Подранки

Как быть женщине, с детства больной туберкулёзом, от которой шарахаются одноклассники, соседи, коллеги? Но ведь и ей хочется любить и быть любимой… Первая публикация рассказа.

Пока внуки лепили куличики в песочнице, бабули на лавочке обсуждали свои проблемы, болезни и способы их лечения. Они были знакомы смолоду и многое друг о друге знали.

Иногда приводила поиграть внучка незнакомая пожилая женщина. Она все больше молчала. Только сказала как-то, что растит сироту, и что нет тяжелее горя, чем пережить собственного ребенка. К ней с расспросами не приставали, чтобы не бередить рану. В ее же отсутствие высказывали различные предположения о том, что и как было.

А было все так.

Яна работала в женском коллективе. Одним из вопросов, который волновал коллег, был: кому симпатизирует руководитель, закоренелый холостяк. Женщины считали, что Яне. «Должны же быть рядом люди, с которыми можно поговорить», – так, выделяя, он как-то высказался о ней. Ум у Яны действительно был острым, как жало Скорпиона – ее знака Зодиака, и трудилась она как Вол, в год которого родилась. Каких-то видов на начальника Яна не имела, знаков внимания не выказывала, и окружающие задавались другим вопросом – почему?

Старались найти у нее недостатки: обедать со всеми не садится – считает, что они ей не ровня, не дает свои пипетки – жадная, не флиртует с начальником – строит из себя недотрогу.

Яна ничего не «строила» – просто намеренно вычеркивала из жизни дружбу, любовь, семью, детей. От сотрудниц держалась в стороне.

Связано это было с тем, что в десятом классе она заболела туберкулезом. После возвращения из больницы ощутила вокруг себя пустоту. Любимая учительница, которой бросилась на шею, резко отвернула лицо. Подружки разом перестали дружить, поскольку им запретили мамы. За партой Яна оказалась одна. Знала, одноклассники регулярно собирались на вечеринки, но ее никогда не приглашали. Коллективно отвергнутая, она замкнулась. После школы стала свою болезнь скрывать: пусть лучше считают высокомерной, жадной, недотрогой, чем шарахаются, боясь заразиться. Старалась как можно меньше общаться и, если ею увлекались мужчины, быстро обрывала всякие отношения: зачем? Узнают, отвернутся, и будет в тысячу раз больнее, чем стоять в стороне от жизни.

Отдел часто выезжал в экспедиции, и женщин на работу старались принимать несемейных. Постепенно, однако, они устраивали личную жизнь. Каждый раз, когда кто-нибудь выходил замуж, Яна испытывала чувство обездоленности и бессмысленности существования. Но желание создать семью тотчас подавляла.

Экспедиции на какой-то срок позволяли ей вырываться из круга «работа-дом-работа», и она с удовольствием принимала в них участие. Последняя была на Туя-Ашу — высокогорный перевал, расположившийся за трехтысячной отметкой. Почти у самого туннеля, пробитого сквозь гору, были разбросаны домики, в которых когда-то жили строители. Все свободное время Яна бродила вокруг поселка. Обжившись, начала отлучаться дальше, за бугор, ограничивавший низинку с запада. Там были озера, поросшие эдельвейсами, и она подолгу любовалась ими в одиночестве, никем не нарушаемом.

Однажды, поглощенная созерцанием, услышала вдруг:

— Здравствуйте.

— Ой! – вскрикнула.

— Не пугайтесь, — к ней подошел мужчина.

— Неожиданно…

— Я здесь работаю, живу в бараке.

— Что-то не видела Вас.

— В город ездил.

Солнце пряталось за гору. Яна и новый знакомый быстро направились к жилью, зная, что полная темнота наступит внезапно. Оказалось, что живут они в одном бараке.

— Попьем чайку? — предложил спутник.

Включили обогреватель, поговорили о красотах Тянь— Шаня, после чего молодой человек вызвался свозить всех в Суусамырскую долину на рыбалку.

Утром кто-то осторожно постучал в дверь экспедиционного отсека:

— Ну что? Надумали ехать?

— Надумали, надумали. Только чем рыбачить-то будем?

— Сеть есть, палки выломаем.

На улице шел дождь со снегом, было зябко. Быстро собрали хлеб-соль, чашки-ложки и на попутном грузовике проехали через горное чрево. Долина встретила солнцем, вызвав бурю восторга. Добрались до глинобитных построек, затем прошли через кусты к речке.

— Марат, — остановившись на берегу, представился спутник девичьей команды. — Теперь так: ты, ты и ты собирайте сучья, готовьте костер. Мы с тобой (указал на Яну) натянем сеть. А вы (кивнул остальным) ломайте палки, идите нам навстречу и гоните рыбу.

— Что, в воду лезть что ли? Замерзнем, — запротестовала команда.

— Ничего, я тут кое-что припас, — вынул бутылку, — согреемся.

Вооружившись палками, поеживаясь, отнекиваясь, подгоняя друг друга, рыбачки вошли в ледяную горную воду и двинулись к сети. Яна с трудом удерживала ее под улюлюканье и удары палок о водный поток и камни, волнуясь, что может перемерзнуть, и легкие напомнят о себе.

Общими усилиями вытянули сеть на берег:

— Ой, как много!

— Ой, ой, какая большая!

— Маленьких, маленьких отпустим!

— Что это за рыба?

— Б-р-р, как холодно!

Девчонки галдели наперебой, прыгая на озябших, посиневших ногах по мокрой прибрежной траве.

— Это горная форель, — уточнил Марат.

Рыбы наловили предостаточно. Почистили, сушась у высокого костра. Сварили. Ни раньше, ни потом Яна не ела такой ухи. Все были довольны.

Назад через туннель вновь проехали в попутной машине, и Марат вновь позвал Яну в гости.

— Как муж отпустил тебя в экспедицию? – осторожно осведомился.

— Я незамужняя, — ответила, стесняясь этого обстоятельства.

— И не была?

— Нет.

— Что так?

— Никому не нравлюсь. А если честно: туберкулез помешал, болела я, – разоткровенничалась неожиданно для себя.

Марат внимательно посмотрел, и по его лицу пробежала грустная улыбка.

— Что улыбаешься?

— Да так. Я тоже «тубик».

— Да-а?

Их жизни оказались поломанными по одному сценарию, и они понимали друг друга с полуслова. У обоих все делилось на «до» и «после», клеймо «заразный» делало обоих изгоями, болезнь не давала жить полноценной жизнью, лишала радостей. Оба хотели быть «как все», старались не стать причиной болезни других, тяготились необходимостью скрывать заболевание. Боялись человеческой безжалостности.

Яну и Марата стали часто видеть гуляющими вдвоем по горным склонам. Исходив территорию к западу от поселка, перешли через дорогу, где за первым же бугром открыли чудо – огромную поляну цветов из семейства лютиковых, огненно полыхавших. Их, туго наполненных лепестками, было море. Прижавшись друг к другу, жарки образовывали многогектарное покрывало, колебавшееся на горном ветру. Потом эта поляна часто снилась Яне.

Поначалу она просто жалела Марата: природа предполагала мужчину здоровым, сильным, опорой для женщины. А он был болен, слаб, и ей хотелось как-то поддержать человека. Затем все вокруг стало наполняться ощущением его присутствия, незримой связью с ним, новым, неизведанным восприятием жизни. Появилось желание постоянно быть рядом. Они тянулись друг к другу — два подранка, которым было не суждено лететь в общей стае. Их чувства были сродни буре, долго собиравшейся и нагрянувшей все-таки внезапно.

Вернувшись из экспедиции, Яна приступила к обработке полученных результатов. При этом все ее мысли были заняты Маратом. Она все время ждала. Каждый телефонный звонок мог быть его звонком, каждый силуэт у крыльца мог быть его силуэтом, каждое письмо в почтовом ящике могло быть его письмом. Яне снились сны про Марата. Он, то стоял среди огненного моря цветов и звал ее, то вытягивал из воды сеть с уловом. Яна не знала, что женщины видят рыбу при беременности. Но вскоре догадалась о ней по другим приметам.

С твердым намерением сделать аборт пошла в женскую консультацию, где ее приняла дама «за пятьдесят». Перед дверью женщины переговаривались, что от врачихи недавно ушел муж, и она ненавидит «всех баб моложе себя». По мере Яниных ответов, из которых следовало, что та одинока, что ни отчества, ни фамилии отца ребенка не знает, мимика врачихи становилась все более и более презрительной. На акушерское кресло показала кивком – забирайся, мол. Натягивая резиновые перчатки для обследования, оповестила:

— Сдашь кровь на сифилис, обследуем на гонорею и ВИЧ, потом направлю в абортарий. Как с мужиком спать – не больно, а тут издергалась вся, — отреагировала на невольное движение Яны от вводимого зеркала.

И, помолчав:

— Беременеют, беременеют, как кошки.

Яну мутило от всех этих сифилисов, гонорей, абортариев, кошек. Она едва удерживалась от слез, чувствуя себя последней шлюхой, мерзкой тварью. Молча натянула трико, взяла двинутые толстой рукой на край стола направления, не сказала ни слова и вышла, решив, что сюда больше не придет.

Как-то, учуяв запах испеченных матерью беляшей, выскочила из-за стола с неудержимой рвотой. Мать спросила:

— Ты заболела?

— Хуже, — ответила, — я беременна.

Сказала вызывающе, повернулась и ушла – Яна помнила все «нельзя», которым ее обучали с детства. Одним из них было – «нельзя принести в подоле».

В доме на несколько дней воцарилось молчание. Мать начала первой:

— Расскажи все.

Рассказав, неожиданно для себя услышала:

— Сохрани ребенка. В старости рядом будет родной человек. А жениться на тебе он не собирается?

— Пропал.

— Поматросил и бросил, — заключила мать. — Ничего, сами справимся.

Яна, однако, колебалась: не отразится ли туберкулез на ребенке? Сдала полагавшиеся анализы, но к врачихе не могла заставить себя пойти, и время затягивалось. О Марате пыталась не думать, но он неожиданно появился — худой, заросший щетиной. И в Яне с новой силой всколыхнулось то чувство, которое к нему испытывала, и сразу она простила ему все: и то, что долго не давал знать о себе, и то, что был не брит и одет кое-как, и то, что на нее одну легли вопросы беременности. Рассказал, что после отъезда экспедиции начал кашлять кровью, и его срочно увезли в ближайшую больницу. Днями перевели в столицу, готовят к операции, и он, что называется, «сбежал в самоволку». Известие о ребенке, поначалу ошеломило его. Но вопрос, что делать с беременностью, решил сразу: сохранить и только сохранить. Понятно, что будет тяжело. Выдержим.

Мать ушла к родственнице, оставив их одних. Счастье длилось два дня и две ночи. На третью ночь, перед понедельником наступила расплата: у Марата началось легочное кровотечение. К приезду «скорой» он уже не дышал.

Беременность Яны протекала тяжело. Но мысль о прерывании больше не возникала – она хотела ЕГО ребенка, как продолжения. Она уже знала этого человечка, разговаривала с ним, рассказывала об отце. Родила Яна сына, с трудом родила. Как только приложила к груди маленький комочек, сразу ощутила нежность к крохе, беспокойство за его жизнь и ответственность за каждое его движение. Она считала малыша необыкновенно красивым, очень понятливым, лучшим в сравнении с остальными. И с ужасом вспоминала, что собиралась избавиться от зародившейся в ней жизни. О себе не думала – лишь бы было хорошо ребенку.

Год бессонных ночей, кормление грудью, переживания сделали свое дело – у Яны вспыхнул туберкулез, поразивший все органы. Сгорела она сразу.

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора