«Арман + Аяна»

Рассказ представлен на конкурс литературного творчества молодежи Кыргызстана и стран СНГ, проводившийся в 2012 году под девизом "Много языков – один мир". Вошел в сборник изданных работ – альманах.

Публикуется по книге: Много языков – один мир: Литературный альманах. Составитель Н.Шульгин. – Бишкек: Турар, 2012. – 196 с. Тираж 3000 экз.

УДК 82/821
    ББК 84 (2) 7
    М 73
    ISBN 978-9967-15-146-8
    М 4702000000-12

Для слуха, привыкшего к городскому шуму, здесь тихо. Слишком тихо. 

Молодая девушка с длинными прямыми волосами в короткой кожаной куртке, в джинсах, по виду явно выросшая в столице, одиноко сидит на камне. Перед ней далеко внизу, у подножия горы, раскинулся аил с несколькими сотнями крыш. Порывы ветра того, что дует с заснеженных вершин гор, заставляют её вздрагивать, сильнее прижимая скрещенные руки к груди.

«Это уже не тот аил», — думает она, смотря на шиферные крыши домов. Всё здесь кажется чуждым. А ведь раньше она любила слушать вместо сказок увлекательные рассказы матери об этой местности. Как в горах сама по себе произрастает дикая сочная малина. И Бектур-тайаке* маленьким мальчиком собирал её в фуражку, приносил домой угостить родных. Насквозь пропитанная ягодным соком фуражка, высохнув, поразительным образом затвердевала. Волосы мальчика вместе с его головным убором пахли всё лето дикой малиной.

(*Тайаке — дядя по линии матери)

Тогда ещё полная жизненной силы тайэне* запросто могла принять и накормить русских геологов, когда те, спустившись с какой-нибудь горы, приходили домой с просьбой обменять свой сухой паёк на горячую домашнюю еду. Эти забавные геологи в очках-лупах с огромным рюкзаком за спиной с удовольствием уплетали за обе щеки бешбармак не хуже любого кыргыза. А Бектур-тайаке с мамой маленькими детьми хихикали и шептались, глядя на странноватых пришельцев. Тайэне как настоящая хозяйка умела принять гостей, поддержать разговор за столом даже на те темы, в которых совершенно не разбиралась, и заключительным аккордом положить им на дорожку варёное мясо с кольцами лука, завёрнутое в газету, за неимением тогда полиэтиленовых пакетов. И всё лишь потому, что обычай этой местности требовал принимать любого, кто постучится в дверь дома.

(*Тайэне — бабушка по линии матери)

«Это уже не тот аил, — продолжала думать девушка. — А был ли тот на самом деле? Конечно, был, ведь мама не могла его вот так просто выдумать. Но что же с ним произошло? Когда поразила его червоточина, что внешне оставаясь таким же, он стал внутренне разлагаться, разрушая устои, свои же порядки?

Мысли девушки прервал неожиданный возглас сбоку.

— Вот ты где! — выдохнула Гульсун-джене* и грузно опустилась на землю рядом с Аяной. — Дома все уже собрались. Нужно добраться до Бишкека до наступления ночи. Мой старик, твой Бектур-тайаке, плохо стал видеть в темноте. Ему будет тяжело вести джип по извилистой дороге перевала.

(*Джене — жена старшего брата по отношению ко всем родственникам мужа, но в данном случае жена дяди)

По традиции каждый год в этот день вся родня съезжалась в доме покойной тайэне, чтобы почтить память предков. И теперь после соблюдения всех обычаев, Гульсун-джене торопилась поскорее уехать отсюда, слишком тяжёлые мысли связывали её с этим местом. Она с приятным, но уже постаревшим лицом, в платье, повязанная платком, как принято здесь ходить замужним женщинам, выжидательно смотрела, готовая сейчас же встать и направиться к еле заметной тропинке, ведущей с горы в аил.

— Гульсун-джене, — замялась Аяна, не решаясь задать вопрос, который, быть может, вновь вызовет пережитые когда-то глубокие, потрясшие чувства джене.

— Что случилось?

— Почему они с ним так поступили?

Женщина тихо вздохнула. Наступило молчание. Кажется, она с головой ушла в прошлое, воссоздавая в памяти события восьмилетней давности. В тусклых глазах выразились боль, сожаление и некое смирение перед судьбой, которое, как правило, приходит с годами.

Тишину нарушил доносившийся с аила громкий звенящий лай лохматой чёрной собаки, которую дразнили местные мальчишки.

Женщина подняла голову.

— Бог его ведает, какие тёмные мысли держали эти парни в голове, — наконец ответила джене, продолжая размышлять вслух. — Арман, мой мальчик, так тосковал по Кыргызстану. Я не видела его все три года, что он учился заграницей. В конце третьего курса наконец дождалась. На радостях сама же уговорила съездить со мной в родной аил, погостить к тайэне. Она бедная после него так и не оправилась. Мальчик мой, так вот где тебе суждено было…

Она запнулась не в силах договорить последние слова. Лицо исказилось болью.

Аяна, молча слушавшая, стараясь держать себя в руках, улыбнулась неестественной, натянутой улыбкой.

— Я помню в то лето до поездки в аил, он был у нас дома.

Закрыв глаза, представляя, как ярко светит солнце, она посветлела душой, её кривая улыбка куда-то исчезла:

— Мне так нравилось мечтать в те летние дни. Я выводила мелом на стене дома «Арман плюс Аяна», прикрывая другой ладонью надпись, как будто кто-то мог его увидеть, улыбалась своим мыслям, своему непонятному детскому счастью.

Однажды моя тайна, если можно назвать тайной любовь десятилетнего ребёнка к двоюродному брату, раскрылась. Он увидел надпись на стене дома. Как же сложно мне было тогда, да и сейчас открыто сказать о своей любви. Если бы я знала, что уже никогда не смогу ему ничего сказать!

Волнующийся голос Аяны задрожал. На лице выступили красные пятна, предвещающие долгие рыдания. Она выглядела всё тем же ребёнком, что восемь лет назад, но только дух которого пошатнулся с потерей Армана — символа чистой любви; тайэне — символа крепости традиций; аила, в который она бесконечно верила, как в символ родины.

— Нельзя, Аяна, не тревожь его! Ему будет неспокойно, — начала успокаивать джене. Искренне веря, что громкий плач будет услышан сыном и он станет тенью бродить по земле, не находя покоя.

Девушка постепенно притихла, прислонив голову к плечу старой женщины.

— В тот вечер в аиле, — тяжело вздохнула Гульсун-джене, протирая свои тусклые глаза краем платка, — мы нашли его в местной больнице. Он лежал на каталке в пустом коридоре так тихо. Слишком тихо. Как будто заснул. Думаю, коснусь рукой, позову по имени, он откроет глаза, улыбнётся и спросит, как же это я так заснул?

Тёмно-синий джип в сумерках плавно въехал в тускло освещённый тоннель на вершине перевала. С тёмного обтянутого тучами неба пошёл мелкий моросящий дождь. На оставленном далеко позади холме, где сидели женщины, восточная половина была обнесена старой беседкой. Внутри усеяна белыми, чёрными гранитными плитами, ровными рядами поднимающимися от основания и почти до самой вершины. Где-то в глубине среди них значилось имя «Арман Минбаев» с изображением доброго, молодого лица, с которого скатывались слёзы непогоды.

Полгода спустя Аяна уже в Бишкеке, как обычно, возвращалась после учёбы домой. Автобус, в котором она ехала, притормозил на остановке, выпуская и впуская пассажиров. Из окна транспорта она увидела пятиэтажный серый дом, на стене которого чуть выше фундамента кто-то оставил графическую надпись «Лёха + Ралия». Сердце девушки защемило от тягостных воспоминаний. Её напряжённый взгляд был прикован к надписи, пока двери автобуса не закрылись и он медленно не начал набирать скорость. И вдруг волна нестерпимой радости нахлынуло на неё от осознания того, что люди не перестали любить и верить в лучшее.

«Арман, ты видишь? — мысленно улыбалась Аяна. — Они любят! Боже, как же я не заметила, что деревья позеленели. Уже весна? Да, это любовь впустила в мое сердце весну. Какое небо голубое! Кажется, я впервые за последнее время ощущаю нечто похожее на счастье. Я, ты — автор графической надписи, любим и этого достаточно, чтобы снова найти когда-то потерянное счастье.

© Айпери Момуналиева, 2012

Скачать полный текст литературного альманаха