Серебрянная камча

Из серии «Исторические миниатюры»

Документально-художественная новелла из истории кыргызской жизни прошлого столетия, о знаменитых алайских родоправителях Алымбеке и Курманджан и Ошском восстании 1845 года против кокандского гнета. Для детей школьного возраста и студентов, широкого круга читателей.

Публикуется по книге: Аман Газиев. Серебряная камча. Ответ. ред.. С. Джигитов. — Бишкек: Табылга, 1992. — 24 с.; илл.

УДК 82(82)
ББК 84
      Ки 7-4 X—24

Предыстория

С середины XVIII века до середины 1870 годы кыргызы находились в составе Кокандского ханства, но мало подчинялись законам государства — завоевателя, сохраняли свой образ жизни, быт и культуру. Народ, угнетенный налогами и безмерными податями, постоянно восставал против чужеземного гнета. Кыргызские родоправители, в руках которых была реальная военная сила, играли видную роль в ханстве, низвергая и возводя на престол своих ставленников.

Крупнейшими предводителями кыргызского народа на юге Кыргызстана в это время были Алымбек-датха — алайский родоправитель и кокандский визирь и его умная жена Курманджан. Об одном эпизоде из их жизни и Ошском восстании кыргызов 1845 года и повествуется в предлагаемой исторической новелле.

Алымбек

Крепка власть Алымбека-датхи! Алай в его могучем кулаке. Южно-Кыргызские правители, вожди кипчаков, самые знатные вельможи Кокандского ханства заигрывают с ним и почтительно слушают голос "Ирбиса" — Властелина гор.

И сам Алымбек преисполнен сознания своей силы. Его често¬любивым помыслам тесно на Алае. Он теперь подумывает о верховной власти на всем Ала-Тоо, о месте первого приближенного хана, а если Повезет, то и о троне самого хана. Чем его род хуже рода Малляхана? А если удастся объединить кыргызов Алая с родственниками Чаткала, Таласа, Чу, Иссык-Куля, Нарына, Кетмень-Тюбе, то можно стать кыргызским ханом. Ордо можно построить в Оше или Бишкеке. Вот тогда держись Бухара, Хива и Коканд.

Для осуществления столь далеко идущих дерзких замыслов плетутся хитроумные интриги, заключаются тайные союзы с другими феодалами, вербуются сторонники.

Все эти дела вынуждают его надолго покидать родные кочевья. Однако Ирбис уверен в своих тылах. Ибо управлять родом-племенем остается его жена, преданная и мудрая Курманджан.

Молва об этой необыкновенной женщине уже давно распространилась в горах и докатилась, подобно медленному леднику, рождающему быстрые реки, до Ферганской долины.

Курманджан еще сравнительно молода — ей чуть больше тридцати. Красота ее расцвела — ведь жене бека не приходится надрываться на черной работе, как жене бедняка. Судьба у нее иная! Она всеми уважаемая байбиче, мать стольких сыновей. Авторитет ее чуть ли не равняется авторитету родоправителя.

В отсутствие мужа она умело ведет большое и сложное хозяйство, вникает во все мелочи. Налаживает торговлю с купцами из Ферганы, Бухары, Китая, творит суд и разбирает тяжбы. И может поступать очень решительно и круто, если так диктуют обстоятельства.

Вот почему знаменитый родоправитель спокоен за свои тылы. Да, не зря несколько лет назад он укротил эту своенравную ак-байтал (молодую кобылицу). С удовольствием вспоминал Алымбек первую встречу.

Знойный месяц тэке

В месяце тэке 1247 года хиджры (то есть в июле 1831 года) через пыльный Ош проезжал хаким Андижанского вилайета знаменитый родоправитель южных кыргызов Алымбек из рода барги плеени адыгене. Хаким спешил на пастбища Алая. Несмотря на середину лета и жаркое солнце, там, на высокогорье, не чувствовалось той изнуряющей духоты, которая делала жизнь внизу, у подножья гор, сущим адом.

Долина, по которой бежала шумная и прохладная река Ак-Бура, вся благоухала цветами, зеленела пышными травами. Едва выехали из города, как впереди показался айыл Жапалак. Юрты скотоводов издали казались наряд ными,как невесты. Алымбек изъявил желание отдохнуть в таком райском уголке; вперед поскакали джигиты.

Видно было, как забегали между юртами фигурки, как злобных волкодавов сажали на веревки и уводили прочь — лай сторожевых собак не должен раздражать слух высокого гостя.

И когда бек подъехал, встречал его весь аил.

Белобородые аксакалы с поклоном пригласили правителя от имени всего рода монгуш в самую богатую юрту. Однако гость, осмотревшись, выбрал юрту поплоше — самую ближнюю. Ибо он заметил, как мелькнуло из-за дверной занавески удивительное девичье лицо: чем оно поразило, бек и сам не понял.

Хозяин юрты, Маматбай, от счастья и гордости чуть не потерял голову. В то время, как джигиты расседлывали коней и разбредались по соседним жилищам, бек шагнул в прохладный сумрак и сел на приготовленное для него почетное место. Двумя полукругами — слева и справа — уселись старики-аксакалы. Сноровистые женские руки быстро накрыли достархан с питьем и яствами (для угощения бека постарался весь аил). Бек все посматривал: нет ли среди женщин той, с чудным лицом...

Хозяева потчевали гостя и почтительно задавали обязательные вопросы: здоров ли бек? Здорова ли его семья? Плодится ли скот? и т.д.

В свою очередь и бек задал такие же вопросы — он всегда соблюдал обычай, когда это ему ничего не стоило.

Долго ели-насыщались, потом аильный комузчу исполнил хвалебную песнь в честь бека. Он превознес его доблести, действительные и мнимые, восславил его дела и мнимые подвиги и при этом сравнивал его с героями прошлого. Сравнения оказывались в пользу бека! Еще бы! Сам Мадали-хан кокандский, Око Аллаха в этом краю, утвердил родоначальника адыгене правителем Алая в этом краю и пожаловал ему титул "датха" — своего полномочного наместника.

Словом, все шло, как предписано обычаями. Когда все насытились и удовлетворенный Алымбек, важно отдуваясь, откинулся на подушки, перешли к степенной беседе о насущных делах. А как же иначе! Ведь бек – «отец народа» и к нему приносят свои жалобы и сомнения родичи-подданные. Так велит закон, принятый от века. Старики, оглаживая бороды, поверяли ему свои заботы и споры, а бек выносил непререкаемые решения. Так оно и шло, пока один из аксакалов не проговорил:

— Великий бек! Случилось у нас одно неслыханное дело... Стыдно признаваться, но сказать об этом надо — мы не можем сами найти выход... И на памяти дедов наших не бывало такого...

Неслыханное дело

- Какое это дело? — спросил заинтересованный бек.

- А вот какое. Три года назад хозяин этой юрты, почтенный Маматбай, выдал свою дочь за человека из рода жоош по имени Кулы-Сад... И взял хороший калым...

- Что же тут удивительного?

- Удивительное состоит в том, что Кулы-Сад так и не получил жены...
- Значит Маматбай обманул зятя? — бек, нахмурившись, взглянул на хозяина. Тот приложил руки к груди и низко поклонился.

- Нет, великий бек! Я отдал свою дочь в юрту Кулы-Сада... — Бек недоумевающе посмотрел на присутствующих.

- Но она в тот же день вернулась назад...

- Понимаю! Муж отослал ее к отцу...

— Нет, великий! Он приехал следом и умолял новобрачную вернуться.

Алымбек сел на подушки.

- И что же дальше?

- Она отказалась?

Бек-датха не верил своим ушам.

- А что же сделал ты, отец?

- Я бил ее камчой и таскал за косы. Ничего не помогло, великий. В этой девчонке сидит шайтан.

От возмущения у бека покраснели белки глаз.

- А что же сделал муж? Забрал назад калым?

- Я предложил ему вернуть его имущество, но Кулы-Сад отказался. Он сказал, что ему нужна жена, а не овцы.

- И чем же дело кончилось?

- Оно до сих пор не кончилось, великий. Дочка живет у меня, а Кулы-Сад ходит без жены. И мы не знаем, что делать.

— Великий Аллах! — закричал разгневанный бек. — Да разве можно после этого назвать вас мужчинами? И что это за девица такая, что с ней не в силах справиться ни отец, ни муж? Или она великанша с Тенгри ростом? Позвать ее сюда!

Тотчас за стеной юрты послышались крики: "Курманджан! Где Курманджан? Требует бек!"

Старый Маматбай плакал и сморкался: он трепетал при мысли, что гнев бека сейчас падет на голову его непокорной, но так любимой дочери.

Курманджан

Привели Курманджан. Она скромно поклонилась беку и стала у порога. Бек глядел во все глаза: это было то самое лицо. При виде красоты и юности девушки несколько смягчилось "карательное" настроение бека. Рассмотрев ее как следует, он громко-начальнически откашлялся и произнес совсем не так грозно, как только что собирался:

— Ты и есть та самая непослушная Курманджан?

Вместо ответа девушка опять поклонилась. Ее черные косы змеями скользнули на высокую грудь. Бек расправил усы.

— Совсем небольшая росточком, а? — шутливо обратился он к аксакалам. — А я-то представлял ее по вашим рассказам страшной, как жезтырмак!

Аксакалы смешливо затрясли длинными бородами и прыснули в кулак: ой-е, какой шутник великий Алымбек-датха! Они пони¬мали шутки.

- Говорят, что ты уже три года как замужем. Правда ли это? -обратился он к девушке.

- Правда три года назад меня выдали замуж, — ответила она.

- Почему же я не вижу на тебе элечека?

— Потому что я никогда не была женой...

Старики-аксакалы сокрушенно покачали головами: сколь велико бесстыдство этой девчонки!

- Жена должна находиться в юрте своего мужа, — назидательно сказал бек, приняв поднесенную пиалу с прохладным кумысом. — Почему же ты не следуешь предписаниям адата? Разве обычай отцов не требует от женщины повиноваться мужчине? Брак — дело священное.

- А разве Кулы-Сад — мужчина брачного возраста? — смело ответила девушка.

Старики ахнули. Бек чуть не поперхнулся.

- Женщина! — сказал он важно. — Ты задела мужскую честь и достоинство. Понимаешь ли ты всю цену сказанного? За длинный язык голова в ответе.

- Понимаю и сознаю, — отвечала Курманджан. — Кулы-Сад втрое старше меня. Он старше моего отца. Разве мы с ним пара?

- Но ты же знала, за кого шла?

- Я впервые увидела его в день свадьбы, хотя меня и просватали с самого детства. Когда я была ребенком, Кулы-Сад уже был стариком. Я охотно взяла бы его в дедушки...

- Что ж, если Аллах даровал его тебе в мужья, надо терпеть, девица...

- Не вини Аллаха в этом деле, великий бек! Это устроил мой отец за двадцать баранов и кисет с серебряными акча. Аллах же установил на земле совсем другой порядок. Каждому возрасту свое: молодым джигитам — отражать врага, зрелым мужам — растить сыновей, старикам — учить мудрости молодых и править родом. Что получится, если этот порядок нарушат люди? Юнцы станут править, старики — рожать детей...

- Ой-бой! — опять ахнули аксакалы.

- Может быть, Кулы-Сад и стар на вид, однако душой — молодец, — сказал бек, забавляясь. — Не суди по внешнему виду, девушка.

- Но, если я вижу, что конь хромает, стоит ли отправляться на нем в дальнюю дорогу? Даже лучший скакун с годами становится клячей.

Аксакалы злобно зашипели, засверкали из-под мохнатых бровей на дерзкую. Бек засмеялся, обнажив великолепные зубы: он находился в расцвете сил, и уязвленное самолюбие стариков его мало трогало. Он уже был женат. И жена родила ему славного сына. Но эта девчонка рассуждает очень, очень забавно...

- А что говорит по этому поводу сам Кулы-Сад?

- Аллах даровал людям по два глаза, чтобы правым они замечали все хорошее, левым — все плохое. Кулы-Сад в пору своей молодости потерял правый глаз и теперь смотрит на мир только левым...

Пиала задрожала в руках Алымбека-датхи — от смеха (видать, он любил жестокие шутки). Старики же не находили себе места от возмущения; их едва сдерживало присутствие важного гостя.

Тот решил больше не подбрасывать сучьев в огонь и отпустил девушку со словами:

— Мы подумаем, как поступить с твоим отцом и с Кулы-Садом. А с тобой мы еще продолжим разговор.

Ночь в айыле

В тот вечер бек решил заночевать в аиле. Опять продолжался пир, опять резали баранов. Наездники показывали чудеса джигитовки, силачи боролись друг с другом, певцы соревновались в песнях, молодежь устроила игры... Той в честь великого гостя вовсю шумел на берегу реки Ак-Бура до самой поздней ночи. Алымбек улучил момент и оказался рядом с Курманджан. Не беда, что вокруг теснился народ и десятки глаз горели любопытством, а чужие уши ловили каждое слово — разве это помеха для разговора, если бек того хочет?

Комузчу в это время исполнял лирическую песню "Куйген" ("Сгоравший от любви").

Бек сказал:

- Нравится ли вам эта песня?

- Да, — ответила Курманджан. — Если бы Кули-Сад исполнил ее для меня, то я, пожалуй, стала бы его настоящей женой...

- А если для вас ее исполню я? Курманджан вскинула глаза:

- Не к лицу беку такая песня. Разве не волен он приказывать, повелевать?

- Возможно ли приказом добиться любви? И разве бек не может страдать, как обыкновенный человек?

- Бек всегда должен оставаться сильным, — отвечала Курманд-жан. — Не жаловаться, а завоевывать он должен любовь! Как и все остальное.

На другой день празднество продолжалось, и опять бек остался ночевать в аиле.

Опять резали баранов и бедняки переговаривались между собой:

— Если датха со своими джигитами останется и на третий день, зимой нашим семьям нечего будет есть...

...А вечером он опять говорил с Курманджан:

- Нравится ли вам песня, которую исполняет комузчу?

- Всем девушкам нравится "Секетбай" ("Любимая"), — отвечала Курманджан.

- А если бы вам ее пропел я?

- Не к лицу беку песня. Каждому свое: комузчу — напевы, беку -власть...

- Так знайте: комузчу исполняет ее по моему приказу для вас...

Суд

На третий день бек творил суд. Он решил несколько спорных вопросов, но главное — освободил Курманджан от мужа. Развод  — дело пустяковое, если за это возьмется бек. Признано было справедливым вернуть отвергнутому мужу калым. Кулы-Сад, печально щуря левый глаз, погнал два десятка овец в сторону своего аила. И кисет с серебром позвякивал у него в мешочке — эти деньги вручил ему сам датха.

— Не горюй! — сказал датха Маматбаю. — Я возмещу тебе убытки из своих отар. И пусть твоя дочь живет у тебя в юрте, не слыша упреков.

Все удивились втайне мягкости, добросердечию и мудрости бека — ведь правитель Алая был известен как человек с железной хваткой, решительный и жестокий.

На третий день к вечеру бек со своими джигитами уехал. Его ждал соседний аил рода жоош. Род жапалак провожал своего главу и господина со слезами на глазах — наверное, от радости...

Сватовство

Через два месяца, золотой осенью, на берег реки Гульчи пришел богатый караван. Правитель племени адыгене, великий Алымбек-датха, наместник самого кокандского хана на Алае прислал щедрые подарки простому скотоводу Маматбаю из рода жапалак. Алымбек устами своих сватов просил почтенного отца отдать свою дочь, строптивую Курманджан, ему в жены...

Ой, как все были довольны в аиле Жапалак! Лишь самые дряхлые старики, закоренелые консерваторы, сокрушенно покачивали головами:

- Слыханное ли дело! Непокорная девчонка нарушила адат, пренебрегла житейскими правилами, наплевала на обычай отцов... И вместо этого, чтобы понести заслуженное наказание, она становится женой бека! Страшные настают времена! "Тар-заман" (времена бед), "зар-заман" (времена скорби), "акыр-заман" (конец мира)...

Маматбай в новом бухарском халате, в лисьем малахае и новеньких канибадамских сапогах надулся от спеси и сделался таким важным, что не считал более возможным взбираться на лошадь самому — два джигита подсаживали его в седло. Не узнать человека! Раньше он балагурил, теперь — изрекал; раньше по необходимости бегал, переваливаясь на кривоватых ногах прирожденного наездника, теперь — шествовал, почтительно поддерживаемый под локти самыми уважаемыми людьми аила. И на разные заблаговременные просьбы сородичей неизменно отвечал только одной фразой:

- Мы подумаем!

Свадебный той длился много дней. Долго помнили потом его старики от Гульчи и Науката до Кетмень-Тюбе и верховий Нарына. Передают, что об этой свадьбе говорили даже в Коканде, Бухаре и Кашгаре...

Словом, все получилось как в сказке.

Но это было только начало...

Камча

Сегодня в очередной раз Алымбек-датха покидает родной Алай. На прощание он подал жене камчу с серебряной рукояткой:

- Не пристало владычице гор погонять плеткой. Эта камча – от моего прадеда. Держи ее крепко.

По лицу Курманджан сразу стало видно — оценила подарок. Бек продолжал, довольный:

- Держащий камчу повелевает народом. Помни: народ – это дети, которых иногда требуется наказывать, чтобы не испортились, были послушными.

И добавил шутливым тоном:

- Камча также поможет тебе не забывать мужа. Глянешь на камчу — вспомнишь меня.

Курманджан ответила торжественно и серьезно:

- Сознаю ответственность, возлагаемую тобой на мои слабые плечи. И принимаю подарок...

Бек одобрительно слушал.

- Но с одним условием...

Бек насторожился.

- С одним маленьким условием... Без этого я не приму подарка...

Бек нахмурился и проворчал с досадой:

- Что еще за условие?

- Сначала дай нерушимое слово бека, что выполнишь...

Бек нетерпеливо дернул плечом:

- Ну, говори же ты, женщина!

Курманджан ласково коснулась его руки; заглянула в глаза:

- Любовь моя к тебе безгранична, ты это знаешь. Но как бы я ни хотела удержать мужа подле себя, понимаю: большие дела призывают его в долину... Дай же слово не забывать и меня, малую, в круговороте больших дел!

Бек облегченно вздохнул:

- Только-то?

Курманджан продолжала:

- Я помню о тебе всегда, близко ты или далеко. Когда ты далеко, иной раз бывает очень трудно. Я терплю — ведь у тебя столько важных дел, от которых зависят судьбы мира!.. Однако может случиться, что присутствие твое станет необходимым. Если нагрянет беда. Если повиснет черная туча гибели над твоей семьей, твоими сыновьями, твоим народом. И тогда...
Курманджан остановилась.

Бек слушал и смотрел ей в глаза. На лице его все более и более отражалась тревога, будто он и впрямь увидел воочию опасность...

- ...И тогда ты получишь с посыльным вот эту самую камчу. Она послужит тебе сигналом. Помни: я не позову без самой крайней нужды! В тот же миг садись на коня и скачи в родные горы. Не мешкая! Не откладывая! Не размышляя!

Голос Курманджан зазвенел, щеки раскраснелись... глаза сверкали. Сейчас она казалась провидицей — у бека даже похолодело внутри. Он стремительно встал с подушек. Волнение жены захватило и его.

- Поклянись в этом духами предков, — сказала Курманджан.

- Клянусь! — ответил взволнованный бек.

Она приникла к его груди. Надменный правитель Алая обнял ее и погладил по голове с нежностью, какой сам от себя не ожидал:

- Мой длинноволосый мудрец...

Курманджан подняла к мужу разрумянившееся лицо и прошептала:

- И пусть об этом уговоре будем знать только мы двое...

Большие дела в ханстве

Большие дела совершились в ханстве за последние годы! Ушел в небытие Мадали-хан (1822-1842 гг.). На престоле теперь восседает Шералы (1842-1845) — воспитанник таласских кыргызов.

Однако первую роль в государстве играет не Алымбек, а вождь кыпчаков минбаши Мусульманкул и его ближайшее окружение. Алымбек оттеснен на третьи роли.

Это никак не устраивает честолюбивого алайского датху. И когда в городе Ош восстал народ, доведенный ханскими поборами до отчаяния (1845 г.), датха оказывается причастным к нему вместе с другими недовольными феодалами — Саидбеком-датхой и Пулатом-датхой. Они решили сыграть в большую игру, ставка в которой — власть.

Когда известие об этом дошло до Мусульманкула, он сразу начал действовать. "Великий кыпчак" был жестоким, коварным, хитрым, и честолюбивым, то есть обладал всеми данными для блистательной политической карьеры.

Хорошенько подумав, он велел своим юзбаши бить в барабаны — созывать войско. Потом кликнул писца-дабира и продиктовал ему три письма — все в город Ош. В ошском окружении Алымбека было много шпионов и тайных сторонников Мусульманкула. Им он послал приказ:

"Убейте врага. Если не можете, приложите все усилия, чтобы задержать алайского волка в городе. Усыпите его подозрительность, пока мой беспощадный меч не обрушится на его толстую шею".

Второе письмо было адресовано единомышленникам Алымбека, влиятельным среди кыргызов феодалам Саидбеку и Пулату:

"Алымбек алайский хочет все взять себе. Он подомнет вас, наступит сапогом на ваши головы. Подумайте и взвесьте!"

Самому Алымбеку многоопытный временщик написал:

"Брат мой! Если человек однорукий, он уже не джигит. Мы с тобой — как две могучие руки государства. Без одного из нас оно станет калекой".

Расставив таким образом смертельные ловушки своему сопернику, Мусульманкул сказал соратникам:

— Время! Теперь самое драгоценное — это время! Оно скачет быстрее Тулпара, но мы должны опередить алайского смутьяна и уничтожить его, пока он не причинил нам непоправимого ущерба.

И "великий кыпчак" выступил в поход на Ош. Он уже предвкушал, как разделит Алымбека на две неравные части: в одной -голова, в другой — все остальное.

В своевольном Оше

Ошские сторонники Мусульманкула, получив его послание, тоже начали действовать.

Шпионы и тайные сторонники не решились пойти на убийство и стали усыплять подозрительность алайского владетеля.

Саидбек-датха и Пулат-датха "подумали и взвесили". Весы перетянули на сторону Мусульманкула. У того — власть, а у Алымбека — лишь амбиции. Что весомее?

Таким образом, над головой предводителя адыгене нависла черная туча гибели, но он пока этого не замечал. Верно говорят: излишняя самоуверенность никому еще не приносила добра...

...Душное летнее утро. Алымбек только что проснулся и, накинув шелковый халат на голое тело, вышел из покоев, где досыпала очередная молодая наложница. Он велел подать себе зеленого чая. Взгляд лениво скользил по Сулейман-горе, окутанной, несмотря на ранний час, знойной дымкой. Роскошный ханский сад, тянувшийся вдоль речки Ак-Буры, стоял неподвижно-тяжело, как бы придавленный жарой и пылью.

В это утро почему-то вспомнилась жена. Давно уже нет от нее известий. Как там сейчас на Алае? Сладостная прохлада, чистый воздух... Среди разнотравья бродят матки с жеребятами. Из-за пригорка доносится блеянье овец... Алымбек вздохнул.

И как будто провидение откликнулось на мысли бека. Перед его взором предстал знакомый джигит в запыленной одежде. Он приветствовал своего родоправителя глубоким поклоном.

- Давно приехал? — отрывисто спросил бек.

- Только что, великий. Я очень спешил.

- Все ли в порядке дома?

Джигит полез за пазуху и подал беку свернутую камчу — вместо ответа.

Он сразу узнал ее. Эта была та самая камча с серебряной рукояткой.

Он вспомнил уговор. За все эти годы жена прислала ее в первый раз. Значит, случилось что-то серьезное.

- Все ли живы-здоровы? — взволнованно спросил бек. — Да отвечай же толком!

- Все живы, — сказал оробевший посланец. — Но больше я ничего не знаю. Госпожа дала мне камчу и сказала: "Датха знает, как поступить". И еще добавила: "Пусть он сделает это тайно". Я слово в слово запомнил.

- Разве напали враги?

- Нет! Кто осмелится!

- Я не могу сейчас ехать в Гульчу, — бек рассуждал сам с собой. — Меня задерживают здесь важные дела!

- Госпожа отсюда в одном переходе. Она спустилась с гор.

Ветерок прошлого, ветерок молодости вдруг повеял на бека из далекого далека. В памяти всплыли слова: "Не мешкая! Не откладывая! Не размышляя!" Он хлопнул в ладоши:

- Коня!

И, мчась впереди джигита-посланца, думал: "В конце концов, пусть этот кипчакский каранар подождет! Давно пора ему уразуметь, кто в ханстве правая рука, а кто всего лишь левая"...

Пьянящий напиток

В большой кишлак у подножия гор прискакали поздно ночью. Джигит провел датху в усадьбу знакомого купца, обязанного своим благосостоянием алайским правителям. Во дворе белела юрта. Встреча супругов состоялась...

...Проголодавшийся Алымбек уплетал боорсоки, привезенные женой, и восклицал на манер поэтов:

- Вкусны ханские блюда, а пища родины вкуснее!..

Он пил холодный кумыс из бурдюка:

- Разве наш кумыс сравнится с тем, что в долине?

И пьянящего напитка бозо он отведал.

А потом они проговорили всю ночь. Захмелевший бек хвастался жене:

- Скоро, скоро ты увидишь своего мужа на том месте, которое принадлежит ему по заслугам!

- А если те, кто окружает тебя, предатели?

- Кого ты имеешь в виду?

- Хотя бы того же Саидбека и Пулата...

Датха засмеялся:

- Они у меня здесь! — он показал могучий кулак. — Только мной они сильны. Что могут шакалы?

- И шакал, если он бешеный, опасен для непобедимого льва. От укуса маленькой змеи иной раз погибает и великан.

Датха начал сердиться:

- Что ты смыслишь в этих делах, женщина? Я вижу людей насквозь!

- Темную душу не сразу разглядишь и при свете солнца...

- Недаром говорится: ум у женщины короче ее волос. Я оказываю уважение тебе как хозяйке... Но разве может овечка научить горного козла прыгать через пропасти? Занимайся лучше хозяйством. Орлице — стеречь гнездо, орлу — летать в поднебесье. Утром я возвращаюсь в Ош!

Ой, нелегко ладить с Алымбеком-датхой! Но Курманджан это умела. Она давно уже изучила характер своего упрямого и самолюбивого мужа. Бек терпеть не мог, когда его уличали в ошибках.

Поэтому без лишних слов она подала ему самаркандскую пиалу с горячим чаем — к этому напитку бек пристрастился в Оше. К чаю был подмешан опиум.

...Когда бек заснул, Курманджан стала действовать. Джигиты завернули спящего в кошму и погрузили на арбу. В простой одежде госпожа уселась рядом и хладнокровно поехала по улочке селения под огнем сотни любопытствующих глаз. Кто бы мог догадаться, что на арбе, среди горшков, бурдюков и прочего багажа, вон в том большом куле безмятежно спит сам алайский правитель, один из вершителей судеб ханства?

А передовые отряды шахриханского хакима кыпчака Кур-Оглы уже подходили к селению. Они должны были отрезать Алымбеку пути бегства в горы. Так приказал Мусульманкул; сам он быстро двигался с войском на город Ош.

Сказочное утро Алайской долины

...Когда бек очнулся, он долго не мог понять, где находится. Глаза его блуждали по белому потолку юрты, по голубому отверстию в нем — во дворе был ясный безоблачный день. Он перевел взгляд на стены и увидел знакомый ковер — ширдак, вытканный когда-то юными руками его любимой жены Курманджан...

Бек приподнялся и сел. Растерянность отразилась на его лице — чувство, не свойственное беку. Он позвал хриплым со сна голосом:

— Эй, кто-нибудь!

И так как никто не откликнулся, бек поднялся кряхтя, откинул полог и вышел наружу.

Знакомая, родная до дрожи в сердце Алайская долина раскинулась перед ним во всей своей летней красе.

Было сказочно прекрасное утро. Высокогорные изумрудные луга пестрели мириадами цветов. Белые юрты казались нарядными, как невесты. Вдалеке бродили матки с жеребятами. Из-за пригорка слышалось приглушенное расстоянием блеяние овец — лучшая музыка для слуха кочевника. Потом раздался тихий металлический звон. В двадцати шагах горел летний очаг, на котором булькал вместительный казан. Около него хлопотала Курманджан: она подняла крышку и помешивала большим черпаком.

Ее прекрасное лицо смешно морщилось от дыма. Увидев мужа, она приветливо улыбнулась ему. Алымбек мучительно соображал: как он попал сюда? Вот что значит пить много бузы и хмельного кумыса! Ай-яй-яй, как нехорошо получилось! Чтобы скрыть смущение, он обратился к жене:

- Разве кроме тебя некому глотать дым у казана?

- Я хочу приготовить обед мужу собственными руками.

- Я, кажется, долго спал...

— Сон освежает человека. Теперь ты в родных местах, вдали от смерти.

- О какой смерти ты говоришь?

- О той, которая преждевременно уводит неразумных в чертоги Аллаха...

— Ты изъясняешься загадками, — сказал бек с досадой.

Курманджан положила ему руки на плечи:

- Сегодня для меня великий праздник: ты со мной. А еще вспомни, какой сегодня день?

- Пятница...

— Сегодня,— торжественно сказала Курманджан, — исполняется ровно четырнадцать лет с того дня, когда мы впервые увидели друг друга. Так высчитал наш эсепчи*... (*Эсепчи — метеоролог и хронолог в тогдашнем кыргызском обществе).

— Это действительно праздник, — пробормотал бек.

Был большой той. Наутро бек собрался уезжать, но Курманджан остановила его:

— Разве может отец народа уехать, не поговорив с аксакалами? Я управляюсь в твое отсутствие, но хотя бы раз в году нужен твой мужской хозяйский глаз.

Бек скрепя сердце согласился.

- Но завтра я должен уехать! — предупредил он.

А когда пришло завтра, она попросила:

- Останься еще на один день...

— Нет! — решительно возразил бек. — Меня призывают дела ханства!

- Любимый! — сказала Курманджан. — Я приготовила тебе подарок, который дороже всех дел ханства. Ты знаешь: я не бросаю слов на ветер.

Бек очень заинтересовался, но на все его расспросы она ответила:

— Узнаешь завтра.

Пришлось беку остаться. "Ничего, — думал он. — Я успею возвратиться в Ош вовремя".

Страшные вести

А на следующий день появились запыленные измученные гонцы-джигиты. Некоторые из них были ранены. Они принесли страшные вести! Кур-оглы и Мусульманкул взяли Ош и устроили кровавую резню! Всюду искали алайского датху: за его голову кыпчак обещал большую награду. Многие сторонники датхи перебиты, иные бежали. А те, кому великий бек верил, теперь сидит за достарханом самого минбаши и жалеют, что не удалось им разрубить Алымбека на части.

Алымбек был потрясен. Оставшись наедине с женой, он сказал:

- Ты знала?!...

- Я знала о заговоре против тебя. Но как мне было убедить в этом своего упрямого мужа?

- Но откуда?!..

- В твое отсутствие я веду торговые дела с купцами из Оша и Коканда. Им очень выгодна дружба с нами. И других верных людей у нас немало в долине. Все они — глаза и уши великого датхи.

- Почему же эти "глаза и уши" не предупредили меня самого, то есть "голову"?

- А разве бы ты поверил? Да и не каждый посмеет обратиться к такому блистательному и великому... Иное дело я, дочь простого скотовода. Меня они понимают — я их понимаю.

- Ты спасла мне жизнь! — воскликнул бек.

- Я же обещала тебе подарок...

- Мой парванчи*... — сказал бек, нежно обняв жену. (*Парванчи — главнокомандующий).

- А ты для меня — хан ханов, Джахангир...

Как хорошо говорить друг другу приятное! Взаимные похвалы только укрепляют отношения.

Снова в путь

Алымбек недолго предавался печали о погибших сторонниках. Что значат человеческие жизни в Большой Игре?! Несколько сот! Даже тысяч! К тому же большинство из них — "черная кость". Главное — жив сам Игрок, он, Алымбек-датха, сын Асан-бия. Его "кость" белее снега, драгоценнее всех ханских сокровищ...

А тут вслед за горестным известием пришло и радостное. Явил ись гонцы из Коканда с письмом от знатных беков, находившихся в опале: датхи Рахматуллы-мурзы и исфаринского хакима Саты-балды. Они призывали высокочтимого алайского правителя срочно прибыть в Коканд: пока ненавистный Кыпчак палачествует в Оше, есть возможность в столице, оставшейся без войска, совершить переворот и посадить на трон своего человека.

- Видишь, жена, еще не все потеряно! Готовьте коней и оружие! Я отправлюсь в Коканд.

— Зачем торопиться? — заметила осторожная Курманджан. — Не лучше ли все разузнать, взвесить на весах мудрости...

- Время не ждет! Разве ты не понимаешь, женщина: чтобы выиграть в кости, надо сделать вовремя удачный бросок!

Курманджан поняла: мужа не удержать. Тот, кто отравлен ядом власти, уже не восприимчив к противоядию.

Она собрала его в дорогу. И лишь сказала на прощание с грустью:

- Оставь серебряную камчу. Я чувствую, она еще пригодится...

Эпилог

Алымбек с головой окунулся в дворцовые интриги, в борьбу за все большую и большую власть. Жажда власти влекла в бездонную пучину, ей не было границ.

В этом же 1845 году он участвует в заговоре против коварного Шералы-хана и, взяв в союзники исфаринского хакима Сатыбал-Ды и Рахматуллу-датху, доставляет в Коканд и возводит на престол сына Алим-хана (основателя ханства) Мурад-хана. Но недолго пришлось править царскому отпрыску. Вскоре престолом завладевает Худояр-Хан. (Трижды восходил на престол и трижды его терял: 1845-1858; 1862-1863; 1865-1875). Алымбек много лет скитается по окраинам ханства, пытается сколотить разрозненные силы кыргызов и создать собственное государство. Он сам хотел стать ханом. Но каждый родоправитель кыргызов не хотел упускать своего лоскута с одеяла власти и тянул, сколько было сил его на себя, не хотел, видеть себе равного сверху. Алымбеку не удалось воссоздать независимое кыргызское государство. Тогда Алымбек участвует в заговоре против Худояр-Хана и помогает возвести на престол его старшего брата Малля-Хана (1858-1862). Новый хан недолго был послушной марионеткой в руках кыргызских и кыпчакских феодалов, со временем все меньше стал считаться со своими советниками и приблизил к трону узбекско-таджикских оседлых феодалов. Тогда возмущенные Алымбек и другие его соратники убили Малля-Хана и по кочевому обряду подняли на ковре нового хана Шах-Мурада (1862). Но ненадолго. С помощью войск бухарского эмира в Коканд возвращается Худояр-хан, и заговорщиков "заставили испить напиток мученичества", как витиевато сообщал о казни Алымбека и его сообщников придворный кокандский историк. Произошло это в 1862 году.

Курманджан не сломилась под тяжким бременем горя, а крепко взяла власть над Алаем в свои женские руки. И — виданное ли дело! — опора ислама в Средней Азии правоверный Эмир Бухарский пожаловал ей звание датхи — правопреемницы мужа на Алае. Кокандский хан Худояр не корит жену своего кровного врага, а любезно принимает во дворце женщину, смело явившуюся с гор и не признающую паранджу, узурпировавшую, с точки зрения мужчины — мусульманского фанатика, власть среди воинственных кыргызов-кочевников. Худояр-хан прощает... нет, даже не вспоминает (!) о всевозможных восстаниях кыргызов против него и подписывает фирман, где Курманджан утверждается в звании датхи, одаривает парчовым халатом со своего плеча и... живой (!) отпускает в родные кочевья Алая.

Женщина впервые в истории Бухары и Коканда, Казахстана и Кыргызстана стала общепризнанной родоправительницей, вершителем судеб воинствующих кыргызов Алая. И это — на мусульманском Востоке! Поистине неисповедимы пути Аллаха!

Курманджан прожила долгую жизнь и много сделала. Ходили слухи, что она даже писала стихи, скромно скрываясь под псевдонимом Зыйнат. Не раз она еще поощряла своих джигитов к восстанию против ханского ига, ее сыновья возглавляли борьбу против русских войск генерала Скобелева, завоевателя Кокандского ханства. Позже до самых последних дней она верно служила России, отстаивая интересы своего народа перед могущественным царем, от которого не раз получала почетные подарки и доживала на его пенсию.

Умерла "алайская царица" в 96-летнем возрасте, в 1907 году, или в 1324 году по хиджре, в селении Мады, что было в тринадцати верстах от Оша. В последний путь ее провожали два сына, тридцать один внук, пятьдесят семь правнуков и шесть праправнуков. И сохранилось еще два дивана — два сборника стихов незабвенной поэтессы Зыйнат.

Ее сыновья верно служили России. Внуки участвовали в борьбе с царизмом и басмачеством в Фергане. Праправнук Алымбека и Курманджан был Президентом Академии наук Кыргызстана. И очень гордился тем, что является потомком знаменитых родоправителей. Ныне институт геологии носит его имя — Мусы Мирзапа-язовича Адышева.

А серебряная камча продолжает оставаться счастливым семейным талисманом — хранителем от всевозможных бед, которые не раз за последние десятилетия как ураган обрушивались на родовое древо, посаженное Алымбеком и Курманджан, вырывая из его кроны самые мощные ветви. Но крепкие корни у этого дерева, несокрушим его ствол, зазеленели на нем новые ветви, превратив его крону в надежную защиту своего народа от всевозможной исторической слякоти, которая была, есть или будет.

© Аман Газиев, 1991. Все права защищены
  © Плоских В.М., 1991. Все права защищены
  Произведение публикуется с письменного разрешения В.М.Плоских

 Об авторе рассказа — см. также статью В.Воропаевой "Под псевдонимом Аман Газиев"