Колобок

Старая сказка на новый лад

Сказка про Колобка, который покатился искать Радость для старика со старухой, живущих в огромном современном городе…

Не в тридевятом царстве, а в нашем государстве в одном Посёлке жили-были старик со старухой. Одни жили, горе-злосчастье мыкали, от судьбы только побои да упрёки видели, да от соседей коммунальщиков в довесок тычки да оскорбления: зажились, мол, пора комнату освобождать.

А когда-то было у них трое деток: два сына, умных да ладных, и поскрёбыш красавица дочка. Старшего сына сгубил Змей Афган, среднего – погубила Злыдня Чечня, а красавицу дочку замучила ведьма Наркота. С той поры и живут старики одни, на душе у каждого залёг большой камень печали, а в сердце как в заброшенном склепе. Одна радость – облегчение, когда приносили пенсию. Старик тогда мог побаловать себя бутылочкой пива и солёными орешками, а старуха покупала себе мороженное с шоколадной крошкой, долго смаковала, роняя скупые слезинки: это лакомство очень любила доченька.

Однажды пенсию не принесли. Сказали: потерпите денёк-другой, денег нет пока. Терпеть старикам не в новину: вся жизнь исключительно на терпении держалась. Только как быть сейчас, эти "денёк-другой", когда дедушка вчера потратил последние деньги: за свет, за газ уплатил, а на остальные купил дорогущую мазь для бабушки – по ночам не спала, плакала от болей в суставах, ноженьки будто клещами отрывали.

Худо-бедно денёк старики продержались, и полденька другого. Тут пришла письмоносица и огорошила: денег всё ещё нет, впереди выходные, так что, скорее всего пенсию принесу в понедельник,

Пригорюнились старики: хлебушек закончился, да маслица с ложку осталось. А без них еда не еда – одна маета. Можно бы к соседям заглянуть, попросить в долг, только соседи всё не те, которые в беде помогают, а те, которые оскорбляют да унижают. Да и совестно старикам на старости лет в долги влезать: бывали времена и потяжелее, а всё как-то обходились своими силами.

– Ничего, сударушка, и это ненастье перемогнём, – сказал дедушка, успокаивая бабушку и себя заодно.

– Перемогнём, конечно перемогнём, – оживилась бабушка, подавив в себе горестный вздох. – Наскребу чай муки с горстку, есть маслица с ложку, испеку лепёшку, тем и продержимся.

– А спеки, любезная, лучше колобок, – тоже оживился дедушка. – Лепёшка мне басурманов напомнит, а колобок – это ж всё одно каравай, тока махонький.

На том и порешили. Включил дедушка духовку, чтоб нагревалась, а бабушка – в буфет за мукой. Вытрясла из пакета "Мука блинная 1 сорт" горстку муки, сольки добавила, соды щепотку, маслице, вбила яичко последнее, сверху слезинку уронила (по утрам дедушка любил гренки вкушать, теперь без яичка и гренок не будет). Замесила бабушка тесто, вылепила колобок. Тут и духовка нагрелась. Положила бабушка колобка на противень, смазала маслицем, что собрала с блюдца ваткой, поставила в духовку. Стали дедушка с бабушкой ждать, когда колобок поспеет, а дабы ожидание не было тягостным, включили телевизор сериал посмотреть.

Во время рекламной паузы, когда стали говорить о критических днях и о тампонах, которые придумала женщина-гинеколог, бабушка засмущалась и ушла на кухню, глянуть, как там колобок печётся. Глянула – и вскрикнула, всплеснув руками: поспел колобок, пышный да румяный. Прибежал дедушка на крик, смотрят и любуются. А колобок поблёскивает крутыми боками, ровно улыбается и хочет сказать: "Здравствуйте дедушка и бабушка! А вот и я, пышный да румяный, явился, чтоб вас радовать да тешить".

Вынула бабушка противень из духовки, дедушка постелил на окно чистое полотенце, туда и положили колобка, чтоб остывал.

Смотрели-смотрели старики на колобка и закручинились: больно жалко стало есть колобка, пуще того, ножом к нему прикасаться.

И говорит тогда дедушка:

– Есть у меня немного замазки оконной, приделаю колобку ножки-ручки, будет заместо детской игрушки. Пусть в зале на окне сидит, будем смотреть да вспоминать, как наши детушки малыми были, о внуках думать, коих у нас никогда не будет…

– Пусть… – бесслёзно всплакнула бабушка.

Сидит себе Колобок на окне, нежится. За окном солнышко играет, зайчики солнечные по стеклу скачут, сверкают, забавляются. В щёлку приоткрытого окна влетает ветерок, нежно Колобка обнимает, что-то шепчет щекотное...

То посмотрит Колобок в телевизор, старенький чёрно-белый, а там всё кровавые разборки, воровство, мошенничество да голопопые девицы.

То в окно посмотрит, а там как в телевизоре:

вон бомжиха, похожая на драную кошку, роется в урне с мусором, извлекает пивные банки и меланхолично давит их, плющит, варикозными ногами, обутыми в дырявые кроссовки;

вон два пса рвут друг дружке загривки, а рядом сучка стоит и вяло тявкает: мол, хватит вам цапаться, всем достанется, только по очереди. Ясное дело, каждому хочется быть первым, потому и цапаются;

вон лысый мужик в синих линялых трениках с пузырями на коленках, теребит пухлую женщину и орёт, как недорезанный поросёнок:

– Дай стошку, подлюка! Трубы горят! Сдохну, в ещё большую растрату войдёшь, дура…

То глянет Колобок на стариков, смотрящих телевизор: лица, будто старые потемневшие от времени, растрескавшиеся деревянные маски, а скупые слёзы, словно смола медленно текут по трещинам-морщинам.

И так становится Колобку жалко стариков, что даже местами он начинает черстветь, а внутри, будто плесень проступает.

И подумал Колобок: может сходить поискать Радость, разжалобить, упросить прийти к старикам, пожить хоть немножко?

Тут как раз закончился любимый дедушки с бабушкой сериал, выключили они телевизор и отправились на кухню пить чай с карамельками. А Колобок прошмыгнул в щёлку приоткрытого окна и прыгнул вниз. Только ошибся маленько: ударился о карниз первого этажа и будто мячик полетел в сторону дороги. А там как раз проезжал грузовик со строительным мусором. Колобок и опустился в кузов.

Затаился в уголке, с ужасом взирает, как ёрзают доски с торчащими гвоздями, того и гляди сплющат о борт, или того хуже проткнут, разрежут пополам.

Надо выбираться, решил Колобок, пока не поздно. Осмотрелся внимательно. Если перебраться на вон ту крашеную охрой доску, то по ней можно прокатиться до низкого края борта – и прыгнуть. Только бы машина хоть на минуточку остановилась.

Не успел додумать Колобок, как машина остановилась. Это красный свет светофора заставил её. Недолго думая Колобок метнулся на крашеную доску, прокатился по ней и вылетел за борт. Он боялся, что упадёт на асфальт, повредит ручки-ножки, или вовсе расколется, но упал Колобок на придорожную траву. Огляделся: Посёлка не видно, влево и вправо убегает дорога, а перед Колобком огромной стеной стоит Лес. И тропинка, зовущая в Путешествие.

Может Радость живёт в этом Лесу, никогда из него не выходила, поэтому не ведает про Посёлок, потому и не забрела к дедушке с бабушкой?

Подумал так Колобок, сложил ручки-ножки и покатился по тропинке. Вдруг из кустов выбегает Заяц:

– Стой! Куды катишься?

Говорит Колобок:

– Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, иду им Радость искать.

– Пустое дело задумал, – усмехнулся Заяц. – Нет в нашем лесу Радости, да и небывало. Давай лучше я тебя съем. Ты избавишься от проблемы, а у меня будет Радость.

Не испугался Колобок, живо молвит:

– Не советую, меня есть: я из старой муки испечён на прогорклом масле с вредными добавками. Ручки-ножки у меня из оконной замазки. Съешь меня – разболится живот, шерсть побьёт лишай стригущий.

Зайцу тотчас расхотелось есть. Повернулся и задал такого стрекача, словно испугался, что его насильно заставят съесть Колобка.

А Колобок, посмеиваясь, покатился дальше. Катится по тропинке, катится, да напевает:

Жили у бабуси
    Два весёлых гуся…

Вскоре тропинка привела к речке, а через речку мосток. Стоит у моста Волк, на перильца опирается:

– Ты почему катишься по моей территории и орёшь? Плати штраф.

– У меня ничего нет, – отвечает Колобок и разводит ручки.

– Кто таков? Откуда и куда несёшься?

– Я Колобок. Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, иду им Радость искать.

– Темнота, – сплюнул Волк. – Сроду в нашем лесу Радости не было. Придётся тебя избавить от пустых хлопот. Раз штрафа нет, я, пожалуй, съем тебя.

– Не советую, меня есть: я из старой муки испечён на прогорклом масле с вредными добавками. Ручки-ножки у меня из оконной замазки. Съешь меня – разболится живот, шерсть побьёт лишай стригущий.

– Лишай, говоришь, побьёт, – засмеялся Волк. – Меня?

– Тебя, тебя. Всю шерсть повыдёргивает, будешь такой же голый, как я.

Поперхнулся Волк смехом, представил себя голым, и стало ему так нехорошо, будто он уже съел Колобка и разболелся живот.

– Шастают тут всякие вредные добавки, – выругался Волк и метнулся к ближайшим кустам.

А Колобок, посмеиваясь, покатился дальше.

Катится по тропинке, катится, песенку напевает, и выкатился на солнечную лужайку, синюю от цветущих колокольчиков. Такая красота кругом, пчёлки жужжат, мёдом пахнет, в небе жаворонок заливается. И так Колобку радостно стало на душе, что он подумал: может вот всё это и есть Радость? Вот бы построить здесь избу и пересилить сюда дедушку с бабушкой, пусть бы жили долго-долго и купались в Радости…

Вдруг откуда ни возьмись, появилась Лиса.

– Так, так. Кто таков, куда путь держишь?

– Я Колобок. Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, иду им Радость искать.

– Ты знаешь, кто я? Я тут главная, губернаторша леса и знаю, что есть в моём лесу, а чего нет. Радости точно нет. А вот чужаки вроде тебя уже достали. Плати штраф за самовольное передвижение.

– У меня ничего нет.

– Опять двадцать пять, – нахмурилась Лиса. – Слышали уже, старые песни о главном. Мы не местные, избушка сгорела, бабушка при смерти, дедушку волк задрал, а родителей охотники убили. Так? Вот что братец: мне лишние проблемы ни к чему. Съем тебя – и вся недолга. Нет Колобка, нет проблемы.

– Не советую, меня есть: я из старой муки испечён на прогорклом масле с вредными добавками. Ручки-ножки у меня из оконной замазки. Съешь меня – разболится живот, шерсть побьёт лишай стригущий.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась Лиса. – Насмешил. Да кто посмеет на меня лапу поднять? И на твоего Лишая найду управу. Всё решено и подписано: съем тебя.

– Но я из плохой муки… с вредными добавками…

– Знаем мы вас, – оборвала Лиса, – вы что угодно наплетёте, чтобы от наказания уйти.

От жадности Лиса хотела сразу проглотить Колобка, да он ножки-ручки растопырил – застрял в горле. Упала Лиса, задыхается, бьёт по горлу себя, пытается Колобка выдавить.

Только ничего у неё не получилось: задохнулась Лиса, околела. А Колобок вылез, о травку вытерся, сел на пенёк, призадумался. Хороша шкурка у Лисы, можно бабушке душегрейку пошить, вот и будет у неё Радость. А, глядя на то, как радуется бабушка, возрадуется и дедушка. Только как же доставить эту шкурку домой?

Вдруг слышит Колобок, как хрустит валежник под чьими-то ногами. И выходит на полянку Машенька с корзинкой, а в ней ягодки доверху, одна другой краше.

– Ой, – всплеснула руками Машенька. – Колобок! Что ты делаешь в лесу? Тебя же звери съедят.

– Пытались, да зубы обломались. А одна вот так наелась, что дух испустила. Хочу бабушке на душегрейку шкурку подарить, да не знаю, как доставить домой.

– Так я помогу, – сказала Машенька и вскинула на плечо Лису, а на другое плечо Колобка посадила.

Пришли они к дедушке с бабушкой, то-то те обрадовались. Нет, не шубке, а что Колобок вернулся, да ещё и Машеньку привёл. Дюже хороша была девица: ласковая, приветливая, со стариками говорит ровно с матушкой и батюшкой. Только в синих васильковых глазах грустинка треплется. Заметила ту грустинку бабушка, подступила с расспросами.

Расплакалась Машенька, порассказала о своей жизни горемычной. Родители погибли в аварии, когда Машенька была маленькая. Родственники отказались взять её в семью, и Машеньку определили в детский дом. Ох, и помыкалась Машенька в том детдоме, торопилась повзрослеть и вырваться из неволи. Наконец вырвалась, только радости той хватило на неполный день. Жилья ей не выдали, поскольку за ней числилась родительская квартира. Пришла туда Машенька, а в её квартире проживают чужие люди. Продали её квартиру родственники. И стала Машенька бомжихой.

Кормится тем, что собирает грибы да ягоды, продаёт на станции, а ночует в нежилой деревушке.

Прослезились старики, обняла бабушка Машеньку крепко-крепко и говорит:

– Оставайся у нас, будешь названой доченькой. И нам радость и твоей душеньке облегчение.

Стали они жить-поживать, счастье да радость множить. А Колобок-то был рад пуще их: нашёл-таки он Радость.

Лето 2008 г.

© Заскалько М.М., 2011