Когда догорает закат

В эту книгу писателя Жапарали Осмонкулова вошли повести и рассказы, которые были переведены самим автором. Произведения писателя разнообразны по содержанию, отличаются нравственной углублённостью и обобщенностью. Чистый мир детства, красота природы, жизнь горожан и сельчан – его основная тема. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Публикуется по изданию: Осмонкулов Жапарали. Добрый палач: Повести и рассказы. – Бишкек: 2013. – 154 с.

ББК 83,8
    УДК 82/821-93
    О — 74
    ISBN 9967-13-057-1
    O 4803300100-13

Природа вступила в полную силу и широкая степь, холмы и взгорья покрылись алыми и белыми цветами, буйным разнотравьем, весна в самом разгаре. Легкий ветерок обвевает лица, обдавая немыслимыми ароматами, и грудь переполняют самые добрые чувства. Белый донник и мята, растущие вдоль арыков, источают такие тонкие запахи, что щекотно ноздрям. По сторонам дороги, ведущей в райцентр, высажены плодовые деревья, но еще не уплотнен грунт гравием. От вчерашнего дождя, вокруг прохладно.

По этой дороге идут два путника: младшенькая – эта девочка пятнадцати лет, словно только что раскрывшийся аленький цветочек, нежная, с мохнатыми ресницами и бровями, как у верблюжонка, с большими и черными глазами. Это внучка Жаркын. Рядом с ней высокий, хмурый старик с бледным лицом, молчаливый, с небольшой бородкой. Это дедушка Сулайман, он вдов. Подпрыгивая рядом с ним, как весенний ветерок, внучка что-то говорит деду, отвлекает его. А старый человек только отмахивается небрежно, и готов покорно идти за своим спутником хоть куда, куда бог велит. Но и это уже победа внучки.

Так как дедушка никак не соглашался, и когда уже совсем одолели его просьбами, согласился с тяжелым сердцем. Он проходил по этой дороге тысячу раз, и сердцем сейчас чувствовал, что идет по ней в последний раз. Настроение у него было не радостное как у внучки, а подавленное, мрачное, как в весеннюю распутицу. Временами он вытирал слезящиеся глаза и почесывал свою седую голову. Дорога тянулась и тянулась, и не было ей конца.

Встречавшиеся путники здоровались со стариком с почтением и с подобающей скромностью.

В руках у деда и внучки были свои ноши: у деда – вышитый курджун, который ему сшила еще покойная жена, не жалея глаз своих, у внучки – кожаный дорожный мешок. Большое количество пеших людей на дороге объяснялось просто – автобус не приехал в кишлак, обычный случай, то он исправен, то неисправен. К этому в селе давно привыкли. Для старика и его внучки это было даже на руку. Шли они медленно по дальней дороге, и каждый думал свою неслышную думу, каждый был погружен в свои переживания и мысли.

Жаркын с волнением думала о том, как прибудут они на место, куда ехали; от этой мысли сердце ее билось гулко и часто, словно хотело выскочить из груди, а мечта была сладкой, как утренний сон и гнала вперед. Тогда она брала под руку еще плетущегося деда и тащила его некоторое время. Теперь надо сказать, куда они так упорно стремились. А шли старик с внучкой в дом престарелых, где жили брошенные старики, бездомные и одинокие, больные и немощные, в доме, огороженном с четырех сторон, на острове скорби. И оказался этот путь дальним и долгим.

Когда Сулайман и Жаркын дошли, наконец, до остановки на перепутье девяти дорог, им не пришлось долго ждать. Вскоре приехал автобус, они сели и незамедлительно тронулись в путь. Старик сел у окна, а внучку посадил рядом с собой. Желание девочки о скором прибытии на место, теперь, когда они пересаживались, с автобуса на автобус улетучилось, как весенний туман.

Сколько пути пройдено, а дом престарелых все также далек, до самого вечера, видимо, не добраться им. Он оказался дальше, чем они предполагали.

Уже перевалило за полдень. Время летит, а дороге конца не видно. Перекусив в придорожной столовой, они заняли места в большом гудящем автобусе. Теперь они мчались на восток большого города. С большим приближением к острову одиноких, Жаркын все больше погружалась в мысли и поглядывала на деда, который, разомлев на солнце, громко похрапывал. От резкого толчка автобуса старик не проснулся, а лишь прикрыл разинутый рот, сладко причмокнув, видимо, не скоро он проснется. Девочка, боясь пропустить остановку, часто-часто выглядывала в окошко, вытягивая шею. Кроме сидящих пассажиров в автобусе, были и двое-трое стоящих. Ближе к водителю сидела важная, полная, гладкая на лицо женщина и со значительным видом поглядывала на девочку, чье беспокойство привлекло ее внимание. Ей хотелось вызвать ее на разговор, но девочка, пряча свои глаза, от пристального взгляда женщины, жмется к деду, усердно поправляет его съехавший колпак, словом, всячески избегает ее и временами вздрагивает, когда ее клонит ко сну. Но полная женщина не
склонна сдаваться, не сдержав своего любопытства, она обратилась к девочке с вопросом:

– Доченька, куда вы едете? — обращение было крайне вежливым.

– Да сюда, недалеко… – невнятно пробормотала девочка.

– Куда это сюда, милая?! – женщина удивленно пожала плечами. – Нынешние дети, какие невежливые, толком не ответят даже. Милая моя, отвечай прямо, не криви душой.

Обиженная женщина стала обмахиваться в спертом от духоты автобусном салоне, а сидящие вокруг нее пассажиры, видя ее недовольство, оживились, с интересом ожидая развязки.

Девочка еще более потупилась и смутилась. Хмурая и недовольная она вяло ответила ей:

– Мы едем в дом престарелых, к бабушке…

Голос ее прозвучал хрипло, но твердо. Это страх лишил ее голос звонкости.

Женщина от возбуждения, что подтвердились ее худшие подозрения, приподнялась и резко ударила в ладоши:

– Ох, умереть не встать! Срам, какой! Сразу не надо было сказать об этом!? Я такое бесстыдство чувствую издалека…

– А еще не хотела говорить, важничала, значит, сначала сдали бабушку, а теперь настал черед дедушки? Так ведь, верно?

Женщина победоносно всех оглядела.

– Не-е-т, неверно, мы вышли из дома искать бабушку.

– Ой-ой-ой, что это значит, просто так вышли искать бабушку, что ты несешь, негодница!

– Ой, люди, скажите же, кто ходит просто так в дом престарелых, кто?!

– Надо, значит идут, а что это вы так досадуете и нападаете на молоденькую девочку? Не стыдно вам… – властно проговорил мужчина средних лет, высокий, в белой рубашке, с переднего сиденья, желая унять ее.

– Эй, братишка, тебе что? Уа, чтоб тебе, наверно, ты сын этого старика? Сел нарочно подальше от отца, чтобы никто не заподозрил! Да пасть тебе жертвой за отца! Сначала отвел мать, которая носила тебя девять месяцев под сердцем, не постеснявшись никого, а теперь ведешь отца, словно, домашнюю скотину? Что-о-о, они тебе телята, чтоб продев кольцо в нос, отвести и сдать их. А еще возмущается, если такой чистоплюй, дома их содержи, корми, сам-то отъевшийся.

Тем временем вмешался еще один пассажир с интересом наблюдавший их перепалку.

– Посмотрите только, как он жесток… Как говорится, беги от отца, как только он состарится.

Высокий мужчина покатал желваками, черные глаза его наполнились гневом, он хотел осадить разбушевавшихся соседей, огреть крепким словцом, но махнул рукой.

– Эх, – сказал он, – не хочется даже тратить на них слов.

– Этот человек – мой дедушка. Мои родители живут в городе. Из-за занятости не смогли приехать… – Жаркын старалась объяснить им изо всех сил.

– А они, наверное, обещают все «вот приедем, уже едем», а сами развлекаются. Разве есть у них время задуматься о судьбе отца? Недосуг им за их кривляньями. Наверное, отбили срочную телеграмму, отвези старика и брось его там. Или это неправда? Ты уже сама взрослая девушка, могла бы за стариком присмотреть, да! – завизжала размалёванная, как шутиха рыжая молодка.

– Вы не поняли меня. Мы… мы… – у Жаркын перехватило горло. Пересохло горло от волнения, и язык не поворачивался.

– Что ты давишься, будто поперхнулась. Нарочно притворяешься. Даже если вы такие важные, зачем гоните старика из дома, ему умереть скоро. Или вам не нужны родители? Раньше никто не видал такого бесстыдства. – Полная женщина не уставала браниться.

– Нет совести у нынешней молодежи.

– Издавна ведь предостерегали: состарится отец твой – не делай его рабом, состарится мать твоя – не делай ее рабыней, видимо, предчувствовали.

– Горемычный старик, хоть бы сказал что, едет как пришибленный неподвижно, словно, комуз с оборванными струнами...

Эти слова обжигали Жаркын, сердце сжималось, а в голове словно вытапливалось масло.

– Эй, люди, может хватит уже?! Постыдились бы…

Не успел высокий мужчина выговорить это, как автобус подпрыгнул на ухабе, и он чуть не опрокинулся навзничь, удержался лишь около Жаркын. Воспользовавшись этим, он поклонился и прошептал Жаркын на ухо:

– Доченька, готовьтесь! Разбуди дедушку, вы уже приехали. Ты не обижайся на них! Время все само расставит по местам. Сейчас, как только выйдете, идите вниз и увидите большие синие ворота. Это и есть дом престарелых, поняла?

Девочка согласно покивала головой и стала теребить деда:

– Дедушка, деда, вставайте, мы доехали.

– А, Жаркынай, уже доехали? – старый Сулайман протер слезящиеся глаза носовым платком, почесал бороденку. – О боже, не осрами раба твоего, – бормотал глуховатый дед, нагибаясь за расшитым своим курджуном.

– Что ни говорите, а уж что вышло, то вышло. Не печальтесь дедушка, крепитесь!

– В такое изобильное время, не суметь прокормить такого тщедушного старичка, что уж говорить о таком сыне. Бог ему судья…

– Эх, что делать, оскудели люди сердцем!

Слышал это дед Сулайман, или не расслышал, но раскланивался и всем улыбался. Автобус с громким шипеньем остановился, и дед с внучкой осторожно ступили на землю. Девочка была подавлена и только теперь успокоилась, лицо ее вновь расцвело. Хорошо, что дед задремал, неизвестно, что бы случилось, доводись ему услышать перепалку. Какая досада, что из-за волнения она не смогла все толком объяснить. Ах, эта девичья застенчивость! Жаркын незаметно от деда смахнула слезы. Дед теперь повеселел, не то, что утром. Лицо его слегка подергивается от волнения. Вот, наконец, и дом престарелых. Нажав на звонок у высоких синих ворот, они стали ждать. Через долгий промежуток времени выглянул сгорбленный худой старик.

– Здравствуйте, уважаемый, это дом престарелых?

– Ты что дочка, смеешься над старым человеком? Разве не видишь вывески, или ты не умеешь читать?

Первым делом худощавый старичок с недовольным видом ткнул пальцем в стену ограды.

Жаркын взглянула на стену, и ничего не увидела, кроме деревянной доски с давно выгоревшей надписью. Да и та покрыта пылью, затянута густой паутиной. Недовольно оглядев их, бойкий старичок продолжал:

– Ты очень молода еще, надо было отправить кого-то постарше. Ну, ладно, и ты сгодишься. Узелок старика прихватила? Оставь его, напиши расписку на клочке бумаги, и можешь лететь домой.

Девочка еще раз смешалась. То бледнея, то краснея, ей захотелось высказать ворчуну, все что накопилось у нее в душе.

– Дедушка, я прошу прощения, если была груба. Мы приехали сюда по другому делу… Бабушка наша умерла уже давно… С тех пор дедушка наш в печали, не проходит его душевная горечь, не разговаривает совсем, все хмурится, стал плохо слышать. Мы бы хотели, при удобном стечении обстоятельств, найти ему спутницу жизни, и я бы обзавелась бабушкой. Специально издалека мы приехали, негоже нам развернуться у порога, найдите способ помочь нам, почтенный. Не откажите, дедушка!

Старик Сулайман, как бы в поддержку внучки, слегка поклонился, и оба с надеждой устремили взор на абаке. Он, не веря своим ушам, в растерянности почесал свой подбородок. Хорошие вести нечасто приходят, он все подхватил на лету. На веснушчатом его лице выступила радость, на губах заиграла улыбка. Видно было, что он сильно обрадовался.

– Милая моя доченька, головка твоя светлая, надо было сразу начать с этого! А я пень старый совсем по-другому подумал о вас. Прости, доченька! Идите за мной, я сейчас.… Сейчас … – растерянный старик вошел внутрь дома.

Дедушка Сулайман и его внучка Жаркын торжественно перешагнули через порог.

– Эй, старушки, в наш дом пришла благодать, добрая девочка принесла ее! Выходите все, большие и маленькие, красивые и некрасивые. Сегодня кому-то привалит счастье. Эй, байбичелер! ... Собирайтесь сюда! ...

Дедушка с внучкой удивлялись, как у такого худого старичка оказался такой зычный громкий голос. Сердца их забились от волнения, с улыбкой они огляделись вокруг. На широком дворе, где не было начала и конца, цвели чудесные цветы, пленяли взор и опьяняли ароматом. Время тянулось медленно. В прихожую начали собираться старики и старухи. Как только услышали, шли откуда-то люди: высокие и маленькие ростом, худые и полные, рыжие и смуглые, моложавые и старые, здоровые и инвалиды, вообще собралось все население дома престарелых. Напротив шумящей толпы старик и внучка. Посередине тишина.

– Да не видать нам горя, да пусть будет всегда жива надежда на счастье! Пусть мирным будет наше время, будем здоровы и пожелаем друг другу добра! Аминь!

Старик Сулайман пробормотав молитву, воздел руки, и все вокруг как один выдохнули «Аминь!». Старик распорол свой вышитый курджун и стал вынимать оттуда и передавать внучке сладкие гостинцы – конфеты, печенье, боорсоки и тандырный токоч.

– Жаркынай, на раздели всем поровну! Чтобы досталось каждому, никого не обдели. Это твоя заслуга, родная моя, обойди их, не робей! Получи благословление их, опора моя!...

Жаркын стала обходить собравшихся стариков и старух. Ее легкие движения, веселый нрав были по душе всем. Она подносила блюдо с хлебом:

– Берите, отведайте, сама пекла. Это мягкий, тандырный хлеб,– сказала она, и ее личико розовело от смущения.

От всей души угощала она обитателей дома, гостей этой жизни, хотела доставить им радость. Но никто из собравшихся стариков и старух не спешил съесть свой гостинец. Они хотели знать правду о том, о чем только что прокричал старик. Они ждали. Неожиданно в толпе раздался голос, это говорила старуха лет шестидесяти, среднего роста, полная, белолицая, с прямым точеным носиком и очень приятная. Все повернулись к ней.

– Ах, как хорошо! Давно не доводилось мне держать в руках тандырный хлеб, давно не чуяла я запах аила, запах домашнего хлеба! Да пасть мне жертвой за тебя доченька, и косички твои, и сама ты так мила, как хлебцы твои румяные. Кажется, я сама тебя родила, так и рвется мое сердце к тебе! Подойди, золотце мое, я тебя поцелую.

Старуха с предосторожностями, чтобы не уронить веретено с пряжей, притянула девочку в свои объятия, на глаза ее навернулись слезы.

– Ах, это горячее дыхание юности, этот запах полей, ты как цветок расцвела, – сказала старушка, и таяла от нежности.

– Бабушка, не плачьте. Лучше отведайте лепешку, – изгибалась Жаркын как красноталовая хворостинка.

– Спасибо, доченька, отведаю…

В это время старик, охранник синих ворот, мягко похлопал Жаркын по ладошке, и дал знак начинать. Она заволновалась, слегка прокашлялась, чтобы не поперхнуться, и обвела глазами присутствующих.

– Уважаемые почтенные отцы, любезные матери! Этот человек рядом со мной, мой дед. Его зовут Сулайман, ему семьдесят лет. Он мастер, делает седла. Наша бабушка умерла три года назад. С тех пор мы живем с дедом одни в большом семикомнатном доме. Слава богу, у нас есть корова и другая живность. Отец мой с матерью живут в городе, но они тоже с удовольствием согласны. И если даст бог, мы хотели ввести в дом для деда женщину, его ровесницу, она стала бы ему спутницей жизни, а мне бабушкой. И ничто уже не печалило бы нас в этой жизни. Про себя могу сказать, что я пеку хлеб, стираю, дою корову, готовлю еду, помогаю дедушке ходить за скотиной. Бабушке я не доставила бы никаких излишних хлопот. В этом году я оканчиваю восьмой класс.… Это все.…

И слова этой девочки, и причина ее появления стали всем понятны до боли. Жаркын смотрела на женщин, а женщины на Жаркын умоляющими глазами. Опять воцарилась глубокая тишина. Кто-то незаметно стал поправлять съехавший платок, кто-то запахнулся, протер слезящиеся глаза. Надежда окрыляет, и все эти старые женщины вдруг встрепенулись и замерли. Каждой хотелось стать избранницей, только она, не другие. Словно все эти годы, проведенные здесь, были только ожиданием счастья. Белолицая полная женщина вздрогнула и уронила веретено с мотком пряжи. Старый Сулайман, не сводивший с нее глаз, как увидел ее, то ли почувствовал свое счастье, то ли решил испытать его, когда женщина, уронив веретено, пристально взглянула на него, сердце подпрыгнуло у него в груди, как у беркута, завидевшего лисицу. Это было с ним впервые за последние три года. Торопливо он подошел к ней, и подняв веретено, подал ей, крепко сжав ей пальцы. Пригласил ее на разговор, вежливо пропуская вперед. Вдруг, откуда не возьмись, между ними появился высокий худой старик, со следами оспин на лице. На вид ему было столько же лет, сколько старику Сулайману.

– Ой, да вы что?! – Он схватил грубо Сулаймана старика за локоть, и слегка оттолкнул. – Осторожнее, старик!– сказал он, негодуя, и сам посадил старушку, всячески ее поддерживая.

– Урюл, я бы сам тебе достал веретено?! – старик умоляюще глядел на нее.

– Эх, Эргеш, и что ты заревновал? Ведь мы уже отжили свое, постарели, оскудели, как говорится. – Кругом нас селения, поселки, и мы еще ходим по земле, как все люди, но этот наш дом престарелых стоит особняком, как одинокий остров. Нас разделяет ограда, да и название дома, сердце кровью обливается, когда смотрят на нас с жалостью, как на бездомных, бесприютных. Вот и вся разница.… Живем мы здесь неплохо, но не останусь здесь, даже если будут райские условия. Уйду. Если хочешь знать, я соскучилась по аилу.

– А я?! Ты меня бросишь здесь? – обиделся старик как ребенок.

– Конечно, оставлю, а что мне тебя забирать? – старушка Урюл говорила решительно и резко, чтоб не расплакался при народе Эргеш.

– Ты бедняга и я бедняга. Мы повстречались в этом доме…

– Если тебе хочется уехать в аил, то и у меня есть дом. Я сам тебя увезу.

– Ну, где этот твой дом?! Два года уже готовимся переехать, а толку нет.

– Ну, они же не соглашаются! – воскликнул старик Эргеш плаксиво, стремясь усыпить ее бдительность лживыми словами.

– Эргеш, тебе нет смысла обижаться на кого-то. Это и есть жизнь, в которой всегда чего-то не хватает. Иди ко мне дочка, я готова.

Старушка раскрыла объятия, зазвенев подвесками на косах.

– Бабушка!

Девочка прильнула к ее груди, вдыхая запахи. Как два любящих сердца, долго бывшие в разлуке, прижались они друг к другу. Через продолжительное время Урул-байбиче обратилась к присутствующим:

– Дорогие аксакалы и байбиче, много ли, мало ли, плохо ли, хорошо ли прожили мы вместе. Если была радость – радовались вместе, если была печаль – печалились вместе, но здесь не пришлось нам страдать. Дай бог нам и дальше сохранить наши уважительные отношения, если были какие-то обиды простим друг другу, будем чисты. Я думаю с такой дочкой, больше не придется мне горевать. Теплые носки и одежду, что я связала, передайте в детский дом. Если суждено будет, еще свидимся, будьте всегда здоровы, помните меня! ... Старушка вспомнила самое главное, и горький комок застрял у нее в горле. Она пожевала губами, слезы полились из глаз. Стоящие люди вокруг нее поняли, о чем она хочет сказать. Еще бы немного и она готова была разрыдаться. Хриплым голосом она проговорила: – …Если придет мой сын,… расскажите что-нибудь.… Нет, хватит плакать. Давайте, родные, прощаться, – через силу она стала обнимать их.

Они долго прощались. Прощание было со слезами на глазах.

– Ур-юл, остановись! Забери меня, родная! Без тебя мне не жить!

Высокий худой старик плакал, как весенний дождь лились его слезы. Старушка Урюл растерялась, в замешательстве она смотрела то на ноги Жаркын, то на ноги Сулаймана. По всему ее телу побежали мурашки, ей хотелось провалиться сквозь землю. Сердце сильно билось в груди. От стеснения она вся сжалась, вытерла капельками выступивший пот на лбу. И кто знает, взаправду или понарошку она расслабленно обернулась. Тут Жаркын поспешно затараторила:

– Дедушка, а почему нельзя. Если вы и бабушка будете согласны, то давайте заберем и почтенного абаке. Во! Как заживем! Дедушка, давай его заберем?!

Девочка с надеждой и умилением смотрела на деда, надеясь, что он поддержит ее. Старушка, которая замерла и сжалась, ожила, быстро подняла голову и посмотрела на Сулаймана. Взгляд ее говорил «я твоя». Сулайман аксакал вспыхнул, и положил свою горячую ладонь не ее плечо, притянув к себе. Старуха смотрела на него с любовью, словно с юности жила с ним, не разлучаясь ни на миг.

Сулайман чувствовал теплоту и любовь Урюл, поэтому громко и весело окликнул внучку:

– Жаркынай, мы согласны! Зови, доченька, абаке своего! – сказал с полным удовольствием.

Девочка счастливо улыбнулась, и вмиг умчалась.

– Абаа-кее-е! Абаа-кее-е!

Через некоторое время на широкой дороге шли четыре человека, попарно взявшись за руки. Они были далеко от дома престарелых…

Солнце садилось за горизонт, полыхая красным пламенем…

© Осмонкулов Ж., 2013

Открыть полный текст книги «Добрый палач: Рассказы и повести» в формате PDF