Земные чувства в морской пучине

(сказка для взрослых)

Красивая история про мальчика, воспитанного дельфинами. Первая публикация.

Предисловие

Тем, кто не читал сказку «Мальчик-дельфинёнок». Краткий синопсис. Однажды одна молодая мама пошла на море, искупать сыночка, будучи уверенной, что морские духи наделят её малыша силой и выносливостью. Однако притаившаяся хитрая акула в воде выбила из рук женщины ребенка, но дельфин Пин успел спасти мальчика. Затем на море произошло противостояние между акулами и благородными дельфинами. Акулы желали съесть малыша, а дельфины воспитать и, конечно, им это удалось (мальчик жил с ними в море), они его так и назвали — Мальчик-дельфинёнок. А мама, не справившись с горем (когда акула украла её дитя), превратилась в каменную статую и осталась стоять на берегу, пока по истечению семи лет мальчик не подплыл к берегу. Как и положено, в сказках, женщина благодаря чуду (солнцу и ветру) ожила и Мальчик – дельфинёнок снова зажил с мамой земной жизнью, не забывая, при этом плавать в любимой синеве. Но та была сказка для детей. Сейчас она для взрослых, и в ней уже не все так однозначно. Если позволите, я начну.

***

— Малышок-дельфинёночек, — ласкала черные волосы приятная, статная женщина.

— Мам, не называй меня, Малышок-дельфинёночек, — Рамиль сделал вид, что обиделся. – Я уже взрослый, оканчиваю школу.

— Откуда на лице такая колючка. Я и благородные дельфины тебя этому не учили…

— Мам, хватит моралите.

И парень вышел на улицу, побрел по тихим улочкам селения, находящегося на берегу моря, пока не зашел в одну лавку, — жажда замучила.

— Мне, литр минералки.

— Извините, все раскупили, остались только полторы литровки, — промолвила девочка.

— Годится, — кивнул он, а в руках почувствовал неловкость.

«Как-то неумело я взял бутылку. Впрочем, какая разница? Ну, кто же эта милашка? Интересно, как её зовут? Наверное, помогает родителям», — однако Рамиль не решился спросить имени.

В тот момент юноше захотелось быстрее выйти на улицу, и глотнуть свежего воздуха и воды. «Сердце встрепенулось, как у маленького, или наоборот, как у взрослого, ай, — махнул он. — Зачем думать об этом, лучше пойду к дельфину Пину, поглажу его гладенькую кожу и потыкаюсь лицом об его мордочку».

***

А море жило своей особой жизнью, ведомой только ей. Я вам по секрету открою занавес прохладного таинственного мира. В этой огромной территории, под ласковыми, а иногда буйными водами, на самой глубине находятся два поселения. В основном проживают: потонувшие моряки, рыбаки, путешественники и пираты. Народ разношерстный, но влюбленный в океаны, в просторы и пучины. Они не променяли бы водную жизнь на земную. Да и морские духи от себя никого не отпускают, больно ревнивы. Умудряются превращать людей в амфибии с искусственными жабрами (наверное, и Рамиль, когда был маленький, подвергся этой операции). Так вот, если затонул человек, или корабль с пассажирами, то оставаться им в век в синей бездне.

Люди живут там, как на земле: большие и малые домики, огороды с грядками, сады. В глубине растут березы, сосны, ели, баобабы, апельсиновые сады. Ещё есть достопримечательность одного поселения – у них растет гигантская секвойя. А цветы наперебой состязаются станами, красотами и ароматами. И это стало возможным благодаря стараниям морских духов, которые соорудили искусственное солнце для жителей дна.

Птички поют про райские кущи, хотя о них не имеют представления. Просто птахи думают, — море это и есть рай. Подумать только, эти шустрые крылатики научили петь безмолвных рыб! Самые талантливые рыбешки в порывах могут затянуть партии из арий.

Мальчик-дельфинёнок, точнее Рамиль, много раз слышал об этих чудесах от закадычного друга Пина, который бывало, рассказывал: «Когда ты был крохой, я спас тебя от акулы, а люди из поселений узнали — в море появился малыш. Они хотели взять тебя на воспитание, но наше дельфинье семейство полюбило голыша— и не захотело с тобой расставаться. Вначале ты умел только плакать, вскоре научился смеяться. Все остальное, наверняка, помнишь».

Конечно, как мог забыть парень о дельфиньем детстве: об играх и шалостях; о том, как вместе со стаей провожал корабли в открытые моря; о том, как по ночам садился на спину друга, держась за плавник, и глядел на разноцветные звезды под шум волн.

— Морские поселенцы наслышаны о твоей выносливости и отваге, — с такими словами встретил Пин юношу, спрыгнувшего с пирса в водный мир. – Может, пора познакомиться с ними, они ждут, не дождутся.

— Думаешь, но я как-то не готов… я их не знаю…

— А для чего знакомятся, чтобы узнать. Плывем на самое днище.

— Плывем, — согласился друг моря.

В первом поселке их ждало около двухсот жителей. Все они подходили и обнимали Рамиля, говоря: «Мальчик-дельфинёнок – наш человечек». Затем пригласили к большому столу, ломящемуся от фруктов и угощений: кальмаров, мидий, креветок, осьминогов, морских гребешков, омаров, раков и улиток.

— Я наслышан о вас, но, как говорится, лучше один раз увидеть, — сказал парень, когда Пин грациозно примостился на стульчике.

После вкусных яств сельчане показывали дома, огороды и сады новоиспеченным гостям.

— Семь лет жил в море, да и потом, сколько купался в водах, не подозревал, что на самом дне живут такие чудеса! А ведь скажешь людям, не поверят.

Несколько часов друзья пробыли в бездне с людьми — амфибиями. Изумленный увиденными чудесами, юноша вернулся домой, а ночью долго не мог уснуть от захлестнувших эмоций: «Ах, вот оно какое ты море – необъяснимое, загадочное, парадоксальное!».

Потом пред ним предстало милое девичье лицо. Сильно прижав подушку Рамиль вообразил, что обнял маленькую продавщицу и только после этого ушел в сон как в забытье.

***

— Дайте лимонад и плиточный шоколад.

— Возьмите.

— Это тебе, угощаю.

— Спасибо.

— А как тебя зовут?

— Анан.

— А меня Рамиль… вы такая хорошенькая.

Так незамысловато познакомился парень с девочкой. Поначалу он смущался первым завести разговор, но все-таки преодолел себя, потому, что страстно хотел узнать её имя.

— Скоро будет выпускной бал, поскорее бы.

— К чему такая спешка?

— Мечтаю стать капитанам судна. Поеду в большой город поступать в морскую академию, я уже навел справки — после среднего образования там можно учиться два года.

— К тому времени я окончу школу, — молвила Анан, улыбаясь, и от простого движения губ озарилось маленькое помещение.

Она стояла нежненькая и беленькая, с аккуратненькой фигурой, с толстой косой ниже пояса, с мелкими и выразительными чертами лица. Рамиль посмотрел на девочку, и вдруг ему захотелось сказать: «Ты похожа на ландыш, ты мой ландыш» и от этой мысли возник вопрос:

— Если бы твой парень уехал на два года, ну, на учебу, или в армию, ты бы дождалась?

И вновь, как и в первый раз, он почувствовал неловкость рук: «Зачем я спросил, как-то глупо?», — но слово не воробей.
— Дождалась бы! — вырвалось из уст школьницы.

«Я тебя буду ждать, не беспокойся, — мысленно сказала она, и удивилась, — вот бред какой, ведь только минуту назад я узнала его имя».

А Рамилю показалась, что от слов «дождалась бы» крохотная лавка расширилась до моря.

Окончились экзамены, прошел выпускной бал, и юноша засобирался на учебу. «В первую очередь попрощаюсь с дельфинами», — подумал Рамиль и пошел к морским друзьям.

Целый день он плавал и играл с благородными и чудными животными. Потом они окольцевали его целой стаей и не хотели выпускать из воды.

— Как мы сможем без Мальчика-дельфинёнка, — впервые заплакал Пин.

— Не горюй, дружище, я же не навсегда уезжаю, выучусь и приеду.

— Зачем тебе все это? Ты итак в море, как в доме.

— Мне нужно подготовиться к управлению судов, получить необходимые знания. А ты не плачь, мне и без того больно расставаться с вами.

— Помнишь, мы собирались навестить людей с другого поселения. Может, поплывем к ним?

— Поздновато уже, нужно домой, а с ними я познакомлюсь по приезду.

Что говорить, Рамиль спешил к Анан. В прощальный день она сидела на ступенях лавки, в белом ситцевом платье, грустно глядя в сторону моря, а он шел к ней, чтобы крепко прижать к груди свой ландыш. Они обняли друг друга и долго стояли, не замечая, что вечер стал превращаться в ночь, что зажглись оранжевые фонари, разноцветные звезды, запели сверчки, и чуть повеяло прохладой.

***

Прошло два года. Наш герой вернулся с учебы с принятыми решениями: «Непременно женюсь на Анан – милее и добрее неё нет никого. В её искренности и преданности я убедился, получая письма наполненные нежностью. И стану капитаном корабля, точнее, властелином моря потому, что хочу жить и работать, видя лазурные и бирюзовые просторы, вдыхая чуть солоноватый и освежающий запах моря, с непередаваемой благодатью и невыразимой свободой. Хочу окунаться и находиться в объятиях любящих и в тоже время властных волн. Вода — это моя судьба, моя стихия и никуда мне от неё не деться».

И первое, и второе желание реализовались. Рамиль привел Анан в уютный, добротный дом, где проживал с матерью, а на корабле начал работу в качестве подштурмана.

В то время он чувствовал, что находится под распростертыми светлыми парусами, а в душе поет попутный ветер. Такое бывает, — когда человек счастлив.

Однако жизнь иногда дает испытания, подчас странные, приводящие неведома куда. Так случилось, впервые закаленный и выносливый Рамиль в которого морские духи вложили силу и бесстрашие — заболел, что не мог встать с постели в течение месяца. Его то знобило, то бросало в жар, то он начинал бредить. И в один из тех тяжелых дней в комнату вошла благоверная.

— Анан, мне плохо, дай ладошку теплую… подержу, может, полегчает.

— Ладонь не лекарство.

— Ну, тогда посиди рядом со мной, чтобы светлее стало.

— Я ни лампочка.

— Ну, конечно, ты ни лампочка, ты моя звездочка. Синяя, желтая, красная — выбирай.

— Звездочка… звездочка, не выдумывай, вся твоя немощь – это притворство!  — разозлилась Анан. – Я не верю! В море тебя сторонятся даже акулы, а ты не можешь встать! Такого не может быть!

— Потерпи, я скоро выздоровею, и не буду никого мучить.

— Выздоровеешь, а что потом…? Работа и продолжительность одного рейса – несколько месяцев, или полгода! Я ждала тебя два года и теперь должна всматриваться в море всю жизнь?!

— Дорогая, ты ведь знала, что выходишь замуж за морехода.

— Но я не представляла, как трудно жить в разлуках!

Хотел больной подумать плохо, но перебил негативные мысли: — «это просто усталость», а Анан захлопнув дверь, вышла из комнаты. В прихожей её остановил взгляд матери Рамиля, и та, увидев глаза невесты все поняла. Больно стало женщине за судьбу сына:

— Надо быть вместе, и в радости, и в беде, и в разлуках, — начала разговор свекровь, но встала как ошпаренная от брошенного.

— Я не сиделка и выходила замуж за здорового мужчину, а не за рухлядь. Я ухожу к себе домой, надоело мне все это!

Зашла мать к сыну, а у него поднялся жар, и он тихонько бредил в полусне: «Ладошка, да, греет… посиди рядом… да, стало светлей…». Женщина села на стульчик рядом с кроватью и взяв руку моряка шептала:

— Когда ты был крохой, я не могла петь колыбельные, ведь ты воспитывался у дельфинов. Теперь я хочу спеть тебе песенку, как маленькому. Может, от неё станет легче.

Ты спи, Дельфинёнок-мальчик,
    пусть снятся суда, корабли, 
    а утром разбудит лучик
    и небо от бед охранит.
    Ах, море, волшебное море
    в сверкающих волнах любви;
    теченья избранника могут
    фиалковым счастьем обвить.
    Ты спи, Дельфинёнок-мальчик,
    пусть снятся ветра-паруса
    и скажут всезнайки маги,
    в пучинах одни чудеса.

Он уже засыпал, но что-то екнуло в груди:

— Мама, а где Анан? Она куда-то ушла?

— Нет, просто вышла во двор.

Больше Рамиль ничего не слышал, обняв подушку, он уснул с мокрыми глазами: «Любимая, будь со мной рядом всю жизнь и во всех моих снах».

Но вместо жены, ему снились добродушные, улыбчивые дельфины. Он играл, визжал, выныривал и снова прыгал в воду, пускал фонтанчики вместе с ними, совсем как в детстве, а Пин кричал:

— Смотри, какой ты резвый и ловкий! Больше не хворай по-стариковски!

— А я и не болел! Я абсолютно здоров!

— Будто бы мы не чуяли, будто бы мы не излечили… а хочешь покататься у меня на спине?

— Давай!

И он сел на бархатное тело друга, держась за спинной плавник и слушал, то тихую, то бурную музыку волн, а где-то вдалеке звучал мамин голос: «Ах, море, волшебное море, все в ласковых волнах любви, теченья избранника могут — фиалковым счастьем обвить».

***

Через три дня Рамиль в море целовал круглую мордочку Пина.

— Так соскучился, дружище!

— Да уж верю, даже на свадьбу не пригласил в качестве дружки, я бы и фрак одел.

— Ты итак во фраке. Ну, подумай, как бы ты ходил по суше.

— Я бы не ходил, а летал, работая спинным, передними и нижними плавниками.

— О, да, твои крылья бесподобны, хоть в небо без самолета взлетай.

А Пин вынырнул из вод, подпрыгнул, и начал шевелить плавниками, имитируя трепет крыл. Рамиль засмеялся, хорошо ему было с дельфином.

— Почему на корабле мимо нас проплываешь?

— По-твоему я должен бросить штурвал и главного штурмана, и кинутся в воду. Работа ответственная, да и нельзя, чтобы пассажиры тонули.

— И то, правда, слышал, что морские духи больше не будут спасать потонувших людей и делать им искусственные жабры из мембранных тканей.

— А в чем дело?

— Лимит закончился…

Дельфин замолчал, а, потом, не выдержав спросил.

— Что не получается семейное счастье?

— Как ты догадался?

— Ты уж, прости друг, нюх, у меня такой.

— Да, поначалу все девушки хороши и Анан с виду тихий омут и сама благоразумность. Но, оказалось, живут в ней внутриболотные чертики.

— А то, как же, это у всех женщин есть. Иногда ветер доносит рассказы моряков и рыбаков. Не хочешь слушать, а интересно. И после различных баек и историй один вывод сделал: непонятная жизнь у людей, все сразу не вмещается в разумное и объяснимое, — и тут дельфин вспомнил. — А зачем умствовать, поплывем и заглянем на водичку то бишь, на огонек к поселенцам. Сколько лет, сколько зим там не были, они, наверное, и забыли о нас.

Они плыли, а морской жилец в приподнятом настроении почти напевал:

— На суши я не смогу сделать и двух шагов, но как я изящен, ловок и грациозен у себя на родине – помнишь, как я примостился на стульчике у жителей водных глубин, да и ещё могу сделать какой-нибудь первоклассный трюк. Те, у которых мы гостили и наполнили животы морскими яствами и фруктами, до сих пор тебя вспоминают, а меня как любят. А сегодня мы посетим более людное поселение, где растет секвойя, и где все цветы наперебой состязаются красотами. Там проживает около тысячи человек. Правда сейчас нас никто не ждет, мы ведь никого не предупредили.

И первой кого увидели друзья, оказалась девушка, сидящая на качелях в апельсиновом саду в белом сарафане в цветочек с розовыми завязочками на плечах, с длинными черными волосами, большими глазами, со стройным станом и с соблазнительными формами.

— Вот, смотри, какая у нас человеческая девушка, которая не уступают по красе сиренам и русалкам, — загордился дельфин.

— Что значит человеческая девушка? Скажи лучше — морская дева.

— Морская дева? Нет скорее, я бы её назвал: морской царевной, королевной вод, принцессой океанов, ханшей синевы, шахерезадой водных просторов.

— Друг, что с тобой? Ты так поэтичен, кажется, ты влюбляешься.

— Подплывем, ближе узнаем, как её зовут.

Очутившись на расстоянии метра от девушки, Пин кокетничал, а его неизменная улыбка стала ещё шире и больше.

— Как величать такое совершенное создание?

— Бахрия.

— Бахрия, мы очень рады знакомству с тобой.

И встретились в глубокой пучине взгляды Рамиля и женщины-моря, ему стало как-то неловко. Но глаза не руки, не спрячешь за спину, не положишь в карманы, можно только опустить ресницы.

— Вы с какой планеты? – спросила она его.

— С земли.

— А я мечтаю встретить маленького принца, который путешествовал по разным планетам.

— Вы здесь читаете?! – удивился молодой человек.

— Да, вместе с потонувшими кораблями на дно спускаются книги, продолжая жить. Ведь известно, рукописи и в огне не горят и в воде не тонут. Как жаль, что вы не маленький принц, а просто высокий человек.

— В отличие от него, я бы не оставил свою единственную розу.

— Вы бы также попутешествовали и вернулись к ней?

Пин закряхтел, выражая недовольство, ведь внимание красотки переключилось на Рамиля. Затем они отплыли от девы знакомиться с другими людьми и их житьем. Большинство поселенцев имели небольшие музеи в домах, где на полках стояли причудливые ракушки, каменья, разнообразные сувениры с моря и с земли. Почти у всех в сундуках хранились жемчуга от черных до перламутровых цветов и кораллы самых разных величин и оттенков.

«Все у них ладно, — думал Рамиль, — но нет достижений техники, надо им доставить компьютеры с подключенным интернетом, принтеры, факсы, сотовые телефоны для удобства. Да, если бы меня услышал, хоть один здравомыслящий человек, он бы подумал, что я чокнулся, все оргтехнику в море».

***

Твое сердце большое-большое,
    все оно моя колыбель,
    убаюкай меня золотое
    туки-тук, стук подхватил свирель.
    Я укроюсь из звезд покрывалом,
    распущу косички пред сном;
    здесь приятно, легко, небывало,
    мой багряный, тепленький дом.
    Поселюсь в твоем сердце не выйду,
    растревожу ночи и дни
    и свирель, что кленовая дудка,
    пусть играет об алой любви.

Затягивала певунья, сидя возле секвойи, но в глубинной синеве её слез не было видно, — кругом вода. После последних фраз песни, она потеряно пролепетала: «Это как в той сказки, — ты оставил свою розу одну на планете и ей нечем укрыться от мира — все, что у неё есть – четыре шипа, не от злости, для защиты», и снова затянула: — «Поселюсь в твоем сердце не выйду, растревожу ночи и дни, и свирель, что кленовая дудка, пусть играет об алой любви… ты говорил, что твое сердце большое и просторное, оно может вместить в себя две любви. Но я не верю, этим словам и не могу найти оправданья твоему поступку».

В водной обители о слезах Бахрии знали лишь могущие морские духи и длинноносая ведьма, которая послала к плачущей девушке своего черного большого кота.

— Мяу-мяу, о ком печаль?

— Отстань.

— Мяу-мяу, моя хозяйка могла бы тебе помочь.

— Мне никто не может помочь.

— Мяу-мяу, ошибаешься.

— Ну, что ж посмотрим.

И она пошла вместе с жирным котом к самой страной, лохматой и древней шаманке водного царства. Возле дверей их встретило ещё четыре кошки.

— Проходи, краса человеческая, почуяла носом беду твою, — прошептала ведьма. — Хочешь, прочту заговоры и привороты, чтоб вернулся любимый.

— И за этим вы меня звали?!

— А то, как же?

— Глупо.

— Что глупо?! Привораживать? Ишь, мало ты ведаешь о жизни, мало. Это ремесло многовековое и беспроигрышное. Иногда им не стоит брезговать. Скольким я помогла и почти задаром…

— Посмотри, посмотри на меня и ещё раз и убедись, — я не нуждаюсь в твоей помощи. Весь мой облик и вся моя страстность души и сердце сильнее любых приворотов.

— Ишь, добренькая стала… не притворяйся, я-то видела тебя в гневе, через зазеркальное стекло… и слышала, как осколки разлетелись в четыре стороны, как твои слова взбесили и взбаламутили морское дно и черные волны поднялись до самого неба, — съехидничала старуха.

— Это был крик отчаянья, а не плохое намерение.

— А за лихо брошенные фразы надо отвечать.

— Кто бы говорил?! Но здесь, ведьма, я с тобой согласна, за слова и за поступки надо держать ответ и не только мне, ему тоже, — ответила Бахрия и вышла из захудалого жилища длинноносой, где мяукали кошки и коты.

— Что ж иди, коль душа желает. Ты и без меня справишься. Песня, у тебя какая, сильнее земных и морских заговоров, — вслед бормотала ведьма, гладя черного кота.

А девушка шла в расхлестанных чувствах по зыбкому, вязкому песку, по зеленым и бурым водорослям, не замечая прохожих, и подлетела к ней говорящая рыбка, иногда затягивающая арии.

— Ждет тебя в своей обители главный морской дух. Он сам не свой, на нем лица нет, в первый раз вижу его таким. Уважь мудрого, сходи за советом.

— Мне никто не может помочь.

Однако ноги сами повели к белому старцу, восседающему на троне, который неизменно носил длинный синий широчайший балахон.

— Дочь моя, видишь, море становится больше?

— Разве?! А я вижу невидимое — свои мысли и чувства.

— Дочь моя, ты слышала, о том, что озадачила морских духов. Мы ведь беспокоимся о судьбе твоей.

— Нет, я слышу только, плачь сердца и души.

— Бахрия, понимаешь…

— Нет…

— Как тебе помочь? Твоя печаль растет с морского дна до самого неба.

— Как вы думаете, мне придется отвечать за свои действие и слова, произнесенные в порыве?!

— На всё своя воля, и морская, и земная. Но запомни дочь, когда разрастается жгучая боль в душе, прояви милосердие к человеку, который причинил страдание. Когда ярый огонь гнева запылает в сердце, — усмири гордыню.

— Милосердие?! А вы знаете, что его радость – моя боль, его смех –мои слезы. Хотя высшие проявление любви – желать человеку счастья в любом случае. Значит во мне много «эго», значит я…?

— Это только в сказках люди либо добрые, либо злые, а в жизни не так все однозначно.

— Так что вы мне посоветуете?

— Прекрати плакать, а то мы можем потопить землян и улыбайся в любом случае.

***

— Мама, помнишь, как мы были счастливы — ты, я, Анан. Скажу по секрету, в то время, во время работ во дворе, я частенько забирался на крышу одной из построек и наблюдал за вами. Ты старательно копала на грядках, рассаживая рудбекии, а она аккуратно мела тротуарные плитки. Смотрел на вас и грудь наполнялась теплом.

— Что ж добрые прошли времена…

— Как думаешь, можно возвратить былое?

— Не знаю, ты к чему это?

— На днях позвонила Анан и попросила прощения, что ушла в трудный час — хочет возвратиться.

— Я её тоже недавно видела, подошла ко мне, поприветствовала. Хороша, что говорить, но сердце к ней не лежит, уж не знаю почему, — и, встрепенувшись от странной мысли, продолжила. — Неужели ты все дни ждал пока она облагоразумится? Я думала, тебя устраивает жизнь с новой супругой и всей душой радовалась за вас, ведь Бахрия неземная. Да точно, она морская, в ней много любви и добра.

— Мама, ты её не знаешь, она может быть совершенно разной, как два отдельных человека.

— Но при этом остается цельной, я ведь с ней много общаюсь по телефону и чувствую её. Она необычная, неординарная одним словом – индивидуальность. Вспомни, не ты ли говорил, что земные чувства могут жить и в морской пучине.

— Да все это так, но мой покой прервала Анан.

— Может, это приступ ностальгии. Ну, как насморк, или кашель пройдет через неделю, главное, чтобы не перешло в хроническую форму. Знаешь, сынок, сердце, конечно, твое, оттуда не вылить и не влить чувство, тебе одному решать. Но, по-моему, ты рожден для водной стихии.

— А я хочу быть рядом с тобой и с ней.

— У меня нет чувства, что ты на морском дне. Мы почти ежедневно общаемся по интернет, по телефону, ты каждую неделю навещаешь меня. Этого достаточно.

— Тянет меня снова на землю.

— А потом не потянет в море?

— Вот в этом та вся и беда.

Рамиль после разговора по скайпу с матерью сидел потерянный и поблекший, схватившись за голову, он говорил: «Что же делать?! Как быть?! Как я могу оставить Бахрию после стольких дней проведенных вместе, ведь я люблю её. Когда она входит в дом, или комнату, или когда мы гуляем с ней по саду, мое сердце расширяется и, кажется, вмещает в себя большое пространство. А все её движения, объятия, улыбки, слова — она просто обворожительна и прекрасна. И разве я имею право оставить здесь на синей планете, свою самую сокровенную и необыкновенную женщину, мою единственную морскую розу. Но и образ Анан не дает мне покоя, помню, как крепко обнял ее, уезжая на учебу, как она встретила меня со слезами на глазах… любовь к ней тоже живет в моем сердце, ведь она моя первая, мой ландыш. Я и не знал, что мое сердце такое просторное и может вместить в себя две любви».

Рамиль погрузившись в душевные мытарства, не заметил, что вошла Бахрия. Поначалу, чтобы не упасть от услышанных слов она прислонилась к дверному косяку. Женщина никак не могла поверить тому, что половина сердца любимого принадлежит другой, её словно ошпарило злым кипятком, у неё началась истерика. Первым делом за случайное откровение Рамиль был награжден громкой и пронзительной оплеухой.

— Лицемер, лжец! Ты же говорил, что любишь только меня?!

— Поверь, я не врал тебе!

— Получается, врал себе!

— Да нет же, ты меня не поняла.

— Что я, по-твоему, глухая, я не слышала твоих душеизлияний! Если ты не можешь забыть Анан, зачем проводил время в море! Зачем был мне мужем! Зачем мы строили планы! Зачем?!

— Подожди, я тебе все объясню… просто у меня сердце большое, оно, может вместить…

— Нет, мне не нужно твое сердце по частям, или наполовину! Лучше уйди прочь — сейчас, навсегда! Дело не в твоих чувствах, а в твоей неискренности. Видеть и слышать не хочу тебя!

— При чем тут неискренность я говорю правду, а ты ведешь себя, как взбалмошная и эгоистичная девчонка. Успокойся ты взрослый человек!

— Да, я взбалмошная и эгоистичная! А ты убирайся вон из этого дома и выплывай из моей жизни!

И, упавши на пол, она как зверек забилась в отчаянном реве. Ей было так больно, будто кто-то жестко хлестал все внутренности и вытаскивал душу наружу, топча тяжеловесными ступнями самое легкое, светлое и сверкающее чувство в её жизни.

— Прекрати, встань, ты действительно хочешь, чтобы я ушел? — Бахрия, севши на подогнутые коленки, молчала.

— Ты действительно не хочешь меня видеть?

Она молчала.

— Ты действительно не хочешь меня слышать?

Но ответа не последовало.

— Хорошо я ухожу, — сказал Рамиль, остановившись в дверях, но ещё раз с надеждой посмотрел на жену. – Останови меня, прошу, взглядом, словом, объятием, поцелуем. И я никуда не уйду, я не смогу устоять. Мы будем жить вместе счастливо, всю жизнь на морском дне, как на седьмом небе.

В непривычной, сырой, промозглой тишине комнаты украшенной ракушками и различными сувенирами мужчине стало не по себе. Он решил вырваться из небольшого домика и из водных объятий навстречу первой любви. По морскому пути, Рамиль встретил Пина. Всегда дружелюбный и ласковый дельфин, казался опечаленным, этого не могла скрыть даже его вездесущая улыбка.

— Что с тобой?

— Почуял, плохо тебе и от этого мне тоже не ладно. Рассказывай в чем дело?

— Я расстаюсь с морской царевной, как ты её называл, и возвращаюсь в родные пенаты.

— А разве здесь не твоя родина? Неужто ты забыл, что вскормлен дельфиньим молоком.

— Но я все же землянин.

— Твое право… но мне как-то горько от вашего расставания, я ведь любовался вами…

Не успело животное договорить, как море помутнело, и взбесилось, а Рамиль спешно поплыл на сушу.

В тот момент Бахрия встав с непокрытого пола, подошла к столику и, взяв овальное зеркало с расписной ручкой, посмотрела на чуть припухшее, порозовевшее и заплаканное лицо и… со злобным остервенением бросила стекло в захлопнувшуюся дверь со словами: «Как ты разбил мое сердце, так пусть разобьется твоя жизнь с Анан!».

Что стало в глубинном водном пространстве?! Разъяренные черные волны под громкий и страшный гул поднимались выше и выше, почти до неба, словно хотели настигнуть и потопить мужчину, а затем разбивались, как потерянные птицы о прибой. Небо хмурилось и сердилось, кучевые облака, превращая в тучи. Раздались первые раскаты грома. Ветер шипел и злобно свистел на суше, а смерчевые воронки кружились столбами пыли. Такого торнадо на этом море ещё не случалось. И завыло его большое сердце: «Ухожу от любящей, к той, которая покинула меня в самый трудный час, не к добру это, не к добру». Повернулся лицом к морю и стало ему страшно, он понял, что темная взбесившаяся громада вод может его не просто утопить, а безжалостно разорвать на части. Затрещал гром, а затем многочисленная толпа крупных градинок бросилась на землю, хлеща его лицо и тело. Ему ничего не оставалось, как плача убегать от гнева Бахрии, морских духов, и небесных богов.

***

«Поселюсь в твоем сердце не выйду, растревожу ночи и дни, и свирель, что кленовая дудка, пусть играет об алой любви», — плача пела Бахрия, сидя возле вечнозеленой секвойи длиной в сто метров с разбитыми осколками в руках. Слез не было видно, кругом вода, — благородная синяя бездна, нежно убаюкивающая. Затем неземная дева впала в странную дрему, ей привиделось, что она вошла в сердце Рамиля. Оно действительно оказалось большим, состоящим из одной просторной комнаты. Посередине находилась широкая кровать, покрытая одеялом из разноцветных сияющих звезд. Стояли деревянный стульчик и резной стол с компьютером, тумбочка с телевизором, холодильник и декоративный комод. Пол, стены, потолки – все в лепестках бордовых, алых и красных роз, источавшие свойственные им ароматы, а также пахло спелыми яблоками, свежей малиной и пряным вином. В этой комнате было тепло и радостно, что никуда не хотелось возвращаться.

Очнувшись, Бахрия не помнила, сколько пробыла в уютном местечке – миг, день, месяц, вечность? «Как ярко, нежно и ароматно в сердце у Рамиля, — а потом отмахнулась. — Да, это просто сон, а я натворила нечто ужасное — разбила зеркало. Теперь нужно его соединить и сделать вновь ровным и гладким. Пойду к ведьме, может, она поможет».

В дверях её встретил важный черный кот:

— Мяу-мяу, кого мы видим. Проходи, дорогая, моя хозяйка, мяу-мяу, помогает всем без исключения.

Пройдя в комнату завешанную паутинами, где сидели ещё четыре кошки Бахрия начала:

— Ах, ведунья, помоги мне.

— Заворожить, приворожить, ишь, носом чую?

— Да.

— Что ж всегда готова. Дай-ка волосок с головы.

— Нет, колдунья, приворожи Рамиля не ко мне, а к Анан.

— А это ещё зачем? — злобно сверкнули глаза ведьмы.

— Для счастья его. Я в сердцах разбила зеркало и теперь беспокоюсь за его судьбу.

— Ай, зеркало, знаю… но не обманывай меня, старую ведьму, ты же хочешь быть с ним! И сдалось тебе — фальшивое добро?

— Ты права, я потеряна и словно раздвоилась. При мысли, что он счастлив с ней – больно. При мысли, что он несчастлив с ней – тоже больно. Что же делать?!

— Хочешь, я его верну к тебе?

— Это не позволительно идти против человеческой воли.

— Ты же сама поешь, поселюсь в твоем сердце не выйду. По-твоему, это не заговор?

— Это песня, приплывшая из ниоткуда и ставшая моей… — а затем, помолчав, добавила. – Пожалуйста, соедини зеркало и прилепи его к жене Анан.

— А разве ты не была ему женой? А разве вы не давали друг другу клятвы?

— Ни к чему это вспоминать, не мучай меня, лучше сделай доброе дело, — и Бахрия подала длинноносой обитательнице моря расколовшихся стекла.

— Ну-ка кошки, принесите мне с чулана клей и двусторонний скотч!

Некоторое время ведьма шаманила с четырьмя разбитыми осколками, а затем подала девушке проделанную работу.

— Как топорно, боже мой! Так заклеить могла бы и я, и любой несмышленыш. Приклеила клеем и замотала скотчем и все дела. Ты же колдунья, ты же волшебная.

— Ишь, захотела ювелирную работу! Старая я уже стала, уходи и больше не проси меня ни о чем! – прикрикнула ведьма.

А когда Бахрия выходила из её обители, ведунья прошептала себе под длинный нос:

— Ай, сказала бы тебе, но промолчу…

А девушка прямиком отправилась к морскому духу, величественно восседающему на троне:

— Проходи, дочь моя, — и, грустно улыбаясь, сказал, — а море-то становится все больше. И твоя печаль не уменьшается, а растет со дна морской котловины до седьмого неба.

— Мудрец, я помню ваши слова, вы говорили, когда разрастается нестерпимая боль в душе, прояви милосердие к человеку, причинившему страдание. Когда ярый огонь гнева запылает в сердце, — усмири гордыню. И теперь я пришла к вам, чтобы вновь научиться улыбаться, — и, протянув разбитую вещь, попросила. – Воссоедините зеркало, иначе я чувствую вину. Я ведь это сделала в минуту отчаянья.

— Понимаю, дочь моя, — ответил морской дух и величественно встал с трона, взяв стекло обмотанное скотчем с рук Бахрии. Затем положил поверженное зеркало на округлый и высокий стол в обители. Правой ладонью старец начал медленно проводить по треснувшей глади, шепча непонятные слова. Но в один момент он изменился в лице, побледнел и пошатнулся.

— Что случилось? – спросила встревоженная Бахрия.

— Не надо трогать это зеркало и Рамиля. Он сам все решит. Ему нужно только немного времени. Если он останется с Анан, стекло само разгладится, то есть реабилитируется. Останутся лишь тонкие едва заметные послеоперационные шрамы, — молвил морской дух и снова сел на престол

— Иди, дочь моя.

— А почему вы так побледнели?

— Просто иногда у людей теряется связь времен.

— Что это означает?

— Что он сейчас находится в безвременье, а ты в щекотливом положении.

***

Рамиль бежал к дому, где рядом приютилась маленькая лавка. Анан, как и тогда, когда он уезжал на учебу, сидела на нижней ступеньке и с нетерпеливым ожиданием смотрела в сторону моря. Завидев его, она встала и бросилась на встречу. Он был заплаканный, мокрый и потерянный. Они обнялись, а дрожь в его теле не проходила.

— Что с тобой? – спросила удивленно девушка.

— Ты видела как, падал град, сверкали молнии, свистели ветра, и какой шторм поднялся на море, какие были черные волны?

— Ничего я не видела, ничего не слышала. Ты не бредешь? Сегодня отличная погода. Смотри я вся сухая.

Но он твердил:

— Мне стало так жутко и страшно. Я впервые до смерти испугался моря.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся, все будет хорошо, — говорила она, тихо шепча в ухо ласковые слова.

И началась старо-новая жизнь. Он привел Анан в дом, и зажили они как прежде втроем: он, мать и невеста. И запретил себе Рамиль думать о бирюзовых просторах, о солоноватом запахе моря, о корабле, о штурвале, о друзьях-дельфинах, о Пине и о Бахрие.

Вышел однажды во двор, и предстала перед ним некогда любимая картина, — мама поливала черноокие рудбекии с желто-золотыми лепестками на грядках. Анан старательно мела тротуарные плитки цвета шале. А наш герой взобрался на одну из построек, и, взяв бинокль, все всматривался в сине-зеленую даль, где блестели и переливались под солнцем трепетные, живые волны. Вглядывался в море, не взмахнет ли плавником закадычный друг Пин, не вынырнет ли из воды его ненаглядная русалка. «Надо уехать отсюда с Анан в самый близлежащий городок, — решил Рамиль, — потому, что здесь мне не забыть море и его обитателей».

Они сняли маленький домик в небольшом городишке. Некоторое время бывший подштурман не мог найти работу. Затем устроился торговым агентом, восхваляющим морские деликатесы. Не по душе ему было это занятие, но успокаивал себя тем, что это он делает ради семейного благополучия.

Но самое печальное, Анан начала казаться ему посредственной, чтобы взбодрить эту ситуацию, он начинал: «а помнишь, наше знакомство; а помнишь, первый поцелуй; а помнишь, как ты провожала на учебу; а помнишь...». Но минувшее, словно проваливалось в никуда, или отдалялось, как далекий островок. А он всеми немыслимыми силами хватался за прошлое, присоединяя его к настоящему. Ему хотелось все заклеить, залатать, зашить, пришпандорить. Однако все попытки были обречены, и он понял, — невозвратимое не возвращается. Как говорится, пролитую воду вновь не соберешь.

А ночами ему снились – манящее и зовущее море, улыбчивые дельфины с упругими и прохладными телами, трудолюбивые поселенцы, необычайная Бахрия, сидящая на качелях в апельсиновом саду, поющая песни в белом сарафане с маленькими цветочками и с розовыми завязочками на плечах.

— Бахрия, что я наделал? Как я перед тобою виноват, — поддался искушению первой любви. И, кажется, земля подо мною разверзлась и стала зыбкой, словно я хожу по волнам, нет, по твоим слезам. Это мне в наказание за то, что оставил на синей планете свою единственную, пламенную розу. Конечно, ты умеешь ярче гневаться, но и больше любить. Ты можешь громче смеяться и дольше плакать. Ты самая взбалмошная, преданная, нежная, и такая необходимая, — беззвучно плакал Рамиль, крепко прижимая подушку, разговаривая с морской супругой. – Да, бывает, человек возвращается к пройденному пути, как к родине самых истинных чувств и возрождается что-то новое, нечто несказанное… и я на это надеялся. Но ничего путного из моей затеи не вышло, и я чувствую себя трусом, испугавшегося неземного, необыкновенного счастья. Мы ведь с тобой могли открывать прозрачный и волшебный мир в загадочной пучине. Знаешь, там, в глубоководье я ревновал тебя даже к себе, и мне не верилось, что ты и есть — моя жена, моя половинка. Порой запрещал себе лишний раз посмотреть на тебя, смущаясь красоты. И вот теперь я каждый день проваливаюсь на дно печали, на дно боли, на дно отчаянья и тоски. Боже, как я был наивен, полагая, что у меня большое сердце, в котором могут поселиться две женщины. Но светлое, милое воспоминание и любовь настоящего дня – два разных чувства. Я все смешал, и этот коктейль для меня оказался слишком терпким, что вязнет в зубах и нестерпимо болит в солнечном сплетении.

Потом в комнату беззвучно вошла Анан и присела на краешек кровати:

— Что с тобой, ты сам не свой, загрустил о Бахрие?

И если раньше он увертывался от этого вопроса, то в тот момент ответил напрямую.

— Да, загрустил.

— Чем она лучше меня?

Ему захотелось на всю комнату закричать: «Всем!», но он благоразумно помолчал, а затем неторопливо встал.

— Извини Анан, я намерен сказать правду. Я пытался воссоединить отношения, которые были ранее. Но что-то безвозвратно улетело, уплыло, ушло, уползло.

— Да я согласна раньше наши отношения были искренними. Ты преданно и любяще смотрел на меня. А теперь – твой взгляд стал блуждающим, рассеянным и потерянным. Хотя к чему это многословия, я намеревалась сказать, что собираюсь строить отношения с другим мужчиной

Больше он ничего не хотел слышать и спешно натянул штаны. В двенадцать часов ночи в дождь, в широкой матроске Рамиль выбежал к поющему морю. Мужчина мог бы повернуть на трассу, но вряд бы, ему остановились попутные машины, скорее приняли бы за сумасшедшего. И ему казалось, что даже если он сядет в автомобиль, то он взорвется от неслыханных, нечеловеческих чувств. Поэтому он несся под бесконечные капли дождя босиком по мокрым и мятым травам через лес, где сырые и холодные ветви нещадно колотили разгоряченное тело и лицо.

Наступало утро, а Рамиль не зная отдыха, все мчался навстречу своей стихии. Уставши, он раза два садился на обмокшую, холодную землю и, отдышавшись, снова как большая крылатая птица, летел мимо двух больших селений. Он бежал почти полусутки – сказалась водная закалка, которой наградили морские духи.

А Бахрия в ту ночь видела необыкновенный сон. К ней в комнату влетела темноволосая женщина с голубыми глазами в необычайном одеянии со свежесрезанными ветвями арчи, которая напевала под звуки свирели:

Вся ночь обнимает все море
    и ветры волнуют прибой,
    в сиренево-темном просторе,
    рассыпался дождик шальной.
    Но он успокоится вскоре
    и звезды проявят свой лик,
    а завтра корабль с напором
    по водам помчится на пик.
    На пик полуденного солнца
    навстречу раздольной мечте
    и запах, рыбешки и соли
    поможет матросам везде.
    Все море – пьянящая ласка
    в распластанных крыльях свобод
    и с моря до неба синь-сказка,
    а радуга-арка, как вход.

А затем обратилась к девушке:

— Не удивляйся, я просто земная фея и прилетела к тебе в гости.

— Хорошо, что вы здесь, у меня есть к вам просьба… соедините разбитое стекло так, чтобы… — она не успела договорить, а волшебница улыбнулась.

— Моя миссия другая, — я пришла очистить твой дом.

Дунула она на коротенькие ветки можжевельника и в них заиграли маленькие огоньки. И прошлась фея по комнатам, оставляя после себя легкие дымки терпкой, смолистой и ароматной арчи, а затем вручила розовую ленточку Бахрие.

— Зачем?

— Для исполнения мечты.

— А я перестала мечтать.

— Разве ты не хочешь, чтобы Рамиль вернулся к тебе? – игриво и хитро посмотрела на морскую деву земная фея.

— Пусть он будет счастлив и радостен с Анан. Я его уже не приму.

— И даже ради?.. Ну-ка посмотри на свой животик.

И обитательница моря в первый раз за последнее время взглянула на округлившуюся фигуру.

— Я была в такой печали и в слезах, и даже не заметила, — я жду ребенка! Что же теперь мне делать?!

— Выйди в сад и на ветку самой большой яблони привяжи тесьму и загадай желание.

И Бахрия очутилась в саду, где рядом с деревом стоял оленёнок:

— Эй, дружище, ты кто? Я никогда не видела таких питомцев у нас в море.

— Я прибыл вместе с земной феей, и являюсь её помощником. Ну, завязывай.

Девушка протянула руки к ветке и неожиданно попросила:

— Только давай вместе зажмуримся – раз, два, три.

И в такт воде затрепетало розовое женское желание. А когда они открыли глаза, то увидели над собой – морское небо, где светили два нежно-пламенных земных солнца и раскинулись две яркие радуги.

— Вот красотище-то! Вот красота непередаваемая! – восхитилась Бахрия, и проснулась, удивляясь волшебному сну.

Целое утро она вглядывалась в привычную пучину, ища чудеса, но нигде ничего не находила. По-прежнему светило лишь одно искусственное солнце, которое соорудили морские духи.

Утром дождик перестал корпеть и ушел в опочивальню. Погода задумчиво прояснялась, а Рамиль бойко летел на всех парусах к заповедному морю. Как ему хотелось вместить в себя все водное пространство, всю небесную гладь! Когда, наконец, он запыхавшийся, мокрый и уставший остановился на берегу, пред ним предстала необычайная картина — два солнца сияли в небе и их лучи дружно сплетались в синеве; две радуги раскинулись над дышащим и переливающимся морем, отражаясь, друг в друге, играя между собой сочными светами. И в тот момент большое и радостное сердце почти вырывалось из груди Рамиля, где жила одна единственная любовь к Бахрие, а услышав негромкую, пленительную музыку свирели, он впервые заплакал от счастья.

© Наргиса Карасартова, 2012