Сомнения Манаса

Пьеса в одном акте

Пьеса «Сомнения Манаса», поставлена Чуйским областным театром драмы в 1995 г. Режиссер Искендер Сартбаев, в главной роли Манаса Марат Алышпаев.

Эпос «Манас» один из крупнейших эпосов в мире, шедевр устного народного творчества кыргызов. Эпос многогранен и необъятен. В его тексте, состоящем из множества эпизодов, события плавно перетекают из одного в другое. Финальный крупный эпизод эпоса – поход Манаса на Бейджин (Пекин) – столицу Китая. Из похода Манас возвращается смертельно раненым, потеряв многих в боях. В пьесе автор обратился к тому промежутку времени, который непосредственно предшествовал походу. Это – авторское осмысление эпоса и его героя, в тексте эпоса об этом моменте не упоминается.

Манас сомневается – идти ли ему в поход, потому что знает, что многие его соратники из этого похода не вернутся. Это был момент, когда кыргызы обладали большой силой, все внешние враги побеждены, народ богат и доволен. И вот Манас задумался – стоит ли менять достигнутое большой ценой процветание на многомесячный трудный поход, результаты которого неизвестны, и большая часть воинов, возможно, погибнет?.. Манас хочет сохранить жизни людей, но все его подталкивают к походу – кто из лучших побуждений, кто преследуя свои корыстные цели, кто желая его смерти… И Манас решается на поход…

Синопсис

Пьеса начинается со сна Манаса, в котором он видит – смерть и кровь. Это его мучает, не дает покоя, и, в то время, когда все собираются в большой поход на Бейджин (Пекин), съезжаются и другие, покорные кыргызам племена (калмаки), он начинает сомневаться – надо ли подвергать всех такой опасности, смерти, – ведь ясно, больше половины погибнет в многомесячном походе на Эсен–хана, царя Бейджина.
Но его все толкают в поход.

Основные герои:

КАНЫКЕЙ – жена Манаса, урожденная Афганская принцесса.
ЖАКЫП – отец Манаса
БАКАЙ – мудрый советник Манаса
АЛМАМБЕТ – сподвижник Манаса (бывший китайский принц, принявший по эпосу мусульманство и ставший кыргызом)
САЙКАЛ – калмакская дева-воительница.
КОНУРБАЙ – в эпосе один из недругов Манаса, но в данной пьесе автор в его лице изобразил джина-врага, который принимает обличье то служанки Каныкей – Айжан, то Алманбета, то Бакая. У него одна цель – не оставлять кыргызов в мирном благоденствии и процветании, а толкнуть их в поход, крайне неудачный для кыргызов, из которого многие не вернутся, а Манас вернется смертельно раненным.
ДЕРВИШ – в противовес джину-врагу – Дервиш – добрый джин. Но в конце концов и он согласен с походом Манаса – но у него одно основание – Манас даст потомству на тысячи лет – знамя и веру в свои силы на все времена, а ради этого можно пожертвовать многим.
Дервиш не является персонажем эпоса «Манас».

Действующие лица:

МАНАС
КАНЫКЕЙ – супруга Манаса
ЖАКЫП – отец Манаса
БАКАЙ –советник Манаса
АЛМАМБЕТ – сподвижник и друг Манаса
САЙКАЛ – калмакская Дева-воительница
КОНУРБАЙ – враг Манаса (в пьесе – джин-враг)
ДЕРВИШ – добрый джин.
Айжан – служанка Каныкей
Стражник

Сцена I

Сцена затемнена. В центре сцены освещено мутным светом ложе Манаса. На нем спят Манас и Каныкей. Бурная динамичная музыка. На авансцене в полумраке сражаются воины, видны только их силуэты. Ржание коней, крики нападающих, стоны раненных, звон сабель – все звуки яростного боя. Колышутся, падают и поднимаются знамена и рубятся воины. Мгновенно все это исчезает; ложе Манаса ярко освещается, он вскакивает, тяжело дыша, вспотевший, как после кошмарного сна. Тут же просыпается Каныкей, она испуганно гладит его плечо, успокаивая.

Каныкей (испуганно): Что с тобой, милый? Что?
Манас (тяжело дышит, опускает голову, понемногу успокаивается. Говорит устало): Кругом смерть и кровь. Кровь и смерть.
Каныкей (проводит рукой по его волосам): Ты еще не проснулся?
Манас: Не проснулся? Это какой-то бесконечный сон, бесконечный сон. Бесконечная война. Я устал.
Каныкей: Не говори так, мой лев Манас.
Манас (вскакивает, отшатывается от ложа, отходит от него): Лев? Я и для тебя лев? Лев – это дикий хищный зверь, который питается сырым мясом! Ты моя жена, разве ты хотела бы иметь в постели с собой кровожадного хищника?
Каныкей (встревожено, не понимая, тоже встает, подходит к нему): Что с тобой, милый? Ты мой лев и я не отрекаюсь от этого. Лев – это царственный зверь. Это — сила, это — власть. Как лев среди зверей, так и ты среди людей – наделен властью и силой. Я горжусь таким мужем.
Манас (стоит спиной к Каныкей, опершись рукой о кереге, печально): Сила и власть уходят корнями в смерть, питаются кровью.
Каныкей: Да, это так. Не мы придумали этот мир. Не нам его менять. Каждый человек, даже самый сильный, порою, бывает слаб, как ребенок. Но всё дело только в том, что нельзя эту свою слабость показывать никому (жестко, резко) даже жене.
Манас (резко оборачивается к ней, долго с неприязнью смотрит на нее. Он оскорблён. Затем подходит к ней, успокаивается, берет ладонями её лицо, говорит ласково): Эта бесконечная война и из капризного шаловливого ребенка сделала сурового воина.
Каныкей (падает на его грудь, прижимается): Успокойся. Это дурной сон повлиял на тебя. Придет утро и всё исчезнет – страхи, сомнения. Ты опять станешь прежним – сильным, железным, непобедимым. Таким тебя любит народ. За такого я и выходила замуж, и люблю тебя таким до сих пор.
Манас (ласково): Да. Не должен.

(Сцена исчезает в темноте. Появляется, освещенный лучом света Конурбай).

Конурбай: Так, так, так. Великий Манас устал… Необузданная сила, безмерная гордость – где всё это? (смеётся. Он откидывает капюшон, распахивает плащ – на нем боевое одеяние воина). Не пора ли?.. (вытаскивает нож) Нет…рано, рано. Надо подождать. Но не долго, не долго осталось ждать.

Сцена II

День. На заднем плане горы, лесок. Бакай один.

Бакай: Кто это? Кто это был? Вон там, у тех деревьев? (он всматривается) Мог бы дать голову на отсечение, что это Конурбай. (трясет головой) Фу ты! Откуда этому нечестивцу здесь взяться? (Качает головой) Надо же, померещится же такое средь бела дня. (появляется Алманбет)
Алманбет: Бакай аба, хорошо, что я вас застал.
Бакай: А что такое?
Алманбет: Как что? Дни летят как птицы! Так мы дождемся только одного – Эсен-хан укрепится и никогда нам не взять Бейджин. Пора выступать, — лошади лоснятся от жира, воины томятся от безделья.
Бакай: Да, ты прав… Но наш хан…
Алманбет (встревожено): Что с ним? Он болен?
Бакай: Нет. Но я не понимаю, что с ним происходит. Ходит целыми днями мрачный, как туча — ни слова не скажет, не улыбнется. Я уже много раз говорил ему, не пора ли выступать, а он либо отмолчится, либо так посмотрит, что даже у меня начинаются трястись колени.
Алманбет: Да-а, странно. Ведь он сам так мечтал об этом, столько говорил, мы все так готовились.
Бакай: В том-то и дело.
Алманбет: Ведь осталось-то нанести по Эсен-хану последний удар, и тогда и его, и Конурбая можно было бы раз и навсегда уничтожить в их же логове.
Бакай: (думая о чем-то) Да, да. Кстати, Алманбет-батыр, ты не видел никого здесь… Нет, это невозможно…
Алманбет: Что?
Бакай: Тебе никто не встречался из воинов, похожих на этого Конурбая?
Алманбет: (удивлённо) Нет. Хотя…кто его знает, может и есть кто-нибудь.
Бакай: Верно. Должно быть, кто-то просто похож на него.
Алманбет: Так что же нам теперь делать? Воины ропщут, говорят, что это мы отговариваем Манаса от похода (он замолкает; продолжает нерешительно) Точнее сказать, что я отговариваю…
Бакай (смотрит на него пристально): Я понимаю. Они не могут забыть, что Бейджин – твоя родина.
Алманбет (вспыхнув): Моя родина здесь!
Бакай (примирительно): Конечно. Прости, если я обидел тебя, ты же знаешь, я не хотел… (строго) А того, кто говорит такое – наказать!
Алманбет (угрюмо): Не хочу я никого наказывать за это. Они правы. Видно, я дал им повод так думать.
Бакай: Всё это глупости. Выкинь из головы. Никто не смеет обвинять тебя в том, что ты плохо сражался с врагами кыргызов. (грозно) А если кто посмеет — тебе не надо будет руки пачкать, я сам уничтожу такую мразь!
Алманбет (склоняется): Спасибо вам, аба, за доброе слово.
Бакай (беря его руками за плечи): Не ты мне, а я тебе должен сказать спасибо. Не думай ни о чём, иди. И не слушай всяких глупцов. А с ханом я попробую ещё раз поговорить.
(Алманбет уходит)
Бакай: Странно, странно. Но я мог бы поклясться, что видел этого пса Конурбая. Фу черт! Да откуда ему здесь взяться-то, когда он сейчас в Бейджине! Старею я, что ли?
(появляется Дервиш)
Дервиш: Приветствую вас, великий воин.
Бакай (здоровается с ним за руку): Здравствуйте, святой человек. Издалека ли путь держите, не устали ли? Вон моя юрта, не откажитесь пройти со мной, — отдохните, расскажите что видели, в каких святых местах были.
Дервиш: Спасибо, сынок, спасибо. Прибыл я издалека, но обо мне не беспокойся – я сыт и не устал. Не прими за обиду мои слова. За доброе слово спасибо. Хорошее у тебя сердце, сын мой Бакай.
Бакай (удивленно): Вы знаете мое имя, святой человек?
Дервиш (усмехнувшись): Я много видел и много знаю, сынок. Кто же тебя не знает среди кыргызов. А вот что я хотел спросить у тебя, — что за человек, о котором ты спрашивал у батыра Алманбета?
Бакай (удивленно): Это он вам сказал? Да так, показалось будто Конурбай, но это невозможно…
Дервиш (удовлетворительно): Конурбай… А ты ступай себе, сынок. Конечно, показалось. Откуда же ему здесь взяться?
Бакай (растерянно): Вот и я говорю, — откуда…
Дервиш: Иди, сынок, у тебя много дел.
Бакай (медленно, нерешительно, уходя): До свиданья, святой человек.
Дервиш: Всего хорошего. Ступай. (Бакай уходит) Так, теперь он – Конурбай. (помолчав) Значит и в правду я здесь нужен. (уходит)

Сцена III

Юрта Каныкей. Она одна.

Каныкей: Ничего не понимаю, что с ним происходит? И поговорить не с кем! Где эта паршивая девка?!

(Входит Конурбай. Каныкей обращается к нему, смотрит на него, но видит перед собой свою служанку и наперсницу — Айжан)

Каныкей (нетерпеливо): Где это тебя носило, Айжан?
Конурбай: Простите, госпожа, но вы сами меня посылали…
Каныкей: Ладно, ладно. Иди сюда, поговорим. Голова раскалывается – что-то вокруг непонятное происходит.
Конурбай (приближается к ней, садится рядом): Что же именно, госпожа?
Каныкей: Начать с того, что в последнее время снятся мне какие-то странные сны, тревожные сны.
Конурбай: В нашем роду все женщины умели разгадывать сны. Может быть, и я попробую. Расскажите мне, что вам снилось.
Каныкей: Хорошо. Снится мне раз, будто скачу я на коне по степи, и конь у меня чудесный, крылатый, едва земли копытами касается. Вокруг лето, солнце светит. Вдруг солнце закрывают тучи, наступает тьма – конь мой неожиданно падает замертво, и я лечу через его голову наземь.
Конурбай: Это плохо. Позор вас ждет, госпожа. Позор и унижение.
Каныкей (испуганно) Что ты говоришь?!
Конурбай: Но этого можно избежать, если…
Каныкей: Что, если?
Конурбай: Слышала я, что наш хан – великий Манас, — хочет отказаться от похода на Бейджин?
Каныкей: Ну, так что? Это здесь причем?
Конурбай: Этого нельзя допустить. Он должен пойти в этот поход. Тогда он победит всех врагов и прославит свое имя великим подвигом. И вы, моя нежная госпожа, до конца своих дней не узнаете ничего, кроме счастья и довольства.
Каныкей: И мой сон…
Конурбай: Он ничего не будет значить. (задумчиво) Время испытаний приближается.
Каныкей (смотрит на нее удивленно): Как странно ты сегодня говоришь.
Конурбай: Просто я раньше больше молчала, но почувствовала опасность, которая грозит вам, и решилась высказаться. Не прогневайтесь.
Каныкей: Ладно… А с ханом и в правду что-то творится. Об этом я тоже хотела с тобой поговорить.
Конурбай: Что же?
Каныкей: Какой-то он сам не свой… не знаю, в чем тут дело…
Конурбай: А что…он говорил что-то странное?
Каныкей: Да, именно. Иногда он начинает говорить и мне кажется, что это не он, а кто-то другой, какой-то незнакомый мне человек. Он чего-то боится…
Конурбай (перебивая): Боится?
Каныкей: Да, и я не пойму – чего. Он о чем-то жалеет, и я ни слова не могу понять из того, что он говорит, — как будто на другом языке… Хотя чувствую сердцем, что его что-то заботит, беспокоит, но что — разумом, сколько ни стараюсь, ничего не понимаю. Кажется всё вокруг хорошо. Враги изгнаны. Народ в мире и достатке. Все его прославляют, певцы в его честь слагают песни – чего же ещё надо? Ни бед, ни лишений. А он мечется, страдает, будто вокруг мор и разруха, будто он бессилен, хотя такой силы и власти никогда еще не было ни у одного кыргызского правителя.
Конурбай (мрачно): Это временно.
Каныкей: Что ты сказала?
Конурбай (спохватившись): Я говорю временное это у него настроение. Может, он не совсем здоров, надо бы лекарей позвать.
Каныкей (махнув рукой): Слышать не хочет. Не знаю, что и делать.
Конурбай (нерешительно): Не знаю, говорить ли вам…
Каныкей: Что?
Конурбай: Нет, не стоит…
Каныкей: Да что же? Что?
Конурбай: Ладно, скажу. Ваше спокойствие мне дороже всего.
Каныкей (встревожено): Да говори же, что такое?
Конурбай: Ходят слухи, что в этих местах опять Сайкал появилась.
Каныкей: Какая Сайкал?
Конурбай: Женщина-богатырь. Люди говорят, что наш хан в одно время её очень любил.
Каныкей: Но, но... Ты поосторожней выбирай выражения! Как это – любил?
Конурбай: Простите. Нелепые слухи, темные пастухи – что с них возьмешь?
Каныкей: Так об этом говорят даже пастухи? Что же это такое?!
Конурбай: Да. Конечно, пустяки. (неуверенно) Как же иначе.
(входит Айжан)
Айжан: Вы что-то сказали, госпожа? (она не видит Конурбая. Каныкей с этого момента тоже не видит его. Он встаёт и тихо уходит)
Каныкей: Конечно, пустяки. (нерешительно) Но что это за девица? Ты можешь мне поподробней о ней рассказать?
Айжан: О какой девице вы говорите?
Каныкей: Правильно. Лучше об этом вообще не будем ничего говорить.
И ты ни с кем не говори об этом.
Айжан (недоуменно) Как скажите, госпожа.
Каныкей: Я помню, как он в первый раз пришел ко мне (тихо улыбается) Это ещё там было, у отца. Ночью, усыпил всех стражниц, ворвался прямо в мою спальню. И сразу рукой под рубаху, — у меня аж сердце остановилось, — «Жениться, — говорит, — на тебе пришел» … Такой дикарь… Я его тогда поранила кинжалом, а он, дикарь, вырвал кинжал из рук и, представляешь, меня, ханское дитя, ударил, да так, что я полдня потом как сама не своя ходила. (смеётся, говоря это, потом плачет) Ведь он так меня любит, — какая ещё там Сайкал!
Айжан (испуганно) Вам плохо госпожа? Что с вами?
Каныкей (отправившись) Нет, нет, ничего, ничего. Все хорошо, хорошо.

Сцена IV

Юрта Манаса. Он один. Входит недовольный Жакып. В сторонке, молча, никем не видимый, стоит Дервиш.

Жакып: Что такое? Что это все болтают?!
Манас: О чем вы, отец?
Жакып: О чем, о чем! Всё о том же! Чего ты ждешь? Чего ты здесь сидишь и ждешь?
Манас: Да в чем дело?
Жакып (успокоившись) Сынок, сынок, что это люди болтают, будто ты откладываешь поход? Некоторые говорят, что вообще идти не хочешь.
Манас (устало): Поход, поход. Ведь у нас и так всё есть. Враги далеко, они слабы. Разве нельзя просто жить, наслаждаясь миром?
Жакып (вскочив): Миром? Да ты в своем уме?! Когда мы так сильны, а враги так слабы! Сынок, ты только подумай – Бейджин! (он со смаком произносит это слово) Бейджин! В каждом звуке этого слова – сундуки золота, табуны лошадей! Бейджин! Ты знаешь, какие дворцы у Эсен-хана? Из чистого золота! Половина золота мира – в Китае! Половина золота мира! И это золото просит тебя, умоляет: «Возьми, возьми, меня, Манас, сын Жакыпа!» Неужели ты откажешься?!
Манас (усмехнувшись): Половина золота мира…
Жакып (воодушевленно): Вот именно! Войска Эсен-хана, можно сказать, почти нет! А у нас никогда не было такого сильного войска! Люди рвутся в бой. А сколько ты всего можешь оттуда привезти!
Манас: А сколько погибнет людей за это ваше золото…
Жакып: Что ты говоришь? Каких людей? Не узнаю своего сына, ты ли это? Ты что, болен? Не время сейчас болеть. Время думать о славе… и о богатстве!
Манас: Господи! Да разве мало у вас богатства?! И разве мало у меня славы?
Жакып: Не то ты говоришь, сынок. Какая муха тебя укусила? Не ты ли сам так мечтал пойти на Бейджин? Не ты ли?
Манас: Да, я мечтал об этом походе. Но это было в пору глупой молодости. Ведь подумайте, отец, сколько погибнет людей!
Жакып (разводит руками): Нет, нет! Мне подменили сына! Где мой сын?! Где непобедимый воин Манас?! О, злые духи, что вы сделали с моим сыном?! И не во время так! (к Манасу) Сынок, вспомни, ведь когда я тебя просил, ты помнишь, я просил, чтоб ты сидел спокойно, не ввязывался в драку, ты помнишь, с калмаками?! Ты ведь никогда меня не слушал! Никогда! Всегда лез на рожон, хотя у тебя всего-то было – шайка сопливых оборванцев! А теперь что? Я, твой отец, говорю тебе – иди, воюй! У тебя несметное войско, хорошо вооруженное, сильное, а ты что? Теперь ты хочешь сидеть не высовываясь?
Манас (теряя терпение): Но тогда другое время было! Ведь калмаки брали с нас дань! Нам нужна была свобода, самостоятельность, мы должны были драться и побеждать любой ценой! Да, любой ценой! Но сейчас-то, сейчас?! Народ наш впервые за много лет живет независимо, вольно, в мире и достатке! Мир – это великое благо! Мы должны беречь его. Вокруг нас нет сильных врагов. Бейджин далеко – до него месяцы пути. Да и Эсен-хан не так силён, как раньше. Хотя он и не так слаб, как вы думаете.
Жакып: (словно прозрев): А-а! Вот теперь я тебя понял! Я-то, старый дурак, думаю, к чему столько слов, а причина-то, оказывается, проста — ты просто боишься его! Боишься! Ты — трус!
Манас (вскочив): Что? Я – трус? Манас – трус и кого-то боится?!
Жакып (испуганно): Ну, вот видишь, вот видишь, ты — батыр, великий воин Манас! Вот таким я тебя люблю. Вот это мой сын, вот теперь я тебя узнаю! Да что там Бейджин! Мы весь мир можем покорить! Даже саму Индию!
Манас (устало садится опять): Ладно. Ладно, отец, я не хочу говорить больше об этом.
Жакып (вкрадчиво): Так, когда в поход?
Манас (поморщившись): Я подумаю.
Жакып (торопливо): Подумай сынок, подумай. Хорошенько подумай.

(Жакып уходит)

Манас (грустно): Он не услышал ни одного слова из того, что я сказал.
Дервиш: Да, сын мой, он не услышал ни одного твоего слова.
Манас (встрепенувшись): Кто это? Кто здесь?

(Дервиш выходит на свет)

Дервиш: Это я, великий хан, бедный Дервиш.
Манас: Кто тебя пустил сюда?.. Хотя, впрочем, прости, садись, святой человек.
Дервиш: За уважение спасибо, сынок. (садится) Ноги, ноги уже не те, что же поделаешь – старость, будь она не ладна.
Манас: Значит, ты слышал наш разговор?
Дервиш: Да, слышал.
Манас: И кто же прав? Ведь ты мудрец, рассуди нас.
Дервиш: Я стар, сынок, очень стар, и глаза мои видят не как раньше. Я не могу разглядеть того, что видит любой ребенок, того, что лежит на поверхности. Но зато я стал очень хорошо видеть то, что далеко, что не всякий мудрец может увидеть.
Манас (усмехнувшись): И что же ты увидел?
Дервиш: Я увидел, что твоего отца обуревает алчность, а у тебя в душе сомнения и…страх.
Манас (недовольно): В последнее время все взяли привычку обвинять меня в трусости.
Дервиш (спокойно): Не сердись на старика, сынок. Страх может и должно испытывать каждое творение Божие. Не этого надо стыдиться.
Манас: Чего же тогда стыдиться? Разве страх – не самое постыдное, что может испытывать мужчина?
Дервиш: Ты говоришь о страхе за свою жизнь. Да, когда цель высока – то бояться за свою жизнь постыдно. Но есть другой страх, боязнь за жизнь других людей – близких тебе или вовсе незнакомых. Это уже от Бога. В твоей душе именно такой страх.
Манас (грустно): Значит, ты меня понял. А те воины, за чью жизнь я так боюсь, которые непременно погибнут в этом походе, меня же и обвиняют в нерешительности и трусости.
Дервиш: У каждого своя судьба, своё предначертание. Ты не можешь знать их срока.
Манас: Но я могу продлить сотни жизней, если откажусь от похода.
Дервиш (улыбнувшись): Ты неправильно выразился, сынок. Ты не МОЖЕШЬ, а ХОЧЕШЬ продлить эти жизни. Продлить жизнь или укоротить её не может простой смертный, — а могут только высшие силы.
Манас (посмотрев на него, рассмеялся): Не может, говоришь, смертный — ни продлить, ни укоротить жизнь? А вот я сейчас позову слуг, да велю им отрубить тебе голову, разве не по моей воле твоя жизнь укоротиться?
Дервиш (тоже рассмеявшись): На всё воля Божья. Значит, судьба у меня такая – от тебя смерть принять.
Манас: На всё у тебя есть ответ, хитрый старик.
Дервиш: Я прожил долгую жизнь, всю жизнь искал ответы на вопросы.
Манас: Если ты такой мудрый, ответь, как мне поступить сейчас.
Дервиш: Я не имею права вмешиваться в ваши дела, Человек, — на всё воля Божья. Как предопределено, так и будет. (он тихо встает и уходит. Манас этого не заметил).
Манас: На всё у тебя готов ответ. Человек… Но почему ты меня назвал челов… (он поднимает глаза, но Дервиша уже нет). А где же этот старик, Дервиш? Эй, кто-нибудь! – (зовет стражу. Появляется стражник) Приведите сюда старика, который только что вышел.
Стражник (растерянно): Только что? Но никто не выходил. Жакып хана?
Манас (нетерпеливо) Да ты что, сдурел? После отца сюда заходил Дервиш и только что вышел. Верни его назад!
Стражник: Но никто не заходил и не выходил, мой хан.
Манас (смотрит растерянно, молча отпускает стражника, молчит) Человек… Не может быть… Или весь наш разговор мне пригрезился? Да, задремал, видно…

Сцена V

На заднем плане горы, лесок. Алманбет сидит на камне. Подходит Манас.

Манас: Что приуныл, мой батыр Алманбет?
Алманбет (поднимаясь навстречу): Да и у тебя, мой хан, вид не праздничный.
Манас (усмехнувшись): Верно.
Алманбет: Может, я мог бы каким-нибудь советом помочь?
Манас (засмеявшись): Мы с тобой как две кумушки на похоронах. Друг дружку хотим утешить. Ты посмотри — какая красота вокруг, всё цветет и поет.
Алманбет: И то верно. Чего зря киснуть. Мы воины. Сейчас бы горячий набег, чтоб кровь в жилах разогнать!..
Манас (задумчиво): И чью-то пролить, верно?
Алманбет: Конечно. Как же без этого? Скоро ль в поход, хан?
Манас: В поход, в поход! Сговорились вы все, что ли? Если кровь застоялась в жилах, садись на коня и езжай на охоту, — гоняй сайгаков и куланов хоть целый месяц!
Алманбет (удивленно): Но ведь это совсем другое…
Манас: А тебе нужны люди, да? Тебе не нужны сайгаки…
Алманбет: Я, наверное, что-то не так говорю? Прости, мой хан.
Манас: Да нет, нет… Ладно, не будем об этом говорить.
Алманбет: Да… Э-э… Ты помнишь, хан, той в честь Тейиша, хана калмыков? Тебя еще на единоборство вызвала девушка, смешная такая…
Манас (улыбнулся): Она меня тогда здорово разозлила. Ведь чуть не выбила из седла, чертовка!
Алманбет: Верно! Ох, и бедовая девка!
Манас: А чего это ты о ней заговорил?
Алманбет: Как чего? Так она же здесь.
Манас: Здесь? Как это? Откуда?
Алманбет: Я сам удивился. Видел ее вчера. Смотрю – Сайкал. Жеребец у нее – черт черный! И она несется, не разбирая дороги, еле увернулся – иначе не миновать бы беды – сшибла бы и затоптала насмерть.
Манас: Так она с теми калмыками, что с нами в поход собрались?
Алманбет: Скорее всего, так. Они ж каждый день прибывают – на Бейджин идти с нами. Вот и она, наверное, с ними приехала.
Манас: А где они расположились?
Алманбет: Да вон, за тем оврагом, сразу за рощей стоят. Если хочешь, съездим вместе.
Манас: Не надо. Надо будет – сами придут.
Алманбет: Как хочешь, хан.

Сцена VI

На заднем плане горы, лес.

Появляются Каныкей и Айжан.

Каныкей: Это верно, то место?
Айжан: Оно самое, госпожа. И зачем вам это надо? Можно было послать кого-нибудь, она б сама к вам пришла. Вы же ханша!
Каныкей: Не твое дело. Но ты уверена, что это то место?
Айжан: Да, конечно, то самое. Она всегда здесь гуляет, с тех пор как приехала. Мне и конюхи ее и слуги в один голос клялись в этом.
Каныкей: Нас никто не видел по дороге сюда?
Айжан: Господи! Ну не видел никто! Вызвали б…
Каныкей (перебивает): Хватит! Иди лучше, погляди ее. Увидишь – веди сюда. Я хочу поговорить с ней без свидетелей.
Айжан: Как скажете, госпожа. (уходит)
Каныкей: Действительно. Что это со мной творится? А если кто увидит меня здесь, что они могут подумать… Быстрей бы она уж появилась – эта чудо-девица.
(появляются Сайкал и Айжан)
Айжан (к Сайкал): Вот и моя госпожа.
Каныкей: Иди, посмотри, чтоб нам никто не мешал. Увидишь кого – дай знать.
Айжан: Слушаюсь (уходит)
Сайкал (удивленно): Я рада вас приветствовать. Это для меня большая честь.
Каныкей (разглядывая ее): Вот ты какая, Кыз-Сайкал. Мне тоже приятно с тобой познакомиться. Я много о тебе слышала.
Сайкал (чуть смутившись): Странно. Я думала меня у вас никто не знает.
Каныкей: Нет, как видишь, тебя здесь все знают… даже я… и очень хорошо.
Сайкал (смущенно): Мне очень приятно…
Каныкей (высокомерно): А мне не очень приятно. Точнее мне совсем не приятно.
Сайкал (растерянно): Но я не понимаю… Зачем тогда…
Каныкей: Зачем я захотела с тобой встретиться? Это ты пытаешься сказать милая?
Сайкал: Ну да.
Каныкей: А чтоб посмотреть на тебя. На девушку, которая в мужском платье встречается с мужчинами на поединках.
Сайкал: Но в этом нет ничего плохого.
Каныкей: Ах, нет ничего плохого? (издевкой) Вы так считаете? Хорошо. А вот у меня на родине девушек, которые надевают мужское платье, забивают камнями.
Сайкал (немного обиженно): Но ведь это у вас. Это так далеко.
Каныкей: Не так далеко, как кажется некоторым.
Сайкал (угрюмо): Некоторые это кто – я, что ли?
Каныкей: А ты попробуй догадаться. Или физическая сила высосала из тебя все другие способности?
Сайкал: Вы наверно не помните, может, вы забыли – вы жена кыргызского хана, а я из другого племени.
Каныкей (высокомерно): Ну так что же?
Сайкал: А то, что мне не нравится, как вы со мной разговариваете.
Каныкей: Ах, вот как вы заговорили? Ну, конечно, вы же привыкли сразу, по-мужски, бить по голове дубиной или протыкать пикой.
Сайкал: Я не собираюсь вас протыкать пикой.
Каныкей (ехидно): Ах, спасибо, милая. Вы в меня вселяете надежду.
Сайкал: Я не понимаю, если я вам так не нравлюсь, что вы со мной даже говорить нормально не можете, зачем же вы решили со мной встретиться?
Каныкей: А кто вам сказал, что я хотела вас видеть? Я просто здесь гуляю.
Сайкал: Да? А мне показалось…
Каныкей: Зря показалось. Это совершенная неправда.
Сайкал: Тогда, до свиданья. (хочет уйти)
Каныкей: Подождите… Извините меня. Я действительно хотела с вами встретиться… Давайте поговорим.
Сайкал: Хорошо. Только вот о чем?
Каныкей: Я прошу вас не притворяться, пожалуйста.
Сайкал: Я и не притворяюсь.
Каныкей: Хорошо. Если вы не хотите начать, то я начну. Мы будем говорить о Манасе.
Сайкал (слегка покраснев) : Хорошо.
Каныкей (требовательно): Ну… Чего вы молчите?
Сайкал: А что я должна сказать?
Каныкей: Как это что? Манас — мой муж! Рассказывайте, что вы о нем думаете.
Сайкал: Я? Ничего не думаю.
Каныкей: Но мы же договорились не притворяться. Искренно и прямо.
Сайкал: Но я и в правду не знаю что говорить.
Каныкей: На вас посмотришь, можно подумать, что вы никогда его не видели.
Сайкал: Ну… конечно…встречались как-то…
Каныкей: Дальше. Как вы встречались?
Сайкал: На поединке.
Каныкей: Так, так, интересно. Становится очень интересно. Манасу больше делать нечего, как вызывать на поединок созревших девиц.
Сайкал: Конечно, я это его вызвала.
Каныкей: Ах, вот. Наконец мы дошли до сути. Здорово! А почему его, а не кого-нибудь другого, Алманбета, например?
Сайкал: Да я хотела с ним сразиться. Думала, что смогу победить.
Каныкей: Удивительно! (грозно) Вот что я тебе скажу, милая простушка. Запомни — больше не смей его вызывать на поединки, ясно?
Сайкал: Я и не собиралась…
(вбегает Айжан, она хочет что-то сказать, но не может, запыхавшись, только показывает пальцем куда-то)
Каныкей (строго) Что такое?

(Появляется Манас. Увидев обеих женщин, он останавливается в удивлении)

Манас (смущенно): Я и не знал, что здесь так много народу.
Каныкей (первое удивление быстро прошло. С вызовом): Ты, конечно, просто хотел здесь погулять в одиночестве, да?
Манас (еще больше смутившись): Ну да, конечно…
Каныкей (с издевкой): Ах, какое интересное место для прогулок! (к Сайкал) А вы что молчите?
Сайкал (красная от смущения): Я тоже так думаю.
Каныкей (продолжая наступать): Какое совпадение! Может быть, я вам мешаю. Не стесняйтесь, говорите прямо, я всё пойму!
Манас (приходя понемногу в себя): Ну, хватит. Извините. (хочет уйти)
Каныкей: Подожди! Я с тобой. Как хорошо, что я тебя здесь встретила.

(Они вместе уходят)

Сайкал (она одна): Господи, господи, ну что такое! (садится на камень и горько плачет)

Сцена VII

Окраина аила. Конурбай один.

Конурбай (ходит туда-сюда, возбужденно): Скоро, скоро. Я уже чувствую запах крови, запах смерти. Что может быть лучше огромного скопища людей, рубящих друг друга в куски!

(Появляется Бакай. Он принимает Конурбая за Алманбета)

Бакай: Алманбет!
Конурбай: Да, аба.
Бакай: Хороший сегодня денек. Молодежь, вон, вся купаться к реке пошла. А ты чего не идешь?
Конурбай: Аба, абаке.
Бакай: Чего?
Конурбай: Что там о походе слышно? Не говорили с ханом?
Бакай: Некогда всё… Ты знаешь, Алманбет, мне что-то начинает казаться, что прав наш хан.
Конурбай (встревожено): Это насчет похода?
Бакай: Угу. Видишь. Войско-то действительно у нас большое, да ведь это не просто воины… Я вот ехал по аилу – там Сыргык на плечах сынишку таскает, сам скачет от радости, как жеребенок-стригунок, тут Агыдай перемигивается с какой-то молодухой, даже всегда угрюмый Чубак шепчется у всех на глазах со своей Сейилкан. Да и что греха таить, и мне хорошо рядом со своей Нааргуль. Живи и радуйся, детей расти. Зачем нам сдался этот Бейджин, до которого месяцы идти через пустыни и горы!
Конурбай: Как это зачем нам Бейджин?! Да вы, абаке… Да что вы говорите такое? Что ж нам теперь около своих баб сидеть всю жизнь? Нам – воинам непобедимого Манаса, перед которым все чужаки дрожат?! Да чем нас дети наши поминать будут? Вырастут наши сыновья – кто мы будем для них? Старики никчемные, всю жизнь у жёниной юбки просидевшие? Да, пусть мы погибнем в походе – но для сыновей наших и для их сынов мы останемся героями, легендой!
Бакай (смущенно) Это, конечно, верно, но…
Конурбай: Конечно, верно, а как же иначе?! О нас уже сейчас в народе песни слагают, а если мы Бейджин возьмем? По всей земле на века прогремит слава кыргызов – непобедимых завоевателей!
Бакай: Верно, верно.
Конурбай: Чего нам свою молодость впустую растрачивать – конь лихой, сабля, добыча воинская – вот что такое честь для воина!
Бакай: Воистину! Но… наш хан… он сомневается.
Конурбай: Он просто устал немного. Но лев Манас всегда будет львом Манасом! Надо только поговорить с ним прямо и начистоту, как это только вы можете, абаке!
Бакай (поднимаясь): Да, сейчас же пойду к нему. (жмет руку Конурбаю) Прости брат, мою минутную слабость. Это все от бездействия и лени.
Конурбай: Идите, абаке, идите и поговорите с ханом, от нас всех поговорите.
Бакай: Да. (уходит)
Конурбай (задумчиво): Ты посмотри-ка, какое опасное положение сложилось. Надо их немного подстегнуть, а то они совсем разленились.
(появляется Алманбет)
Алманбет: Здравствуйте, Бакай аба, как поживаете?
Конурбай: Здравствуй батыр Алманбет. Да как поживаю, плохо.
Алманбет (встревожено): Что так?
Конурбай: Говорил я с ханом… что-то он сомневается насчет похода…
Алманбет: А-а… Я тоже говорил. Ну, что уж тут поделаешь… в конце концов народу нашему не грозит никакая опасность, а это уже много. Мир и довольство в народе.
Конурбай: Вот что я тебе скажу, Алманбет. Ты эти слова больше никому кроме меня не говори, хорошо?
Алманбет: Это почему?
Конурбай: А ты не догадываешься? Ты забыл откуда ты родом? Я-то тебя пойму, но другие… Всякие разговоры и без того уже ходят в народе.
Алманбет (растерянно): Разговоры… Я помню откуда я родом, но ведь вы же сами говорили, что я не раз доказывал на деле верность кыргызам.
Конурбай: Я же тебе говорю, я пойму. Но другие… И так уже поговаривают, что это ты отговариваешь хана от похода, выгораживаешь своих родственников.
Алманбет: Какие они мне родственники?! Не думал я, что от вас придется услышать такое.
Конурбай: Это не я, это Чубак так говорит, твой лучший друг. Я только пересказываю.
Алманбет (растерянно): Чубак?..
Конурбай: Тебе я советую вот что: чтоб очистить своё имя от грязной клеветы, ты должен быть самым настойчивым сторонником похода, и самым безжалостным в бою с кытаями. Понял?
Алманбет (угрюмо): Понял, аба.
Конурбай: Тогда — иди к хану: не откладывая.
Алманбет: Хорошо. (уходит)
Конурбай (вздохнув): Ты смотри, чуть не проморгал. Уф-ф! Ну, теперь все будет в порядке. И я доберусь до тебя, Манас, доберусь! (уходит)

Сцена VIII

На сцене все действующие лица: Каныкей, рядом с ней Айжан, Сайкал, Алманбет, Бакай, Жакып. С правой стороны сцены стоит Конурбай, с левой Дервиш. Появляется Манас. Он подходит поочередно то к одному персонажу, то к другому, заговаривает с ним. Когда он с ним заговаривает персонаж оживает, ведет себя естественно для себя, в то время как другие стоят, замерев, как статуи.

Манас: Ночь. Тишина. Такая тишина, что не верится  — в какое жестокое время мы живем. Убить человека стало так же просто, как зарезать овцу. Но ведь было же время, когда жизнь человека была ценна, ценна сама по себе, потому что жизнь. И даже не зависело от того, какой это человек, хороший или дурной. Да, я убивал врагов, но и я же потерял много друзей, и это научило меня ценить жизнь, как данную Богом. Но люди… Даже жены, невесты, дети с радостью готовы послать любимых людей в далекие края рисковать жизнью, многих на смерть. Ведь этот поход на Бейджин – что это, как не смерть для многих – молодых и зрелых, — людей. Каныкей, любовь моя, я хотел бы остаться навсегда с тобой, любоваться тобой, смотреть, как растет сын…
Каныкей: Я сшила тебе и твоим воинам боевые одежды. Возвращайтесь с победой.
Манас: Отец. Ведь я у тебя первенец, твой долгожданный сын.
Жакып: Если будет много золота, то серебра не берите, оно ужас какое тяжелое. Но, по возможности, берите и серебро, конечно.
Манас: Бакай аба, мудрый Бакай.
Бакай: Дело воина, мой хан, думать о боевой славе. Не пощадим жизней, добывая ее в бою.
Манас: Алманбет, верный Алманбет.
Алманбет: Я буду драться с врагами кыргызов, кто б они ни были. Веришь мне, хан?
Манас: Сайкал. Мужественная, отважная девочка.
Сайкал: Если ты погибнешь, батыр, то в том мире я приду к тебе женой.
Манас: Конурбай, и ты здесь?
Конурбай: Я на всё пойду, на всё согласен, даже на твою вечную славу. Но мне сейчас, сейчас нужна твоя смерть. Иди же в поход за славой и за смертью!
Манас: Дервиш.
Дервиш: Я говорил тебе, что зрение у меня старческое. Я не вижу того, что рядом, но хорошо вижу то, что далеко. Если ты пойдешь в поход, то многие из вас не вернутся, и ты будешь смертельно ранен заклятым врагом. Но для далеких потомков ты станешь легендой, образцом для подражания, знаменем, под которым они будут сражаться с врагами и побеждать. Ты волен выбрать – либо ты дашь своему народу сегодня покой и мир на какое-то время, либо – ты дашь ему знамя и веру в свои силы на все времена.
Манас: (немного помолчав) Я дам ему веру в свои силы на все времена. В поход!

(Нарастает быстрая, динамичная музыка. Мелькают тени. Все срываются с места, мечутся по сцене, крича: «В поход! В поход!» Вскоре сцена пустеет).

ЗАНАВЕС

© Таалайбек Осмонов, 1995