Призрак пешеходного перехода

Рассказ

Странные и загадочные события, которые иногда происходят на наштх дорогах... Первая публикация в журнале "Литературный Кыргызстан" №2 за 2008 год

                                                                                            Посвящается моей левой руке,
                                                                                            которой написан этот рассказ, –
                                                                                            пока правая отдыхала после аварии.

Мы ехали уже почти сутки, и дорога ярко сияла в ночи, в свете мощных фар.

За рулём, устроившись, как король, важно восседал Мустафа.

Мустафа был очень опытный водила, и всякий сразу признал бы в нём дальнобойщика. Невысокого роста, но крепкий, массивный, плечистый и с огромным пузом-животом (он любовно называл его «мой дирижабль»), Мустафа ходил какой-то особой походкой – свободолюбивой, и движения его были полны достоинства. Одевался он крайне небрежно – просто спортивные штаны, висящие мешком, и куртка. Зато всегда улыбался. Хитрющая улыбка на морщинистом лице смотрелась просто потрясающе, и хотелось водить знакомство с этим человеком, хоть вы и догадывались, что он обует вас в два счёта.

Сменщик Мустафы Юсуф сейчас спал. Собственно говоря, он спал почти всю дорогу, и я даже не знаю, зачем Мустафе нужен был сменщик вообще. В противоположность капитану, Юсуф был долговязый, до неприличности высокий и молчаливый, взгляд его казался наивным, и смотрел он себе в усы.

По-моему оба они – и Мустафа, и Юсуф – были родственниками, и один по какой-то семейной необходимости таскал с собой другого. Национальность у них оказалась довольно редкой в этих краях – турки, точнее, турки-месхетинцы (Мустафа сообщил об этом с фатализмом аристократа). Но, как мне показалось, последнее обстоятельство совсем не выделяло моих водил среди других дальнобойщиков, и они точно вписывались в некий корпоративный образ – простых, рискованных и добродушных трудяг, у которых домом является шоссе, и законы которых – вовсе не этнические, а межнациональные, обусловленные особенностями работы.

– Понимаешь, Олега, – говорил мне Мустафа, положа мозолистые руки на баранку, – я по этой дороге тридцать лет езжу, и знаю её как постель жены. Мой отец возил меня здесь, и у моих детей сейчас тут свой бизнес.

В самом деле, Мустафа много чего мне рассказывал про трассу Бишкек-Ош, благо времени в пути хватало, пока напарник спал, а пейзажи за окном проносились со скоростью 60-70 километров. Ехали мы, не торопясь, поскольку груз, который мне выпало сопровождать, был объёмен и хрупок; ведомый ветераном, огромный «Мерседес» перевозил его бережно, деликатно, и за это я был благодарен судьбе.

Горы. Горы. Горы окружали нас почти на всём протяжении пути. И именно про горы мне говорил в первую очередь Мустафа, объясняя все трудности и капризы рейса.

– Олега, – добродушно вещал он, – вот эта дорога, по которой мы сейчас едем, – она самая тяжёлая в мире. Номер один по степени сложности… Хотя нет, на Памире, у таджиков, сложнее будет, но там – особый разговор… Короче, тут, у нас, это самая сложная дорога, после Памира, на втором месте; сам видишь – горы кругом. Высота три-четыре тысячи метров будет. И до Оша – три перевала! – шутка, что ли?

– Когда эту дорогу строили, много людей полегло… Ещё в войну, и после… Её так до конца и не сделали, то один участок дороги из строя выходит, то другой. Сейчас турки да корейцы за дело взялись, но посмотрим, что у них получится. Поглядим.

Далее Мустафа рассказывал про сезонность и опасности, подстерегающие автомобилиста. Часть года дорога закрыта – когда объявляют лавиноопасность. Шлагбаум опускают – и всё (иногда, правда, можно полюбовно договориться с постом, подписываешь бумагу, что они ни за что не отвечают, деньги даёшь – и тихонько проезжай, на свой страх и риск). Весной и осенью самая страшная пора: камнепады, сход лавин, а то и сели размывают путь. Вот весело – едешь себе, а сверху здоровенные валуны перед тобой скатываются, прямо на асфальт; или всю дорогу перед тобою устилают, пока их дорожная служба не уберёт.

А бывает, что снег сверху сошёл, как айсберг гигантский, в нём прямо прорубят коридор для машин, и едешь (по очереди – так как пропускают в один ряд, сначала туда, потом оттуда). Слева отвесная белая стена и справа – отвесная белая стена, ты посередине… Вот красота!..

Подобные истории от Мустафы я слушал целый день и, если честно, было интересно. О нраве трассы я, конечно, знал (не первый раз работал сопровождающим), но мне нравилась экспрессия рассказчика и его непосредственность, заставляющая переживать сказанное, пропускать всё через себя. Ещё чуть ли не в начале рейса Мустафа заявил: «Понимаешь, Олега, теперь тебе придётся меня развлекать, чтобы я не задремал… Ты давай, рассказывай мне что-нибудь, и время пролетит незаметно». После чего Мустафа сам принялся болтать, и говорил без умолку много часов подряд, добродушно улыбаясь и описывая свои приключения, пока я не перестал отличать правду от вымысла и ночь ото дня.

Да, мы ехали днём, мы ехали ночью. Затурканный монологом водителя, убаюканный бесконечностью движения с его плавными спусками и подъёмами, поворотами и рёвом мотора, я пребывал в каком-то полусонном состоянии, и мне было хорошо. Надёжно. Спокойно. Во всяком случае, рядом с улыбающимся Мустафой. Иногда мы делали остановку, и я выходил размять ножки; в такие минуты из машины показывался и Юсуф, который по-прежнему молчал, смотрел себе в усы, тихонько справлял нужду на обочине и снова залезал в кабину – в специальное углубление за сиденьями, где была устроена кровать. Мы трогались дальше, и Мустафа вновь продолжал разговор, как бы подхватывая на лету обрывок последней фразы, прозвучавшей перед остановкой.

– Вот так, Олега, бывает, – сказал он один раз. – Тоже остановился мой знакомый водила на перевале, зимой; напарник в туалет захотел. А кругом – никого, ночь, за бортом минус двадцать пять. Ну, пошёл напарник, а мой корефан ждёт, мотор не глушит. Пять минут ждёт, десять… Потом сам пошёл посмотреть – где он там пропал, почему не возвращается… Короче, увидел картину: волки съели сменщика, прямо у заднего колеса… А из-за ветра мой-то ничего не услышал – ни криков, ни звуков борьбы… Вот так…

Мне стало холодно, зябко после такой истории, хотя в мою поездку была не зима, а лето, и я ещё больше проникся доверием к Мустафе, потому что почувствовал, что он бы меня защитил от волков, в отличие от его незадачливого друга.

Это ощущение защищённости оставалось со мной всё время, пока мы ехали, и когда тормознули на ужин в придорожном кафе, после перевала Кёк-Бель (1450 м над уровнем моря). Наверное, это была харчевня специально для дальнобойщиков. В ней подавали плов, жареное мясо – куурдак, горную форель и чай. В харчевне было полно народу, многие водители имели бандитский вид и, сидя на коврах, неодобрительно посматривали на меня – чужака и не мусульманина; или это мне так казалось? Во всяком случае, с Мустафой и Юсуфом мне было спокойно и умиротворённо, и Мустафа всё время подливал мне чай в пиалу, продолжая долгий рассказ о каверзах ошской дороги.

А потом мы опять ехали, ехали ночью, и ночь как будто бы не имела конца. Как не имела конца и речь увлечённого Мустафы, благодушного после сытной, нехитрой трапезы. Фары выхватывали из темноты трассу, которая словно сияла, и редкие километровые столбики, и камни, наваленные природой у дороги. Только гор во тьме не было видно, хотя я знал, я чувствовал, что они рядом, что они дышат, и лишь краткий миг черноты скрывает их сонные склоны от маленьких – увы, бдящих – путешественников.

К полуночи Мустафа, пожалуй, слегка поутих. Дальность поездки, наверное, и на нём начала сказываться. Он ещё рассказал мне пару историй про нападение случайных попутчиков на водил, вспомнил Австралию с Канадой («Знаешь, Олега, наших дальнобойщиков – из СНГ – там охотно берут на работу, поскольку расстояния огромные и, если что, наши сами чинят машины и не ждут тамошнюю техпомощь»); привёл случай, когда его приятель в Канаде отправился в рейс, захватив все документы, но забыв фуру, и ещё поведал про нашего незадачливого водилу в Австралии, который ехал вместе с другом, на соседнем сидении, задремал и, пробудившись, обнаружил, что «мчится по встречной полосе и руля нету!» (это потому что в Австралии левостороннее движение, и руль находится не там, где мы все привыкли).

После чего Мустафа о чём-то задумался… Некоторое время мы ехали молча. Я смотрел нечётким взором – такой часто бывает по ночам, когда спать уже не хочется, а голова ещё по-настоящему не проснулась, – на бесконечную ленту шоссе, подсвеченную нашими огнями. Смотрел и слушал тишину, воцарившуюся в кабине. Посапывание Юсуфа. Лёгкие шорохи из угла Мустафы. Мерное гудение мотора и едва ощутимую вибрацию ветрового стекла. Мне хотелось чего-то, что я не знаю сам, и время тянулось тягуче, оно, казалось, приобрело свойства медленной и широководной ночной реки.

На дороге, перед нами, изредка мелькали таинственные тени.

– Слушай, Олега, – вдруг тихонько поинтересовался Мустафа. – А как ты относишься к историям про привидений?

Трудно было придумать более удачный момент для такого вопроса. Я поёжился, представляя себе всяких горных духов, в которые – при свете дня – не поверил бы никогда.

– Я вот верю в эти вещи, – продолжил Мустафа. – Хочешь – не хочешь, а они встречаются иногда, и портят человеку жизнь. Даже нам, водилам.

Я вопросительно взглянул на него.

– Да, Олега, – сказал Мустафа. – Да. Вот такие вот дела… Ты что-нибудь знаешь про призрака, который иногда появляется на дороге, – его ещё называют призраком пешеходного перехода?

От удивления я вскинул брови. Хмыкнул. Промычал в ответ что-то неопределённое… Что-что, а подобное мне ещё слышать не приходилось.

– Есть такой… – вздохнул Мустафа. – Есть. Мне много про него один бывший гаишник рассказал, полковник милиции.

Я обалдело уставился перед собой, в ночь. Ждал, что последует дальше.

Мустафа рулил и молчал.

Я вежливо кашлянул в виде напоминания. Мустафа удовлетворённо кивнул.

– Есть такой… – Он чуток выждал, чтобы получилась по-настоящему эффектная пауза. – Есть. Говорят, что не дай Бог нашему брату – водиле с ним встретиться.

– Послушай, Олега, – начал Мустафа свою историю. – Несколько лет назад гаишники заметили довольно-таки странную вещь. Вроде бы сильно участились случаи наезда на пешеходов – причём прямо на пешеходных переходах, их ещё «зеброй» называют. Идёт поток машин – и тут один из прохожих как будто под машину бросается, стоит сперва у обочины, на переходе, а потом ему словно надоедает стоять, ждать, и он смело идёт вперёд, несмотря на движение. Ну, его, конечно, и сбивает. Причём насмерть.

Понимаешь, Олега, вся фишка в том, что в нашей стране водители не обращают внимания на пешеходов, как, впрочем, и гаишники. Ну, нет у нас такой культуры! Не сложилась. Там, на Западе, есть… А у нас не сложилась. Формально по правилам дорожного движения водители должны пропускать пешеходов на пешеходном переходе – есть там кое-какие пункты, разъясняющие. Но это по правилам. А в действительности никто никого не пропускает. Я вот сам стараюсь уважать людей, иной раз и пропущу, как положено. Да что толку? Я-то пропущу – так из другого ряда какой-нибудь зверь мчится, не тормозит, так что так на так выходит – если здесь человека пропустят, через два метра могут сбить.

Это всё взаимосвязано, Олега… Тут надо всем вместе людей уважать, а не так, чтобы кто-то уважал, а кто-то нет.

Гаишники тоже не обращают внимания на соблюдение правил в этом пункте… Понимаешь, жизнь человека в нашей стране сейчас ничего не стоит; грош ей цена. Ну, сбили кого-нибудь, ну и что? Хотя бы и на переходе? Кто за это всерьёз ответит? Какова страна, такова и культура отношений на дороге, и такова правовая обстановка.

У нас гаишники сегодня оштрафуют водилу за что угодно, но только не за то, что пешехода не пропустил… Понимаешь, Олега, оштрафовать за ЭТО им даже не придёт в голову.

Поэтому опасно сейчас на переходах… Вроде бы они есть – «зебры» нарисованы всякие на асфальте, а вроде бы их и нет… Человек идёт, надеется, что ему легче здесь будет перейти – ан нет, именно здесь его может поджидать смерть, потому что водилы мчатся как угорелые. Человек рассчитывает – и это его подводит. Понадеяться на кого-то, поверить кому-то – значит, пострадать.

Дети, старики – это сегодня не имеет никакого значения. Вон у школы, где мой внук учится, там трасса проходит. Знак соответствующий висит. И, думаешь, кто-нибудь из водителей останавливается, детей пропустить? Фиг там! Я и говорю внуку: хочешь жить – ходи другой дорогой, со двора, никто не даст на трассе гроша ломанного за твою жизнь!..

На этом месте Мустафа расчувствовался, задохнулся от переживаний и на какое-то время умолк. Я сочувственно посмотрел на него. Он прямо чуть ли не плакал, бедный, и я не знал, как в этом случае ему помочь.

За окном, как и прежде, стремительно проносилась ночная дорога… Молчали горы, угрюмые горы, которым, в общем-то, было всё равно.

– Понимаешь, Олега, – чуть успокоившись, продолжил Мустафа. – Я насчёт призрака это… Ну, который водилам мстит. Так вот, почему-то участились случаи наездов на пешеходов аккурат на переходах, то бишь «зебрах» – даже по сравнению с тем, что раньше было. И у ментов создалось впечатление, что люди вроде как сами добровольно под машины лезут. То есть стоит человек у перехода, ждёт – и как только видит, что кто-то несётся, так сразу и идёт через дорогу, демонстративно прямо по «зебре», не обращая внимания на мчащийся на него автомобиль. Бах! – и наезд! Причём непременно со смертельным исходом… Ну, и водилу, конечно, садят, там всё так получается, что ему не отмазаться, – сбил у всех на виду, при свидетелях, нарушение правил явное, крыть нечем. Если не особенно крутой – жди неприятностей, и погибший вроде бы всё сам сделал для того, чтобы выхода у нарушителя не было. Вот такие дела.

– …Что ты говоришь, Олега? – переспросил меня Мустафа. – Тайное общество самоубийц? Камикадзе?.. Нет, Олега, тут всё сложнее. И страшнее. Понимаешь, гаишникам вдруг показалось, что погибший – как бы это понятней сказать – каждый раз один и тот же. То есть это в морге заметили, судмедэксперты; у них сложилось впечатление, что каждый раз вскрывают одно и то же тело. Да, травмы разные, и случаи наезда разные были, но результат тот же, и пострадавший вроде как постоянно один. Сперва даже подумали, что имеют дело с близнецами. Но не в таком же количестве!..

И потом, Олега, есть ещё кое-что… Версия о близнецах быстро провалилась – после того, как было доказано: имена-то у погибших разные! Даже если они внешне похожи как две капли воды, по документам это – совершенно разные люди. Кто-то Иванов, кто-то Петров; сводки и статистика не дают никаких оснований считать, будто в дело замешаны потусторонние силы.

– …Что? Проверяли ли личность каждого конкретного погибшего? А как же! После всех этих подозрений, Олега, там менты знаешь, как копали! Но в том-то и дело, что, с юридической точки зрения, зацепиться не за что. Действительно, пострадавшие реально существовали, каждый отдельно взятый, и по документам у них всё в порядке… Только они, как правило, одинокие люди, пенсионеры, родных и друзей нет, опознать некому, и даже прижизненных фотографий этих Ивановых или Петровых по сути дела нигде нельзя найти… Да, реально человек жил – что зафиксировано (хотя и непонятно, как он в жизни выглядел). Следователи имеют дело только с трупом. И к этому трупу не придерёшься – всё сходится, за исключением того, что месяц назад точно такой же УЖЕ НАХОДИЛСЯ в морге… Будет, от чего крыше поехать…

– …Не понял, Олега. Что ты говоришь? Надо было провести эксгумацию похороненных жертв ДТП? Так ведь это и сделали! Что?.. Чем кончилось? Ну, чем-чем, вскрытые могилы были пусты… Никаких Ивановых-Петровых в могилах, после официального погребения, не оказалось!

Мустафа произнёс это с какой-то жуткой и, по-своему, торжествующей ноткой, после чего умолк. Я, ошеломлённый, уставился в ветровое стекло, не зная, что ему сказать. За окном по-прежнему были горы, точнее, скрывающая их тьма, и дорога по-прежнему светилась в ночи – яркой лентой, то взбирающейся куда-то вверх, то ныряющей в неизвестность. Тихонько гудел мотор; или это выработалась привычка к шуму, из-за которой я уже не мог различать действительную громкость? Мне казалось (после таких историй), что вокруг тишина. И эта тишина почему-то начинала действовать на нервы.

– Всё, что я говорю, Олега, – чистая правда, – возвращаясь к своим мыслям, вздохнул Мустафа. Потом на минуту притормозил машину и аккуратно подал вправо, объезжая лежащий на дороге валун (подарочек от гор); наши фары выхватили камень из мрака, и он показался большим серым животным, скрючившимся в неудобной позе. – Так вот, Олега, насчёт этого призрака. Гаишник, который мне про него рассказывал – ну, полковник милиции, – он даже примерно описал, как призрак выглядит. Они там что-то вроде фоторобота составили. Правда, толку от него немного; никто ещё портретом воспользоваться не сумел… Ну, маленький такой, не дедушка – но, скажем, пенсионер, с козлиной бородкой, какие ещё в старые времена носили, и в очках. Ничего примечательного. Скромный такой, незаметный, костюмчик потёртый. В толпе и не углядишь. Но как выйдет он на «зебру» – ни с кем не спутаешь, только тогда уж поздно…

Он ведь как, непонятно, себя и водителей подбирает… Системы нету. Я понимаю там, под колёса крутым бросаться – но нет! И крутые могут попасться ему, и женщины за рулём. Недавно, говорят, под старенький «Москвич» попал, где семья ехала, с дачи возвращалась, прямо на центральной площади. Так что тут никогда не угадаешь. Просто ему нужно водилам гадить, кто хоть малейшую промашку даст. Можно сказать, он нас всех уравнивает, всех на одну доску ставит!.. – и Мустафа невесело усмехнулся.

Я чувствовал, как моё сердце бешено колотится. Нехорошую историю поведал мне Мустафа, нехорошую. И настроения здесь – в суровой горной стране – она мне не прибавила. Встревоженным взглядом я смотрел на расстилающуюся передо мной, подсвеченную полосу асфальта, которая, оказывается, таила в себе так много неизведанного и грозного.

Э-эх, Мустафа!..

Дорога постепенно вышла на пологую местность – или, во всяком случае, она казалась пологой из-за покрова ночи. Где-то сбоку, метрах в двухстах, моргнули огни затерянного человеческого жилья. Навстречу нам показался КАМАЗ, ползший неторопливо и светивший фарами издалека; он вскоре поравнялся с нами, рыкнул и с шумом скрылся позади. Юсуф, отдыхавший на ложе за сиденьями, что-то пробормотал во сне. В кабине было темно и грустно.

– Я вот что думаю, Олега, – сказал из полумрака Мустафа. – А вдруг он – ну, этот призрак, – ещё когда был человеком, сам погиб под колёсами на переходе? И поэтому теперь является всем?..

Я не ответил, продолжая следить за дорогой. Где-то там, впереди, показалось марево, и по всем признакам мы подъезжали к городку Кара-Куль, затерянному в глубине киргизской земли. Мустафа, чувствуя, что я не склонен поддерживать разговор, видимо, понял, что перестарался со страшилками, и также на время успокоился. Молча мы смотрели, как медленно приближаются городские огни, и хотелось их ускорить, придвинуть к себе, чтобы стряхнуть с себя оцепенение от ночной поездки.

Мустафа закурил. Пламя от зажигалки осветило его круглое морщинистое лицо.

Задумавшись, я погрузился в себя… Двигаться, говорить не было желания. Мне всюду мерещились тени, призраки; я воспринимал мир, как тайну. Хотя и понимал, что то, что я вообразил себе, далеко от реальности. Просто состояние было такое, и это состояние околдовывало меня.

Мимо промелькнула старенькая АЗС. На стуле у бензоколонки сидел какой-то полуночник – парень-охранник? – и глядел нам вслед.

Показалось придорожное кафе, простенькое и обшарпанное. Потом оно скрылось.

Потом ещё одно.

Одноэтажные домики. Склады.

Рекламные щиты.

Мы въехали в город.

Улицы спящего городка были пустынны, но неплохо освещены – по крайней мере, те, по которым проходила основная трасса. Ночью этот населённый пункт выглядел очень даже симпатично, он казался чистеньким, и хотелось бы, чтобы эти чары не были разрушены при свете дня.

Мы проехали светофор, почему-то работавший в обычном режиме. Мустафа чертыхнулся, останавливаясь на красный, хотя никаких других машин, кроме нас, на перекрёстке не было.

Выбросил сигарету. Тронулся дальше.

– Идиоты… – пробормотал он. – Видишь, Олега? Ну на фига нужен светофор в два часа ночи?..

Дорога повернула, мы проехали пост ГАИ и вновь начали набирать скорость. Ещё один светофор. И снова красный. Мустафа хмыкнул, на сей раз, видимо, намереваясь проскочить; мне даже стало жалко водителей, которые вынуждены всегда – в любое время суток – подчиняться нелепым правилам, установленным неизвестно кем и неизвестно зачем.

Что-то или кто-то метнулось прямо перед машиной.

Раздался негромкий глухой удар.

Мустафа оторопел, завертел головой, вывернул руль и затормозил.

Тяжёлый грузовой «Мерседес», фыркая, остановился у обочины.

Мы вышли, не закрыв двери. Я спрыгнул с подножки и встревожено проследил взглядом за Мустафой. Он был весь как потерянный. Мы обошли грузовик спереди.

– Олега… – начал было Мустафа, но, по-моему, лишних слов не требовалось. Под моими ногами хрустнуло стекло очков. В призрачном свете фонарных столбов, в нескольких метрах от машины, я увидел что-то лежащее на дороге, прямо на разметке, очерчивающей переход. Тёмное пятно, – видимо, кровь, и раскинутые руки… Небольшое тело – вроде бы старика… А также торчащая, козлиная бородка, которая чётко вырисовывалась на бледном овале лица благодаря мерцанию уличных ламп.

Мустафа с ужасом уставился на сбитого. Я молчал.

Спереди, из кабины, ничего не понимая, вылез Юсуф и с шумом спрыгнул на мостовую. Его долговязая фигура комично контрастировала с толстым пузом Мустафы.

Со стороны городка раздался звук сирены подъезжавшей машины гаишников…

© Бондаренко О.Я., 2007. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора