Меченый

Роман с языческими сказами челяди

Любовь – ревность – разлука – богема – сказы челяди – в детективном мистическом романе органично вливаются в канву повествования. «Как бы там не было, но мы оказались в плену… каких сил?...Кто управляет нами?... Если то не от Бога?.. Нет. Пусть лучше это останется бредом сумасшедшего». К мыслям главной героини романа Засохиной Елене, пожалуй, нечего добавить. Кроме того, что сами по себе герои индивидуальны, талантливы, неповторимы.

«Гибель народу без слова Божия, ибо жаждет душа Его Слова и всякого прекрасного восприятия».
Федор Михайлович Достоевский.

ВСТРЕЧА

И день был августовский.

Солнечный был день девятнадцатого числа, тысяча девятьсот девяностого года.

И ситуация вроде бы банальная:

Актеры репетировали пьесу из жизни заключенных. На гастролях по Северу выдался случай познакомиться с бытом и атмосферой колоний, официально числящихся, как «исправительные трудовые учреждения». В одно из таких, в Заполярье, и заехала труппа городского театра.

Елена Константиновна Засохина, героиня провинциальной труппы, ставшая теперь героиней нашего повествования, сопровождаемая капитаном Крыловым, впервые перешагнула контрольно-пропускной пункт и очутилась на территории зоны…

На втором квадрате, не дойдя метров пяти до искусственной клумбы-звезды, гостья и капитан оказались оцепленными подковой заключенных.

Офицер несколько стушевался в непредвиденной ситуации. Минута гробового молчания осталась в памяти, как он позже признается актрисе: «Сродни афганскому оцеплению моджахедов», в которое, будучи новобранцем, попал на третьем месяце армейской службы тамбовский паренек.

Елена Константиновна по свойственной ей творческой логике, восприняла реальность как объект профессионального исследования. От ее пронзительных глаз, окутанных таинством, и проникновенной прозорливостью, не могли укрыться похотливые обстрелы остолбеневших в подкове заключенных.

Но в ту минуту актриса больше забеспокоилась за карьеру капитана. Именно она была инициатором экскурсии, а ситуация сложилась явно критической: подкова в момент сгруппировалась в замкнутый круг, в котором дышать становилось трудней и трудней из-за назревающей конюшенной вони, исходящей от паров вожделенного пота, нечистоты, кирзы и ваксы… Интуиция подсказала актрисе выход из ситуации. Он был обнаружен в одинокой мощной фигуре заключенного, который, словно статуя Дон Жуана, возвышался без постамента на фоне клумбы-звезды, за порочным кругом возбужденных присутствием женщины обитателей, готовых в любую секунды броситься на жертву.

Нет, Елена не оробела, когда, точно птица, взмахом рассекла замкнутый круг…

И не растерялась в живом коридоре заключенных, продолжающих исступленными взорами ползать по объекту их вожделения…

– Здрав-ствуй-те! – становясь, напротив, сконструированного в экстремальной ситуации в воображении, героя – избавителя из классического романа, с надрывным оптимизмом, словно в оперетке, продекламировала актриса.

«… Эвменида! – про пульсировало в глубинах сознания мужчины, монолитом застрявшего между наконечниками искусственной клумбы, вымощенной заключенными из природного зеленого мха:

«Богиня мести… Эвменида… с обликом Магдалины…»

– Вы Сабуров… Юрий Андреевич…

– Был когда-то…

– Меня зовут Елена, Елена Константиновна Засохина… Мы, кажется… мы с вами уже знакомы, если не ошибаюсь…

Мужчина молчал, а в мыслях бушевало:

«… Она… Она из снов… из отцовских пророчеств… и образ Святой на груди… вот она – моя Эвменида, Богиня мести…» – прикрыв греческой прописью ресниц, миндальные с изумрудным оттенком глаза, он чуть пошатнулся…

– Да, да, мы встречались… Конечно же, в семьдесят третьем в «Метрополе»… Вы ни капли не изменились… за исключением инея… а глаза…я еще тогда отметила… потомок Римских императоров…

– Клеопатры…

– Тогда вы рассердились на дебютантку… я не хотела вас обидеть… в тот вечер вы на меня произвели колоссальное впечатление,… Вы были бледны, как сейчас…потом узнали о моей удачной премьере и подарили какое-то немыслимое испанское шипучее вино… и мы танцевали с вами вальс…

– Прошу вас, не уходите…

– Я здесь.

– И я не сплю?..

– Нет.

– Я не заслуживаю…

Судорожно перебирая золотую цепочку на шеи, нащупав овальный образок, она рывком сдернула его и суетно засунула подарок в нагрудный карман заключенного:

– Да хранит вас Господь!

Покидая территорию зоны вместе с подоспевшей охраной, которая на протяжении всего диалога отгораживала шеренгу заключенных от гостьи, Елена Константиновна задержалась у обитых листовой жестью ворот, напомнивших в тот миг ей средневековые колодезные затворы из декораций, к сыгранным ею спектаклям по произведениям мировых классиков из прошлого. Потому, видимо, и вспомнился еще раз тот вечер из «семидесятых» в «Метрополе», промелькнула в памяти премьера: «Воскресенья» по Толстому и роль Катюши Масловой.… И на фоне всего этого каламбура она «перекрестилась театрально» – как впоследствии заключили наблюдавшие эту сцену коллеги: «Но прослезилась явно от души»…

Что же произошло на самом деле с героями нашего повествования, мы узнаем в ходе нашего литературного расследования, которое изредка будет прерываться языческими сказами челяди. Кстати, они здесь, тоже неслучайны. Как впрочем, и все происходящее в обыденной нашей жизни. И в этом тоже вскоре убедимся. И обнаружим закономерность явлений, состоящих из случайностей, вклинивающихся бурным потоком в реку жизни. Остановить их, как выяснится в ходе расследования, так же не возможно, как и спонтанные разливы во время весеннего половодья.

СКАЗ ОБ АНИТЕ, МАТЕРИ ЕЛЕНЫ ПЕЩЕРНОЙ, ПОЛЮБИВШЕЙ КАТОРЖАНИНА

Красавица Анита, дочь Тьмы и Грома объявилась в саду Эдемовом в ту самую ночь, когда Создатель Вселенной еще не успел сотворить Звезды и Луну.

И засиял фейерверк над Эдемом.

А вслед сиянью тому волшебному загрохотал в пустом пространстве Гром.

На месте того фейерверка иссякшего вмиг воссияла Дева – дивная с ангельским ликом.

И молния рассекла цветущую яблоню в саду Эдемовом.

Дева непорочная вмиг погасила пламя непомерное взмахом рук лучистых.

И восхитились чудом невиданным Ангелы Небесные. И назвали ее воинствующей Анитой.

Отчего? Почему? Неведомо. Да и помыслы Ангелов небесных не доступны челяди земной.

Анита наотрез отказалась следовать за родителем, Громом Яростным, в безвоздушные просторы Вселенной. За что опечалила отца и разразила не на шутку:

– Проклинаю! – оглушило пространство Эдема восклицание Родителя.

И разверзлись облака ночные. И помчалась огненная колесница со скоростью света в неведомое Царство-государство Заоблачное без Аниты…

И страшно, и жутко стало в Эдеме.

Но Анита не растерялась. Она пала ниц и стала просить Всевышнего о помощи.

А, как известно, тому, кто сердцем отчаявшимся просит неистово, тому двери всегда открываются. И чудеса приходят неминуемо.

Свершилось чудо из чудес! Ангелы Небесные вместе с Архангелами заликовали в тот миг в радости и запели во Славу…

И явился Он, Создатель Эдема… Но Анита, так же, как и отцу Грому Яростному, за гостеприимство и предложение Создателя остаться навеки вечные в Эдеме, вместо благодарности, ответила упрямством необдуманным, мол, она дева вольная. И предвидено ей еще в материнской утробе Царицею быть в Злато рослых зарослях дремучих, и царствовать там беспредельно. Быть усыпанной золотом и обвитой бриллиантами изумрудными. На что Создатель воскликнул в изумлении:

– Для чего тебе те богатства без Благословений Божьих?!

– Для радости земной и жизни самостоятельной и безотчетной.

Тогда Создатель, не терпящий противоречий бездумных и пророчеств не Им нареченных, немедленно повелел Аните покинуть послушный Эдем, дабы не развращать Ангелов Небесных примерами непристойными…

– Разве ж быть самостоятельной и безотчетной – да разве ж быть свободной от догм, сотворенных до рождения прародителями – это и есть непристойность греховная?! – Уже на лету из Эдема в Царство свое, нареченное ей в утробе матери предсказателями неизвестными, изрекла в отчаянии Анита…

Ну, а что дальше произошло с упрямицей непочтительной и ее потомством, раскроется в последующих сказах, которые из уст в уста передавались языческой челядью без всякого Злову умысла, но с точностью секундомерною.

БОГЕМА*

Жизнь некогда столичной актрисы Елены Засохиной, попавшей в провинциальный театр (подробности в описаниях чуть позже), ничем не отличалась от привычной, царившей во всякой творческой среде. Разве что внимание к главной героине более пристальное. Особенно, со стороны городского партийного начальства. Но оттого и сплетен разных ворох с тележкой вокруг актрисы витал. А уж отношений дружеских от коллег грех было и ожидать. Пожалуй, это больше всего угнетало Елену, выросшую в пензенской деревне, где все и вся на виду. В действительности, театральная провинция сродни деревенской прозрачности с одним, но… театральная – далека от природного естества. Последнее настолько культивировано игрой воображений, что порой диву, даешься заигравшимся чудакам, которые готовы жизнь поставить на кон лишь бы остаться главными персонажами в замкнутом круге азартной закулисной игры. В провинциальное закулисье мы заглянем в нашем повествовании чуть позже, а сейчас вернемся в столичное прошлое, куда прибыла Елена – «деревенская замухрышка» – так была она отмечена соперницами по курсу с первых студенческих шагов. За четыре года учебы пензенская «замухрышка», словно цветочница Дуллитл из комедии Бернарда Шоу, превратится в настоящую леди со светскими манерами. Это перевоплощение из дипломной работы студентки станет не временным вживанием в роль, а обретет внутренний порыв, который даст стимул творческой личности для дальнейшего самосовершенствования. В данный трудовой кодекс актрисы войдет: познание окружающей действительности, изучение мировой литературы, неустанная работы над собой.

С детства приученная к труду – она воспиталась в набожной семье, что по тем временам редкостное явление – дар лицедейства девушка восприняла как нечто естественное, ниспосланное Свыше. С первых шагов она поняла, что инструментом для артиста является он сам. Христианские заповеди в значительной степени помогли становлению, и уберегли от соблазнов в атмосфере театральной богемы.

Анатолий Степанков, муж Елены, из-за которого она и попала в провинцию, появился на горизонте событий в момент разыгравшейся драмы между выпускницей театрального института и педагогом по мастерству, чьи домогательства категорично отвергла набожная студентка. В тот– то момент Анатолий предложил Елене руку и сердце, что в какой-то степени избавило девушку от агрессивных посягательств преследователя. Но не будем торопить события. Тем более литературное расследование, как и криминальное следствие строится на аргументированных фактах того событийного ряда, который необходим для подтверждения неопровержимых доказательств, что послужат решением для суда присяжных. Только в нашем случае роль судий отводится читателям. Хотя не всегда происходит именно так. Авторы склонны надеяться на своего читателя, который вместе с ним переживает изложенные события. В таком случае ответственность автора за констатацию фактов и событий удваивается и даже утраивается. В этом особенность избранного жанра, и будем ее аккуратно соблюдать, дабы не нарушить стилистику повествования.

«Ангел Хранитель» – под этим именем Анатолий Степанков, по общему мнению, близких и знакомых молодоженов, войдет в жизнь Елены Засохиной с момента появления в «общаге» с букетом ромашек в комнате девушек. Молодой журналист Степанков выбрал своим объектом исследования творчество выпускницы Засохиной. И вот что из этого вышло:

– Елена, – переступая порог комнаты в общежитии, обратится гость к девушке, что нарезала тонкими ломтиками домашнюю колбасу: – я искал Вас все лето!

– Почему не всю жизнь? – Изобразив удивление, продекламировала незамедлительно Тося Швечкова, неразлучная подруга Елены в студенческие годы.

– Вероятно, потому что всю жизнь дожидался… – с поразительной откровенностью признался «утонченный интеллигент, с иссини есенинским взором », – опять же печать Тоси в определении облика Анатолия. И в нем, как нестранно, имелась доля истинного описания облика Степанкова.

– Догонять не пробовали, молодой человек? – упражнялась в красноречии Тося.

– От гонок и запыхался.

– Ну я вас оставлю… Думаю, отдышаться вам поможет Тося. Она у нас мастер на все руки.

– Неожиданный поворот. Юноша, ловите момент. Засохина в ударе.

– Что я и делаю.

– А что вы делайте, застывши в укромном уголке с увядшим букетиком?!

– Любуюсь.

– Ленка! Намек в карман, на шею аркан… и отчаливаю на БАМ… Там пишут в газетах: ж/д – дорогу строят, типа Гидры… Раньше зеки вламывали на передовых стройках, отчего полегли, вроде шпал, штабелями… теперь, мол, оттепель наступила, сажать некого, рабочие руки в дефиците, как и товар заграничный… за молодежь взялись… Романтиков агитируют… Двух зайцев сразу убивают: что б замену достойную вместо зеков начальству предоставить, и, чтоб меньше о тряпках заграничных думали. Мол, в серости мечты легче угасают в трудовых буднях молодого поколения во благо Родины великой… Классно выходит… А вы, молодой человек, не Кэ Гэ Бист случайно?..

– Нет, я анархист советский.

– Интересно, я за гидростроительницу сойду?.. – и в момент исчезла из виду.

– Судьба, – заключил Степанков.

– Вы о Тосе?

– О вас.

– Не поняла. А цель вашего визита?

– Статья…

– Записывайте. Я Елена Засохина родилась в Пензенской области, в деревне Блинцовка, где бабы любят стряпать, а мужики самогонку пить…

– У нас в рабочем поселке на Амуре все наоборот: мужики любят баб сполна, а они самогонку гонят…

– За это их мужики любят?

– И за это тоже…

Статья начинающего журналиста очень долго пролежала в столе у редактора, но за то через два месяца после той встречи Елена и Анатолий поженились. Их ребенку не суждено было появиться на Свет. Любимая профессия с первых шагов стала жестоко отвоевывать право главенствовать в жизни героини. Злополучный корсет во время выпуска дипломного спектакля спровоцировал выкидыш, и детей с Анатолием у них больше не было. Он по-прежнему оставался ее «Ангелом Хранителем». Она Элизой Дуллитл в руках скульптора, ваятеля ее имиджа. В кулуарах их союз трактовали по-разному, зачастую не в пользу добропорядочных, ничем публично себя нескомпрометированных, супругов.

«Сплетни – семена гнилые, но коль ростки зазеленели – есть чему прорастать» – поговорка всем известная и в данной ситуации весьма приемлема, так как возросшие ростки все же пробивались на грядках супружества. Наша задача состоит в том, чтобы объективно отразить в повествовании судьбы троих, оказавшихся в экстремальных обстоятельствах жизни. Необходимо сразу отметить, что роль «роковой случайности» в данных обстоятельствах немаловажна, а, быть может, и определяющая. Елена Константиновна, Анатолий Филиппович и Юрий Андреевич ни по каким другим канонам жанра, кроме «рокового», не должны были бы попасть в столь обожаемый читателем любовный треугольник.

Правда, у жизни свои каноны. Они, зачастую, округляя гусеницами шестеренок здравый смысл, зигзагами пробуравливают извилистые стежки-дорожки от сердца к сердцу. В нашей истории произошло нечто подобное.

Для театрального мира три слова: «Пригласили на роль» – говорят о многом. А если молодую начинающую актрису приглашают на роль Нины в Лермонтовский «Маскарад», то по тем временам в театре можно было зафиксировать ажиотаж, если не вокруг руководства, то уж наверняка по поводу новой персоны в коллективе. Так произошло с выпускницей Засохиной.

В назначенный час Елена оказывается у массивных дубовых дверей, взращенного октябрьским переворотом, флагмана КПСС, орденоносного театра, почитаемого особо в те времена, властями. Оттого и напыщенного не только монументальными героическими изысками архитектурного дарвинизма, но и внутренним содержанием, отражающего в поведении его обитателей, безусловный социалистический реализм с бесноватым оттенком двуличия…

Моросил дождь. Набожная от рождения Елена в данном знамении усмотрела некий негативный оттенок в событийном ряду своей дальнейшей творческой деятельности. Оттого видимо съежившись, забрела в угол прямо под водосточный слив. Ей почудился ливень: «Может Господь посылает весточку – небесной чистотой омывает застоявшуюся осеннюю пыль…» – успела подумать Елена…

Прямо из-за угла из подворотни, стрелой пересекая ее путь к царственным апартаментам, промчался с визгом черный кот…

В религиозном сознании героини моментально возгорелся страх, а от него угасло всякое желание двигаться по пути наметившейся артистической карьеры за стенами гипсовых глыб. В то самое мгновение, почти как у Булгакова в «Мастере и Маргарите», из той же подворотни выросла загадочная фигура в черной фетровой шляпе с широкими полями, в пенсне на утонченной переносице и старомодном длинном, почти до пят плаще, сглаживающим выпирающий арбузом живот. Повелевающим перстом, словно рыцарь Тевтонского ордена, указал он потерявшейся в пространстве и времени девушке на надпись на неотесанном заборе: «Служебный вход налево», и стрелку, утверждающую однозначность содержания. Но Засохина не могла даже догадываться, не говоря уже о том, чтобы сопоставлять замыслы Булгаковского Воланда с теперешней ситуацией. Откуда? Подобного рода литература в те времена «под тремя замками с семью печатями» в крепких сейфах пряталась преследователями, дабы сохранить стойкость соцреализма. Либо скрывалась в пыли на чердаках последователей, которые в глубинах сердца надеялись на прозрение потомков. А может и к лучшему, что этого она не знала. Иначе, как бы Елена пережила происходящие и дальнейшие перипетии в судьбе, дарованной ей на тот отрезок времени, в котором она задумала посвятить свою жизнь актерскому творчеству.

– Боже мой! – вырвалось в порыве у Елены.

– Вы к нам в театр, сударыня? – с возвышенным достоинством произнес человек в черном плаще до пят.

– Да.

– Не вижу вашего суженного… Не обнаруживаю ряженного…

– Неожиданно все как-то…

– Где Анатолий?... Я тут его жду… жду… Намедни статейку обещал закинуть молодец … Любопытно было бы еще разок взглянуть на Ангела твоего Хранителя… Слухи идут… Но я к ним не прислушиваюсь… Я отдельная территория… Все же с «Ангелами» будьте по аккуратнее…

– Амодэст Валерьянович, я с перепугу Вас и не признала…

Это был знаменитый на весь Союз театральный режиссер мэтр Задольский. И он пригласил на роль Нины в «Маскараде» выпускницу Засохину…

«Ленка, не смей умываться до премьеры у Задольского, пока не сыграешь Нину» – прозвучало теперь в сознании Тосино весеннее напутствие. Да. Прошло целое лето после выпускного спектакля. Тогда-то и зашел за кулисы к студентам мэтр. И поцеловал в щеку выпускницу… И Анатолия благодарил за подарок. Крепко жал ему руку. И обнимал по-отечески доверительно, с признаниями:

– Молодчик Степанков. Хорошую кандидатуру выбрал. Сумел отлично отрекомендовать. Откровенно признаюсь, сверх всяких моих ожиданий…

Елена тогда заметила какую-то брезгливость, в неуловимых для посторонних, оценках Анатолия по отношению поведения расшаркивающегося мэтра перед молодым автором, нашумевшей в театральной среде статьи «Русская Элиза Дуллитл». Но отнеслась к этому несерьезно, обнаружив в характере мужа с первых встреч некий внутренний зажим, который он компенсировал показной самоуверенностью на публике… К тому же, мэтр действительно, как взъерошенный жеребенок, метался между Степанковым и Засохиной, одаривая молодых чрезмерной чредой комплементов…

А когда возвратились в обветшалую «конуру» (молодожены временно снимали комнатку в «двухэтажке» на Юго-западе), то Елена уже в постели призналась Анатолию, что перед сном все же по старой привычке умылась…

– Швечкова – особа прозорливая, но порой не в меру болтлива… Короче, с языком у нее не в порядке – вперед мыслей выскакивает…

– Она актриса.

– А Задольский – жук… навозный… Но нам с тобой и это предстоит перепрыгнуть..

– Хочешь сказать, в дерьмо вляпались?.. Поехали в провинцию… там интриг поменьше…

– Милая моя, там, где мели, там и обрывы остроугольные: воронки чаще… полно сетей для ловли рыб породистых… осетры туда редко заплывают. В основном пескари в мутной водице барахтаются… Среди мути и водорослей дремучих потонуть скорее, чем на глубине прозрачной… не успеешь оглянуться, илом враз затянет в воронки глубокие…

– Ты в столице обнаружил прозрачность?..

– Скорее призрачность драгоценную… Она, голубушка, легко продается, как и всякая драгоценность… Вопрос в цене… Но ее я, кажется, нащупал в карманах… а может… чуть поглубже… поживем – разглядим… А пока на ярмарке погудим маленько. Пощекочем себялюбие, да и с людьми поближе познакомимся… Я с нашим Амодэстом вплотную соприкоснулся… Он – флагман… ему я нужен… Запомни это, как дважды два… В остальном, пробьемся по путям… про шпалы Тосины помнишь?.. Умная бабенка… Лен, люблю я тебя одну… и навсегда… это у нас в крови амурской… потому наши мужики к китайцам ближе…

И от них наши потомки амурские в башку русскую христианскую много мудрости буддистской затолкали по утреня с опохмела…

В роскошном кабинете главного режиссера, стоя на персидском ковре, в окружении китайского фарфора в изобилии комнатных декоративных цветов, вспоминала теперь Засохина ту первую встречу с Задольским, размышления супруга после нее. И хотя «зуб на зуб не попадал» у молодой героини, промокшей до ниточки, она не сдавалась…

Елена, побеждая внутреннюю дрожь, мило продолжала натягивать улыбку на лице, помня напутствия супруга: всегда быть искрящейся и загадочной для окружающих…

– И это Арбенина! И Это моя Нина! – Мэтр хохотал неугомонно до той поры, пока не разразился удушливым кашлем.

Сбросив верхнюю одежду, Амодэст Валерьянович из тевтонского рыцаря на глазах у удивленной Елены, подобно Гофмановским героям, преобразился в маленького человечка…

«Крошка Цахес, по прозванию Циннобер», – мелькнуло в мыслях у Елены, и она вновь заулыбалась решительно, будто надеялась внешней лучезарностью скрыть негативные мысли по отношению к собеседнику.

В действительности упитанный, розовощекий бутуз в пенсне с облысевшею макушкою и длинными волосами, отпущенными явно для того, что бы прикрыть лысину, рядом с заляпанной грязью героиней, выглядели достаточно оригинально в роскошной меблировке в стиле «барокко». А, когда главреж достал из монументального секретера советский граненый стакан, водрузил его на японский поднос, рядом с тростниковой ширмой-павлином, то собеседники на какой-то мгновение пришли в изумление от неожиданного натюрморта…

Блистательным жестом фокусника, словно из воздуха, мэтр вытянул бутылку из каштанового цвета стола, наполнил граненый стакан красным вином под названием «Бычья кровь» и, повелевающее приказал:

– Выпить немедленно и до дна.
Выпила. Моментально расслабилась. Почему-то прослезилась. Извинялась за неудачную встречу. И он слушал ее, успокаивал и всячески пытался понять смысл изреченных событий, порой несвязанные логикой ее присутствия здесь. Например, зачем она рассказывала о недавнем выкидыше и неустроенном быте, о муже, которому приходиться среди серости пробивать свои новаторские статьи?.. О редакторах, которые постоянно урезают материалы молодого журналиста Степанкова?.. Эти вопросы она задаст себе позже – уже за пределами кабинета главрежа и в других обстоятельствах жизни. Но, надо отметить, что мэтр, как тонкий психоаналитик очень умело направлял ее хмельное сознание в сторону рассказов о супруге. Трезвому человеку со стороны могло бы показаться, что Задольский приглашает на работу не актрису Засохину, а ее мужа журналиста Степанкова, только в качестве кого, или на какую роль?.. В данный период повествования мы лишь заострим внимание на столь важных деталях, которые в последующей развязке неординарных событий, сыграют значительную роль в поворотных событиях наших героев. Не уточняя подробностей, вспомним лишь наказы не пристроенной подруги Тоси Швечковой, сцена для которой так и осталась несъедобным блюдом: вроде манной каше на молоке, приправленной жгучим перцем:

– Отплатится белочке за орешки, – подводя итоги, уже на новоселье в театральном общежитии, куда молодожены переехали на второй день после переговоров и зачисления актрисы Засохиной в труппу прославленного столичного театра: – Береги Ангела. Крошка Цахес дерьмо, каких свет не видывал… – мимоходом шепнула она подруге, отправляющейся на кухню.

Оставшись с ее супругом наедине, Тося объявила:

– Артистки из Тоси не произошло, но психолог в Швечковой запульсировал всеми фибрами. Меняю четыре курса театрального на первый медицинский… Хотела в журналистику податься, но насмотрелась на тебя Степанков и решила: «немыслимая эта работа – из болота тащить бегемота»… Хотя, я девушка крепкая, из сибирячек, и с бегемотами справиться смогла бы … Вопрос: «Надо ли?..»

– Думаю, как психиатр, ты больше принесешь пользы людям, – очень серьезно констатировал Степанков.

– Может, прозвучит не совсем по-советски, но прежде всего я ищу свою пользу, Толя… ее-то, кажется, чуть не потеряла второпях… Ленка у тебя гениальная и на своем месте… Крепкая рука требуется… И ты знаешь, чья это рука..

– Мы оба с тобой знаем… Елене это не надо расшифровывать… При всей, присущей ее рациональности, она беспомощна в карьерном росте… Считает, талант, способности – вытянут…

– Вытянули бы, если бы… на каждый талант – сотня бесталанных в очередях, как за колбасой… и все в столицу прут… мешочников, больше чем грибов в подмосковных лесах… Главное, чем бездарнее, тем проходимее… и откуда проходные балы набирают?..

– Стратегия выживания …

– Почему одаренные ею не пользуются?..

– У них своих комплексов навалом… многие, самоконтроль во главу профессии ставят…короче, творческому человеку, в особенности вашему брату артисту, по-настоящему думается, когда он в фантазиях жизнь свою выстраивает… для сцены, ролей – это нормально, а для повседневности – гибель… Не зря же вас в высших эшелонах Аркашками окрестили…

– Ну, да, Аркашками легче управлять… Шаг влево, шаг вправо – расстрел, да?..

– Те времена прошли.

– Проехали… Не будем души бередить…

– Тося, пока мы одни, давно хочу тебе посоветовать…

– Язык вперед мыслей не распускать. Знаю. И с Ленкой на эту тему толковали.

– Я думаю, с устройством на работу у тебя из-за этого возникают проблемы …

– Честно, сама отказалась от Дальнего Востока… в Москве, понимаешь, не с моими габаритами столицу завоевывать, а с подносами шастать и: «кушать подано» – возвещать по подмосткам, как-то не вписывается в мою комплекцию…

– Ребята, вы и в новой «общаге» по-прежнему ищите правду-матку?.. Или всерьез рассорились?.. – возвращаясь из кухни современного по тем временам общежития для молодых специалистов, забеспокоилась Елена.

– Нет, Лена, мы все, что советскому человеку необходимо, Слава Богу, в здравомыслии определили. И пошли по верному пути… Толян, подробности доведет до сведения без меня…

Расставаясь в нашем повествовании с добротной Тосей, пышущей изобильной, рослой актерской фактурой, впоследствии обретшей себя в медицине, хочется отметить прозорливость ее предостережений. Особенно, по поводу расплаты «белочки»… Буквально с первых репетиций «Маскарада» в кулуарах смачно грызли «орешки», состоящие из закулисных сплетен. В нашем литературном расследовании автор берет смелость донести смысл «закулисного угара» спонтанным методом изложения, который поможет читателю вникнуть в процесс воздействия среды обитания на героев в важные этапы их жизни.

«...мадонна крепко насела на дуремара… поговаривают на коленях часа полтора выклянчивала нинку… извините за выражение как кошка драная в неглиже по кабинету шастала… секретарша засекла… о виолете диментьевне поостерегитесь… простите я о сексе… дружный смех… милые шестидесятилетнего с ходу поднять ловкость требуется талант определенный… всего на всего губы во время уметь подкрашивать… вожделенные подхихикивания… вэии вы охальник и озорник… кокетка у нас бээмжоо…. При чем здесь бээмжоо… при параде…хохот… допустим дуремара девичьи задики давно перестали волновать… кто назвал мэтра голубым… отдельные смешки и откровенные взвизгивания… мертвая тишина и после нее… кто-то изволил назвать вещи своими именами… анекдот да и только… драма и на полном серьезе… актерский закулисный гургур… в него органично вливаются профоценки… объективности ради засохину голосом бог не обидел и фактурой не обделил… надо быть объективными… и я за искренность.. к тому и коллег призываю… речь не о том… и сама не святоша всякое бывало… амодэст когда то нас влек поочередно… но мы умели преподнести себя… не позволяли пошлостей… гургур постепенно оживает… стареем бээмжоо… ваше беспредельное хамство владимир ильич начинает раздражать народ… простите за несдержанность… сами то вы давно из под амодэста выскользнули… мертвая тишина и в ней двое в костюмах дворян из прошлого века объясняются почти беззвучно… намек не понял… я не намекаю а констатирую… в театре и стены имеют уши… и глаза… третий звонок… артистов занятых на балу просят на сцену… даром время переводим профессия сплошная зависимость… берите пример с засохиной… невозмутимая линия покорности… заигралась дева… и муж говорят… о муже лучше помолчим… амодэст иссох бедняжка… бээмжоо… я не бээмжоо… я белла матвеевна… и вам вэиии… Владимир Ильич… оставьте пристрастия и изображайте высшее общество… это вам Владимир Ильич изображать надо… мы аристократы в поколениях… хотел бы услышать подобное признание лет пять назад… не услышали… однако ревнуете возлюбленного… какие мы смелые стали… товарищи артисты выстроились в две шеренги и приготовились на сцену бала… елена засохина в центре сцены… господа оцениваем нину и арбенина… сплетни… ваши сплетни заставили арбенина отравить супругу… в этой сцене я должен увидеть эту драму…»

Два с лишним года актриса Засохина будоражила воображение непобедимого закулисья, составляющее костяк массовых сцен. В то время как ведущие мастера сцены сдержанно воспринимали успех дебютантки.

Удивительное дело: меняются прически, мода, эволюционируют общественные строи – неизменным остается закулисье. Подтверждение тому мы найдем у великого Шекспира и более близкого по времени Саморсэта Моэма. Перефразируя классиков, подчеркнем еще раз: «Жизнь – это театр, на сцене которого постоянно лицедействуют люди. Вживаясь в роли, ими самими придуманные, они играют до той поры, пока не сойдут со сцены. А дальше – тишина ». Эта цитата, пожалуй, очень точно определит дальнейший ход событий в августовском дне девяностого года в заполярье, куда мы возвратимся ненадолго.

Солнце в тот день застыло в бирюзовом небе на полные сутки. Спектакль «Нора» по Ибсену начался в девятнадцать тридцать по местному времени. На сцене городского театра, где проходили гастроли подмосковной провинциальной труппы, Засохина исполняла главную героиню. В зрительном зале был аншлаг. За кулисами царило возбужденье. Предметом необычайного события, поразившего коллег, явилась встреча в колонии Засохиной с заключенным Сабуровым:

«...как ощущает себя мадам… во всю играет… насчет зека как… рецензентов народ опасается… пусть они щекочут мальчиков тонкошерстыми бородками… в нашем коллективе мужчина не переспавший с энным количеством дам тут же приобретает статус голубого… кому то на руку… кому то в другие места перепадает… лизоблюдов всегда презирала… по мне что лизоблюды… что лесбиянки… разницы никакой… ко вторым тяготеете заметно… доказательства… в зеркало взгляните… сами манерный и не мужской… тише господа засохина в монологе… слезы градом… зека вспоминает… есть от чего спятить… мастрояни в зековской упаковке… человека на куски разрубил… не человека а жену и не на куски а на три части… шутки пошлые… это не шутки… капитан поведал… засохина с ним в метраполе встречалась… с капитаном… с зеком… он метрдотелем служил когда она в москве карьеру строила… у них уже там начался роман… вранье… там они познакомились а здесь воспламенились… до законного дойдет у нас народ словоохотливый… об этом ей надо думать… я бы тоже своего променяла на сабурова… он же зек… заключенный… лет пятнадцать за решеткой куковать… говорят он пытался покончить с жизнью… кто говорит… вроде бы капитан… он сегодня в зале… зек в зале… не морочьте голову… и на что надеется засохина… на мострояни… он за решеткой… с ее темпераментом и пробивной силой… думаете вытащит зека… если муженька своего к делу приобщит… не говорите ерунды… степанков главный редактор областной газеты… зек в обморок брякнулся после ее ухода… она и правда как колдунья… смурной после той встречи бродит по закоулкам в одиночестве… можно подумать в другое время с кем то дружила… заносчивая… скрытная и бездарная… по игре не скажешь… артистка что надо… профессионализма не отнять… московская школа… только из москвы скоро вылетела… из за степанкова… не морочьте людям головы…сегодня героиня в ударе…и публика тише воды… умеет на эмоции давить… ассоциативная параллель … посмотрим как завтра даму с камелиями про ассоциирует… не горюй ритуля… отправим засохину под бочок к зеку разыграешься на всю катушку… леня молдавский коньяк ради такого случая приволок из буфета… наливай… хлопнем за творческие успехи…»

Жанр, выбранный в данном повествовании, предполагает исследования в разных областях жизни героев: быт, окружение, мысли, чувства, отношения, обстоятельства и все то, что составляет отрезок того периода, в котором действуют они. Есть мнение, и оно достаточно распространено в современном мире, будто бы человек являет собой: то, о чем он думает в данный отрезок времени, его поступки, действия, оценки окружающего – их сумма определяют суть его настоящего… Сиюминутность – составляющая настоящего. Естественно данный философский взгляд не исключает присутствие в дне проживания личностью такие важные компоненты из ее контекста, как прошлый опыт и надежды на будущее. В этом отношении уместно будет привести ряд определений названия данной главы, истолкованных Словарем русского языка, изданного в те годы, когда развивались данные события. Тем более что с самого начала мы условились в рамках литературного расследования апеллировать только фактами из жизни наших героев, которые помогут раскрыть детально события в ходе действия, для того, чтобы конкретизировать следствие и его естественный выход на результат, в нашем расследовании, финальный исход, который непредсказуем в данном случае. Как впрочем, и все перипетии из повседневной жизни индивидуума. И даже творческий вымысел, если он художествен, то результат его всегда непредсказуем.

*БОГЕМА – 1. собирательное. В буржуазном обществе: интеллигенция, не имеющая устойчивого материального обеспечения (преимущественно актеры, музыканты, художники и пр.) с их своеобразным, беспечным и беспорядочным образом жизни.

*2. Разговорное. Образ жизни. Быт такой среды. (Нина) Отец и его жена не пускают меня сюда. Говорят, что здесь богема… боятся, как бы я не пошла в актрисы. Чехов. Чайка.

*Франц. doheme – буквально «цыганщина».

(Словарь русского языка, Том 2, Академия Наук СССР).

СКАЗ О РОЖДЕНИИ ЕЛЕНЫ ПРЕКРАСНОЙ, ПОЛЮБИВШЕЙ КАТОРЖАНИНА НЕИЗВЕСТНОГО

Слава об Аните непорочной, появившейся тысячелетие назад в Златоносном Царстве Земном, докатилась до Царства Пещерного. Там-то и томился в одиночестве несколько тысячелетий к ряду могучий Казимир, Владыка мышей летучих.

Люди, изгнанные Создателем из Эдема, к тому времени расплодились на Земле. Непомерными стадами грешная челядь заселила благодатные луга, плодородные леса, богатые живностью горы с предгорьями. А в водах земных, как бывало в те далекие времена, вылавливали они рыбу на пропитание.

Бывало при появлении Пещерного Владыки Казимира изгнанники Божьи, начинали выть по-звериному от страха, взбираться на верхушки деревьев, подобно гориллам, или прятались, как кроты, в логовах из камня с соломой, обустроенными ими для жилья. Казимир доставал их отовсюду. Могучий исполин с человечьими глазами и несказанных размеров клювом и крыльями павлиньими наводил на изгнанников непомерный ужас. Уши Казимира были устроены, словно локаторы, на макушке. Ими чудовище притягивало, будто магнитом, заблудших грешников. Подержит, бывало в мохнатых лапах исполинских несчастного и поднимет до небес, бьющегося в конвульсиях от страха человечка:

– Ступай тварь по Твери, не тушуйся, и не горюй, – опуская на землю ,вымолвит, наконец, человеческим голосом, – отца-то родного уж и забыл, коль небес страшишься… в суете, зависти да в думках о жратве утробной только и печешься, тварь грешная… оттого, скажу я , и страх в глазах застрял занозой проклятой… А Родитель ждет тебя и надеется…

Но челяди, перепуганной на смерть, понять смысл речений тех было неведомо.

Как непонятны были Казимиру и людские помыслы житейские. Да и мыши летучие, поданные Владыки Казимира, не понимали устремлений великих их Князя. А Владыка мечтал о потомстве. Последние тысячелетия оставались у него впереди. Но до той поры равной ему подружке возлюбленной нигде не находилось. Прослышав о красавице Аните из Золотоносного Царства, Владыка, не раздумывая, отправился на поиски, и скоро достиг его.

Дело было ночью. В хоромах бриллиантовых крепко спала дочь Грома Небесного. Во снах привиделось Деве, что ласкает ее юноша распрекрасный с торсом гнедого коня и с очами бриллиантовыми в золотистой оправе…

Забилось сладостно сердце непорочной. Застучало молоточками по грудям ее пышным.

И возгорелось пуще прежнего вожделенность пещерная в Казимире, наблюдавшего за спящей красавицей. И не знал князь Пещерный, что страсть преображает его облик, и преображенным ликом входит теперь он в сон Аниты, вовлекая невинную в магический соблазн.

А когда застонала сладостно Анита в объятьях молодца гнедого, то тут Пещерного Князя, будто стрелой амурной на Яву пронзило…

И не сдержался Владыка… В страсти непомерной прильнул к спящей Аните…

И очнулась Царица от глубокого сна при рождении дочери, которую Князь Пещерный нарек, после происшествия нежданного, Еленой… А оно произошло, когда, роженица, увидела на Яву того юношу сладострастного в облике Казимира чудовищного, объявившего себя отцом Елены… Беззвучно Анита испустила дух…

Не суждено было услышать Аните, матери Елены Прекрасной слова Создателя, прозвучавшие в тот миг в пространстве Златоносном:

– Вот к чему приводит безотчетность греховная! Вот к чему ведет непослушание девичье! Вот что порождает волшебство да колдовство пещерное…

Новорожденной Елене слова сии запали в сердце. И долго об них она будет помнить. До той поры пока не встретит каторжанина безымянного…

Но о наслаждениях сладострастных в тот момент ничего не было предвещено Елене.

Они, как известно, исходят из тех глубин, которые не подвластны разуму ни людскому, ни другим мыслящим существам, которые являются на свет от зачатья, благодаря страстным возгораниям.

Потому людям было предвещено Всевышним убегать от вожделений блудливых. Дабы не возбуждать фантазии чрезмерными похотями, от которых может появиться на свет вплоть до четвертых поколений потомство меченных, творящих на земле несообразные с человеческим обликом поступки, воспламененные в сердцах гневом яростным, происхождение которого уходит в те самые далекие пещерные века…

В подтверждение тому, а быть может вразрез всему происходящему, наши дальнейшие сказы.

МЕЧЕНЫЙ

Жизнь Сабурова до известных трагических событий не была праздной, но и не замыкалась в рамках серого однообразия в пропитанном коммунистическими догмами обществе.

– Меченый! – Воскликнула повитуха Агафья в момент рождения мальчика, в испуге перерезая пуповину «скотской финкой», той, которой забивали домашнюю скотину.

Агафья Ефстафьевна доводилась младенцу «неродной бабкой». Ее брак с дедом новорожденного Григорием Елизаровичем не был узаконен ни церковью, ни властями. Трагически ушедший из жизни при странных обстоятельствах дед Григорий не успел порадоваться внуку, так же, как и сыну Александру, родившемуся после загадочного исчезновения «полюбовника колдуньи Агафьи»– (из фразеологии сельчан). Слухи до войны ходили разные: будто волки разодрали закоренелого безбожника, проклятого якобы покойным Отцом Елизаром. Вторая версия покровцев не исключала участия второго деда по линии матери новорожденного в убийстве «чумного» деда Григория. Будто бы дед Иван «вместо бурого медведя укокошил из берданки своего свата и соперника-кровопийцу». Много умалчивалось сельчанами. Опасались властей. Но все же осмеливались судачить за заборами и о наследственных медвежьих повадках, и медвежьей внутренности Сабуровского рода, и о колдовских приворотах бабки Агафьи. И об отце матери новорожденного Иване Матвеевиче Каширском, которого называли звездочетом и тайным полюбовником колдуньи, которая и приворожила его незнамо в какой период жизни. Потому что в советский – приворотам и зельям колдовским места не было в атеистическом пространстве. И жителям села Покровки это было доподлинно разъяснено еще на заре построения нового государства. А некоторые из них за подобные рассуждения успели отсидеть свое в лагерях и вернуться к трудовым будням. Так что память подкреплялась живыми примерами из деревенской жизни.

Лишь два человека знали истинную правду о происшедшем и хранили ее «как зеницу ока». Ибо ценность тайны равнялась их собственным жизням – Агафье Ефстафьевны и Ивана Матвеевича.

Покровка и доныне мало чем изменилась с довоенных времен. Разве что электричество провели благодаря атомной станции, да радио подключили в дома в году шестидесятом прошлого столетия. А вот пруд в тине увяз, и огороды заросли густой «американкой» в рост человека. Это трава такая, неведомо откуда появившаяся четверть века назад. Старожилы сетуют на атомную станцию – вроде бы она крестная матерь американки. Раньше будто бы лебедой называлась. Вроде бы радиация на рост лебединый так повлияла. Разросся и орешник до конюшни, что осталась в версте от сабуровской избы и виднелась в точности, как в его детство из окон, что служили тогда для Юрасика наблюдательным пунктом во время купания лошадей в пруду. Нынче, правда, и лошадей нет, потому и конюшня опустела, штукатурка глиняная облезла, оттого кизяки крошатся, рассыпаются и торчат по углам, вроде мусорного бугра, обнажают навоз в чистом поле на ветру. И ребятишки послевоенные по городам разлетелись – не кому было бы теперь холить гнедых да вороных.

Пожалуй, единственный пацан из села Юрасик Сабуров чурался конюшни, близко не подходил к лошадям. Вернее, они от него, как от чумы шарахались, за версту не подпускали к себе. Стоило Юрасику выйти из дому, сделать шагов двадцать в огороде, как в табуне начиналось брожение. Лошади фыркали, крутили хвостами, словно отмахивались в зной от назойливых оводов. Если же он проходил метров сто вперед, табун дыбился, ржал, что вызывало у мальчика страх. Обнаружил он сам это лет в пять. И сколько впоследствии не старался пересилить столь странное беспокойство в себе и в табуне, так и не смог. Но настырность Юрасик унаследовал от деда Григория, как впрочем, и обличие: вихрастый, с чувственными рельефными губами, с ямочкой, раздвоенный подбородок, миндальный разрез глаз с изумрудным оттенком – все это уже тогда завораживало девчонок. Оттого они не выдерживали долгого взгляда, промаргиваясь в слезах, приговаривали: «Сабуров вылитая бабка Агафья – колдун», и прыскали в кулачки, боясь расхохотаться вслух, особенно на уроках географии, которые вела его мать, Анна Ивановна Сабурова. Отец у Юрасика пропал без вести на войне. От него он унаследовал, пожалуй, лишь кулинарные способности, которыми прославился до войны покровский пекарь, наладивший в крохотной каптерке производство глазированных пряников и прочих лакомств для ребятишек.

Юрасику пошел тринадцатый год, когда он осмелился, наконец, подойти к конюшни.

День был пасмурный, тучный. Мать уехала перед началом учебного года на конференцию в Воронеж… Он переоделся в ее платье, накинул на голову платок, натянул старые очки и вышел из дому, отправившись по опасной траектории к конюшне… Из-за ненастья, поразмыслил он, пацанов не видно в округе. Пройдя метров десять, инстинктивно остановился… Тишина. Пошел дальше. Стометровка. Чуть забродило в табуне: опять хвосты, фырканье, но без вздыбливаний и ржаний… Секундное замешательство… и понесся сломя голову, перепрыгнув через ограду, вцепился за загривок первой попавшейся кобылице, ловко оседлав ее, пятками стал ударять по бокам… В это время очки спали с переносицы и пацан в женском одеянии обнаружил, что сидит на жерди забора, отгораживающего пруд от загона…

Пацанье, резвившееся в пруду с конским молодняком, засвистало, загугукало, и трудно было различить жеребячье ржание от мальчишеского хохота, в экстазе слившегося в некий шумный чечеточный диксиленд, с врывающимся грохотом грома, грозы и грянувшего ливня.

Голозадое пацанье, в мгновенье, оседлав жеребят, поскакало в объезд на конюшню. Юрасик, сбросив в пруд одежду матери, нагишом нырнул в воду.

С полчаса барахтался он в теплом пруду, наслаждаясь дождем…

Блаженный пацан не заметил, как укротился ливень, как выглянуло солнце из-за тучек. И только окрики ребят, ожидавших его на левом берегу, пробудив из фантастического сна, вернули в реальность. А фантазии были незабываемыми. В них он купал вороного. Щекотал ему загривок. Терся лбом о хохолок. Любимец в благодарность, ударяя копытами, разбрызгивал веером воду. Отчего обозначилась радуга над головой. Она действительно красовалась над прудом, но без вороного. Оттого-то и померк пыл, канула, будто в воду, радость, и наступила обыденность, окруженная мутной застоявшейся водой. А на левом берегу его ждала бесштанная серость под радугой-дугой.

– Гля, у Сабурова на жопе карта союзная! – ляпнул на берегу Вовка Зеленая сопля, первым обнаруживающим голозадого Юрасика.

– Маманя ему задницу разрисовала, чтоб предмет на отлично изучил! – последовала очередная шутка пацанов с левого берега.

Но Юрасик уже запрыгнул в воду и плыл к обозревающим его насмешникам.

Галдеж на берегу возрастал. Подбадриваемой Соплей, развеселившееся пацанье подпрыгивало, кувыркалось, подскакивало.

Когда Юрасик вышел на берег, толпа разом оцепила его.

– Гля, взаправду карта союзная на двух половинках, – обходя обозреваемого, оповещал обалдевшее пацанье Сопля, приговаривая ехидно: – В точности мамкин глобус на жопе объездил надысь…

– Поостерегитесь! Он могеть быть меченным! Калдунья Агафья наметимла свово внука неродного для потомства, чтоб приумножить нехристей! Крест святой, не брешу! Изы-ди-и, дьявольская нечистая сила!

Пацанье разом умолкло, запятилось в страхе, заспотыкалось неуклюже…

И тут Меченный со всего маху вломил оплеуху Сопле, от которой тот бревном рухнул в пруд. Второй удар достался Лехе Ноздре, закорчившемуся на крутом берегу…

Остальные не стали дожидаться своих порций, шарахнулись кто куда…

Бесштанная команда вприпрыжку мчалась через луг в деревню, словно жеребячий табун, гонимая разъяренным пастухом.

Домой Юрасик приволокся нагишом. Возвратившаяся из города мать, как раз и обнаружила на пороге нагого зреющего отрока, ахнув в смущении и растерянности:

– И в таком виде шатался по селу?.. – все, что могла вымолвить в данной ситуации деревенская учительница.

В тот момент из хозяйской сумки вышмыгнул, приобретенный на рынке за червонец котенок Еремейка, и запрыгнул на пупок обнаженного. Цепляясь когтями за пробивающиеся угольные завитушки, котенок добрался до подбородка, процарапав кровавую стежку на пузе. При виде крови Юрасика затошнило. Захватив мертвой хваткой котенка, парень отдернул захрипевшее животное от лица…

– Боже! Выбрось сейчас же котенка!

Пацан в тот момент не слышал мать. Его колотило в ознобе. И, словно не он, а недавний гром, проревел вдруг мужицким басом:

– Берлога-а! Где моя берлога-а-а?! – и ошеломленно кинулся, будто в очередную погоню за насмешниками, только теперь в сторону орешника.

Дикий вой встревожил сельчан. Повыскакивав из изб, переполошенные бабы, первым делом устремились проверять на подворье скотину: бывали случаи в войну, когда волки, гонимые бомбежками, стаями нападали на мирные селенья. Старожилы рассказывали:

«Куда там немец с его воздушками, – приходилось слушать от покровцев сразу после войны, – када от свово зверья волком бывало выли. Жуть непомерная. В особенности, када волчье кругом Покровку окружало. Загудит тады в дикости скотина, зашебуршится в опаске: коровы, обезумевши, взревут разом, кони, взоржут помешанными, куры, будто кипятком ошпаренные, закудахчут, заскачут с насестов, кошки – роженицами взвоют, а про кабелье и сказу нет – одним словом – жуть, какой свет невидовал. Душу раздирало. При воспоминании и то волосы дыбом вскакивают. Уж потом, в году сорок третьем наловчились: керосин, бывало, берегли на энтот случай. Корягу с сухой тряпкой половой в переднем углу заместо икон держали, чтоб успеть факела поджечь… От горящих чурок, вроде как от бомбежек, зверье дикое маленько в глубь отступало…»

Девять лет прошло тогда после окончания войны, а страх оставался. Оттого и скотина на подворьях взвыла в ответ реву Меченого, безоглядно скрывшемуся за околицей в ореховой роще.

И засудачили бабы о новом видении, старухи с полатей узрели в сии ожидаемое явление Христа. И только девушки, те, что посмелей, успели разглядеть статность в обнаженном торсе скрывающегося в орешнике юнца. Почему-то некоторые из них нарекли его снежным человеком. В ту пору много побасенок ходило о снежных людях. Да и дезертиров и беглых из плена – неприкаянных, хватало в воронежских лесах. И о них в народе шепотком слагались легенды. И вовсе не судили несчастных. Но и помочь не решались. Оттого и придумывали сказочные были про снежных и прочих человеках. От безвыходности придумывали, чтоб сердцем не прикипать к чужим болям да страданиям. К тому же своих хватало. И так всякий раз обсуждалось очередное событие, всколыхнувшее воображение покровцев, до той поры, пока не выдавалось другое, более насыщенное.

И оно придет в данной истории очень скоро, и нити его потянутся вновь к сабуровской семье.

Не станем теперь их расследовать, потому что многие ответы находятся в дневниковых записях Юрасика Сабурова:

«19 августа 1954 года.

Сегодня вернулся домой. Дед Иван посоветовал записывать мысли в дневник. Читал отрывки из своего:

«…И шел я по чистому, как янтарь, песку на берегу Черного моря. И шел я долго, оглядываясь назад, где за мной простиралось два следа… Я задал вопрос:

– Почему два следа – я же один иду по берегу?..

– Нет, услышал я, – не один, Я с тобой…

– Отец Небесный, Ты ли это?!

– Я, мой сын. Я всегда с тобой.

И вдруг передо мной объявился пальмовый сад. И я вновь обернулся назад…

О, Боже! Я обнаружил один след… И чем внимательнее я вглядывался в свой путь, тем отчетливее прочерчивалась песчаная дорога, состоящая все чаще из одного следа… И тогда я воскликнул:

– Это же путь моей жизни! И там, где один след, там мне было тяжко: это и война, и все мои муки послевоенные: «Господи! Как же так! Где мне было плохо, я постоянно оставался один! Почему?..

И тут я услышал:
– Сын мой, там, где след один, там Я нес тебя на своих руках!

Я проснулся в холодном поту… И стал благодарить Его за милость Его… Ведь это действительно было так»…

А я два дня назад задушил котенка. Собственноручно. Дед Иван сказал, что сделал это не я, а некто другой, затаившейся во мне. Тот самый медведь, который не дает покоя всему сабуровому роду. Я понял: в меня он вселяется прямиком из берлоги, когда скотину вижу. Оттого собаки, кошки, лошади от меня, как от огня, отскакивают. Коровы тоже. И свиньи. И куры с гусями. Крысы нет. Они ластятся ко мне. Но крыс мама с бабкой Агафьей вытравили намедни. Мыши тоже подохли от бабкиных настоев ядовитых. Мышки вблизи начинали пищать, как кролы, будто я их резать собрался. Я и не помышлял делать им больно. А медведь в ту пору, наверное, в спячке пребывал. Я его чувствую, только до дедова признания, не знал, что это он. Когда он спит, то не ощеривается, не вспыхивает в мозгах, как сучья трескучие в костре. Дед Иван успокаивает. Говорит, что это родовое наследие от деда Григория. Молитвой и постом его он с моего рождения отсекает. Видать не время. У Бога, говорит, на все свои времена. А еще дед невзначай проговорился: «Если б не война, тогда без мамки мог бы остаться. Потому что Андрюша (это папу моего так звали), хотя тихим слыл, но медведь его частенько будоражил, как деда Григория. Особенно, когда мамку твою Андрюша ревновал. .. Любил сильно… Это тоже у вас в роду: через чур горячо баб любить… Но это покамест тебе рано знать…» И все же дед поведал, что, когда мужиком стану, надо бы мне это дело учесть… Подстреленный медведь оказывается опасный для людей…Хотя дед надеется меня отмолить, тем самым разбить все наследственные корни. Дед много интересного в этот раз открыл мне. В голове после его напутствий, прямо лес густой получился.

Надо бы, как дед Иван учит:

«Сотворить первый шажок в Евангелию. Пора бы уже тебе… Мудрость там необъятная. Изучать потихоньку надо, в тайне от властей… Мать твоя мной обучена. И бабка Агафья. Они скрывать научились…»

«Поэтому тебя сектантом зовут?– спросил я первый раз у деда Ивана.

«А ты на людей не смотри. Иди своим путем. С Богом, внук, оно вернее».

«Почему ж тогда Бог их всех не проклянет?»

«Бог милосерден и никого никогда не проклинает… Бог любит нас всех такими, какими мы есть».

Дед у меня необыкновенный. Люди ему много зла натворили, а он для них природу охраняет, лесником после самой войны трудится в одиночестве. Районное начальство считает его помешанным, потому и отстали, не трогают больше. В лесу он никому не мешает, молится и постится в одиночку. И начальству спокойнее. Вот так, признался дед, партийцы его и обезвредили. Одну вещь дед под секретом высказал, даже в дневник не рекомендовал вписывать:

«Энергия зла – во все времена находится под властной энергии добра. Надо уметь использовать вторую во Благо. Когда человек концентрирует энергию в умственном труде, – дед посоветовал лучше всего писать, – злая энергия – (покровские бабки ее называют порчей) – в момент улетучивается, как углекислый газ из пробирки».

Главное, чего опасается дед Иван, и чего не велел никому разбалтывать, даже в дневнике записывать, – это сказал он:

«Тебе надо в обязательном порядке драпать из Покровки и больше никогда в нее не возвращаться… Медвежья энергия отсюда произрастает… Тут она сконцентрировалась…».

Когда спросил у деда:

«Почему?»

Он ответил: «По кочану».

Потом дед читал Библию и молился, а я заснул мирно».

«20 августа 1954 года.

Вернулся от бабки Агафьи. Настроение неважное. Наверное, из-за Шурки. Он прислал ей матерное письмо из тюрьмы. Ругал бабку, обзывал ведьмой, сектанткой, скупердяйкой, корил за свое рождение, написал: «Лучше бы ты меня в утробе задушила, либо, тады, кады выродила коричнезадым. Из-за того и в тюряге ошиваюсь. Тут один поп сидит – много чего интересного про вас с покойным папаней порассказал. Не вышлешь сотню, буду посылать тебя через… (тут матерок из трех букв был написан) при каждом удобном и неудобном случае. Учти, мои проклятия покрепче твоих молитвов и колдовствов будут»… Я это бабке не читал. А больше и читать было нечего. Пришлось нарочно самому сочинить за непутевого. Бабка в этот раз, по-моему, догадалась. Сказала: «Юрасик, чтой-то непутевый другим голосом заговорил?.. Вроде, как и не он письмо нацарапал?». Я виду не подал, ответил: «Может, перевоспитали в тюряге». Она помолчала, потом изрекла: «Будто бы»… Ответ писать не стали, отложили до завтра. Чтой-то после всего занедужила бабка. Признался маме, только про маты скрыл. Она мой поступок одобрила, сказала: «Бывают случаи, когда ложь оказывается святой. Шурку вряд ли исправить, а Агафье Ефстафьевне и без того горя хватает». Мама записала Шуркин адрес. Так понял, что сама собирается выслать ему деньги. Не зря она посоветовала: «Будешь завтра ответ писать, укажи украдкой от Агафье Ефстафьевны, что, мол, деньги следом придут, жди».

«21 августа 1954 года.

Третий день записываю свои мысли. Дед Иван прав – легче на душе становится. Но Еремейка не дает покоя, снится во снах, мяучит жалобно. Уговариваю не царапаться, а он, будто нарочно, в отместку когтями в глаза норовит. Я слепну от болей, ничего не вижу, кроме закаменелой картинки цветной. На ней Еремейка с высунутым языком в луже крови, глаза его фосфорные выпучены до невозможности. Сегодня ночью они выпрыгнули из картинки и стали носиться за мной по избе. Пытался скрыться – не мог… Вспомнил дедову молитву «Отче наш, сущий на Небесах…», начал читать наизусть… глаза выпрыгнули в окно… Когда мама меня разбудила, я стоял у окна. Сам не знаю, когда из койки вышел. Было очень холодно, меня знобило. Мама уложила как маленького в кровать, но уснуть до рассвета не мог. Боялся Еремейки».

«22 августа 1954 года.

Опять снилось тоже самое. Опять мама укладывала в постель. Опять до рассвета не мог заснуть. Утром с мамой пошли к бабке Агафье. Мама настояла. Обе плакали. Заставили выпить горечь несусветную. Покорился. Сразу после питья в сон потянуло. До обеда проспал у бабки на полатях . Проснулся, а они с мамой воркуют. Обо мне толковали. Сделал вид, что еще сплю:

– Анна Ивановна, голуба моя, Бес в нем от Гришкиного семени по наследству перескочил, – шептала, скрюченная в три погибели горбатая Агафья, – зачалось-то все с чего?.. С Покрова престольного, када Гришка на глазах у отца родного крест святой вместе с колоколом золоченым с церкви сбил. Отец Елизар покойный от разрыва сердечного там прямо и помер.

– Не знаю, Агафья Ефстафьевна, не знаю, страх во мне перед Богом ли, перед чем иным, но он есть…

– Как жить не быть ему, када изуверы проклятые красными флагами да картинками с усатым Дъяволом всю нашу землю разукрасили. Еще мама моя пророчествовала: «И прейдут перевертыши рогатые, и окутают землю дурманом… И заберут всю Славу Божью в свои объятья. Будто Они – рогатые, Создали Вселенную, и, потребуют им все почести Господние воздавать. Им песни да пляски выплясывать. Их хвалить да умилять! Однако, забудут рогатые, что Ангелов на Небесах с Архангелами не заставить во славу усатых торжествовать … И закроют Ангелы на то время Книгу Небесную… И не впишут Они их имен … А куда тогда им деваться в вечности… Гореть в аду… И будут знать они про то неусмеренные… Потому от страха за свои шкуры и народ поведут за собой: мол, не одни туда бухнемся, всем миром провалимся… все сподручней окажется… И повеселей окажется у Сатаны… Однако, веселья мало будет в те времена Безбожные…» – Задолго до того маманя изрекала в откровениях… И, ведь, тогда не поверили ей, помешанной посчитали… по бабкам-знахаркам возили.. А она смиренно лыбилась и пророчества свои твердила без умолку, пока не упокоилась бедняжка… Вот оно и свершилось ноне… Дай Господь своей смертью помереть… как на духу признаюсь: боюсь, кабы Шурку раньше срока не выпустили…сердцем чую, нагрянет поджигатель…

– Что вы такое пророчите, Агафья Ефстафьевна, мороз по коже…

– Истину растолковываю. Окромя меня ноне, никто тебе не откроет…

– С Юрасиком что будем делать?

– Выжидать.

– Чего?

– Милости Господней. И по вере твоей будет тебе…

– Верую я, да вот только не исполняю… Слово Его не осмеливаюсь нести…

– Может, оно и от того все тянется… И то подумать, как жить тебе, училки советской слово Божье детям сказывать… Засадят, как папаню, да не в лес лесничим, а к черту на кулички отправят… Спаси нас Господи и дай нам мудрости великой в делах твоих на Земле… Спит наш отрок жалостливый… Уж как он меня от Шурки сберегает… Сохрани его Господь… Травками проверенными напоила… Григория подпаивала ими. А в тот день видать взбесился. Отец покойный из мозгов не выходил. Купола да кресты поминал вместе с отцом покойным. А я возьми да брякни: «Молитву покаяния прочти, Господа в сердце воззови… Как рукой снимет печаль твою!» Послушался. Принял. Нехристи за ним в ту пору слежку вели. Из партийных рядов вышибли. Крепко тада мужику пригрозили. Он же огонь был. Расчихвостил окаянных враз: одному челюсть выбил, другому глаз. Паршивец одноглазый следователем ноне в районе пристроился. Потом, вишь, как отомстил Гришке – до сей поры следов не найдено… Черти окаянные! Изверги подземные! Они, ведь, его в костре заживо подожгли. Сначала заманили на гулянку в лес. Облили керосином и в костер затолкали… Дед Иван, отец твой, видел из-за кустов… И его, если б обнаружили в свидетелях, следом бы подпалили наверняка…

Тут я кашлянул. Они замолчали. Потом уснул опять. Еремейка больше не снился. Зато другой сон не лучше был: двое мужиков в брезентовых плащах крались к дедовой сторожке в лесу. В руках у них были гранатометы. Одноглазый заорал: «Пали!» – Беззубый изо рта выпалил керосиновым пламенем в сторожку. Раздался оглушительный взрыв. На месте дедовой избушки оказался пепел. Дед Иван взвился в Небеса. Облака возгорелись синим пламенем. Дед плавал в них, как в пруду. Потом начал тонуть. Я пытался спасти, но не мог дотянуться до его рук, оттого пробудился, но все еще кричал: «Спасите!» – Мама, испуганная, наклонилась надо мной, принялась успокаивать. Бабка Агафья опять напоила горечью, но уже не такой вонючей. После чего мы с мамой ушли домой. Теперь уже темнеет. Мама говорит, что надо зажечь лампу. Отвечаю, что керосин надо поберечь, а то в зиму ни с чем останемся, ночи долгие будут, а дни короткие – не всегда поспеешь уроки засветло приготовить». Мама улыбается. Хорошо, что у нее настроение исправляется. Сейчас пойдем в клуб. От нового движка будут крутить «Щорса». Клуб у нас никудышный, загаженный шелухой, заплеванный. Кому не лень – все гадят. Когда, говорит бабка, церковь была, любо-дорого посмотреть на природу бывало. Но это давным-давно прошло, и меня тогда на Свете не существовало».

«22 декабря 1954 года.

Сегодня обнаружил пропажу. А пропал мой дневник. И обнаружил я только обложку. Она была запрятана в угол парты. Тетрадь с записями исчезла месяц назад из портфеля. Там были все мои летние впечатления. Теперь вряд ли их вспомню. Особенно про бабку Агафью и деда Ивана. Думаю, Вовка Сопля надо мной подшутил. У нас с ним с детства не ладятся отношения. Он до сих пор не может простить, что я сильнее его. Сегодня поэтому ехидничал: «Писателя путевого,– сказал,– из тебя не выйдет и не тужься. Пекарем, как батя, или на худой конец, поваром, окажешься в итоге.» – Это он мне по дружбе посоветовал, когда из школы возвращались. Про дневник я не стал его пытать. Бесполезно. Все равно не сознается. Это надо хорошенько помолотить его. Но я не отваживаюсь. Боюсь за себя. Не дай Бог контроль потеряю. Мало нам Шурки тюремщика. Нет. Не могу больше писать. События у нас с мамой больно суровые. Девять дней назад обвалилось на нас горе страшенное: сгорела изба вместе с бабкой Агафьей дотла. В ту же ночь в точности также сгорел и дед Иван вместе со сторожкой лесной. В голове все не укладывается. Писать не возможно. У нас поминки. Люди собираются. Все молчат и тихонько слезы вытирают. Может завтра смогу описать происшествия. Сегодня нет сил. И слезы не дают писать…»

«28 декабря 1954 года.

Почти неделю не писал. Не было настроения, а по-честному и сил не было. Гибель деда с бабкой не выходит из головы. И вспомнился мне сегодня летний сон на полатях у бабки Агафьи про деда Ивана и про брезентовых мужиков. Вещий сон. И стало жутко. Может, во мне какой-то гипноз сидит?.. Я многое могу предчувствовать заранее. Например, про дневник: заранее знал, что он у меня пропадет. Положил в портфель. Стал таскать его в школу. В школе его и украли. Вовка Сопля и украл. Точно чувствую. Но пока пытать его остерегаюсь И дядька его, следователь из района не зря к нам сегодня приезжал. Маму допрашивали при мне:

– Когда вы в последний раз виделись с отцом? – это дядька кривоглазый маму так выспрашивал.

– Не помню.

– Что ж вы отца родного не навещали?

– Навещала иногда, но не часто.

– Причина?

– Работа. Да и он не бездельничал.

– Причина есть… И вы ее отлично знаете…Боялись потерять кусок хлеба, а государство обкрадывать не стесняется каждый…

– Я вас не совсем поняла.

– Чего понимать – баптисты, одним словом. Одни в леса запрятались. Другие в советских школах замаскировались. А вы, между прочим, учительница.

– Я это хорошо знаю.

– И мы знаем. Наблюдаем. Делаем выводы. Дети ваши произведения недостойные начинают сочинять. Влияние окружения. А мы не позволим кружить вокруг советского наследия… Тебе, молодой человек, возвращаем писульки. Впредь думай, о чем сочинять…» – Рябой дядька Сопли бросил оборванный дневник на стол. Пригрозил, то ли еще случится, если мы с мамой начнем ерундой писательской на советскую власть клеветать… В дневнике не оказалось ни одной записи про деда с бабкой. Все выдрали и куда-то подевали… И все-таки дневник выкрал из портфеля Сопля. Гаденыш сегодня опять подкатывал ко мне:

«Сабуров, ты больно не хорохорься. Мне все про тебя и ваш род известно. Подтверждено в верхах, что вы все сектанты. И Советская Власть на вас управу найдет…» И в этот раз я сдержался. Не стал марать руки об его морду конопатую. Хорошо, что деда в тот момент вспомнил. Пыл угас. Спасибо покойному. И бабку сильно жалко. Как жалко, что все дотла сгорело!»

Такие вот факты из Сабуровского детства.

В действительности, в какие моря, в какие океаны уплывает оно, а вместе с ним и отрочество, и юность… и, кажется, вот-вот все было, близко… на самом деле огромные километры, извилистые дороги и каждый пытается протоптать свою, неповторимую…

В точности так же и в природе. Мелководные речушки за околицей, набухая весной от талого снега, бегут, стремительно пробивая пути к большим рекам, морям и океанам, чтобы соединиться в глобальный единый поток. А летом пересыхают от томительного зноя, но не сдаются, ждут осенних дождей…

Даже Ливни оказываются бессильными заполнить их до краев, что бы пуститься раньше срока в бурный поток в глобальном плавании… Время приходит зимы… И ливневые воды вместе с родниковыми, замерзая, превращаются в лед, который толстым слоем закрывает все живое на дне от щемящего, пробирающего до костей, мороза… И вновь приходит весна… И все начнется сначала… Но уже в других измерениях.

СКАЗ ОБ ЕЛЕНЕ ПРЕКРАСНОЙ, ПОЛЮБИВШЕЙ КАТОРЖАНИНА БЕЗЫМЯННОГО

Когда Казимир Пещерный оттянул новорожденную Елену от груди матери, бездыханная Анита вдруг очнулась и тихо с последнем вздохом промолвила:

– Сбереги дитя наше, не отдавай его людям.

– Анита! Любовь моя! – зарыдав, проревело чудовище пещерное, толком неразобравшееся в предостережении возлюбленной.

Взмахнув крыльями, спрятав в охапке волосатой младенца, покинуло Пещерное Чудовище Царство Златоносное.

А вслед ему прогремело:

– Породит дитя ваше на земле каторжанское племя.

Произошло так, как нарек в сердцах Гром Яростный…

И случилось то в летнюю пору, когда Прекрасная Елена, созрев, в тайне от отца покинула Пещерной Царство.

И очутилась красавица на той самой земле, которую испокон веков называли люди Каторжанской.

И предстал перед ее очами юноша, будто вылитый из бронзы, загорелый, но закованный кандалами.

И прогремел гром. И в испуге девушка бросилась к молодцу.

И жаром запылала нагая бронзовая грудь закованного исполина.

И подкосились ноги у Девы от пыла сего пламенного.

В момент разорвал исполин цепи, подхватил красавицу пятернями жесткими и тотчас выросли у Елены крылья громадные и они взметнули под свод Небесный.

Долго ль – коротко летали возлюбленные под лебяжьими облаками, что служили пристанищем в короткие минуты их счастливой жизни, знали только они сердечные, да Гром Яростный, дед Елены.

Он – то все это время наблюдал за непослушными, потихоньку сгущая облака лебяжьи до той поры, пока не превратил их в одно мощное, свинцово-серое, что затмило напрочь небеса прозрачные.

Тогда – то и разразился вновь гром и гроза… и посыпались на землю градины в величину страусиного яйца.

И пролил дождь беспрестанный.

И опустил влюбленных на землю.

Но земля в тот момент преобразилась в море разливанное, в котором затонул каторжанин влюбленный.

Елена успела взмахом крыла спастись в этом бедствии.

И оказалась тогда она на вершине горы великой. Где и родилось от каторжанина потомство каторжанское.

Но об этом и о многом другом будет доподлинно описано вкратце в наших следующих сказах.

УБИЙЦА ИЗ «МЕТРОПОЛЯ»

Всякое расследование предполагает раскрытие мотивов преступления. В значительной степени они подтверждаются свидетельскими показаниями. Без них не обходится ни одно под следственное дело.

В литературном расследовании, как выясняется по ходу, подобные мотивы дают возможность взглянуть на события с разных точек зрения. И здесь очень важна объективная беспресстрастность. Что греха таить, мы (имею в виду авторов) часто прикипаем к своим героям. Они незаметно с годами становятся неразлучными с нами, нашим ощущением жизни, и порой, не замечая того, наделяем их своими привычками, пристрастиями, мыслями и даже бытовыми привычками. Дабы избежать данной опасности, которая в подобной ситуации может привести читателя в недоумение, или вызовет в нем отторжение к произведению, – я решил уместным продолжить наше расследование с помощью моего недавнего знакомого, с которым мы встретились год назад, в связи с делом Сабурова, – режиссером документалистом Вадимом Хамутовым.

Фигура достаточно известная в профессиональных столичных кругах. Успех он завоевал не тем сценарием (вернее черновой его расшифровкой), который вскоре предстанет перед читателем, а криминальными скандальными репортажами. Они мелькали в хрониках в переломный период в России. В них поднималась, ранее запретная тема, жизнь простых постсоветских девочек и мальчиков, отважившихся зарабатывать «зеленые», продавая свое тело иностранным гостям, которые, во времена крушения «Железного занавеса», нахлынули потоком в необжитой им уголок шестой части Света. Уместно привести высказывание Вадима Хомутова по поводу своего творчества в одном из интервью

В «Московских новостях»:

– Разувать почаще глаза надо, чтоб в корень зреть. Ни в Черта, ни в Бога не верю, в Искру – да. В ком возгорается – у того в момент, вроде чулка капронового, с треском пелена с глаз улетучивается: значит, очи разувает… Босичком – босичком по крапиве жгучей, и стремглав, и без извилин, а ощущение, словно кипятком ошпаренный под холодный душ залез или в снег после парной нырнул в морозец.

Не посягая на экстравагантное мышление режиссера, возьму смелость, поведанное им в хронике тех лет, с его, разумеется, согласия, поместить расшифрованный им материал в наше расследование. Для читателей третьего тысячелетия, боюсь, не понятным будет термин «расшифровка» в том значении, в котором он употреблялся в профессиональной лексике «телевизионщиков». Дело в том, что любой документальный (отснятый, записанный на пленку) материал в Советский и постсоветский периоды прошлого века, авторы обязаны были предоставить редактору в литературном виде со всеми подробностями. Иначе их материал снимался с эфира.

«Убийца из Метрополя» – расшифровка хроники и режиссерская разработка сценария.

Действующие лица:

Сабуров Юрий Андреевич, 43 года, образование высшее, товаровед, в 1980 году закончил Московский институт торговли (заочно), золотой медалист, три года проучился на факультете журналистики в МГУ, в 1963 году перевелся на второй курс экономического, после окончания третьего – забрал документы из университета. Работал официантом, поваром, барменом. С 1972 года зачислен в штат ресторана «Метрополь» – барменом, с 1982 года – заведующим залом. Он же подследственный, признавший себя виновным в убийстве жены Ирины Игорьевны Сабуровой (в девичестве Артамоновой)».

Артамонов Игорь Станиславович, 55 лет, образование высшее, дипломат, отец Ирины.

Артамонова Аэлита Павловна, 48 лет, образование среднее, мать Ирины.

Волков Сергей Дементьевич, 43 года, образование высшее, журналист, работает главным администратором в гостинице «Россия», друг Сабурова.

…И другие (определит процесс съемок).

Крупный план фотографии покойной: открытая улыбка… Отъезд камеры. Общий план свадебного сюжета (цветное фото из семейного архива: поцелуй… перебоями крупно счастливые лица молодых).

Видеосюжет:

Он поднимает Ирину, словно Геракл, спускается со священным даром со ступенек Дворца Бракосочетания (из семейного архива Артамоновых, с владельцами обговорено). И торжественный марш Мендельсона (Архив радио). Пауза. Тишина. Камера заглядывает в пустую квартиру: из окон вид на Красную площадь. Праздничная столица и переход в интерьер: мебель под орех, резная стенка, шкаф с книгами… (акцентируем советских классиков: Шолохова, Маяковского, Ахматову, Горького, промелькнем по классикам мировой литературы: чуть задержимся на Хемингуэе, Диккенсе, завершим панораму Эдгаром По. Переходим вновь на интерьер – натюрморт: хрустальная ваза с алыми розами, спальня в салатном тоне, японское покрывало, насыщенное зеленью с желтизной, за счет рисунка разъяренный тигр. Рисунок – крупно. Бой часов… через паузу нарастающие аккорды тревоги и кода на взрыве… Вновь щемящая тишина… неожиданно врывается в кадр раздробленная голова оскалившейся женщины… лужа крови на тигровом силуэте… и он на черно-белой фотографии с топором (договоренность с криминалистами имеется). Улица. Как бы невзначай камера выхватывает счастливые лица молодых. Наплыв. Стоп-кадр: улыбка Ирины, словно Мадонны (черно-белый вариант). За кадром голос осужденного:

…любил?.. да… более того… поженились?.. я принимал испанскую делегацию… она как туда попала?.. ее отец дипломат… в Испании она прожила около шести лет… похожа на Кармен?... а я на Хосе…

(…долгая пауза, камера нацелена на лицо подследственного, черно-белый вариант: осунувшийся, небритый, с неряшливой шевелюрой… смотрится, кажется, мучеником – либо подумать о тексте за кадром, либо вырезать кадр… (отметим красным: убийца предстает перед зрителем героем, что недопустимо в контексте сценария).

26 июля 1985 года. Запись и съемка Сабурова в подследственном изоляторе:

…женился поздно?.. считаю нормальным – в тридцать четыре года: мужчине надо окрепнуть, стать на ноги в первую очередь материально, а уж потом о семье думать… простите, у вас есть закурить? (блестящий кадр с дрожащей сигаретой и пауза.. возможен дикторский комментарий нравственного характера, но, учитывая течение времени, без лобовых ассоциаций…) … были женщины до?.. были, но немного… сколько?.. столько, сколько требуется для здоровья нормального зрелого мужчины… я ходок?.. вы склонны думать, заботящийся о своем здоровье мужчина, впрочем, как и женщина, психически ненормальны?... странная тогда у вас логика… моя профессия слабакам не по плечу… нет, я не платил за место, я его отвоевал трудом и упорством… не вижу ничего плохого в желании стать богатым… быть принятым в элитарном обществе… у нас нет элитарного, он у нас – угарный… амбициозный… из грязи в князья… мы все через этот путь прошли… вот и угораем, достигнув…

…(возможно фразу вырезать, но больно живое лицо, что-то от Достоевского, бесятиной попахивает. Можно пока оставить – не герой соцтруда изрекает и не депутат… их послушать похлещи, извергают, и эфир терпит…)

…из МГУ почему ушел?.. из личных соображений: бестолку протирать штаны не захотел… я же признал, что всегда стремился к богатству… при чем сиюминутному… и я нашел путь к нему… ну да, о методах вам, что б еще одну статью пришили… хорош, мужики…

…(тема злободневная, всячески постараться развить, но подследственный уходит от ответов, замыкается…). Продолжим о жизни…

…она мне уже не интересна… я свое сполна получил… я любил Ирину… она святая… и она любила… мужчина это чувствует, если он настоящий… при чем тут ваш Фрейд?.. почему-то, как секс, так Фрейд… А вы, вообще, знаете, кем Фрейд-то в жизни был?.. простите, не хотел никого обижать… тем более философа… нет, я не монстр… я боюсь… и Бога боюсь… поэтому и не покончил с собой… вы не усердствуйте, товарищ… я никому ничего не должен… меня давно уже нет в этом мире, только моя оболочка еще здесь торчит… давайте, товарищ командир в кожанке, закончим этот бал маскарад… Я тебе, толкую парень в кожанке… (По поводу кожанки маранем, остальное монтируется.)

Пленка с записью Волкова Сергея Дементьевича (коренастый, с короткой стрижкой, окладистой бородой «под Хэма», взгляд юркий, пижонистый, полная противоположность Сабурову. Чувствуется тоже битый калач, прожженный мужик – жизнь от и до через себя досконально пропустил. Говорит много, но не по делу. Пытается выгораживать дружка, явно заинтересован в снижении наказания, чуть ли ни в помиловании убийцы. Где выдает привязанность к подсудимому, там вырежем).

…Сабурова с «универа» знаю, друзья юности… Хотя Сабуров не любит слово «друг», он заменяет его на «приятель», в лучшем случае хохмаческое «дружбан»– это по-настоящему тогда… конечно он ее любил… нет, какой он мужчина, его дамы мне не докладывали… конечно они к нему, как к медовухе липли… видный мужик, профессия прибыльная, всегда с блеском… она избалована до неприличия была… и замуж, простите, о покойниках плохо не говорят, но бабки играли немалую роль… нет, денег я его не считал… мало ли что болтают о нас – мы все для тех у кого не гроша за душой, подпольные миллионеры… по поводу Ирины больше не надо – она пользовалась его мужицким обожанием и крутила им как могла… он хотел себя убить, когда узнал, что она к американцу в посольство бегала, а, когда колун взял с кухни… он и не помнит, как все получилось… да не один раз, а три... как дыню разрубил… (материал отснят 27 июля 1985 года. Перемонтировать).

Пленка от 28 июля 1985 года. Запись диалога.

Артамонов Игорь Станиславович (поджарый, благородно сед, аккуратно причесан, очки в дорогой оправе, велюровый халат – взять на заметку: удобно ли советского дипломата представлять перед аудиторией «в неглиже с отвагой»… тем более случай трагический… Подумать! Может быть, материал переснять в офисе?..)

Артамона Аэлита Павловна (копия Ирины, только старше. Гибель дочери отразилась на выразительном, цыганского типа, лице. Такие же вьющиеся волосы, но собраны на затылке в пучок. Высокая. Стройная. Чувствуется, гордыня. Одна беда, все, что касается дочери, – сразу в слезы. Попробовать раскрутить методом забалтывания. Обратить внимание на слишком яркий китайский халат и интерьер, изобилующий восточным антиквариатом – не слишком ли роскошно для простого советского дипломата, даже не посла?..)

…Она у нас единственная, понимаете?.. До девятнадцати лет, выражаясь грубо, как собачонку, на привязи около себя держали…

…Игорюша! Поскромней – это же телевидение…

…Ну и что! На западе давно о таких вещах запросто… что дурного в том, что дочь повсюду была рядом с родителями: и здесь, и там… так хотел я… и ты настаивала… можно было оставить у моей мамы…

…Игорюша! Помягче… и не надо Софью Владимировну сюда впутывать.

…Именно! У нее бы она по «метрополям» не околачивалась!

…Игорюша! Товарищи, выключите камеру, вы же видите, отец в трауре… и все мы… это ужасно.. (истерика… запись повторить. Не соглашаются… Переносим на завтра).

Запись 29 июля 1985 года. Действаующие лица те же, только теперь отец в строгом черном костюме, мать в траурном – мужского покроя и в японском платке – нелепо, но смотрится в жилу, эдакий евро-азиатский вариант).

…Ирина у нас единственная дочь. Как отец, я настаивал, чтобы она и за границей была рядом с родителями. Первые годы возникали трудности… понимаете, время тогда было другое…

…Игорюша! Посвободнее… можно подумать, что ты ретроград.

…Какая теперь разница!

…Большая.

…(убрать удушливый кашель отца..) … о чем бишь я?.. (оставить для монтажа руки, прижатые к лицу: пальцы длинные, экранные, благородная лунь – отлично!)… трудно… Аэлитушка, соберись с силами…

…Игорюша!.. Я мать… до конца дней своих девочка моя… (отличный кадр, дрожащие губы… Черт! Опять слезы, истерика!)

…Успокойте, в конце концов, мать!.. И давайте прекращать этот фарс!.. Что вам нужно?.. что б мы тут от сердечных приступов попадали?.. Поздравляю, добились успеха! Вы о нем меня спросите, о Хосе -_Юране?.. Как она бедняжка его окрестила… поистине Головорез!

…Игорюша!

…Что «Игорюша»?! Разве не так?! Вспомни, когда переступил порог, как Эльвирка взбунтовалась?.. Это кошка наша сиамская… она же первой бросилась на убийцу. Вспомни, куртку ему разодрала. Еле оттянули… лучше бы она ему тогда харю расцарапала, быть может, Ирина поняла, с кем имеет дело… тогда еще сказал: «Эльвирка – барометер. Не играйте с Сатаной. Вышвырните его пока не поздно…» Нет, видите ли, Апполон Бельведерский! Миллионер! Торгаш! Куча дерьма в убийце… и ее долларами приарканил… Эльвирка сообразила первой. Нет, ради него вы и кошку к маме отквартировали. С тоски через неделю животное подохло. Я вам тогда предрекал: «В глазах бес торчит – мужику смотреть страшно, слезами начинаешь обливаться – так просверливают шипы!» Нет, вы поэтику выдумали – изумрудом переливаются! И, что теперь греха таить, Иришка не хуже самки дикой прилипла к Дъяволу. Будто и впрямь приворожил… надеюсь, это не снимаете?...(Надейтесь). Нет, я серьезно?.. Верю. Извините за взрыв. Поймите правильно… чепуху плел… нервы сдают… в нашем положении и про Черта, и про Бога, и про попа, и про дьякона… если б знать! В монастырь ушел бы, к буддистам подался, куда угодно – лишь бы… надеюсь, не записываете на пленку?.. Верю. Спасибо. (Материал перемонтировать!)

Беккер Кларисса Августовна, друг семье. Интерьер вестибюля «Интурист». Фон аляпистый. Сойдет, учитывая броскую фактуру собеседницы – кукла Барби с осиновой талией и увесистыми бедрами. Трагический финал в дуете Кармэн и Хосе-Юраней воспринимает, как неизбежный исход страстного романа. Съемка от 30 июля 1985 года.

…Сабурова знаю с университета, я тогда в Инъязе училась… нет, в близких отношениях не состояли – иначе бы не получилось двадцатилетней дружбы… наши отношения чисто братские… нет, Ирина не ревновала. Она была достаточно умна, чтобы понять духовную близость мужчины с женщиной. Во многом завидовала мне. Ведь женщины просто падали в обморок в обожании от непризнания…Юра обладал магическими свойствами по отношению к слабому полу. Женщины, как пчелы на мед, слетались при его появлении. И каждая старалась в сотке долю приумножить, вместе с жалом зарегистрироваться в роскошном улье. Сие мне не грозило еще потому, что с первых аккордов нашего дружеского дуэта сексуальное влечение прагматично исключалось. Сабуров щадил меня. Для него я всегда оставалась сестрой. Мы с ним лет пятнадцать назад за Анной Ивановной, его матерью, в Воронежскую область ездили. Он только чуть на ноги встал, квартирой обзавелся, моментально перевез мать в Москву… Что?.. нет, с Ириной жили в новой, старая бы не подошла принцессе… почему принцессе?.. потому что она принцесса, и воспитана в таком духе… Анна Ивановна мечтала, чтобы мы поженились, но Юра как-то в моем присутствии объявил: «Никогда, Кларисса достойна пажеского обожания. Я же лапоть. Точнее медведь… к тому же израненный…»– шутка, конечно, но она привела в уныние Анну Ивановну. Позже она мне призналась – это, когда он уже с Ириной обручился: «Юра привязан к Вам по-детски… у него не было сестры… мальчиком, просто бредил, говорил, если б у него была сестра, животные от него не убегали бы… Вы, ведь Клара, в курсе нашей трагедии?..» – это говорила мать… да, я знала о некоторых странностях. Более того, испытывала влияние не раз на себе. Когда я, к примеру, появлялась с очередным поклонником, Юра частенько, после короткого знакомства, отводил меня в сторону и шептал: «С ума спятила! Опять альфонса пригрела! Глаза пошире раскрой, пробей интуицией броню – гниль внутри: кроме как «хочу бабу и ее бабки! », – в извилинах пустота.. .» Поначалу воспринимала как шутку. А когда раз – в десятку, другой, третий… конечно начинаешь верить. Он оберегал меня от самого себя – как это не парадоксально, но се ля ви… то ли дед, то ли бабка предрекли, то ли в вещем сне привиделось – будто должна явиться на его жизненном пути Дева по имени Елена и должна она будто ему передать медальон со своим ликом во имя спасения их рода от отметин каких-то… Ирина – вовсе не та дева… стало быть, то были враки, которые по ветру натявкали собаки… если серьезно, то Юра обладает гипнотичностью, даже бы сказала, даром провидения… но это проявлялось крайне редко, в основном в экстремальных ситуациях… он предсказал мне развод с бывшим. День в день и час. И что сопьется мой Мойшик в Израиле со скуки…Он очень хорошо относился к Мойшику. Ценил его талант. Однажды Мойшик ему при свойственной его прямоте, так и ляпнул: «Сабуров, ты обрезан? Ты наше дитя?..» Никогда не видела Юру таким веселым, как в тот вечер: «Нет, Мойшик, я не обрезан, но я Ваш, как и все мы произросли из одного древа, и наши прародители Авраам, Исаак и Иаков… и мы их наследники… только я ветвь, привитая… мне еще в детстве эту мудрость дед Иван растолковывал…» Мойшик Юру обожал и ценил. В Израиль с собой звал… Много разных мелочей по жизни пропустили… а они, может, главными были… Однажды в цирк потащились, после отъезда Мойшика… Программа обновленная с экзотическими животными. Я, конечно, виновата, но ей-ей, в тот год не в курсе была его отроческих трагедий. Первое отделение, без животных, шло нормально. Но во втором начался сбой. Бедный укротитель ничего не мог предпринять с подопечными – отказывались львы с тиграми выполнять трюки… Юра тогда шепнул: «Из-за меня. Выходим. Как бы до чего плохого не дошло…»Не успели из ложи выйти, как слышим стрельбу, шум, визг… Юра моментально к клетке… знаете, пока воду к шлангам подключали, короче, как на пожарах часто бывает: в нужный момент ведра с водой не оказывается… ну вот, пока пожарных разыскивали, Юра, каким уж образом, точно не помню, да и не могла тогда прийти в себя долго – мгновенно оказался в клетке рядом с окровавленным дрессировщиком. Как потом выяснилось, для хищников открытые раны сродни наркотической страсти. При появлении Сабурова зал примолк. Зверье запятилось к барьеру. Никогда больше не видела Юру столь одухотворенным: божественная стать, лик. Мне тогда почудилось, что у него над головой засиял радужный ободок. Может, от страха померещилось. Но сияние было. Что интересно, публика восприняла события за очередной цирковой трюк, зааплодировали Сабурову. Я прижалась к клетке с другой стороны и в ужасе ждала, вот-вот растерзают Юрку. Нет. Он жестом профи ударил хлыстом по воздуху, видимо деревенские навыки припомнились… и знаете, зверье покорно пошло в вольер… вот так он целое стадо львов с тиграми обезвредил. Дрессировщик, к счастью, выжил. Веньямин Прокофьевич до сих пор дружит с Сабуровым. Говорит, что в нем умер гениальный укротитель, на что Юра всегда отвечал: «Это бурый Мишка меня на подобные подвиги толкает, он где-то еще в глубине торчит…» Парни, вы наглецы! Договорились, съемка после предварительного собеседования… Вадик, с Вами общаюсь… Вы то понимаете, что для «совтеле» материальчик не подходящий?.. Да и я не в форме… надо бы марафет навести…

(P.S. Кажется она права. Убийца вырисовывается жертвой если не обстоятельств, то каких-то сверхъестественных сил. Не пойдет. Не монтируется в сюжет. Жаль. Натура экранная, говорливая. Может, фраз пять удастся подклеить в контексте, как бы невзначай, мимоходом, с последующими комментариями в духе времени – философские размышления вперемежку с банальностями – это сейчас в жилу. Материал расшифрован 13 августа 1985 года).»

На этом обрывается запись «расшифровки» криминального сюжета, так и не увидевшего свет на экранах телевидения. По мнению самого Вадима Хомутова:

– Пленка в то время залежалась по каким-то причинам на полках… потеряла актуальность… А самого меня увлекли другие проблемы более насущные… В принципе, это нормально. Для ученической работы – это был шаг вперед. В жизни нет ничего пустого: всякий труд полезен для здоровья.

Трудно не согласиться с режиссером. Тем более что его материал, как нельзя, кстати, оказался в нашем повествовании. Лично для меня он сыграл одну из основных ролей в дальнейшей работе над произведением. И собственно, убедил в правильности выбранного сюжета для литературного расследования. Что же касается других очевидцев, знающих долгие годы Юрия Андреевича Сабурова, то почти все в один голос вторят: «умел жить красиво, достойно, делал себя сам». Что любопытно, с течением времени во многих сюжетах Сабуров предстает великим мучеником. Видно, из-за свойства нашей памяти – оставлять из прошлого исключительно хорошие моменты. Быть может, идеализируя его (прошлое), частенько повторяем ошибки, которых могли бы избежать при здравых логических оценках прожитого. Бытует мнение, подобные мистификации присуще в большей степени русскому характеру... и в какой-то степени оттого часто лихорадит шестую часть земли: имеются в виду революции, мятежи, заговоры, повторяющиеся, словно под копирку…

Порой случай, неприемлемый по элементарным этическим нормам, по прошествии лет, вдруг гиперболически возрастает до гротеска, где трагедия уступает место фарсу. И не стоит даже пытаться искать авторов подобных мистификаций: как правило, они, подобно гашеному известняку, растворяются в разжиженной массе, окутанной дымкой и шипящим углеродом в бадье, приготовленной заранее для побелки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗА О ЕЛЕНЕ ПРЕКРАСНОЙ, ЕЕ СЫНЕ ЕЛИЗАРЕ И ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРИ АМЕТИСТЫ

И преобразилась Земля в сплошное море.

И потонул в том море бесконечном род Адамов.

Лишь чудом спаслась невинная Аметиста, что Аистом была занесена на высокую гору. На ту самую Исполинскую, где Прекрасная Елена разродилась младенцем от каторжанина, потонувшем в том море нежданно-негаданно.

И назвала она его земным именем Елизар.

Прямо к груди кормящей матери опустил умирающее от голода дитя Аист…

Аметиста прильнула ко второй груди кормящей матери…

Так вырастила Елена на той горе Исполинской двух своих деток ненаглядных…

К тому времени и Земля успела прогреться от ледников могучих, и превратиться в Пальмовый оазис, с вьющимися розами, орешниками, и всем тем, что до сей поры именуется природной красотой, и постоянно влечет в необъятные дали путешественников.

Вот и Аметиста с Елизаром спустились, наконец, с горы и отправились в путешествие по долинам пальмовым.

И вдруг забрели в пещеру. Ту самую пещеру, где жил их дед Казимир.

Елена обнаружила пропавших через много недель после того.

И нашла она нагих у ворот дедовой пещеры, прямо на поляне пальмовой, обвитой белой акацией.

Ложей им послужил клевер разноцветный, пахучий и сладостный…

Увидев мать, скорбящую под акацией, Елизар, прикрылся пальмовым листом:

– Не кручинься мама, отныне Аметиста мне не сестра – она жена мне…

– Мы любим тебя мама, – спрятавшись за Елизара, вскрикнула жалостно земное дитя и заплакало.

– И я вас, дети мои… Но мои полномочия окончились… Навсегда я уйду в подземелье за грехи свои и родителей моих… И пойдет от вас племя меченных на земле… В здоровье и красе своей несравненных, оттого народу земному не угодных… И будут завистники проклинать их… И от тех проклятий, в сердцах затаится зверь отчаянный, который погубит то племя взрывоопасное… И останутся их единицы… И тогда-то начнется борьба за выживание… Но вести ту борьбу, отважиться другое племя людское… И взрастет то племя на земле горемычной в самый ответственный период времени земного… Когда и я, и вы – и все мы превратимся в прах тленный…

Тут раздался Гром Яростный, от которого разверзлась земля и рухнула в ту расщелину Прекрасная Елена, оставив Елизара и Аметисту в сладостных объятиях…

– Прощай внучка, на века прощай! – громыхая, трех разно изрек Гром Яростный и сомкнул вздохом своим земную пропасть на века:

– А вам правнучки дорогие мои, придется век свой доживать , как предсказано было матерью вашей Еленой… Авось, дождемся мы на Небесах рождение на Земле грешной спасительницы рода вашего, Елены Мудрой, которую позовет Архангел за собой… А уж отважится ли Дева Земная на подвиг великий будет зависит только от ее решения…

О подвигах великих Земной Елены, будет рассказано в следующих сказах, которым уж скоро и конец придет…

ЗАПИСКИ ЗАКЛЮЧЕННОГО

С самого начала повествования авторское присутствие в литературном расследовании предполагалось, как представление следствию (в нашем случае читателю) достоверной информации о героях в ходе развивающегося действия. Задача, как выяснилось, не так уж и проста, как кажется на первый взгляд: это и поиск свидетелей, документальных материалов, да и события развернулись на обширном пространстве (территориальном и временном), и героев к середине повествования не уменьшается, а скорее наоборот… И всех надо разглядеть, запомнить, ярко представить. Иначе читатель, как теперь принято шутить:» переключится на другой канал, либо заснет после рекламной паузы». Но, если, он (читатель) до сей поры остается со мной, то будем вместе разбираться в этих, прямо сознаемся, не простых коллизиях в судьбах наших героев. Лучше всего в данный период расследования обратиться вновь к документальным материалам.

После тридцатипятилетнего перерыва, ровно день в день и даже в тот же час, Юрий Андреевич Сабуров вспомнит наказы деда Ивана:

«…Энергия зла – во все времена находится под властной энергии добра. Надо уметь использовать вторую во Благо. Когда человек концентрирует энергию в умственном труде, – дед посоветовал лучше всего писать, – злая энергия – (покровские бабки ее называют порчей) – в момент улетучивается, как углекислый газ из пробирки»…

«19 августа 1990 года – поминальная дата моего детства.

В августе 1955 года была поставлена последняя точка в моих дневниках.

Только теперь впервые, какая бы она не была – она жизнь, – страстно захотелось увековечить на листе бумаге прожитый день. Вернее, полдня, начиная с момента ее появления… не могу… не знаю… сплошной фейерверк, подобный здешнему, только радужней, многогранней, цветистей. Но полярное сияние не вызывает трепета, оно скорее настораживает холодностью, вроде бенгальских огней, вызывает чувства неосязаемой загадочности. Сияние от Елены лучезарно и пламенно: щемит душу, оттого леденеют кисти рук, клокочет сердце, стучит в висках. Потому, увидев ее, приближающуюся, – просто остолбенел: уши заложило, в глазах пелена, словно от песка жгучего, ноги, будто примерзли к асфальту. Когда она заговорила, почудилось: ее сердце бьется в такт с моим. Моментально во всем теле возгорелась легкость, будто от невесомости. Совершенно не помню ее слов и сам не помню, что бормотал… (ужасно, когда состояние души одно, а тело не подчинено тебе – это и страшно и приятно). Страшно от того, что все закончится и больше не повторится; приятно – она рядом, и нам не надо слов – мы отлично все сказали друг другу глазами… и всем своим существом. Какие у нее глаза, нос, уши, фигура ?.. Что за чепуху я несу! Потому что она не подлежит сравнениям и обсуждениям… все, что в ней – неописуемо прекрасно!

Я целую ее лик в золотой оправе. Я прикасаюсь щеками к нему… Я целую ее. Я прикасаюсь к ней! Нет, я не мазохист! … Я… Прости меня, Елена, я хуже – я убийца… Я ирод. Я исчадье Ада…

Но я не в силах побороть себя!

«20 августа 1990 года.

Алексей Владимирович видел ее во вчерашнем спектакле «Нора», беседовал после. Боже! Как ему завидую! Завидую ли? Зачем лгать самому себе? Я ревную. Он добрый, милый человек. Я обязан жизнью капитану. Если б не он, никогда бы не встретился с ней. Вчера они говорили обо мне. Она все знает. Она сказала, что существует отмщение, прощение, искупление и отпущение греха. Она выбрала для меня последнее. Она ждет встречи со мной. Готовит себя к ней. Она не могла сдержать слез. Боится причинить мне боль. Боже! Елена – моя Эринния! Я наказан. Я влюблен. Влюблен безудержно. Других слов нет в моем арсенале. Слова – шелуха. Я чувствую ее на расстоянии. Я читаю ее мысли. И я не прав, когда говорю о ней Зренния. Она явилась не с местью. Тут нет мистики. И я знаю зачем она здесь… Только неведомо мне, как все это произойдет. Но то, что это она – это уже мне ясно. Нет сил. Нет слов. Нет мыслей. Одни эмоции и они захлестывает. Они затмевают. Они душат. Никогда со мной не происходило подобной метаморфозы. Я горю, сгораю дотла и вместе с жаром сгорает мой грех. Я целую ее лик. Я прикасаюсь щеками к нему. Прости. Я не хочу больше быть исчадьем Ада! Я хочу прикоснуться к тебе, Елена, моя избавительница!

21 августа 1990 года.

Состоялось. Вернее повторилось. Нет, не то… утвердилось… опять не то… Что же с нами произошло сегодня?. Немного отдышусь, соберусь с мыслями…

Они приехали в полдень. С утра шел дождь со снегом, и я боялся, что спектакль отменят.

Они добрались нормально.

Я ждал ее на том месте, у звездной клумбы. Звезду запорошило. Как позже выяснилось, меня тоже, оттого выглядел «Рождественским подарочком» Но она сказала – это романтично. Впервые за все эти годы улыбнулся. Она отметила, что улыбка у меня светлая. А как же все началось?

Открылись ворота КПП. Озноб усиливается. Хорошо, что ни она первой вошла. Завыл ветер. Она является в радужном сиянии. Я ее вижу искрящейся. Чем ближе, тем светлее. Она прикрывает меня зонтом. Беру из пылающих рук зонт. Она оставляет кулачок рядом с моим запястьем. Молчим. Потом она говорит про мороз. Она снова говорит… И мы долго молчим под зонтом.

Дождь, снег, ветер – поистине наши спасители! Войте. Хлещите. Обдавайте нас жаром.

Нам никогда не было так хорошо!

– Елена.

– Что?

– Холодно?

– Нет.

– Елена!

– Что?!

– Елена!

– Холодно?

– Нет, жарко.

– И я горю.

– Чувствую.

Я не имею права. Я преступник. Я недостоин даже твоего сострадания. Все, что мне осталось, это смерть, но она бежит от меня. Прости, Елена!

Она целует меня в лоб, прикасается губами к моему подбородку, к губам…

Боже праведный! Это сон или я в раю?! Мне уготован Ад – небеса разверзлись. Они не лукавят. Они дают мне возможность насладиться прелестями Рая, чтобы потом во всей полноте дать испытать ужасы Ада. Нет! Дед Иван говорил, что Бог милосерден ко всем… И ко мне теперь тоже!

– Елена?!

– Молчи.

Нет, это явь. Она реальная, живая. Она рядом со мной.

Вой, ветер, вой. Круши все в округе. Разверзни бетон. Разорви в клочья колючую проволоку. Раздроби ненавистные бараки. Освободи грешные души от гнета. Отпусти им грехи. Унеси прозревших в теплые края. Верни сына матери. Любимого любимой.

Господи! Только оставь меня рядом с ней!

Не отнимай у меня ее так скоро!

22 августа 1990 года.

Агония не проходит. Напротив, с каждым часом, минутой, секундой усиливается до беспредела. Впервые захотелось жить, ради нее. Ее желания для меня закон. Я начал мыслить как заправский зек. Пять лет заточения не прошли даром. Здесь трудно сохранить себя. Здесь закон джунглей. Я силен. Я у котла со жратвой. На сегодня – я царь. Я воин. Каждый из них втайне призирает меня, готов оттяпать любую часть моего тела при удобном случае. Такова реальность. В ней, словно алая роза, в замшелой клумбе, стоит перед глазами Елена. Ее труппа уезжает завтра. Она остается. Она добилась, вернее капитан, благодаря Елены, выбил для меня три дня «свиданки». Опять жаргон. Капитан настоящий друг. Он человек из серебряного века. И надо было ему затесаться в джунглях?! Я спятил: если б не капитан! Дорогой Алексей Владимирович! Я обязан вам жизнью… Я не в силах сдержать слез… Прости, Елена, я плачу… я не могу больше писать…

День Первый.

Начало начал. Я и Она. Нас двое. И никого вокруг. Природа замерла. Время остановилось. Вакуум.

Загудел чайник. Мы оба закрываем глаза.

Минута. Вторая. Третья.

Это стучат наши сердца – в минуту по удару.

Надо отпустить дыхание – иначе смерть. Я хочу жить, как никогда!

Вырываю шнур из розетки.

Тишина.

Я твоя – говорят ее глаза.

Ветер ворвался внезапно, распахнул форточку.

Стук битого стекла.

Звон вдребезги разбившегося хрустального бокала.

Это к счастью!

Ветер и мы.

Он бессовестно шарит по углам, обдувает наши нагие тела.

Дуй ветер, дуй!

– Что ты сказал?

– Ветер полюбил нас.

– Чувствую.

И снова тишина.

И никого вокруг.

Время остановилось.

Природа затаилась.

Ветер не в счет.

Он наш союзник.

Он подарил нам второе дыхание.

Мы дышим.

Мы живем.

Наши сердца бьются в едином ритме.

Наши поцелуи бесконечны…

И во веки веков!

Аминь.

День Второй.

За окнами синее небо.

На нем огненный шар – это Солнце радуется вместе с нами.

– Здравствуй, Небо.

– Здравствуй, Солнце!

– С добрым утром, Люди!

– Слышал, они желают нам добра?!

– И счастья.

– Про счастье не расслышала.

– Закрой глаза.

– Елена!

– Закрыла.

– Слышишь…

– Да.

Она обжигает меня прикосновением.

Солнечные зайчики прыгают по стенам, заскакивают на постель, ластятся, скачут... Они заключают нас в объятия.

– Елена!

– Я!

– Это ты?!

– Елена!

– Я.

И снова синее небо.

На нем огненный шар.

Они радуются вместе с Нами.

Спасибо тебе, Солнце!

Спасибо, Небо!

Спасибо тебе, Отец Небесный!

И во веки веков!

Аминь.

День третий.

Запотевшие окна. Иней на рамах. Здешняя погода не балует тундру теплом. По стеклам снаружи поползли струи – это плачут наши друзья: огненное солнце, синее небо, игристый ветер.

Нам было здорово вместе!

Еще бы!

Ни забот, ни хлопот. Сплошные игры, как в детстве. В далеком, невозвратном детстве. Только с детьми они играют все больше для забавы... Неужто, и с нами?! А если это все сон?..

– О чем ты думаешь?

– О нас.

– И о рыдающих окнах?

– И о них.

– И о ветре?

– И об огненном солнце.

– И о синем небе.

– И о наших играх.

– Неправда, мы настоящие.

– Нас можно потрогать.

– И приласкать.

– Тебе холодно?

– Нет.

– У тебя слезы.

– Нет.

– Они кислые и пахнут лимоном.

– Твои сладкие, и тоже лимонные.

– Елена, солнце мое, небо мое, лимонная моя ягода!

В последний наш день не было солнца. Не было неба. Не было ветра.

Были одни мы.

А потом раздался стук.

Наше время истекло.

Мы расстались в тумане.

Мы выдюжили и это испытание.

Держались мы стойко.

А запотевшие стекла, наблюдая за нами, обливались слезами. Было сыро.

И мысли мои разбредались, как талый снег разжижался на асфальте…

Где она теперь? Как доберется до сестры? Ведь, у нее тот же самый разброд.

Надо взять себя в руки.

Надо шастать на кухню.

Надо готовить жратву зекам.

Надо. Надо. Шагай.

Слышишь, Елена, я родился!

Я иду, не оглядываясь.

Я крепко держусь на ногах.

Я здесь не один.

Я с тобой.

И с Богом.

И во веки веков!

Аминь».

ЗАКОНОМЕРНОСТИ ИЛИ СОВПАДЕНИЯ…

События нашего расследования начинают развиваться настолько стремительно, что автор уже не успевает, к примеру, поразмышлять над поступками героев. С другой стороны: нужно ли на данном этапе повествования отвлекать читателя от документального ряда в расследовании? Думаю нецелесообразно это делать еще и потому, что в нашем распоряжении оказался целый ворох подлинного материала, раскрывающего суть происходящего. Возникает еще один вопрос: умело распределить документальную информацию. Этим-то мы с вами, дорогой читатель, и займемся далее. Но прежде пересортируем (за одно и сопоставим) дневниковые записи Юрия Андреевича и письма того же периода Елены Константиновны…

(ВНИМАНИЕ! Выше приведено начало романа)

Скачать полный текст

© Балбекин А.Р., 2012