«Рантье»

1990-е годы. Люди, прельщенные посулами банков-однодневок, делают вклады, чтобы «зажить припеваючи на проценты». Да только легко ли потом снять со счета свои деньги?.. Назавтра банк – банкрот, и начинаются бесконечные очереди вкладчиков, унижение, хамство мошенников, неопределенность, страх… Первая публикация рассказа.

— Теперь мы с тобой станем рантье, — сказал муж. — Отнесем деньги в банк и заживем на проценты.

Это было через пять лет после развала Союза.

Жена завернула «зелененькие» в полиэтиленовый пакетик, перетянула поверху резинкой от бигуди и понесла тысячу долларов, заработанных нелегким учительским репетиторством, в банк. Ее очень вежливо встретила ухоженная блондинка: «Спасибо, что пришли именно к нам, что выбрали наш банк. На какой срок положим? Подождите, пожалуйста». И т.д. и т.п. Осторожность шепнула женщине, чтобы не особенно разжигала аппетит. И она оформила взнос на небольшой срок.

Но и за это время многое изменилось: банки начали «лопаться» один за другим. Придя дисциплинированно в положенный день за денежками, увидела перед дверью толпу, а дверь запертой. Люди шумели. Из всего, что говорилось, поняла: денег в банке мало, всем обычно не хватает, ходят и по неделе. Тут же составлялся список. Записалась сотой.

Дубовая дверь дрогнула, появилась знакомая блондинка. Ни на кого не глядя, прикрепила объявление: мол, будем выдавать.

Учительница поинтересовалась:

— Всех обслужите?

— Кому хватит. Вас, дамочка, я вообще первый раз вижу, — ехидно выделив слово «дамочка» отреагировала блондинка, развернулась и ушла.

Женщина не могла решить: ждать или нет? Толпа выжидала, она — тоже.

Впустили десять человек. Те, кто был ближе к стеклянным стенам, закрытым изнутри жалюзи, заглядывали в промежутки между полосками и комментировали происходящее в зале.

— Тетка в очках получила. Стоит, греется, выходить не хочет.

— А что та, в вязаной шапке, мечется от окна к окну?

— Усатый, усатый получает.

Дверь открылась. Усатый вышел, засовывая кошелек во внутренний карман. Вместо него впустили еще двоих. Через полчаса – еще двоих.

Толпа начала волноваться, послышалось:

— Как медленно. Так и за десять дней не пройдем.

— Какие бессовестные. Когда брали: «спасибо, пожалуйста, пройдите». А сейчас морозят на улице.

— Где тут туалет?

— Во дворе, по сому.

— Теперь и не пописаешь бесплатно.

— Хоть и весна, а холодно.

Очередь двигалась медленно. Ближе к перерыву люди стали все больше распаляться. Начали с милиционера, регулировавшего поток:

— До которого часа работаете?

И услышав в ответ: «До обеда. Я человек маленький и не знаю, почему» — начали требовать заведующую.

Милиционер поспешно захлопнул дверь, оставшись внутри. А снаружи шумели:

— Пусть выйдет заведующая.

— Вы обязаны работать целый день.

— Посадите второго оператора.

Без толку.

Вкладчики начали расходиться. Часть ушла решительно и бесповоротно. Другая — медленно, с остановками, оглядываясь и выжидая. Человек двадцать продолжали осаждать дубовую дверь.

Через какое-то время вновь вышел милиционер:

— Расходитесь. Больше работать не будем,— и скрылся.

Вкладчики начали тарабанить в стеклянную стену, требуя начальство. Оно не появлялось. Вновь выглянул милиционер, оказавшийся между «молотом и наковальней», и негромко посоветовал:

— Идите через черный ход.

Пошли. Дверь-то нашли, но она была заперта. Начали звонить. Долго звонили. Наконец, хрипловатый мужской голос спросил:

— Чего нужно?

— Заведующую.

— Ушла, нет ее, — человек, удаляясь, ударился обо что-то и выругался.

Люди обозлились и снова стали жать на кнопку. Тот же голос, так же хрипло и монотонно:

— Прекратите хулиганить, вызову милицию.

— Вызывайте.

— Пошли вы все … — явно пьяный, человек шарахнулся обо что-то.

Люди были возбуждены и, воинственно настроенные, двинулись назад к парадному входу.

На стук вышла, наконец, заведующая. Все притихли.

— Я с хорошей вестью. Мы как раз сейчас перезаключаем договор, и завтра все получат свои деньги …

Учительница дослушивать не стала: замерзла, «зуб на зуб не попадал». И ушла. На следующий день слегла с температурой, а, поправившись через неделю, с еще не закрытым больничным листом, снова пошла в банк «выколачивать» свою тысячу. Банк почему-то сменил название, но дверь по-прежнему была заперта, и перед ней по-прежнему стояла толпа вкладчиков. Снова записалась в список. Вкладчики ждали и возбуждали себя разными слухами.

— Вот, вот, послушайте, что пишут, — шуршала какая–то дама газетой, — наш банк «сгорел».

— Ну-ка, ну-ка, что там?

— Так название-то старое, а теперь другое.

— Это старый «сгорел», а теперь новый.

Каждый бурно и эмоционально высказывал свои предположения и негодование по поводу банка. Потом начали ругать власть, обвиняя в происходящем. Дальше стали копать историю, поминая недобрым словом Горбачева и тройку, развалившую Союз. Затем свои злоключения начали бурно обсуждать пенсионеры, напоминая, что они честно трудились при Союзе и заработали эти деньги, а теперь заработанное отбирают. Их за людей не считают, и, даже, автобусы на остановках не останавливаются, как завидят стариков, чтобы не подвозить бесплатно. А если и подвезут, то выскажут, как они всем надоели. Умирать пора, да «гробовые» никак не выколотишь.

Им возражала какая-то начитанная старуха словами Лермонтова: «Находишь корень зла в себе самом, и небо упрекнуть нельзя ни в чем». Мол, сами виноваты, и нечего обвинять кого-то. Сами при Союзе работали шаляй-валяй и воровали – вот все и развалилось.

Наконец около девяти появилась хорошо всем знакомая блондинка, и народ притих.

—  Банк работать не будет, — сказала, как отрезала.

— Почему?

— Почему?

— Тихо, тихо.

— Дайте сказать.

— Мы давали объявление в газетах о том, что вклады не будут выдаваться, пока не пройдут перерегистрацию на новое название 90% вкладчиков.

— Когда давали?

— Позавчера. Вы можете получить у нас бланки и перерегистрироваться, — назвала адрес.

— Так ведь все равно 90% не будет.

— Почему объявление на дверях не вывесили?

— Где бланки?

— Вы обязаны нас обслужить.

Толпа гудела. Начальница защищалась:

— Никто никому ничего не обязан. И чего вы боитесь? У нас с мамой тоже деньги в этот банк вложены. И ничего. Мы спокойны.

— Вы-то с мамой получите, — не сдержалась учительница, переживая за свою тысячу.

— Банк лопнул!! — подытожила старуха, цитировавшая Лермонтова.

— Идемте к «Белому дому»!!! – призвал пенсионер.

— У них нет денег! – опять высказалась учительница, внутренне прощаясь со своей тысячей.

Ей было жалко потерять таким трудом заработанное, и она перекричала всех:

— Вам-то с мамой бояться нечего. А нам не нужно лапшу на уши вешать. Лучше честно скажите, что денег нет.

— Покажите заведующей, — толстуха из последних по очереди сунула газету.

— Не вижу без очков, — отмахнулась блондинка.

Тогда учительница хорошо поставленным преподавательским голосом в полной тишине громко зачитала объявление о перерегистрации банка, в котором черным по белому было написано, что процесс перерегистрации на выдаче вкладов сказываться не будет.

Банкиршу как ветром сдуло. Бунт разгорался. Шум нарастал.

Вдруг дверь снова открылась, возвратилась блондинка и замахала руками, усмиряя:

— Тише, тише. Директор привез деньги. Всех, кто записан, – обслужим. Кроме вас, — ткнула пальцем в учительницу и, обернувшись к милиционеру, добавила, — эту не пускать.

Перед тем как уйти победоносно добавила:

— Даже не стойте, денег не получите,— вильнула сытым задом и зашла в зал.

— Стойте, — шепнул старичок, — отдадут, никуда не денутся.

— Мы вас первой втолкнем, — сказала первая по очереди.

— Вот так говорить правду, — вздохнул кто-то.

— Очки снимите, и она вас не узнает, — было сказано и такое.

Дубовая дверь отворилась. Преодолевая чувство оплеванности, учительница шагнула за порог. Милиционер промолчал.

Встала в очередь к окну. Ее переставили первой. Чувствуя неясное беспокойство, нежелание быть в центре внимания и ожидая оскорблений, протянула сберкнижку. Но начальница быстро оказалась рядом и командирским тоном бросила:

— Эту не обслуживать.

— Не имеете права. Моя очередь.

Банкирша выхватила документы из рук второй очередной и сунула их оператору:

— Работайте.

— Где директор? – прищурившись, выдавила из себя женщина, получив в ответ:

— Именно он и приказал вас не обслуживать.

— Где директор? – едва сдерживаясь, повторила вопрос.

Блондинка не сочла нужным удостоить ответом.

Увидев дверь куда-то вглубь, женщина вошла в коридор, в который выходили еще две двери. Одна из них была приоткрыта. Вошла в приоткрытую. Там за столом сидел маленький толстый кореец. Рядом стоял высокий, тоже толстый, лысоватый узбек.

— Чего вам? – услышала грубое.

Поздоровалась.

— Кто из вас директор?

—  Ну, я — ответил маленький.

— Почему мне не возвращают мой вклад? Это противозаконно.

— Вы же сказали, что у нас нет денег. Вот и не даем, — услышала ответ.

— Вот и не получите, — добавил угодливо лысоватый.

Примитивность ответов ей показалась смешной; она поняла, что о правах и порядке говорить смысла не имеет. Нужно обхитрить. Боясь потерять заветную тысячу, переступила через себя, решив подольстить:

— Только что сказали, что вы все-таки сумели выбить для нас деньги, — твердо зная, что никто никуда не ездил, никаких денег не выбивал.

То ли лесть помогла, то ли руководитель усомнился в доносах блондинки, что это главный смутьян, то ли решив, что достаточно поиздевался, а вероятнее всего, чтобы не поднималось лишнего шума, маленький величественно отступил:

— Так и быть, позвоню, чтобы выдали, но в следующий раз…

Она точно знала, что следующего не будет, и, не дослушав до конца, заторопилась в зал.

Когда подошла к окошку выдачи, очередь сдвинулась, пропуская.

А бабка, знавшая творчество Лермонтова, шепнула:

— Спасибо. Это благодаря Вам деньги выдали.

Стоявшая рядом добавила:

— Сама-то чуть не пострадала.

Получив вклад, женщина вышла из банка, ни на кого не глядя. Шла быстро, чтобы успокоиться, Внутри все клокотало. Она чувствовала себя униженной наглыми подонками, выманившими у нее трудом заработанные деньги, и заставившими чуть ли не на коленях выпрашивать их назад. Успокоилась только в скверике Тоголока Молдо, где, сама не зная как, очутилась. Присела на скамейку, пересчитала деньги и увидела окружающее.

Сквозь тучи начало пробиваться солнце. Из туч летели крупные, плавно кружившиеся снежинки. «Слепой снег», — подумала, невольно залюбовавшись, как тот кружил между молодыми зелеными листочками яблонь, ложась на молодую зеленую траву. И тут же таял.

На следующий день учительница поделилась своими злоключениями с приятельницей. И спустя некоторое время та попросила, занять эти деньги ей «под процент». Отказать было как-то неловко. Дали на год. Все началось, когда пришло время возврата. Много чего было сказано друг другу. Супруги выколачивали свою тысячу еще год, пока не рассорились с приятельницей и между собой.

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора