Женская история

Рассказ об изломанной судьбе девушки, уехавшей из родной деревни в большой, чуждый город. Первая публикация

Она сидела в клетке с толстыми прутьями и напоминала птицу, испуганную и поникшую от совершившегося перехода в заточение, жестоко отделившего ее от всего благополучного мира. На нее смотрели из зала суда – кто с любопытством, кто с жалостью, а ей казалось, что все глядят с осуждением. Было видно, как это мучает ее, как хочется забиться в угол, стать незаметной. Она опускала плечи, то и дело нервно прикрывала руками измученное, бледное от тяжких переживаний, плохого тюремного воздуха лицо, и лишь иногда, на короткий миг, ее лихорадочно блестевшие глаза обегали зал судебного присутствия. В них явственно читался вопрос, на который, как ей казалось, ни свидетели, ни прокурор не желали отвечать, и она старалась понять, отчего так несправедливо и равнодушно уличают ее в ужасном злодеянии, которого, видит Бог, она совсем не хотела совершать. Спалить дом Роговых – да, намеревалась и сделала это. Но если б знала, что они там… да еще с ее ребенком, — разве поднялась бы рука… Ребеночек, ребеночек, родная кровинка… Какой он? Родила и ни разу не увидела, терзалась она, даже имени не смогла дать. И каждую ночь в кошмарном бреду плачущий ребенок снится. После всего, что случилось, жизнь потеряла смысл, и не суд – она сама вынесла себе не знающий снисхождения приговор. Единственное, что не признавала, против чего восставала ее душа – это умысел на убийство. Не было его и не могло быть.

В изложении прокурора событие преступления выглядело так, будто она, Алёна Бережкова, тайно проникла в дом супругов Роговых и из мести за охлаждение к ней любовника Бориса Рогова устроила взрыв бытового газа, погубив трех человек.

В конце речи государственного обвинителя Алена, не проронившая доселе ни одного слова, вдруг встрепенулась и, приблизив лицо к прутьям, закричала: “Не хотела я убивать, поймите! Я ведь была уверена, что Роговы улетели на самолете, а оказалось, рейс отложили!..”

Судья строго прервал ее реплику как нарушающую порядок судебного заседания и дал слово адвокату. Тот сразу же отмел обвинения прокурора в предумышленном убийстве. “Верно, — сказал адвокат, — моя подзащитная совершила свои действия опасным для других лиц способом, но последовавшая за этим смерть трех человек была трагической случайностью. И что толкнуло девушку на этот шаг? Представьте себя на месте молодой, неопытной провинциалки, приехавшей без денег и связей в большой, чуждый город с наивной мечтой выбиться в люди — продолжить образование и получить профессию. Но работодатели, к которым она обращалась, не хотели тратить время на неизвестную соискательницу удачи. А некоторые смотрели на нее просто как на красивую девушку и намекали на желательность продолжения знакомства в постели. Алена Бережкова голодала, ночевала на вокзалах, но не разменяла себя на деньги. И все же один ловкий обманщик добился своего. Этим человеком был покойный Борис Рогов”.

Адвокат профессионально выворачивал все наизнанку, не останавливался перед интимными подробностями… Будь такое раньше, Алена сгорела бы от стыда. Но сейчас ее это не задевало. Никакие порочащие детали не перевешивали того страшного, что уже произошло и искорежило ее жизнь. Она вслушивалась в слова адвоката и будто не слышала их, будто жила в параллельных мирах – нынешнем погибельном и прошлом деревенском, по контрасту казавшимся беззаботным и даже счастливым.

…Родилась Алена Бережкова и всю свою недолгую жизнь провела в деревне Ключи, которая и раньше считалась российской глушью, а ныне, по мнению безработных крестьян, стала совершенно бесперспективным местом обитания. Однако насчет глуши редеющие старожилы все же уточняли, что и до революции, и после, деревня не была на задворках России. При советской власти имелись и электричество, и радио, и магазин, и школа, и дорогу мостили каждый год. Был колхоз, обеспечивавший всех работой и хлебом. В почете были механизаторы, водители и доярки, и многие жили, в общем, по-людски. Наступившая рыночная разруха ударила раньше и больнее всего по колхозу, и он не устоял. Оставшись без работы и денег, растерялись и стали разъезжаться кто куда комбайнеры и трактористы. Обезлюдели Ключи, подслеповато глядя на мир заколоченными окнами и дверями брошенных, еще крепких домов. И тут отключили электричество, телефонную связь, запаршивели без ухода дороги. Закрылась школа, в которой осталось тринадцать мальчиков и девочек. Хорошо, хоть местная администрация вняла мольбам родителей и дала маленький автобус для подвоза учеников в ближайшее село, отстоящее за тридцать километров от Ключей.

Помаленьку поменялся весь уклад жизни, налаженный за десятки лет. Поголовная безработица вынудила оставшихся сельчан перейти на натуральное хозяйство и самообеспечение.

Алена успела окончить среднюю школу за два года до ее закрытия. Тогда же надумала уехать из деревни, но помешала болезнь матери, надолго приковавшая ее к постели. Домашние дела легли на плечи девушки. Работала с утра до ночи, и никакие заботы не мешали думать о хорошей жизни в большом красивом городе, где ни разу не довелось побывать. Неизвестность не пугала, напротив, вызывала приятное томление и ожидание чего-то такого — призрачно сияющего, что называется словом “счастье”.

В деревне все казалось обыденным и осточертевшим. Навевали тоску упорные осенние дожди, глубокая, засасывающая грязь, зимние холода, снежный разгул, метели и вьюги… Даже светлые дни весны и лета не восторгали. Только потом, пожив в тесных каменных стенах города, Алена не единожды, как о самом сокровенном, вспомнит птичьи хоры и пышную зелень, не уступающую по изобилию разве что сошедшим снегам. Вспомнит, как влажным, свежим вечером носила ведрами воду из пруда и поливала грядки на огороде, как вольно и бодро дышала грудь. А потом в краснеющих на закате сумерках встречала корову и доила ее, как горьковато пахло взбитой стадом пылью, травой, навозом в коровнике, дымом из печных труб и сладким ароматом горячего хлеба. И поймет, почему редкие заезжие гости так очаровывались просторами лесов, лугов и полей, дивились как чуду зеркальным прудам и озерам и таинству бьющих в тени дерев холодных, чистых ключей, за что и получила свое название затерянная в заколдованном царстве деревушка.

Но все это придет в будущем, а в настоящем Алена, что ни день, то сильнее рвалась поменять свою неустроенную жизнь. С тем и уехала.

Агент квартиросдатчика с вокзала отвез ее в коммунальную комнату, где жили десять таких же приезжих, искавших работу девушек. Газеты печатали множество объявлений о трудоустройстве, но требования были жесткие. Алена слабо знала английский язык, не владела компьютерной техникой и вообще не имела опыта работы в учреждениях. Ей всюду отказывали. Она осталась совсем без денег, когда очередное газетное объявление привело к молодому менеджеру в офисе весьма успешной торговой фирмы Борису Витальевичу Рогову. Он хмуро глянул на осунувшуюся, по-деревенски одетую девушку и, ни о чем не спрашивая, сказал нет.

— Но вы же дали объявление в газету, — робко напомнила она. — Я согласна на любую работу.

— К сожалению, ничем не могу помочь.

Рогов проводил взглядом уходящую просительницу, и вдруг что-то вроде сочувствия кольнуло его — от вида униженности и усталой покорности судьбе этой девушки. ”Ладно, пусть поработает уборщицей, — решил он, — а там, может, еще на что сгодится. Фигура-то ладная, соблазнительные попка и грудь и лицом недурна, хоть и, видно, намаялась”.

Алена убирала старательно, чисто, держалась скромно. Шеф с месяц, казалось, не обращал на нее внимания. Из своей зарплаты, показавшейся огромной, она купила облегающую кофточку и светлые брючки из тонкой материи и сразу преобразилась. Сотрудники в офисе и незнакомые мужчины на улице при встрече задерживали на ней взгляды.

Однажды под вечер шеф пригласил Алену к себе и, поигрывая глазами, стал расспрашивать, как живется. Отвечая, она не особо распространялась, а он и не настаивал, потихоньку сводя разговор к шуткам насчет кавалеров. После этого разговора стал внимательнее и ласковее, часто приглашал на кофе. Провожая из кабинета, то на талию руку клал, то по ягодице легонько похлопывал, то в щеку чмокал. Алена, напрягаясь всякий раз, молча отводила нахальную руку. Сопротивление только раззадоривало Рогова. Единственное, что смущало, было то, что Алена -уборщица и, значит, в глазах окружающих его связь с ней предосудительна, бросает тень на него, подрывает авторитет как руководителя большого коллектива. А некоторые перемены в настроениях коллег действительно наметились, утонченные женские колкости все чаще вылетали из мило улыбающихся крашеных губ. Мужчины были грубее и прямолинейнее. “Баб не хватает, что ли? – говорили в курилке. – Вон сколько гламурных красавиц крутится на наших корпоративных тусовках, выбирай любую. Неужели деревенщина – такая уж клубничка?” Но увлечение Рогова, видимо, зашло далеко. Невзирая на пересуды и сплетни, он послал Бережкову на престижные курсы, где готовили офисных управленцев, и, после возвращения, назначил своим секретарем.

Швабру и ведро сменил большой полированный стол с приставками для телефонов и компьютера. Работу она быстро освоила, и справлялась с ней не хуже, чем прежняя, переведенная на другую должность секретарша. За первым благодеянием последовало второе. Алене за умеренную арендную плату предоставили однокомнатную квартиру со стандартным набором мебели. Это была одна из тех квартир, которые скупались фирмой для дальнейшей выгодной перепродажи или сдачи в аренду.

Дело приобретало нешуточный оборот, и насмешники на время примолкли.

Однако желанной близости Рогов так и не добился.

— Ну что ты, милая, упираешься, мучаешь меня, я же люблю тебя, — упрекал он.

— А жену тоже любите?

— Она что, мешает нам любить друг друга?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Жена есть жена, ее надо обеспечивать, баловать, а любить не обязательно.

— Значит, и меня ждет то же самое.

— Тебя — нет, ты лучшая женщина из всех, кого я знал.

— А много их было?

— Достаточно. Посмотри на меня — чем плох? И ростом вышел, и сложение хорошее, и блондин, словом, красив, а еще умен и богат. К такому мужчине любая женщина не откажется прислониться… Ну, что молчишь?

— Думаю. Я бедная, вам не подхожу. Боюсь, не с того жизнь начинается.

— Это почему же?

— Я детей люблю, а с двоеженцем разве можно заводить семью?

— Хочешь, завтра же разведусь? Тогда поверишь? Я тоже хочу, чтоб ты родила ребеночка. Станешь мне женой и родишь. Да? Согласна? Но лучше, чтоб ты поверила сейчас, сию минуту.

Этот разговор все изменил. Алена поверила и сдалась. В ту сумасшедшую ночь ей показалось — вот оно счастье, которое грезилось, — не призрачное, а настоящее и надолго.

    Утром следующего дня Борис Витальевич, побыв немного в офисе, срочно уехал в командировку и не возвращался целую неделю. Каждый день Алена ждала звонка, но он несколько раз звонил не ей, а своему заместителю по финансовой части. 
Появился на работе, чем-то озабоченный. И сразу пригласил ее в кабинет.

— Ну, здравствуй, дорогая! Соскучился по тебе.

— Правда? А почему не позвонили?

— Не мог. У нас появились проблемы. Несколько дней нам лучше не встречаться. А тебе придется поработать у меня дома. Надо кое-что напечатать, чтоб никто не видел.

Сверкающий “Лексус”, попетляв по улицам, выехал на шоссе, по обеим сторонам которого просторно стояли богатые особняки.

— Вот и мой теремок, — указал Борис на двухэтажный дом за забором с лимонного цвета стенами и зеленой крышей из металлочерепицы.

Автоматика раздвинула створки ворот. Алена увидела на широкой веранде с открытыми окнами яркую брюнетку в шелковом кимоно. Она оценивающе скользнула взглядом по гостье и с улыбкой обратилась к Борису.

— Это и есть твоя новая секретарша? Познакомь же нас, Борис, что ты медлишь.

Алена печатала под диктовку Бориса Витальевича и думала только о том, как бы не наделать ошибок. Снисходительно-барское, хотя и подчеркнуто вежливое поведение хозяйки дома Елены Юрьевны, неприятно задевало ее. Особенно кололо обращение ”милочка”. Но она старалась никак не выказывать своего недовольства и оставляла на потом размышления по этому поводу.

Через три часа работа была окончена. Борис Витальевич аккуратно сложил листы в черную кожаную папку.

— Не обижайся, сегодня не смогу остаться у тебя, надо ехать к компаньонам, — сказал он в машине.

— Как хотите, можете не оставаться. Не обижусь.

— Нет, постой! Вижу, обижаешься. Говори, в чем дело.

— Зачем при наших отношениях вы привезли меня домой? Чтобы показать своей жене и доставить ей удовольствие поупражняться в колкостях для моего унижения?

— Фу ты черт! Она что, и в самом деле тебя обидела? Но я этого так не оставлю! Завтра же…

— Ради Бога, ничего не надо. Не надо ни ругаться, ни разводиться. Я поверила вам и одна виновата.

— Понимаешь, обстановка так складывается, что пока не могу поднимать вопрос о разводе. Потерпи немного. А с ней поговорю, как следует. Обещаю.

Разговор с Еленой Юрьевной состоялся, но не так, как обещал Борис Витальевич.

— Интересно, чем тебя проняла эта Алена? — спросила жена в супружеской постели.

— А чем она хуже других?

— Я всегда подозревала, что тебе по вкусу девицы с пышными формами.

— И способные рожать детей, — ввернул супруг. – Да и не толстая она, не преувеличивай.

— Ах, вот оно что! Решил обзавестись потомством на стороне? Не забывай же, что всем обязан мне — и своим положением, и домом, и машиной, и состоянием.

— Успокойся. Не стоит ругаться из-за какой-то секретарши, я люблю только тебя.

Он привлек ее к себе и стал целовать. Испытанный прием и на этот раз смягчил Лену.

— Только женщина знает, — сказала она примирительно, — какое это несчастье – бесплодие…

Она помолчала и снова заговорила о том же:

— Ты не спишь? Давно хочу с тобой посоветоваться. Что, если нам взять ребенка на усыновление?

Сон вмиг слетел с Бориса. Он даже привстал, опираясь на локти.

— Не знаю, не знаю… С родным и то не просто, а с чужим…Задолбают проблемы. Не боишься?

— Наймем нянечку, приходящая служанка уже есть. Поначалу будет трудновато, а потом пойдет в радость.

— Вижу, ты уже все обдумала и решила. Хоть и неожиданно для меня это, давай попробуем. Только торопиться не надо. Если брать ребенка, то здорового и хорошенького. Ты кого больше хочешь – мальчика или девочку?

— Все равно.

    Четвертого ноября Алене Бережковой исполнилось двадцать два года. Коллеги по работе, собравшись в кабинете шефа, поздравили ее с днем рождением, вручили большой букет цветов и в подарок наручные часы известной марки. Потом был веселый фуршет с вином, а вечером в гости к имениннице отдельно пожаловал сам шеф с вином, цветами и дорогим подарком – шубкой из норки. Он излучал любовь, светился счастьем и не жалел ласковых слов. Старался изо всех сил, потому, что знал: другой удобный повод загладить разлад в их отношения вряд ли представится. А разлад, внешне ничем не проявляясь, все углублялся. Алена замкнулась в себе и ни на какие контакты не шла.

На этот раз он не ошибся в расчете: то ли от подарка, свидетельствовавшего о внимании и любви, то ли от задушевных слов, а скорее от всего вместе, Алена оттаяла и отдалась ему со всей страстью, как отдается изголодавшаяся по мужской ласке здоровая, темпераментная женщина. Однако к его польщенному мужскому самолюбию тут же добавилась ложка дегтя: Алена, стыдливо смущаясь, сообщила о признаках беременности. Новость, как ни крути, ничего хорошего не сулила. Во-первых, теперь на долгое время придется отказаться от любовных утех. Во-вторых, рождение ребенка грозило скандальной оглаской их тайной связи. И в-третьих, и в-четвертых, и так далее — тоже не предвещало радости.

Борис расстроился, долго не мог заснуть, размышляя и злясь на Алену за то, что не предохранялась.

Наутро чашка крепкого кофе и прогулка по свежему осеннему воздуху прояснили его мысли и подвигли к практическому осознанию справедливости народной мудрости, что худа без добра не бывает. Он даже похвалил себя за здравое решение не кипятиться, проявить сдержанность. Борис очень кстати вспомнил разговор с женой о приемном ребенке. “Коли так, — подумал он, — пусть же ребенок будет от меня и от матери, которую знаю и люблю, а не от каких-то пьяньчуг, возможно, с дурной наследственностью”.

Осознав выгоду от поначалу казавшейся нежелательной беременности, Борис Витальевич немедля придумал удачный, на его взгляд, план действий: заплатив кому следует, похитить ребенка у Алены, а ей пусть скажут, что он умер. “Конечно, я поступлю плохо, — оправдывался он, — но другого выхода нет. Да и посмотреть вокруг — разве мало тех, кто, окажись на моем месте, поступил бы так же?..”

Алена была окружена заботой и вниманием, ни в чем не испытывала недостатка и, когда пришло время рожать, Борис сам отвез ее в родильный дом.

Родился мальчик, и вышло все так, как и задумал Рогов.

Алене сообщили о смерти ребенка через час после родов. Главврач пробормотал соболезнования и уверения в том, что все делалось для спасения новорожденного, но у него обнаружилась не совместимая с жизнью сердечная патология… Алена плакала и все повторяла: ”Как же так? Как же так?”
С этого дня Борис перестал посещать ее. Молчали и его телефоны, по старым номерам отвечали другие люди.

Алена недоумевала, переживала, мучилась. Когда вышла на работу, ее едва узнали — так извелась. В довершение ко всему прошел слух, что Роговы взяли на усыновление ребенка. Рой вопросов и подозрений ускорил неизбежное объяснение с Борисом. Он держался подчеркнуто официально, говорил сухо и уклончиво, смотрел ускользающим взглядом. Разговор не получился. Алена решила навсегда расстаться и с шефом, и с работай, и с его съемной квартирой. Начала искать замену, и в тот же день Борис Витальевич вечерним авиарейсом улетел с семьей на морское побережье в Черногорию.

Наутро позвонила Анна Ивановна, акушерка, принимавшая роды у Алены, и попросила о встрече.

Сошлись на центральной аллее парка.

— Хочу повиниться перед тобой, — начала она без околичностей. – Сил больше нет молчать и таиться. Тебя обманули, Алена. Жив твой ребенок, а свидетельство о его смерти фиктивное…

Побелевшее лицо Алены как-то сразу опало, заострилось, а глаза, наполняясь слезами, стали огромными. Потрясение было таким, что Анна Ивановна испугалась, не случилось бы чего.

— Жив, жив твой сыночек, — заторопилась она. — А украл его твой ухажер Рогов… Для усыновления, значица. Я уж думаю, не от него ли твое дитя. Хитер, хитер. Это он подкупил нашего главврача, чтоб обстряпать все в тайне. Меня, дуру, тоже втянули в это дело, главврач обещал поделиться деньгами, да передумал. Ну и Бог с ним, не нужны мне эти грязные деньги. Как-нибудь перебьюсь на свою маленькую зарплату. Сдается мне, Рогов так просто не отдаст ребенка. А бороться с ним тебе не под силу. Теперича решай сама.

В лихорадочном возбуждении Алена стала звонить Рогову по мобильнику, но телефон не отвечал. Потом, сама не зная зачем, помчалась на такси к нему домой.

Калитка была заперта. Решение налетело, как ураган, – сжечь дом, и тогда этим сволочам, лишившимся имущества, будет не до ребенка. А в голове, как молотком по железу, стучало: ”Отдадут? Не отдадут? ”
Подойдя к забору с задней стороны дома, Алена перелезла через него, осторожно выдавила стекло в окне на первом этаже и пробралась в кухню. Осмотревшись, нашла на полке шкафа свечу, поставила ее в стакан, зажгла и открыла горелки газовой плиты. Ушла тем же путем и не знала, что в спальне на втором этаже спят усталые супруги Роговы, просидевшие всю ночь в аэропорту в ожидании вылета и вернувшиеся домой после объявления о суточной задержке рейса по метеоусловиям Черногории.

Газеты экстренно сообщили о гибели при взрыве газа и пожаре семьи Роговых – двух взрослых и мальчика. Прочитав об этом, Алена Бережкова без промедления явилась в милицию.

Суд учел доводы адвоката о том, что подсудимая совершила свои действия в состоянии сильного душевного волнения, и сократил предложенный прокурором срок лишения свободы.

© Мельников В.Я., 2008. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора