Стихотерапия. 1980-е годы

Неизбранные строфы

«Стихотерапия»… Кому-то такое название может показаться не самым подходящим для поэтической книги. Но тех, кто знаком с её автором, данный неологизм не смутит. Ибо жизнь Анэса Зарифьяна равно принадлежит поэзии и медицине. Может быть, поэтому его слова обладают некой целительной силой, врачующей людские души и не раз помогавшей самому профессору-физиологу, заслуженному деятелю культуры Кыргызстана, на разных этапах жизненного пути. Большинство страниц настоящего издания занимает исповедальная лирика поэта, который известен также как самобытный бард, сатирик и публицист.

Публикуется по изданию: Зарифьян Анэс Гургенович. Стихотерапия: Неизбранные строфы. – Б.: Издательство ОсОО «Бишкектранзит», 2002. – 690 с., илл. Тираж 500 экз.

ББК 84Р7-5
З-34
ISBN 9967-21-277-2
З 4702010202-02

Оформление художника И. Сафарян-Евтуховой

Ошибаясь и греша,
Ты спешишь, людей смеша.
Но при всём при том, левша,
Жизнь чертовски хороша!

Хорошо, что не хорош,
Что на правила плюёшь,
Что не с той ноги встаёшь
И, в отместку, с левой бьёшь.

Хорошо, что влево ты
Сдвинут в мире правоты.
Справа – жёлчные ходы.
Слева – сердце,
                   боль,
                        мечты…

ЛЕВЕЕ СЕРДЦА

Восьмидесятые

* * *

Да я и сам порой
                   в смятении:
Каких корней?
                   каких кровей?
Наполовину
              сын Армении,
На долю равную –
                     еврей.

Но каждой
           кровной половиною, 
Куда б судьба
               ни занесла, 
Тянусь я к Азии
                   с повинною, 
Где вся-то жизнь моя
                          прошла.

У сердца нет
              национальности –
И бог с ней,
              с пятою графой! 
В тисках
          удушливой реальности 
Спасаюсь
          певчею строфой.

Бежит по жилам
                  смесь гремучая,
С которой
             мало кто знаком. 
А по ночам
             себя я мучаю 
Чистейшим
             русским 
                      языком.

1980 г.

* * *

Наире

Всё преходяще:
                  страсть, печаль, 
Любовь,
       надежда, 
                 радость, 
                           слава, 
Суровый гнев
                 и по ночам 
На самого себя
                 облава.

Всё преходяще:
                     суета, 
Блаженство
            светлого покоя, 
Раскаты
        яростного боя, 
Обиды,
        ложь и клевета.

И наши мысли, и мечты,
И ритмы музыки сердечной - 
Всё мимолетно,
                 всё невечно,
Всё преходяще:
                    я и ты, 
И дни,
      и годы,
             и века, 
И прошлый мир,
                    и настоящий…

Непреходяща
                лишь тоска 
О главном,
             о Непреходящем.

1980 г.

* * *

Было слово такое: «кондуктор» –
Не из физики, а из автобуса.
А на стенке чернел репродуктор,
А планета – подобие глобуса…

Помню печку, окружий окалину,
Детский велик, сестричкины косы;
Помню рёв по усопшему Сталину,
Чёрный шёлк и бордовые розы;

Про Тарзана какую-то серию
Тоже помню – кумир населенья!
Помню речь Левитана про Берию:
«Приговор приведён в исполненье».

Помню, как мы братались с китайцами,
Воспевая друзей-коммунистов;
Как скакали под ёлочкой зайцами,
Как играли в своих и фашистов;

Помню камни и воды арычные,
Вкус крыжовника, запах акаций;
Помню крики точильщика зычные,
Двор огромный – смешение наций;

Помню неких парней-предводителей
(Снова курят запретное что-то),
Помню – к ночи приезды родителей:
Всё работа, работа, работа…

Алый вымпел висит треугольником,
Над горами – легчайшая дымка…
Лишь себя я не помню дошкольником,
Разве только по выцветшим снимкам.

1980 г.

* * *

В державе,
           где не было секса,
Где даже
           такого рефлекса
Как будто бы
           вовсе не знали
(Хотя и неплохо
                     рожали),
Я рос
      самоучкой стыдливым,
По части сих тайн
      молчаливым
(Кого о подобном
                      спросить? –
Не маму же с папой,
                         понятно.
Капуста и аисты? –
                     ладно…),
Но кровь
           продолжала дерзить,
Мозги будоража
                    гормоном…

С классическим
                 «Декамероном»
(Одиннадцать лет,
                       пятый класс)
Тогда подружился
                      мой глаз –
Тихонечко,
             под одеялом.
Восточные сказки
                      листала
Потевшая сразу
                    рука.
Ещё «Апулея»
                строка
Слегка приоткрыла
                         завесу…
Не вздумал
             к соседу-балбесу
За знанием этим
                     бежать
(Вовек не любил
                     обсуждать
Такие дела
              в подворотне).

Инстинкт,
           что всех прочих природней,
Мученьем
           не стал для меня.
И тут не при чём
                     ни родня,
Ни наша
          советская школа:
Своё ощущение
                   пола
Я принял тогда
                   (вот удача!)
Из рук
        жизнелюбца Боккаччо.

1980 г.

* * *

…В Джамбуле мы
                   не дружно жили.
Догнали сворой,
                   окружили,
Велели:
«С этим вот дерись».

Смеркалось,
             фонари качались,
А переростки
             забавлялись.
Противник хищен,
                      словно рысь,
Почти что
           на голову выше,
А я и ростом-то
                   не вышел,
И не привык
              на кулаках,
И жутко:
         ведь забьют же, гады!
А значит, надо,
                  значит, надо
Преодолеть
             позорный страх
И драться, драться,
                      что есть мочи.

Борьба идёт,
               толпа гогочет,
Я на противнике
                     повис,
От исступления
                   зверея.
Скорей бы кончилось,
                            скорее!
Чтоб кто-нибудь
                   да рухнул вниз.

По счастью,
            рухнули мы оба.
Бой выдохся,
               иссякла злоба.
«Хорош махаться,
                     пацаны!
Пожмите-ка
              друг другу руки».

Я встал
        (в снегу пальто и брюки),
Почти отбившись
                     от шпаны,
Врагу протягивая
                      руку.
Как вдруг – удар.
Незримым «крюком»
Он чётко
          угодил в висок.
И по лицу
            горячий сок,
Как помидорный, заструился.
(Кастет в руке его таился.
Удар был точен
                   и глубок –
Над бровью,
              чуть левее глаза.)

Орава, помню,
                 смылась разом,
А я назад
           поковылял
К давно уж
           опустевшей школе.
Ни страха не было,
                       ни боли –
Лишь от обиды
                  зарыдал,
От низкой подлости,
                         обмана…

Что дальше? –
             полоса тумана,
Учитель,
         «скорая», врачи,
Дни пребывания
                   в больнице.

Когда же вышел,
                   пели птицы,
Сияли солнышка лучи,
Цвела весна…
Но я, эстет,
Тайком добыл себе кастет,
А также
         ножик выкидной,
Поняв,
       что в морози ночной
Нельзя таким открытым быть:
«С волками жить – по-волчьи выть!»

1980 г.

* * *

В жилах кровь ещё
                     не остыла!
…Первую любовь
                     звали Мила,
А вторую,
           третью,
                   восьмую…
Ну да разве должен
                        кому я
Личные показывать
                        фото
Или же рассказывать
                        что-то
Про своих
            прошедших,
                         минувших,
Обманувшихся,
                  обманувших,
Необычных
             или бездарных,
Истеричных
             иль благодарных,
Юных, зрелых,
             долгих, мгновенных,
Для души шальной
             вожделенных,
В те минуты
             самых красивых,
Самых дорогих
             и счастливых,
Просветлённых,
                   нежных, 
                            курящих,
На руке моей
                возлежащих,
Мне – и только! –
                  принадлежащих.

1980 г.

ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Ну и что, что веет сном, что так поздно,
Что хулиганьё кругом
                          рыщет грозно,
Пусть родные квасятся
                          в ожиданье,
Мчусь я к однокласснице – на свиданье!

Не от шага спешного
                          сердце билось –
Слишком много нежного
                          накопилось.
Школа позади уже,
                          вуз маячит…
И раскрыть себя душе
                          можно, значит.

Палисадник крохотный,
                          тьмы кромешность…
Ну ни грамма похоти –
                          только нежность…
«Извини за грубости
                          за былые.
Это лишь по глупости –
                          речи злые.

Друг на друга дуемся –
                          просто мука!
Может, поцелуемся
                          пред разлукой?!»
И, рванув все струны, я
                          (было дело!)
Впился в губы юные
                          неумело…

И умчался демоном, потрясённый!
…Будут ещё девоньки,
                          девы, жёны,
Но вовек, наверное, –
                          аллилуйя! –
Не забыть мне первого
                          поцелуя.

1980 г.

СТАРЫЙ ФРУНЗЕ

Чем этот город
                    нас прельщает?
Он тайнами не обольщает,
Не искушает
                стариной.
Нигде не встретишь минаретов,
Дворцов
        иль строгих парапетов,
Отполированных волной.

Чем этот город
                нас прельщает? 
Он шпилями не восхищает,
Здесь величавой
                    нет реки. 
Но приглядитесь: над долиной
Клубится воздух
                    тополиный 
И горы сказочно близки!

Чем этот город
                 нас прельщает? 
Он ничего не обещает,
Но всё, что можно,
                       подарил:
Поляны детства, зелень сквера,
Где ты
       неловким кавалером 
Ждал, целовался и курил.

Чем этот город
                  нас прельщает? 
Да тем, что снова возвращает
К неповторимым временам,
Когда в душе
                шумели грозы 
И в каждой девочке раскосой
Надежда
          улыбалась нам.

1980 г.

* * *

Благодари,
            благодари 
Дома,
      деревья,
                фонари, 
Асфальта
           каждый 
                   сантиметр, 
Неугомонный
                шум людской –
Все эти
         милые приметы 
Привычной жизни
                       городской.

Благодари
            афиш фанеру,
Скворешник милиционера,
Разноголосицу машин,
Их перебранку поршневую –
Всё то,
        что рядом существует,
На самом
           краешке
                      души.

Благодари
             почтовый ящик
И телефон
             неговорящий,
Остатки
          звёздной шелухи,
Троллейбуса
               ночную тушу –
Всё то,
       что молча 
                   входит в душу
И превращается
                     в стихи.

1980 г.

* * *

…предпоследние слёзы – со щёк.

Булат Окуджава

Слава Богу! - 
              ещё не конец, не итог. 
Слава Богу! - 
              когда предпоследний он Бог.
Может, там, впереди,
              предпоследняя даль?
Значит, будет душе
              устремиться куда…

Хорошо в этом мире,
              разумном таком,
Предпоследним хотя бы
              прослыть дураком
И таким же по счёту
              уйти в облака.

…Догорает в окне
              предпоследний закат,
Предпоследнего солнца
              багровая медь –
Значит, можно ещё
              что-то в жизни успеть…
Загорелого хлеба
               горячая плоть - 
Перепавший тебе
              предпоследний ломоть.
Предпоследняя женщина
              с небом в очах,
Приютивший тебя
              предпоследний очаг.
Предпоследняя ласка,
                       и ссора,
                               и сплетня,
Бесполезных лекарств
              пузырёк предпоследний…

И пока предпоследние
              радость и боль, –
Как ни странно,
              мы счастливы будем с тобой.
И пока
                «…предпоследние слёзы — со щёк» –
Есть надежда ещё.

1980 г.

* * *

Время с нами обходится круто,
Ошалели часы на стене!
Я гоняюсь за каждой минутой,
По любой покупаю цене!
Маховик неподсудной Природы
Не удержишь: сомнёт всё равно.
Ну какие там лучшие годы –
Даже миг повторить не дано!

Это грустно и вовсе не ново.
Лишь кукушкам вольно куковать!
Может быть, нам осталось полслова,
Полдыханья, полжеста – как знать!
То ль фортуна окажет услугу,
То ль в кромешную тьму занесёт?
Вспомним женщину, вырвемся к другу –
Завтра, может быть, кончится всё.

Поспешим ощутить в этот вечер
Долгожданную радость родства,
И укрыть чьи-то зябкие плечи,
И целебные вспомнить слова,
Сокровенным своим поделиться,
Все обиды навек позабыть,
И простить, и влюблённо проститься –
Завтра времени может не быть.

1980 г.

ТВОИ ГЛАЗА

В переулках притихли прохожие,
Отзвучали машин голоса.
Боже мой!
До чего же хорошие
У тебя глаза!

Я ведь знаю, что ты – настоящая:
Как земля, как вода, как лоза.
Боже мой!
До чего же молящие
У тебя глаза!

Ни к чему оправдания старые,
Все пустые мои словеса…
Боже мой!
До чего же усталые
У тебя глаза!

Где училась ты быть терпеливою? –
Лишь тайком промелькнула слеза…
Боже мой!
Неужели счастливые
У тебя глаза?!

Будут беды и думы тревожные,
Но рассветлятся вновь небеса.
Боже мой!
До чего же надёжные
У тебя глаза!

Ни на что на земле не похожие - 
Вот с таких бы писать образа!
Боже мой!
До чего же хорошие
У тебя глаза!

1980 г.

ОСЕННИЕ ВИЗИТЫ

Что-то больно уж горчит вино,
Что-то небо сумраком больно,
И в мои стихи закрался вдруг
Осенённый осенью недуг.

А вчера раздался в двери стук –
То забрёл ко мне забытый друг,
Просто так, на прежний свет, на чай.
А в глазах – осенняя печаль.

Он сказал: «Прошу меня простить.
Не найдётся ль время погрустить?
Если в силах, брат мой, помоги
Оплатить осенние долги».

– Ну конечно, милый, помогу.
Я ведь сам у осени в долгу.
На ветру, как жёлтый лист, верчусь.
За двоих с лихвою расплачусь.
Сядь-ка, выпей старого вина...

А сегодня в дом вошла она.
«Я тебе, – призналась, – не верна,
На разлад с собой обречена.
Ты ведь сильный. Сможешь ли помочь?
Подари, прошу, мне эту ночь,
От тоски осенней излечи.
…Отчего вино твое горчит?»

– Не греши на терпкое вино –
Многих вин целебнее оно.
Я спиной к тебе не повернусь,
До слезы осенней дотянусь,
Со щеки твоей её сотру.
Будешь ты счастливою к утру.

Я себе весёлым стать велю,
Я тебя от грусти исцелю,
А моя – останется при мне.

Осень – в сердце. Истина – в вине.
…В моей вине.

1979-80 гг.

У РОЯЛЯ

Витает в комнате печаль…
Не проще ли проститься?
Иссякло прежнее тепло,
                           всему настал предел!
Притих наш старенький рояль –
                           подстреленная птица.
Он приподнял своё крыло,
                           да так и не взлетел.

К чему молчания кольцо,
                           туманные длинноты?
Без фальши нам не обойтись,
                           когда подводит слух.
Как удивлённое лицо,
                           во тьме белеют ноты –
То вальс надежды, старый вальс,
                           придуманный для двух.

Но мы, приученные жить
                           в своём закрытом мире,
Легко развёртывая звук
                           педалькою тугой,
Играли только в две руки,
                           не пробуя – в четыре.
И каждый мнил, что он сыграл
                           удачней, чем другой.

И что там ноты для таких
                           упрямых да учёных?!
По разным клавишам (ведь так!)
                           мы этот вальс вели.
Ты – всё по белым, ну а я –
                           язвительно – по чёрным.
Недаром наши две свечи
                           бездарно отцвели.

А может быть, а может быть,
                           вдвоём подсесть к роялю?
Но ты не смотришь мне в глаза –
                           не научилась врать.
Напрасно я себя такой
                           иллюзией печалю.
«Устали пальцы, – говоришь. –
                           И нот не разобрать».

Как жаль, что я не удержал
                           тех пальчиков уставших!
Да разве только прошлых лет
                           непоправимо жаль?!
Но в нашей нынешней игре
                           не будет проигравших.
Доверься, милая моя, –
                           присядем за рояль!..

1980 г.

* * *

Перед женскими слезами,
Будто перед образáми,
Я стою, благоговея,
С чашей сладкого елея.
Вмиг теряю едкий лоск,
Становлюсь как мягкий воск.

Даже если слёзы лживы,
Сострадания мотивы
Пробуждаются во мне.
Я ищу в своей вине
Слёз туманную причину,
Из бывалого мужчины
Превращаясь в пацана.

Даже зная, что цена
Тем слезам невелика,
С глупым видом добряка
Веселю и утешаю,
Примиреньем ублажаю
И надежду воскрешаю,
Хоть разлука уж близка…

1979-80 гг.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Размечталась:
«Всё хочу
            ощутить,
                       понять,
                               изведать:
Чью-то радость,
                   чьи-то беды... 
Мне такое по плечу!»

Возмущалась:
«Не хочу
           жизни сытой и спокойной. 
А хочу,
         чтоб в сердце – войны! 
Чтобы — тысячи причуд!»

Что ж,
       позволь тебя тогда 
Одарить... самим собою.
Вот – везенье.
Вот – беда,
Ожиданье злого боя,
Скрытой нежности тепло,
Нелюбовь к высоким фразам
И годов моих число,
Что смущает юный разум.

Есть ещё
           упрямый смех, 
Юмор, чёрный, словно жало,
Блеск ревнивого кинжала
И надежда на успех.

Вот тебе
           моя рука –
Та рука,
          что к сердцу ближе;
Едкий запах
                табака,
Рост – не выше
                и не ниже,
Слухи, сплетни
                и грехи,
Пост немалый,
                вид простудный.
Жить со мной
                не так уж нудно:
Посвящу тебе
                стихи,
Опалю,
         смогу укрыть
От людской молвы
                злобливой;
Вряд ли
         сделаю
                счастливой, 
А высокой –
                может быть.

За измену – не прощу,
Но прощу за куролесье.
Пожелаешь –
                в поднебесье 
Вольной птицей отпущу.

Что ещё?..
Костры ночей,
                упованья и утраты, 
Миг слиянья,
                час расплаты, 
Чей-то плач –
                не знаю, чей.

Грусть разлуки,
                боль потери…
Всё –
        от хохота до слёз.
Что же ты
        рванулась
                   к двери? 
Я ведь –
        в шутку,
                   не всерьёз.

1980 г.

ГОД ОБЕЗЬЯНЫ

Две стрелки, слитые в одну…
Шампанское, взыграв, грохочет.
Хозяин чмокает жену,
Их отпрыск тянется к вину,
А я таращусь на луну –
Картинка новогодней ночи.

Уход твой чётко приурочен
К уходу года.
Год Овцы
           своё отблеял. 
Пусть глупцы
              жуют траву. 
Я, между прочим,
Тот год провёл на грани зла.
Он годом Чёрного Козла
Был для меня –нелепый, длинный,
С бородкой дьявольской козлиной.

Такие в общем-то дела –
Овца в шашлычную ушла...

И нынче я, без притязаний,
Вступаю в Новый, Обезьяний,
Хвостатый и лукавый год.

Какой-то тип уже орёт,
Забыв про человечий ранг:
Отныне он – орангутанг.

А вот плетут свои интрижки
Девицы – жалкие мартышки.
И морду выпачкал в безе
Сластолюбивый шимпанзе.

Найдётся ль в этих джунглях тропка?!
Шампанского белеет пробка,
Присыпал снег следы овечьи,
И в тот же миг, по-человечьи,
За дефицитные бананы
Вступили в драку павианы.

1980 г.

* * *

В моём окне –
               холодный абрис гор.
Глаза у года –
               злые, обезьяньи.
Зачем он мне,
               последний разговор?
И Вам зачем
               смешные покаянья?

Грешить – как жить!
А жить – как предрешить,
Что каждый шаг правдивый
                             будет грешен.
Я был с тобой
               беспечен и небрежен,
А ты меня
           устала сторожить.

Когда же стал внезапно
                           глуп и нежен,
Влеченья луч
                  решила потушить –
Так благородно,
                  тонко и правдиво!
Девчонка…
Очи чёрные, как сливы.

Но всё равно –
                  слова извечно лживы.
Одним грехом
                  людские души живы!

Правдивый грех –
                  заманчивый орех –
Я раскушу,
             хоть зубы поломаю!

Зачем мы лжём себе? –
                          не понимаю!
Отказывает юмор,
                     гаснет смех…
Печальна ты,
                и я совсем не весел.
От кожуры
               моих стихов и песен –
Завалы!
Ни проехать, ни пройти!
Тень прошлого –
                    преградой на пути!

Ты – два крыла,
                    а я – увяз в песке.
Ты в будущее
                 входишь налегке,
А я того, что было,
                 не предам:
Ни тех стихов,
                 ни тех Прекрасных Дам
(Обычных краль,
                 что я короновал),
Ни тех,
         кого друзьями называл
(С кем затевал
                 рисковые дела),
Ни крик огня,
                 ни пригоршню тепла,
Ни ложный стыд,
                 ни горький самосуд –
Я не предам!
С собою унесу.

И память, как желтушную осу,
К забывчивому сердцу поднесу.
Пускай ужалит! – жалость не нужна.

Ночные горы в плоскости окна…
Слова – враньё!
                   (Поцеловать её?)
Не надо.
           Поздно.
                    Счастье – не моё.

1980 г.

* * *

Была одна, которая щадила,
Не опаляла – рядышком светила.

Я протянул озябшую ладонь –
Да опоздал!
              Пленительный огонь
В тот самый миг решил светить другому.

Бродяжу я по вымершему дому
И, как черновиков своих листы,
Рву в клочья отслужившие мечты.

В моих руках – лохмотья темноты.
Все угасали медленно,
Но ты –
          как будто пулей сшибли огонёк!

Мне повезло:
                весёленький денёк,
Минуя вечер,
                в ночь преобразился,
И я во тьме прохладной очутился,
На кою взял да сам себя обрёк.
Кому теперь адресовать упрёк?!

Посеяв зло, мы тянемся к добру.
Разбросанные клочья соберу
И, прежде чем отчаянно усну,
В них с сигареты искорку стряхну.

Что дальше? Зябь рассвета, горстка сажи –
Свидетельство пропажи или кражи.
А из неё родится новый стих.
Хороший стих!
                   Великолепный стих!!!

Но он не стоит грустных глаз твоих.
Да что там глаз! – мизинца, ноготка…
Прозренья час – расплата на века!

1980 г.

* * *

Ты спросила:
                «Мы — друзья?» –
Чёрта с два!
                Намного хуже! 
Мы — потерянные души. 
Я — твой крест,
Ты — кровь моя.

Ты спросила:
                «Вы — мой друг?» –
Твой должник,
                твой вечный кровник,
Твой невстреченный любовник
И несбывшийся супруг.

Ты спросила:
                «Друг я Вам?» – 
Много больше! —  
                свет мой ясный, 
Без которого напрасны
Все поступки, все слова!

Ты спросила:
               «Мы дружны?» – 
Да! Дружны,
               как два несчастья. 
Как убийцы, соучастьем
Навсегда обручены.

Ты спросила:
               «Мы — друзья?» 
Для ответа
               слов не нужно. 
Ну какая ж это дружба?!
Ты – мой крест,
Я – кровь твоя.

1980 г.

МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ

Смахните слёзы,
                  грусть сотрите.
Сдаю без боя
                  свой плацдарм.

Вы, барышни,
                  всегда хитрите,
И в этом есть
                  какой-то шарм.

От злости-гордости
                       девичьей,
Слегка наивной
                   и смешной,
В очаровательном
                   двуличье
Вы предстаёте
                   предо мной.

Я вас за это
              не караю –
Сейчас включу
              магнитофон.
Хотите,
         песенку сыграю,
Создам
         великодушный фон?

Поверю,
         ветреный ироник,
Что беспричинен
         ваш визит,
И в то, что есть у вас
         поклонник,
И в то, что свадьба
         предстоит.

На этой свадьбе
         побывать бы!
(Луна колышется
         в окне.)
Но для чего
         про ваши свадьбы
Вы исповедуетесь
                       мне?

Иль, вслушиваясь,
               как газели,
В прокуренную тишину,
Узреть хотите,
               что задели
Сокрытой ревности струну?

Ну что ж, приятна
                  хитрость эта.
Я вам, пожалуй, уступлю.
Глазами
        грустного поэта
Скажу, что всё ещё люблю,

Что вы, конечно же, прекрасны,
Что наш разрыв трагичным был
И я напрасно, ах, напрасно
Когда-то вас не оценил!

…Мы очень славно
                      покурили,
Допили терпкоё питьё,
Друг с другом
                малость похитрили,
А дальше – каждому своё.

Мне – жить
              всё жёстче и грубее,
Творить,
          курить и юморить.
А вам,
        поскольку вы слабее,
Всегда хитрить,
                  хитрить,
                           хитрить.

1980 г.

* * *

Нет в моей любви уюта.
Я ль виновен, что она
Не квартира, а каюта? –
За волной идёт волна.

Нет в моей любви везенья –
Самолётик без руля.
Парашюта для спасенья
Не сыскать.
Молчит земля.

Нет в моей любви резона –
Полустанки мельтешат…
От плацкартного вагона
Не устанет ли душа?

Нет в моей любви расчёта.
Помолись же, не кляня,
Сразу Господу и чёрту –
За себя и за меня.

1980 г.

СЛЕГКА НЕ ПО ШЕКСПИРУ

Мне видится,
              что Яго был бедняга,
А вовсе не коварен,
                        не жесток.
Из слабости решил
                       себе во благо
Использовать
               им найденный платок.

Мне мыслится,
               что мавр венецианский
Тиранствовал,
               как всякий бывший раб;
Привык себя вести
               по-хулигански
И брать за горло
               белотелых баб.

Мне верится, друзья,
               что Дездемона
Сама мечтала
               мавра придушить.
В эмоциях была
               неугомонна
И подбивала Яго
               согрешить.

Мне кажется,
               что жалких чувств клубочек
Стал поводом
               к истории такой,
А вовсе не батистовый
               платочек,
Оброненный
               неряшливой рукой.

1980 г.

* * *

Мысли – злая челядь
Барыни Души.
На любви качелях
К счастью взмыть спеши!

Если ж мысли эти –
«Против», а не «за»,
Взгреть их жёсткой плетью!
Взять их в железа́!

Чтоб не забывали
Своего угла,
Чтоб не воровали
С барского стола.

Пусть Душа изнежит
Всех и вся кругом,
Пусть себя потешит
Сладким пирогом,

Мягкою периной,
Яркою серьгой,
Шубкой соболиной,
Шалью дорогой.

Всё равно – от грусти
Не спасут меха:
Красного ей пустят
Ночью петуха!..

1980 г.

* * *

Небо
      звёздами татуировано…
Наша жизнь – арена для потех.
И тоска моя замаскирована
Под весёлый смех,
                     под бодрый смех.

1980 г.

* * *

Что такое, мой друг,
                          одиночество?
Это гордая очень страна.
Все зовут вас
               по имени-отчеству,
А без отчества — мама одна.
Философский подход
                        к обстоятельствам, –
Дескать, видимо, так суждено…
И случайное с кем-то
                          приятельство,
И улыбка — когда не смешно.

Что такое, мой друг,
                         одиночество?
Это думы, что входят гурьбой.
Это чьи-то былые
                     пророчества,
Что осмеяны были тобой,
Это встречи-любови банальные,
Эпилог у которых не нов.
И за тонкой стеной
                        коммунальною
Голоса не твоих пацанов.

Что такое, мой друг,
                         одиночество?
Это боль, что в себе заглушил,
Если рядышком
                 с «Вашим Высочеством»
Ни души, ни души, ни души.
Это день,
            исковерканный спешкою.
Это стол, где не гаснет ночник.
И следящий за вами
                         с усмешкою
Зазеркальный
                нахальный 
                            двойник.

1980 г.

* * *

Не спеши
            прибегать к укоризне,
Что люблю,
            как романтик слепой. 
Я хочу,
        чтобы подлинность жизни 
Мы всегда
        ощущали с тобой.
Я хочу
        только искренних писем,
Только истинных
        бед и побед;
Чтоб глаза
        не юлили по-лисьи
И куплет был
        без фальши пропет;
Чтобы гордыми
        были парады,
Чтобы хлеб
        оставался ржаным;
А служить —  
        только верой и правдой.
Грош цена
        побужденьям иным!
Чтоб на стуле чужом
        не рассесться,
Не менять золотой
        на гроши;
Чтобы каждое слово —  
        от сердца,
Каждый промах —  
        от грешной души;
Чтоб не строить
        свой дом на обмане:
Никого ещё
        ложь не спасла.
Чтоб от славы
        до дырки в кармане
Наша жизнь
        неподдельной была.

1980 г.

ЭТОТ ЦВЕТ

Петушиные гребни
                        задорно горят, 
Алым цветом искрясь
                        на упрямых макушках. 
Я люблю этот цвет - 
                        восхитительный яд, 
Бьющий в душу, в глаза,
                           будто выстрел из пушки!

Петушиные гребни водой не туши.
В ожиданье пожара держись наготове!
Этот цвет — самый древний,
                                    древнее души,
Старше вечно гонимой кочующей крови.

Петушиные гребни
                       отваги полны! 
Петушиные шпоры мне в сердце вонзились.
Ну-ка, в бой, петухи!
Веселей, драчуны!
Вы пока что вполсилы всего потрудились.

Ненавистен покой - 
                       желтизна, белизна! 
Ненавистны душе гусаки и гусыни!
Эта краткая жизнь
                       для того ли дана, 
Чтоб в угоду годам
                       потускнели святыни?!

И покуда рассудок
                      ещё не потух, 
И готов я к любым
                      временам окаянным,
Будет сердце будить
                      бесшабашный петух 
С мушкетёрскими шпорами,
                      с гребнем багряным!

1980 г.

СОКРАТ

«Давай исследуем!» —  
                     говаривал Сократ, 
Афинский гражданин
                          с челом титана.

И падала на землю
                         тень платана, 
Бродил янтарным соком
                               виноград, 
Стекала тьма
                в оливковые рощи, 
А мысль вела с собой
                        извечный спор…

«Давай исследуем!» - 
                      на вкус, на цвет, на ощупь…
«Давай исследуем!» - 
                         на славу иль позор?

Средь афинян
                он слыл опасным типом:
Ни дать ни взять –
                     безбожный Прометей.
Его жена,
          сварливая Ксантиппа,
Успела нарожать ему
                           детей,
На друга дома
                 обликом похожих,
А пару раз, представьте, –
                               на врага.
Но лик титана
                быть смешным не может,
Хоть над челом –
                   ветвистые рога.

Мыслитель!
             Гений!
А в быту – ребёнок,
Несущий людям
Истину свою.
«Давай исследуем!» –
                      средь воплей и пелёнок.
«Давай исследуем!» –
                          не помня про семью.
«Давай исследуем!» –
                       отринув все химеры,
Бесстрашно встав
                       пред хмурою толпой.

Что может быть опасней
                              тёмной веры, 
Неколебимой,
                 каменной, 
                             слепой?!

И в смертный час,
                    в последние минуты 
Упрямый мозг
                 неведомому рад:
«Давай исследуем! —  
                       перед глотком цикуты. –
Яд иль не яд?» –
                  Отведай-ка, Сократ…

За веком век прошли,
                          как моря волны,
А любопытства жилочка дрожит!
Великих тайн и обещаний полный,
Всё тот же мир
                  пред Разумом лежит.

Хоть мысль не раз
                      в загадках этих тонет, 
Иску́с познанья непреодолим:
«Давай исследуем!»
                      И — сердце на ладони! 
«Давай исследуем!»
                      И — в космосе парим!

1980 г.

ТВОЙ ДОНОР

Преступно тратить кровь впустую!
Но эту истину простую
Не сразу вынесла Земля.
Извечно люди воевали
И кровью густо поливали
Влаголюбивые поля.

Теперь же знаем мы отлично:
Пока по жилам энергично
Несётся красная река,
Нас это более сближает,
Чем труд, эпоха, урожаи
И даже рюмка коньяка!

Когда-то делали кустарно
(И явно антисанитарно)
На коже розовый надрез
И ранку к ранке прилагали:
Тем самым верность предлагали,
Любовь, взаимный интерес.

Любовники и побратимы,
Поклявшись, были неделимы.
Но это – блажь минувших дней.
Теперь есть донорская служба,
Что наши чувства, нашу дружбу
Скрепляет глубже и прочней.

Я – злой. А ты – похвально добрый.
Ты соловьём свистишь, я – коброй.
В тебе – покой, во мне – война.
Но, очутившись на каталках,
Забудем вмиг о перепалках,
А вспомним: кровь у нас одна.

Друг другу скажем откровенно:
Когда в сиреневую вену
Скользнёт холодная игла
И капли алые со звоном,
Как слёзы, скатятся, – резонно
Пересмотреть свои дела.

Лежи, веди себя не буйно.
За каплей капля или струйно
Тебя спасает кровь того,
Кого ты, может быть, обидел
Иль сгоряча возненавидел
В нелепой сваре бытовой.

Да, «кровь людская – не водица».
Жаль, за порогами больницы
Всё забывается опять.
Интриги, ссоры, пререканья –
История кровопусканья,
Конца которой не видать.

Мой милый враг,
                      подлец, 
                              притворщик!
Мой анонимный
                    заговорщик!
Ты нож мне в спину
                         не готовь.
Смири свой гнев,
                     уйми свой гонор.
Быть может, я –
                  твой лучший донор.
А вдруг прольёшь
                      свою же кровь?..

1980 г.

* * *

Лёше Тулаинову, которого навестил зимний голубь

Кто зачислил нас в покойники?
Мы – живые (я не лгу!).
Свежий снег на подоконнике,
Синий голубь на снегу.

Зря вода чернеет в проруби –
Позабудь ты про неё!
К нам в окно влетают голуби,
А отнюдь не вороньё.

Эти крылья голубиные
Приласкай и приголубь.
Вороньё встречай дробинами!
Брови юные не супь,

В жизнь лети своей дорожкою,
Не хандри и не робей
И корми последней крошкою
Беспризорных голубей.

1980 г.

(ВНИМАНИЕ! Выше приведена часть книги)

Скачать полностью раздел «Стихотерапия. 1980-е годы» в формате Word

Перейти к разделам:

Стихотерапия. 1960-е годы
Стихотерапия. 1970-е годы
Стихотерапия. 1990-е годы

© Зарифьян А.Г., 2002