Свое поле

Повесть о недавних временах Советской Киргизии. Действие происходит на селе, и главные герои – молодые парни и девчата. Перевод Александра Баршая.

Эх, физика, физика! Кабы не она, катилась бы жизнь Зарлыка прямехонько по накатанному, так, как замыслил он еще в школе, после десятого класса: институт, диплом инженера или агронома; потом женитьба и не на ком-нибудь, а именно на Айше — замечательной девчонке из восьмого класса (конечно, к тому времени она бы уже закончила школу); пошли бы дети, много мальчишек и девчонок. А дальше уж Зарлык и не загадывал…

Но физика подставила всем планам и мечтам подножку. Поступать-то в институт Зарлык поступал. Поехал во Фрунзе, сдал документы в сельскохозяйственный, на агрономический факультет. По химии получил «удовлетворительно», а вот на физике — срезался. Вернули ему документы, а из общежития попросили. Стал Зарлык думать, что же делать, что же делать дальше. Остаться в городе? Но где жить? Как устроиться на работу? Да и непривычно все вокруг было для него. Парни какие-то разбитные и шумные, все суетятся, спешат куда-то, и дела им нет никакого до зарлыковских проблем. Ходил Зарлык по городу, ездил на троллейбусах, ел мороженое, а перед глазами стоял родной аил, зеленеющие за холмом поля, быстрая и прозрачная речка. Ложился спать, а на сердце было муторно, вспоминались мать с отцом, младшие братишки–как-то они там без него, небось тоже скучают.

И Зарлык решил вернуться домой.

…Все было бы ничего, да только как смотреть в глаза Айше — ведь провалился, позорно провалился, герой — вернулся ни с чем.

Он повстречался с Айшой рано утром по дороге на табачное поле. Растерянно улыбаясь, протянул ей руку. Она робко подала свою ладошку, коротко взглянула на него и опустила глаза. Пошла рядом молча. И Зарлык не знал, как и что сказать. Он понял, что Айша уже знает о его провале, но, видно, боялась неосторожным словом уколоть, обидеть его.

Хотя прошли они так, не говоря ни слова, лишь несколько десятков шагов, Зарлыку показалась, что идут они уже целую вечность.

Наконец, Айша, не поднимая головы, глядя себе под ноги, прерывисто заговорила:

— Я уже знаю, слышала… про вас. Не поступили. Ну что же? Поступите на следующий год или через два. Тут главное — подготовиться хорошо. Не расстраивайтесь…

Они подошли к плантациям, и Айша замолчала. Здесь они должны были расстаться: скромный сельской девушке не пристало расхаживать с парнем за аилом.

Айша глянула на Зарлыка, как бы спрашивая, сказать или не сказать, и решительно продолжала:

— Вот только некоторые ребята, не поступил в институт, возвращаются в аил и ничем не занимаются, слоняются целыми днями бесцельно, говорить про них начинают всякое. Вот это плохо… Но вы не теряйте времени зря. Хорошо готовьтесь. Через два года я кончу школу, давайте вместе поедем поступать…

Она улыбнулась короткой застенчивой улыбкой и побежала в табачное междурядье.

Зарлык смотрел Айше вслед. Весело мелькал меж высоких стеблей табака ее яркий платок.

А парень думал о том, как удалось этой девчонке, которой самой-то лет пятнадцать от роду, так успокоить его, унять обиду, поднять настроение. Волновало его и другое. Она не безучастна к нему, переживает за него, не хочет, чтобы люди причислили Зарлыка к пустоцветом. Она как бы дала понять: «Ведь я не чужая тебе и не могу равнодушно относиться к твоей судьбе».

Теплая волна благодарности мигом растопила тяжесть душе юноши, а девушка эта показалась ему такой родной и близкой. Он глубоко вдыхал свежий утренний воздух августа и в первый раз после возвращения из города почувствовал прилив сил, испытал какую-то радостную надежду.

В тот же день Зарлык пошел в колхоз устраиваться на работу. Бригадир предложил ему несколько месть — поливальщиком, скотником, прицепщиком. Он, не колеблясь, выбрал работу прицепщика на тракторе — как-никак это было ближе всего к той профессии, о которой Зарлык мечтал.

* * *

В конце сентября начали пахать озимь. Зарлык с трактористом Кудайбергеном вспахали Кара-Ойский клин и перешли на большую равнину Таш-Тюбе. От нее до аила было километров пять-шесть. Поэтому после работы они не возвращались домой, а оставались ночевать в одном из заброшенных домиков.

К середине октября дни, особенно к вечеру, стали уже холодными. Кудайбергену в кабине трактора ничего — закроется и тепло. А Зарлыку на плуге трудней. Надо постоянно следить за глубиной вспашки, да еще того и гляди, чтобы лемеха не сломались.

Кудайберген работает, как ему в голову взбредет: ночью — так ночью, днем — так днем.

Сегодня вышли в ночь Закружили на вчерашней загонке…

Зарлык поплотнее натянул на уши шапку, поверх фуфайку надел полушубок. Стеганые ватные брюки заправил в большие кирзовые сапоги. Никакому холоду его не одолеть.

Где-то за полночь Кудайберген по окрику Зарлыка остановил трактор и срыгнул на землю. Не спеша стал засыпать самокрутку махоркой.

— Что, опять лемех полетел?

— Да, байке, сломался.

— Сколько их у нас осталось?

— Прошлый раз последние ставил, Больше нету.

— Ну, показали нам чертей эти камни, мать их в бога душу, — Кудавйберген крепко выругался. — Что, там, в ночлежке, ничего не осталось?

— Нет, все пятнадцать лемехов переломались. Что будем делать, Кудайберген-байке? — растерянно спросил Зарлык.

— Как сто? Поставим машину да ляжем спать. Из-за колхоза теперь загибаться, что ли? Пускай у бригадира голова болит…

Кудайберген лениво раскуривал самокрутку. Она ярко светилась в ночи, и дым медленно уходил в темноту.

Зарлык подумал о том, что за лемехами он мог бы съездить на тракторе. Ведь он уже умел водить его. Кудайберген, когда ему хотелось поспать или просто одолевала лень, подсаживал Зарлыка на свое место. Так парень понемногу научился управлять машиной. Но ему хотелось проехать на тракторе самому и на большое расстояние.

И все-таки прямо сказать об этом не решался. Просто спросил:

— Байке, может, я принесу лемеха?

— Что ты сказал? — удивленно переспросил Кудайберген.

— В аиле осталось несколько, я видел, возле дома, можно сбегать за ними.

— Ночью? Без лошади? На кой черт? Кончай выдумывать.

У Зарлыка все еще не поворачивался язык попросить трактор.

— Туда и обратно двух часов хватит. А ночь еще длинная.

Кудайберген не воспринял всерьез слова Зарлыка. «Болтает мальчишка. Пользуется моментом, домой сбегать хочет», — думал он про себя.

Ладно, сходи, если соскучился по маминой соске, — буркнул Кудайберген. — А то я еще на Кара-Ойе заметил: все бегал ты к старухе Болду жарму пить, а может, в объятия к ее доченьке? — ухмыльнувшись, добавил он.

— Да, что вы, байке, с чего взяли такое? — грубая шутка задела Зарлыка.

— Ну, иди, иди, куда хочешь. Только к утру возвращайся без задержки, — все еще не считая намерения Зарлыка серьезными, сказал Кудайберген, заглушив трактор, направился к домику.

Зарлыку очень хотелось крикнуть ему вслед: «Байке, можно я на тракторе съзжу?» — но так и не осмелился сделать это. Что ж, теперь придется идти пешком.

Он скинул полушубок, бросил его в кабину трактора и зашагал берегом реки Таласа по старой дороге к большому мосту, Перейдя его, Зарлык решил сократить путь и прошел тропой мимо мельницы. Страшновато идти в промозглую безлунную ночь мимо старых, разрушенных построек, спотыкаясь о каменные глыбы и буераки.

От быстрой ходьбы и волнения Зарлык разогрелся, даже вспотел. Перепрыгнув через арык, он не рассчитал , споткнулся, упал и больно ушибся. Хорошо еще, что нем были стеганые брюки, которые смягчили удар. Он быстро вскочил, отряхнулся и вновь зашагал вперед.

Ему вспоминалось, как бригадир, заехавший к ним Таш-Тюбе, говорил: «Если будете простаивать, не успеем озимую посеять. Зарлык, следи за плугом, береги лемеха, чтобы трактор не встал из-за них».

— «Да, — думал юноша, — завтра придет бригадир и узнает, что стоит трактор именно из-за лемехов. Какой позор!»— И он ускорил шаг.

Он сначала хотел зайти домой, повидаться с родителями, потом взять лемеха — и назад.

Но вышло так, что, сам себя подгоняя, Зарлык нашел возле дома шесть лемехов, связал их по парам валявшийся тут же проволокой, бросил связки на плечо и заспешил обратно.

Путь назад показался ему намного длиннее. Вначале он не слишком ощущал тяжести лемехов, но чем дальше, тем все больше и больше плечи его наливались свинцом. У Зарлыка даже мелькнула мысль, не оставить ли половину лемехов у дороги, а завтра днем вернуться за ними. Но он сразу же отбросил ее и упрямо продолжал свой путь.

Уже без прежнего страха прошел мимо мельницы, перешел мост и вновь зашагал по старой, заросшей травой дороге к ставшей уже чем-то родной, на половину распаханной долине.

У трактора он с облегчением сбросил железо и глубоко, в полную грудь вздохнул. Лег на землю, блаженно растянулся, глядя в распахнутое, полное чистых звезд горное небо. Оно казалось таким близким и таким необъятным, бесконечным. Вселенная… Где начало ее и конец? Когда родились она, из чего? И кончится ли, исчезнет?. Или, может, она бессмертна? И что мы в ней? Я вот, например? Песчинка, мгновенная искорка, что вспыхнет и гаснет, как вон та упавшая звезда? Но ведь я живу, я вижу, я ощущаю эту Вселенную, я часть ее, я ей принадлежу. Но ведь и она моя тоже. Пока я жив, она будет со мной!

Так или примерно так думал Зарлык, чувствуя необъяснимое смятение в душе, задавая себе и Вселенной бесконечные вопросы и не находя ответа на них.

И вдруг вспомнилась ему Айша. Лицо ее, робкая улыбка, короткий стеснительный взгляд вытеснили все другие видения Зарлыка, он почувствовал, что больше всего на свете ему хотелось бы увидеть сейчас Айшу, хоть мельком, хоть издалека, хоть ненароком.

Зарлык поднялся, подбежал к трактору, вытащил из кабины брошенный тулуп и достал из внутреннего кармана блокнот. В нем лежала маленькая фотография Айши. Она была снято со своей подругой Айнагуль. Зарлык нащупал на сиденье трактора кудайбергеновские спички и стал жечь их одну за другой, разглядывая заветное фото. Мерцающий огонек

Высвечивал лицо Айши — такое приветливое и родное. Зарлык держал спичку, покуда она не обжигала пальцы, потом чиркал новую…

Спички почти кончились, и Зарлык отошел от трактора. Он присел к плугу и стал снимать сломанный лемех. Вытащив его из гнезда, установил новый, затянул гайками. Распрямился, глянул на домик и подумал: «Кудайбергена разбудить, сразу же ругаться начнет. Но ведь пахать же надо. Ну и пусть поругается, пойду будить».

Тихонько заскрипела дверь, и изнутри раздался сонный голос Кудайбергена:

— Эй, кто там?

— Да это я, Зарлык.

— Уже в аил сходил, что ли?

— Да. Зажечь спичку, байке?

— Давай.

Юноша чиркнул спичкой, комната осветилась, на окне он увидел керосиновую лампу и зажег ее.

— Ты что, правда, сходил в аил? — снова с недоверием спросил Кудайберген и потер глаза.

— Ну да, лемеха принес.

— Сколько?

— Шесть.

— Пешком?

— Да.

— Фу ты, черт. Они же тяжелые, как собаки. Чего мучиться-то нужно было? Завтра на чем-нибудь привезли бы. Я думал, ты просто домой хотел сбегать.

Зарлык пропустил мимо ушей и спросил прямо:

— Кудайберген-байке, вставать будете? Пахать ведь надо. Я уже и лемех новый поставил.

Ему было обидно, что Кудайберген, даже не предложивший ему трактор, теперь без малейших угрызений совести спокойно отлеживается в тепле.

Кудайберген, обхватив голову руками, продолжал лежать.

— Ну-ка, присядь. Чего прыгаешь, будто взлететь хочешь.

Зарлык опустился на пол, выстланный соломой.

— Значить, хочешь, чтобы мы пахали? — почти ласково спросил тракторист.

— Да. Ведь до утра еще много времени, сколько сделать можно. Разве не так? — степенно ответил Зарлык, стараясь не показать обиды.

Кудайберген лениво приподнялся на постели, завернул на ноги в одеяло, набросив фуфайку на плечи, скрутил самокрутку и задымил.

— Я тебя заставлял тащить лемеха черт-те откуда?

— Нет.

— Так кому же ты хотел понравиться?

— Что? — не понял Зарлык.

— Мне, что ли, хотел угодить? — не поворачивая головы, спросил Кудайберген.

— Никому я не собирался угождать, просто я подумал, что пока завтра бригадир найдет и привезет лемеха, сколько трактор простоит?

— Ну и пусть стоит. Работа не волк, в лес не убежит, — Кудайберген сделал последнюю затяжку, плюнул на окурок и бросил его в угол. — Давай, раздевайся и ложись,-властно добавил он и улегся сам, положив поверх одеяла фуфайку.

Страшная усталость наваливалась вдруг на Зарлыка, на душе стало пусто и холодно.

А на постели, стеленной на пол, бубнил небритый, с заспанным, обрюзгшим лицом Кудайберген:

— Ты подумай, парень, кому нужна такая твоя работа — на износ, не жалея сил, забывая себя? Ты молодой еще, прыткий, «сознательный». Славы, почета хочется. А что такое слава? Одни слова. Ну, похвалят тебя, поговорят. Вот и все. А здоровье свое не вернешь. Так уж работай полегонечку-потихонечку, как все люди…Ну, ладно, давай гаси лампу, да ложись…

Зарлык проснулся оттого, что открылась дверь и в комнату ворвался яркий свет. В проеме двери стоял бригадир тракторной бригады Осоке.

— Вы чего лежите? Больны? Или трактор сломался? — он обращался к Кудайбергену, но Зарлык почему-то съежился.

— Что, не видишь, здоровехоньки, — вылезая из-под одеяла, ответил Кудайберген.

— Немного что-то вы напахали.

— Ты сначала лемеха привези, а потом говорить будешь.

— Лемеха у вас целые, я только что от трактора. И даже запасные есть.

— Так их этот вот пацан из села приволок.

— А разве ими пахать нельзя?

Смолчал Кудайберген, потому что ответить было нечем.

— Вы разве не видите, что морозы надвигаются? Сколько можно об одном и том же твердить? Разве нельзя пяток дней поднажать как следует и закончить этот участок — Таш-Тюбе?

Возразить было нечего, и Кудайберген буркнул:

— Ладно, спашем.

Когда бригадир вышел, он сказал Зарлыку:

— Видал? Если бы не твоя самодеятельность, мы бы оправдались перед Осоке. А теперь вот выслушивать приходится.

Зарлык, приняв упреки бригадира и на свой счет, еще больше расстроился, слушая недовольное ворчание Кудайбергена. Но с того дня тракторист работал без простоев, и за неделю они с Зарылком вспахали участок Та-Тюбе. Когда посеяли озимь, вернулись в аил.

Первым делом Зарлык хорошо помылся. Надев чистую одежду и наспех поев, он побежал к своему другу Мадылбеку. Его беспокоило одно серьезное дело.

Когда еще они пахали Кара-Ойе, Зарлык решил написать письмо Айше. Попросил Мадылбека, лихо сочинявшего стихи, придумать и ему для девушки несколько ласковых слов, так, чтобы не обидеть ее, но чтобы понятно было, что она ему нравится. Хорошие у Мадылбека получились стихи, ладные, да и почерк был красивый. Так, не переписывая листка и не подписавшись, Зарлык через друга и передал Айше письмо. А как она к нему отнеслась — им было неизвестно

* * *

Как только Айша, столкнувшись с Мадылбеком у ограды своего дома, получила от него сложенный вчетверо листок, она тут же, забежав в комнату, принялась читать письмо. Смысл написанного стал для не ясен с первых же строк, но вот кто автор послания? Подписи нет нигде. Почерк? Не Зарлыка — это точно. Она его почерк хорошо знает. Да, Зарлык стихов-то не писал. Похоже на Мадылбека. Он и поэт настоящий, даже в газете раза два его печатали. Так кто же написал ей это — такое волнующее, такое радостное и вместе с тем тревожное письмо?

Долго в эту ночь не могла уснуть Айша. Будто горячий острый камушек — зажатое в руке письмо. И два лица, встающие перед глазами — то Мадылбека, то — Зарлыка.

Мадылбек худощавый, невысокий парнишка лет семнадцати, с тонкими, гибкими, как у девчат, руками. У него темно-коричневые мягкие волосы, тонкие губы на светлом лице и красивые играющиеся глаза. В них — то улыбчивых, то задумчивых, — слышится девушке признание: «Я люблю тебя, Айша».

Но вот наплывает лицо Зарлыка, и облик Мадылбека затушевывается, исчезает. Все в Зарлыке дышит свежий силой и легкой неуклюжестью молодости. И глаза ясные, без тени игры, но и не равнодушные, с затаенной нежностью, робостью. Широкий лоб, густые, черные, как смоль, волосы, крепкий нос с горбинкой, выступающие резкие скулы делают лицо квадратными. И все-таки кажется Айше, что нет в них пламени, рвущегося к ней навстречу. И ей становится от этого тревожно и знобко, сердце начинает биться сильнее, к лицу подступает жар.

Только теперь девушка ясно поняла, что любит Зарлыка.

* * *

— Привет, прицепщик, как дела? — радостно встретил ЗарлыкаМадылбек.

— Хорошо, озимь кончили, — спокойно ответил Зарлык, пожимая руку товарищу.

— Недавно я слышал — работяги говорили — хвалят тебя. Рассказывают, ты среди темной ночи из аила лемеха притащил. Правда это?

— Да, ладно про то. Ты лучше скажи: Айшу видала? Ответила она на письмо?

Мадылбек нахмурился.

— Ответить — да ответила, да только…

— Что случилось?

— На вот, почитай, — Мадылбек вытащил из кармана рубашки листок и протянул Зарлыку.

Тот развернул его и быстро пробежал глазами.

Записка была короткой. Сверху вроде заголовка: «Ответ на ваше письмо» И ниже: «Вы хороший джигит, но я не могу сказать, что я вас люблю. Сохраним же друг к другу просто хорошее отношение». И все. Ни подписи, ни даты.

Зарлык еще раз внимательно осмотрел листок.

Снова прочел. Глаза его потухли. Он взглянул на Мадылбека и отвернулся, опустил голову. Куда подевалась радость, с которой он спешил сюда? Он спросил хмуро:

— Когда она передала тебе записку?

— Недавно встретила ее. Будто чужая. Еле кивнула. Сунула мне записку и убежала. Через несколько дней снова увидел ее на улице, навстречу мне шла. Заметила меня и тут же в сторону свернула. После этого не видел ее.

Зарлык еще раз взглянул на листок и хотел было порвать его, но Мадылбек остановил товарища:

— Подожди. Порвать успеешь. Пусть полежит, карман не оттянет.

Зарлыкпослушно сложил листок вчетверо, вложил в блокнот.

— Ну, что будем делать дальше?

Обычно разговорчивый Мадылбек молча пошел в кухню, принес небольшую зеленую кастрюльку и кесе. Размешал бозо черпаком, налил полную кесе и протянул Зарлыку. Тот невидящими глазами смотрел в стену и не протянул руки, потом тряхнул головой, будто сбрасывая с себя оцепенение, взял пиалу и отпил половину чашки. Оба молчали. Медленно тянули бозо. Мадылбек взял комуз, неестественно медленно настраивал его. Потом заговорил, тщательно подбирая слова:

— А стоит ли печалиться, Зарыке? Подумай. Ну, не ответила взаимностью девчонка, насильно ведь мил не будешь. Так что же теперь, умирать? Ничего в ней такого особенного нету. Еще не такую девушку встретишь, какие твои годы! Давай лучше бозо пей. Потом споем. Знаешь, как я тут без тебя соскучился?

Мадылбек снова наполнил пиалу Зарлыка и ударил по струнам.

Из дома вышли за полночь. Аил стоял темный и притихший. Только кое-где блеяли овцы и поламвали собаки.

Простившись с приятелем, Зарлык с тяжелым сердцем побрел домой. На улице было грязно и слякотно, и он то и дело попадал в лужи. Грустные мысли одолевали парня: «Невезучий я человек, — думал он с горечью, — сначала в институт не поступил, а теперь вот Айша порвала и вторую нить к мечте. При воспоминании о письме девушки у Зарлыка перехватило в горле и что-то горячее и колкое подступило к глазам.

На следующий день Зарлык попросил бригадира послать его на ремонт техники. Ремонтировали колхозные трактора километрах в двенадцати от аила в бывшей мастерской МТС, на окраине большого поселка, который раньше был районным центром. Механизаторы, работавшие там, редко появились в аиле: во время ремонта было не до поездок туда и обратно. Зарлыку хотелось быть подальше от аила, чтобы не думать об Айше, не видать ее. К тому же где, как не на ремонте, можно лучше всего изучить трактор?

Как ни «давил» Осоке, как ни горячился, ремонт машин продвигался медленно. Главная загвоздка — в запчастях. К тому же по графику трактора их колхоза должны были ремонтироваться в последнюю очередь. И под навесом в мастерской им места пока не было. Поэтому Осоке перебросил всех ремонтников на плуги и сеялки, которые чинились под открытым небом.

Бригадир подозвал Зарлыка к себе:

— Сегодня Кудайбергена нет. И не будет до конца недели. Один на плугах работаешь. Сначала колеса сними. Снимаешь — смажешь. Приду, проверю, — распорядился он и отправился к другому плугу.

Зарлык принес нужные ключи, инструмент, положил на сиденье. Была середина декабря. Мороз трещал, пронизывая до костей. Держать ключи без рукавиц, все пальцы отморозишь. Зарлык, не раздумывая, решительно взялся за работу. Надел холщовые рукавицы, выданные Осоке, поднял домкратом ось, потом подставил козелок, убрал домкрат, приподнятое колесо свободно закрутилась. Поднял и второе колесо. Повытаскивал колпачки. Подошел Осоке:

— Ну что, поднял? Смотрел, зазор есть? — Осоке, не глядя на колесо, проверял Зарлыка, ждал, что тот ответит.

— По-моему… нет, — неуверенно ответил Зарлык.

— Ну, давай посмотрим, — Осоке присел на корточки, покачал колечко — туда-сюда. Почувствовал слабый зазор. Потянул на себя, на самый край оси. Она жирно блестела смазкой. Осоке подобрал проволоку с земли, соскреб ею солидол. На холоде он смерзся, затвердел. Осоке велел Зарлыку взять кусок тряпки, обмакнуть в солярке и поджечь. Стащили колесо, растопили смазку с оси и втулки колеса. Потом начисто вымыли соляркой. Бригадир внимательно осмотрел ось и втулку, провел по ним пальцем. Поставил колесо на место и снова проверил зазор. «Если вовремя хорошо смазывать, выдержит еще один сезон», — решил про себя Осоке. Он не отходил от плуга, пока Зарлык не снял второе колесо. Оно тоже было не очень изношено — Зарлык, а ты молодец, оказывается. Все делал, как я тебе учил, вовремя смазывал. Ну и дальше действуй так же — солидолом хорошо смажь, став на место, закрепи. Еще одну весну выдержит.

Осоке проверил и другие детали плуга, осмотрел храповик, фиксатор. Прощупав места крепления лемехов в стойкам плуга, обернулся к Зарлыку:

— Вот эту стойку надо сменить. Видишь, концы совсем стерлись. Не поменяли вовремя сломанные лемехи, пахали так. А при такой стойке лемеха быстро ломаются…— Осоке укоризненно посмотрел на парня.

— Да я их такими и принял. И правда, на этом корпусе они чаще ломались. Надо поменять.

— Значит сделаешь так. Вытащишь храповик — времена хватит — и освободи стойку. А схожу на склад, выпишу новую.

Бригадир глянул на часы.

— Да, уже перерыв. Ладно, кончай, пойдем обедать.

После обеда Зарлык вернулся к плугам и продолжал работу вместе с другими ремонтниками. Пошел снег, сначала мелкий, потом все крупнее. Постепенно все механизаторы, кроме Зарлыка, попрятались в производственном корпусе.

Кто-то крикнул ему оттуда:

— Зарлык, чего торчишь? Смотри, завалит снегом.

Зарлык хотел было тоже пойти под крышу, но остановился.

«А Осоке что скажет? — подумал он. — Надо выполнить его задание, да и без разрешения работу бросать нельзя». Он решил все-таки храповик. Рукавицы мешали работать, он снял их. Металл обжигал пальцы, но потом боль будто притупилась. Он попытался открутить гайку стремянки, на которую крепилась стойка, но тридцать шестой ключ даже не сдвинулся с места. Потянул его двумя руками. Гайка сидит мертво. Тогда Зарлык оперся ногой о стойку и стал тянуть ключ на себя. Но тут ключ соскочил с гайки, Зарлык не удержался и упал на спину. Ключ ударил его по колену, а головой он сильно ушибся о мерзлую землю. Еще хорошо, что на нем была толстая шапка. Подошел Осоке в коротком полушубке с поднятым воротником.

— Что случилось, Зарлык? — испуганно спросил бригадир, глянув на побледневшее лицо юноши. Зарлык рассказал…

— Поосторожней бы ты. Видишь, что не двигается с места, подождал бы меня. Ушибся? — забеспокоился Осоке.

— Ничего, только колено ключом ударил, — Зарлык встал. Тряхнул шапку. Осоке сбил с него снег.

На стремянку большое усилие приходится. Она ведь удерживает корпус плуга. Вот гайка намертво и прилипла. К тому же она никогда не прокручивалась, заржавела. А в этот холод еще больше сжимается металл, — объяснил бригадир. Зарлык не представлял, как же отвинтить гайку. Осоке велел ему принести в жестяночке керосина и облил им стремяночную гайку.

— Видал? Через некоторое время керосин размягчит ржавчину, и гайка подастся, — Осоке глянул на парня.

— Замерз? Иди погрейся в мастерскую.

— Нет, нет, не замерз, — отмахнулся Зарлык.

С интересом наблюдая за ловкими движениями Осоке, он и впрямь меньше чувствовал мороз.

Но Осоке настаивал:

Зарлык, ты точно замерз. Иди погрейся в мастерской. И привыкай работать в рукавицах. Себя беречь надо. Иди, а я пока принесу со склада нужные вещи. Пока Кудайберген вернется, будем работать вдвоем.

Ремонтники, заметив, что бригадир с Зарлыком толкутся возле плуга, мало-помалу стали выходить к своим местам. А Зарлык пошел греться в мастерскую. Когда он вернулся, Осоке был возле других рабочих. Увидев Зарлыка, бригадир подошел к нему:

— Ну, давай теперь стремянку вытаскивать. И втулку я принес.

Он взялся за ключ, оперся ногой о плуг. Послышался тихий скрип.

— А-а, вот теперь сама пойдет! — Осоке прокрутил еще немного и передал ключ Зарлыку. Гайка подавалась все еще с трудом.

— Открутить гайку — и то опыт нужен. Если бы не Осоке, видно, не справился бы…» — подумал Зарлык с тихим удивлением. И, уже совсем не чувствуя мороза, юноша всей душой отдался делу. Вместе с Осоке он проработал без отдыха до вечера. И остальные, видя, что бригадир не уходит в тепло, тоже крутились возле своих плугов и сеялок.

Вернувшись в домик, отведенный ремонтникам под общежитие, сбросили с себя задубевшие фуфайки и тулупы, сапоги и валенки. Сайра, жена Осоке, приехавшие вместе с механизаторами, чтобы готовить им еду, налила в таз горячей воды. Сразу же несколько черных от мазута рук опустились в воду, передавая одна другой кусок хозяйственного мыла.

И вот уже повалились все на старую кошму, блаженно расслабили замерзшие спины, руки, ноги. А в комнате тепло, пахнет мясом, дымящимся в казане. Сайра подала сначала чай со свежими лепешками. Потянулся неторопливый, словно оттаявший разговор.

— Ну, что сегодня успели сделать? — обратился ко всем сразу и каждому в отдельности Осоке.

— Уй-вуй? Какой сегодня собачий холод, плевок на лету замерзает, — говорит коротышка Асыран, тракторист не очень-то ретиво работавший в тот день. — Если мороз будет стоять такой же, как вкалывать будем?

Осоке резко глянул на Асырана, но сдержался, не стал отчитывать лентяя: все-таки тот был его ровесник, перешедший рубеж сорокалетия. Только бросил ему с усмешкой:

— Из-за твоего «могучего» роста ты ведь даже в армии не побывал. Не знаешь, что значит быть солдатом. А в войну что думаешь, из-за морозов бои отменялись? Нет, солдаты и на снегу, и на льду, и днем, и ночью, порой и впроголодь делали свою работу — дрались за победу, нас защищая. А мы рядом с ними — кто такие?

— Да ладно тебе, Осоке, брось ты морал читать. Я так к слову, — начал оправдываться Асыран.

— Ты вовремя закусил удила, — переходя на шутку, сказал Осоке. — А то ребят портишь мне. Я уж хотел подговорить их оставить тебя без ужина. Заладил: «Холодно, холодно». Вон Зарлык показал всем, как можно работать на морозе — плуг свой кончил ремонтировать.

— Закончил ремонт? Да брось ты врать-то, — выпучил глаза Асыран.

— Что, не верится? Завтра своими глазами увидишь. Только лемеха поменять осталось, остальное все готово. А лемеха поменять — полчаса работы.

— Ну, тогда он молодец, — от души сказал Асыран. — Ты, Осоке, следующий весной дай мне Зарплыка вместо моего Кимбилета.

Слова эти задели прицепщика Кимбилета — двадцатитрехлетнего косоглазого парня.

— Пусть отработает с мое, года два-три, тогда посмотрим, — зворчал он.

А Букарбек, парень лишь немного старше Зарлыка, смотрел с гордостью: пусть задумают «старики»— неужто им в пример ставят зеленых мальчишек?

Осоке, стараясь особенно не расхваливать Зарлыка на людях, стал объяснять, как это у него получилось.

— Секрета тут никакого нет. Зарлык просто-напросто вовремя смазывал колесо. Лемеха, ось и кольца целые. При таком уходе он еще одну весну отпашет без замены. А у вас что? — Осоке глянул поочередно на Асырана, потом на Кимбилета, — Еще немного, и колеса вообще потеряли бы без смазки. Скажите спасибо, пожалел вас, а то можно было бы вычесть из вашей зарплаты за такую работу.

Асыран и Кимбилет молчали.

Завтра в мастерскую разрешено загнать один трактор. Кудайбергена нет, так что ты, Асыран, въезжай, начинайте с Букарбеком ремонт, — продолжал Осоке. — А на плугах будут Зарлык с Кимбилетом работать. — А ты, Ашырбек, — бригадир обратился к рыжему парню, трактористу с «Беларуси», — оставайся на сеялке. Будь собранней, не кисни. Что не сможешь разобрать в сеялке один, зови на помощь Зарлыка, он не откажет. Верно, Зарлык?

— Конечно, — поспешно ответил Зарлык. В душе он рад тому, что будет возможность познакомиться с устройством сеялки. Снова будто сам собой заговорил Осоке.

— Кому охота в такую стужу здесь торчать? Раньше кончим ремонт, раньше и в аил вернемся. А если как сегодня будем работать, так и в этом году не кончим. Только отвернусь куда-нибудь, начинаете увиливать от дела. Что толку рядиться, спорить? Давайте лучше поработаем быстрее, быстрее и закончим. А то пока туда-сюда — и весна наступит.

Все молчали, внутренне соглашаясь с бригадиром.

Допили чай, убрали дасторкон. Некоторые разлеглись на кошме. Асыран и еще трое сели играть в карты. К ним присоединились Осоке с Ашырбеком. Сайра на краешке низкого стола месила тесто для лапши.

— Зарлык, подправь-ка поленья и угля подкинь, — попросила она парня. Зарлык с готовностью выполнил ее просьбу и сел на свое место. Он достал учебник математики, прихваченный еще прошлым летом из Фрунзе. Там были задачи, примеры и методы их решения. Зарлык стал разбирать пример с применением тригонометрических функций. Попробовал решить сам. Сверил с ответом — верно. Обрадовавшись успеху, взялся за другой пример. Все увлечены подкидным «дураком», лишь Сайра нет-нет да и взглянет на него.

Но вот уже и мясо сварилось, ы выставленное на дасторкон щекочет ноздри жаркими аппетитными запахами; и брошены в сторону и карты, и учебники; и поднялись с кошмы задремавшие было мужики. И забыты были разом и мороз, и мелкие обиды, огорчения. И каждому приятно было чувствовать себя неотделимым от этой родной рабочей семьи, которая здесь, оторванная от дома, делает одно нужное всем дело, собралась за круглым дасторконом в этой маленькой, но теплой комнате, где все свои, хорошо знакомые люди, где так приятно пахнет вареным мясом и где так хорошо будет спать после трудового дня…

* * *

Окончив ремонт плугов и сеялки, Ашырбек с Кимбилетом уехали в аил. Случилось так, как хотел Зарлык: Осоке оставил его помогать Кудайбергену ремонтировать трактор.

Его подогнали к концу вереницы машин у самых ворот. Там начиналась разборка. С этого дня Зарлык выполнил все поручения Осоке и Кудайбергена и не отлучался от трактора.

А у Осоке хлопот полно. То помогает Асырану, у его машины возится, то подойдет к ним и вдвоем с Кудайбергеном решают, какие куда детали нести. Много времени бригадир проводит на складе, ведь без его подписи завскладом не выдаст даже куска проволоки. Приходится Осоке давать и заказы токарям на недостающие болты, гайки, шайбы. Поэтому Зарлык в основном работает с Кудайбергеном вдвоем. При разборке он внимательно следит за руками тракториста, за каждой деталью, чтобы запомнить порядок сборки. Спрашивает о каждой детали у него или Осоке. Иногда и к Букарбеку подойдет спросить, а что и шумный Асыран объяснит.

Все, кто сейчас на ремонте, кроме Букарбека, — «практики». Один Букарбек учился на курсах трактористов. Хотя в теории они не сильны, но работу двигателя знают и отремонтировать машину могут хорошо. Асыран, Кудайберген, Осоке — первые механизаторы колхоза. Раньше ни один из них не имел ни малейшего понятия об устройстве трактора, но они настойчиво учились у эмтээсовских трактористов. Прошло время, они накопили опыт. Самый сильный из них Осоке. После того, как уехал бывший бригадир тракторной бригады украинец Коваленко, на эту должность назначили Осоке Ашырова — человека степенного, всеми уважаемого и к тому же имевшего организаторские способности.

В Зарлыке бригадиру нравятся отзывчивость парня, готовность выполнить любое поручение, его неравнодушие, неподдельный интерес к «железкам», к технике, к трактору. Поэтому он охотно делится с юношей всем, что знает сам. «Ремонт будет Зарлыку хорошей школой, так что без учебы можно будет поставить помощником к Кудайбергену на весенний сев», — думает Осоке.

И впрямь Зарлык уже хорошо научился водить машину. Осенью, когда, бывало, заленится Кудайберген — перекур затянет или просто станет поздно, Зарлык садился за руль и делал один-два круга. Каким бы ни был тяжелым на доброе слово Кудайберген, и тот похвалил Зарлыка. И когда однажды Осоке предложил Кудайбергену взять парня к себе помощником, тот сразу согласился. А ведь до этого капризный Кудайберген не одному уже дал от ворот поворот.

Работа пошла веселее. Простаивали иногда из-за нехватки запасных частей. С ремонтом трактора Зарлык совсем забросил математику. Времени не стало даже учебник раскрыть. По вечерам он не дает покоя Букарбеку — уже замучил вопросами о двигателях, тракторах, других сельхозмашинах.

Вот и сегодня после работы сидят механизаторы, отдыхают в ожидании ужина. Асыран с Кудайбергеном взялись за карты, Осоке, поглядывая за огнем, разливает чай в пиалы, раздает сидящим, берет сам, прислушивается к беседе Букарбека с Зарлыком, Букарбек рассказывает о принципе работы дизельного двигателя. И сам спрашивает:

— Ну, скажи теперь, в чем разница между дизелем и карбюраторным двигателем?

И не дожидаясь ответа, начинает объяснять. Осоке вмешивается в разговор:

— Ты все правильно говоришь, Букарбек, но чтобы понятнее было, нужно на тракторе показывать. А ты, Зарлык, на месте спрашивай, не стесняйся.

Услышав это, Кудайберген, не отрываясь от карт, забормотал:

— Эй, ты, не слушай их. Слушай меня: главное — научиться водить машину и смазывать. А больше ничего не нужно.

— Играй себе в карты, не лезь в это дело, — обрывает его Осоке.

— Ладно, если сможете, сделайте его академиком, Мне все равно, — азартно шлепая картами, почти весело напевает тракторист. — Вот так Кудайбергенчик, вот как играет, знай с кем садишься в карты резаться, — и смотрит победно-издевательски на проигравшего Асырана.

— Да, ребята, — будто спохватившись, обратился Осоке к сидящим, — у нас ведь кончилось мясо, вообще продукты на исходе. Завтра суббота, я, пожалуй, после работы в колхоз наведаюсь — продуктов привезу, старую бабу проведаю. В воскресенье вечером приеду.

— А мы что будем делать в воскресенье? Мне бы тоже поехать, — обернулся Кудайберген к Осоке.

— Ты ведь был в аиле недавно с Асыраном. Каждый выходной там шататься ни к чему, что начальство о нас думает? Со мной Букарбек поедет. Поди, соскучился по молодой жене, а, джигит? — улыбнулся Осоке. — А вы втроем здесь оставайтесь. Коробку скоростей с Асыранова трактора поставьте на место. Захотите работать — дел навалом. Башмаки с гусениц поменяйте. В общем, работайте до обеда, а потом отдыхайте. Может, со здешними в ордо сыграете.

— Ты что, Сайру тоже заберешь? А кто нам варить будет? — с вызовом спросил Кудайберген.

— И Сайра останется. Кто сказал, что Сайра поедет?

— Сам говоришь, втроем. Вот и спрашиваю.

— Втроем ремонтируйте, было сказано.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо вмешивается Асыран, возвращая Кудайбергена к игре, — на, получай даму, получи короля, туза и… сиди… в дураках, — радостно хохочет.

* * *

На следующее утро Осоке с Букарбеком уехали на попутке. Кудайберген, Асыран и Зарлык вернулись с работы раньше обычного, помылись, наелись жаркого, сваренного с Сайрой. И от нечего делать направились в сторону «центра». Зарлык и не собирался идти с ними. Настояли Кудайберген с Асыраном: что, мол, дома сидеть одному? Сайра покормив их, ушла к какой-тодальней родственнице.

Они вышли прямо к чайхане. Но это только одно название — «чайхана», здесь и чаю путного не выпьешь. Прямо с порога шибает в нос запах вина, пива, курева.

Когда они вошли, возле буфета шумела плотная толпа, все столы были заняты, заставлены бутылками с вином, рядами пивных кружок. Кудайберген, пристроившись в конце очереди, шепнул Асырану:

— Что брать будем? Может, портвейн?

— Давай. А хватит на троих?

— Я не буду, — сказал Зарлык и смутился. Кудайберген не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Возьмем портвейна, а там посмотрим.

Подошла очередь, Кудайберген взял бутылку и подошел к своим, которые успели занять столик. Он развил вино. Зарлыку чуть поменьше.

— Нет. нет, я не буду, байке, — замотал головой Зарлык.

— Пей. Ничего не случится. Бозо же пьешь, какая разница, выпей, — повелительно сказал Кудайберген. И, не дожидаясь Асырана с Зарлыком, выпил, высоко запрокинув стакан, поставил его небрежно на место, обтер рукавом вино, струйкой затекшее с губ на подбородок. Громко глотнул и Асыран. Остался Зарлык.

— Эй, парень, пей! — подгоняет его Кудайберген.

— Раньше-то пил? — спросил Асыран.

— Нет. Только после десятого класса раз выпил вина.

— Ну, тогда пей. От вина ничего не будет, лишь бы не запиться. Давай, давай, выпей, — слова Асырана камушком упали на весы сомнения Зарлыка — пить или не пить. И он нехотя осушил свои полстакана.

— Давно бы так, — снисходительно похвалил Кудайберген и закурил.

Зарлыку не терпелось поскорее уйти отсюда. Было б его воля, он пошел бы в клуб смотреть кино. Жаль, что Букарбек ушел, а то бы вдвоем пошли.. Разошлось по телу выпитое вино. Зарлык почувствовал необычный прилив сил и энергии. Поэтому он прямо выложил свою идею, обращаясь в основном к Асырану:

— Асыке, давайте кино посмотрим. Что здесь сидеть?

— Кино, сказал? — переспросил Кудайберген, пока Асыран собирался ответить

— Что в этом кино? От глазения живот сытым не будет, только зря деньги тратить. Лучше-ка принеси вина еще.

Зарлык вопросительно глянул на Асырана.

— А, Кудаке, думаю, хватит с нас, — лениво возразил тот.

— Ишь, выпили мое и засобирались, — сказал Кудайберген то ли в шутку, то ли всерьез.

Зарлык, решив скорее отвязаться от них, сходил в буфет и купил им вина. Кудайберген снисходительно засмеялся и похвалил Зарлыка:

— Ну, вот, джигит таким и должен быть. Ну-ка сам и разлей.

Зарлык наполнил два стакана.

— А себе? И себе наливай.

— Нет. Мне больше не надо.

— Давай сюда стакан, — потребовал Кудайберген, выливая в него остатки и подравняв с двумя другими стаканами… Потом Асыран принес три кружки пива.

Из чайханы они вышли около девяти вечера. Все трое как следует захмелели. Перед чайханой стояла полуторка из их колхоза «Кара-Ой». Первым ее заметил Кудайберген:

— Эй, Асыран, пошли, на ней съездим в аил. Завтра к вечеру вернемся.

— А Осоке что скажет? Надо бы завтра коробку на место поставить.

— Что же теперь, из-за колхозных дел подыхать? Поставится коробка. Пошли, — Кудайберген тянул Зарлыка, но тот уперся и не сдвинулся с места. Так они уехали без него.

Зарлык в неопределенности стоял возле чайханы. В кино идти поздно, к тому же здешние ребята без причины задирают чужих парней. И Зарлык заскрипел по снегу… Старался идти ровно по тропинке, но это было трудно и часто его заносило в сугробы…

Дверь в их «гостиницу» была закрыта изнутри. Он стал стучать, сначала тихонько, потом все сильнее. Сайра включила свет, открыла дверь. Зарлык вошел и остановился у порога.

— О, дорогой Зарлык, да ты, видать, выпил. А где же остальные? — удивленно воскликнула женщина.

— В аил поехали. Бакасова машина стояла, они на ней и умотали.

— Ой, ну ладно, а то у меня уже сердце не осталось. Такой у Кудайбергена характер паршивый. Думала — напился, подрался с кем-то да в милицию попал.

Зарлык снял в углу сапоги, прошел в комнату и сел на кошму. Сайра, накинув вельветовую безрукавку, завозилась у печи, поглядывая на Зарлыка.

— Все остыло, может, подогреть, кушать будешь?

— Нет, Сайра-джене, спать буду. Где мне лечь?

С краю, где всегда спишь.

Зарлык, отвернувшись от Сайры, начал снимать одежду. В голове шумело и крутилось, он уселся на постели в одних трусах и майке, потом, кое-как накрывшись, развалился на спине.

Когда он проснулся, в доме было еще темно. Голова шумела, к груди подступало тяжелое, воротящее душу. Он приподнялся, посидел, потом, когда вновь подкатило к горлу, встал, чтобы выйти на улицу. Но потерял равновесие И, зашатавшись, оперся о стену.

— Зарлык, что с тобой? — сочувственно спросила проснувшаяся Сайра.

— Тошнит меня, — буркнул он.

— Сейчас я тебе помогу, — Сайра встала, включила свет. Увидев Зарлыка, стоявшего в майке и трусах, приказала:— Ложись, ложись сейчас же в постель. Я тазик принесу.

— Нет, нет, что вы, джене, я сам, — торопливо возразил Зарлык, натягивая брюки. Он накинул на майку полушубок, влез на босу ногу в сапоги и вышел на улицу.

Вернулся он бледный, с осунувшимся лицом.

— Ой, Зарлык миленький, никогда я не видела, чтобы ты пил, — почти причитая, заговорила Сайра. — Что же ты с этими непутевыми связался, это до добра не доведет… Ух, какой холод. Рассветает уже. Вода в доме замерзла. Я разожгу печку., а ты полежи еще, погрейся. Сейчас чаю вскипячу. Говорят, в таких случаях чай хорошо, молочный… — голос Сайры течет так ласково, так домовито.

* * *

Кудайберген с Асыраном вернулись в воскресенье к обеду, до приезде Осоке. Кудайберген увидев лежавшего Зарлыка, неожиданно вскипел:

— Чего валяешься до сих пор? Не выспался, что ли? Небось с Сайрой развлекался всю ночь напролет?

Зарлык покраснел и, опешив, не знал, что ответить.

— Эй, не болтай, что придется. Сайра услышит, — прервал Кудайбергена Асыран.

— Ну и пусть слышит. И в глаза ей скажу. А чего он с нами не поехал? Конечно, чтобы остаться с ней.

Асыран взорвался:

— Ого, да ты, я гляжу, не Кудайберген — Божий Подарок, а Кудайберген — Божья Кара. Ну, ладно, пошутил и хорош. Что над парнем издеваешься? Он к тебе со всем уважением, как к старшему, а ты глумишься…

— Чего расшипелся, как сурок? Чего ради него надрываешься? Коротышка!

— Эй, Кудайберген, болтай, да не забывайся. При чем тут рост? Унас ведь говорят: чем рост с дерево, лучше ума с иголку.

— Это ты умный, малец? — скривил тракторист презрительную гримасу. Глянул злобно на Асырана и толкнул его к стенке. Асыран не на шутку рассердился.

— Посмотрим, что ты за подарок, — и кинулся на обидчика.

Но Кудайберген схватил его за грудки и удерживал на вытянутой руке, не подпуская к себе. Наставив кулак ему под нос, высокомерно отчеканил:

— Есть другая пословица: забитой овце — тереться о посох. Так, что ли? Знай свое место и не лезь в чужой разговор, понятно?

И Кудайберген тряхнул Асырана так, что тот стал терять равновесие. Зарлык, увидевший, что дело принимает серьезный оборот, крикнул с постели:

— Эй вы, кончайте!

— Лежи, разминай ноги. Я этому недорослю покажу штучку, — Кудайберген сильно толкнул Асырана, тот полетел на пол, потом перевернул его на спину, придавил ногой.

— Ну, каков, а? Вякни еще что-нибудь, я те печенку выдавлю, — подтолкнув его ногой, злобно заявил Кудайберген.

Зарлык не вытерпел, соскочил с постели, схватил Кудайбергена за ворот и с такой силой дернул на себя, что тот от неожиданности брякнулся об пол. Асыран поспешно забрался на Кудайбергена, а Зарлык придавил его руку.

— Искалечу, гниды, встану убью, — захрипел от злости поверженный Кудайберген. — Зарлык, отпусти руку, убью.

Но Зарлык не испугался. В силе он , пожалуй, не уступал Кудайбергену. Да и давно он терпел его только из-за уважения к его годам, надоели его насмешки, грубость, привычки унижать других.

— Ну, признал дядьку, — Асыран катался, сидя у Кудайбергена на груди. С каждым движением Асырана у лежащего вырывался из горла хрипящий звук.

— Встану убью, — упрямо шипит Кудайберген.

— Ну ладно, ладно, давай лучше мириться. Сначала ты ездил на мне, теперь — я. Мы с тобой квиты, — в шутке Асырана слышалась затаенная опаска.

— Ну, встану, тебя пацан, первым уложу, — злится на Зарлыка Кудайберген.

— Уложишь? — Зарлык передернулся. — Хорошо, вставай. Асыран-байке, отпусти его.

Но Асыран, хорошо знавший характер Кудайбергена, осторожничал:

— Брось, Кудаке, Не надо злиться. Я виноват. Все завтрашнее бозо за мой счет. Зарлык, и ты проси прощения у Кудайбергена-байке, — будто извиняясь, заговорил Асыран, опасливо слезая с тракториста, а тот сразу же вскочил на ноги и оттолкнул Асырана к стене. Повернулся к Зарлыку, ударил его по щеке. Замахнулся снова, но Зарлык резко отбросил его руку и мощно ударил в лицо. Кудайберген отлетел к двери, стукнулся о косяк и упал на пороге.

— Ах ты, мальчишка! — побледневший Кудайберген поднялся и вновь бросился на обидчика, целясь ударить по голове. Но Зарлык, упредив его, снова бьет в челюсть. Падая, Кудайберген задел входившую в комнату Сайру. Она закричала:

— Апе-ей ботом, что вы делаете, а? — и встала перед Кудайбергеном. Он тяжело дышал, крыл матом Зарлыка, но в драку уже не лез. Видно, два удара охладили его пыл. Да и приход Сайры притушил страсти. Ведь она невольно оказалась причиной скандала. И Зарлык примолк, весь съежился, в душе моля Асырана, как бы тот чего сболтнул.

— Что же вы не поделили, непутевые вы мои? — спросила Сайра.

— Да, вчера вино пили, а плату не разделили. Вот с Кудайбергеном и разругались. Зарлык нас разнимал, вот и все, — торопливо объснил Асыран.

— О, господи, а я думаю: что случилось? Вот вам бидон бозо принесла. Без драки пейте, — Сайра успокоилась и подошла к Зарлыку: — Ну, как чувствуешь себя?

— Хорошо, — буркнул парень.

— Пить, так пейте сами. А мальчишку нечего спаивать. Всю ночь промучился…— Сайра поставила бозо на плиту и продолжала строго отчитывать:— Приготовила ужин, сижу, жду — нет их. Вдруг заявляется этот, еле на ногах стоит. «Где остальные?» — «В аил уехали». Что, по женам соскучились за пять дней? Вчера Осоке что вам сказал? Коробку поставить на трактор, башмаки поснимать! А вы чем занимались? Думаете, мне больно интересно здесь с вами сидеть. У меня дети дома. Работать — так работайте, а нет — так уходите. Это по вашей вине парень не может поднять головы. Хоть бы один винтик какой закрутили, и то была бы польза от вас.

Сайру слушали молча. Возразить было ничего, иначе Кудайберген давно бы загремел: «Кончай, ты что, с Осоке вдвоем бригадирствуешь?»

Но каким бы он вздорным, упрямым не был, вину свою сознавал и потому стоял молча, лишь с остервенением комкал папиросу. Потом буркнул:

— Ладно, хватит уже. Давай бозо…

История это не осталась неизвестной Осоке. Сайра сразу же по его возвращении все рассказала. Но оба они так и не узнали главной причины ссоры. Этому обстоятельству больше всех был рад Зарлык. Осоке сразу догадался, что заводилой был Кудайберген. Но он не стал выяснять, что и как. Строго предупредил всех и на этом закрыл «дело»…

Ремонт окончили к вечеру. Первыми уехали домой, прицепив к трактору плуг, Асыран с Букарбеком. Ашырбек на своей «Беларуси» утащил сеялку. В мастерской остался только трактор Кудайбергена. Накануне его вымыли, попробовали выехать, но ничего не получилось: не отсоединялась муфта, не включалась скорость. Заглушили мотор. Осоке с Кудайбергеном склонились над двигателем, все тщательно пересмотрели. Зарлык, стараясь ничего не пропустить, внимательно следил за их действиями. Снова завели мотор, и снова та же картина. Тарахтят, не входя друг в друга, зубья шестерен. Осоке не может ничего поделать. Подходили по одному все знатоки. Снова и снова пытались регулировать муфту. Бесполезно. Наконец пригласили главного инженера. По грязи медленно, молча шел высокий плотный человек средних лет. Это был знаменитый Ибраим Дубашев, о котором говорили, что он трактор знает как свои пять пальцев. Все расступились, освобождая место у двигателя для Дубашева. Осоке объяснил инженеру, что произошло. Дубашев мгновение молча смотрел на
муфту и приказал:

— Ну-ка, в кабине, нажмите на педаль муфты.

Кудайберген нажал.

— Отпусти.

Кудайберген отпустил.

Дубашев сам залез в кабину, подвигал рычаги, прибавил оборотов. Шестерни все равно не совмещались.

— Муфту снова разберите. По-моему, ведущий диск не на месте, — и больше не сказав ни слова, он ушел. Разбрелись постепенно и все остальные.

— Ну что ж, будем вытаскивать муфту, — хмуро сказал Осоке, когда они остались втроем.

Набросав под трактор досок, Кудайберген, чертыхаясь полез под машину. Сначала освободил карданный вал, потом взялся за кожух муфты. Зарлык внимательно следил за его движениями, во время подавая нужные ключи. Нелегко было освободить и вытащить тяжеленный кожух. Наконец Кудайберген отдуваясь, поставил его на землю. Дубашев оказался прав. Кудайберген покосился на Зарлыка, как бы говоря: «Твоя работа». И вслух Осоке:

— Вот твой хваленый малыш сделал работу. Он муфту собирал. Осоке взглянул на Зарлыка, тот спрятал глаза.

— Ладно, что же теперь, миролюбиво ответил Осоке. — Чуть что, ты как спичка. И мы с тобой виноваты. Дали парню работу ответственную и не посмотрели, не проверили. Давай лучше ставить диск на место. А ты, Зарлык, смотри хорошо, чтобы больше не ошибаться.

Кудайберген работал молча, хотя мог бы здорово задать Зарлыку и был бы прав. Но после того скандала он уже не решается попрекать Зарлыка.

Но тот все равно больно ощущал свою вину, и от стыда готов был провалиться сквозь землю. Ведь если бы не его оплошность, Кудайберген сейчас не валялся бы под трактором.

К концу дня муфту исправили и поставили на место. Еще раз смазали трактор, прицепили плуг и рано утром собрались ехать в аил. Вечером сидели вчетвером — Осоке, Кудайберген, Зарлык и Сайра. Осоке весело обратилась к жене:

— Сайра, мясо все сварили? Давай, неси чаю. А потом все, что у тебя осталось, давай сюда, все съестные припасы. Ремонт закончили. Завтра домой!

Осоке с Кудайбергеном выпили, закусили лепешкой и мясом. Бригадир вдруг как будто что-то вспомнил, стал искать и вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок.

— Да, можно Зарлыка поздравить. Есть приказ. Слушайте, я прочитаю: «Шаменова Зарлыка, колхозника колхоза «Кара-Ой» с 1 марта назначить помощником тракториста… Основание: предложение бригадира тракторной бригады Ашырова Осоке. Директор МТС Усенбек Омуралиев».

Дочитав, Осоке протянул приказ Зарлыку:

— На, спрячь.

Зарлык взял листок, пробежал глазами текст. Это была копия приказа. Удивительно было видеть свою фамилию напечатанной на машинке. Зарлык почему-то покраснел, в горле у него запершило.

Бригадир с воодушевлением продолжал:

— Ну вот, Зарлык, был ты прицепщиком, знаешь теперь какая работа трудная. То тут, то там ломается. Пахота — работа сезонная. Вовремя не вспашешь — вовремя не посеешь. Считай уже урожай не тот, а значит, и хлеба меньше. Теперь вот с трактором немного познакомился. Приглядывайся, старайся. Раз начал какое-то дело, надо постичь его до тонкостей. А мы поможем, научим. Трактор — это не шутка. У плуга пять — шесть мест, смазал — и готово дело, а трактор сложный механизм. В общем, будет желание, появится и умение. Дубашев, думаешь, уродился Дубашевым? Как говорят, не боги горшки обжигают. Может, ты будешь еще лучше.

Осоке отпил чаю и продолжал:

— Работай честно, по совести. Не суйся в плохие дела…

— Ой-бой, Осоке, хватить тебе долдонить, ребенку зубами жеваное — не еда. Давай лучше наливай, — заволновался Кудайберген. — Если в самом чего не заложено, ты хоть тысячу раз учи-говори — все равно не научиться. Видим же Зарлыка. Сработает, сможет!

Сайра ласково посмотрела на Зарлыка.

— Оставайся всегда таким, хорошо! Не подражай иным. Водка проклятая, она до добра не доведет. А ты пока росток без единого листочка, — по бабьи пртговаривала Сайра.

Зарлык сидел, в душе ликуя. Как в эти минуты он был благодарен Осоке! Если бы не бригадир, неизвестно, допустили бы его даже до ремонта. А теперь вот Осоке добился, чтобы его поставили помощником тракториста. Эх, бывают же такие люди хорошие, верят в молодых. Все сделаю, в лепешку расшибусь, а веру эту оправдаю обязательно, — думал с умилением Зарлык, и на сердце у него пела музыка…

Он бережно сложил приказ и хотел было положить его в блокнот, но оттуда выпала фотография Айши. Он подхватил снимок, взглянул в лицо девушки. Будто укоряющее его, и радость его сразу же растворилась Ему страшно захотелось увидеть Айшу, услышать ее голос. Зарлык вытащил ее письмо. Оно не изменилось. «Не могу сказать, что я Вас люблю». Зарлык задумался: «Я должен, должен ее увидеть!» И снова сомнения: «Но какая в этом польза? Ведь ясно написано. Зачем после этого встречаться?»

И все-таки несмотря на отказ Айши, в глубине души он надеялся на то, что еще не все потеряно, иначе жить ему было бы невозможно.

* * *

Утром Зарлык выбежал во двор в своем старом спортивном костюме. Со стороны Чон-Чычкана шел легкий прохладный ветер. Солнце мягко разливалось по земле. Зарлык несколько раз побежал огород. Раньше Зарлык не занимался зарядкой. Но на ремонте он видел, как некоторые парни разминали тело по утрам и вечерам, и сам постепенно стал выходить спозаранку на разминку. Он взял железный лом, поотжимал его над головой, потом начал приседать. Затем прихватив полотенце, прошел к арыку в конце огорода, разделся до пояса и стал плескаться. Тело покрылось пупырышками. Зарлык пощупал свои бицепсы и с удовлетворением почувствовал, что они стали значительно крепче. Он растерся полотенцем и глубоко вздохнул, ощущая в себе приток сил и бодрости.

В это время в калитку вошел Мадылбек. Друзья радостно обнялись.

— Ну что, ремонт кончили?

— Да, вчера приехали, — улыбнулся Зарлык.

— Больно задержались, раньше трактористы так долго не работали.

— Да, знаешь, то запчастей не было, то места в мастерской не хватало.

— И в аиле ни разу не появлялся?

— Нет, трактор изучал. Осоке посоветовал, Букарбек помогал

— И что, теперь весь трактор знаешь?

— Немного знаю. Буду дальше изучать. Осоке добился, чтобы я стал помощником Кудайбергена.

— Так что, значит, больше не будешь на плуге сидеть? В кабину переберешься? Да? — Мадылбек с завистью посмотрел на друга и задумался. Помолчал немного, потом спросил: — Зарлык, сколько же ты на тракторе намерен работать? Ведь агроном собирался быть. А как же учеба?

— Поработаю на тракторе, а там видно будет. Учиться я не раздумал. Но вот после слов Осоке мысль у меня одна появилась — стать механизатором. Буду учится на инженера. Сейчас взялся за алгебру, геометрию, тригонометрию, как время свободное выпадает.

Мадылбек был рад за друга, он чувствовал, что Зарлык попал в «след», увидел цель перед собой и смело идет к ней. «Ну, а я-то сам, какая у меня в жизни цель? — подумал Мадылбек. — Куда бригадир пошлет, туда и топай. Что же я умею?... Стихи сочинять? Тоже мне работа…»

Зарлык взглянул на задумчивое лицо друга:

— Мадылбек, давай весной на наш трактор, прицепщиком. Будем вместе работать. Это же здорово!

Мадылбек слегка растерялся от этого неожиданного предложения.

— Ты не шутишь?

— Нет, конечно. Скажу Осоке, он не откажет. Он сам как-то предлагал: поговори, мол, с друзьями, механизаторы вот так нужны.

Мадылбек подумал немного и ответил:

— Давай, скажи Осоке, я согласен.

Они спустились к арыку, возле которого взошла уже первая робкая, но ярко-зеленая травка. Друзья присели на землю, прислушиваясь к веселому плеску талой воды.

Наконец Зарлык, волнуясь, но всеми силами стараясь говорить как можно безразличнее, спросил:

— Айшу видишь?

— Иногда.

— Не говорил с ней случайно?

— Какой там говорил? Обходит меня стороной, избегает встреч. Зимой однажды встретились, она воду несла с речки, а я стригунка поить водил. Поздоровался, она еле ответила и обходит меня. Я пошутил: в ведро, мол, брошу камушек, всю воду испорчу. Она молчит. Ну, я разозлился и говорю: «Что и теперь, если Зарлыка не любишь, то и с другими разговариать не будешь, так что ли?» Она на меня так уставилась, вроде я с луны свалился, ойкнула и бежать, аж вода из ведер расплескалась.

Друзья замолчали, каждый задумался о свеем.

* * *

Во дворе у колхозной конторы, на солнышке, собрались все трактористы и прицепщики во главе с Осоке, повариха Алма, у которой муж на войне пропал без вести, молодой агроном Майрамбек, несколько стариков.

В центре — председатель колхоза Алымбеков.

— Товарищщи, — председатель начал речь солидно, как на большом собрании, — нам выделили как прошлый год, три трактора, два плуга, одну сеялку, а пахать нам надо много. Придется работать днем и ночью. Трактористы у нас опытные, работу знаете. («И меня тоже отнес к опытным», — подумал Зарлык). Мы уж постараемся создать вам все условия, питанием обеспечим, как только сможем. Нужно что — говорите сразу. Горячая пора настала, разрываемся. Старайтесь работать без срывов. Просьбы передавайте через Осоке или сразу — ко мне. Весенняя расплодная идет. Времени не хватает, но по мере возможности буду наведываться к вам. А агроном все время будет с вами. Просьба одна к вам, товарищи. За качеством вспашки следите, пожалуйста. Ведь от этого урожай зависит. Ну, а теперь, кто желает высказаться — пожалуйста.

Председатель кончил говорить и обвел людей строгим, изучающим взглядом.

— А что там говорить, лишь бы мясо было, — пробурчал глядя в землю Кудайберген.

— Будет мясо, это я вам обещаю. Телка собираемся резать. К вечеру мясо привезут, — торопясь, будто опасаясь, что его перебьют, сказал председатель. –Потом еще что-нибудь придумаем. Что, нет желающих? Ну, тогда за дело, товарищи. Заводите трактора, посмотрим первую борозду…

Кудайберген отослал Зарлыка заводить машину, а сам остался около председателя, видимо желая что-то сказать ему.

Зарлык с Мадылбеком подошли к трактору, Зарлык крепкой бечевкой обмотал маховик пускача и резко дернул. Пускач сразу же громко затарахтел. Мадылбек с завистью смотрел на товарища. А тот передвинул рычаг, трактор выбросил струю дыма, и заработал основной мотор. Юноша выключил пускач, прислушался к ровному звуку двигателя. В это время подошел председатель с Осоке и Кудайбергеном. Алымбеков улыбаясь, громко спросил, глядя на Зарлыка:

— Твой помощник? Что, Кудайберген, сын Шаке уже тебе помогает?

— Да, а что? — ответил Кудайберген.

— А это кто? — стараясь перекричать шум мотора, спросил председатель, показывая на Мадылбека. — Прицепщик что ли?

— Да, Туке, — сказал Осоке, — друзья они, хотят вместе работать. Зарлык знает машину. Не стыдно будет перед людьми.

— Ну, что ж, молодцы, — председатель, довольный ребятами, еще раз ласково посмотрел на них и пошел к другим тракторам.

* * *

Зарлыка с Мадылбеком поставили пахать в дневну. Смену.

Им все равно, лишь бы пахать. Работают с жадностью, с удовольствием. Рано поднимаются, завтракают и бегут к трактору. Когда кончается смена — рано или поздно — им все равно. Работают до тех пор, пока Кудайберген их не сменит. Если он опаздывает, не ждут его, сами производят техуход, заливают горючее и снова пашут. Ребята не считают, сколько они напахали, сколько Кудайберген. Где агроном с Осоке покажут. Там и пашут. Не удивительно, что за первые десять дней работы победителем стало звено Кудайбергена. При этом Осоке отметил, что смена Зарлыка сделала больше работы. За десять дней вспахали большую часть Боз-Талы. Во вторую десятидневку Зарлыка с другом перевели на ночную смену.

Ночь. Куругом кромешная темнота. Зарлык управляет трактором. Едет, поглядывая время от времени назад, на Мадылбека. Вдруг машина дернулась, словно задела что-то тяжелое, и вновь пошла ровно. Должно быть, лемех сломался. Зарлык оглянулся — так и есть: Мадылбек подня. Руку. Тракторист остановил машину и выпрыгнул на землю, подошел к другу. Мадылбек вяло слез с железного сиденья, снял очки. Потянулся, вскинув руки за голову, широко зевнул.

— Что, спать хочется? — спросил Зарлык.

— Не говори. Сколько раз задремывал. Трудно, оказывается, ночью пахать.

— Ночью спать хорошо. А у нас в юрте разве выспишься. Ходят все туда-сюда. Толком мы и не поспали с тобой.

— А что, если вздремнем чуть-чуть, а?

Зарлык помялся, не зная, что ответить. Если бы это кто другой предложил, он бы сразу оборвал, а с другом говорить труднее.

— Нет, Мадыке надо пахать. Если приляжем, крепко уснем. А норму кто за нас сделает? И что Осоке скажет? Давай сегодня потерпим малость, а днем постараемся выспаться хорошенько. К ночи выйдем отдохнувшие, — мягко уговаривал друга Зарлык. Мадылбек молчал, потом резко повернулся, взял ключ и пошел снимать лемех. Зарлык остановил его:

— Давай, я поменяю, а ты походи туда-сюда, развей сон.

Он отобрал у товарища ключ, залез под плуг, поменял лемех, отряхнулся. Мадылбек взял сломанный лемех, пропустил через отверстие проволоку и спросил, зевая:

— Зачем таскать лишний груз? Выбросили бы, на что он нужен? — но повязал лемех к раме плуга, зная что Зарлык все равно это сделает.

— Зачем же выбрасывать? Нам заменят его, новый дадут. Да и металл это все-таки. Забыл, как собирали его в школе? — и Зарлык улыбнулся, чего-то вспомнив, — Ну что, прошел сон? Поедем дальше?

Мадылбек медленно полез на плуг. Трактор громко затарахтел, нарушая ночную тишину. Вскоре стала заниматься заря., потянуло прохладой. Ветерок залетел в открытую кабину, освежал Зарлыка. И все-таки в иные минуты ресницы слепились, веки становились словно чугунные. Зарлык высовывал голову в проем двери, глубоко вздыхал воздух, подставляя свежести лицо, и продолжал пахать. Время от времени проверял плуг, потому что Мадылбек, уже не имевший возможности сидеть на нем, прилег на обочине пашни. Что ж, иногда можно пахать и без прицепщика. Но того и гляди — или плуг отойдет, и пашня получится никудышней, или лемех сломается, что тоже не легче.

Становилось прохладно, и Зарлык закрыл кабину…

* * *

В то утро Осоке встал чуть свет. Заложил лошадь и направился в сторону Боз-Талы. За аилом перешел на рысь. Он беспокоился за парней, как они там, в ночной? Совсем еще мальчишки, первый раз пашут в ночь. Он, Осоке, помнит, как пацаном работал в ночную смену, знает, что такое. Мысленно бригадир корил себя: «Надо было первую ночь с ними побыть».

Он не стал доезжать до моста, перешел через речку вброд и поскакал прямиком по полю. Обойдя Таш-Тюбе со стороны, он подстегнул ленивую лошадку. Но вон и юрта показалась. Рядом Ашырбековская «Беларусь» с сеялкой. На пашне, с южной стороны дороги работает трактор. Это Асыран. Вчера начали загон в том месте. А где же Зарлык? Но пашня заметно увеличилась. Может, скрылся за холмом, не видать? Осоке поднялся за бугор и слышал работящего дизеля. «Пашут ребята», — успокоился Осоке, увидев двигающийся вдали трактор, Но, приглядевшись, он заметил, что машина идет не вдоль загона, а поперек пашни. «Что это он?»— удивленно остановился Осоке. «Смену окончили, наверное, к стану едут». Осоке, подхлестывая лениву рыжуху, поскакал к трактору. Приблизившись к грохочущей машине, он сразу же понял, что Зарлык уснул в кабине.

— Эй, Зарлык! — крикнул, пристраиваясь к ходу трактора, Осоке.

Но парень, сжав обеими руками рычаги, уронил голову на грудь и не шевелился.

— Зарлык, Зарлык!

Нет, так его не разбудить.

Осоке спрыгивает с лошади, бежит по пашне за трактором. А тот упрямо идет вперед по мягкой вспаханной земле, земле, будто обрадовавшись, что нет над ним ничьей воли, ничьей управы. «Надо как-то забраться в кабину, остановить машину», — решает Осоке. Но на ходу запрыгивать опасно. Наступишь на гусеницы, враз уволокут, раздавят. «Что же делать, что делать?» — мучительно соображает Осоке. Что-то нужно придумать скорее, хоть как-то надо остановить трактор. И он решил рискнуть. Приноровился к ходу трактора, прыгнул на прицепную петлю для плуга и схватился за корпус кабины. Потом, тщательно рассчитывая каждое движение (не дай бог, соскользнет нога — окажешься под плугом)? Осоке потихоньку приподнялся, перехватил рукой за кронштейн фары и правой ногой оперся на выступ основания кабины шириной с полподошвы. Осторожно передвигая правую ногу вперед, перехватил кронштейн левой рукой, перенес на этот выступ и левую ногу. Протянул руку и дернул дверь, но она не поддавалась. Эх, надо дотянуться до ручки: наверное Зарлык запер ее изнутри. Осоке подвинул ноги еще вперед и тут чуть было не соскользнул с трактора. Но удержался и кое-как дотянулся до ручки. Распахнул дверцу, насколько было возможно, и прыгнул в кабину. И лишь когда отвел назад рычаг акселератора и почувствовал, что машина остановилась, Осоке спрыгнул на землю и перевел дыхание.

— Салам алейкум! — высунулся из кабины ничего не понимающий Зарлык.

— Алейкума ассалам! Спускайся сюда, — медленно заговорил Осоке, сдерживая волнение. Нет, не в природе бригадира кричать, поднимать истерику. Даже если люди совершают непростительные вещи.

Зарлык легко спрыгнул на землю.

— Ну-ка посмотри на борозду, — показал пальцем Осоке.

Только теперь Зарлык понял, в чем дело: пашня была перерезана поперек двумя глубокими свежими бороздами.

— Где Мадылбек?

— Спит где-то.

— Найди сейчас же.

Зарлык запрыгнул на гусеницу трактора, посмотрел вокруг. Потом пошел вдоль борозды и привел сонного Мадылбека. Тот шел, опустив голову, чуть слышно поздоровался. Осоке молча раздумывая, что же им сказать. Можно, конечно, их выругать, можно даже наказать за такое дело.

Но он спросил ровным, чуть охрипшим голосом с еле уловимой укоризной:

— Что было бы, если бы я не подошел? Так бы и шел трактор, пока не задавил бы Мадылбека или не свалился с обрыва. Говорил же, к ночной смене надо хорошенько выспаться. А вы что, весь день книжки читаете? То задачи решаете, то стишки пишете. А какой же сон потом?

— Да мы вчера и не спали. Как поспишь в этой юрте горючего питания? Один за одним люди заходят, выходят, — высказал наконец-то давно накипевшее Мадылбек.

В его словах была доля правды, и это понял Осоке. «Нужна палатка, — решил он про себя, — сегодня же надо сделать». А вслух:

— Вам доверили ночную смену, а вы — один плуг бросил, заснул в поле, другой — прямо в тракторе. Еще раз повторится будем по другому разговаривать. Сон не вовремя может привести к беде. Были же такие случаи, сами небось слыхали. Сколько лет прошло, как тракторист Найзабек пьяный уснул на борозде и попал под трактор. Если уж совсем невмоготу, останови машину и поспи. Никто не запрещает. Но вы не подумайте: «А Осоке сказал — можно дрыхнуть», — усмехнулся бригадир. — Нет, трактор за вас пахать не будет. Давайте на стан, если так спать хотите. Впрочем, нет, придется поработать, пока Кудайберген появится. А книжки вам никто читать не запрещает, конечно, только не за счет сна, — добавил Осоке и пошел к неподвижно стоявшей лошади.

Зарлык с Мадылбеком молча смотрели ему вслед.

Через некоторое время их трактор уже кружил по загону. Каждый из них думал о том, что Осоке наверняка расскажет о случившемся трактористам, и те будут смеяться над ними. Но Осоке ни словом не обмолвился о ночном происшествии. А сам вскоре после этого случая раздобыл палатку и установил ее рядом с юртой, где питались механизаторы. В палатке можно было в любое время отдохнуть, выспаться.

Ночь. Мерно рокочет трактор Зарлыка. Слава богу, лемеха не ломаются, не приходится простаивать из-за них. Время от времени он поглядывает назад, на Мадылбека, который сидит на плуге и следит за глубиной вспашки. В конце загона Зарлык остановил машину, спрыгнул на землю, подошел к Мадылбеку.

— Ну, как, Спать хочется, Мадыке?

— Да нет, не очень, — неуверенно сказал Мадылбек, потянувшись и широко зевая. — Асырановского трактора что-то не видать, видно, выключили фары, да легли вздремнуть, — добавил он, стараясь сказать это как можно равнодушней.

— А может, что сломалось, — перебил его Зарлык. Он понимает, что друг тоже непрочь выключить мотор и поспать.

— Всю ночь без перерва работали, норму уж выполнили давно, поди? — подступает Мадылбек к другу с иной стороны.

Зарлык и сам здорово устал, но он знает: стоит лечь — заснешь надолго. Но им надо во что бы то ни стало смыть свой позор перед Осоке непрерывной хорошей работой.

Давай потерпим смену, Мадыке. Что спать, лучше попашем, а?

— Так ведь больше нормы нам все равно не засчитается. А Кудайберген с Сураном только рады будут.

— Как рады?

— Мы за смену норму перевыполняем, а они — тютелька в тютельку или вообще норму не дают. Вот и получается, что мы покрываем их недоработку.

— Где это ты узнал такое?

— Учетчик сам говорил…

— Ну и что? — помолчав, нерешительно начал Зарлык. — Что, мы ради Кудайбергена работаем? Пашня-то неоконченная стоит.

— А ради кого же? — вскипел Мадылбек. — За две смены деньги попалам. А он еще, как старший, надбавки получает.

Зарлык не знал, как возразить Мадылбеку — заставить сесть за плуг или согласиться с ним поспать. Если бы это был не друг, а кто другой, он, не задумываясь, сказал бы: «Садись на плуг, поехали». А вот попробуй, скажи приятелю приказным тоном…

— Мадылбек, — начал он вкрадчиво, — ну, может, и правда, мы лично в чем-то прогадываем, но ведь если не пахать, не будет никакой пользы никому. Ни им, ни Кудайбергену. Только вред колхозу.

Мотор, видно, остывая, начал чихать, и Зарлык поспешно забрался в кабину. . Еще раз взглянул на Мадылбека. Он стоял в том же положении невидящими глазами смотрел куда-то мимо товарища.

«Что обиделся?» — заволновался Зарлык. Он спрыгнул с трактора и виновато сказал: — Мадыке, иди, если хочешь, поспи или поешь, а я потихоньку работаю.

Но Мадылбек вместо ответа прыгнул на седло плуга и буркнул:

— Давай, тяни…

Солнце поднялось высоко, когда Зарлык остановил трактор и стал смазывать его шприцем. Мадылбек взялся за смазку плуга.

Смотри, Зарлык, кто к нам едет, — Мадылбек кивнул в сторону аила.

Верхом на ишаке к трактору приближался старик Кытаймат, сторож местных коровников. На боку болтается железный бидончик.

— Ассалам алейкум, аксакал, — в один голос приветствовали его друзья.

— Алейкм ассалам, джигиты, — ответил старик, как дела у вас?

— Хорошо, — тихо ответил Зарлык.

— Вот и хорошо. Так и продолжайте. Люди, слышим, все хвалят: Шаменов сын, мол, хорошо работает на тракторе, — старик оглядел свежеспаханное поле.

Ребятам ясно, для чего явился сюда старик, Но Мадылбек решил подшутить над ним:

— Кытаке, что это у вас там за бидон болтается? Мы-то думали, что вы нас кумысом угостить хотите.

— Кобылица в этом году не доится, а то, думаете, пожалел бы вам кумыса? — старик слез с ишака и подал ребятам узелок.

— Возьмите-ка джигиты, старуха передала кой-что. Яйца кажись, да лепешки.

Мадылбек не заставил дважды упрашивать, взял узелок и переложил его содержимое на сиденье плуга. И бодро распорядился:

— Давайте бидончик, Кытаке, за соляркой пришли небось? — И не дожидаясь старика, сам отвязал от седла посудину и подошел к баку трактора.

— Зарлык, как солярку отлить? Куда крышку крутить?

Но Зарлык не ответил, а осторожно спросил у старика:

— Кытаке, а зачем вам понадобилось солярка?

— Солярка, что ли? — смущенно переспросил сторож. — Да, старуха говорит, хорошо огонь ею разжигать. Собрала узелок отнеси, говорит, ребятам, да заодно, и попроси на разжижку.

Зарлык задумался.

— Вы не обидитесь, если я вам что-то скажу, Кытаке?

— Что обижаться, говори.

— За бидон солярки трактор сделает круг на этой пашне. Так что, по-вашему, лучше: разжигать соляркой вместе курая или такой участок невспаханным оставить?

Кытаймат внимательно посмотрел на Зарлыка и виновато заморгал своими красным веками:

— Да это старуха все, говорил же ей, мол, само не льется на поле. Так нет же, не послушала. Мадылбек, сынок, не надо, без солярки как-нибудь растопим. Привяжи бидончик на место.

Мадылбек обернулся к Зарлыку:

— Давай плеснем старику, что мы обеднеем, что ли? Или ты хочешь за так кушать его лепешки?

— Нет, нет, — торопливо перебил его Кытаймат, — не затем я их принес, чтобы обмен солярку взять, просто хотел навестить вас, давно собирался, да вот никак выбираться не мог. А за солярку не обижусь, лишь бы поле запахали.

Старик забрал у растерянно стоявшего Мадылбека бидон, привязал его к ишаку и отправился назад.

— Что бы с тобой случилось от бидончика солярки? Можно было бы дать хотя бы из-за уважения к старику, — обиженно заговорил Мадылбек.

Зарлыку не очень нравились слова друга, но он спокойно стал объяснять:

— Да знаешь ли ты, что это не даровое добро, тем более нам не принадлежащее, а колхозное? Осоке вон рассказывал, что запасы нефти на земле не беспредельны. Сотню-другую лет, может быть, хватит, а потом кончится. Значит, надо экономить. С картера отработанного масла тоже ведь сдаем, не сливаем.

— Только ты сдаешь, А Асыран с Ашырбеком — что-то не видел.

— Ну и неправильно делают. Ее же можно переработать, чистить и опять использовать. Это же легче чем извлекать нефть из-под земли.

— Ну, мы с тобой литров пять сэкономили на Кытаймате, а люди флягам тащат. В каждом доме ведь есть солярка.

Зарлык молчал. Потом вдруг взорвался:

— А где они берут, эту солярку? Воруют, а с нас высчитывают.

Он поднял шприц и снова стал смазывать трактор, даже в местах, где уже смазывал.

Мадылбек постоял, постоял и тоже начал выкручивать колпачок на колесе плуга, чтобы смазать его. Он не понимал и не одобрял Зарлыка за отказ его расценил как жадность и скопидомство. «Чистеньким хочет выглядеть», — с глухим раздражением подумал о друге Мадылбек и тут же невольно удивился своей собственной злости.

Они привели трактор в порядок, залили его соляркой, потом уселись прямо на пахоте и стали пить молоко, есть яйца илепешки, принесенные стариком-сторожем. Пока ребята перекусывали, прискакал учетчик, обмерил их пахоту. Оказалось, сделали они полторы нормы. А Кудайберген все не было.

— Слушай, Зарлык, давай уедем, придет — сам заведет, — сказал нетерпеливо Мадылбек.

— Подождем. Как бросить трактор с плугом без присмотра? Осоке же предупреждал: передпйте технику из рук в руки. И потом надо сказать Кудайбергену, какие болты за смену ослабляются, чтобы подтягивал… Да и куда торопиться, Мадыке, поели, отдохнули, давай еще немного попашем. Говорят же: в бою не отдыхают.

Мадылбек вдруг громко выругался:

— К чертьям собачьим! Не желаю я здесь из-за него загорать. Пошли. Полторы нормы дали, хватит, что, нам героев присвоят? — вскочив на ноги, кипятился Мадылбек.

Зарлык удивленно взглянул на друга, ничего не ответил. Потом так же молча встал и направился к трактору. Не оглядываясь, сел в кабину и стал продолжать загон. Мадылбек остался на месте. Трактор уже сделал круг и теперь шел прямо на него. Вот машина совсем близко, уже видно лицо юного тракториста упрямо сомкнутые губы. Но Мадылбек не двигался с места. «Все равно остановится», — думал он. Но трактор не собирался тормозить. Уже пять шагов до грохочущей машины, четыре… Мадылбек испуганно отскочил. Гусеницы продавили глубокую борозду на том месте, где он только что стоял… Мадылбек оглянулся на Зарлыка. Тот, высунувшись из кабины, улыбался во весь рот, обнажая крепкие белоснежные зубы, блестевшие запыленном лице юноши.

— Спятил ты, что ли? — крикнул Мадылбек и покрутил пальцем у виски. Но, подчиняясь какой-то безотчетной силе, пошел за трактором, чтобы прыгнуть на плуг…

Вскоре явился Кудайберген с прицепщиком Сураном. У Кудайбергена лицо небритое, опухшее. Настроение, сразу видно, дрянное. Он хмуро и даже как будто виновато говорит:

— Опоздали мы, в аил ходили. А вы идите теперь, ребята, идите.

— Кудайберген-байке, — трогает его за руки Зарлык. — болты на коробке снова расшатываются, их подтягивать надо. На радиаторе с верхней трубки вода течет. Тоже поглядывать нужно

— Хорошо, понял. Смазали все, наверное?

— Да, конечно.

— Молодцы. Идите, отдыхайте теперь…

Мадылбек с Зарлыком пошли вверх, в сторону стана. Когда немного отошли от машины, Мадылбек удивленно сказал

— Смотри, Кудайберген, оказывается, по-хорошему говорить может. Даже похвалил нас.

Зарлык пожал плечами.

* * *

Зарлык проснулся первым. Рядом, отвернувшись, спит Мадылбек. Асырана и Кимбилета не видно. Стараясь не разбудить Мадылбека. Потихоньку натянул штаны и на босу ногу — сапоги. Вышел из палатки. Огляделся вокруг. Солнце уже заходит. Пасмурно. Со стороны гор надвигается черная туча. «Дождь пойдет. Жаль, нельзя будет пахать»-подумал Зарлык. Из очага, что в середине юрты, тянется медленный вкусный дым. Видно, Алма-апа хлеб пекла». Из юрты доносится оживленный разговор. Асыран с Кимбилетом выманивают у Алмы что-то вкусненькое.

— Хватит вам, пусть и ребятам останется, — доносится строгий голос Алмы. — Чем вы лучше их? Они, знай себе, пашут, а вы только ждете, чтобы чего повкусней урвать. Пошли бы спать, а ночью бы не дрыхали — работали.

— Пока они дорастут, не того еще отведают, — кипятится Асыран.

Мысленно улыбнувшись этой неприхотливой сваре, Зарлык вернулся в калитку. Мадылбек все еще спал. Зарлык вытащил из-под кошмы задачник по математике. Уселся в углу и начал изучать задачу про двух велосипедистов. Попробовал решить, записывая в общей тетради. Сверил ответ — сошелся. Настроение у него поднялось, и он принялся за новую задачу.

— Уже стало темнеть, подошло время смены, а Мадылбек всеспал. Зарлык потихоньку потряс его за плечо:

— Давай, Мадылбек, вставай. Поедим и пойдем, пахать надо.

— А почему мы хоть раз не можем опаздать, пусть знает Кудайберген, как это — ждать, — капризно, еще как следует проснувшись, бормочет Мадылбек.

— Кончай, будем мы еще с ними считаться. Пойдем. Какой порок от спора. Пора не стемнело, начнем новый загон. Кара-Булун кончим ночью, а потом в темноте новый не начнешь. Да, дождь будет, наверное, что-то пасмурно.

— Пусть будет дождь. Хоть всласть выспимся, — лениво зашевелил губами Мадылбек.

— А я одну задачу успел решить, пока ты спал. Встал бы пораньше, и ты хотя бы четыре строчки, да сочинил. Все плачешь: времени нет, а сам спишь без задних ног, — беззлобно подначивал друга Зарлык.

Мадылбек наконец, перевернулся к нему лицом,

— Вы, поэты, пишете одно, а сами делаете — другое, — продолжал Зарлык. — Помнишь, кто-то рассказывал нам, что один поэт из Фрунзе все смеялся в стихах над пьющими, а сам потом ударился в запой. А ты сам как писал, помнишь, нам читал? — Зарлык чуть призадумался и почти без запинки прочел:

Напрасно время ждешь свободного, поэт.
    Его не будет, не было и нет.
    Не высидишь у моря ты погоды,
    Трудись, чтоб зря не пролетели годы!

Хоть и польщенный тем, что Зарлык помнит его стихи, Мадылбек больше был задет за живое сутью моего собственного сочинения. «Черт возьми, — с грустью подумал он, — а ведь он, то есть я прав. Действительно, как время быстро уходит, а я все жду какое-то свое, особенное время. Днем и ночью думаю о стихах, а не пишу. Вон Зарлык ни минуты не теряет, готовится к вступительным экзаменам, а ведь работа у него намного труднее моей. Нет, надо работать, работать».

И Мадылбек вдруг проворно соскочил с постели и стал торопливо одеваться…

Не успели парни приступить к работе, как начал накрапывать дождь. Они продолжали пахать, надеясь, что дождик пройдет, но сумрачное небо еще больше заволоклось тучами и полило как из ведра. Но Зарлык с Мадылбеком пахали до тех пор, пока перевернутые плугом пласты земли не превратились а в маслянистую грязь и гусеницы на суглинке не стали проворачиваться вхолостую. Тогда они подняли плуг и повернули трактор домой, к стану. Все остальные трактора уже давно стояли здесь.

* * *

Отпахав Кара-Булун, трактористы перебрались ближе к селу там, в Кара-Ойе, оставался еще непаханый клин. Дни стали длиннее и теплее, ночевать в поле теперь не было нужды, ведь аил был рядом. Словом, работать стало веселее и настроение у ребят тоже поднялось.

Как-то отпахав дневную смену, Зарлык с Мадылбеком возвращались с Кара-Оя домой и на краю села повстречали одноклассницу Зарлыка — Тюйюмкан.

— Привет, — окликнул девушку Мадылбек, — как живешь? Это вправду говорят, будто ты замуж вышла, или может, уже назад вернулась?

— Да, вышла и обратно вернулась, — в тон ему ответила Тюйюмкан. — Такой же, как ты остряк попался, и сказала: «Зачем мне такой муж языкатый, лучше одна буду.».

Они дошли до развилки дорог, и тут Мадылбек несколько демонстративно попрощался с ними и повернул в сторону своего дома.

Зарлык с Тюйюмкан продолжали идти вдвоем.

Это была невысокая, полноватая девушка, не красавица, но с добрым, милым выражением лица. Она не вышла замуж, как некоторые подружки, не поехала учиться, а осталась в аиле. По мнению аильных старух, такая сноха как Тюйюмкан — счастье для дома. В школе мальчишки часто подшучивали над ней и не всегда безобидно. В Таких случаях Зарлык всегда заступался га нее: «Бросьте, ребята, она хорошая девчонка», на что шутники классные отвечали ему: «Вот и женись на ней, если такая хорошая». И Тюйюмкан втайне восхищалась Зарлыком и в большей тайне от всех — вздыхала о нем. Сейчас, когда девчонки — одноклассницы разлетелись кто куда, и в аиле из их выпуска Тюйюмкан осталась одна, случайная встреча с Зарлыком всколыхнула в девушке потаенные чувства.

— В селе говорят, что ты стал хорошим трактористом, и я горжусь тобой, как никак — одноклассник, — сказала Тюйюмкан.

— Работаю, как могу, — просто ответил Зарлык. — А ты, слышал, вроде уборщицей устроилась в школе?

— Да, а что делать? Замуж никто не берет, а дома сидеть — скучно.

— Тебе не идет работать уборщицей.

— А куда же мне идти, не в трактористки же?

— А почему бы нет, могла бы вполне справиться.

— Не знаю. Может, и справилась бы. Но ведь у нас не принято девушкам садиться на трактор. Там ведь приходится работать и днем и ночью. А людям это не нравится Начинают судачить, осуждать. Так ведь?

— Оно, конечно, так, но в других местах сколько девушек — трактористок? В газетах все время об этом пишут. И нашему колхозу, Осоке говорил, очень нужны механизаторы. Но зря же сейчас и в школе вводятся уроки механизации. Вот освоила бы трактор, комбайн, потом учила бы учеников в школе. Здорово!

Тюйюмкан не верилось в это, но где-то в глубине души зажглась надежда. Но она побоялась высказать ее вслух.

— Эх, Зарлык, это неосуществимо, — сказала она. — Где девчонка может научиться этому? Ты лучше скажи, какие у тебя планы, неужели так и останешься трактористом? Ведь ты был надеждой класса.

— Погоди обо мне. Где учиться, говоришь? Давай на наш трактор прицепщиком. Мадылбек грозится: «Доработаю весеннюю и уйду». Говорит, не нравится работа. Сначала на его месте посидишь прицепщиком, а осенью на курсы трактористов пойдешь. А до курсов покажу все, что сам знаю.

Тюйюмкан все еще не верилось, что Зарлык говорит серьезно.

— Ты лучше Мадылбека научи, пусть работает трактористом, он все-таки мужчина, а на что я тебе сдалась?

— Да, я ему предлагал. Но он не хочет быть трактористом, — горечь послышалась в голосе Зарлыка., — уговаривал его и так, и этак. Нет — и все. Мне, говорит, нужна свобода, чтобы руки и голова были не заняты. Может, он и прав. Кто его знает? Стихи ведь пишет…— Он немного помолчал. Потом подвел итог:

— Так порешили, Тюйюмкан? Я вот тоже думаю оседлать механизацию. Раньше хотел поступать а институт, а сейчас смотрю — механизаторов не хватает в селе. Осоке просто плачет — некому работать. Думали, хоть Мадылбек останется — ни в какую. Кудайберген тоже ссорится, шумит, хочет уйти в животноводство, но его, правда, никто и не держит. Что же будет, если и я еще уеду учиться? Кто же на трактор сядет вообще? Я решил — буду учиться заочно. А с тобой мы договорились, Тюйка, так ведь?

Тюйюмкан не знала, что ответить, на предложение Зарлыка. Дело в том, что к ней настойчиво сватался один молодой вдовец с тремя детьми, и она, уступая его напору, кажется, дала ему какую-то надежду. Но сказать об этом Зарлыку ей было нелегко.

— Знаешь… ты… тут такое дело, что мне от тебя скрывать?

Дома меня замуж хотят выдать, — смущенно выдавила девушка из себя, и Зарлык даже удивился от неожиданности.

— Что, правда? За кого?

Тюйюмкан рассказала. Задумчиво спросил:

— А ты сама что думаешь?

— Желания особого не испытываю.

— Нет желания, так и не ходи. На что он тебе? Лучше послушай меня. Трактор водить научу. И отец твой не запретит, ведь столько лет в городе жили.

— Я подумаю, Зарлык.

— Да что там думать? Я завтра же скажу Осоке.

До дома Тюйюмкан они шли молча, но сердце у девушки готово было выпрыгнуть из груди. Еще бы, Зарлык замечательный парень, принял в ее судьбе такое участие, так переживает за нее! В душе у нее все ликовало и пело, но она изо всех сил старалась сдержать свой восторг, и только прерывистое дыхание да невидимый в темноте румянец, выступавший на щеках, выдавали ее волнение.

* * *

И вот, наконец, закончилась весенняя посевная. Трактора с плугами и сеялками загнали в старые сараи. Они стояли так, вдруг затихшие, как старые умаявшиеся лошади в конюшне. Зарлыку стало даже немного грустно и как-то пусто на душе, когда он вышел из темного сарая на яркий свет…

В кабинете председателя колхоза решили провести небольшое собрание механизаторов, участвовавших в посевной. Пришли бригадиры, колхозной агроном. Председатель был краток:

— Ну, что же, товарищи, землю вспахали, посеяли вовремя. От имени правления, от своего имени объявляю благодарность всем трактористам, прицепщикам, сеяльщикам.

Затем председатель стал называть фамилии особо отличившихся механизаторов, они подходили к столу, и Алымбеков вручил им подарки, которые подавал Осоке.

— Шаменов Зарлык, — официальным тоном произнес председатель, . Награждается пятью метрами плюша и денежной премией. — Он проискал глазами Зарлыка и сказал мягко: Ну, сын Шаке, вот ты стал взрослым, подходи, принимай подарок. Хорошо работаешь, оправдал доверие людей. Так и держи, — у председателя даже голос задрожал от радостного волнения.

В конце собрания Осоке объявил, что всем механизаторам дается недельный отпуск.

— Подтягивайте свои домашние дела, потом займемся сезонным ремонтом техники. День сбора уточню и позже сообщу. Отдыхайте.

По дороге домой Зарлык спросил Осоке:

— Байке, кто же будет у меня осенью прицепщиком? Мадылбек уходит, не хочет больше.

«Молодец парень, подумал Осоке, — беспокоится, думает о деле». А вслух посоветовался, как с равным:

— Да Зарлык, и Кудайберген собирается уходить. Одно смены нет на вашем тракторе. Что будем предпринимать, ума не приложу.

— А что если прицепщицей взять Тюйюмкан?

— Тюйюмкан, дочь Акматбека? — как бы проверяя, шутил Зарлык или говорит всерьез, Осоке подозрительно покосился на него.

— Я с ней говорил. Она согласна, — спокойно продолжал Зарлык.

— Да ты что?. Девчонка. Разве может? Нет. Это пустое, — возразил Осоке.

— Она даже согласна ехать на курсы трактористов, Вместе с ней можно послать пару ребят, из нынешних выпускников. К весне как раз и закончат.

Осоке хотел что-то возразить, но спохватился и промолчал. «А может, и не плохая мысль, — подумал. — Осенью и в одну смену управимся. Кудайберген может уходить. Да, правильно, осенью и зимой подготовим выпускников, и к весне будет подмога».

— Знаешь, Зарлык, я подумал, и верно, дельную мысль ты предложил, Хорошо. Акматбекову дочку пошлем на курсы. А еще кого?

— Можно сыновей Жоомарта и Тентимиша. Когда В Кара-Ойе пахал, они подолгу возились со мной около трактора. Все просили: научи, мол, машину водить. Если о курсах поговорить с ними, они должны согласиться.

— Хорошо, Зарлык. Об этом еще поговорим. Ну, до свиданья, отдыхай.

Зарлык, попрощавшись, свернул на свою улицу. Осоке посмотрел ему вслед: «Вырос Шаменов сын, хорошим джигитом стал. Это и есть, наверное, смена, которая будет лучше нас».

* * *

Шагая в сторону дома, Зарлык представлял, как будет радоваться его грамоте и подарку родители. Улыбнувшись, стал думать о другом. Надо вскопать огород и посадить картошку. Поговорить с Тюйюмкан и ребятами. Соблазнить Мадылбека сходить на Тюш-Ашуу? Там в речке можно сейчас хорошо порыбачить.

Постепенно и как-то незаметно думы его перешли на Айшу.

Где она сейчас? Дома или в райцентр уехала, к сестре? А какое мне дело до нее? — мысленно упрекнул себя. Он гнал воспоминания о ней, но ничего не мог с тобой поделать. Девушка не выходила у него из головы. И с каждым шагом, приближавшим его к дому, он все яснее сознавал, что страшно тоскует по ней. Не может без нее. Что стоят его мечты, желания, успехи в работе — без Айши?

Ему захотелось сейчас же увидеть ее, подойти к ней близко-близко и шепнуть: «Айша, я люблю тебя. Без тебя не могу жить». Но это было невозможно. И радость, так властно и жарко охватившая Зарлыка после собрания, вдруг поблекла, стушевалась и сникла.

* * *

За день Зарлык вместе с братишкой вскопал огород и посадил картошку. На следующее утро переговорил с соседскими ребятами-десятиклассниками. Они словно того и ждали: сразу же согласились помогать в предстоящем ремонте тракторов. В хорошем настроении Зарлык отправился к Тюйюмкан. Родители девушки спокойно отнеслись к его предложению и особенно не возражали против того, чтобы их дочь пошла учиться на курсы трактористов. Видно, у них уже был предварительный разговор с Тюйюмкан и они решили, что лучше пристроить ее к какому-нибудь делу, чем отдавать замуж за вдовца с детьми.

Тюйюмкан вышла проводить Зарлыка. У калитки он остановился:

— Ну, все, договорились. Выйдешь на сезонный ремонт. До осени поработаешь со мной прицепщиком, а потом с Бакасом и Сагынбеком поедете на курсы. Когда начнется ремонт, я тебя предупрежу.

Тюйюмкан расплылась в широкой улыбке, щелки глаз ее совсем прикрылись.

— Я пройду еще немного, мне по делам нужно.

Они не торопясь, шли по улице. Как раз по той, где жила Айша. Зарлык все косился на ее дом. Когда подошли поближе, он увидел стоявшую у забора Айшу, которая давно наблюдала за ними. Тюйюмкан остановилась, не зная, куда себя девать. Она заметила, как изменилось лицо Зарлыка. Но, забыв о приличии, сказала тихонько:

— Что ж ты встал, Зарлык? Пойдем?

Зарлык нехотя оторвал грустный взгляд от Айши и немедленно побрал дальше.

Когда дом Айши остался позади, Тюйюмкан спросила:

— Зарлык, что с тобой? На тебе лица нет. Почему ты так смотрел на Айшу?

— Да нет, ничего, — неохотно отозвался юноша.

— Зарлык, а можно у тебя спросить, не обидишься?

Зарлык вопросительно-рассеянно глянул на нее, она продолжала:

— Тебе когда-то нравилась Айша, я знаю.

Ты даже ее фотографию носил с собой. А что же потом случилось? Разлюбил ее? Это правда?

Зарлык опешил, удивленно глянул на нее:

— Кто тебе сказал такое?

— Слышала.

— От кого?

Тюйюмкан загадочно улыбнулась:

— Не скажу. Но правда же, что твой Мадылбек написал письмо Айше?

— Что? Мадылбек писал ей письмо? Когда?

— Не притворяйся, ты же знаешь.

— Нет, скажи, Тюйюмкан, когда?

— Ну, тогда, зимой еще. В стихах письмо. Я сама читала. Написано, что Айша — нежный альпийский цветок, и он хочет сберечь навсегда его цвет и запах.

— Эй, Тюйюмкан, погоди-ка, но, по-моему, это мое письмо!

— Ну, твое письмо я бы сразу узнала. Десять лет учились вместе — и не узнать твой почерк? Нет, я бы сразу различила. Это была рука Мадылбека. Я его почерк тоже хорошо знаю.

— Ой, господи, Тюйюмкан. Правильно, вспомнил. Ведь мое письмо было написано рукой Мадылбека. Да-а, я попросил Мадылбека сочинить для меня стихи, я их не переписал, а еще передал его Мадылбек. Неужели Айша подумала, что это ей от Мадылбека? Нуда, ведь она и ответила ему, вот ее письмо у меня в кармане, — торопливо вытащил Зарлык сложенный листок и передал Тюйюмкан. Девушка быстро пробежала его глазами и удивленно воскликнула:

— Ой, как интересно получилось! Дай, пожалуйста, мне на время это письмо. Я сейчас все ей расскажу. У нас ведь нет друг от друга секретов.

* * *

Тюйюмкан тут же вернулась и зашла к Айше. Та пекла лепешки во дворе.

— Заходите, эже, — с радостью пригласила она Тюйюмкан, подставляя ей низенькую скамеечку.

— Спасибо. Что, хлеб печешь? — издалека начала Тюйюмкан. — Как бабушка? Говорят, она слегла у тебя?

— Да, со вчерашнего дня уже вроде легче ей, — ответила Айша. Поправляя дрова в печи. Дым от налетевшего ветерка потянуло в сторону Тюйюмкан.

— С чего это он вдруг в мою сторону идет? — засмеялась она. — Говорят ведь: дым выбирает красивую. Фу-фу, иди к себе к Айше, она у нас красивая, — добавила Тюйюмкан, разгоняя его руками.

— Ну, нет, эже. Дым знает, кого выбирать, — шуткой на шутку возразила Айша.

— Эх, если бы я была красивая, разве джигиты обходили меня стороной? — в голосе девушки послышалась грусть.

— Но ведь вы только что с джигитом прошли, — улыбнулась Айша.

— А разве он не твой джигит?

— С чего вы взяли?

— Айша, а ты знаешь, что то письмо, которое ты мне давала мне читать, Зарлык написал, а не Мадылбек.

И Тюйюмкан подробно рассказала обо всем младший подруге. А закончив, вытащила из потайного кармашка сложенный во много раз листочек:

— А это твое письмо отказное, возьми его.

Айша удивленно уставилась на Тюйюмкан.

— Не удивляйся, все действительно так получилось. Откуда тебе было знать, что письмо то послал тебе Зарлык? — читая ее взгляд, сказала Тюйюмкан.

Лицо Айши залилось краской. Она смущенно смотрела под ноги.

Тюйюмкан с интонацией бывалой женщины наставительно и в то же время с легкой грустью говорила подруге:

— Знай, что такие ребята, как Зарлык — редкость. Посмотри, и года не работает, а уже передовой тракторист. Первую премию получил. Если бы у меня был такой джигит, я была бы благодарна небу и земле.

Она задумчиво глядела на покрывающийся золой горячий жар в печи.

— Ну, ладно, Айша, я пойду.

Она отщипнула и съела кусочек свежеиспеченной лепешки. Айша проводила ее до ворот.

* * *

Сегодня солнце для Зарлыка как будто остановилось. За весь день он не смог доделать до конца ни одного дела. Мысль о свидании с Айшой жгла, будоражила его, не давала покоя.

Наконец начало вечереть.

Красный шар солнца медленно двигался вдоль хребта Кызыл-Таш и начал скатываться в небольшое ущелье.

Но чем ближе подходило время свидания, тем сильнее, тревожнее билось сердце юноши, беспокойнее становилось у него на душе. И вот тут-то, как назло, минуты поскакали, точно кони в байге, — стремительно и неудержимо.

Стемнело. Аил стал постепенно затихать, устраиваясь на покой. Зарлыка била мелкая, тревожная дрожь, но он твердо решил, что сегодня обязательно увидит Айшу.

Он вышел на улицу и зашагал по легкой, как пух, дорожной пыли, неслышно ступая ногами. Вот и город. Он подошел к калитке, куда не раз в прошлом году бегал пить джарму. Как давно это было!

У него развязался шнурок на ботинке, он присел, чтобы завязать его, и отчетливо услышал, как стучит сердце. Он выпрямился, осмотрелся, стал прислушиваться к шорохам, потом осторожно развязал бечевку, поддерживающую калитку. Оставив ее открытой, осторожно стал пробираться к старой, корявой урючине, куда по словам Тюйюмкан, должна была подойти и Айша. Не дойдя до дерева с десяток шагов, Зарлык резко присел, спрятавшись от света луны, выплывшей со стороны. Как он ни вглядывался, под урючиной никого не было видно. Вдруг послышался легкий шум. Весь в ожидании он смотрел на просвет между сараями, разделявшими огород и двор. Вот сейчас выйдет Айша. Как ее встретить, что ей сказать? Все слова, которые он с волнением подбирал для нее целый день, улетучились вмиг.

Глаза Зарлыка уже стали привыкать к темноте, когда он увидел два силуэта, движущихся в просвете. «Пора» — решил Зарлык и пошел навстречу девушкам. Видимо, и те заметили парня. Они остановились и зашептались. До Зарлыка долетела тихая фраза: «Да иди же ты, иди». Одна фигура отделилась и спряталась в тени сарая.

Подойдя к старой урючине и, укрывшись в ее огромной тени, встали лицом к лицу — парень и девушка. В сумраке они не видели друг друга, но Зарлык чувствовал, что Айша стоит, опустив глаза. Он заставил себя унять дрожь, но все равно не мог выдавить ни единого слова. Молчала и она. И только гулкое биение сердца выдавало их состояние.

Луна, будто только и ждавшая молодых, высветила их мягким, осторожным лучом. И тут же, словно позавидовав всевидящей луне, со снежных вершин сорвался ветерок, прошелестел листвой старой урючины, и, освежая лица парня с девушкой, побежал дальше. В эту минуту Зарлыку с острой отчетливостью вспоминались строки из Мадылбекова стихотворения:

Стать нежным ветерком хотел бы я на миг,
    Ведь он свободен в мыслях своих, — 
    В порыве трепетном целует милый лик,
    И я, как легкий бриз, к любимой бы приник…

Но нельзя же вечно стоять молча. Зарлык почувствовал, что надо как-то начать разговор, и еле выдохнуло из себя:

— Айша… ты… мне… для… меня, — а дальше пересохло горло у парня. Дрожащие руки сами против воли нашли руки девушки и ощутили их тепло. Ладони Айши остались в сильных руках Зарлыка. Приблизив лицо к девушке, он тихонько потянул ее к себе. Айша поняла движение Зарлыка и не сопротивлялась ему. Парень прикоснулся губами к освещенной луной щеке. Никогда раньше ему не приходило в голову, что нужно столько душевных усилий, чтобы поцеловать девушку. В счастье его еще жила тревога.

Громко тявкнул вдруг обычно спокойный щенок, Оба вздрогнули.

— Мне нужно домой, Зарлык, — прошептала Айша, — бабушка одна…— И она осторожно высвободила руки из его ладоней, ласково сказала: «До свидания», — легко, неслышно пошла к дому. Радостно залаяла собачка, встретившая Айшу, послышался стук двери, и все затихло.

Зарлык, опомнившись, вышел прежним путем на улицу. Задышалось свободней, хотелось думать о прошедшем свидании. Неужели он, Зарлык, поцеловал девушку? Даже не верилось. Но с каждым пройденным шагом в нем росло и крепло чувство пружинистой силы и уверенность в себе. И еще было ощущение сладкого, волшебного блаженства…

Радость так переполняла Зарлыка, что ему захотелось немедленно с кем-нибудь поделиться ею. «У меня есть любимая. Я поцеловал ее только что!»— хотелось кричать ему во весь голос. Но кому сказать обо всем этом? А Мадылбек? Но удобно ли идти к нему? Забыл ли он их ссору?

…А произошло она так.

Они работали в ночную. Было, наверное, уже за полночь, когда начал накрапывать дождь. Зарлык не останавливал трактора. Мадылбек весь вымок, но молчал, надеясь, что Зарлык скоро остановится. Прицепщик не выдержал и дал сигнал. Тракторист остановил машину и подошел к другу.

— Ты что, не видишь, дождь не собирается кончаться. Я вымок совсем. Хватить пахать, давай домой, — зашумел Мадылбек.

— Да, это же нетронутое место, целина. Можно, даже нужно в дождь пахать. Осоке говорил, здесь ячмен. Отлично родить будет.

— Тебе, я вижу, ячмень, еще не посеянный, дороже друга, уже промокшего! — зло ответил Мадылбек.

— Да, брось ты, Мадыке, примирительно сказал Зарлык, — в кабине у меня мешковина есть, возьми накройся. Тебе же выписали плащ с капюшоном, так не хотел брать. Сейчас ты бы даже ливня не почувствовал.

Зарлык вытащил из кабины мешковину, но Мадылбек и не собирался ее брать — Ты что, для очистки совести эту комедию затеял? Ну, начнут упрекать за то, что не вспахали, скажем, что дождь помешал. Сам боишься, я скажу.

Тут Зарлык не на шутку обиделся. Обычно спокойный, сейчас он не выдержал:

— Да что нас, заставляет, кто-то работать, что ли? Что, нам обязательно надзиратель нужен?? — Он неожиданно повернулся, махнул рукой, сел на трактор и двинулся дальше по загону. Мадылбеку ничего оставалось делать, как накинуть мешковину и встать на плуг. Так без отдыха они пропахали до утра. А утром Осоке от всей души похвалил их:

— Ну, молодцы, ребята, честное слово, не посмотрели, что дождь. Хорошо сделали. Знаете, оказывается, как пахать целину.

Мадылбек вполне сознавал, что эта похвала целиком относится к Зарлыку, но простить ему его ночной поступок у него не было сил. С тех пор в отношениях между друзьями пробежала трещина.

И хотя Зарлык готов был признать свою вину, в глубине души какое-то чувство тревоги за друга жгло его. «Наносное это в нем, — думал о Мадылбеке, — или сидит глубоко в душе. Но может ли в таком случае он быть по настоящему талантливым человеком? Совместимо ли это: ущербная душа, нечистая совесть и талант? Ему казалось, что никак не совместимо. И тогда он искал причины для оправдания друга. Искал и не мог найти…

Но сейчас, после свидания с Айшой, он не желал перебирать всего случившегося, ему хотелось забыть обо всем. Скорее увидеть друга.

* * *

Мадылбека дома не оказалось. Его мать, осунувшаяся, бледная сидела возле печи в старом, выцветшем платке, в стеганой безрукавке и теребила шерсть. Она равнодушно глянула на Зарлыка поверх очков и продолжала занятие.

— Здравсвуйте Джумабю-апа, это я, Зарлык, — растерянно сказала юноша.

— А-а, Зарлык, дорогой, это ты? А я думала Мадылбек, — женщина привстала, щурясь, внимательно посмотрела в лицо парню. — Иди, иди, садись сюда, — она показала на ширдак.

Зарлык сняв туфли, присел с краю.

— Как здоровье, Джумабю-апа? Хорошо ли себя чувствуете?

Мать Мадылбека ответила не сразу, потом начала печально:

— Что же хорошего, сынок? Хожу меж живыми и мертвыми: и бог меня к себе не берет, и здесь не дает с людьми по-человечески жить. Лучше расскажи, как сами живете? Шаке, как, старые раны не тревожат?

— Да нет, пока не жалуется отец.

— Апа как?

— Тоже хорошо.

— Как братик? Твой приемный?

— Суюнбек? Он уже большой. Мне помощник. В восьмом классе учится.

— Как сестренки? Старшая-то уже в седьмом, кажись? Имя забыла.

— Кулипа. Да, она уже в седьмом классе.

— А младшая?

— Алтынай. Она в пятом.

— Да, оба уже мамины помощницы, подспорье в доме. А мой Мадылбек уже как кончил школу, хоть бы уж женился, что ли. А ты, Зарлык, не собираешься невестку в дом привести?

— Да, нет пока, — смутился Зарлык.

— Ну, у тебя другое. Дома здоровые родители, сестренки и брат есть. А Мадылбек у меня один. Пораньше бы женился, дети росли бы рядом, помощниками были. Хоть бы ты его уговорил.

— Так мы же в армию скоро пойдем, Джумабю-апа.

— И это верно, сынок, — женщина закашлялась, и маленькое серое лицо ее стало красным.

— Этой весной я неплохо себя чувствовала. И дом на мне был, и скотина, пока вы с Мадылбеком работали на тракторе, — сказала она, откашлявшись. Дышало она тяжело.

— Джумабю-апа, вы бы к доктору сходили.

— А, дорогой! Кто меня свезет? Да и не могу я отлучиться ни на шаг, за домом надо присмотреть, за скотиной. Все говорят, что сейчас доктора легкие чисто лечат. Показаться бы большому доктору.

— Джубабю-апа, мы с Мадылбеком обязательно свозим вас к врачу, — горячо заговорил Зарлык. — Сейчас я свободен. За коровой соседи посмотрят, баранов Керимкул-байке присмотрит. Он же пасет колхозных. Несколько дней можно подержать в отаре.

Мать Мадылбека недоверчиво глянула на парня, как бы спрашивая, правду ли он говорит.

— А где же Мадылбек? — спросил Зарлык.

— Да, как уволился с трактора, так целыми днями пропадает с сыном Джолдоша — Турдуке, ты ведь знаешь его. Сколько говорила сыну: «Не связывайся с ним». Думали, хоть в армии человека сделают из него. Какой там? Нет, не был он человеком и не будет. Видно, пьют потихоньку. Раза два примечала… Разве будут людьми те, кто свяжется с породой этого Джолдоша? А Мадылбек весь в отца — чистый душой, доверчивый. Куда потянут — туда и пойдет. Если бы не болезнь, послала бы его учиться, куда пожелает. Хочет он учиться. Обуза я ему. Куда он меня бросит? А здесь, я погляжу, тоже не станет человеком.

Женщина замолчала, тяжело вздохнув. Потом продолжила печально:

— Да, мать, оказывается, нужна ребенку только в детстве. А подрастет — сам себе хозяин. Матери остается только сидеть переживать, гадать, что ее сын делает… Эх, вернулся бы Айтназар с войны, все не так было бы…— Джумабю-апа замолчала и хлюпнула носом. Голос ее задрожал:— И ты раньше к нам постоянно ходил, а теперь перестал. Вы ведь с малых лет дружили. Чует мое сердце: отдаляетесь вы друг от друга. Раньше чуть что, смотришь, Мадылбек к вам бежит, а ты — сюда, к нам. А сейчас? Что случилось? — Джумабю-апа совсем расстроилась, слезы быстро текли по ее впалым щекам.

— Не надо, Джумабю-апа, не плачьте, Я вот трактором все был занят, никак не мог к вам зайти, — пытался успокоить ее Зарлык, испытывая при этом неловкость от собственного обмана, — ведь при желании он мог зайти.

В это время резко распахнулась дверь и вошел Мадылбек. Он недоуменно переводил взгляд то на плачущую мать, то на сидевшего рядом Зарлыка.

— Поздровайся с другом, что встал у дверей? — пытаясь говорить строго, сказала Джумабю-апа.

Мадылбек, словно очнувшись, подошел к Зарлыку, подал руку.

— Где ходишь среди ночи? Зарлык тебя давно ждет.

— Да, в одно место ходили, — Мадылбек присел на скамеечку, поближе к печи. Мать его не стала уточнять, где он был.

— Ну, я, пожалуй, пойду, Джумабю-апа, — встал Зарлык, собираясь

— Посидел бы поужинал с нами…

— Нет, нет, апа, надо идти. Хлеба только попробую.

Мадылбек принес хлебницу. Зарлык отщипнул, кусочек, положил в рот.

— Зарлык, дорогой, приходи. Не к Мадылбеку, так хоть ко мне, — говорила, прощаясь женщина. — И будь всегда таким, как сейчас. Я хоть дома сижу, но слухи и до меня доходят. Сын Шамен, говорят, передовой тракторист. Знаешь, пословица такая есть: «Хорошим — слава, плохим — укор». Зарлык понял, что последние слова апа больше хотела сказать своему сыну, чем ему.

Он вышел. Мадылбек молча последовал за ним. Вместе в тишине они пошли по ярко освещенной луной дороге. Радость, переполнявшая Зарлыка, когда он шел к другу, рассеялась. Вместе нее на сердце оседал какой-то тревожный осадок. Болезнь бедной женщины ранила его душу.

Зарлык заговорил первым:

— Чем занимаешься, Мадыке?

— Хожу, — буркнул Мадылбек.

— Правду мать говорит, что задружил с Турдуке? Выпиваешь, жалуется, — интонация у Зарлыка получилась почему-то робкая, жалостливая.

Мадылбек не ответил. Зарлык понял, что тому просто-напросто нечего возразить. Не дожидаясь ответа он продолжал:

— Мадылбек, ты что, обиделся тогда на Чыбыре?

— Сам, наверное, обиделся, — неожиданно ответил Мадылбек.

— Нет, я и не думал обижаться

— А чего ж тогда не приходил?

— Трактор ремонтировал, потом дома помогал, картошку сажали, — еще раз соврал Зарлык и покраснел.

Шли они медленно. Была хорошая ночь, но Зарлыку почему-то расхотелось говорить с другом об Айше. К тому же Мадылбек сам начал жаловаться ему. Оказывается, он бегал к хорошенькой разведенной жеьщине, замужем побывавшей ровно месяц. Сейчас эта молодуха требовала от Мадылбека жениться на ней: я мол, беременная. «Что делать?» — спрашивал тот. Зарлыку было немного неловко слушать друга, да и не знал он, что посоветовать ему.

Так ни до чего и не договорившись, они разошлись по домам.

Зарлык шел ночной августовской тишиной, не разбирая дороги, и перед глазами его вновь возникла Айша, стоящая у освещенной луной урючины, ее трепетавшие ресницы, ее нежная и прохладная щека, ее крепкие ладони в его руках.

Парень зашагал веселее, его шаг становился все увереннее и тверже. И он уже без тревоги, а с новой, рождающейся из глубины души надеждой и верой думал о том, что предстоит ему в будущем.

Перевод с кыргызского Александра БАРШАЯ

© Абдышев Казакбай, 2012