Плач царицы

(драма)

В пьесе раскрывается внутренний мир Курманжан Датка, повествуется о трагедии ее жизни… Первая публикация.

Действующие лица:

Курманжан датка
Силуэт
Первая старуха
Вторая старуха
Третья старуха

Действие проходит в полутьме. На высоком небольшом выступе сидят три старухи. Все три одеты в черное. Они сидят, опустив головы, словно пряча лица. Постепенно их начинает освещать бело-молочный свет. От этого темные силуэты старух становятся видимыми, мало-помалу проступают на черном фоне сцены. Когда их неподвижные силуэты уже хорошо видны, старухи оживают, начинают двигаться, и слышится гул барабана. Гул барабана – вначале едва различимый – становится все явственней, все громче, обретая определенный ритм. Эта барабанная дробь словно заключает в себе какие-то тяжелые вести, воспринимается как предвестник жестоких событий. Бьет в барабан сидящая посередине старуха. Две же старухи по краям под барабанный ритм начинают неуклюже выполнять движения танцующих дервишей, словно молясь, жалуясь Богу, и при этом что-то невнятно мычат. Их голоса также несут в себе предвестие страшного события, заставляют тела дрожать и, всё усиливаясь, превращаются в дикий вой, заполнивший пространство сцены. За плечами этих двух старух висят заплечные мешки, наполненные белым песком. Неуклюже двигаясь под ритм барабанного боя, обе старухи спускаются с высокого выступа. На выступе остается только первая старуха, бьющая в барабан. В руках у двух старух длинные палки. Они неуклюже размахивают этими длинными палками – каждая своей – под ритм барабана, и наконец с силой вонзают их в сцену. Палки остаются стоять воткнутыми в сцену, а старухи садятся между ними на пол. Сидящая на выступе первая старуха все сильнее бьет в барабан, и под этот барабанный бой начинает говорить стихом.

Первая старуха: Есть рай на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
(Старухи чертят сцену песком вокруг себя)
Первая старуха: Есть горе на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Есть радость на лике земли!
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Есть муки на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Есть жизнь на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Есть смерть на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Есть счастье на лике земли.
Две старухи: Славься, Господи, славься!
Первая старуха: Земля наша всё вместит.
Две старухи: Славься, Господи, славься!..
Первая старуха: И радость и горе дарит...
Две старухи: Славься, Господи, славься!..

Все время подпевая: “Славься, Господи, славься!”, две старухи, двигаясь задом вперед, чертят песком на сцене круг. Когда до завершения круга остался шаг, сидевшая на выступе Первая старуха, ослабляя барабанный бой, спускается на сцену и становится между идущими на сближение двумя старухами.

Первая старуха достает из заплечного мешка песок, медленно сыплет его на сцену, постепенно замыкая круг. Остальные две старухи негромко нараспев читают: «Велик Аллах! Велик Аллах!»

Первая старуха:
Где-то много песка на земле,
Где-то много росы на земле.
Где-то пашут на нашей земле,
Где-то пустошь на нашей земле.
Где-то камни лежат на земле,
Где-то трупы лежат на земле.
Где-то ночь на нашей земле,
Где-то день на нашей земле.
Такова у Земли судьба,
Такова сейчас наша Земля…

Первая старуха замкнула песком из своего мешка незавершенный круг на сцене. Теперь этот круг – ставка хана. Старуха припадает ухом к полу, вслушивается. Все трое молча слушают землю. На высоком выступе (ханском выступе) появляется силуэт Курманжан Датки. Она берет в руки ооз комуз (национальный музыкальный инструмент) и начинает на нем играть.

Первая старуха: Объединяющая нас ханская ставка пусть будет украшена белым талисманом…

Первая старуха достает из-за пазухи белую нить и дает один ее конец Второй старухе, другой конец – Третьей старухе. Все три идут по направлению к трем сторонам сцены. В центре круга – ханской ставки – крепится белый талисман в форме сердца. Ооз комуз Курманжан играет всё интенсивней, всё громче. Три старухи садятся с трех сторон сцены, берут в руки каждая по веретену и начинают прясть пряжу. С левой стороны выступа Карманжан из тьмы появляется Силуэт. На плече его висит переметная сума – курджун. Из передней части курджуна видны обглоданные бараньи и лошадиные черепа. Силуэт подходит к палкам, что воткнули в сцену старухи, смотрит в небо и начинает безумно хихикать. Музыка ооз комуза Курманжан постепенно становится тише и вскоре вовсе смолкает. Силуэт достает из курджуна лошадиные черепа и надевает их на верхние концы длинных палок старух, продолжая весело хохотать.

Силуэт: Ах, милый ты мой, месяц!.. Вижу я месяц, вижу свое спасение!.. (Насмешливо) Какой этот месяц самодовольный, на спине лежит!.. А мне спокойнее!.. Настала для народа ночь волков… Время, когда волк волку глаз выгрызет… Смотри-ка на месяц, какой тонкий!.. Как пряжи нить, сейчас сорвется с неба... А эти три старухи прилипли к этому милому месяцу... Смотри-ка, хотели уцепиться за его конец... Три приставания... а после трех – отпор. Месяц долго терпеть не будет, потерпит-потерпит, да ответ даст!.. Размахались своими трехрогими палками... Справят по вам третины – поминки на третий день после смерти... Хи-хи-хи... Чтоб вы втроем, объединившись, справили по себе черные поминки после вашей смерти... (Хочет сделать шаг вперед, но испуганно отскакивает. Смотрит на землю) Кто ставку талисманом украсил? Наверное, эти три ведьмы, что так прицепились к этому самодовольному месяцу... (Наклоняется, берет талисман и сует его в курджун) Вот теперь посмотришь! Я в рану этой ханской ставки занозой войду, в бьющееся бурное сердце – ножом воткнусь. Порежу тебя ножом, и на эти раны соли насыплю. (Силуэт проходит на середину сцены и вынимает из заднего мешка курджуна горсть альчиков, которые выстраивает в ряд в центре сцены) Смотри-ка – нашлись, тоже мне, потомки хана! Посмотрим еще – кто чей потомок!.. Придет еще такое время, когда и земли не найдется похоронить тебя, даже лодыжка твоя не попадет под землю, а будет на солнце тлеть и сохнуть... Ха-ха-ха... (Силуэт отбрасывает свой курджун в сторону выступа Курманжан и, отойдя к краю сцены, бьет по выстроенным в ряд бараньим альчикам большим альчиком коровы, который разметает малые альчики в разные стороны) Ха-а! Что? – разгромлена ваша ставка в пух и прах?! Вот теперь посмотрите, как я вас всех буду давить как вшей!..
Три старухи: Славься, Господи, славься! (Они шепчут молитвы и дымом тлеющей арчи, которую несут в деревянных чашках, окуривают Ставку).
Силуэт (словно успокоившись, садится посреди сцены и со злостью начинает бить альчики): О, гадкий альчик, ты “боком упал”? Если “боком упал” – значит, ханская ставка будет разграблена. Значит, ты “боком упавший” альчик Алымбека? На тебе, получи! (Бьет его большим коровьим альчиком, вышибая малый со сцены). Ты получил, что заслужил. Дав власть в ханской ставке мерзкой бабе, ты совсем ополоумел и сдурел?.. (Силуэт, отставив назад ногу, целится в следующий альчик). На-а!.. Получи, белый альчик, ты, кажется, Мурзапаяз? Получи, чтоб никогда не достиг ты желаемого! Х-аа! (Он и этот альчик вышибает со сцены большим коровьим альчиком) А-а!.. Упавший пузом вверх серый альчик, ты не Батырбек? Чтоб, упав пузом кверху, ты никогда не встал, получи! (Силуэт вышибает и этот альчик со сцены). О... о... Упавший на спину альчик большого барана, ты, кажется, Камчибек?.. Не торопись, я тебя насажу на острие сабли, туда-сюда поваляю... недалек тот день... Видишь, как месяц важно развалился? Скоро он и на тебя выльет свое ведро... скоро... скоро... Получи-ка своё!.. (Силуэт бьет со всего размаха кулаком по коровьему альчику). Ха-хаа! (Слегка промахивается, стукается кулаком об пол. Альчик остается на сцене, не выходя за круг ставки. Оттого, что Силуэт изо всех сил ударил по альчику, по которому всё же не попал, его пальцы в крови. Бешеный от ярости, Силуэт обсасывает кровь с пальцев). Заставил меня свою кровь сосать?! Придет время и твою кровь пососать! (Силуэт резко вскакивает и уходит в сторону выступа Курманжан, растворившись во тьме). Ха-ха-ха!..

Сидящие с трех сторон очерченного круга-ставки старухи продолжают дуть в чашки с тлеющей арчой, раздувая дым, окуривая сцену. Все трое дуют и дуют в чашки. Дым сгущается.

Первая старуха:
И живым и безжизненным,
Сильным и обессиленным,
И пурге, и жаре,
Ледникам в вышине,
Человеку, животному,
Веку нашему пестрому,
Жизни нашей и смерти,
Правде, лжи и бессмертию...

(Первая старуха, читая эти стихи, хочет войти в круг-ставку, но, дойдя до белой линии круга, не может ее переступить. Она показывает всеми своими движениями, что очень пытается, но не может перешагнуть черту. Остальные две старухи подпевают Первой: “Славься, Господи, славься!”).

Вторая старуха (Она тоже хочет войти в ставку, но дойдя до линии, не может ее перешагнуть):
И пескам сухим, и воде,
Миру в счастье и миру в беде,
И хорошему, и плохому,
И греховному, и святому,
Свету яркому и темноте,
И истории вечной людей –
Матерь будет святая Земля!
Госпожа всем – Земля-Красота!

Две другие старухи подпевают: “Славься, Господи, славься!” Сцена постепенно наполняется дымом дымящей арчи. На выступе поднимается мужественная Курманжан в белом элечеке на голове и, пройдя воткнутые в сцену палки с надетыми на них черепами лошадей и овец, выходит на середину круга – ханской ставки. Она становится на колени и, прочитав про себя нараспев суру Корана, начинает читать намаз. Читая, она, склонившись до земли, рукой задевает что-то на полу. Кончив молиться, она берет это что-то и видит, что это альчик.

Курманжан (осмотрев альчик со всех сторон, тяжело вздыхает): Чей это альчик?.. Большой альчик, это альчик того большого барана, когда-то мы называли его альчиком для Камчибека… (Она поднимает альчик, подносит к губам, целует, и, тихо что-то ему прошептав, кидает его на землю. Альчик падает «пузом кверху». Выражение лица Курманжан менятся. Она снова берет альчик и снова бросает. Альчик опять падает также – «пузом вверх». Словно чувствуя надвигающуюся беду, Курманжан со страхом оглядывается по сторонам. Вокруг не слышно ни звука. Едва различим только волчий вой из далекого далека. Курманжан охватывает страх. Волчий вой становится всё слышнее – словно приближается. Несмотря на свой страх, она держится мужественно, гордо и говорит непокорным голосом). Чтоб тебя небо поразило, ты опять пришел, Волк?!.. Иди, иди отсюда!.. Пошел прочь, я тебе говорю! Иди и не приближайся к ставке хана! Прочь!.. (Курманжан снова прислушивается к той стороне, откуда доносился волчий вой). Проклятый Волк, помню, как того Большого Барана, из которого вышел этот альчик, с большого расстояния притащил… Ястреб мой Камчыбек… Матушка, пока черный баран зря не стал кормом для Волка… свари его в казане… В этом мире есть только два хищника… Один – человек, а второй – волк… так шутил он… А потом, мой ясный ястребок, продолжая эти слова, сказал: «Но человек, в отличие от волка, всегда готов грызть другого вживую…» (Курманжан тяжело вздыхает) О, щеночек моего сердца, будь ты теперь всегда здоров… Ты единственная моя опора и поддержка, нет кроме тебя никого… Да, еще вчера сон приснился. Проклятый Волчище прокрался в юрту и унес младенца из люльки… Все мы в спешке побежали за ним следом… А как проснулась… сон это, оказывается… И смотри теперь, я ясно слышу волчий вой… (Курманжан снова прислушивается. Волчий вой стихает). И как этот сон разгадать, я не знаю…
Первая старуха:
Если толкователь в этом сне узрит добро -
Добрый путь и радость принесет тебе оно…
Курманжан: Пусть этот сон будет только к добру…
Вторая старуха:
Если сон твой этот есть предвестник бед и зла –
Милостыней людям – милость Божия дана.
Курманжан: Я всегда делала благие деяния и раздавала милостыню нуждающимся…
Третья старуха:
Есть и третий путь разгадки вещих снов –
Не забудет никогда Господь своих рабов…
Курманжан (Тихо творя молитву губами, медленно поднимается с места и устремляет взгляд на серый месяц, светящийся среди облаков. Глядя на месяц, тихо шепчет):
Месяц, Господи, лежит на спине…
О, Господи, сделай своему рабу милость…

(Курманжан проходит к переднему краю ставки-круга и, словно оказавшись на берегу бурной реки Акбуура, стоит и слушает плеск и журчание воды. Вода плещется и шумно течет. Присев, Курманжан, омыв водой лицо, предплечья, сидит в блаженстве. Тут вдруг ей слышится голубиное воркование – «гурр-гурр». Она имитирует движения, будто бы голубь подлетел и сел на ее вытянутую руку. Сидящие возле ставки-круга три старухи колокольчиками начинают наигрывать нежную мелодию).

Курманжан (Она приятно разомлела, во власти истомы и с нежностью, чуть ли не боготворя, смотрит на сидящую якобы у нее на руке птицу):
Голубой мой
Голубок,
Голубою красотою и
Густою синевою -
Глаз ослепнет – окружен.
Глянь-ка, ты весь
Гиацинтом перельешься,
Где увидишь
Голубого цвета руку,
Гомоня, летишь, целуешь,
Голубишься и воркуешь…
Первая старуха:
Белобока, краснопёра,
Бабочка порхает,
Бело облачко в сини
Быстро тает-тает.
Бабочка играет,
Белый мир дивится,
Благодать сияет,
Благости царица.
Благодать сияет,
Благо всюду льется,
Бальные наряды -
Бело-сине-красны -
Бабочки играют, -
Бабы-девки – тают.
Вторая старуха:
Белая-белая
Белая ирга,
Белая ирга,
Бережок реки,
Быстрая вода.
Благо-истину
Быстро не возьмешь -
Бурая скала!
Благо-истина
Бегла – не достать,
Боже! Ну, дела!
Бедствия-беды
Будто мало нам
Было в бытии…
Третья старуха:
Крепкая гора,
Кремень – та гора,
Кремню – Жемчуг друг –
Красная скала.
Когда Жемчуг даст
Кто, не взяв, уйдет?
Кто подарок тот
Камнем назовет?
Как-то человек
Кто бродягой был,
Кто пустой свой век
Курагой прожил,
К той скале пришел,
Крикнул: «Жемчуг дай!»
Кремень подарил
Красного коня…

Курманжан и старухи весело рассмеялись. Курманжан отпускает в небо голубя, сидящего у нее на руке. Смотрит ему вслед.

Курманжан: О, Господи, дай хорошего своему рабу… О, голубой мой голубок, принеси мне хорошие вести от щеночка моей души, который сейчас в дальней поездке… принеси мне хорошие вести от моего Камчыбека… (Курманжан смотрит в ту сторону, куда улетел голубь).
Курманжан: И небо сейчас какое-то другое… Посмотри… Что бы ни было, Господи, дай хорошего своему созданию… Посмотри на эти облака, что как дети резвятся, какие они взъерошенные, как шерсть после порки и сушки…

Курманжан идет в сторону выступа.

Три старухи, взяв в руки палки, имитируют порку шерсти. Звук от ударов палок по шерсти постепенно усиливается. Курманжан, словно внезапно почувствовав опасность, резко оборачивается. Звук ударов о шерсть таинственно становится звуком резких ударов палок о землю.

Первая старуха:
Дает творить, что можешь, – этот мир.
Оценит все грехи другой уж мир.
Насилие над ближними творить,
Дает Насилью право этот мир,
А наказание за все грехи
И муки ада даст другой уж мир.
Где воры все живут? О, этот мир!
А где возмездье? О, другой уж мир!
Плохое где ютится? Этот мир!
А где добро всё? О, другой уж мир!
Вторая старуха:
Тираны где живут? О, этот мир!
Ученые творят? Другой уж мир!
Где дураки сидят? О, этот мир!
А набожные где? Другой уж мир!
Где негодяи все? О, этот мир!
Где добродетель? О, иной уж мир!
Где милостыни раздают
Нуждающимся? – Этот мир!
Где божий раб увидит свет,
Довольство всё? Другой уж мир!
Третья старуха:
Где сухолицый правды враг,
Злой дониматель? Этот мир!
Где ад в огне? Другой уж мир!
В котором пусть же не горят
Все, чистые своей душой,
Век честно прожив, отойдя,
Пусть минет мука их сия!
Как то несчастное дитя,
Пять дней прожив, ушло в тот мир,
Пусть минет участь их сия…

Курманжан подходит к выступу и садится на него. Звук ударов палок, которыми старухи бьют шерсть, всё усиливается.

С левой стороны Курманжан появляется Силуэт. Он бросает на середину круга-ставки мертвого голубя. Мгновенно смолкает звук ударов палок старух. Силуэт впрыгивает в середину круга. Он подходит к Первой старухе, пугается и воспроизводит звон колокольчика: «Тир-лим-бом-бом, тир-лим-бом-бом». Силуэт подходит так же ко Второй и Третьей старухе.

Он, словно одержимый, бессмысленно дергается и начинает петь.

Силуэт:
Дои-доите, богачи,
Кобылы будут пусть жирны,
Пусть тетки делают сырки,
А козы плачут от тоски.
Пусть победят богатыри,
Рожают бабы от любви,
Крестьяне пашут до зари,
Стреляют метко все стрелки,
И наживутся торгаши.
(Силуэт берет палку, на которой висит череп лошади, седлает палку, держа перед собой череп, как голову коня – имитирует наездника. Его возбуждение усиливается, он в экстазе).
Вся в клочьях серых песенка,
Вся в клочьях пегих песенка,
Блистательная песенка,
Вся родовита песенка.
Пастушеская песенка,
Во сне она привиделась.
Мы сон тот там оставили
Издалека приехали,
На жеребцах приехали,
Которые доставили
Нас прямо к вам – Приехали!

Силуэт палку, на которой скакал, как на коне, и с последними словами: «Нас прямо к вам – Приехали!» резко с силой втыкает в землю.

Силуэт: Прямо к вам приехали!.. Ха-ха-ха… Ровня с ровней, а помет со своим мешком – по Сеньке и шапка… Смотри, кого она нашла себе ровней – вооруженных до зубов неверных!.. Может, род хана хочет истребление кыргызов устроить?.. Пусть ставку ее пуля пробьет, удачу ее огонь спалит, и весь мир нашей ханши летит кувырком... Бедняками все скромны, а вот дашь ханскую власть, посадишь на трон... Я бы отдал весь род хана зубастым змеям… Ну-ка, свистите, змеи с раздвоенными языками! Свистите! (Старухи свистят по-змеиному) Этот мир – настоящий мир, и чтобы взять его – все хитрости оправданы. Кости напрасно убитых неверных в чистом поле в покое не оставят… Мерзавка Камчыбека дала отрезать себе косу… раздразнив этим неверных… Из-за этой мерзавки шестеро неверных в чистом поле были зарезаны как пегие овцы… Из-за этой сучки Камчыбека, давшей отрезать себе косу, они устроят поголовное истребление кыргызов?... Из-за волос одной суки… мы можем потерять столько голов? Успокоится ли душа моя, жаждущая крови? Не-е… Нет… Не клади иглу в мешок… За этим стоит Камчыбек, Камчыбек… Сдать, может, его хитрую голову неверным, а? (Силуэт берет в руки череп овцы медленно начинает говорить) О, волки, ну-ка, ну… Приближайтесь к ставке, двигайтесь, идите сюда, ну…ну… Головы овец готовы, ешьте их, пробивая им лбы, чтобы каждый ваш зуб был омыт кровью, ну-ка, ну-ка, ну-ка, волки… овцы готовы, разрывайте их! Разрывайте!.. Пришло время, когда будет уничтожено все ваше потомство… Я все ваше потомство еще в животе палками поубиваю… Хи-хи-хи… Улетело счастье ставки, народ присмирел, подчинился силе.
Силуэт: Покорен вам, ханша… (Силуэт освобождает путь. Курманжан проходит к ставке. Силуэт говорит, глядя вслед Курманжан) С вами… (с ненавистью) … я буду говорить лезвием сабли, острием копья…

Силуэт уходит и растворяется в окружающей темноте.

Там, в темноте, Силуэт начинает бить в барабан – сначала потихоньку, потом всё яростней, как бешеный. И в это время Курманжан, дойдя до самой середины круга-ставки, словно почувствовав что-то неладное, сильно кричит.

Курманжан (видя мертвую синюю голубицу): Моя голубая птица, могла бы узнать и сообщить – что там с Камчыбеком… (Берет птицу в руки)… Стрела какого лука убила тебя? Сердце мое это тайное предостережение разрывает на части…

Из темноты выходит Силуэт и говорит за спиной Курманжан.

Силуэт: Ханша моя, вы довольны?..
Курманжан: Чтоб ты онемел!.. В голосе твоем что-то змеиное… Говори, что хотел…
Силуэт: Не зря говорят: «Не давай богатство нищему, власть – бабе». С вами говорить в последнее время… стало очень трудно, моя ханша… Даже если голова ваша станет из чистого золота… вы всегда останетесь бабой… «Лучше золотоголовой бабы – мужик с головой жабы» – поговорка такая есть… Уже о-очень давно я ищу случая откровенно и чисто поговорить с вами… Ну вот теперь пришел… час-случай… пусть терпение мое как камень, и оно может треснуть… когда-нибудь…
Курманжан: Хватит вилять, говори прямо!..
Силуэт: Потерпите… К вам на козе не подъедешь, с вами запросто не поговоришь… Я понимаю это… Понимаю, моя ханша… Извините… Кажется, вы обиделись за то, что я вас бабой назвал… Приношу извинения… Как бы там ни было, вы – ханша, которая властвует над народом, сидит на троне… и если я скажу без соли – вы ведь можете и не услышать… Но…
Курманжан: Что – но?... Всё кажется… Или твоя скромная простота еще не завершилась и не успокоилась?...
Силуэт: Ведь судьба обреченной овцы в палке пастуха… а мне, кажется, суждено больше яда… чем меда… Но… душа моя не успокоится, если я всю правду не выскажу…
Курманжан: А-а… ла-адно… Какую еще змею ты хочешь мне сунуть? Да есть ли предел твоей злобы против человека?.. И что это – твоя правда?.. Ты ведь уже достаточно много говорил о предписаниях судьбы…
Силуэт: Моя правда?.. Она как иголка… нигде не помещается… Сама же говоришь… что проку вилять, играть словами… Скажу главное, я покорен не вашей ханской власти, а тому, что вы баба, женщина… У скольких лучших молодцов поотрывали головы, как птенцам, в борьбе за ханский трон… Кажется, Господь, создавая женщину, наделил ее хитростью… И правда, вы держите ханство крепко, надежно… Это не от вашей силы, а от вашей хитрости… ханство такое надежное и крепкое… А за этой надежной крепкой властью стоят жизни венчанного с вами вашего мужа Алымбека, вскормленных вашим белым материнским молоком ваших сыновей – Абдылдабека, Батырбека, Асанбека, Мамытбека. Неужели власть для тебя так сладка?.. Чтобы жертвовать ради нее своим любимым мужем, родными детьми?.. Ты говоришь, что я достаточно много говорил о предписаниях судьбы. Это не я тебе, а ты сама себе об этом уже сказала… Каждый человек сам выбирает свою судьбу!..
Курманжан: А… хорошо…
Силуэт: О, если бы в этом мире всё было вечно?! Нет. Именно поэтому сам этот мир создан таким прожорливым!.. Сколько бы мы ни старались, опять всё тот же – «бренный мир»… Нет в нём места, чтоб укрыться, материнского подола – чтоб ухватиться. В этом бесподольном, равнодушном мире ничто не вечно… Я вижу… вижу… Хоть голова твоя в небесах, но ноги твои в горящих углях… Курманжан… Курманжан… Молодая красотка, управляющая народом. Выйдя за Алымбека, стали вы ханшей в ханстве. С тех пор как в ханской ставке появилась неприметная дочка совы, ставка потеряла и свою цену, и свою благодать… Бедный Алымбек, думая: «Чтоб в ставке была разумная жена, с которой можно посоветоваться», ошибся, когда брал тебя в жены… Когда в ханские дела вмешивается баба – в эти дела вмешивается сам черт… Место бабы не в ставке, а у очага… У хана, который у жены под каблуком – нет авторитета в народе, у хана, управляемого женой, – нет будущего… О, бедный горемычный Алымбек… Если бы он знал?! Если бы?!.. Его кокандский покровитель Алымкул ночью прислал какого-то Чотона… Даже когда Алымбеку, как овце, вживую голову отрезали… ты не потеряла мужества!.. Даже тогда, когда вы в тяжелом горе, одетые во все черное, оплакивали своего любимого: «Милый мой, павший за веру, в Коканде осталась твоя могила!!» – разве вы тогда ослабели?! Вы и тогда не сломались… Сражавшийся в Афгане с неверными, выпив вместо лекарства яду и от этого умерший, ваш сын первенец Абдылдабек ушел в мир иной… Вы и тогда не ослабели… Наоборот, вместо этого… в ночную темень…отправили гонца в Афган, который привез вам в курджуне сердце вашего первенца… Вы, несмотря ни на что, похоронили его… И здесь вы не ослабели… Чем больше вы должны были обессилеть, тем больше вы набирались сил, тем больше вы набирались мужества и стойкости… ханша… А в чем тайна вашего «мужества», которое с каждым ударом судьбы всё прибавлялось и прибавлялось? Вы знаете это, моя ханша?.. Она… в вашем страстном желании власти, в азарте власти… Вы и тогда не ослабли, когда, несмотря ни на что, были сосланы в Сибирь на каторгу Батырбек, Асанбек, Мамытбек… Это потому, что азарт власти вас одурманил как опиум, моя ханша!.. Вы в своем азарте власти… остались совсем одна… Глаз человека никогда не насытится властью, его может насытить только глина!..
Курманжан: Хватит!
Силуэт: Хватит!.. Да-а, хватит!.. Хватит… Всё хватит!.. Всему свое время, моя ханша… Сегодня день вашего плача, сегодня день вашего падения, сегодня вы сломаетесь! Хватит! (Силуэт в бешенстве хватает и дергает веревку ставки. Веревка обматывает обе ноги Курманжан). Хватит!.. (Пауза). Вы знаете, чьи эти две заплетенные косы?..
Курманжан: Господи Боже! (Курманжан сильно пугается. Из мешочка, который она держит просыпаются альчики). Ведь это же косы, кажется, любимой жены Камчыбека Аселжан… Я узнаю по украшениям, вплетенным в косу…
Силуэт: Узнаете?.. Вот из-за этих двух кос вашей Асельжан шестеро неверных померло, и кости всех шестерых Акпалван спрятал в месте, где глаз не увидит, ухо не услышит… Но, несмотря на это, неверные их нашли… Руки вашего сына и Акпалвана обагрены кровью…
Курманжан: Пропади ты пропадом, за твои дурные вести я видеть тебя не могу!.. Чтоб черный рот твой забился кровью, волк в человечьем обличье…
Силуэт: То, чем рот вашего сына забит, на меня не валите, моя ханша… (Курманжан замахивается на него плетью) Из-за этого… гнев неверных уже луну затмил, они хотят ваш народ истребить... Лучше бы, вместо этого, повесили бы эту плеть себе на шею, и свою голову в белом элечеке склонили бы до земли, моля о прощении. И как искупление за вину сына сломили бы себя, и тогда ни одна волосинка не упадет с вашего ханства.
Курманжан: Ты пришел, чтобы сказать мне эти слова?! Чтоб ты подох!.. (Курманжан сильно бьет Силуэт плетью).
Силуэт (Потирая рукой место удара плети Курманжан, незаметно злится): Я пришел спасти жизнь твоего сына… Тогда, моя ханша… пойду я и скажу тем, кто вверху… «Алайская царица» отдала любовь не материнству, а ханской власти…
Курманжан: Подожди-ка… Подожди-ка немного… Как я могу щеночка моей груди отдать смерти…
Силуэт: О-о! Молодец! Моя ханша… Это другой разговор!.. Вы стояли на весах предопределения, судьбы… и вот… чаша весов обратилась в вашу сторону… Это уже удача… На одной чаше весов ваш народ, а на другой – ваш сын… Вот теперь видно ваше материнство… Что может быть для матери дороже собственного сына!.. Народ! Народ! Народ, говоришь!.. Народ – это великое море… иногда бурлит, иногда спокоен… Что?! Разве есть неисчислимый нескончаемый народ?.. Разве есть народ, который не рассеивается?.. Разве есть неистребимый народ?.. Разве есть земля, где не лежат кости твоего народа?.. Истребленный народ опять восстановится, распыленный народ опять сойдется, рассеянный народ опять объединится!... Лучше сохрани жизнь своего единственного сына… Если хочешь сохранить сына, сама веди народ на врага, вот тебе сабля!.. На Алае, в Оше и Андижане, черным туманом клубясь, бьет тревогу твой народ. Выньте саблю из ножен!..
Курманжан: Остановись… потерпи немного… не напирай так… О… посмотри-ка на эту жестокую Судьбу… С одной стороны поставила Камчыбека, на другой стороне – мой народ… (Берет в руки саблю, данную Силуэтом). Как я могу отказаться от сына, Камчыбека, единственного моего, моей сладости… Сердце полно тоской… Если я выну саблю из ножен, если я допущу, чтобы слезы матерей лились огромным, как Ак-Буура, потоком, тогда плач стольких тысяч детей, плач стольких тысяч матерей будет ли стоить головы одного моего сына?.. Жизнь человеку дается только Богом, и поэтому твою жизнь, единственный мой, не может дать окровавленная сабля. Если вырвать из ножен саблю – приходит смерть, сможем ли мы оправдать эту смерть печалью, кровью, текущей, как река Ак-Буура, черным дождем слез? Я не хочу, спасая своего сына, обрекать мой народ, простых кыргызов, на огромное, как гора, горе!.. Гляньте-ка на безумные игры власти, которая жаждет крови даже единственного моего сына!.. Если выберу сына – в большом походе мой народ будет истреблен, если выберу народ – мой Камчыбык будет повешен!.. Спасая жизнь единственного сына, я не могу пожертвовать жизнью народа!.. Пусть сердце матери из мяса, оно сможет выдержать общую Печаль всех восемнадцати вселенных! Терпеливое сердце все вытерпит!.. Кровиночка моя, ты единственный из сыновей Народа Кыргызов, не только Мой, – и пока будет жив твой народ – ты не умрешь, пока будет жив твой народ – ты не погаснешь, главное пойми это, сын мой!... Нелегко всунуть в ножны уже выхваченную саблю!.. (Курманжан резким движением вкладывает саблю в ножны). Сын мой, смерти прямо смотри в глаза!
Силуэт (Пауза): О, Курманжан! Кто ты сама такая? Ты сама – мать? Или жестокая нелюдимка?! У кого силы на тебя хватит?! Ты – что?!.. Черная Земля – взвалившая всю тяжесть мира на свою голову?!.. Или ты – Пламенное Солнце, которое одинаково смотрит на черное и белое этого мира?!.. Или ты – трепещущее Великое Синее Небо, впитавшее в себя все слезы печали?!.. О, Судьба, крошившая огромные силы в маленькие камушки, поглотившая столько голов, катавшая альчик своих предписаний – то вправо, то влево, своим гневом Луну разбивавшая, Судьба, неужели и в этот раз твой меч сломается о мужество этой несчастной старухи? О, несносная Судьба! Ты вообще для кого существуешь?.. Человек для тебя существует… или ты для человека?.. В этом мире только я могу править! (Силуэт выхватывает саблю и со всей силой бьет по висящей веревке).
Курманжан: Мой Камчыбек!.. (Курманжан берет в руки ооз-комуз и играет мелодию, полную тоски и печали. Звук мелодии все усиливается. Издалека проявляется силуэт Камчыбека, завернутый в белый саван. Он приближается к Курманжан, и создается впечатление, что печальная мелодия ооз-комуза Курманжан снова оживляет сына. Играя колыбельную, Курманжан хочет прижать к себе Камчыбека. Однако каждая попытка Камчыбека обнять Курманжан отдаляет его от нее).

Первая старуха:
В этом бренном мире
Кто-то весь в богатстве,
Кто-то нищий, сирый,
У богатства в рабстве…
Вторая старуха:
Кто-то здесь незрячий,
Чей-то разум кто-то.
Кто-то глуп и мерзок –
Не дойти до Бога...
Третья старуха:
Бог, храни! Как леший
Сплетня роет, свищет,
И детей от бедствий
Огради, Всевышний…
Курманжан:
Мой Камчыбек! (Плач Курманжан)
Пришла цветущая весна,
Но не весной ко мне – враждой,
Ушел цветущим Камчыбек,
Весь мир окутав горя тьмой…
Увидев Ошскую весну,
Желала счастья всей душой,
Но, погрузившись вся в беду,
Рыдала, выла, Бо-оже мой!..
Где синя, с просинью, земля?
Сегодня вся земля черна,
И в горе я смотреть должна
На землю черную одна…
Стояла рядом с сыном я
В надежде – от нехватки сил…
Отдала сына Смерти я,
И яд бурлил в моей крови…
Все счастье выплеснуто в грязь,
Достоинство в пыли лежит.
Мой сын прекрасный, светлый князь,
Повешен дважды!!! Бог, прости!..
К чему мне звание и власть,
К чему мне ханский трон, когда
От виселицы и от мук
Спасти я сына не смогла?!..
Коварством нас привел к беде,
Из близких подлый сделал шаг,
Весь в черной страшной бороде
Он отомстил, как лютый враг.
В печали вся погружена,
В бессилье много лет прошло,
Огонь души сжигал меня,
Услышь мой плач, Великий Бог!..

…Была я ханшей – без короны и без трона,
И смех от счастья был… И от несчастья стоны…

(Курманжан изображает, как она становится все старше и старше, стареет с каждым стихом)

Нет в этом мире доброго без злого,
Как нет и без хорошего – плохого.
Воистину в сей жизни так бывало:
И на перинах наслаждалась я немало,
И на земле холодной много в стынь лежала…
Свой путь у каждого в сей жизни, своя доля,
Своя судьба, своя удача, своё горе.
На молодость, на мир и на богатство
При жизни не насытятся глаза,
Я небо доставала – но всё мало,
Была я счастлива, но, старая, беда –
Как много ошибалась в жизни я…

Кончается, мне кажется, мой срок…
Ах, жаль, молитву не прочла свою!
Тот Свет всё ждет, мой путь уж недалек,
Распахнуты все двери… Ждут… Иду!
Мой Алымбек! Все сыновья! Иду!..
Народ мой, люди, да, – я ухожу!
У всех у вас – прощения прошу…
Иду к тебе, любимый мой Алымбек… Мои сыновья – мой Абдылдабек… Мой Батырбек… Мой Мырзапаяз… Мой Мамытбек… Сыночек мой Камчыбек…

(Силуэт, по мере завершения плача Курманжан, одевает ее в черные одежды. Одетая в черное Курманжан выходит на середину сцены)

Курманжан: Каждый раб божий приходит в одно место. Я сегодня отправляюсь в далекий путь… Я все видела в этом мире… Теперь я готова к загробному миру, последний свой держать ответ… Я соскучилась по тоскующему от разлуки со мной Алымбеку, по пожертвовавшему ради народа своей светлой жизнью Камчыбеку… Прислушайся, Камчыбек – из каждого дома слышен голос ребенка, слышны колыбельные песни. Наши души теперь в этих голосах, в этих песнях… И вода питьевая моя уже закончилась, и вдали уже чуть виднеется берег, к которому я плыву… Погляди-ка, была недовольна мерцающим, прерывистым светом своего сердца – из плоти человеческой в груди, стремилась усилить его, проклиная себя, а в Другой Мир иду беспечальная, очищенная, оставляя за спиной свой кыргызский народ, свою землю с Великими Горами… Тысячу раз огромное спасибо Создателю за то, что предначертал мне этот путь… И лишения и богатство Господь дает своим любимцам… И раб Божий, на кого пала его милость, должен знать, как нести обе эти ноши одинаково… Ох, сердечко с кулачок, что так трепещется, отчего не улетает из своего гнезда в хилой груди, что его держит?.. Ценность Жизни может определить только Смерть, а цена Смерти измеряется Жизнью… Правда этого лживого мира в том, что есть Другой Мир, загробный… Хорошо; за мной мой народ, спаянный, монолитный народ остался, великий кыргызский народ остался… Я исполнила завещание Алымбека – держать в единстве народ, не рассеивать, рассыпая его, как зерна, не давая упасть ни волосинке с его головы, держать его в целости… Закон этого мира в том, что одни уходят, другие приходят, в этом и его правда, и его ложь, и его смысл… В глазах моих темнеет, руки стынут, во рту сухо… В этом мире мало воздуха, я задыхаюсь… Алымбек… Абдылдабек… Батырбек… Мамытбек… Асанбек… Мырзапаяз… Камчыбек…

Беспутен и бездельник этот мир,
За день, как птица, мимо пролетит,
Нет проку в нем, куда-то всё спешит,
И кто поймет, в чем смысл его сокрыт…

(Пока Курманжан произносит свой монолог, Три старухи собирают всю белую материю, которая была в ставке, и складывают перед ханшей. Постепенно в ставке все белое исчезает, и перед Курманжан появляется небольшой белый холмик. Три старухи снимают с себя все черные одежды и набрасывают на плечи Курманжан. Белый холмик теперь становится похож на силуэт Курманжан. Старухи звенят колокольчиками, раздается нежный звон. Первая старуха достает из-за пазухи белую нить – талисман. Они растягивают нить, создают треугольник, словно талисман сердца, и при этом словно готовятся в дальнюю дорогу. Колокольчики продолжают нежно звенеть)

Первая старуха:
Когда уходишь ты, наш мир, –
Ты будто полная луна,
Когда приходишь ты, наш мир, –
Без света ты, сплошная тьма…

ЗАНАВЕС

2003 г.

© Раев С.А., 2003. Все права защищены