Растяпа

Драма из жизни преподавателей и студентов. Поймут ли они когда-нибудь друг друга?.. Первая публикация рассказа.

Кафе, залитое светом и музыкой, сияло. На деньги родителей пировали студенты, провожая старый год. Столы, между которыми сновала комиссия, ломились от блюд азиатской и европейской кухни. Председательница жюри торжественно объявила под свист, улюлюканье и овации первое, второе и третье места за приготовленное и дала «добро» на его уничтожение. Зазвенели бокалы за общие и местные тосты, заработали челюсти.

Чуть погодя, бразды правления взяли в свои руки Дед Мороз – смуглый парень в джинсах и национальном колпаке и светловолосая, голубоглазая Снегурочка в платье с разрезом, высоко открывавшим ножку. О том, кто они такие, можно было узнать только из табличек, прикрепленных на груди. Говоря через слово друг за другом, оповестили о начале конкурса художественной самодеятельности. «Артисты» стали чинно выходить на площадку, предусмотрительно оставленную в центре. Сначала слушали и хлопали. Но вскоре это надоело, и аплодисменты стали раздаваться совершенно невпопад, там и сям прорывались взрывы смеха, в не тот самый момент прокатывалось «ура».

Вдруг все притихли, повернув головы к входной двери, где вырисовалась крупная фигура однокурсника-курда с огромным трехэтажным тортом. Самодеятельность моментально перекрыл визг восторга. Торт проследовал на заранее приготовленное место, постоял там, пока принесший не узнал, что на конкурс он опоздал, затем медленно проплыл к преподавательскому столу и был водружен в его центре.

Самодеятельность продолжалась, регулируемая распоряжениями Деда Мороза и усилиями Снегурочки, беспрестанно призывавшей к порядку. Студенты слушали и не слушали, преподаватели, привыкшие слушать все, что «несли» их подопечные, слушали. Выступления разбавлялись салатами, пловом, мантами, самсой, коньяком, шампанским.

Внезапно снова все замолчали: раздались звуки саксофона. На площадку начали выходить пары. Танец был долгим, томным, задевавшим какие-то струны в молодых сердцах. Когда он закончился, раздалось, как единый выдох: «Еще!». И мелодия полилась снова. После окончания опять начали просить, но исполнитель имел другие планы. Он вынул флейту, включил фонограмму и принялся приплясывать под «Турецкий марш». Быстрая, возбуждающая мелодия задвигала молодые ноги. Выстроившись вслед за арабом в национальной одежде, студенты образовали длинную все прираставшую цепочку, прыгая, налетали друг на друга и заливисто хохотали. Поняв, что в таком виде не помещаются в зале, завернулись как домик улитки. Потом из-за буйных движений эта вертушка развалилась на отдельные фрагменты, рассыпалась на пары, превратившись, наконец, в дикую пляску одиночек.

Учителя были позабыты и, предоставленные самим себе, поели, попили и начали не понимать молодых, которые были «не такими, как они в свое время». И танцевали слишком развязно, не стесняясь преподавателей, и пили спиртные напитки, и, вообще, лучше бы так охотно учились, как прыгают. Поговорили, поговорили и стали собираться домой. Первыми «смылись» женщины, оставив мужчин для присмотра, дабы студенты «не перепились». А студенты самозабвенно плясали.

Когда, стараясь быть незамеченной, Тамара Павловна вышла, за ней увязался уже в стельку пьяный индус в очках, изо всех сил старавшийся быть любезным. Заменяя все шипящие звуки на «с» и «з», а «р» на «л», он все пытался рассказать, какой получился хороший праздник и никак не хотел вернуться, уверяя, что «долзен пловозать, где зивут».

Кое-как завернув парня, Тамара Павловна пошла по закоулкам, ничего не боясь, в праздничном расположении духа. По мере выветривания хмеля начала подкрадываться грусть по поводу ушедшей молодости.

Через два дня к ней пришла новая группа студентов – последняя перед каникулами. Она уже знала всех троих: курда, принесшего торт, араба, возглавлявшего танец и индуса, провожавшего ее. Группа была маленькой, цикл коротким, настроение хорошим: впереди маячили каникулы.

В один из дней курд вдруг опоздал на занятия. Она велела ему остаться и отработала пропущенный час. Курд извинялся, говорил, что внезапно уснул утром, так как всю ночь мучили кошмары:

— У меня так бывает после войны. Я убивал, знаете. Старики, дети, женщины прятались в подвалах. Так мы туда накачивали воду, а потом опускали высоковольтный провод. Раз! И всплыли трупы. Когда тащил на себе друга, кровь капала мне на губы. До сих пор чувствую вкус. Танками давили дома, где люди сидели. Так и кажется, что хрустят кости.

Араб был занят семьей. У него была русская жена и ребенок. Однокурсники не верили в такие браки и говорили, что тот «подженился». Он действительно скрывал от родных свой брак. На каникулы домой не ездил, прикрываясь разными учебными делами. Однажды после ухода студентов Тамара Павловна обнаружила небольшую книжку-гармошку. Когда ее взяла, та развернулась, и на глаза попались фотографии. Вот палестинец в обнимку с беленькой девушкой, вот свадьба, вот он с дочкой на руках. Взгляд на ребенка любящий, нежный. За последней фотокарточкой две стодолларовые купюры.

Утром, когда отдавала книжку и деньги, студент сказал благодарно:

— Спасибо. Везде переискал.

Индус, узнав, что в книжке были деньги, польстил:

— У нас бы не отдали. Все-таки вы сесный налод. У нас так, наплимел: сизу, зду самолет в аэлополту. Повелнул голову наплаво, слева семодан стассили.

— У нас на этот счет строго, — сказал араб.

— У курдов – тоже, — поддержал курд.

— У нас воруют, — вставила Тамара Павловна.

Как будто в продолжение разговора на следующий день случилась пропажа. Тамара Павловна прихватила из дома сберегательную книжку матери, по которой та должна была получить еще советский вклад. Как всегда, торопилась, сунула книжку в сумку «не глядя», а когда отпустила студентов, начала искать. Книжки не было. Она заволновалась, выскочила в коридор, где у раздевалки еще толпились студенты. Объяснила: так и так, у меня такая вот пропажа, а в аудитории были только вы и я. Теперь заволновались студенты. Курд никак не мог понять, что за книжка пропала, и индус, самый сообразительный из тройки, все пытался ему объяснить, называя книжку банковской. Курд начал обыскивать шкаф, араб искал под ним, индус – под столом, а Тамара Павловна несколько раз перебрала четыре предмета, составлявших содержимое ее сумки.

На следующее утро был благополучно сдан и принят зачет, после чего снова возник вопрос о злополучной книжке. Студенты оправдывались, Тамара Павловна многозначительно молчала. А про себя думала: «Какая испорченная молодежь пошла. И танцы у них черт-те какие, и учителя обокрасть могут». Неприятно было всем.

Когда наступили каникулы, она решила заняться делами матери и восстановить утерянную «банковскую». Ее гоняли из кабинета в кабинет, и она про себя по очереди ругала каждого из трех студентов. Сначала решила, что это дело рук индуса – у них, как она теперь знала, очень воруют. Потом решила, что это еще не значит, что и он вор. А почему бы не курд? Может, тот все наплел про свои переживания и не такая уж у него тонкая натура, как ей показалось. Но его полная большая фигура как-то не укладывалась в образ воришки. Араб? Но и он: не пойман – не вор.

Когда уже почти все было готово для оформления пропажи, Тамаре Павловне понадобился плоский ключик от почтового ящика, брошенный накануне в сумку. Он прощупывался, но почему-то пальцами она его ухватить не могла. Вынула все четыре предмета, составлявших содержимое сумки, перевернула ее и стукнула по перилам лестницы около ящиков. Ключ выпал, а следом за ним из-под оторванной подкладки ласточкой выпорхнула тоненькая сберкнижка.

Раскрыв, увидела мизерную сумму вклада и подумала: « Стоило ли из-за такого «богатства» волноваться и поднимать сыр-бор?». И уже совсем расстроилась, когда поняла, что по дате вклада выплата не положена.

Долго ругала себя, называла растяпой, вспоминала по очереди всех подозреваемых и думала: « А молодежь-то – ничего».

© Екатерина Кушара, 2011. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора