Нобелевская премия

Рассказ о нравах, которые царят на некоторых наших научных кафедрах. Интриги, сплетни, доносы, насильное соавторство, незаконные поборы… И травля ученых-одиночек, которые пытаются быть выше всего этого и жить для науки. Первая публикация.

Лаборантки были твердо уверены, что она попала в Москву по блату. На самом деле Свете просто повезло. Аспирантуру ей предложили неожиданно: пропадало место, которое придерживали для кого-то, отказавшегося в последний момент. Времени до экзаменов оставалось в обрез, и поначалу она тоже отказалась. Потом посоветовалась с родными, решилась и поступила.

А вскоре трагически погибли бабушка и дед, вырастившие ее, сироту. После похорон Света растерялась, хотела бросить аспирантуру и остаться дома. Вернулась в Москву забрать документы. Остановила записка проректора института, рекомендовавшего ее на учебу, переданная через земляков вдогонку. Случайно узнав о намерении Светы вернуться, он передал сборник научных работ с недавно вышедшей статьей, в которой та была соавтором, приписав, что Света просто обязана написать диссертацию.

Нехотя взялась за работу. Потом втянулась. Затем начала находить в ней удовольствие. А дальше появилась какая-то одержимость – работала сутками, не замечая ничего вокруг. И, вдруг, ей показалось, что она… сделала открытие. Когда осознала, о чем могут говорить полученные результаты, ее переполнило чувство гордости. Оно было несопоставимо ни с чем ранее испытанным, и ей захотелось рассказать о находке всем. Знакомые непрофессионалы не поняли, о чем идет речь. Друзья-аспиранты в один голос заявили, что она, Светка, молодец. Затем каждый занялся своим делом. Руководитель быстро остудил пыл, сказав: «Новенькое что-то есть, конечно, но до Нобелевской премии далеко. Нужна аппаратура с большими разрешающими способностями».

Время окончания аспирантуры поджимало, срок пребывания в общежитии заканчивался, возможности остаться в Москве не было, и Света вернулась в Бишкек на кафедру, возглавляемую тем самым проректором, профессором Садыком Мадаминовичем. Она должна была преподавать студентам и вести научные исследования. Последнему обстоятельству очень радовалась, рассчитывая продолжить начатое в Москве. Преподавать предстояло научиться.

Студенты кафедру не любили. Знания на ней достигались бесконечными двойками, отработками, неоднократной пересдачей зачетов и экзаменов. Проскочить через нее – означало окончить институт.

Садык Мадаминович практически только числился заведующим, совмещая параллельно еще несколько руководящих должностей. Всем заправлял доцент. Он старался копировать своего начальника во всем: так же величественно и неприступно плыл по коридору, не замечая встречных и редко отвечая на их поклоны, так же медленно периодически поворачивал голову из стороны в сторону, словно растирая соль, отложившуюся между позвонками. Он говорил теми же словами, вставляя кругленькие фразы типа: «испокон веков велось», «в традициях кафедры», «люди, преданные кафедре» и т.п. Так же тихо и невнятно читал лекции. Выполняя функции заведующего, перекладывал основную часть его и своей преподавательской работы на подчиненных. Доценту старались не перечить: он постоянно бегал с доносами к шефу, истоптав на этом деле не одни башмаки.

Профессор пару раз в году читал лекции «себе под нос», пару раз приходил на кафедральные совещания и один – на последнюю переэкзаменовку.

В Москве Света чувствовала себя человеком временным, интересовалась только исследованиями, никому не мешала и не была конкурентом. На новом же месте она сразу насторожила доцента, заговорив в первую очередь о научных исследованиях. Тому для соответствия занимаемой должности предопределялось заниматься ими, но он не занимался, а потому расценил Свету как конкурента. В его голове понятия «диссертация» и «карьерный рост» были неразделимы. Мысль, что человека интересует предмет исследования, ему и в голову не приходила. Света же торопилась: боялась, что кто-нибудь опередит и откроет то, что она почти открыла.

Доцент определил молодому неопытному преподавателю нагрузку значительно больше положенной, и о продолжении начатых в Москве исследований не могло быть и речи. Для проведения опытов у нее не только не хватало времени, но и места тоже не было, хотя Света увидела в лаборатории электронный микроскоп, которым никто не пользовался и который скромно стоял в сторонке, прикрытый полиэтиленовой пленкой. Учебная комната находилась рядом в подвале, отделяясь лишь тонкой перегородкой от лаборатории, и раньше служила складом. Лаборанты, занятые своим делом, не считались с тем, что рядом идут занятия: громко говорили, смеялись и даже пели. Студенты отвлекались, Света нервничала. На ее замечания шумные соседи отвечали: «А мы забыли», «Нам тоже нужно работать». И все продолжалось.

Несколько раз просила у доцента другое место, но тот каждый раз отвечал, что комнат нет.

Просила лаборантов. Те затихали. Зато потом… Летели какие-то ведра, разбивались колбы, громко выяснялось, кто и в чем виноват. Света считала, что вести занятия в таких условиях невозможно.

Разборки пошли на высоких тонах. Старшая лаборантка побежала жаловаться доценту – своему родственнику. Немного погодя Света услышала через стенку: «Дядя сказал, чтобы мы не обращали внимания, – старая дева, вот и злится».

Тогда она отважилась пойти к Садыку Мадаминовичу. Тот помог с комнатой, распорядился допустить ее к микроскопу и выделить место в лаборатории. Собирая бумаги, Света услышала через перегородку: «Дядя сказал: «Эта дура еще пожалеет, что прыгнула через голову». Лаборантки с нею не здоровались, прятали от нее ключи от лаборатории. Но это были мелочи в сравнении с тем, чего она добилась.

Настало время полугодового отчета, и доцент, не желая утруждать себя, переложил работу на Свету. Когда она подала данные, тому хватило одного взгляда, чтобы увидеть прочерк против фамилии Садыка Мадаминовича и однозначную цифру выполненных часов против своей.

Света сделала это не со зла. Так действительно было, она пересчитала по журналам нагрузку каждого преподавателя и решила, что так положено.

— Кто учил вас писать отчет сразу на чистовик? Ничего нельзя поручить! – рявкнул доцент.

— ?..

— И козе ясно, что всем нужно написать примерно одинаковое количество часов – зарплаты все равно никому не прибавят. Дайте сюда отчет.

Дальнобойные капли слюны долетели до ушей Светы вместе со словами, унижающими ее умственные способности.

На очередном заседании кафедры в присутствии шефа доцент держал такую речь:

— Все запланированные часы кафедра выполнила, Садык Мадаминович. Больше всех часов дал я, Садык Мадаминович. У остальных – в пределах положенного, Садык Мадаминович, – и, не стесняясь, зачитал липовые цифры.

Садык Мадаминович сидел, не слушая, писал. Затем, оторвавшись от бумаг, сделал заключение:

— Будем считать отчет утвержденным.

Света все еще переживала оскорбление ее умственных способностей и злилась на бесстыдство доцента. Ей было непонятно, зачем он вообще привлек ее к составлению отчета, который за несколько минут мог сам написать «с потолка». На следующий день она высказалась по этому поводу в кругу коллег. Передали сразу, и доцент побежал жаловаться на нее Садыку Мадаминовичу.

Критика, как ни удивительно, возымела не только отрицательное действие. В начале следующего семестра профессор вдруг прочитал студентам лекцию. После этого оставил преподавателей в лекционном зале и сказал, что теперь у него «посвободнее со временем», и пусть не складывается впечатление, что «руководство уделяет кафедре мало внимания».

Садык Мадаминович читать лекции продолжал. Правда, все реже и реже, каждый раз оставляя педагогов и в бесфамильной форме отчитывая. При этом смотрел в сторону Светы. Преподаватели понимали, что против Светы «работает» доцент и начали сторониться ее, боясь попасть в немилость попутно. Читать лекции профессор закончил довольно быстро, но после этого еженедельно на кафедральных совещаниях Свету за что-то отчитывал доцент. Она все время была взвинчена, насторожена и не могла заняться микроскопом, отыскать наладчиков: Нобелевская премия отодвигалась на неопределенный срок.

Со студентами у Светы сложились хорошие отношения, хотя она и считала, что преподает «не очень-то», а в некоторых вопросах откровенно «плавает». Света старалась помочь тем, кто плохо знал русский язык, организовала дополнительные занятия. Это студентам понравилось, передавалось от одних другим, и они просили в деканате определить их группу к Светлане. Доцент тут же обвинил ее в стремлении к дешевому авторитету.

Вскоре ей еще увеличили нагрузку, а как-то в субботу на последнее занятие без всякого предупреждения пришел доцент. Затем он экстренно собрал внеочередное кафедральное совещание, раскритиковал занятие в пух и прах и сделал вывод о полном несоответствии Светы занимаемой должности.

В это время ушла в декретный отпуск одна из коллег, доцент был вынужден подключить Свету к выполнению хоздоговорной работы вместо ушедшей, и вопрос о несоответствии отпал сам собой.

Несколько месяцев работали вечерами по хоздоговору вдвоем со Львом Лазаревичем. Света за это время нашла наладчиков микроскопа, заплатив им из своего кармана, и те работали. По бесконечным стычкам с доцентом она начала понимать, что раздражает его «своей бурной деятельностью на поприще науки».

Когда принесли заработанные ими со Львом Лазаревичем деньги, Света, заглянув в ведомость, увидела столбик фамилий.

— Вы последняя, — подсказала выдававшая зарплату.

— А почему не вторая? — спросила.

Первым был Садык Мадаминович, за ним следовал доцент. Затем шла какая-то незнакомая фамилия. Лев Лазаревич стоял тут же и мирно бубнил, пересчитывая деньги: «Работаешь один, а чуть работа кончена, гляди, стоят три дольщика…»

Тут он осекся, так как подошел доцент и деловито расписался в ведомости. В этот момент будто кто дернул Свету за язык: «Работаешь один….»

Доцент подскочил как ужаленный:

— Мы столько лет… А некоторые… — развернулся и вышел, не забыв прихватить деньги и решив, что Назаралиеву нужно как можно быстрее убрать.

Освободившееся после завершения хоздоговора время Света полностью посвятила исследованиям, даже весь отпуск провела в лаборатории. Лаборантки злопамятно игнорировали ее, по возможности «подставляли подножки» и крутили пальцем у виска: только ненормальная может вместо того, чтобы два месяца купаться и загорать на Иссык-Куле, каждый день приходить на работу, да еще покупать реактивы на свои деньги. А Света увлеченно работала: микроскоп оказался лучше московского.

Трудолюбие «рыжей», как называл ее про себя за оттенок волос доцент, не прошло мимо его внимания, и он сделал вывод, что Света усиленно собирает материал для докторской диссертации. Следующий учебный год превратился для нее в сплошной кошмар. Умелый интриган начал сталкивать Свету с сослуживцами, стараясь настроить против нее коллектив. Кундуз, возвратившаяся из декретного отпуска, тоже попалась на эту удочку. Он как-то вызвал ее и выговорил, что вот-вот будет переизбрание, а статей-то нет.

— Малыш у меня, — взмолилась Кундуз.

— Подружка ваша знаменитая написала. Пусть включит соавтором – и все дела.

— Она мне не подружка, — отреклась Кундуз, но, немного поколебавшись, намекнула Свете о соавторстве, и когда та отказала, сославшись, что доцент велел приписать себя и заведующего, обиделась.

На следующий день Света увидела на своем столе в лаборатории чужое имущество.

— Кундуз, что случилось?

— Это распоряжение доцента. Вы должны обучить меня методике, и передать все наработки.

Такого удара Света не ожидала. Попыталась поговорить с доцентом, но только получила новую порцию унижений. Идти к профессору не решалась – знала, что тому наговорено на нее!.. Решила, что будет «ни шатко, ни валко» обучать Кундуз пользованию микроскопом, не делясь своими мыслями и не акцентируя ее внимания на особенностях иммунных клеток, которые считала своим открытием и отдавать никому не собиралась. Наблюдая за Кундуз, поняла, что та не понимает главного.

Недоброжелательность начальства позволяла некоторым из приближенных относиться к Свете свысока. Порою же она подозревала плохое к себе отношение там, где его не было. Доцента не оставляло желание избавиться от конкурентки. Ища повод, он снова пришел к ней на занятия, опять в субботу, опять на последнюю пару, опять не предупредив и прихватив на этот раз Льва Лазаревича. Света не допускала ошибок, на которые ей уже указали. Но на созванном совещании подчеркивались совсем другие недостатки, а выпады доцента сопровождались поддакиваниями Льва Лазаревича, упорно не смотревшего в сторону Светы. Кроме него высказалась Кундуз, критиковавшая за нежелание делиться результатами исследований и плохой характер.

На совещание был приглашен Садык Мадаминович. Он очень внимательно все выслушал, а в заключение сказал:

— К сожалению, Светлана Назаралиевна зарекомендовала себя как личность конфликтная. На нее все жалуются. Кроме того, она плохой педагог. У меня не возникает в этом сомнений, так как я не могу не доверять опытным преподавателям, посетившим ее занятия. Боюсь, что о новом переизбрании речи не пойдет. А пока запишем ей выговор. Кто за это предложение? Прошу голосовать, — и поднял руку.

Следом подняли руки все.

Пол закачался под ногами Светы. Стены стали смещаться. Лица присутствующих слились в одно. В голове вертелось: конфликтная личность, плохой педагог, все жалуются, речь о переизбрании не пойдет, дадим выговор, прошу голосовать…

В одну из бессонных ночей она решила отомстить обидчикам. Написала довольно сумбурное письмо в министерство о том, как работает кафедра. Написала анонимно, за что потом всегда краснела. Как позже выяснилось, одновременно поступила очередная жалоба студентов и их родителей на доцента. Готовилась проверка по этой жалобе, а не по анонимке Светланы. Люди, зависевшие от Садыка Мадаминовича, предупредили его, и профессор предложил доценту заблаговременно уволиться, пристроив на новое, даже более высокооплачиваемое место.

Света вздохнула. Вновь увлеченно работала в лаборатории, параллельно набираясь педагогического опыта. Студенты говорили про нее: «Преподавали бы так все». Несмотря на этот успех, она ругала себя, считала, что бездарно потратила время на конфликты, вместо того, чтобы заниматься исследованиями и «открыть свое открытие». Перед каждым новым экспериментом ей казалось: сейчас это произойдет. Но гора кажется близкой, а путь к ней долгий и трудный.

На кафедре появился новый доцент. Постепенно он начал использовать ту же тактику, что и предыдущий. С той лишь разницей, что перекладывал на других не только часть педагогической, но и научной работы. На собственные исследования у Светы времени совсем не оставалось. Молча выполняла поручения доцента, глотая и размазывая по щекам слезы. А лаборантки не понимали: почему это она?..

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора