Ванечка

Замечательный, трогательный рассказ, посвященный необычной в отечественной литературе теме – судьбе мальчика-афроамериканца, родившегося и выросшего во Фрунзе, брошенного биологической матерью. Он считал себя русским… Первая публикация.

Моему другу Андрею Коряковскому посвящается

Лампа дневного света, несколько неровно и небрежно прикрученная к потолку больничного коридора мерцала, выключалась и снова с завидным постоянством загоралась на несколько минут, издавая при этом какие-то негромкие, но надоедливые щелчки, казалось, что, в чреве лампы что-то кашляет. За окном роддома огороженного решетчатым забором просыпается большой, шумный и торопливый город. Поливальные машины с яркими жёлтыми цистернами и синими кабинами монотонно ворчат своими мощными моторами, «умывая» от пыли улицы и тротуары, поливая живительной влагой, газоны с клумбами красных и белых роз. Где-то вдали слышны первые троллейбусы, их нудное завывание, то возрастет, то удаляется. Солнце медленно, как-то неохотно восходит над горной грядой увенчанной белыми шапками сверкающего льда.

В палате городского роддома на расправленной кровати лежит записка, написанная наспех чёрным карандашом:

«По собственному желанию я отказываюсь от своего ребенка. Пусть государство воспитает его.

13.06.1970. Валя П».

Сонная медсестра, разносящая градусники по палатам, нашла записку, прочитала, на миг уставилась изумлённым взглядом на пустую койку, а затем пулей вылетела в коридор. Перебирая массивными каблуками белых лакированных туфель, понеслась, как испуганная хищником газель в сторону кабинета главного врача. По дороге она торопливой сбивчивой речью успевала оповещать всех коллег:

– Сбежала, девочки! И ребенка бросила! Эта кукушка с 7 палаты сбежала ночью! Я то смотрю, к ней никто не приходит проведать…

Так началось первое утро 13 июня 1970 года в жизни ещё безымянного мальчика родившегося этой теплой ночью во Фрунзенском городском роддоме.

Утро началось с известия, мягко сказать, неприятного для новорожденного, ещё несмышленого ребенка, а для главного врача это вовсе ЧП вселенского масштаба!!!

Подробности такие: женщина, носившая новорожденного под сердцем 9 месяцев, оказывается, сбежала… М-да – это первая в его, новорожденной жизни горькая новость, и надо же только родился, а уже так не повезло! Отказник, как напишут в его бумагах.

Ах, судьба, как она порой бывает к нам несправедлива. Вот казалось бы: одним всё, другим «кукиш с маслом», а третьим вовсе без масла и ещё с хреном в придачу. А, судьба ведь не купленный товар, обмену или там гарантийному ремонту не подлежит. Дали – бери, не хочешь всё равно она твоя, на тебя пошита и тебе дарована. От неё родимой каждый из нас зависит, но почти тот, же каждый, наивно полагает, что он сам творец своей судьбы. Как бы ни так! Всё в этой жизни, или почти всё предрешено свыше. Капризы судьбы! Начиная от здоровья, заканчивая удачей. Ну, может, я, как автор, излишне предвзят к судьбе, но вернусь к младенцу, ведь именно ему сегодня предстоит примерить свою судьбу и принять её, как воздух, которым мы ежеминутно дышим. Всё в этом мире дышит, значит, живёт, горы великаны, бескрайние леса и безбрежный океан. А маленький человеческий детеныш тоже дышит, у него ещё нет за спиной ни прожитых годин, и пролитых от горя слёз, ни радости, ни печали. Он только что родился и для Вселенского калейдоскопа пока словно песчинка, попавшая в раковину моллюска, что бы когда-то стать драгоценным камушком в ожерелье млечного пути.

Судьба… Она ходит за нами по пятам, ведет нас за руку, даёт подзатыльники и плетет свою, никому из нас смертных и грешных непонятную нить, то связывая нас в единое целое, даря нам новые знакомства и дружбу, то разбивая наш мир и покой вдребезги. Люди перестали ждать от судьбы поблажек, карабкаются в этой жизни, кто как может, а вдруг пронесет от беды? Увы, не у всех это случается.

Так вот, оказывается, малыша ждала и череда других не менее печальных для него новостей. Казалось бы, не успел человек родиться, а ему уже уготованы новости хорошие и плохие, уготован путь, с которого возможно никогда ему не свернуть.

Младенцу, правда пока хоть бы хны, лежит себе перевязанный с руками и ногами в казенную пеленку. Мозги и то с трудом только начинают шевелиться, малыш-то новорожденный, пока ещё не понимает, что происходит. Ан, нет! Даже у непонимающего малыша уже могут быть первые плохие новости, которые сыграют впоследствии самую злую шутку в его пока ещё безгрешной жизни.

Пожилая медсестра, которую все сослуживцы ласково называли Петровна, вбежала в кабинет главного врача, чуть не сбив его с ног у входа.

– Семен Абрамыч, – задыхаясь от волнения, выпалила Петровна. – Мать новорожденного, ну та молодая девочка, Валя, ночью сбежала, вот оставила записку и исчезла, как сквозь землю провалилась, и двери же все заперты были. А, я ночью глаз не сомкнула, в коридоре сидела, никого не видела. – Потом, Петровна опустила взгляд в пол и её щеки сделались красными, как будто их только что натёрли свеклой.

– Н-н-ну, самую чуточку под утро прилегла в процедурной на кушетку, духота сморила, сами понимаете… – оправдывалась женщина.

– А в туалете на первом этаже окно нараспашку… – спокойно заметил доктор, внимательно читая оставленную молодой мамашей записку. – Туда птичка и выпорхнула.

– Как записать-то теперь малыша? – спросила медсестра, глядя в глаза молодого доктора.

– А запишите его Иваном, как там фамилия беглянки была? Проковская? Пусть будет Иван Иванович Проковский.

Доктор положил записку на стол и принялся с безучастным видом изучать журнал дежурств.

– Как Иван? – немного опешила Петровна. – Да он же… – Она на минутку запнулась, потом махнула рукой и повернулась к выходу. – Ну, Иван так Иван.

Медсестра вышла из кабинета, закрыв за собой тяжёлую дверь с большими покрашенными белой краской стёклами.

Солнце ещё не полностью взошло над просыпающимся городом, а малыш уже получил своё имя, он стал Иваном. Есть в криминальной иерархии такое слово «Иван», оно означает предводитель криминального сообщества. Человек серьезный, смелый, честный по отношению к сотоварищам. Каждое имя, играет свою роль в судьбе человека носящего его. Теперь малышу, возможно, предстоит стать человеком смелым, может даже жестоким. Но он, то об этом ещё ничего не знает, лежит, сопит в две дырки, ничего не понимая и не в силах вмешаться в происходящее.

Жизнь к полудню в роддоме вошла в обычное русло: будущие мамы с большими животами вяло передвигаются по коридору в цветных халатах, поголовно в белых носках и разбитых домашних тапочках, медсестры снуют мимо, успевая покрикивать на санитарок и рожениц. Под окнами на улице у витиеватой железной ограды преданно топчутся мужики с авоськами, из которых сквозь ячейки крупной сетки выглядывают румяные батоны, термосы, пачки печенья и банки с прошлогодним вареньем. Кто уже пьян, кто только собирается отмечать рождение своего дитя. Почти все нервно курят и время от времени впиваются взглядами в закрытые окна, на которых крупными цифрами на листе картона написаны номера палат. Нет только здесь папы родившегося на свет Ивана, он даже не предполагает, что у него, где то в этом шумном мире родился сын. Живёт себе в большом особняке, летает на самолёте, потому что он летчик и может, мечтает ещё, что у него когда-нибудь в обозримом будущем будет сын. Продолжатель рода, потомок. Да, это всё что я могу сказать о папе Ивана, ведь судьба этого человека не нашла отражение в нашей грустной истории.

А межу тем Иван, лежал в комнате новорожденных в одном ряду с другими такими же новорожденными мальчиками и девочками. Он уже проголодался от такой невезучей жизни, и громко заплакал, требуя материнской груди и ласки.

– Шо це ване таки? Во, хорластый какий, дывытесь, – обратилась санитарка украинка моющая пол в палате к своей коллеге. – Маша, вин йсти хоче, це його мамка, чи що кинула в ночи?

– Его, – ответила Маша, молодая медсестра недавно окончившая мед. училище – сейчас мы тебя покормим.

Она принесла бутылочку со смесью и положила её рядом с малышом так, что бы он смог сосать молочную смесь из бутылочки, чуть повернув маленькую кучерявую головку.

– А можна я подивлюся на нэго? – санитарка оставила швабру у стены и подошла к младенцу. – Дивись Маш, хороший якой, погано, що чёрний, николи негрив маленьких не бачила. А ноги у нього теж чорние? Такий хороший малюк. – Пожилая санитарка по доброму улыбнулась, глядя на малыша.

– Чёрные, чёрные баба Лида – посмотрите тут пока за ними, я сбегаю в ординаторскую отнесу бумаги.

Младенец тихо сосал молоко из бутылочки и не знал, что его молодую мать, учащуюся техникума советской торговли, через две недели после бегства из роддома арестуют сотрудники КГБ СССР за запрещённые валютные махинации. При обыске у неё обнаружат доллары США, привезенные в СССР студентами из дружественных африканских стран, с одним из которых чуть больше 9 месяцев назад у неё случился мимолётный роман.

Его звали Патрик, он был из Нигерии, учился на курсах повышения квалификации военных лётчиков дружественных СССР стран, но что-то случилось там, в Нигерии и его срочно отозвали пару месяцев тому назад и как окажется навсегда. Папа Патрика был влиятельный политик, очень, как он рассказывал Вале, богатый и известный в своей стране человек. Уезжая, Патрик оставил своей мимолётной подруге 500 долларов, что бы та сделала аборт. Наивный, ведь в СССР аборт сделать не просто, столько формальностей, к тому, же срок позволял только вызвать преждевременные роды. Однако молодая девушка боялась огласки и откладывала каждый день решение этого вопроса. Валя тянула время, перевязывала живот, всячески скрывала свою беременность, как будто всё решится само по себе.

Потом пришлось бросить учёбу в техникуме, не до этого было. Зато ей удалось продать часть валюты и купить у друзей Патрика ещё немного, так начинался её собственный валютно-фарцовый бизнес за железным занавесом СССР. Со временем её так и прозовут Валя-Валюта. Бизнес просуществовал недолго. Как нам уже известно, после бегства из роддома её арестуют. Вскоре суд вынесет суровый приговор — 10 лет лишения свободы. Огромный срок за то, что сегодня считается нормой: продал валюту — купил другую. Но тогда это было преступление, чуть ли не против всего советского строя. За эти 10 лет из наивной девочки вырастет матёрая уголовница, которая ещё не раз окажется на скамье подсудимых, то за наркоту, то за вооружённый налёт и участие в организованных преступных сообществах. Не скоро судьба сведет Валюту и Ивана на узкой тропе жизни. Никогда больше у неё не будет своих детей, кроме брошенного в роддоме чёрного Ванечки. Однако, эта трагическая история только брала своё начало в бурной реке называемой Бытие. Советский Союз строил коммунизм, люди жили дружно и даже не догадывались, что очень скоро этой страны не будет больше на карте мира, а их самих, верящих сейчас в планы компартии и победу социализма во всем мире, разнесет по свету, как горсть пшена, брошенную сеятелем судеб по ветру перемен.

Через несколько недель, как только оформят все бумаги, Ваню перевезут из роддома в дом малютки, где он будет тихо расти, и жить ещё полгода. Он не помнит этого времени, как не помнит то, что все медицинские работники там его называли просто шоколадка.

– Какой же он Ванечка? – удивилась педиатр при осмотре младенца. – Он же Ганнибал!

Так имя Ваня на время исчезло из уст медперсонала.

– Проверьте температуру у шоколадки, – говорили врачи.

– Шоколадку нужно перепеленать, – говорили сёстры.

– Палату с шоколадом нужно проветрить – говорили санитарки.

Нет, они не были ни расистами, ни националистами, мы все жили тогда в стране, где царило братство народов, просто чернокожие дети были для жителей этого среднеазиатского городка, ну о-о-чень большой редкостью.

Вместе с тем, в той беспамятной жизни Ванечки были не только плохие моменты, вскоре случилось важное для него и без его видимого участия событие. Колесо судьбы перевернулось ещё один очередной раз.

Перед новогодними праздниками в дом малютки пришла семейная пара. Они не были пожилыми, но и молодыми их назвать было трудно. Обоим было около 50 лет, европейской внешности. Семейная пара выглядела очень интеллигентно, по виду можно было предположить, что они работают инженерами или учителями. На мужчине было одето чёрное пальто, из-под расстегнутого ворота выглядывал воротник белоснежной сорочки и аккуратно завязанный яркий широкий галстук. Женщина была одета в серое пальто и такую же серую шляпку. На руках у неё были надеты тонкие перчатки, всё говорило о том, что это люди не маргинальной среды, аккуратные и очень симпатичные.

– Добрый день! Как нам пройти к заведующему? – обратилась женщина к санитарке.

– Прямо по коридору и налево. – ответила сидящая у входа санитарка не поднимая головы от кроссворда в журнале «Огонёк».

Через минут десять к санитарке подбежала медсестра и радостным голосом сообщила, что эти люди хотят усыновить Шоколадку.

Санитарка оторвала голову от журнала и с удивлением уставилась на сестру: – что им русских мало?

– Вот и заведующий пытался их отговорить, ведь это же проблемы на всю жизнь! – вторила ей молодая сестра. – Но они вроде решили и всё тут, ох и натерпится он ещё в этой жизни, ох натерпится!.. – пророчествовала сестра изучая свою прическу в зеркале.

– А что?! – возразила санитарка. – У нас же советская страна, можно хоть неграм, хоть чукчам жить.

– Ага, ты сама бы взяла к себе такого черного малыша?

Санитарка резко завертела головой в разные стороны, выказывая полное возражение.

– То-то и оно. А болтать о интернационализме все вы рады, – медсестра повернулась и пошла по длинному коридору засунув руки в карманы белого халата.

Новые родители

Документы оформили уже после Нового года. Так в один из зимних дней 1971 года у Ванечки появились новые родители.

Сергей Самуилович и Надежда Ивановна Корижские. Во время Великой Отечественной ещё юный Сергей Самуилович защищал блокадный Ленинград, там же и познакомился со своей будущей супругой. Надя работала в госпитале, куда попал Сергей после тяжёлого ранения. Потом была эвакуация в Среднюю Азию, учёба в ВУЗе, тяжёлые послевоенные годы и совместная работа в одном закрытом НИИ. Детей у них из-за ранения Сергея не было, но они всегда хотели иметь ребенка. В Советском Союзе часто демонстрировали фильм «Цирк», в котором показывали маленького спящего чернокожего мальчика. Может, этот факт, или какой другой, сыграл свою роль в жизни Ванечки, его усыновили, и стал он жить в семье Корижских, как родной.

С тех пор, как Ванечка помнил себя, всюду видел удивлённые глаза окружающих взрослых людей и слышал шёпот за своей спиной. Тот, противный и липкий шёпот, который исходил от вечно шушукающих на лавочке двора бабушек, воспитательниц детского сада и учителей школы:

– Это тот негритёнок, которого усыновили? А он по-русски понимает? Шу-шу-шу…

Когда Ванечка стал говорить, одним из первых вопросов он задал маме:

– Мама, почему все говорят, что меня бросила кукушка, я же не птичка? – недоумённо спрашивал Ванечка. – Почему у меня такая чёрная кожа?

Надежда Ивановна только гладила по головке маленького несмышленого мальчика и шептала ему на ухо:

– Не слушай никого Ванюшка, всё будет хорошо.

Но, что там говорить, общество есть общество, на каждый роток, как говорят, не накинешь платок – быть чернокожим пусть даже в советском обществе это большое испытание.

Прошло несколько лет, но отношение окружающих так и не изменилось.

Когда Ванечка выходил во двор играть с ребятами, они тут же бросались в рассыпную и из за угла железных гаражей кричали: – Шоколадка, чернослив! Негретенок-папуас!!!

Ванечка не понимал скрытого значения этих слов, он бежал за детьми в своей новенькой болоньевой курточке, новеньких сапожках протягивая им шоколадную конфету, которой его угостила соседка, добрая и приветливая тётя Шура. Ванечка очень хотел дружить с ними, играть в прятки, и даже готов был показать всем папины награды. Но, никто не хотел с ним общаться. Дети порой бываю очень жестоки. Они невольно отражают настрой взрослых, а взрослые порой, ведут себя как дети.

Ванечка садился на скамейку и горько плакал.

– За что? – Не понимал он этого. – Почему со мной не хотят дружить? – Спрашивал он который раз себя. Маленькими кулачками он вытирал слёзы и, опустив чёрную головку, шёл домой. Так было не однажды.

Если во двор выходила тётя Шура, то обязательно громко спрашивала:

– А кто это у нас так громко плачет? Как зовут этого малыша?

– Ваню-нюшка! – захлёбываясь в слезах, заикаясь от кома обиды в горле, произносил мальчик, вытирая слёзы рукавом куртки.

– Ванюнюшка ты наш славный, не плачь и не обижайся, мы тебя любим!

Как-то подбежала соседская девочка, села возле Ванечки и тоже стала его успокаивать:

– Не плачь, Ваня, ты хороший. – Она погладила его кучерявую голову и на сердце у него стало легко, захотелось смеяться, и бегать по двору играя падающими с деревьев листьями.

Мальчик вытер слезы, улыбнулся своей белоснежной улыбкой и они пошли на детскую площадку. С тех пор, Света стала настоящим другом для Ванечки. Дети дразнили их:

– Тили-тили тесто, жених и невеста.

Жаль, дружили они не долго. Через полгода – год родители Светы, сменили квартиру, и Ванюнюшка опять остался один.

Тётя Шура очень любила Ванечку. Своих детей у неё не было, родных забрала война. Милая, добрая старушка никогда не любила говорить на эту тему. Эта одинокая пожилая женщина часто по-соседски заходила к Корижским, что бы пообщаться с родителями или присмотреть за Ванечкой, если он был дома, а маме и папе нужно было на работу. Тётя Шура любя называла Ванечку «Ванюнюшка» и он за это на неё никогда не обижался.

Надежда Ивановна несколько раз пыталась отучить тётю Шуру от этого прозвища, но потом тоже смирилась и махнула рукой. Тётя Шура была Ване, как третья мама, она с ним гуляла в парке, водила его в планетарий и долгими зимними вечерами, если мама задерживалась, читала ему сказки.

Мальчик рос добрый, отзывчивый, но очень ранимый и обидчивый. Это понятно, ведь на его плечи выпало очень тяжёлое испытание быть белой вороной или наоборот чёрной среди белых.

Однажды в детском саду Ванечка случайно пролил кашу на большой мягкий ковёр, которым был покрыт почти весь пол детской группы. Ванечка опустил глаза и медленными шагами подошёл к нянечке, которая мыла тазик в соседней умывальной комнате.

Нянечка обернулась и увидела огромное пятно манной каши, растекающееся по выцветшему ковру.

– Ах, ты папуас! Обезьяна! Тебе бананы на ветках жрать! – разразилась нянечка, схватила мальчика за его пышные кучерявые волосы и увела в умывальную комнату. Потом она его раздела догола и поставила в угол у самого окна.

Ванечка стоял в углу и горько плакал от обиды, а дети бегали вокруг него и повторяли слова нянечки: – Папуас! Папуас!

– Я не папуас, я Ваню-нюшка, – повторял Ванечка, плача навзрыд.

Именно тогда неожиданно и мгновенно, что-то перевернулось в сознании маленького мальчика, пелена ненависти накрыла его сознание каким-то дымчатым туманом, он схватил с подоконника машинку и запустил в самого задиристого мальчика. Пластмассовая игрушка ударилась о голову обидчика и разлетелась на кусочки. Мальчик присел на корточки и заорал, что есть мочи: – А-А-А! Вера Васильевна, папуас дерётся!

На крики прибежала воспитательница, она долго ругала Ваню, а потом, собрав всех детей, вышла с ними на прогулку, оставив Ванечку в наказание стоять голым в углу группы детского сада. Ему было холодно и очень обидно, но сжав маленькие кулачки он простоял там до самого вечера.

После этого случая мама Ванечки пыталась поговорить с воспитателем, заведующей детского садика, но тщетно, кроме слов и взаимных претензий ничего не изменилось.

Шло время, отношение окружающих так и не изменилось к Ванечке. Он слышал за собой глупые насмешки, и самое плохое, что эти оскорбления исходили не только от несмышленых детей, но и их родителей. Мама и отец Вани тоже переживали, понимая, что их приёмный сын стал поводом для сплетен, насмешек и оскорблений. Мама первое время выбегала во двор, ругалась с соседками, ходила в садик и просила не обижать мальчика. Отец часто был в долгосрочных командировках, он много работал и не замечал, что происходит в душе ребенка. А может и замечал, но ничего не мог поделать. Какая-то странная и безысходная ситуация, к которой нужно было привыкнуть и смириться со всем происходящим. Порой ему казалось, что это сложнее чем пройти войну, блокаду и тяжёлое ранение.

Однажды, после очередной командировки, папа привёз для Вани велосипед «Львёнок», мальчик был так рад, что даже запрыгал от счастья, хлопая в ладоши. Папа приделал к велосипеду дополнительные маленькие колёса, так как Ваня ещё не умел ездить на двух колесах, и они втроём вместе с мамой отправились на бульвар. Ваня ехал на собственном красивом велосипеде, у него было ощущение, что за спиной выросли крылья, и он вот-вот сможет взлететь в небо. Солнце ласково грело, птицы пели в унисон, а воздух был наполнен необычайным ароматом цветущих акаций. Папа с мамой были рядом, и всем им было очень тепло на душе и хорошо, это и есть простое человеческое счастье. Им всегда втроем было очень хорошо, они были дружная семья.

Нельзя сказать, что буквально все взрослые и дети, встречающиеся на жизненном пути Ванечки, были злые, коварные люди. Нет! Были в его жизни и добрые люди. Врач районной поликлиники педиатр Татьяна Васильева всегда разговаривала с мальчиком, как с лучшим другом, сослуживцы родителей приходящие в гости, тоже всегда нежно относились к ребенку, просто в магазине, на улице встречались дяди и тёти, дети которые по доброму улыбались малышу без «задней» мысли и последующих шушуканий.

Особенно любил Ванечка ходить с мамой и папой на рынок. Приветливые торговцы угощали всегда Ваню спелыми фруктами. На рынке всегда многолюдно и там царит особый порядок и радушие. Торговцы в тюбетейках и в любую погоду в тёплых ватных халатах продают спелые дыни, арбузы, сухофрукты. Клубнику и сладкую черешню продают русские бабушки в цветастых передниках, а салаты из моркови и капусты, которые любил папа, всегда продавали приветливые кореянки. И все эти люди улыбаются. Это так приятно! Восточный рынок славится своими румяными лепешками, ароматными самсами и прочими вкусностями. После покупок папа с мамой и Ванечкой шли в чайхану на углу рынка, и там заказывали несколько палочек шашлыка, чайник зеленого чая и большую тарелку с пловом, приготовленным в огромном чёрном казане у входа. Ваня очень любил сидеть с родителями в этой чайхане, уже повзрослев, он будет приходить сюда, и сидеть за тем же столиком в углу чайханы веря, что вот-вот придут папа и мама.

Но не будем забегать вперед, ведь время было ещё советское, страна могучая, и люди отзывчивые. Русские, украинцы, киргизы, узбеки, татары, грузины, армяне, евреи – все жили как единая, дружная и добрая семья. А в семье бывает всякое и ссоры и недопонимания. Но партия строго следила за моральным духом советских людей.

Эх, как часто это бывает, даже ложка дёгтя может испортить бочку меда. Хорошее со временем почему-то уходит в далекое прошлое, а плохое и особенно обиды, остаются на долго колющей занозой в сердце любого человека.

– Он у вас такой неуравновешенный – оправдывались хором воспитатели – чуть, что сразу дерется, кусается, а мы к нему с лаской.

Не смотря ни на что, по характеру Ваня рос добрым мальчиком, он всегда улыбался тем, кто улыбался ему. У него была тонкая, ранимая душа, в которой некоторые люди оставляли глубокие шрамы. Ваня был очень одинок, привык сам играть в свои игрушки, подолгу смотреть в окно и мечтать.

– Если бы я родился, как все с белым цветом кожи, – думал Ванечка – то, меня бы никто не обзывал, я бы играл со всеми в песочнице, а в садике я танцевал бы на празднике и никто бы не смеялся.

Вспоминая про садик, Ваня вновь увидел наяву, тот злополучный праздник День октябрьской революции 7 ноября.

Взрослые с детьми на музыкальных занятиях разучивали танцы народов СССР, каждому было поручено исполнить танец. Кто-то готовил киргизские танцы, кто-то узбекские, украинские, белорусские.

– А Ванька что будет исполнять? – спросила воспитательница преподавателя музыки – какой для него костюм готовить?

– Листы с фикуса и банан в руки! – пошутила преподавательница, показывая рукой, на огромный фикус, стоявший в большом горшке на полу возле музыкального инструмента, старого чёрного фортепьяно.

Все дружно рассмеялись, только Ванечка опустил глаза и опять крепко сжал маленькие кулачки.

На празднике Ванечку одели в русскую косоворотку и маленькую папаху, на ногах у него были красные шаровары и красивые чёрные сапожки. Пришли родители и родственники детей, заведующая садиком долго выступала с приветственной речью и всё время повторяла: Коммунистическая партия, коммунистическая партия…. Что это такое Ванечка понять не мог. Он только видел, как наяву и по телевизору все поклоняются и рукоплещут этой партии, облачённой в красные флаги, гербы, и лик дедушки Ленина.

Как только, заиграла русская народная музыка, Ваня, как его научили, выбежал танцевать, по залу, заполненному родителями, пробежал лёгкий смех.

Ваня так переживал, что в самый разгар танца споткнулся и налетел на тот самый злосчастный фикус, который стоял у фортепиано, фикус повалился на музработницу исполнявшую «калинку», а мальчик, схватившись от страха за ствол растения, упал с ним у ног воспитателя. Весь зал залился громким смехом. Только Ванечка, схватившись за руку, горько заплакал. Подбежала мама, взяла его на руки и понесла в медпункт. Из зала доносился весёлый смех взрослых и детей.

Не знали, ни взрослые, ни дети, ни воспитательница, что Ваня сломал себе руку, ударившись о тяжёлый деревянный цветочный горшок. Приехала скорая помощь, пострадавшего отвезли в детскую клиническую больницу в травматологическое отделение. Там сделали рентген и наложили гипс.

– Посидите ещё полчаса, гипс должен застыть, – сказал доктор, уходя осматривать следующего пациента.

Сидя на стуле в коридоре больницы, Ваня услышал, как в соседнем кабинете медсестра по телефону кому-то говорила шепотом:

– Представляешь, Аделька, к нам привезли настоящего негретенка, чёрный такой, а ладони, как у нас, кучерявый. Я ему гипс наложила. Да не с пальмы он упал, с фикуса! Ха-ха-ха.

Мама, сидевшая рядом с Ваней, прижала его голову к себе и тоже горько заплакала.

– Милый ты мой Ванюнюшка, почему они все такие злые?

Её слёзы текли по Ваниной щеке и от этого ему было ещё обидней. Ком подкатывал к горлу, не давая спокойно дышать, сердце забилось в груди и его громкие удары молотом отдавались в висках рано повзрослевшего чернокожего мальчика.

– Не плачь мамочка, не плачь – успокаивал её Ваня, гладя здоровой рукой её морщинистую руку. – Мне совсем не больно, я же у тебя настоящий герой.

Потом Ваня долго не ходил в садик, сидел на подоконнике и гладил сидящую рядом чёрную кошку Мурку, которая с давних времен жила в семье Корижских.

– Ты, Мурка, тоже чёрная, а над тобой не смеются. Тебе везет, – говорил Ваня. – Был бы я белым, как все, или хотя бы смуглым, как киргизы, тогда бы меня никто не обижал.

Горечь

Время неумолимо бежало вперед, переворачивая страницы невеселой жизни Вани.

В 1977 году Ваня пошёл в школу и опять на него обрушилась, казалось бы вот-вот успокоившаяся в садике, волна насмешек и презрений. Сначала в классе никто не хотел сидеть рядом с Ваней.

– От него воняет! – говорили девочки с белоснежными бантиками на головах и такими же белоснежными передниками.

Но это была полная ложь, ведь Ваня был обычным мальчиком, он был такой как все в то, советское время, только с другим цветом кожи.

На переменах вся школа сбегалась к Ваниному классу, что бы поглазеть на него. Они просовывали свои головы в проём двери, смотрели, а потом по коридору раздавались звонкие детские голоса: – Смотрите, там папуас!

Учительница выходила в коридор и кричала вслед детям:

– Прекратите безобразничать!

По дороге в школу и домой, его всегда сопровождали задиры, кто-то, забравшись на забор, кричал вслед обидные слова. Так продолжалось шесть долгих лет.

За это время, Надежда Ивановна похоронила своего мужа и приёмного отца Вани. Он умер без долгих изнуряющих болезней. Приехал с командировки, простыл, потом поднялась температура. Старая военная рана дала о себе знать, зашевелился зашитый у самого сердца осколок.

Отец как-то перед самой смертью подозвал к себе Ваню и сказал ему:

– Присядь, сынок. Послушай меня. В годы войны я защищал Ленинград, там мы познакомились с твоей мамой. У нас долго не было детей, потом мы узнали, что в доме малютки есть чернокожий мальчик. Это был ты. Мы тебя усыновили и всегда любили как родного. Тебе выпало в жизни большое испытание, но ты не сдавайся и люби маму, она у тебя единственная опора и защита. Ты русский, помни, ты русский, ты советский человек… – отец закашлял, присел, схватившись обеими руками за горло. – Принеси воды, сынок.

Мама ушла в аптеку, и дома кроме кошки Мурки, никого не было. Мальчик побежал в кухню, набрал, в любимую папину кружу холодную воду, а когда вернулся в спальню, увидел бездыханное тело отца лежащего на подушке с откинутой вниз рукой. Сын уронил кружку на пол, подбежал к папе, но тот лежал с открытыми, пустыми и тусклыми, направленными в потолок глазами. Седые волосы беспорядочно упали на часть его лица…

По спине Вани пробежал холодный, липкий страх. Мальчик выбежал в подъезд и стал стучать к тёте Шуре… Потом были слёзы, плачь мамы, завешанные в доме зеркала и чёрный гроб, стоящий на крашеных ещё живым отцом половой краской табуретках в зале. Ваня помогал отцу красить их, кто бы мог тогда подумать, что это в последний раз.

Люди приходили и уходили, а Ваня, обняв кошку, забился в самый угол кладовки и так просидел в темноте до самой ночи.

Даже на похоронах преследующий Ванечку ненавистный шёпот окружающих не оставил его в покое, музыканты приглашённые из похоронной службы и незнакомые люди, шептались между собой, едва увидев чёрнокожего мальчика державшего за руку обессиленную от горя пожилую русскую женщину.

– Чёрный, чёрный, чёрный… – проносился по кладбищу шелест осенней листвы.

Время лечит раны, время лечит души. Но, силы уходят, уходит здоровье, после похорон мужа Надежда Ивановна быстро постарела, начала хворать. Вышла на пенсию. Она вдруг превратилась из элегантной женщины в милую бабушку, которая по утрам долго ищет свои очки и печет вкусные пирожки с мясом и яблоками.

Ваня ходил в школу, учился не очень хорошо, стал прогуливать занятия. Постепенно он стал вспыльчивым, дерзким, научился давать отпор своим обидчикам. Жизнь сделала из Вани сильного духом пацана, кроме духа Ваня был физически крепче, выше и сильнее своих сверстников. Он не боялся драться ни со старшими подростками, ни с несколькими сразу. Как только он слышал насмешки в свой адрес, тут же его сознание заволакивал знакомый с детства туман и он пускал в ход кулаки, камни, палки – все, что было рядом и могло ему помочь. Сам, как будто он не чувствовал ударов, не боялся ввязаться в драку. Только стук молота в висках и чувство того, как горячая кровь приливает в голову. Это многих остудило от желания посмеяться над «шоколадкой», как раньше сверстники между собой называли Ваню. Постепенно он стал, уважаем ими, к нему стали «прибиваться» ребята, которых он мог защитить.

Началась более-менее тихая и спокойная жизнь. В школе и даже в районе, где жила семья Карижских уже с Ваней здоровались пацаны, он мог спокойно ходить вечерами по бульвару, где сидели на лавочках с гитарами более взрослые ребята. Его признали.

Но, судьба-злодейка, продолжала отбирать у Вани самые хорошие моменты в жизни. Кошка Мурка вскоре околела, Ваня очень сильно заплакал, когда нашёл её околевшее тело в кладовке. Мама тоже плакала, они вдвоём сидели на диване, перед лежащей на полу кошкой и горько плакали, как там, в травм-пункте, когда Ваня сломал руку.

– Сыночек ты мой, только мы с тобой и остались на этом свете, – говорила мама, гладя мальчика по кудрявой чёрной голове. — Что с тобой будет, если меня не станет?

– Не надо, мама, – навзрыд просил Ваня, – не надо, ты никогда не умрёшь.

За окном солнце медленно опускалось за шапки белоснежных гор, зимой вечереет рано.

Ваня с мамой вынес околевшее тело Мурки, которую завернули в большое синее махровое полотенце в палисадник под окном и захоронили в небольшой, но глубокой яме.

Через месяц умерла тётя Шура и они тоже вместе плакали, когда её не стало. Тогда Ванечка наверное плакал в последний раз, детство кончилось и впереди его ждала суровая, строгая и такая неожиданно щедрая на сюрпризы жизнь.

Встреча

13 июня 1993 года. Лето началось с небывалой жары, дождя давно не было, на рынке уже вовсю до самой темноты торговали спелой черешней и клубникой, ночи были тёплыми и безветренными.

Иван в яркой красной рубашке, из-под расстегнутого ворота которой выглядывала массивная золотая цепь, сидел на скамейке в сквере и теребил в руках кубик-рубика. Вечерело. Рядом с ним сидели такие же, как он, молодые люди, и что-то оживлённо обсуждали.

– Мы, короче, к нему подкатили и загрузили его на отметку, за один «комок» он должен отстёгивать полтонны баксов в месяц, – размахивая руками, оживлённо рассказывал парень в синей джинсовой «варёнке». – Правильно, Иван? – Он внимательно посмотрел на молчащего Ивана.

– Короче, это фраер говорит, мол, уже отмечается, но не нам, и тут откуда-то подкатили карпинские во главе с Палёным. У нас завязалась словесная перепалка, похватались за грудки и разошлись, – продолжал «варённый».

– Нужно стрелку набить с ними и разделить участки, а то столько «капусты» кругом, а мы её поделить не можем, – Ваня сложил уже две стороны кубика и отдал его «варённому». – Держи на память, у меня не получается с ним справиться.

– Спасибо, братан! – улыбнулся «варённый».

– А Палёному не капуста нужна, он на тебя зуб держит, об этом уже у них был базар, я наслышан, – вмешался в разговор, молчащий доселе парень в спортивном костюме «Адидас». – Что там за тёрки?

– Был у меня с этим Палённым давний конфликт. Лет пять назад это было – стал вспоминать Иван, закурив сигарету. – Я тогда в ПТУ учился, как он там, на этой дискотеке в тот вечер оказался даже не знаю. Учился я так себе, много пропусков было, хотели отчислить за неуспеваемость. Тогда, чтобы директор училища не наезжал, меня мастер наш в группу ДНД включил, ну мы же комсомольцами были. Ну, там в доме культуры дискотека в самом разгаре, а меня тянет старший группы учитель по математике, мол, обход нужно проводить, и никак от него не отмахаться. Во время обхода у общаги за хоздвором слышу, кто-то на помощь зовет. Мы с преподавателем, этим математиком, идём, ночь, темно. Заходим в сарай, где старые парты и стулья складировали, а там этот Палёный и его дружок девчонку насилуют. Она ревет, одежда порвана. Приятель Палёного сразу сбежал, математик за ним, а этот шакал, пока штаны одевал, я его за куртку схватить успел, но он мне ножом в руку.

Иван закатил рукав и показал глубокий шрам на чёрной руке.

– Я этого суку, Палёного, тогда сам за шиворот в опорный пункт милиции притащил, с каких пор насильники стали теперь в авторитете? Срок ему тогда солидный намотали, папа девочки оказался влиятельным человеком, на ошском рынке мясными делами заправлял, потом кажется, они в Америку уехали.

– Так Палёный же потом за разбой сидел, по болезни вроде вышел, злопамятный он, об этом все знают, – высказал своё мнение владелец спортивного костюма.

— Нет, его по амнистии списали.

– Да какая амнистия, у него батя при новой власти поднялся.

Ребята стали спорить.

Иван докурил сигарету, бросил окурок в арык. Вода подхватила его, понесла корабликом вниз по течению

– Посмотрим, война план покажет! Всё пошли в кабак, у меня же сегодня день рождения!

Какое-то нехорошее чувство зародилось в душе Вани, нет, он не боялся встречи с этим Палёным, но в то же время помнил, тот последний разговор с ним у дверей милиции:

«Помяни моё слово, черномазый, я с тобой позже рассчитаюсь. Ты ещё умоешься кровавыми слезами!»

Ване исполнилось 23 года, за это время уже распался Советский Союз, оставив после себя беззаконие в бывших социалистических Республиках. Приверженцы коммунистической партии, особенно её номенклатуры, неожиданно обнаружили, что в одночасье, напрочь, лишились памяти о незыблемости марксисткой идеологии, о братстве народов и справедливости в обществе и быстро стали подгребать под себя всё, что осталось от некогда непобедимой державы. Пока наверху во власти чиновниками и их роднёй за бесценок приватизировались заводы, фабрики, земли и недвижимость, внизу в обычном обществе простых смертных зарождался новый криминальный бизнес класс, создавалось общество ценящее силу, смелость, наглость.

Поскольку Ваня в своём районе состоял на учёте в детской комнате милиции, не боялся драк и мог в пылу своей агрессии причинить людям порчу тела, то есть говоря языком простым, нанести побои, его боялись и уважали. Вокруг него собрались те, кто считал, что раз нет советской власти, то можно устанавливать свои порядки. К тому же милиция в то время одна из первых вышла на путь коррумпированности и неприкрытого мздоимства. «Несчастные» коммерсанты, а несчастными их можно было бы назвать только в кавычках, потому что они сами зарабатывали на продаже перепродаже самопального алкоголя, некачественных продуктов итд. не плохие суммы, вынуждены были платить за спокойствие своего бизнеса и криминалу и милиции.

Это было время великого беззакония, именно те, кто через 20 лет придут к власти, сядут в кабинетах начальников и чиновников высшего ранга, сейчас начинали путь выживания, каждый своими способами, но в большинстве случаев это было вымогательство, подкуп, угрозы расправой, шантаж, подлог документов, хищения государственного имущества в особо крупных размерах и другие виды деятельности начавшие неожиданно приносить немалый доход. На обломках воспоминаний о единой и дружной стране зарождалось новое элитное общество строящее свои взгляды, руководствующееся цинизмом, ханжеством, лицемерием и деньгами, которые зарабатывались не иначе, как на продаже своих душ дьяволу. Рабочие и крестьяне в большинстве своем всё же, как жили бедно, так и продолжали жить. Заводы закрылись, фабрики встали. Зарплату не выдавали по полгода. Тяжело стало одним и легко другим. Жизнь стоила копейку, а смерть могла настичь каждого в тёмном подъезде или на аллее некогда любимого горожанами сквера.

Ваня все эти годы жил с мамой, она очень постарела и часто болела. Сын не хотел расстраивать маму плохими новостями и сказал ей, что устроился работать техником в зал игровых автоматов. Платили ему там хорошо, и он мог всегда купить домой продукты и всё что необходимо для жизни. Добрая старушка даже не догадывалась, что Ваня промышлял обыкновенным рэкетом, облагая данью десяток коммерческих палаток в своём и соседнем районах. Его знали, его боялись и как-то незаметно он стал «грозой» всего района. Но для мамы, Ванюнюшка всегда был добрым и внимательным сыном. Весной они ездили на кладбище к папе и тёте Шуре, Ваня сажал цветы на могилах родных ему людей. Для соседей у подъезда поставил новую лавочку, старая развалилась совсем. Помогал старикам соседям, время тяжелое началось, кому свет починит, кому розетку. Благо поступил в ПТУ после восьмого класса на электрика, мог сам проводку провести, справить утюг и даже телевизор.

После окончания ПТУ Ваню собирались призвать в армию. Вызвали в военкомат, но как только военком увидел чернокожего Ваню, тут же приказал оставить его в покое. Нельзя, мол, нашу доблестную армию такими солдатами пополнять, в НАТО же скажут, что наемников привлекаем. Это политический вопрос!

А, вскоре, развалилась и сама Советская Армия, оставив без довольствия и зарплаты офицеров и прапорщиков, солдаты жили, чуть ли не впроголодь, выполняли работы на дачах генералов и полковников, техника распродавалась на лом, под пресс шли автомобили, танки, самолёты и всё, что могло иметь мало-мальский интерес для китайских покупателей хлама и металлолома. В общем армии Ваня больше не был нужен, да и армия ему стала тоже не нужна.

Дел много на гражданке, каждый день разборки за свой интерес на районе. Каждый день драки, победы и поражения. А после ночные кабаки, водка, девушки и опять драки. Ваня был хороший боец, его атлетическое телосложение, огромные кулаки и безжалостность к противникам стали легендой в городе. Он с детства понял, что только сам сможет постоять за себя и свою маму, которую очень нежно любил и оберегал.

В то неспокойное время рэкетом занимались и другие группировки, наиболее сильными из них были карпинские ребята и учащиеся спортивного интерната. Город делили на зоны и сферы влияния, потом перераспределяли поделенное ранее и опять делили. Каждый раздел заканчивался дракой, поножовщиной и бесконечными разборками. В перерывах между разборками опять шумные кабаки, водка и девушки лёгкого поведения. Вот такая жизнь захлестнула Ваню в это неспокойное для страны время.

Как-то незаметно забылись обиды на прошлое, уже никого не интересовал цвет кожи Вани, и вообще пришло время, когда никто не осмеливался даже шепнуть ему вслед о том, что он негр. Ваню знали и уважали, если не все жители центральной части города, то многие, особенно из числа хулиганов, бизнесменов, сотрудников милиции. Многие водили с ним дружбу, ведь Ваня был щедрым парнем, а когда пил водку, то становился ещё щедрее.

В ресторане громко играла музыка, Ваня с друзьями занял большой стол в дальнем углу кабака. Было выпито уже много водки, пили за день рождения Вани, пили за дружбу и пацанов. Парни в команде Вани были тоже не лыком шиты, все как на подбор – оторви и выбрось. Были русские, уйгуры, киргизы. Со многими Ваня был знаком ещё со школы, с другими судьба свела во время разборок и драк. Девушки постоянной у Вани не было, не сложилось как-то, да и сам он не очень переживал по этому поводу, на улицах полно ночных бабочек, а с деньгами и силой скучать некогда.

Музыка играла всё громче и громче, наполнялись фужеры, торжество дня рождения было в самом разгаре. Иван допил фужер с водкой, и шатаясь направился к выходу. Ребята собирались пойти за именинником, но он сказал им: – « Отдыхайте пацаны. Всё в ажуре! Мне проветриться нужно, пейте, веселитесь, за всё уплачено!»

В тёмном помещении ресторана по стенам бежали лучи светомузыки, в глаза временами бил яркий свет стробоскопа. Иван выскользнул из душного зала ресторана и сел на лавочку перед входом, за ним вышел его верный друг Жека, они дружили ещё со школы. Жека уже успел отсидеть свой первый срок, получил два года за хулиганство. Вышел из зоны и стал крутить дела с Иваном.

– Ты в порядке? – спросил Жека.

– Да всё хорошо, мутит что-то. Неспокойно как-то на душе.

– А мне вообще тяжко, ломает так, что сил нет, – пожаловался Женька.

Ваня знал, что Жека наркоман со стажем, водкой балуется редко, а колется уже давно, сразу после зоны присел на иглу.

– А у тебя чего нечем ужалиться? – поинтересовался Ваня.

– Нет, кроме травки, ничего не осталось, а она только слегка помогает при ломке. – Жека, словно факир, вытащил из рукава забитую марихуаной папиросу. – Дунем?

Ваня бывало и раньше курил травку, но сейчас ему не очень хотелось, и так голова шла кругом, но друг есть друг, что ему отказывать, не чай ведь Ваня не кисейная барышня.

Отошли к скверу, сели на скамейку в тени огромного дуба, закурили папиросу.

– О чём ты мечтаешь братан? – спросил Жека, выдувая сизый дым в чёрное ночное небо.

– Всегда хотел быть белым, то есть как все – задумчиво ответил Иван разглядывая звёзды раскиданные словно жемчуг на чёрном бархате.

– А на кой ляд тебе это нужно, ты конкретный пацан, у тебя есть сила, ты смелый, наплюй на всех и живи себе радуйся.

– Нет, Жека, тебе меня не понять, ты другой был и им останешься. – Иван закашлял на очередной затяжке. – Нет, от этой гадости всё горло першит, что за солома?

Жека растоптал недокуренную папиросу, тихо выматерился.

– Я знаю одну барыгу, поехали к ней, она конкретным кумаром банкует, – предложил Женька. – Прошу тебя братан. Составь мне компанию, а то мне кирдык придёт.

Жека соскочил со скамейки, выйдя на обочину дороги, поднял руку проезжающему мимо такси.

– Шеф, в пригород и обратно подкинь, в оба конца заплатим и на чай дадим с хлебом и маслом.

– Годится, – ответил водитель, и вот парни уже ехали в просторной желтой Волге в сторону пригородных сёл столицы.

Подъехав к указанному адресу, парни вышли из машины и пошли, обходя горы высыпанного шлака к небольшому саманному дому с покосившимся забором.

Жека постучал по калитке ногой, а потом, взяв небольшой камушек кинул его на покрытую шифером крышу. Собаки залаяли в соседних дворах, в прихожей хижины зажёгся свет

– Кто там? – донёсся женский грубый голос из приоткрытой двери.

– Мамаша! – крикнул Жека в темноту двора.

Женщина подошла к забору. Луна осветила покрытое морщинами лицо и Иван отчётливо увидел перед собой рано постаревшую алкоголичку, лицо которой было отмечено глубокими линиями печати Бахуса. Под глазом был кем-то посажен огромный чёрный бланш.

Женщина что-то несвязанно бормотала. Возникла пауза.

– Мамаша, нам раскумар нужен, друга ломает, давай быстрее пошевелись, день рождение у меня сегодня – Иван достал деньги и протянул их старухе.

Неожиданно старуха оживилась, на полупьяном лице зловеще заблестели в лунном свете глаза.

– Ты не русский, что ли, иностранец, а по-русски балакаешь так чисто? – спросила она Ивана.

– Да русский я, – стал оправдываться Иван. – У меня отец был из Африки, а мама русская.

– Мамаша, держи бабки, какая разница русский — не русский, давай кумар, нас таксист ждёт, – прервал разговор Жека, у него от ломки, уже тряслись руки, а всё тело ныло от нестерпимой боли.

– Погодь ты, – тётка махнула рукой и внимательно уставилась на Ивана. – Зайдите в хату, не бойтесь!

Она открыла калитку и шоркая калошами пошла в дом. Ребята зашли следом, в нос ударил крепкий перегар, в комнате, которая, по видимому, служила кухней, залом и спальней одновременно повсюду валялись старые вещи, середину комнаты занял стол покрытый газетами. На столе стояла початая бутылка красного вина, четверть луковицы и ломоть засохшего белого хлеба. В углу приютилась металлическая панцирная кровать покрытая старым пледом, на которой спал худой и давно не бритый мужик в порванных спортивных штанах и застиранной синей майке.

Этот дом был торговой точкой воровского общака, деньги, вернее её большая часть, от продажи наркотиков шли на помощь заключенным в колониях, другая часть оставалась Валюте и её сожителю вору со стажем Хасану. Валюта, выйдя из мест заключения пошла сюда торговать наркотой надеясь перекантоваться несколько месяцев, а потом устроить своё дело, правда чем заняться она пока не знала. После зоны она расслабилась, стала много пить и старалась не думать о своей несчастной судьбе.

Хасан был жестокий, резкий человек, казалось в его сердце уже не осталось места добру и состраданию. Валюта не любила его, но жила и тихо ненавидела его и всех вокруг.

Тетка, пошатываясь, подошла к Ивану. Он же, не понимая происходящего, сделал несколько шагов назад и упёрся спиной в шкаф.

– Мальчик, ты родился во фрунзенском роддоме? Тебя усыновили потом?

– Откуда вам это известно? – опешил Иван

Она села на табуретку у стола, положила голову на руки и что-то запричитала.

– Эй, мамаша, чего ты? – спросил Жека, тормоша женщину за плечо. – Кумар, давай скорее.

– Сейчас, сейчас!.. – тётка достала трясущимися руками из ящика стола стеклянную ампулу, сунула её в руку Жеки – иди не мешай, понял? – в глазах женщины блеснула молния, и Жека немного испугался – Мне нужно с ним поговорить.

Она поправила упавшие на лицо волосы.

Жека тут же исчез за тяжёлой дверью обитой чёрным дерматином.

– Сынок, – уставив пьяный взгляд на Ивана, взмолилась женщина. – Я ведь мама твоя.

Руки у неё нервно тряслись, рано поседевшие волосы слиплись давно не помня бани, мужская рубашка с закатанными рукавами, а на запястье наколка Валюта и колючая проволока.

– Подожди, тетка, я чего-то не врубаюсь в систему! Что конкретно происходит? Кто ты? – Иван подошёл к столу и сел на другую табуретку.

– Я родила тебя 13 июня 1970 года, – сквозь слёзы выдавила женщина, она трясущейся рукой налила себе половину стакана портвейна и выпила тут же до дна. – С днём рождения, сынок! Вот ты какой стал, а я не могла тебя вырастить, не могла.

Глаза женщины затянулись мутным туманом, на кровати храпел мужик, временами что то бормоча и матерясь.

– Я всю жизнь по тюрьмам и пересылкам, с этапа на этап, и всегда думала, что найду тебя.

Она встала и, пошатываясь, подошла в старому обшарпанному бельевому шкафу, достала коробку с ампулами. – Вот сынок, с днём рождения тебя! Приходи, когда нужно будет ещё, ладно?

Валюта протянула Ивану коробку, но он резко отпрянул, и направился к выходу, у двери он повернулся и сказал: – У меня есть мама, я её люблю! А ты… – Так и не продолжив, он вышел, а Валюта осталась стоять посреди комнаты держа в руках коробку с наркотой.

– Поехали нафиг отсюда! – скомандовал Иван со злостью хлопнув дверью Волги.

Жека уже успел уколоться в сенях хижины и теперь пребывал в своей нирване.

Машина тронулась и исчезла за поворотом, где покачиваясь на ветру, горел единственный на этой улице фонарь.

Судьба выкинула свою карту, они встретились и разошлись. Но черта в истории жизни рецидивистки и воровки Вали-Валюты уже была подведена. Подвел черту не суд, которого она не боялась, не боялась она ни зоны, ни дубачек надсмотрщиц. В тюрьме Валюту уважали и кум и зечки, она была в авторитете. Вышла на волю спилась малость, но по жизни она была кремень. Не думала, не гадала, что вот так встретит сына, а что встретит точно, чувствовала, хотела раньше искать его, потом стыдно даже было за то, что бросила. Себя осуждала, ночью просыпалась в мокром поту, плакала в подушку долгими зимними ночами, там на зоне, да много передумала, а вот как вышло.

В первый свой срок, ещё в СИЗО мечтала, вот выйдет на свободу найдёт своего сыночка, пусть чёрного, неважно, заберет его из детдома и оденет с иголочки. Купит ему всё, что он попросит, будет с ним ласкова, вместе пойдут в парк на аттракционы. Потом она устроится на работу и будут жить поживать, добра наживать.

Но мечты мечтами, а зона есть зона. Через месяц после приговора суда, чтобы не стать шестеркой, ночью отточенной ложкой порезала Валюта свою сокамерницу, которая очень добивалась Валькиного тела. Потом новый срок. В зоне и выпить и наркота есть, только не для всех. Для самых дерзких, жестоких и смелых. А Валюта была такой или вернее стала. Вышла на свободу, связалась с уголовниками, водка, наркота, карты, ворованные вещи, новый срок и так далее день за днём мечта откладывалась на потом, пока не усохла в маленькую горошину в отдалённых уголках души, о которой вспоминалось всё реже и реже. Где-то на небесах распорядитель судеб сдавал в этом момент из своей крапленой колоды последние карты своим жертвам.

Зачем всю жизнь прожила? О чём мечтала и чем дышала?

Валюта горько плакала, опустив голову на стол.

– Чего воешь, Валюта? – захрипел проснувшийся на кровати мужик. – Налей мне похмелиться. Сдаётся мне, не во сне черномазый какой-то приходил. Он тебя, что ли, обидел? Я его на нож посажу! Попадись он мне! – Хасан крепко выругался матом.

Валя подняла голову, её сознание медленно заволакивал дым ярости, время остановилось, вдруг она стала тверезой, холод наполнил душу и разум померк, как далёкая звезда на пасмурном небосводе. Она медленно налила полный стакан, встала подошла к сожителю и выплеснула вино ему в лицо.

– Подавись, тварь! Я тебе не служанка, ненавижу.

Мужик закрыл лицо руками, потом вытерев голову старой, рваной наволочкой от подушки встал и замахнулся на Валю своим посиневшим от наколок кулаком.

– Ах, ты стерва!

Но ударить не успел, Валя со всей силы обрушила сожителю на голову старый чугунный утюг стоявший где-то рядом. Мужик обмяк, из виска у него потекла кровь. Он упал, словно подкошенная трава под ноги своей женщины. Глаза Вали наполнились отчаяньем.

Не понимая происходящего, она выбежала их хаты через огород в сарай, не помня себя, в кромешной темноте подставила деревянный ящик, встала на него, перекинула веревку, неизвестно откуда взявшуюся в её руках на балку, крепко связала петлю, накинула себе на шею.

– Не могу больше, не хочу …

…Договорить не успела, ящик не выдержал веса её тела и сложился пополам, а Валя качаясь из стороны в сторону, повисла в тёмном пустом сарае, сполна рассчитавшись с распорядителем человеческих судеб.

Маятник судьбы, качаясь своим холодным, безразличным ко всему грузом, состоящим из пережитого людьми на этой земле за века горя и счастья, на границе справедливости и несправедливости, зависая, то над морем слёз, то взмывая в страну радости и любви, вновь принёс очередную жертву своему творцу.

Дело было за полночь. Иван возвращался домой оставив Женьку у перекрестка, где по ночам предлагали свои услуги «ночные бабочки». Такси остановилось у знакомого дома.

Он хотел тихонько зайти в квартиру и лечь спать. День был тяжёлый и много нужно было понять и обдумать. Но завтра, завтра, всё будет завтра. История, рассказанная женщиной-барыгой, не выходила из головы.

Не знал Ванюша, что судьба вновь всё решила за него. Как тогда, в первый день своего рождения.

Во дворе его с вечера поджидал Палёный со своей сворой. Иван, увидел в лунном свете тени людей.

— Поджидают, суки! – сказал сам себе Ваня. Он был готов к драке, холодный пот выступил на лбу, дыхание стало прерывистым. Тени подошли на несколько шагов ближе.

– Привет тебе от Палёного! – донеслось из темноты.

– Так ты подойди поближе, если такой смелый, – крикнул в темноту Ваня.

Однако непрошенный гость оставался в тени гаражей.

Неожиданно сзади послышались шаги, но обернуться Ваня не успел. Что-то обожгло спину, нож металлическим жалом пронзил юную плоть и острая боль мгновенно наполнила всё тело, ноги, словно ватные подкосились, Иван упал на тёплый асфальт.

– Нож, забери, и золотишко сними, рассчитались сполна… – доносился чей-то голос, похожий на голос Палёного, где-то рядом. Кто-то сорвал цепь с шеи Ивана.

Горячая кровь стекала тонким ручейком по спине и рубашке, сознание заволакивал сон, всё стало далеким и безразличным…

Ночь поглотила силуэты людей.

– Помогите! – хотел крикнуть Ваня, но, ни один мускул на его лице не смог пошевелиться. Где-то по стенам домов пронеслась холодная тень смерти, подхватив Ваню своими цепкими когтями.

Чёрная небесная пропасть влекла Ваню в свои объятия, и может быть где-то там, среди других планет, нашла свой последний приют нелегкая судьба чернокожего мальчика, которого добрые люди ласково называли – Ванюнюшка.

Но эта печальная история ещё не закончилась, как не закончилась эта летняя душная, бесконечная ночь. Нити судьбы иногда рвутся сами, иногда они переплетаются с судьбами родных и близких и тогда они могут оборваться вместе. В такие минуты, хочется спросить Создателя и Вершителя: – За, что ты позволяешь детям Твоим страдать? За какие грехи мучаешь невинных? Как же случилось, что за тысячи лет нашего существования на земле в образе и подобии Твоем, мы обречены рождаться, жить и умирать до конца не понимая сути Твоих замыслов? Пощади нас!!! Сжалься над слабыми, будь милостив!!! Сполна исполнены мы страданиями.

История подобно жерновам в промысле Божьем бежит по бесконечному кругу, перемалывая наши судьбы в пыль Вселенских Галактик. Мы не знаем точно, где зародилась человеческая жизнь на этой Земле впервые, но, несомненно, жизнь первого человека была не слаще нашей. Я не знаю, был ли первый Человек милосердным, но с тех пор, как, Человек научился писать, рисовать, повествовать, он рассказывает о бесчисленных ужасах несправедливости пережитых его современниками. Он говорит, о том, что моря из века в век наполняются слезами людей, жестокость, алчность и хитрость овладевают душами и делают их холодными, и кажется, ничто не сможет остановить этот бесконечный театр абсурда, в котором празднуют и бесятся в экстазе наслаждений зло, несправедливость, коварство и жестокость. Наверное, только мы сами, люди сможем облегчить нашу участь, если поймём, что высшая ценность и смысл нашего существования есть в сострадании, милосердии и любви к ближнему своему, к этому миру. Только так, а не иначе мы сможем изменить свои судьбы к лучшему, сможем увидеть мир прекрасным и добрым.

Надежда Ивановна в ту ночь долго не могла уснуть, какое-то беспокойство мучило её весь день. Вечером она приготовила любимый Ваничкин пирог с картошкой и мясом, напекла пирожков с яблочным повидлом. Она знала, что Ваня придёт поздно, он предупредил её заранее, но все, же очень хотела побаловать сыночка вкусненьким.

Около трёх часов в дверь позвонили, она встала, накинула халат, открыла входную дверь и увидела на пороге двух сотрудников милиции. Вид у них был какой-то растерянный. Один из них был знаком ей, это был местный участковый инспектор.

– Надежда Ивановна, простите за ночное вторжение, – вежливо сказал участковый инспектор.

– А что случилось? – сердце женщины заныло и превратилось в горячий давящий на грудь камень.

– Вы могли бы выйти с нами во двор? На опоз… – милиционер вдруг замолчал, увидев беспокойство на лице старушки. – Пожалуйста, нужно ваше присутствие.

По телу пробежал озноб.

«С чего бы озноб в такую душную ночь? – подумала Корижская – Что-то случилось! Ванечка!!!» – мысль не давала покоя, сердце бешено стучало в груди.

Она быстро накинула платок на плечи и вышла вслед за милиционерами, даже не закрыв дверь квартиры. У неё было плохое предчувствие, и она не могла с ним совладать.

Надежда Ивановна подошла к месту, где у палисадника, некогда с сыном похоронила кошку, увидела на аллее милицейский УАЗик и группу что-то обсуждающих людей, рядом стояла карета скорой помощи. В свете фар она увидела, что на земле лицом вниз лежит её Ваня, на красной рубашке зияет огромное пятно крови.

– Он мёртв, ножевое ранение в спину, ему труповоз нужен, а скорая пусть уезжает, сейчас криминалисты будут работать, – донеслось откуда-то из темноты.

Камень в груди женщины разорвался, как бомба, сброшенная в годы Великой Отечественной Войны с тяжёлого немецкого бомбардировщика на тонкую нить дороги жизни в блокадном Ленинграде, по которой вереницей полуторок увозили раненых защитников города и изнеможенных голодом блокадников. Тогда судьба спасла её и мужа от смертельного взрыва, дала отсрочку, что бы настигнуть её теперь, через 50 лет.

Карета скорой помощи увезла Надежду Николаеву в реанимацию, но было уже поздно. По дороге она умерла от обширного сердечного инфаркта. Последний камушек человеческой судьбы лёг в узор космического калейдоскопа. Калейдоскоп замер, что бы через миг вновь начать своё сумасшедшее вращение, удивляя кого-то своими бесконечными замысловатыми узорами, сотканными из прожитых жизней. Всё смешалось, детский смех, юная любовь, добро, зло, войны, политика, власть денег, зависть и похоть и где-то в этой бурлящей массе живём и мы с вами, каждый день строим свой путь, который может быть, уже от самого рождения прочерчен нам в этом лабиринте.

На столе в пустой квартире Корижских, остался испеченный пирог, две чашки для чая и открытка, на которой аккуратно выведено чернилами:

«С днём рождения, сынок! Будь счастлив и пусть в твоей судьбе тебе всегда сопутствует благополучие! Я тебя очень люблю! Твоя мама». Рядом лежал новый свитер из ангорской шерсти, связанный накануне Надеждой Ивановной для своего единственного и любимого сына Ванечки.

Светает…

Ночь была душная, только под утро подул прохладный ветерок… Где-то вдали слышны первые троллейбусы, их нудное завывание, то возрастет, то удаляется. Солнце медленно, как-то неохотно восходит над горной грядой увенчанной белыми шапками сверкающего льда. В долине просыпается мой город, молчаливый свидетель непредсказуемых и порой нелегких человеческих судеб. И ему, городу, уготована своя судьба, о которой когда-нибудь поведает другая история.

© Данияр Деркембаев, 2012