Похищенная луна

Лиричный, поэтический рассказ о Луне и маленькой девочке Зилоле, о внутренних переживаниях отца и о красоте мира. Первая публикация.

– Смотрите, смотрите папа... Когда я иду, Луна тоже идет, когда останавливаюсь, и она останавливается. Почему так, а?..

– Ну-у… как тебе сказать… ну-у… потому что она любит тебя, и ваши имена созвучны, её зовут Хилолой, а тебя Зилолой.

– И-и-и… её тоже зовут Зилола?

– Нет. Её имя Хилола, у тебя Зилола. Зилола это значит чистая, прозрачная, вкусная, как родниковая вода. А Хилола… Хилола… оказывается, я и сам не знаю, что это такое. Но, новую Луну называют Хилолой… потому что… потому что она тоже красива, как и ты. Поняла?

– Поняла. Пап, только вы не скажите маме и бабушке, что я ела мороженое. Хоп?

– Хоп! Но ты тоже не говори, что я выпил пиво, хоп?

– А о том, что вы выпили водку, тоже не говорить?

– Ты что, доченька, я же не пил водку.

– Пап, мама вас назвала алкашом…

– Да ну её, эту!.. – заканчиваю фразу про себя.

Вдвоем сговорившись, с «непроницаемыми, серьёзными лицами» заходим в дом. Моя мама – твоя бабушка сидит и шьет тушаки для приданого дочки соседа, а твоя мама – моя жена, лежа, кусая яблоко, смотрит телевизор.

– Ну, честно признайтесь, ели мороженое? А почему мне не принесли? – с улыбкой спрашивает тебя бабушка.

– Не-а. Оказывается, «Байчечекей» был закрыт. Во-вторых, если вам принесли бы, мороженое растаяло бы в дороге. Потом… если взрослые женщины будут кушать мороженое, то у них заболит горло, понятно?

– Нет, непонятно, выходит, тебе можно, а мне нельзя? А во-вторых, – подражая тебе, бабушка сгибает палец, – если по дороге растает, то тогда и меня возьмите в парк.

– Не-е… вы что-о-о?.. По дороге есть большие-пребольшие волки. Вы будете бояться их. А потом, вы не сможете ходить без палки. Пап, хотите, я покажу, как ходит бабушка?

И показываешь, как ходит бабушка, нагнувшись, опираясь на палку. Мы втроем – бабушка, я и ты смеемся...

… – Спички можно, я спрашиваю, ты чё, братан, совсем оглох или кайф ловишь по полной программе? – ржет фиксатый верзила в китайском «адидасе».

– А? Что? Какие спички?

– Какие-какие, обыкновенные. Ты что, ваще?..

Ах, да. Я же сижу в привокзальном кафе. Зашел сюда, спасаясь от дождя, и засиделся… Достав спичку, даю «адидасу» и раздраженно встаю из-за стола – перервали мои сладкие воспоминания.

Дождь, оказывается, перестал. Но на улице холодно, и все вокруг тоскливо, серо. В небе одна – две звезды и половина луны, как ломтик дыни смотрит из-за облаков. Асфальт блестит от света тусклой лампочки на столбе. А ямы в тротуаре наполнены дождевой водой.

Удивительно! Все, что вижу, созвучно моему настроению. Как будто пасмурная погода отражается в моей душе. Стоп! Это не так, наоборот, мое состояние отражается в погоде. И вообще, между мной и темным, мокрым и холодным бульваром нет никакой разделительной черты. Я не чувствую своих рук, ног, кожи на теле, своих мышц на скелете и самых костей. Ни-че-го нет! Только есть сердце, и то – не со мной. Наверное, валяется где – ни будь. Смотрю в мутную воду в арыке. Нет… там его нет. Может, выкинули в мусорную урну? Боже упаси, не может быть такого. Ах, да… наверное, мое сердце висит на ветке какого-нибудь дерева на бульваре. Ищу свое сердце в деревьях, но не нахожу.

Да, черт с ним, с этим сердцем, зачем оно мне? Лучше пойду на вокзал, и буду ждать андижанский поезд. В голове одна муть, настроение паршивое. Медленно иду в сторону здания вокзала, стараясь обходить лужи. Нет, не получилось. С очередным шагом моя нога попала в глубокую лужу. Осторожно вытаскиваю ногу из лужи, чтобы ненароком не причинить ей боль. Почему-то начинаю жалеть лужу, которая осталась под ногами людей. Она так же одинока и бессильна, как и я. А, может, мое сердце упало именно в эту лужу, и она спрятала его. Нагибаясь, внимательно смотрю в зеркальную гладь. Ну да, вот же оно, лежит в глубине и тихо бьется. Нет, оказывается, я ошибся, в луже всего лишь отражалась Новая Луна – Хилола. Но мне не хочется идти дальше, смотрю ещё внимательнее. О Боже, вдруг вместо луны появляется лицо моей дочери – Зилолы. Четко и ясно. Губы поджаты, брови ласточкой, обычно так она смотрела, когда сердилась. Глаза полны слез, а за слезами бесконечный укор. И с обидой смотрит на меня.

– Пап, почему вы отдали меня, почему не пришли ко мне, я соскучилась по бабушке. Хочу в Джалалабад, хочу мороженое… Я на вас обиделась, вы совсем не любите меня! – начала говорить она.

– Ты что, ты что доченька, как ты можешь говорить такое? Разве тебе не говорили, ведь я приходил за тобой. Но твой пузатый дядя сказал: «Скотина, который любит свою дочь не разводится с женой». Да-да, он точно так сказал, поверь мне, и не показали тебя. В тот день тоже шел дождь, я вернулся в Джалалабад под утро, преодолевая половину пути на борту грузовой машины, а половину пешком. Знаешь, я тебя очень люблю, и бабушка любит. Когда мне захочется тебя увидеть, то прихожу на вокзал и жду андижанский поезд. Хотя я знаю, что ни один поезд не привезет тебя, но стою до конца, пока последние пассажиры не покинут вагоны и не поднимутся уборщицы убирать за ними.

Знаешь, почему я хожу сюда. Потому что, в вагонах ко мне приходит твой запах. Стоя на перроне, жадно вдыхаю тяжелый воздух вокзала, стараясь узнать твой неповторимый аромат. Представляешь, чувствую его и потом, довольный, достаю из кармана куртки ополовиненную бутылку вина, выпиваю из горла и, счастливый, иду домой.

По дороге смотрю на небо, ищу Луну и, тихонько разговаривая с ней, иду дальше. Представляешь, когда я останавливаюсь, она тоже стоит, начну идти, и она медленно плывет. Если смеюсь, смеется со мной, если плачу, то и она плачет. Мы с ней говорим только о тебе. А ты сейчас обидела меня. Разве можно такое сказать отцу. Ведь ты же знаешь, что ты у меня единственная, неповторимая. Чистая, прекрасная Хилола… В моей бедной, как лужа, жизни. Нет, ты крепко обидела меня…

Давай лучше помиримся. Сперва ты просишь прошения, а потом я. Ну, ладно, ладно… на этот раз я начну первым – ну прости меня дочка, можешь два раза потянуть меня за уши и разрешу два щелбана по носу. Ладно, уговорила, пусть будет три. Эх! Была бы ты сейчас здесь, мы с тобой съели бы бочку, нет, две бочки мороженого…

«Внимание, внимание! На первый путь прибыл поезд «Андижан – Джалалабад», будьте осторожны… Карим ака, Карим ака, где вы ходите? Быстро к начальнику станции… Повторяю, на первый путь прибыл андижанский поезд», – над станцией гремит хриплый голос дежурного. Все ожидающие с бидонами, ящиками, мешками побежали в сторону вокзала. На этом поезде больше продавцов овощей и фруктов, чем обыкновенных пассажиров. Всегда так, как только поезд прибудет, весь перрон превратится в стихийный базар. Из вагонов выгружают черные бидоны с маслом, помидоры и огурцы в ящиках, яблоки и гранаты в тазиках. С криками, шумом начинается торговля. А привокзальная площадь быстро пустеет. И на этот раз все повторяется. Люди, бегущие на перрон, толкают меня, обзывают, ругают, но я стою на месте. Охраняю свою лужу. Никого не подпускаю к ней. Боюсь, что кто-нибудь наступит своим грязным ботинком в лужу, где спряталась моя Зилола.

Слава Богу, через несколько минут вокруг меня никого не стало. С тревогой смотрю вокруг. Издалека ко мне бегут двое милиционеров. Что мне делать? Не хочу чтобы, их бесстыжие глаза увидели мою прекрасную Зилолу. Нагнувшись к луже, шепотом, чтобы не услышали менты, говорю – «Беги, моя сладкая, беги. Не хочу, чтобы они тебя увидели, не хочу во второй раз тебя потерять, не хочу, чтобы тебя украли. Моя Новая Луна, прячься быстрее». Но Луна не хочет уйти, она хочет остаться со мной, она глупая, не знает, какая опасность ей грозит. Чтобы спасти её, прыгаю в лужу и, как бешеный, начинаю топтать ее. Через несколько секунд вместо лужи осталась яма с черной, как уголь, жижей. Слава Богу, успел. Победоносно смотрю на бегущих ко мне ментов – мол, ну что ж, я готов, берите меня, я к вашим услугам господа.

Но… но… что это такое? Почему они пробежали мимо меня? Ах, да… значит, они бежали на «базарчик», чтобы трясти торговцев. А я-то подумал…

Вдруг мной овладела тревога. Со страхом смотрю на лужу, Луны там нет. Что я наделал, что наделал? Сам выгнал мою дочку, мою Новую Луну. С надеждой озираюсь на другие лужи, там тоже нет. Смотрю на небо – одни черные тучи. Луны нет нигде. Начинаю дрожать, все тело трясется. Что же я, дурак, наделал. Сам во второй раз позволил злодеям похитить мою Луну. От злости кричу вслед ментам: «Эй вы, как вас там… стойте! Из-за вас я потерял дочку, забирайте меня, посадите меня! Вы не имеете право оставить меня просто так. Вы должны избить, убить меня! Вы не имеете право не задержать меня. Я хочу этого, умоляю вас, посадите меня в тюрьму, не то… я буду жаловаться. Ну, прошу вас, хотите, я денег дам, сколько хотите, только убейте меня».

Дрожа от страха и злости, падаю на колени, но не чувствую боли. Боль в голове, сердце. Чувствую тысячи ножей в спине, но от них только какое-то блаженство.

Сижу на краю лужи, как человек, читающий намаз. Позади меня базар, впереди – ряд голых, черных, мокрых от дождя деревьев. Они стоят, как шеренга солдат в плащ-палатках и смотрят на меня.

Тихо скуля, начинаю просить их: «Пожалуйста, посмотрите вокруг. Где моя Луна, где моя дочь? Позовите ее, верните ее, скажите ей, что я куплю целую бочку мороженого. Только уговорите ее вернуться. Вы же хорошие, вы же добрые. Хотите, хотите, я вам денег дам? Только позовите ее».

Из карманов вытаскиваю мятые десятки, пятерки. Разбрасываю вокруг. Но они стоят и молча смотрят на меня.

Не знаю, сколько сидел, услышал сперва шепот, потом отчетливые голоса деревьев. Они говорили: «Не вернется твоя дочь, не вернется твоя Луна. Мы ее искали, но не нашли. Ты лучше иди к нам, присоединись к нам, ведь мы же твои братья. Но сперва поплачь вдоволь, легче станет, а мы будем плакать вместе с тобой». И они начали плакать вначале тихо-тихо, потом громче и громче. Они плакали вместе со мной и при этом пели: «Плачь ты, брат наш, плачь ты, друг наш. Ты сам затоптал лужу, где спряталась твоя Луна. Плачь горько-горько, в твоих слезах отразится твоя Луна. Плачь, друг наш, плачь брат наш, плачь».

Долго сидел и тихо плакал на краю лужи, вместе со мной плакали и деревья, призывая меня присоединиться к ним. Они громко плакали, в отличие от меня – с шумом на ветру, качая своими ветвистыми головами. Но их вопль, их вой кроме меня никто не слышал. Только я знал, что они оплакивают меня, и медленно пошел на их зов, чтобы присоединиться к ним, чтобы превратиться в черное мокрое дерево. В дерево, которое каждую ночь встречается с Луной.

© Абдумалик Шарипов, 2012