыша, а что будет там – неизвестно. Родных нигде нет. Даже на первый момент остановиться негде. Никто не ждет».

Позднее, когда этническая родина, из которой революция, война и перестройка вымыли россиян, позвала, не решались на отъезд из-за различных семейных проблем и климата на предлагаемых территориях. Между тем, поток мигрантов в Россию, вставшую на ноги, постепенно становился все более мощным по экономическим мотивам. Теперь основную массу мигрантов составляли киргизы. Возможность заработать, знание менталитета русских, их языка, налаженные пути сообщения, территориальная близость были выходом для людей государства с наличием большого количества молодых свободных рук.

Отъезд русских тоже продолжался, усиливаясь в периоды нестабильности. В один из таких моментов дети Татьяны собралась в Россию. Долго решали – куда ехать? Наконец, остановились на небольшом уральском городке, выросшем из того самого села, из которого бежали в свое время дети уральского священника. Внук перебрался в Америку. Татьяна с мужем тянули с отъездом, хотели остаться там, где родились, страшились перемен.

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора