Castigat ridento mores (Смехом бичуют нравы /лат./)

Под занавес уже ускользнувшего с крейсерской скоростью 2012 года в столице Киргизстана Бишкеке на суд читателя и пока редкого для республики критика было представлено поистине фундаментальное по своему объёму и охвату событий шеститомное поэтическое собрание политической сатиры Анэса Гургеновича Зарифьяна – поэта, барда, профессора медицины, заслуженного деятеля культуры Киргизстана.  

Зарифьян А.Г. Киргизстанские хроники. Собр. соч. в шести томах:

Т. 1. Из лет, которые недаром всецело связаны с Аскаром. – Б.: 2012. – 522 с.
    Т. 2. От весенней революции до декабрьской конституции. – Б.: 2012. – 386 с. 
    Т. 3. На те же грабли наступив, власть вызывает новый взрыв. – Б.: 2012. – 428 с. 
    Т. 4. Послеапрельская бунтарство чуть не сгубило государство. – Б.: 2012. – 386 с.
    Т. 5. С Конституцией восьмой – к Демократии самой?.. – Б.: 2012. – 394 с. 
    Т. 6. Сказ о том, как Киргизстан свободный завершил период переходный. – Б.: 2012. – 636 с.

Писать сатиру – дело неблагодарное. Тут тебе и недовольство тех, кого осмеял в своих строках (тем паче, что многие из них – сильные мира сего), тут и велик шанс остаться непонятым своим читателем, а, может быть, и вовсе им непрочитанным.

В царское время за едкую сатиру или колкую эпиграмму можно было отправиться в какое-нибудь Кончанское или Михайловское за сотни вёрст от просвещённых Москвы и Петербурга или угодить в ссылку на Кавказ на театр вялотекущих, но иногда смертельно ранящих военных действий. За попытку указания при Советах местной власти (ах, ни Боже ж мой, забудьте даже и думать о Хозяине или его последышах!), в чём она не права, появлялся «шанс» не только попасть вместо тёплого горного Кавказа на лесистую Колыму, где летняя жара всё время года, оставшееся после 12 месяцев зимы, но и встать лицом к стенке с холщовым мешком на голове, дабы не испачкать подвала.

Но есть и другая опасность, в которую угодил главный сатирик русской литературы М.Е. Салтыков-Щедрин. Ну кто, скажите мне честно, назовёт, не кинувшись к полкам со справочной литературой, его сатирические произведения, кроме двух-трёх сказок да «Господ Головлёвых» с «Историей одного города»? То есть того, что даёт школьная программа. Разве что редкий книголюб?.. А ведь Салтыков-Щедрин написал весьма и весьма немало… А кто помнит наизусть хоть одно стихотворение Козьмы Пруткова? А «Маленького султана» Бальмонта процитируете? Приходится признать, что таков этот маргинальный род литературы, очень уж неблагодарный для его творца, писателя-сатирика.

Несмотря на все перечисленные доводы против, Анэ́с Гурге́нович Зарифья́н в течение 21 (!) года писал поэтическую сатиру на все политические события, происходившие как в Киргизстане, так и вокруг него. Наконец, после двадцати лет упорного труда, из-под пера автора вышло шеститомное собрание сатирических сочинений в поэтическом ключе.

Сложная это задача для критика – говорить об эволюции живущего писателя. Только вот, понимаешь ли, выведешь основные этапы его творчества, обрисуешь те темы, что доминируют, и тут, нате вам, – новая книга, новые проблемы, новая грань таланта! Что ж, рискну…

Прежде всего, Анэс Зарифьян известен в Киргизии и за её пределами как лирический поэт и автор-исполнитель, то есть бард. В своей, может быть, главной ипостаси – авторской песне – Зарифьян предстаёт бардом-шестидесятником. Хотя, по собственному его признанию, песни стал сочинять с 1979 года. В его поющихся стихах немало иронии и ёрничества, молодецкой удали борца за правду, готового по дон-кихотски сражаться со злом. Как автор песен он живо чувствует изменения, происходящие в мире, и отзывается на них, размахивая направо и налево доброй иронией-шпажкой, стремясь поразить в самое «сердце» многие негативные явления и руководствуясь в том лишь веленьями совести.

С первого шага, с младенческих лет,
    день изо дня, повсеместно
    нам говорили всегда: «Бога нет» – 
    истина эта известна.
    Трудно ль её заучить назубок,
    с временем властным не ссорясь?
    Но в каждом из нас есть собственный бог,
    имя которому – Совесть. 

Незамысловатая аранжировка собственных произведений на пианино (любимом зарифьяновском инструменте) или гитаре дополнительно работают на смысл песен, акцентируя внимание именно на их содержании. Если бы составлялся список от каждой бывшей советской республики по барду, что могли бы встать в один ряд с Булатом Окуджавой, Владимиром Высоцким или Александром Галичем, то, несомненно, Киргизию представлял бы Зарифьян. В его авторском багаже песенник «Нет дороге конца» (1987), две большие грампластинки, выпущенные Всесоюзной фирмой грамзаписи «Мелодия», современный компакт-диск и непосредственное участие во множестве фестивалей и слётов бардовской песни.

В качестве «лирического соловья» Зарифьян, начиная с 1983 года, опубликовал свыше десятка поэтических книг, среди которых, бесспорно, возвышаются два сборника: объёмная книга «Стихотерапия» (2002), подводящая итог первой половине жизни поэта, и скромная по размеру, но наполненная проникновенной, чистой лирикой книжечка «Пока душа не отлетела» (2006). В своих ранних исканиях Зарифьян молод, ищет своё место и призвание, восклицает, что он «весь открыт для мира», требует «не дайте сердцу умереть», живёт полной жизнью:

Я хочу,
         чтобы подлинность жизни
    Мы всегда 
                ощущали с тобой. 
    Я хочу 
           только искренних писем,
    Только истинных 
                         бед и побед…

Его ранний лирический герой – отчасти и страстный любовник, отчасти и свободомыслящий индивид (хоть и ещё в общем строю), отчасти и почти что гедонист, берущий от жизни всё самое яркое, чистое: любовь женщин, наслаждение во всех его формах, удовольствие от работы, –

Над нами чёрная туча
                        в золоте по краям…
    Губ твоих, жадных, жгучих,
                        давно не пробовал я.
    К рук твоих припадаю
                        прохладным, тугим ручьям.
    Над нами туча ночная
                        в золоте по краям…

Вот только за подобные радости бытия герою нередко приходится платить разочарованиями, страданиями, чувством собственной вины…

Наряду с этим, даже в первых (и нечего тут скрывать – весьма подцензурных) сборниках стихов поэта всё чаще встречаются философско-иронические строки, выдающие его критическое отношение к окружающей действительности, неприятие навязываемой советским людям казённой идеологии.

Автор, с одной стороны, продолжает верить в лучшее, не спешит отказываться от своих юношеских идеалов, но вместе с тем мучительно ощущает, что партийно-бюрократическая система закостенела и не даёт пробиться ни малейшей свежей «травинке». И тогда, ещё задолго до горбачёвской перестройки, у поэта-барда появляется большой пласт откровенной песенной крамолы: это и цикл стихов-песен по мотивам древнегреческих мифов (в традиции переработки античности в европейской литературе, но слабее и наивнее), и моноводевиль «В добром старом королевстве», и уж совсем хлёсткие (и крайне удачные): «Свято место», «Стену лбом не пробьёшь», «Песенка о политической астрономии» (про пресловутые брежневские звёздочки), «Очевидное-невероятное» и мн. др. Замечу, что большинство этих вещей не являли собой тщательно упрятанную фигу в кармане (интеллигентские разговоры на кухнях), а исполнялись публично (когда – и на кухнях, когда – и у костра, когда – и с фестивальных сцен), распространясь потом в «магнитиздате».

Так что перестройку Зарифьян принял с искренним воодушевлением, включившись в этот бурный процесс сердцем, умом и пером. Вот тут-то лирик Зарифьян начинает перерождаться в Зарифьяна сатирика, в Зарифьяна лирического публициста, причём происходит это в нём осмысленно, ведь его симпатии, а, следовательно, и творческие порывы оказываются всецело на стороне демократических сил страны.

Однако время идёт, а долгожданная перестройка начинает переходить в «перестрелку», дикую «при(х)ватизацию», стихию рынка по-советски, с его «новыми русскими», «поп-секс-звёздами» и прочими «достоинствами», достойными осмеяния.

И тогда зарифьяновское перо становится уже по-настоящему злым, остросатирическим, порой – беспощадным, а сам он откровенно старается дистанцироваться от грязной пены, возникшей на гребне перестроечной волны: «И нынче, в период распада, / Когда между всеми грызня, / Ни в стаю, ни в свору, ни в стадо / Никто не затащит меня!»

Крушение советского государства, на удачную эволюцию которого Зарифьян, судя по стихам и песням, втайне надеялся, фатально совпало и с личными драмами в жизни поэта. Не потому ль из его горла вырываются такие горькие строки:

Эй, Ты, сидящий на небе
                         и показывающий мне нос!
    Я плюю на нелепый жребий, 
                         на жизнь, что пошла в разнос!
    Я не стану – учти! – не стану
                         плестись на твоём поводу. 
    Лучше встану, забыв про рану, 
                         зажмурю глаза – и пойду…
    А куда? – не Твоя забота.
                         А зачем? – не Твоя печаль.
    У Тебя там своя работа – 
                         сердобольного палача… (1992)

Несмотря на извечный зарифьяновский юмор и оптимизм, начинает чувствоваться пессимизм усталого борца, уже, казалось бы, не способного устоять против наступивших повсеместно агрессивно-рыночных отношений:

Но останется стол наш пуст,
    И не вызнать дороги к храму,
    Если Мастер и Златоуст
    Так и будут подвластны хаму. (1986)

И, тем не менее, автор находит в себе силы выжить, и выстоять, и даже собрать свою сатиру под одной обложкой с названием – «Перестройкиада» (1991), в котором обыграны и эпос «Илиада» Гомера и слившиеся слова «перестройка» плюс «ад».

Буквально вслед за выходом данной книги происходит распад советской империи и Зарифьян, чья жизнь с рождения по сегодняшний день связана с Киргизией, становится гражданином уже суверенного Кыргызстана. Теперь его перо начинает служить процессу становления нового молодого государства.

В результате, по итогам конца 90-х – начала 2000-х, выходит двухтомная «Летопись Анэса из Бишкека, сложенная на исходе века вольным поэтическим пером, – о великом, грустном и смешном», фокус которой направлен не только на «большого брата» – Россию, но и на киргизстанскую политику.

И вот перед нами шеститомное собрание сочинений политической сатиры, охватившей период с 1990 по 2011 годы. Скрывать нечего: о чём писать сатирику в Киргизстане имеется с избытком. Помимо, с одной стороны, вошедших в анекдоты, а с другой, – в трагические анналы, двух революций: мартовской 2004 года и апрельской 2010 года, – были и политики-клоуны, и выборы, шедшие одни за другими, и девять изменений Конституции, и многое другое.

Зарифьян выступает в данной летописи не только сатириком, но и хроникёром. По его публицистике можно изучать историю Киргизии описываемого периода, ибо перед каждым новым стихотворением даётся прозаическая преамбула, описывающая повод, ставший толчком к появлению стихотворения.

Однако сквозят в сатире Зарифьяна и подлинно трагические нотки – аккорды трагедий как отдельных личностей, так и целых народов. Особой темой можно выделить межнациональные конфликты, которые словно столкнулись друг с другом во времени в поэзии Зарифьяна.

Город Ош, город Ош…
    Пуля в лоб, а в спину – нож.
    …Спи, мой славный верблюжонок.
    Подрастёшь – тогда поймёшь. (1990)

Страна не поняла. Народы, населяющие её, не усвоили горького урока. И уже через 20 лет снова, как удары в колокол:

Я повторяю:
             худшее из бед
    Произошло,
                и это – геноцид! (2011)

В шеститомном собрании сочинений Анэса Зарифьяна «Киргизстанские хроники» трудно найти высокую интимную поэзию или изощрённую метафору. Впрочем, жанр и не подразумевает этого. Обращаясь к уже вышеупомянутому Салтыкову-Щедрину, вспоминаешь лишь несколько более или менее достойных писателя XIX века картин пейзажа, разве что сразу возникают его мрачные описания заснеженной земли: «Са́ваны, са́ваны, са́ваны! Саван лежит на полях и лугах; саван сковал реку; саваном окутан дремлющий лес; в саван спряталась русская деревня».

В сборнике не нашлось места современным поэтическим формам, шагающим вслед за Иосифом Бродским. Нет здесь и глубинной философии, но нет и пошлости, ханжества, лукавства. Многие, вероятно, воспримут трансформацию лирика и барда Зарифьяна в сатирика-публициста не перерождением, а вырождением его поэтического таланта... Впрочем, об этом он и сам как-то иронически воскликнул: «Подозреваю, что в глазах читателей / Я стал почти политобозревателем, / Чей острый взгляд и слог, не в меру бойкий,/ Шесть лет подряд служили Перестройке…». Воскликнул, а потом взял да выдал, помимо своих сатир, огромную книгу лирики «Стихотерапия» да 900-страничное собрание собственных песен «По жизненным мотивам» (2004).

Так что позвольте не согласиться. Анэс Зарифьян – то лирик, то поэт-сатирик и медик-физиолог, что иногда высмеивает нас в наших пустых потугах и тщеславных устремлениях – уже давно нашёл своё место в нише современной русскоязычной литературы Киргизстана.

А ещё лично мне было бы очень интересным прочесть в его следующем сборнике, на первой же странице, острый сатирический стих, направленный и на государство, и на общество за то, что настоящий рецензируемый шеститомный сборник (первый для независимой Киргизии подобный опыт) вышел тиражом всего в 100 экземпляров на весь пятимиллионный Киргизстан. Впрочем, о чём говорить, если собрание сочинений «киргизстанского всё» – Чингиза Айтматова – издано тиражом, чуть более превышающим несколько тысяч экземпляров, да и то в основном на средства меценатов, а не государства.

Я понимаю, что попадаю этими словами в сонм «плакальщиков от литературы»... Но я также заявляю, что являюсь ярым противником того, чтобы о писателе, о силе его таланта узнавали только после того, как он или скончается, или же его запретят (если автор, конечно, не Донцова с Марининой). Не лучше ль издавать книги писателей хотя бы тысячным тиражом (как раз, примерно, по две-три книги во все библиотеки Киргизии) и даром? Почему бы не дать их прочесть тем восьми миллионам посетителям библиотек в стране (по официальной статистике за 2012 год), что еще бывают там? Но, скажете вы, а как же бездарности и графоманы? Их, что же, тоже бесплатно печатать? Ну и пусть! Иначе как же читателям выбрать лучшего из лучших для своего народа, если книга писателя выпущена сотенным тиражом и прочитать её могут лишь самые близкие его друзья?

*************************************

Дабы познакомить читателя поближе с личностью и творчеством Анэса Гургеновича Зарифьяна, мною было взято у него небольшое интервью. Итак, представьте: рабочий кабинет декана медицинского факультета, многолюдный шум, десятки страждущих знаний студентов-медиков, минимум два звонка в минуту на рабочий и сотовый телефоны, тьма посетителей в приёмной и среди всего этого хаоса возвышается голова поэта, барда, сатирика и профессора медицины Анэса Зарифьяна.

– Анэс Гургенович, в первую очередь Вы известны как лирик и бард. Что заставило Вас перейти от поэзии любви и лирической бардовской песни к политической сатире?

– О-о-о, наверное, основная причина заключается в том, что я не тот человек, который может забиться в какую-нибудь «пескариную» нишу, отделяясь от мира стеклом. И виновато в том, прежде всего, воспитание.

Мой отец являлся человеком интереснейшей судьбы – из числа первых, самых преданных и ярых коммунистов. Только после его смерти семье открылось, что уже в пятнадцатилетнем возрасте он был арестован за революционную подпольную деятельность как один из участников первого в Армении юношеского марксистского кружка «Спартак» в городе Дилижане. В шестнадцать лет папа попадает в турецкий плен и, чудом вырвавшись оттуда, к семнадцати годам становится секретарём уездного комитета комсомола, а ещё через несколько лет – организатором первого колхоза на территории Армении, потом – зав. отделом образования Госплана Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики, и.о. зам. председателя Госплана. А затем лишь оказывается по направлению партии во Фрунзе. И вот этот погружённый в политику человек уже в мои тринадцать-четырнадцать лет начинает приучать меня к чтению газет и совместному прослушиванию радиопередач. У него имелся собственный критический взгляд на всё, что происходило тогда в стране, и он подчас делился этим со мной в меру моего понимания. Так что пример отца, который не мог присесть за стол покушать или попить чай без раскрытой свежей газеты, должен был повлиять на меня. Кстати, много позднее я даже подумал о том, что мой отец ушёл из жизни счастливым человеком, ибо к тому времени, когда начали рушиться представления о коммунистическом строе, рассыпаться один за другим советские мифы, папы уже не было на свете. Бесспорно, жаль, что он ушёл так рано, всего в 56 лет, но, с другой стороны, отец не увидел крушения своих идеалов, падения всего того, во что так свято верил.

– То есть в Вашей семье диссидентства не было?

– Что вы! Я рос с верой в отца и мать, с верой в коммунизм. Помню, первые свои юмористические стихотворения начал пописывать в школе, но это были пародии, шаржи на одноклассников или преподавателей, а параллельно с тем шли стихи явно патриотического содержания. Так, помнится, я расписал в них все этапы Карибского кризиса 1962 года, потом искренне возмущался расстрелом в Испании в 1963 году коммуниста Хулиа́на Грима́у и клеймил по этому поводу франкистскую диктатуру. Но так продолжалось лет до семнадцати-восемнадцати, после чего я впервые стал ощущать расхождения между словом и делом, идеалом и реальностью в советской стране. И вот тогда появляются первые критические вещи, написанные эзоповым языком. Происходило это на общей волне пришедшего в Киргизию КВНа. Сатира стала доминировать и в моих эстрадных сценариях, написанных для мединститутского студенческого театра эстрадных миниатюр, в постановках которого высмеивались различные социальные пороки.

Однажды я даже чуть было не попал в стан «антисоветчиков». Для одного из кавээновских выступлений, из первых, что записывались на местном телевидении, мною была придумана юмористическая сценка встречи циклопа и Синдбада-морехода, в которой первый горько плачется второму о своей жизни на заброшенном, одиноком острове. И когда герои прощаются, между ними происходит следующий обмен фразами:

Синдбад: Что наша жизнь – всего игра!
    Циклоп: Давай, ни пуха ни пера.
    Синдбад: К чёрту, Ци́ка!

Так за эту «Ци́ку» (уменьшительно-ласкательное сокращение от циклопа) нас буквально издёргали! Примчался лично заместитель председателя Гостелерадио к нам в медицинский институт, зашёл в партбюро и говорит:

– Ваш студент Зарифьян написал, что ЦК должно пойти к чёрту…

Бедного парторга чуть инфаркт не хватил! Мы, естественно, стали объяснять, что Ци́ка в данном случае не имеет никакого отношения к Центральному Комитету КПСС, который, кстати, в тот момент (шёл 1968 год) подвергался в мире жёсткой критике за ввод советских войск в Чехословакию.

На что чиновник ответил, я даже помню это дословно:

– Товарищ Зарифьян! Это вы знаете, что Цика – это не ЦК, а многомиллионная аудитория телезрителей не знает. Изъять!

Слава Богу, тогда всё обошлось: нам удалось, пожертвовав «цикой», сохранить главное в сценарии и даже засветиться на телеэкране.

В общем, окончательное осознание порочности и бесперспективности административно-командной (тоталитарной) государственной системы пришло ко мне в годы правления Брежнева и последующей партийной геронтократии – годы, которые мы потом аккуратненько назвали «застоем».

– Когда же у Вас появилась первая книга политической сатиры?

– Первым таким сборником стала «Перестройкиада», куда вошли многие мои произведения, которые публиковались в местной прессе. Было время, когда в наших СМИ чуть не еженедельно появлялись мои сатирические отклики. Из них и сложилась к 1991 году «Перестройкиада».

– Слышал, что Ваши стихи ходили даже среди защитников Белого дома в Москве во время августовского путча?

– Это действительно реальный факт. Когда уже были набраны гранки «Перестройкиады», произошёл пресловутый путч и ко мне домой прибежали посреди ночи представители издательства, попросив всё забрать, так как сработала боязнь возвращения старого режима. Пришлось пару дней хранить гранки дома. При этом, будучи возмущён всем происходящим, я сразу же отозвался на тот трагикомический госпереворот яростными стихами, передал их по телефону в Москву, и одна моя знакомая, человек давних демократических убеждений, быстро размножила эти строки и отнесла в кольцо защитников вокруг Белого дома.

– Но ведь перед шеститомником были и другие сатирические издания?

– Случалось. Так, в 2001 году вышла книга «Летопись Анэса из Бишкека, сложенная на исходе века вольным поэтическим пером – о великом, грустном и смешном»; затем, в 2005 году, её продолжение. В них содержатся стихотворные отклики на мировую политику, юмористические оценки Билла Клинтона, Бориса Ельцина, наших местных политиков и многое другое…

– Но и это, видимо, оказалось лишь подготовкой! Итак, Анэс Гургенович, Ваш шеститомник…

– Эх, большая часть вошедшего в шеститомное собрание – грустный юмор и политическая сатира. Я стараюсь ничего не утаивать от своего читателя, не врать! Причём, заметьте, взгляды мои эволюционировали вместе с нашей страной. В особенности это видно по первому тому, в котором ярко наблюдается изменение моего отношения к Аскару Акаеву, первому президенту Киргизстана (1990-2005): от некоего романтизма, ярких надежд и даже истового служения пером до горького разочарования, которое наступило задолго до «мартовской революции» 2005 года.

Во втором и третьем томах представлен период правления Курманбека Бакиева (2005-2010), закончившийся ещё более бесславно, чем акаевский – кровавой апрельской бучей.

Последние три тома – события, произошедшие в стране после апрельских событий. И то, насколько это время было бурным, – видно по числу написанных страниц.

– А что насчёт конкретных персоналий?

– В собрании фигурируют немало людей, чьи имена названы открыто. Многие личности освещены «без купюр» – что в положительном, что в негативном свете… Как говорится, «каждой сестре – по серьге», в соответствии с «заслугами».

– А не боязно заявлять в лицо людям, в особенности власть имущим, об их пороках?

– Ну-у, тогда следовало бы просто прикинуться лирическим соловьём и петь о чём-то заоблачно высоком! Политическая же сатира – такой жанр, где без правды и конкретики невозможно. Многое написано прямо в лоб. Что же мне, прикажете писать о коррупции, коррупционерах, либо местных националистах изящным штилем? Да они того просто не заслуживают…

– Анэс Гургенович, а сами Вы никогда не хотели стать, скажем, депутатом?

– Никогда! Осознанно не состою ни в одной из множества наших партий, и не потому, что считаю их всех негожими. Но просто давно решил для себя, что должен как поэт чувствовать внутреннею свободу, быть независимым наблюдателем, аналитиком, летописцем. Чтобы ни у кого не зародилось подозрений: Зарифьян, мол, ангажирован какой-то общественной силой. Когда получал предложения такого рода, а они случались, и не раз, даже от политиков очень высокого ранга и мною уважаемых людей, то деликатно от этого отказывался. Данный вопрос для меня принципиален. Тем более, что ещё во времена Михаила Горбачёва ваш покорный слуга написал стихи, которые заканчивались строчками:

Теперь я сам себе и партия,
    А если надо – оппозиция.

– Ну что ж, Анэс Гургенович, обратимся к вопросам, на которые Вы, как человек, пристально наблюдающий за происходящим, вероятно, сможете дать интересные ответы. Как Вы оцениваете состояние русской литературы в Киргизстане?

– С русской литературой у нас ситуация сложная. И главная причина кроется в ней самой: складывается впечатление, что круг пишущих по-русски резко сузился! Посудите сами, издаваться никто не мешает, цензуры как таковой не существует, сохранился даже литературный журнал, есть и свежие темы, но мало тех, кто пишет и активно выходит к читателям. Творят признанные мастера, а вот с молодёжью туговато… Хотя, поучаствовав в качестве члена жюри на нескольких местных бардовских фестивалях, точно знаю: талантливые люди далеко не перевелись! Как среди молодых поэтов, так и прозаиков. Из «новых-старых» известных мне писательских имён я бы назвал В. Михайлова, О. Бондаренко, В. Кадырова, Д. Ащеулова, Т. Джолдошбекова…

– Значит, надежда-то есть?

– Надежда сохраняется всегда.

– Хорошо, тогда несколько личных вопросов из знаменитого опросника Марселя Пруста. Если бы Вы могли встретиться с любым человеком на Земле независимо от того, жив он или мёртв, кого бы выбрали?

– Не задумываясь, скажу – Булата Окуджаву. А ещё можно? Тогда… Леонардо да Винчи, чей уникальный мозг был фантастически всеохватен, и… Наполеона Бонапарта!

– Но почему? В компании Окуджавы и великого Леонардо французский император выглядит странновато…

– Потому, что Буонапарте от самых низов, от корсиканского младшего лейтенанта артиллерии дошёл своим умом, талантом, волей до титула императора Франции. Очень неординарная личность!

– Есть ли исторические персонажи, которых вы презираете?

– Не столько презираю, сколь не приемлю. Это все без исключения диктаторы и тираны: Ленин, Сталин, Гитлер, Мао, Пол Пот и далее по списку… То есть, все, кто ради некой, чаще всего маниакальной идеи готовы загонять людей в рай палками (плетьми, мотыгами, «калашами», а теперь и ядерными боеголовками).

– А кого из реальных людей Вы уважаете?

– О, на это тоже легко ответить. Диссидентов. Людей, способных бросить вызов своему времени и обществу, не топающих рабски в едином строю. Внутренне свободных! С «лица необщим выраженьем»! Можно называть их диссидентами, если угодно; можно – инакомыслящими.

Это те же Окуджава, Галич, Высоцкий… Андрей Дмитриевич Сахаров, Александр Исаевич Солженицын… Или те семь человек из 250-милионного тогда советского народа, которые не побоялись выйти в знак протеста на Красную Площадь, когда кремлёвская верхушка пыталась танками подавить Пражскую весну.

– Анэс Гургенович, если бы Вам сказали, что завтра умрёте, что бы Вы сделали за оставшийся период?

– Прежде всего, ускорил бы запись и издание собственных песен, дабы они не канули вместе со мной в небытие. Ну и постарался бы обеспечить будущее своих детей и родных.

– Не стали бы, как Пушкин, просивший на смертном одре Николая I, обращаться к власти за обеспечением родни?

– Нет, не люблю никому быть обязанным, в особенности власть имущим, даже и после смерти.

– Каковы Ваши дальнейшие планы в отношении жанра сатиры?

– Это будет зависеть от жизни нашей. Честно говоря, завершая шеститомник, я где-то на последних его страницах пообещал поставить жирную точку и больше не обращаться к политике. Но, каюсь, не удержался, ибо мимо некоторых событий последних месяцев нельзя пройти без усмешки. К примеру, когда Бишкек в предверии пресловутого Конца света оказался частично без света, частично – без газа, родились следующие строки:

Господа, не верьте! Бредни это!
    Хватит предсказаньями пугать!
    Даже если грянет Конец Света,
    Нам в стране к тому не привыкать.

Встретим мы ещё и выходные,
    И змеиный год (сомнений нет!),
    Лишь бы энергетики родные
    Без конца не отключали свет!

– Ну и последний вопрос. Ваши любимые изречения?

– Не забивая людям головы латынью, озвучу несколько из них по-русски. Первое: «Я сделал всё, что мог, – пусть сделает кто-нибудь лучше». Ещё одно, которое, говорят, любил Маркс: «Иди своим путём и пусть люди думают, что хотят». Прекрасно также звучит: «Подвергай всё сомнению!». И, наконец, заповедь, выгравированная на стене Музея Катастрофы (Холокоста) в Вашингтоне: «Не сотрудничай со злом. Не стой в стороне. Не будь жертвой».

Андрей Рябченко,
    Бишкек, Киргизстан,
    для Международного сообщества писательских союзов 
    (Российская Федерация, Москва)