Сила вдохновения

Героиня этого ироничного рассказа – начинающая писательница.

«Заиметь собственную музу нелегко. Гораздо легче поиметь чужую. Оно, конечно, некрасиво и нечестно, но очень часто срабатывает…. На роль муз вполне годятся любимые девушки (для мужчин) и совсем не годятся любимые мужчины (отвлекают); крылатые кони и незнакомые тетки с арфами, прилетающие в самое неподходящее время (общественном транспорте, совещании у начальства, походе на выживание); собственное честолюбие (на самый худой конец)».

Ольга Громыко, «Самоучитель по написанию фантастики, или "Звездолёт своими руками»

– …Двадцать тыщ тебе на дороге не валяются,– мечтательно закончила она монолог, суть которого не сулил мне ничего хорошего. 

А предки, как назло, будут зарываться в горячий песок еще четыре дня. Будь маман дома, надавала бы Тоське кучу положительных, вдохновляющих советов, обеспечила бы творческого гения тишиной и фаршированными блинчиками. Допустим, на тишину я ещё в состоянии раскошелиться, но…

Чтобы не думать об Анютке, изнывающей от одиночества в такой же, нагретой солнцем, бетонной квартире, я настроился на чтиво. Пусть немного пострадает и поймёт, что прав был я, а не она. Что нормальному мужику нужна ласка, а не гундёж про головную боль и критические дни.

– Скажи, а в 16 веке уже электричество было? – недописатель уже расположился в соседнем кресле и приготовился к пыткам меня, застигнутого врасплох, мечтающего о плотских удовольствиях.

– Гугл всё-таки отключили? Зачем тебе? – чему только таких в школе учат? Я честно попытался изобразить неподдельный интерес к буквам на пожелтевшей странице.

– Мне проще у тебя спросить. Ты же мой брат.

Этого ещё не хватало – манипулирования генами. Не знать в 19 лет очевидных вещей могла только избалованная Настюха.

– Нет, не было, – с хорошо сдерживаемым раздражением я ответил. Где-то, возможно, меряет шагами пол Анютка, а я…

– Блин. А когда оно появилось?

Очевидно, я внес незапланированные коррективы в некое увлекательное повествование, в котором моя добрая сестра собиралась последовать примеру ушлёпка из «Зелёной мили» и казнить кого-то медленной и мучительной смертью…

– Мне нужно убить электричеством Кикимору.

Ничего не мог с собой поделать – захохотал. Сказочный персонаж был не при чём – привычка сестры-недописательницы создавать персонажей за счёт знакомых, друзей и родственников, причем в особенной, давно ставшей предсказуемой манере, укоренилась. И ладно, если бы их образы перекочевывали в фееричные истории со всеми своими будними привычками, почесываниями, манерой ковыряться в носу, говорить и ругаться – живыми и полноценными… Но нет, – все они, словно из буффонады, являли в своем лице какой-нибудь особенный порок или простоватое достоинство. Если бы Настюха жила во время Мольера, то, безусловно, у глупца Журдена или многоглаголящего Альцеста появился бы недурственный пародийный фанфик… Жан-Батист не вынес бы такого унижения…

Хм, удачное сравнение – «фанфик» – ничего оригинального в образе, только имя да характерные словечки – не более. Фанфик на живого человека…

Но ничего не поделаешь, Настюха вдохновлялась на написание своих фееричных историй, а прототипам, человеко-фанфикам, не оставалось ничего другого как гордиться своим присутствием на страницах «нетленок». Ознакомившись со своим, обретшим словесную форму, новым ликом, «персонажи» сначала краснели от смущения и удовольствия, потом начинали подозрительно уводить взгляд в сторону, а губы вдруг выдавали неловкость и обиду – потом справлялись с двойственным чувством и желали молодому автору успехов на литературном поприще. И только тетка Лиля, будучи, видимо, самой настоящей домкомшей, умевшей видеть проходимцев насквозь, и поэтому прозванная вездесущей и суровой Кикиморой, не оценила литературного порыва. Заметила, что «как-то не так, чего-то не хватает и даже не похоже» в этом литературном образе вампирессы. Она бы «так никогда не сказала, и тем более, поступила». Во взгляде домкомши читалась потаённая мечта о том времени, когда неблагонамеренные мысли сгорали на кострах, строки расплывались от жара, потом страницы скручивались и превращались в пепел. Кикимора никак не хотела принять мысль, что нынешние молодые писатели нежны и трогательно, доверчиво относятся к отрицательной критике. Хвалить и поощрять нео-классическую фантазию Кикимора отказывалась.

Мы же, домашние, после очередного заявления, что «скоро будет нечто особенное», с особым нетерпением ждали, в кого на этот раз трансформируется сосед-пьяница Самоша, в кого – усатый байке Турарбек. И уйдет ли воображение Настасьи дальше вампиров, зомби и прочей неведомой нечисти.

Мне повезло больше: однажды предстал в образе почти-Уленшпигеля. Пепел Клааса, безусловно, стучал в моем сердце, но пока ни одна манга не была нарисована по мотивам нидерландской легенды, – что значило: читать даже доступного де Костера Тоська бы не стала. Мой «фанфик» ограничился описанием моего завтрака и разговора по телефону с кем-то из однокурсников, причем, у меня до сих пор стойкое подозрение, что сам разговор был фактически законспектирован в режиме нон-стоп. Уж больно похоже получилось...

На сей раз Кикиморе, месяц назад ткнувшей аристократичную Анастасию носом в нашу немытую площадку, будет уготована ещё одна литературная «казнь». Вернётся Кикиморе истерика недописателя, ой, вернётся.

– Чё ржешь? – веснушки на лице Тоски побелели от злости.

– Ну-у-у, – я вытер слёзы смеха в углах глаз, – ты решила расправиться с ней окончательно? Или она воскресла у тебя после твоего последнего рассказа?

– Я его переделываю. Хочу оставить сюжетную линию и поместить героев в 16 век. Но мне обязательно нужно электричество, чтобы убить Кикимору.

– Понятно… Слушай, я тебе помогу, подкину пару идей, но взамен на одну твою небольшую услугу, – я аж дыхание затаил: сейчас решалась моя судьба.

– Чё за услуга? Мыть посуду не буду и в магазин не пойду: мне некогда, писать надо.

(Интересно, у всех писателей посуда стоит грязной в течение всего периода вынашивания историй? Посуду я помою сам, если только…)

– И даже не буду просить сварганить окрошку… Ну, соглашайся, у меня идей ого-го!

– Я тебе не верю.

– Тебе нужно электричество в 16 веке? Так вот. Вольтова дуга была открыта только в начале девятнадцатого, и то, сомнительно, чтобы тебе этот вариант подошел. Так что ты, если сильно надо, можешь смело воспользоваться молнией и прошить насквозь свою Кикимору.

Тоська расцвела:

– А это идея…

– Конечно, – невозмутимо продолжал я, входя во вкус,– кстати, что ещё у тебя там будет интересного? Какой-нибудь духовный близнец, неожиданные повороты в событиях, коварные Мерлины в космосе… Всё-таки, приключения, – знаешь, дело серьёзное. Надо так написать, чтобы сразу стало понятно: кто и кого. Понимаешь?

Тоська полистала исписанные листы:

– Можешь не переживать: на этот раз не прикопаться – есть всё.

– Ты, главное, ничего не забудь! Идея – не важна, в хорошем рассказе фулхаус делают… ммм… оригинальные повороты. Тем более, если хочешь выиграть. Ты знаешь, без чего не будет успешным твой рассказ? Нет? Записывай… Потом вставишь, если забыла.

– Ну? – она всерьёз собралась записывать мои рекомендации.

…Эх, а где-то Анютка неторопливо пьёт холодный квас, облизывая влажные губы после каждого размеренного глотка – дурацкая привычка, но такая, такая…

– Алёу?! Не тормози, я жду! – сестра пихнула ногой меня, – что там надо обязательно?

– …В первую очередь не забудь про любовь. Обязательно главные герои, хотя бы один, должен умирать от любви. Чем больше ты будешь описывать, кто и что думает, тем больше понравится судьям твой рассказ. Можешь порезать вены, сбросить с крыши… замка… Или пусть повесится на розовых шторах. Но конец, запомни, должен быть положительным. В конце влюблённые должны воссоединиться.

– А если один из них умер?

– Тем более! – я вошёл в раж,– посмертная встреча разожжёт любопытство читателя к тебе как автору. Смотри, к примеру, вот такой сюжет – дарю. Едут, значит, по лесу два всадника (сам хотел написать, но мне лень, да и не писатель я, ты ж знаешь), один из них давно мертвец, только мы это узнаем в самом конце… Мертвец должен попасть на свою свадьбу, и, короче, просит спутника быть шафером, который заболел… Потом они приезжают в замок, где всё готово к свадьбе, но на свадьбе невеста вдруг влюбляется в спутника жениха и начинает тайно вздыхать. Короче, ты можешь закончить тем, что мертвец вдруг признается, что он – это он и не может жениться, потому как неприлично мёртвому, и разрешает своему спутнику стать супругом вместо себя… И все такие в конце благодарные мертвецу, а сам он тупо исчезает в зале, прямо на глазах у всех ошеломлённых гостей…

У Настюхи приоткрылся рот, а глаза округлились, как у совы-сплюшки:

– Круто! А можно я использую этот сюжет?

– Да ради первого места! Не забудь только главного героя назвать моим именем. Ладно?

– Обязательно!.. Мне бы твою силу вдохновения, – ух, я бы столько понаписала, – сестра старательно конспектирует нагло перевранного Ирвинга.– Что еще надо?

Я мечтательно развалился в кресле, толстая жёлтая книжка с всадником на вороном коне отправилась на журнальный столик, под нос креативщице:

– Хотя нет. Любовные истории нынче не популярны. Знаешь, все эти сумеречные саги… Вот если нечто трогательное… Например, смерть ребёнка от загадочной болезни… Лучше всего, конечно, рак. Знаешь, как можно расписать круто? Человек из-за облучения.. Ах да, у тебя же 16 век – какое облучение?.. В принципе, главное – смерть, трогательная смерть. От тифа, чумы, проказы – последняя самая прикольная: язвы по всему телу, гниль и всё такое. Не забудь: смерть положительного персонажа, да ещё и поневоле, – это всегда «фишка».

– Я поняла, подожди, я запишу…

– А погоня у тебя там есть?

– Погоня? Зачем?

– Ну как, для нагнетания же. Возьми, книгу почитай, – я благодушно пододвинул Майн Рида в сторону писательницы.

– Не, мне некогда читать – писать надо,– тряхнула рыжими волосами сестра.

– Зря, – хотел я ей дать шанс, но, видно, не судьба. – В принципе, расписывать особо не нужно, достаточно использовать «мчался», «догонял», «из последних сил»… Коня загони, чтобы упал с пеной и задёргался в конвульсиях... Прерия, то есть типо пустыни, у тебя там есть?

– А разве в 16 веке были прерии? Хм, слово красивое, – она даже обвела в кружок новое слово.

– Конечно, прерии были в 16 веке – можешь не сомневаться. К примеру… устроить погоню за безголовым всадником.

– Как это «безголовым»?! – бестолковая, аж ручку выронила.

Моя фантазия неисчерпаема, сестричка!..

– Очень просто. Сделай так, что молнией отсечет Кикиморе голову, а тело не успеет свалиться с лошади и одеревенеет прямо в седле. И будет Кикимора появляться иногда при людях и пугать… И будут за ней гоняться (а ещё лучше от неё убегать) жители, то есть охотники… Сразу первое место займёшь.

До Настьки, наконец, начало доходить, во что она вляпалась: написать первосортную историю – это вам не просто рассказик про сумасшедших знакомых состряпать.

Но я был безжалостен. Задумчивый вид домашней литературной террористки не вызывал у меня сочувствия. Ещё бы – несколько лет терпеть все эти родственные приступы вдохновения… Я ещё не использовал Марка Твена… Кстати.

– Всё записала?

– …

– Смотри, не подведи меня. Если не выиграешь, то больше я тебе не буду дарить идеи... Да, и вот ещё что. Запомни, сестричка, без сатиры или, как минимум, юмора не бывает хорошей истории.

– Я знаю. Мои истории интересные – все так говорят.

– Правильно. Кому ж неинтересно про себя читать? Твой конёк – именно имена. Не забудь и на этот раз всем своим героям раздать имена знакомых и, естественно, описать так, чтобы похоже было. Даже если будут проблемы со стилем, всё-таки читатели найдутся – те, кто знает лично всех твоих Кикимор. Твой авторский, узнаваемый стиль принесёт тебе славу – я уверен.

– Уф-ф-ф, сегодня точно буду писать всю ночь. Пока не напишу – спать не лягу… Спасибо тебе большое!

– Да не за что,– я посмотрел на оставшуюся без внимания толстую книгу и перевернул её обложкой вниз. – А теперь должок.

– Какой ещё должок?

– Я хотел твоего любимого Алмазика…

– Чё это, мой любимый–то? – снова покраснела.

–… пригласить футбол посмотреть. Пивка попить… поорать от души, пока родителей нет…

Её глаза, совиные, карие, с тонкой желтой каймой на зрачках, снова округлились, на этот раз от ужаса:

– Только не это!

– А кому щас-с-с легко?.. Родители мне запретили тебя оставлять одну, так что придется смотреть здесь. Но ты не переживай, – я зевнул, – мы будем тихо кричать… Всё будет вполне себе, если только Вальдемар не присоединится: ты ж знаешь, он же неуправляемый…

На её глазах навернулись слёзы:

– Вы мне всё вдохновение испортите,– и почти умоляюще,– может, ты к ним домой пойдешь смотреть, а?

– Хм, на всю ночь? Нельзя…

– Да ничего со мной не случится: сколько можно меня за ребёнка считать?

Я выдержал самую эффектную паузу по Станиславскому, хотя мой рот упрямо пытался растянуться в улыбке. Долго сурово оценивал жалобный вид «писательницы» и кипу листов, которые предстояло переработать. Кивнул снисходительно:

– Ну, смотри. А вдруг родители позвонят? Ты ж выдашь, что я ушел пиво пить на всю ночь!

– Я скажу, что ты спишь.

– … Чего только не сделаешь ради литературы, – я осклабился, – ла-а-адно. Пиши свой шедевр. И смотри мне…

Она готова была меня расцеловать. Но моя совесть не позволила мне так цинично воспользоваться наивностью, я отстранился:

– Ну, я тогда в душ – и к Алмазу, – взял мобильник и пошёл с ним в ванную. Конспиратор. Там включил воду шуметь и набрал любимый номер.

– Алло? – она сразу же ответила. Это хорошо: значит, раскаивается, – Анюточка, ты меня прости, идиота. Я был неправ...

К чёрту гордость. К чёрту претензии. Сейчас самое главное – приз зрительских симпатий, и выиграет его тот, кто придёт первым, то есть, первым решится на перемирие.

– Серёж, это я – дура… Приходи, а?

Эх, Анютка, Анютка… Как хорошо, когда лето, и твои предки на даче – что не жить-то? Задумчиво беру в руки «Жилетт».

– Бегу, солнце, бегу…

В запотевшем зеркале ванной мне самодовольно улыбнулась небритая физиономия «почти-Уленшпигеля». Виктория, братец! Виктория… Трум-пум-пум… пурум-пум-пум…

© Юлия Фертес, 2012