Мама

Этот рассказ о том, что сложная судьба рождает многогранную и непредсказуемую личность.  Первая публикация.

Вот уж действительно простота хуже воровства!

Какая же ты у меня дура, мама! Сколько раз я тебе говорила – не пускай в дом этого алкаша, и не наливай ему!

Вне себе от ярости, я орала на свою мать. Посреди кухни лежал наш сосед дядя Толя.

Мама вызвала меня по телефону что бы помочь ему, сказала, что он потерял сознание, но он был мертв. В кухне стоял густой запах перегара, немытого старческого тела, и мочи.

— Окно открой, развела тут вонищу, — внутри меня все клокотало и я едва сдерживалась.

Мама открыла окно и умоляюще сложила руки на груди: «Доченька, ну сделай же что ни будь, ты же врач».

— Да ты маменька уже все сделала, — я не могла сдержать ехидства. Ты зачем его поила? Я же тебе говорила ему пить нельзя, у него сердце, как старая тряпка, — я цедила слова сквозь зубы обильно смачивая желчью.

— Да это наливочка малиновая, он попросил, сказал, что у него сегодня день рождения, — заикаясь, оправдывалась мама.

— День смерти у него сегодня, — сказав это я выдохнула из себя ярость и раздражение.

— Так это я его убила!? – мама побледнела и медленно опустилась на стул. Она вся словно окаменела, не успев сомкнуть губ. Взгляд ее остановился и замер. На секунду мне показалось, что она умерла.

Я кинулась к ней забыв обо всем на свете.

— Мама, мама, что стобой!? – я трясла ее за плечи, гладила по лицу, но ни одна мышца не откликнулась на мои прикосновения.

Я открыла шкаф и достала аптечку. Дрожащими руками надломила ампулу с нашатырным спиртом и поднесла к носу. Сознание вернулось к ней, я увела ее в зал и уложила на диван.

Господи! Я чуть не угробила свою мать! В кого же я такая злобная сука!?

Но сейчас не время распускать сопли, надо вызвать «скорую», полицию, и труповозку.

В первую очередь я позвонила мужу – пусть оторвет задницу от дивана и поможет.

Странное дело – замуж я выходила за брутального самца, но не прошло и 5 лет, как он превратился в жирную, ленивую амебу.

Он не горел желанием покидать насиженное место, и нахально заявил: «Твоя мать, ты и разбирайся». Но я насулила ему такого и столько, что у него не осталось выбора.

«Скорая» прибыла раньше моего мужа, хотя мы и живем в соседнем доме. Пока доктор осматривал труп и заполнял бумажки, я попросила фельдшерицу помочь маме. У меня хоть и высшее медицинское образование, но я стоматолог, и клиническая картина матери для меня – темный лес.

Муж вошел в квартиру в сопровождении двух полицейских, они встретились у подъезда.

Я поручила ему объясняться с полицией, а сама пошла к маме. Около нее суетились уже и врач и фельдшерица, они измерили ей давление и что то кололи внутривенно.

Доктор повернулся и озабоченно сдвинул брови: «У нее глубокий шок, ее надо везти в больницу, здесь мы не можем вывести ее из этого состояния».

— Это опасно? Она может умереть? – шепотом спросила я.

— Не думаю, — ответил он.

Я подошла к дивану, мама лежала словно каменная – глаза открыты, а взгляд пустой. Сердце разрывалось от боли и отчаяния – а все мой поганный язык.

— У вас носилки-то есть? Она сама идти не сможет.

Доктор посмотрел на меня и я поняла – он слишком устал что бы отвечать на глупые вопросы.

Я уехала вместе с мамой, оставив мужа решать все остальные вопросы.

Два дня я крутилась как белка в колесе. Мне пришлось организовать похороны дяди Толи, но не потому что я такая добренькая, просто больше было некому. К тому же я хотела загладить свою вину перед матерью.

Ее состояние, за это время, нисколько не изменилось, не смотря на лечение. Когда в очередной раз я пришла в больницу, доктор пригласил меня в ординаторскую для разговора. Он сказал, что маму полностью обследовали и никаких физических отклонений, способных вызвать такое состояние, у нее нет, ей нужна консультация психиатра, и они его уже вызвали. Он предложил мне дождаться специалиста и самой все услашать.

Консультантом оказалась древняя старушка – божий одуванчик с узелком седых волос на затылке, и старомодных круглых очках с толстыми линзами. Наш лечащий врач называл ее – Эммой Викторовной.

Поначалу мне показалось, что старушка больше смахивает на пациентку психиатрической больницы чем на ее консультанта, уж больно она была рассеяна и суетлива. Но когда после осмотра пациентки и разговора с врачом она обратилась ко мне, то вдруг резко изменилась – голос стал твердым, а взгляд пронзительным и цепким.

— Какая она ваша мать, и что, по-вашему, стало причиной ее нынешнего состояния?

— Моя мама, — начала я, — слишком добрый человек, слишком терпеливая и безотказная, вообщем безхарактерная, понимаете?

Старушка утвердительно кивнула, но я продолжила для убедительности.

— Она помогает другим в ущерб себе. Она постоянно твердит: «Пусть лучше десять раз обидят меня, чем хоть раз кого-то обижу я». А я обвинила ее в смерти нашего соседа. Он одинокий спившийся старик со слабым сердцем. Он обманул ее, сказал, что у него сегодня день рождения, и попросил налить рюмочку. Ну она и налила стакан малиновой наливки, от всей души. А малиновая наливка у здоровых то вызывает тахикардию, а у больных, да еще в таком колличестве…, ну он и умер от инфаркта.

— А ваш отец, он какой?

— Мой отец умер еще до моего рождения. Он воевал в Афганистане, вернулся калекой, без одной руки и ноги.

— А родители вашей матери, кто они, в какой семье она воспитывалась?

— Моя мама не знает своих родителей, она росла в детском доме.

Эмма Викторовна недоуменно подняла брови и покачала головой.

— А что вы знаете о жизни матери до вашего рождения?

Этот вопрос оказался для меня тупиковым и я промолчала. Старушка заглянула в историю болезни.

— Вашей матери сейчас 59 лет, а вам, милочка, сколько?

— 27, — ответила я

— Так вот, 32 года жизни остаются загадкой и для вас и для меня. Причина ее нынешнего состояния в прошлом. Вы должны узнать о нем как можно больше, найдите ее старых друзей, знакомых, родственников, всех кто знал ее до вашего рождения. Это ваша задача. А я, в свою очередь, переведу вашу мать в нашу больницу, мы можем предоставить ей отдельную палату, если вы в состоянии ее оплатить.

— Да, я в состоянии.

— Ну вот и славно, займемся делом, вы своим, а я своим.

Не скажу что я была полностью удовлетворенна консультацией, но по крайней мере, я получила руководство к действию.

Возвращаясь домой, я вспоминала, а что действительно я знаю о жизни своей матери? Ну спросила у нее «кто мой отец?», она ответила, спросила «почему у меня нет бабушек и дедушек?» — тоже ответила, и все, дальше я занималась более важными делами – своей жизнью. Теперь придется во всем разбираться самой.

Дома я нашла старенькую дамскую сумку, там мама хранит документы. Перебрав все бумажки, я выяснила, что и мать, и отец из одного города – это Николаевск – районный центр, часа 3-4 езды с учетом дороги.

Еду сегодня – решила я и отправилась к себе домой. Там я написала записку мужу, можно было конечно и позвонить, но он зараза такой нудный, начнет спрашивать что ему есть на ужин, где его чистые носки, какой галстук повязать на завтрашнюю встречу?

С собой я взяла зубную щетку, дезодорант, бутылку водки и единственную мамину фотографию времен юнности. Осталось только уладить вопрос с работой.

У нас с Ленкой Одинцовой –моей однокурсницей, небольшая стоматологическая клиника. Я не только обеспечиваю всех необходимым материалом и оборудованием, но и веду прием. Надо посмотреть запись и разобраться с пациентами – кого то перенести на другой день, кого то передать другим врачам.

Пока я объясняла Одинцовой куда и зачем еду, наша санитарочка Танюша вскрикнула: «Ой, у меня мама в Николаевске живет. А вы не могли бы заехать к ней и передать лекарство от давления? А то я неизвестно когда выберусь, а она просила.»

— Хорошо, — быстро согласилась я, — пиши адрес и название лекарства. А я смогу у нее переночевать?

— Конечно. Только у меня лекарства при себе нет, можно я быстро сбегаю и куплю?

— Не надо, я сама куплю, пиши адрес и записку.

Как удачно все складывалось, я доберусь до места поздним вечером, будет где переночевать, и может быть ее мать подскажет мне с чего начинать поиск.

Я вела машину и напряженно думала какая тайна может быть у моей матери. Уж кто кто, а она не как не тянет на загадочную женщину, она же сама простота. Но загадка все-таки была, я это чувствовала.

Что бы рассуждать обьективно надо вычленить себя из ситуации, и посмотреть на все со стороны. Я так и сделала. И первое что пришло в голову – откуда у мамы деньги? У нас хорошая квартира, жили мы нормально – не жировали, но и не бедствовали, одевалась я не хуже других, моя свадьба, сразу после института, влетела ей в копеечку, да и деньги на развитие бизнеса мне дала мама, сказала что всю жизнь копила. А с чего копить? С зарплаты медсестры? Ну подрабатывала уколами и массажем, ну моя пенсия за отца, но разве с этого можно скопить? Вот тебе и загадка! И почему раньше, я никогда об этом не думала?

Около восьми вечера я въехала в город. Еще пол-часа искала нужный адрес. Домик с застекленной верандой, как указала Танюшка, оказался не лучше и не хуже соседних. Во дворе звонко тявкали три мелкие дворняжки, и вскоре на их зов вышла хозяйка. Грузная тетечка, переваливаясь с ноги на ногу, медленно подошла к калитке.

— Вы Танина мама, Лидия михайловна? – громко спросила я, а я – Надежда, Танина начальница.

— Знаю, — устало ответила тетечка, — Танька звонила.

Она пристально осмотрела меня с головы до ног и пошла открывать ворота.

— Заводи машину, а то к утру и разуют, и разденут.

Я припарковалась в указанном месте, и вышла из машины. Собачата грозно рыча принялись обнюхивать мои ноги. Я надеялась что хозяйка отгонит их, но она отвернулась, и потопала на веранду.

— Брысь – топнула я на собак, и поднялась на крыльцо.

Щелкнул выключатель и веранда наполнилась холодным светом люменисцентным ламп. Теперь я могла рассмотреть Танюшкину мать, не очень приятное зрелище. Обвисшие щеки слились со вторым подбородком, тонкие губы плотно сжаты, крупный мясистый нос, и выпуклые, как у жабы, глаза. Ситцевый халат на ней чистый, но не проглаженный, волосы мытые, но давно не стриженные.

— Что, не нравлюсь? – прервала мои мысли Лидия михайловна, она смотрела на меня тяжелым взглядом полным беспробудной тоски, — Ты мне тоже не нравишься.

Пытаясь скрыть смущение и неприязнь, я начала копаться в сумке. Сначала достала упаковку таблеток, а затем бутылку водки. Последняя произвела эффект волшебной палочки – Танюшкина мамаша ожила, глаза засветились, рот растянулся в улыбке.

Ее реакция подарила мне надежду на ужин, или хотя бы на чай с печенюшками, а лучше и то и другое.

Лекарство она сунула в карман даже не взглянув, а бутылку бережно взяла двумя руками прижала к груди и причмокнула «Дорогущая!». Щеки ее разрумянились и расправив плечи, она протяжно пропела – «Сейчас поужинаем».

— Такую водочку надо пить холодной, что бы обжигала, — она направилась к холодильнику в дальний угол веранды.

— Сейчас посмотрим, что нам бог послал на ужин, — игриво промурлыкала Лидия Михайловна, как будто не знала что лежит у нее в холодильнике.

— А ты что стоишь? – обратилась она ко мне, — заходи в дом, первая дверь налево – туалетная, — и гордо добавила, — У нас все удобства в доме, пользуйся.

Когда я вернулась на веранду, стол был почти накрыт – малосольные огурчики, помидоры, квашенная капуста, зелень, сало тонкими пластами, а на плите большая чугунная сковорода с яичницей.

— Достань водку из морозилки и к столу, — скомандовала хозяйка, — а я сейчас яичню дожарю.

Но я не стала дожидаться, положила ломтик сала на хлеб и вонзила зубы.

Лидия Михайловна поставила сковороду на стол и грузно села.

— Ты что с голодного края? Приличные люди сначала пьют, а потом закусывают, — она открыла бутылку, и наполнила свою рюмку. Затем вопросительно посмотрела на меня.

Я отрицательно покачала головой продолжая жевать

— И правильно, мне больше достанется!

Я ела, а она пила и закусывала. После третьей рюмки лицо ее расслабилось, глаза засоловели, мой муж в таком состоянии начинал либо хвастатся, либо жаловаться на жизнь.

— Я хороший человек, — начала она, — а выгляжу плохо потому, что у меня жизнь тяжелая, и люди вокруг все сволочи.

— Ну кто бы сомневался, — я не удержалась и вставила свои «пять копеек».

Лидия Михайловна не заметила иронии и продолжила: «Я всем помогаю и животным и людям. Животные – они благодарные, а люди… Знаешь, что они про меня говорят? Что я в каждой бочке затычка». Она начала рассказывать всякую хрень про своих соседей, знакомых и сослуживцах.

Я никогда не отличалась терпимостью и сейчас не собиралась менять привычки.

— Вы зачем мне все это рассказываете? – Я решительно перебила Лидию Михайловну, — я этих людей не знаю, и никогда не узнаю, мне нет до них дела. Расскажите лучше о себе.

Она обиженно надула щеки, но я не унималась, — расскажите о муже, о детях, о родителях, о своей жизни.

— О муже, — она задумалась, — да что о нем рассказывать, сволочь он, сгинул в тюрьме алкаш вонючий.

— Может, конечно, он и сволочь и алкаш, но вы –то сейчас что делаете? – и я выразительно посмотрела на остатки водки. Не знаю почему, но мне не нравилась эта женщина и я всячески ее провоцировала.

— Он убил нашу дочь, старшенькую Ирочку, — дрожащим голосом прокричала она.

— Как убил? За что? – оболдела я.

— Ирочка моя в 8 лет богу душу отдала, померла родимая от цироза печени.

— Так « убил», или «померла», — я потребовала точной формулировки.

Она смотрела пьяными глазами, силясь понять что мне от нее нужно.

— Ты совсем бестолковая? – она с трудом ворочала языком, — у нее печень сгнила от спиртного. Васька ее с пяти лет по пивнушкам таскал. Сам зальет шары, а ребенок ходит меж столов и за мужиками допивает все что в стаканах осталось – пиво, вино, водку, так и пристрастилась.

— А ты – то где была? Ты же мать! – возмущенно прокричала я не заметив, что перешла на «ты».

— Я?! Да я ишачила как проклятая на трех работах. У меня на шее, — и она постучала ладошкой по затылку, — свекровь – инвалидка – она ходить не могла, у нее ноги были как у слона, муж –алкаш, и маленький ребенок. А после работы надо еще пожрать приготовить, постирать, и в доме убрать.

Она кричала брызгая слюной, а потом уронила голову на стол и зарыдала.

Я вылила остатки водки в ее рюмку и поставила перед ней: «Пей».

Она умолкла, и сосредоточилась на задании. Нетвердой рукой подняла рюмку, но мимо рта не пронесла. Это ее несколько отрезвило и она заговорила спокойнее.

— Когда Танька родилась, Ирочка умирала в больнице, у свекрови от горя случился инсульт, а Васька пил не просыхая. А я, с грудным младенцем на руках, бегала от одной умирающей к другой. Потом у меня пропало молоко, Танька заболела, и ее забрали в больницу. Я тогда думала всех троих хоронить придеться, но господь младенца уберег.

А ваши родственники, родители, почему они вам не помогли?

— Родственники? – переспросила она, — да кабы они у меня были, разве— ж я пошла бы за этого алкаша?! Нет у меня ни кого, я детдомовская. Свекровь моя, царство ей небесное, этим и воспользовалась, уговорила меня – дуру несмышленную, говорит –выйдешь замуж, дом у тебя будет, семья, а что Васька мой не нравится – так это ерунда, стерпиться – слюбиться, зато при муже, да и он может пить бросит.

Но ее дальнейшая судьба меня уже не интересовала, мысль о том, что она могла знать мою мать затмила все остальное. Я достала из сумки мамину фотографию и протянула Лидии Михайловне: «Посмотрите, она тоже детдомовская, это моя мать. Вы ее знали?»

Она долго смотрела на фотографию, и постепенно, ее лицо ожесточалось.

— Может вам очки надеть – посоветовала я.

Но она никак не отреагировала.

— Ее в детдоме все знали, это Машка – кудряшка – злобная тварь, бандурша, всех за глотку держала, малолеток, вроде меня, заставляла милостеню просить, девчонок постарше – проституцией заниматься, мальчишек – воровать, а деньги себе забирала. Так значит ты ее дочь? То-то ты мне сразу не понравилась, на нее похожа.

Я слушала ее в полном недоумении. Подавленная и растерянная, я не могла произнести не слова, а она продолжала меня добивать.

— Эта гадина моей маленькой собачонке лапки железной арматурой перебила. Знаешь как она визжала!? А я рыдала до рвоты. Никогда этого не забуду! А знаешь почему она это сделала? Потому что я была толстая и некрасивая, и мне мало подавали. Она сказала, что я не вызываю жалости, так может моей искалеченной собачонке будут подавать больше.

Я больше не могла этого слышать, во мне клокотал гнев.

— Ты что несешь!? –Медленно поднимаясь со стула, и сжав кулаки, я грозно выдохнула «Заткнись». Я была готова убить ее.

Она вжалась в стул и закрыла голову руками.

На улице злобно залаяли собаки. Они скреблись и грызли входную дверь. Я не испугалась, но их лай вернул меня в реальность. Успокойся, — твердила я себе, — это всего лишь пьяная баба, и мало ли какая херь придет ей в голову.

Сколько я себя помню, мама приносила в дом раненых и больных животных – кошек, собак, птиц. Она лечила их, а потом пристраивала в «хорошие руки». Мне это не нравилось, потому что хочешь не хочешь, а я должна была их кормить, убирать за ними, чистить от шерсти одежду и мебель. Повзрослев, я поставила ей ультиматум – либо она прекратит таскать домой этих тварей, либо я уйду из дома.

Все что она говорила о моей матери было кардинально противоположно тому что знала о ней я, и это не укладывалось в голове. Мне нужно было остаться одной и подумать.

Я подошла к хозяйке, бережно обняла за плечи, и как можно мягче произнесла: «Лидия Михайловна, извините меня, я так устала, где я могу лечь?»

Она изумилась, и кажется, даже протрезвела.

Дрожащей рукой она указала на дверь и срываясь на фальцет пропищала: «Там, в Танькиной комнате, я постелила чистое белье».

— Спасибо – я искренне поблагодарила ее, и ушла в дом.

Танькину комнату я нашла по плакату с Димой Биланом висящему над кроватью. Мне хотелось свернуться калачиком и укрыться с головой. Я так и сделала, но это не помогла. Несмотря на бурю эмоций, разумом я понимала, что эта женщина не врет. Во-первых она узнала мою мать – в девичестве ее звали Кудряшова Мария, во-вторых – она слишком пьяна что бы сознательно сочинить всю эту гадость, а в-третьих – какой смысл?

Получалось ее правда против моей. А где же тогда истина?

Я заснула с твердой убежденностью, что найду ее чего бы мне это не стоило.

Разбудили меня петухи, это лучше чем будильник – не раздражает.

Нынешний день будет сложным, и мне понадобится все мое терпение, спокойствие и доброжелательность. Лидия Михайловна нужна мне трезвомыслящая и без головной боли, поэтому, я решила в первую очередь съездить за пивом.

Совершив необходимые утренние прцедуры, я вышла на веранду и удивилась. Ни следа от вчерашней пьянки, кругом чистота, свежий воздух и Лидия Михайловна в полном здравии у плиты жарит оладушки.

— Доброе утро Лидия Михайловна, как вы себя чувствуете? Может за пивком сгонять?

— Некогда мне пиво хлебать, да и не люблю я его. Садись, чай будем пить.

— Ну чай, так чай, — я включила обояние на полную мощность.

— Че лыбешся, думаешь я пьяная была так не помню как ты на меня кинулась?

Я перестала улыбаться и стыдливо опустила глаза.

— Трудно сдержаться когда о твоей матери такое говорят. Ваша Таня, наверное, тоже бы в драку кинулась.

— Эт Танька-то? Да она сама меня грязью поливает на каждом углу.

— Не знаю, я никогда плохого слова в ваш адрес от нее не слышала.

— Хм, — усомнилась Лидия Михайловна, а потом как затараторила, — она же с малолетства оторва, ты ей слово, она тебе десять, да еще и матом отборным, и все наперекор, одним словом черт, а не ребенок. Ох и лупила я ее, как сидорову козу, а ей хоть бы хрен по деревни.

Я видела, что она заводится, и лихорадочно придумывала как бы ее успокоить. Но тут вдруг она рассмеялась.

— А тебе то, тоже небось в детстве доставалось, мать твоя – то на разборки крутая была.

Мама никогда не била меня, но что бы ее не раздражать, я утвердительно кивнула головой.

— Расскажите мне о ней все что вспомните, пожалуйста, мне это очень нужно. А я обещаю держать себя в руках.

— Я тебе вчера все сказала, больше нечего. Пойми, мы не были подругами. Это сейчас разница в 5-6 лет не заметна, а в детстве, когда мне 9, а ей 15 – сама понимаешь. Погоди, — и тут глаза ее вспыхнули, и лицо озарилось догадкой, — я знаю кто тебе может помочь. У нас на базаре стоит Валька— шпала, здоровая кабыла, она тоже наша детдомовская, так вот они с твоей матерью якшались.

— А где она живет? Как мне ее найти?

— Где живет не знаю, но она каждый день на базаре стоит с соленьями, у нее там свой прилавок.

Я воспряла духом, и с удовольствием умяла все причитающие мне оладьи с черносмородинным вареньем.

Провожая, Лидия михайловна подробно объяснила, как доехать до базара, и где мне найти Вальку-шпалу.

— А как я ее узнаю?

— Да узнаешь, — заверила меня Лидия Михайловна, — здоровей ее на всем базаре не сыщешь.

А напоследок, слегка смущаясь, она добавила, — ты Таньке-то скажи, что она не какая ни будь подзаборная, что у нее мать есть, и дом, и денег я ей скопила, и ей на свадьбу, и себе на похороны.

Я пообещала ей, и как положенно на прощание, поблагодарила за гостепреимство, и извинилась за несдержанность.

Общение с этой женщиной утомило меня, и теперь, наконец –то, я вздохнула свободно. Чувствую себя ищейкой взявшей след. Яркое утреннее солнце наполнело оптимизмом вспыхнувший азарт.

Базар я нашла легко, хотя «базар» — это громко сказано, так, придорожный базарчик. Да и Валька –шпала никак не соответствовала своей кличке. Царственная женщина восседала на своем табурете, как на троне. Лицо полное достоинства, мудрости и силы. Седые волосы упрятаны под ситцевой косынкой, высокий чистый лоб, широкие скулы, и правильные черты лица – потрясающая старуха! И прилавок у нее основательный, из хорошего дерева под широкой крышей. А на прилавке все то, что я люблю – соленые огурчики, помидорчики, грибочки, моченные яблоки, а капуста нашинкованна тонко— тонко, словно кружево с бусинками клюквы. Рядом в стеклянных банках домашнее варенье, мед, и вино. У меня просто слюнки потекли – так захотелось попробовать капустки.

Закрыв машину, я направилась к прилавку даже не продумав тактику разговора. Я поздоровалась и без всяких предисловий положила фотографию мамы перед старухой.

— Посмотрите пожалуйста, вы знаете эту девушку?

Она взяла фотографию, присмотрелась. Затем достала очки из нагрудного кармана фартука, и водрузила их на нос. Осмотр затянулся, но в процессе, ее лицо озарилось детской улыбкой, а это был хороший признак.

А ты что из милиции? – она подняла на меня глаза и прищурилась

— Нет, что вы! Я ее дочь.

— А вот это, девонька, ты брешишь, у Маруси не могло быть детей. Я это точно знаю.

Я опешила и на какое –то время потеряла дар речи.

— Да ты не расстраивайся так, мне то все равно дочь ты ей или нет. От меня то ты чего хочешь?

Спазм в горле мешал говорить и думать. Она достала кружку из-под прилавка, плеснула туда вина, и подала мне: «На выпей».

Я выпила, спазм отпустил, и впервые за много лет я почувствовала себя беспомощной. Сколько еще шокирующих новостей меня ожидают?

— Так что тебе нужно? Я помогу, ради Маруси, она была мне как сестра, — она смотрела на меня с материнским участием и любовью.

— Раскажите мне о ней все что знаете, без прекрас.

— Хорошо, ты только скажи как она? Жива, здорова?

— Жива, но не здорова, — я описала ей состояние мамы.

Она на некоторое время задумалась, а потом как будто вспомнила.

— Знаешь, у Маруси было подобное состояние, но тогда на это были причины, а сейчас?

Она пожала плечами: «Ну помер старик – алкаш, все старики и старухи умирают – это нормально».

— Расскажите…

Но в это время подошел мужик, весь помятый, не бритый, явно с похмелья, и купил два огурца и горсть капусты. Получив копейки, старуха подняла кулак и смешливо пропела: «Банкет продолжается!».

Я боялась, что покупатель отвлек ее, и она потеряет мысль, но старухе, видимо, самой хотелось поговорить о прошлом.

— Маруся – она была девочкой необыкновенной, мы все обычные, а она другая – веселая, приветливая, как будто не в детдоме росла. В 15 лет она влюбилась, в красавца Пашку, сына нашей директрисы. Ну в этом возрасте все влюбляются, сама понимаешь, природа требует. Но она влюбилась по-настоящему, по-взрослому, на смерть. А он поступил с ней очень подло – заманил, напоил, и изнасиловал с двумя дружками. Так вот тогда у нее было подобное состояние – ни жива, ни мертва. Что только я не делала, как не пыталась ее растормошить – все в пустую. Потом она мне призналась, что обдумывала план мести. Она возненавидела его с той же силой, что и любила. Но на этом ее беды не закончились. Пока она думала и страдала, у нее случился приступ – потеряла сознание, и чуть не умерла. В больнице оказалось что у нее внематочная беременность. Врачи – молодцы, спасли ее, правда лечили очень долго. Маруся им сказала откуда у нее беременность. Они пригласили следователя, директрису и начались разборки. Да только следователь с директрисой договорились, и Пашка вместо тюрьмы в армию загремел вместе с дружками, им как раз срок вышел. Но «бог шельму метит» — нельзя сироту обижать, и попали все троя на войну, в Афганистан. Двое так и не вернулись, а Пашка вернулся без руки, и без ноги.

Снова подошел покупатель и баба-Валя занялась работой. То, что я узнала о маме, а теперь еще и об отце не укладывалось в мое сознание, и я решила тупо слушать, ничего не анализируя. Отпустив покупателя, она продолжила.

— После того, как Маруся вернулась из больницы, все полетело в тар-тара-ры. Она узнала, что Пашка попал в армию, а не в тюрьму, и сделалась скрытной и злобной. Директриса обвинила во всем ее. Пашка был поздним ребенком и единственным, понятно, что она была на его стороне. Между ними началась война. Маруся вовлекла в эту войну всех детей. В ней было столько ненависти и воли, что даже я ее боялась.

— Так это тогда она заставляла детей воровать, попрашайничать, и заниматься проституцией? – догадалась я.

— Ой, да брось! – скривилась баба-Валя, — кто не хочет этим заниматься, того не заставишь. Есть такой сорт баб, у которых только мужики и тряпки на уме. И если раньше они раздвигали ноги за жвачку, да пачку сигарет, то Маруся поставила все это на комерческую основу. На счет воровства и попрошайничества то же самое. Мы же были вечно голодные, хотя нас и кормили. Но на пасху возле церкви можно набрать целый мешок канфет, печенья, и булочек. Кто же от этого откажется? У Маруси были выдающиеся организаторские способности и криминальный талант. Она учила нас выживать в любых условиях. Да, она была жестока, но сама понимаешь жизнь в детдоме – не сахар и не мед. Директрису уволили за то что она не справлялась со своими обязаностями. Ее мужа разбил инсульт, когда они узнали, что их сын лежит в госпитале без руки и ноги. А потом померла и сама директриса, но это уже когда Пашка вернулся.

Маруся поселилась у него, она устроила в их доме нечто «блат— хазы», а ему купила инвалидное кресло и заставляла просить милостину. Она унижала его и била, а он пил. Но потом, между ними что-то произошло, я не знаю что, но она вышла за него замуж. Я была подружкой на их свадьбе. Помниться я тогда спросила у нее: «Ты что до сих пор его любишь? Ты простила его? Она ответила: «Нет не простила, но мне его жаль». Вскоре она забеременела, и снова внематочная. Ей сказали, что у нее никогда не будет детей. Я сама при этом присутствовала. Она винила во всем Пашку, а мне кажется, это потому, что она его не простила. Нельзя жить с обидой в сердце. Я сказала ей об этом, но она не терпела ни какого другого мнения, кроме своего. Потом мы встречались все реже и реже, я вышла замуж, родила сына, потом развелась, еще раз вышла замуж, и родила второго сына. Короче, наши пути разошлись, и я не знаю когда и почему они продали дом и уехали.

Потрясенная услышанным, я даже не поняла, что разговор окончен. Я просто стояла и тупо смотрела в никуда. Подошли две женщины, и защебетали с бабой-Валей, как давние приятельницы. Почувствовав себя лишней, я решила, что пора уходить. Я повернулась и медленно поплелась к машине, как вдруг услышала: «Эй, девонька, передай Марусе привет от Вальки –шпалы. А ты действительно ее дочь».

Мне захотелось вернуться и уточнить – последняя фраза, это вопрос, или утверждение, но я не сделала этого.

Я еду домой к своей маме, самой родной и единственной. По щекам текут слезы, и я не пытаюсь их остановить. Я представляю себе 15-летнюю девочку, одинокую, униженную в своих самых чистых чувствах, слабую, едва живую после операции, и это не слезливое кино, это реальная жизнь моей мамы. Она любила отца всю свою жизнь, я это точно знаю. И я представляю, как ее разрывают изнутри любовь и ненависть, обида и жалость, а рядом никого кто помог бы разобраться, посочувствовать, пожалеть. Весь мир перестал для меня существовать, муж, работа, друзья, все отошло на второй план, только мама! Как я ошибалась, считая ее слабой и безвольной! Но теперь все будет по-другому. Я хочу знать каждый день ее жизни – все о чем она думала, кого любила и ненавидела, и за что. А самое главное – что заставило ее так круто измениться, и как ей удалось после двух внематочных забеременеть мною? Это сейчас, при наличии денег, можно сделать и ЭКО, и суррогатную мать купить, а 27 лет назад, да еще в нашем городишке, это было невозможно. Скоро я все узнаю, лишь-бы с мамой все было хорошо.

Как и планировала, в город я приехала вечером, и тут же направилась в больницу. Платные палаты находились в отдельном современном корпусе. Миловидная «сестричка» проводила меня к маме. Она лежала с закрытыми глазами, но при моем появлении дыхание у нее участилось. Я села на край кровати и взяла ее за руку. Нащупав пульс, поняла что она реагирует на меня.

— Мам, открой глаза, — попросила я тихо и ласково. Веки ее дрогнули и лицо оживилось.

— Какая ты у меня красивая, — последний раз я говорила это ей в детстве.

Она открыла глаза и улыбнулась: «Наденька!».

— Мам, я ездила в Николаевск, видела твою подружку – Вальку –шпалу, она тебе привет передавала.

И тут произошло чудо, лицо ее помолодело, взгляд стал сильным и напряженным. Она огляделась, и тихо, но жестко спросила: «Где я?».

— Ты в больнице, — я попыталась успокоить ее.

— В какой больнице? Что со мной?

Душа моя ликовала – мама окончательно пришла в себя, но у меня язык не поворачивался сказать, что она в психушке.

— Мам, поехали домой, пельменей налепим, я так есть хочу.

В детстве, по воскрксеньям, мы с мамой лепили пельмени на всю неделю. Она замораживала их, и расфасовывала по пакетикам, что бы я после школы не сидела голодной до ее прихода. Это было самое лучшее время – мы болтали, как подружки, и пели песни на два голоса.

Я помогла маме одеться и повела к машине. Медсестричка попыталась нас остановить, но я ей напомнила, что мы на платном лечении, а не на принудительном. По дороге я купила пельмени и много других вкусностей, ну не хлопотать же на ночь глядя. Дома. Мы с мамой накрыли на стол, и м сели ужинать. Нам было так хорошо вместе, как в детстве. Я рассказала ей обо всем, и о Таньке, и о ее мамаше, и о бабе-Вале, и о том, что она мне поведала.

— Это хорошо, что она тебе все рассказала, я бы не смогла. Но это всего лишь события. А я расскажу о том, что мы с твоим отцом чувствовали, и как жили. Я полюбила его совсем юнной, и это было не просто влечение к противоположному полу, я вложила в это чувство всю нереализованную любовь к матери, к отцу, к братьям и сестрам, которых у меня не было. Я обрушила на него свою любовь, а он был к этому не готов. Он относился ко мне как к собачонке, готовой ради него на все. После того, что он со мной сотворил, я возненавидела его, и не только его, его родителей, его дом, его друзей, и все, что с ним было хоть как-то связанно. Я даже сожгла беседку где мы встречались. Я бы, наверное, убила их всех по-очереди, но господь бог распорядился иначе. Я злорадствовала когда он вернулся калекой, а его дружки совсем не вернулись, а вот когда умерла его мать, мне стало стыдно. Стыдно понимаешь? Он стал калекой и сиротой. Он же сам ничего не умел, ни поесть приготовить, ни помыться, ни одеться, ни даже передвигаться самостоятельно. И заботиться о нем, кроме меня, было некому. Вот так нас жизнь и свела, Он страдал больше чем я, он понимал, что разрушил жизни – свою, мою, своих родителей, своих друзей, родителеи этих друзей. Его крест был тяжелее моего. Он пил и плакал каждый день, но не озлобился. Потом, я забеременела, и эти полтора месяца были самыми счастливыми в нашей жизни. Мы строили планы –хотели покончить с той жизнью, уехать туда, где нас никто не знает, и растить ребенка. А через полтора месяца меня прооперировали, беременность оказалась внематочной, уже вторая, и все надежды рухнули, навсегда! Теперь и для меня жизнь стала невыносимой. Паша умолял меня сдать его в дом инвалидов, несколько раз пытался покончить с собой. Я била его, а уходя из дома – связывала. Наверное, ни одна нормальная женщина, не вынесла бы этого, но я другой жизни не знала, мне не с чем было сравнивать.

Как-то раз, ехала я в автобусе, рядом старик сел – ничего особенного, щупленький, сгорбленный, небритый. Но такой от него жар пошел, что я стала задыхаться. Хотела выйти, встала, а он меня крепкой рукой обратно усадил. Силы, говорит, в тебе бабенка много, да вот только сила эта разрушительная, потому, как обидой вскормленная. Я смотрю, а губы у него не шевелятся, глазами говорит. Я в мистику не верю, а потому не испугалась, говорю пусти старый черт, мне выходить пора. А он смотрит на меня своими острыми глазками будто пронзает, и я снова слышу голос: «Дочка у тебя родится если обиду в себе одолеешь, а не одолеешь, обидишь кого – погибнет твоя дочка.» Я ему говорю врешь ты все, не будет у меня ни дочки, ни сыночка. Он мне руку на голову положил, и я уснула тут же. Слова его, до сих пор звучат у меня в голове, потому, я так ипугалась, когда ты мне сказала, что это я Толика убила.

— Мам, прости меня, я ведь этого не знала, просто психанула. Толик умер потому, что его время пришло, а ты его пожалела. Мам, а расскажи об отце, — мне очень хотелось узнать о нем что ни будь душевное, — я на него похожа?

— Твой отец был красивый, его готовили к успешной жизни, он поступил в институт, да только учиться ему было не суждено. Не та жизнь ему досталась, и он с ней не справился. Его мать считала, что это я испортила ему жизнь, может быть, я не знаю. Он умер так и не узнав, что у него будет ребенок. В этот день, я узнала что беременна, это было такое чудо!!! Меня поздравляли все— врачи, медсестры, санитарки в нашей больнице. Я думала, от счастья, у меня остановится сердце, Я не помню, как прибежала домой, а он мертвый…

Мама замерла, как будто заново переживая этот день. Мне стало так жалко ее, что я забыла про отца, а она продолжала: «Ты больше похожа на меня, у тебя отцовские глаза, брови и подбородок».

— Тебе трудно было одной с ребенком?

Она усмехнулась: «Я прожила с мужем – калекой 12 лет. Жизнь с единственным, и таким желанным ребенком – это праздник, за исключением тех дней, когда ты болела».

Я подошла к ней сзади, обняла за плечи, и беззвучно заплакала.

— Мам, ты прости меня, я такая эгоистка, я постараюсь измениться, я все сделаю что бы ты была счастлива!

Она положила голову мне на руку, потом прикоснулась к ней губами и тихо попросила: «Роди мне внуков».

© Наталья Бутлевич, 2013