Айсулу

Эту зарисовку о балерине Айсулу Токомбаевой я написала давно, тридцать лет назад. Помню, как я её писала. Сначала часами смотрела, как Айсулу и другие танцовщики репетируют, не пропускала ни один спектакль, потом мучалась за пишущей машинкой, отчаянно пытаясь передать свои ощущения и чувства на бумаге. И как же это было трудно – найти такие слова, которые хотя бы в какой-то мере передавали мою любовь к балету, мою влюблённость в Айсулу…

В те годы в Ош на гастроли регулярно приезжали разные театры, в том числе и театр оперы и балета из Бишкека, вернее, тогда еще Фрунзе. И это было замечательное время. Ошане могли видеть и слышать лучших певцов и танцоров, которые составляли элиту кыргызского искусства и прославляли его по всему миру. Булат Минжилкиев, Рейна Чокоева, Айсулу Токомбаева, Чолпонбек Базарбаев… Я их видела не только на сцене, но и за кулисами. А с Айсулу нас многие годы связывала дружба. Потом она уехала работать в Турцию, и наши пути разошлись… Но я буду счастлива вновь встретиться с ней. И буду очень рада, если о нашей прекрасной балерине вспомнят не только её поклонники, но её имя узнает и молодое поколение.

Зарисовка была опубликована в ошской областной газете «Ленинский путь» (ныне – «Эхо Оша») в начале моей журналистской карьеры. Стихи также написаны мной. Текст даю в той редакции, в какой он был опубликован 30 лет назад.

АЙСУЛУ

Когда от пола оторвавшись,
    Ты оторвалась от земли,
    Казалось, крылья обрели –
    Вслед за твоею – души наши.

Как долго длится твой полет –
    Ты в нём живешь и умираешь.
    Ни слова. Но душа зовёт.
    Кого – ты знаешь…

Айсулу Токомбаева – народная артистка СССР, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии Ленинского комсомола Киргизии, ведущая солистка Киргизского государственного ордена Ленина академического театра оперы и балета имени А. Малдыбаева.

    Айсулу Токомбаева в роли Жизель

Музыка детства

— Ну, разве можно объяснить, как рождается образ?

Действительно, объяснить – всё равно, что пытаться рисовать по воздуху.

— Вы каждый свой спектакль танцуете, как последний. Где Вы берёте силы потом?

— В музыке, – чуть подумав, ответила она.

Музыка для Айсулу началась гораздо раньше, чем она узнала балет. Учились музыке сёстры и она, мама пела в театре. И вдруг в жизнь врывается Ленинград, и маленькая Айсулу Токомбаева – ученица хореографического училища имени А. Вагановой. Язык, на котором ей предстояло говорить с миром, она себе не выбирала. В 11 лет ещё не выбирают что-то навсегда – в 11 лет можно научиться всему тому, чего не умеешь. Но произошла та случайность, которая потом кажется единственно возможной – её ещё называют судьбой…

Музыка была всюду. «Строгий, стройный вид» Ленинграда, неповторимого и прекрасного, – симфония в камне, ноктюрны ласковой и непокорной Невы… Всё звучало, только слушай. А в училище маленькие ученицы, как «гадкие утята», с немым восторгом и благоговением поглядывали на балерин в белоснежных пачках, не веря, что и сами вырастут в таких же прекрасных белых лебедей.

— Ты маловер, Айсулу. А ты должна верить в себя, – говорила ей педагог на её испуганное: «Нет, мне никогда этого не станцевать».

Ей трудно давалась техника. Занятия в классе, у станка растягивались до бесконечности, если что-то не получалось. Проклятыми становились надоевшие позиции, батманы, арабески… Но раны в юной душе затягивались, лишь только сбрызгивала их живой водой маленькая победа. Айсулу знала свои слабости. Постоянное преодоление их, борьба с собой – от этого она не чувствовала свободы в танце. Но на помощь опять приходила музыка, которую было уже невыносимо носить в себе. И было счастьем, что можно выплеснуть то, что накопилось в душе.

— Не понимаю, как драматические актёры могут играть без музыки, вне музыки?

— Вам, наверное, трудно просто ходить, Айсулу?

— Ходить? Не-ет…

Айсулу не замечает – когда она идёт по улице, то кажется, что изо всех сил сдерживает готовое вырваться движение. Когда Айсулу неизвестно в который раз смотрит, как танцуют её товарищи по сцене, она с отрешённым видом каждое движение и музыку проигрывает в себе. В гостинице она непроизвольно делает па перед кипящим чайником. Спохватывается и объясняет: «Так надо…». Она неожиданно начинает читать стихи. Стихи – тоже музыка.

— Когда-то я узнала, что Лев Толстой учил стихи наизусть, чтобы развивать память. Я стала вставать в семь утра и учить наизусть… Однажды у Цветаевой я прочитала: моим стихам… настанет свой черёд. Это для меня было надеждой и утешением: может быть, если меня не понимают сейчас, то моим танцам настанет свой черёд когда-нибудь…

Но у поэта есть «потом», у балерины этого «потом» не существует, только – «сейчас». Айсулу почти поселилась в репетиционном зале. Вся жизнь теперь была подчинена той минуте, когда надо выйти на сцену и забыть, что ты – это ты, Айсулу Токомбаева. А чего стоит улыбка на сцене, лёгкость, «оторванность» – пусть этого никто не знает. Кроме тебя.

И лишь тому дано узнать,
    Кому дано уметь летать, –
    Какая боль, какое счастье –
    Не по земле, как все, а над,
    И трудно как над ней подняться,
    А не упасть – трудней стократ.

Сильнее слова – жест

— Ты всегда на сцене или страдаешь, или умираешь, или убиваешь сама, – сказала Айсулу её сестра Гульмира.

Героини Токомбаевой, со всех сторон обследованные критиками, – это романтические натуры и бунтарки, избранницы судьбы и воинственные царицы. И все – борцы за свою любовь. Каждую из них Айсулу извлекает из музыки, как Венеру из морской пены. Это мучительно и больно – отрешиться от себя. Ты – Кармен, Жизель, леди Макбет, Фригия… В этом надо убедить других. А у каждого – своя Жизель, своя Кармен…

После «Спартака» я услышала: Фригия Токомбаевой слишком резка, а она должна быть мягкой. Но Фригия может быть разной – кто как чувствует. Фригия Токомбаевой – раненая птица, которая бьётся в клетке: разлука со Спартаком, неволя, над ней издеваются шуты Красса. Отсюда – резкость, сопротивление. И – мягкость, нежность, когда вновь встречается с любимым. Но нет-нет, да и проскользнёт отчаянье: счастье призрачно, Спартак не останется с ней, он – воин. И он погибает, но спартаковцев за собой ведёт Фригия. В её пылающих глазах – решимость, и мягкости сейчас места нет…

— Быстрее всего контакт со зрителями устанавливается на «Лебедином озере», – говорит Айсулу.
Труднейшая партия в классическом балете, где годами эксплуатируется один и тот же рисунок танца. Бесконечное число Одетт и Одиллий. Казалось бы, их и отличают только по тому, кто выше и дальше прыгнет. И всё же «Лебединое озеро» всегда потрясает. И сколько ты ни готовишься к этому – никогда не готов. «К искусству подхода нет, ибо оно захват. (Пока ты ещё подходишь – оно уже захватило.)», – сказала Марина Цветаева. Но искусство творит человек, и какая ему власть дана над другими! Этому не воспротивишься. Айсулу же покоряет сразу. Её пластика движений, необыкновенная эмоциональность, жест, который «сильнее слова, потому что он не рассказывает о чувстве, а выдаёт его»…

…Белый вихрь стоял на сцене. Ещё немного, и вихрь этот сорвался бы в залитый музыкой зал. Щемящая нежность овладела душой, тоска по полёту, чистоте. А на сцене всё кружили и кружили белые лебеди; их крылья-руки жили как отдельные живые существа. Появлялась Одетта, заколдованная злым чародеем. Скорбные, молящие глаза. Одетта – олицетворение любви, непостижимой, как сама вечность. Такой танцует её Айсулу. Но вот проносится чёрным смерчем Одиллия. Злое лицо, коварная улыбка – кажется, само порождение зла торжествует победу над Зигфридом. А потом вновь – белоснежная Одетта. Вместе с балериной поразительно меняются зрители. Токомбаева подчиняет себе, держа в одной ладони две силы – тёмную и светлую.

И вечный бой добра и зла,
    Двух сил война. Но кто не знает,
    Что белый лебедь побеждает
    На сцене чёрного всегда.

За сценой было б просто так –
    По цвету силы различались…
    Но все цвета перемешались
    И спутать их – такой пустяк.

При свете души 

В гримёрной на стульях висели гроздья истерзанных пуантов. Пары этих «крылышек» балерине хватает на спектакль. А иногда и не хватает. В пуантах пальцы порой сбиваются в кровь…

Днём здесь вешалка пустует, а вечером на ней чудесным образом – из костюмерной – появляются белоснежные оперения или воздушные хитоны…

Айсулу прошла в гримёрную. Начала потихоньку разогреваться перед репетицией с каким-то отсутствующим видом.

— Что, – рискнула спросить я, – настроение плохое?

Айсулу помолчала, слабо улыбнулась. Сейчас передо мной была Толгонай. И это было непостижимо.

Есть в «Материнском поле» неуловимое мгновение, когда Айсулу-Толгонай из молодой женщины превращается в постаревшую сразу на десятки лет. Не внешне. Те же лицо, глаза, руки… Но ей на плечи легла непосильная ноша – ноша всех матерей земли. Что осталось у Толгонай? Не была ли её жизнь напрасной? Осталось поле, как часть её самой. Жив свет её души, который непременно на кого-нибудь прольётся. Танец Токомбаевой – это монолог любви, монолог горя, монолог веры и надежды. Айсулу, когда танцует, произносит про себя слова, не написанные никем: «Любимый, мы счастливы, потому что мы вместе. Посмотри, какие у нас сыновья – высокие и сильные…». Слова, переведённые на язык движений и жестов. Удивителен финал этого балета: Толгонай с ребёнком на руках поднимают молодые воины. Мадонна!

…Размышления прервались. Закончилась репетиция. Айсулу вернулась в гримёрную. В ней теперь проглядывала Китри из «Дон-Кихота», готовая рассмеяться, разыграть какую-нибудь шутку, сплясать зажигательный танец… Или нет? Это всё же Айсулу, немного уставшая, немного ироничная?

— Знаешь, танец иногда отнимает все силы, – призналась как-то Айсулу. – И если б не музыка…

Музыка – живая вода. А ещё – свет души. Единственный свет, при котором возможно Творчество.

© Алла Пятибратова, 1982

Все снимки Айсулу Токомбаевой сделаны летом 1982 года, на гастролях театра в Оше. На одном снимке Айсулу со своим партнером Чолпонбеком Базарбаевым. Он в то лето был такой счастливый — ему присвоили звание народного артиста СССР.