До основанья

Первые годы после развала СССР. Шоковая терапия довела людей до нищеты. Нет денег ни на еду, ни на больницу… Но жизнь продолжается. И люди поддерживают друг друга – порой до самого конца. Первая публикация рассказа.

Ее оптимизму по поводу происходящих в стране перемен пришел конец одновременно с началом «шоковой терапии». От первого же импульса из глаз Натальи Николаевны посыпались искры.

В доме только внук Санек, сын дочери, учившейся в Москве, не приносил дохода. Зарплаты Натальи Николаевны, хороших пенсий матери и свекрови, повышенной стипендии сына раньше вполне хватало семье на жизнь. «Шоковая терапия» же сразу отбросила их куда-то ниже нулевой отметки: на газеты не подписались, телефон отключили за неуплату, починить погасший телевизор не было денег, и он стоял мертвой коробкой, Санек принес из детского сада вшей, затем скарлатину и остался дома после болезни – было нечем платить.

Раньше припасенные по паре килограммов перловку, рис и макароны старались экономить для младшего поколения, Саньку покупали молоко. Остальные нажимали, главным образом, на чай и хлеб, который быстро прокисал, плесневел, от которого вздувало живот. По очереди начали болеть бабули. Каждый вечер мать и свекровь заводили одну и ту же песню: морг переполнен, покойников не забирают – не на что хоронить

Наталья Николаевна старалась экономить на себе: два раза в день пила чай с хлебом и начала худеть. Всем, кто обращал на это внимание, бодро отвечала:

— Ничего. Это полезно.

На работу она теперь ходила пешком, чтобы не тратиться на автобус.

— Ходить пешком полезно, — снова бодрилась Наталья Николаевна, а про себя добавляла, — если бы не так болел живот.

А он болел. «Обследуюсь, — решила, — что-то не так». Долго не могла выкроить времени, а когда выкроила и вышла с заключением, потемнело в глазах. Бумажка была отпечатана на компьютере, и в ней значилось — «опухоль».

В диагнозе Наталья Николаевна сомневалась. Считала, что болит кишечник («питаюсь-то как?»). Но гинекологи как сговорились: наше, ложитесь, оперируйтесь. Только знакомая психиатр поддержала:

— Да не рак это у тебя, Наташ. Полечись у экстрасенса.

— Ну их. Не верю им, да и денег нет.

— Напрасно, Наталья Николаевна, – строго добавила психиатр и начала развивать теорию о связи человечества с космосом и космической энергией. – А насчет денег – плата чисто символическая, я договорюсь.

Наталья Николаевна повеселела и решила попробовать.

Встреча была впечатляющей. Толстая, неряшливая, в неприбранной квартире экстрасенс была одна.

— Я от Лидии Ивановны.

— Знаю, знаю, — прозвучало грубо-басовито, — всем помогаю и Вам помогу.

Чуть помолчав, тем же тоном:

— Врачи ведь ни черта не понимают. Им бы только резать. Через все прошла. С детства врачи угробили. Сама себя вылечила.

— А кто Вы по специальности?

— Два диплома имею: математик и экономист. Ну, сели. Ноги пошире. Руки положили на коленки. Свободненько… В замок не сцеплять. Расслабились… Глаза можно закрыть. Ни о чем не думаем.

Дальше – длительное молчание.

— Все. Открыли глаза. Следующий раз захватите банку с водой – заряжу, попьете.

— А когда прийти? – робко спросила Наталья Николаевна.

— Через день.

— Сколько с меня?

— Сколько не жалко.

Протянула деньги.

— Вон туда. На сервант.

«Дура с высшим образованием, — обозвала себя. — Больше не пойду».

Но через день пошла, снова заняв «под зарплату». Она не боялась умереть. Боялась оставить четверых беззащитных. И терпеливо ходила, занимая деньги, выслушивая хулу в адрес официальной медицины, оставляя бумажку на серванте. Дома пила заряженную воду.

После нескольких сеансов экстрасенс объявила, что запросила космос – рака у Натальи нет. На душе стало чуточку легче, решила обследоваться повторно на УЗИ. Врачи опять крутили — вертели, опять дружно говорили: «Решайтесь, ложитесь, оперируйтесь».

И она решилась. Легла, оставив дома на все про все пять рублей.

Ее положили через ту же знакомую врачиху по блату в четырехместную палату. Все остальные были на 8 – 10 человек: кровати в два ряда с небольшими промежутками. Рядом на стульях – ухаживающие, среди которых мужья и сыновья. На кроватях – женщины прооперированные и еще нет.

Но их было всего четверо.

В день ее поступления привезли гуманитарную помощь из Америки – залежавшиеся на складе солдатского госпиталя высоченные койки. Наталья Николаевна, сев на краешек кровати, пыталась дотянуться носком до пола и не могла. «Как вставать-то буду?» — подумала.

— Примеряетесь? – прозвучал голос от двери. – Прислали подарочек: «На тебе, Боже, что нам негоже».

В дверях стояла средних лет женщина. Она подошла к кровати:

— Эта, что ли, свободная?

— Наверно, я сама только что поступила.

— Зоя, — представилась.— А вас как зовут?

— Наталья Николаевна.

Зоя принялась устраиваться, а Наталья Николаевна от нечего делать стала рассматривать другую соседку, мирно дремавшую напротив. Женщина вдруг проснулась, быть может, из-за пристального взгляда, села на кровати и неожиданно для всех сказала:

— Если у меня все вырежут, я уйду от мужа.

В разговор на эту животрепещущую тему включились все. Дружно начали рассуждать о мужской натуре, которой ОДНО надо. Дружно находили недостатки, общие для этого племени. И, наконец, пришли к выводу, что измельчал нынче мужик. Но, Фавзия, начавшая разговор, внесла поправку: ее Рафик – нет, не измельчал. Он «крутанулся, делает бизнес».

— С тобой все ясно, — рассмеялась Зоя.

У Натальи Николаевны «не таким» оказался сын. Зоя продолжала хохотать:

— Дуры мы бабы: только что ни одной хорошей черточки у мужиков не находили. И за что их любим?

На операцию Наталья Николаевна пошла спокойно. Как только в вену попало несколько капель – тут же уснула и осознала себя рассматривающей компьютер. На нем было два квадрата, сцепленных углами. Один – оранжевый, цвета другого потом вспомнить не могла. Какой-то мужчина сообщил ей, что один квадрат убрали, а другой остался. Она ощутила ком в горле, поняла, что заинтубирована. Почувствовав, что ком убирают, открыла глаза.

— Вы меня видите? – перед ней стоял хирург. – Ничего страшного не оказалось — киста и воспаление кишечника.

Едва растянула губы:

— Спа-а-си-бо.

Когда перевели в палату, улыбалась всем, а все – ей. Скопом ухаживали, помогали спускать ноги, а она стремилась все делать сама, сама.

На следующий день прооперировали Фавзию.

С Зойкой (почему-то все так называли Зою) дела обстояли плохо. Диагноз у врачей сомнений не вызывал. Искали метастазы.

Несчастным человеком была она, эта Зойка: мать бросила ее совсем маленькой, отец пил, гулял. Бедняге всегда хотелось мать отыскать. Об этих мыслях свидетельствовала и татуировка, покрывавшая ее тело от суставчиков пальцев ног до самой шеи. Среди звезд, орлов, сексуальных сцен в глаза бросалось: «Мама, я тебя найду!» и традиционное «Не забуду мать родную».

От кого Зойка родила ребенка, она сама не знала. Оставив его в роддоме, укатила с вором-ухажером в Северный Казахстан, попалась на продаже наркотиков, затем перекочевывала из одной тюрьмы в другую.

В возрасте «за сорок» Зойка вернулась в Киргизию. Сошлась с пьющим мужиком. Ей хотелось семьи. Но тут заболела и попала в онкологию. В один из дней Зойку навестила свекровь с большим синяком под глазом, сообщив «приятную» весть: сын напился, подрался с соседом, пырнул ножом, а ей «поставил фонарь», когда разнимала.

— Козел проклятый, сука вонючая, падло, — это были лучшие слова, которыми Зойка наградила мужа. Дальше посыпался град непечатного мата.

Вся палата присоединилась к обсуждению проблемы. Чолпон, четвертая обитательница палаты, позвонила кому-то, сказала Зойке, сколько нужно «дать на лапу», и та исчезла из больницы прямо в халате. Вернулась через день, вся пропахшая табаком, изрядно подвыпившая. Поцеловала Чолпон:

— Дали. Уладили. Отпустили. Все о'кей, – выставила вверх большой палец, сняла халат, уселась скрестив ноги на кровать Чолпон и начала уплетать из пачки изюм, купленный по дороге, предлагая его всем.

Чолпон улыбнулась и снова стала серьезной: следующей должна была оперироваться она.

— Девчата, если зарежут, паспорт – вот он, в тумбочке. И еще – пусть меня не вскрывают.

— Ну, тебя.

— Придумала.

— Тоже мне.

— Боюсь. Очень боюсь.

Тут Зойка вскочила с постели и провозгласила:

— Ну, лягуха-муха!

Затем, потрясая немудреным бельишком, пошла по проходу, приплясывая:

Ох, ох, тюх, тю,
    Голова в дяхтю,
    Тюрлим, тюрлим раковки,
    Сижу на елки маковки-и-и.

Все заулыбались, а Зойка вошла в раж:

У меня в одном кармане
    Вошь гуляет на аркане, 
    На цепи в другом блоха. 
    Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.

Наталья Николаевна представила вошь на аркане, блоху на цепи и, забывшись, засмеялась. Схватилась за живот. За ней – Фавзия:

— Перестань, Зойка. Ведь ниткой шитые. Лопнем.

Но та не унималась:

Я мордва — номер два,
    Я мордва — номер два...

В этот момент вошла медсестра. Зойка прервала свое выступление. Сестра дала Чолпон снотворное, сделала укол.

— Все, девчата, — и выключила свет.

— А я и не знала, что ты мордовка, — пробормотала Чолпон, засыпая.

В операционную ее увезли первой. Другие подготовленные долго ждали, пока не сказали, что сегодня операций больше не будет. Паспорт из тумбочки забрал муж. Было ли вскрытие – в палате не узнали.

Настроение у всех было подавленное. Привели двух новых пациенток. Одну положили на место Чолпон, для другой велели освободить место Зойке:

— Вы перейдете в соседнюю палату.

Глаза Зойки сверкнули злобой, как у затравленного зверя: «Почему, почему ей ничего не положено?»

Наталье Николаевне стало не по себе. Зойка попала в эту «блатную» палату случайно: пустовала койка. А теперь эта койка понадобилась, и Зойку беспардонно выгоняли.

— У меня выписка завтра. Можно мне уйти сегодня? А Зоя пусть останется.

— Ну, идите.

Денег у Натальи Николаевны не было. Она добралась до троллейбуса, вошла в него и поехала «зайцем». Стояла, боясь сесть из-за швов, нервничала из-за отсутствия денег. На выходе шофер ее «поймал», обругал, пообещал сфотографировать и повесить портрет в салоне, потом смилостивился и выпустил. Кое-как вышла, доплелась до дома, а там повалилась на диван под охи и ахи бабуль.

— Все нормально, все нормально: что заработала, то и получила, — выдавила из себя. Стало обидно, на глазах выступили слезы: всю жизнь честно вкалывала, а заболела – доехать не на что.

Дома Наталью ждали новые «сюрпризы». С тяжелой корью, бушевавшей по городу, уже сутки лежал сын. А через два дня внезапно умерла свекровь, для похорон которой сняла с пальцев обручальные кольца — у себя и у нее, мертвой. Похоронить помогли соседи.

В городе сокращали служащих, и Наталья Николаевна решила выйти на работу, не дожидаясь срока.

Подавленная, ссутулившаяся, она медленно шла мимо облупленного забора ботанического сада, в котором неосторожный шофер еще зимой пробил дырку размером с кузов, мимо баков, переполненных мусором, валявшимся и вокруг них, обходя лужи, образовавшиеся из-за нечищеных арыков.

Увидев цветущую ветку, перекинувшуюся через забор, обрадовалась, улыбнулась ей и погладила шелковистые лепестки.

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора