Сказание о кузине

Воспоминания о людях, которые представляли культурную и интеллектуальную элиту города Фрунзе 1950-1960-х годов. Первая публикация.

1.

Сорок восьмой год. Мне семь лет от роду. Я очень невелик ростом и ползаю под столом, поскольку это единственное место, где никому не мешаю, и никто не мешает мне. День этот особый, необыкновенный – моя двоюродная сестра Тамара Виленчик вечером должна петь Травиату в оперном театре. Она сидит за столом в роскошном белом шелковом платье, украшенном серебристыми декоративными розами. Театральный наряд широченным колоколом ниспадает в пол, прямо передо мной, лежащим под столом. Пышные воланы веером рассыпались вокруг стула, на котором восседает моя взрослая сестра, готовящаяся к спектаклю. Мне страшно любопытно: что там под волшебным шатром мерцающего шелка. И я забираюсь в сверкающе-шелестящие своды платья Тамары-Виолетты. Там, внутри оказывается необыкновенно просторно и таинственно. Я перебираю складки нижней юбки, но вдруг получаю сильнейший пинок ногой: «Сашка, ты куда забрался, хулиган! Ну-ка вылезай из-под юбки скорей! Помнешь мне все платье!» — звонко и весомо звучит откуда-то сверху строгий голос сестры, которую я, честно говоря, немного побаиваюсь, но страшно уважаю и горжусь ею.

Еще бы! Тамара старше меня на целых 13 лет! Она успела окончить школу, а теперь заканчивает музыкальное училище по классу вокала. И сегодня у нее дипломный спектакль в Киргизском государственном театре оперы и балета. Невиданный случай в истории театра! Чтобы выпускнице музыкального училища — даже не консерватории — доверили исполнить ведущую и сложнейшую партию в оперном спектакле – спеть Виолетту в опере Верди «Травиата»! Такого, кажется, еще никогда не было и в училище имени Мураталы Куренкеева во Фрунзе – очень сильном и авторитетном в ту пору музыкальном учебном заведении советской Средней Азии. Но главный дирижер театра Ростислав Георгиевич Миронович, который вел в училище класс оперного пения, без колебаний предложил своей лучшей студентке Тамаре Виленчик защитить диплом певицы на оперной сцене. И не случайно! У Тамары был от природы поставленный сильный и необыкновенно красивый голос – лирико-колоратурное сопрано. Когда она пела в своем классе, у дверей собирались завороженные ее голосом слушатели — студенты и преподаватели училища. К тому же Тамара была отличной студенткой — умной, музыкальной, разносторонне развитой, очень дисциплинированной. Недаром, занятия вокалом в училище она успешно совмещала с учебой на физико-математическом факультете Киргизского педагогического института, позже ставшего университетом.

Итак, Тамара готовилась к дебюту на оперной сцене. В доме тетки все было перевернуто вверх дном, царило тревожное и вместе с тем радостное возбуждение. Все готовились ехать в театр – слушать Тому, болеть за нее. И только сама тетя Фаня – мама Тамары – не могла в этот вечер насладиться триумфом своей любимой дочери. Уже который день она лежала в постели, мучаясь страшным радикулитом, который не могли извести ни мешочки с горячим песком, ни парафин, ни массажи, ни доктора-профессоры, ни знахари-кудесники, ни бабки-шептуньи. С тетей – чтоб ей уж совсем не было грустно — решено было оставить меня – самого юного члена семьи. К тому же, по мнению той же семьи, я меньше других мог потерять от того, что не смогу лицезреть музыкальное действо о дамах французского полусвета. Всех этих резонов я, разумеется, не знал, но мне так хотелось поехать вместе со всеми – увидеть и услышать на сцене нашу ослепительную Томочку, погордиться и похвастаться ею!

Вместо этого пришлось коротать вечер с больной тетушкой Фаней. Но как коротать! Мы с ней прильнули к приемнику, предварительно настроенному дядей Ефимом на местную радиоволну, и, затаив дыхание прослушали всю эту красивую и печальную оперу неподражаемого Верди. Такое это было значительное событие в культурной жизни, что республиканское радио устроило прямую трансляцию спектакля из театра. Понятно, что восторг наш вызывала каждая нота, каждая ария, каждый дуэт и ансамбль, где звучал голос Виолетты Валери – нашей Тамары Виленчик. Впрочем, к финалу оперы я, кажется, заснул. А проснулся только тогда, когда домой радостные и возбужденные ввалились дядя Ефим – отец Тамары, девятиклассник Вова – ее родной брат, а мой кузен, дедушка Хаим Баршай, его дочь — моя мама Мара и сама героиня вечера с букетами и корзинами цветов. Это действительно был триумф! Кстати, совсем недавно сестра напомнила мне, что в том спектакле испанский танец в третьем акте исполнял Махмуд Эсамбаев – будущая звезда мировой сцены, а тогда – еще никому не известный худой и гибкий молодой чеченец, недавно принятый в балетную труппу Киргизского театра.

О блестящем бенефисе 20-летней студентки на сцене оперы писали тогда в немногочисленных газетах Киргизии, рассказывали в радиоэфире. Тамару Виленчик пригласили в музыкальную редакцию радио и записали в ее исполнении несколько романсов, песен и арий из опер. И мгновенно узнаваемый голос моей кузины часто звучал в эфире. С тех пор чарующая музыка «Травиаты» для меня окрашена в особые – почти интимные – семейные тона.

А Тамара наша, окончив с отличием пединститут и музыкальное училище, поступила в Саратовскую государственную консерваторию имени Л.Собинова и на долгие пять лет покинула родной дом, родителей, город Фрунзе. Но каждое лето приезжала в родные края, и мы знали, что она не только учится на вокальном факультете консерватории, но и работает в средней школе, преподает саратовским пятиклассникам математику. Она показывала фотографии своих мальчишек и девчонок, которых водила на концерты в консерваторию, на экскурсии и в походы. И успевала отлично учиться сама. Ее пятиклашки души не чаяли в своей математичке — молодой и «поющей». Тамара Ефимовна довела своих питомцев до десятого класса, а сама получила красный диплом консерватории и вернулась во Фрунзе в полной уверенности, что ее ждет оперная сцена родного театра.

Но не тут-то было! Одно дело – пригласить на пару бенефисных спектаклей юную выпускницу музыкального училища. И совсем другое – принять в штат театра молодую, яркую певицу с отличным консерваторским образованием, к тому же не киргизку и даже не русскую, а еврейку – нет, уж простите! Заслуженные и народные солистки киргизской оперы, нутром почувствовавшие в Тамаре опасную конкурентку, сделали все, чтобы путь ее на сцену был завален непроходимым буреломом. И как ни бился главный дирижер Ростислав Георгиевич Миронович за свою любимицу, ничего не получилось – в театре для нее места не оказалось!

Конечно, можно было бы побороться, поискать правды и справедливости. Но сестра сама не захотела оказаться внутри театральной трясины, где нужны крепкие локти, толстая кожа, вечная готовность к борьбе, часто неправедной. Наша Тамара всегда была мирным, спокойным человеком, чуждым интриг и зависти, она легко уживалась с самыми разными людьми. Может быть, еще и поэтому Тамару Виленчик, что называется, с распростертыми объятиями приняли в родное училище, теперь уже в качестве преподавателя вокального отделения.

Здесь, в своей альма матер, нашла она свое подлинное призвание, здесь в полную силу раскрылись ее таланты педагога, наставника и певицы. Ее очень любили студенты и особенно студентки, которым она не только ставила голоса, воспитывала в них певческую и общую культуру, но для которых была надежным и верным другом, советчиком. Девчонки часто делились с педагогом по вокалу своим сокровенным, а порой даже интимным, и всегда знали, что на Тамару Ефимовну можно положиться, что их девичьи тайны она сохранит, никому не выдаст и, более того, — поймет, ободрит, даст деликатный, ненавязчивый совет. Я помню множество писем, полных признательности и любви, которые Тамара долгие годы получала от своих бывших студенток из разных уголков страны – от Калининграда до Владивостока. Сколько ее девчонок стало оперными, камерными или даже эстрадными певицами, а сколько – отличными, «виленчиковской» закваски, вокальными мастерами-педагогами!

Одновременно с работой в музыкальном училище, моя сестра преподавала математику во фрунзенской средней школе №28, которая находилась недалеко от училища. Это был, конечно, редкий случай совмещения одним человеком столь, казалось бы, далеких друг от друга сфер – музыки и математики. Впрочем, и там, и там Тамара Ефимовна выступала, прежде всего, в роли педагога. А педагог она от Бога – требовательный, строгий, отлично знающий свой предмет, но и не занудный, не вредный, хорошо понимающий юные души. За это ее очень уважали и в школе, и в училище. Учителем милостью Божьей был, кстати, и наш с Тамарой брат – ее родной, а мой двоюродный – Владимир Ефимович Виленчик, всю жизнь проработавший учителем физики во Фрунзе и в Севастополе и, к несчастью, умерший здесь, в Израиле через два месяца после совершения алии. Но это уже отдельный рассказ…

Через несколько лет, когда должность заведующей вокальным отделением училища покинула Серафима Ивановна Алексеева – первая Тамарина учительница пения,  — мою сестру назначили на ее место. И это было так естественно и логично, что ни один человек не выступил против, ни коллеги, ни, тем более, студенты. Три десятилетия, вплоть до самого отъезда в Израиль в 1995 году наша Тамара заведовала вокальным отделением в родном училище. И лет 15 продолжала параллельно вести математику в старших классах 28-й школы. Лишь после того, как ее пригласили на работу по совместительству в открывшемся тогда Киргизском институте искусств, Тамаре Ефимовне не без сожаления пришлось оставить школу.

Институт искусств упрашивал сестру мою перейти к ним на полную ставку, но она слишком любила свое родное училище, чтобы оставить еще и его. Тем не менее, Тамара Виленчик считалась одним из ведущих в республике специалистов по вокалу, и в этом качестве не раз участвовала в среднеазиатских семинарах, конференциях и мастер-классах оперного и камерного пения, была членом жюри многих певческих конкурсов и фестивалей. Она общалась с такими выдающимися певицами, как Наталия Шпиллер, Ирина Богачева, Ирина Архипова, а знаменитые киргизские мастера оперного пения, народные артисты СССР Сайра Киизбаева, Булат Минжилкиев и Токтоналы Сейталиев стали ее друзьями.

Но все это будет много позже. А тогда, в конце 50-х — начале 60-х квартира Тамары и ее родителей — Фани Ефимовны и Ефима Марковича Виленчиков — была одним из немногих очагов яркой интеллектуальной и культурной жизни славного города Фрунзе. Очаг этот не афишировался и нигде не «светился», принимая во внимание то темное и опасное время. Просто это была небольшая компания молодых и талантливых людей, по преимуществу еврейской национальности, но не только, которым было тесно в рамках официальной культуры тех лет. Которым хотелось более искреннего и яркого дружеского общения, более раскованного, не казенного обмена мнениями с людьми, близкими им по духу, взглядам, темпераменту. Их ни в коем случае нельзя назвать ни диссидентами, ни антисоветчиками, но, с другой стороны, всякое свободное, самостоятельное и, к тому же, веселое мироощущение в те поры – уже априори было антисоветским. А уж весельем, искрящейся игрой ума посиделки у Тамары и ее друзей были наполнены точно.

Я был еще слишком юн, чтобы понимать все, что происходило на этих вечеринках, да и не допускался до них по той же младости лет. Но хорошо помню атмосферу тех волшебных встреч, когда под фирменные тети Фанины пирожки с бульоном Тамарины гости заразительно хохотали, озорно состязались в остроумии и интеллектуальном совершенстве. Они играли в буриме, разыгрывали всяческие викторины, отчаянно дискутировали, болтали и пели под фортепианные импровизации гостей-музыкантов.

Из постоянных участников тех посиделок мне хорошо запомнились кинооператор и режиссер студии «Киргизфильм» Юз Герштейн и его ослепительная жена Зина – родители Ларисы Герштейн, которой, по-моему, тогда еще не было на свете; еще один киношник – москвич Юрий Шведов и его жена певица Салима Бекмуратова, ставшая позже народной артисткой республики; застенчивый молодой филолог Леня – впоследствии профессор Лев Аврумович Шейман, известный пушкинист, многолетний редактор журнала «Русский язык в киргизской школе»; блестящие музыканты, супружеская пара — Григорий Бурштин и Слава Окунь, выпускники Московской консерватории, едва ли не первые профессиональные пианисты, приехавшие в Киргизию; диктор Киргизского, а впоследствии – Московского радио Виктор Ляшенко; литературовед Дмитрий Брудный, врач Наум Комаровер, ну, и, конечно же, душа компании дирижер Ростислав Георгиевич Миронович с женой Татьяной Николаевной Маевской – «француженкой» из университета. А из вопросов одной литературной викторины, случайно мною подслушанной, запомнился такой: «Назовите десять романов Леона Фейхтвангера». Не уверен, что даже сейчас правильно отвечу на этот вопрос.

2.

Печальной тайной была окружена у нас в семье история первой любви Тамары, история, которая, как мне кажется, наложила отпечаток на всю ее последующую жизнь.

Я помню, как в детстве мне в руки случайно попала таинственная газетка с тремя жирными буквами — МАИ – и красивыми самолетиками в ее заголовке. Оказалось, это была газета Московского авиационного института. Но как она попала в наш киргизский, далекий от Москвы город? Узнал я об этом гораздо позже. То были следы большой Тамариной любви к студенту МАИ, еврейскому парню из Фрунзе, которого звали странным именем Сами, созвучным слову МАИ. Лишь сравнительно недавно узнал, что Сами – это просто уменьшительная форма имени Самуил. Судя по маленькой фотокарточке, которая попалась мне на глаза, этот Сами был отчаянно красивым парнем – с большой черной шевелюрой и распахнутыми настежь, влекущими миндалевидными глазами. К тому же, очевидно, это был очень умный, толковый молодой человек, иначе как бы смог провинциальный юноша еврейской национальности поступить в один из самых привилегированных и отчасти закрытых вузов Москвы – авиационный. Самуил был на год старше Тамары. Они подружились еще в школе, а потом между ними вспыхнуло глубокое чувство. Молодые люди писали друг другу нежные письма и с нетерпением ждали лета, чтобы встретиться – в Москве или во Фрунзе. Но внезапно, в середине зимы Сами тяжело заболел крупозным воспалением легких. В послевоенной столице СССР не нашлось пенициллина для талантливого юноши из авиационного института. Все усилия друзей и родных Самуила спасти парня не удались, и он скоропостижно скончался в московской больнице. Представляю, какое это было потрясение для Тамары, как в одночасье рухнула ее любовь, ее надежды и мечты!

С тех пор и по сегодняшний день сестра моя идет по жизни одна, без сердечного спутника, она никогда не выходила замуж. Конечно, ее – очень яркую, самобытную, незаурядную – всегда любили мужчины, а некоторые из них нравились и ей, но никому она не отдала свое сердце и руку. И никогда не комплексовала, не печалилась по этому поводу – была и есть самодостаточной, свободной, независимой. Это просто удивительно! Как разительно отличается моя Тамара от так называемых одиноких женщин! Да ее, по-моему, никто и никогда и не воспринимал как одинокую женщину. Живая, ироничная, восприимчивая ко всему яркому, интересному вокруг, неизменно доброжелательная к людям, ну, в крайнем случае, нейтральная, безразличная, если уж совсем неприятен ей человек. Именно про таких, как моя Тамара, говорят: позитивно настроенный человек!

Осенью 95-го я со своей семьей и с Тамарой уезжал из Киргизии, где мы прожили 50 лет, в Израиль, на родину наших далеких предков, на нашу родину. За день до вылета она еще давала урок, но решение было принято, и знаменитый класс вокала Тамары Ефимовны Виленчик пришлось закрыть. Она понимала, что здесь, в Израиле ее жизнь круто переменится, переживала, конечно, волновалась, но все же отнеслась к перемене участи философски, по принципу: «все что ни делается, делается к лучшему».

В Израиле наши пути с кузиной разошлись: Тамара направилась в Хайфу, ближе к морю, которое она очень любит, и где ее ждал племянник Дима, сын родного брата Володи, который и сам вместе с женой собирался совершить алию из Севастополя. А мы с женой поехали в Иерусалим, где бросили якорь наши дочь и сын.

Разумеется, мы регулярно перезваниваемся с Тамарой, бываем в гостях друг у друга (в последнее время, правда, чаще приезжаем мы к ней, чем она – к нам). Сестра с первой же минуты приняла Израиль, как свой родной дом, никогда ни разу не пожаловалась на судьбу, на новую страну, на свой новый статус, на съемную квартиру, в которой прожила около десяти лет. А уж сейчас она просто не может нарадоваться на свою социальную квартирку в «микбацей диюре», что возле медицинского центра LIN, на улице с многозначительным именем Надежда (ха-Тиква). Сестрица моя с первого же дня стала ежедневно ходить на море и плавать, бултыхаться в нем по 40-45 минут – с ранней весны и до поздней осени. Очень быстро у Тамары здесь появились новые друзья и подружки – интеллигентные еврейские женщины и мужчины из бывшего СССР с интереснейшими биографиями и судьбами, которым есть что порассказать друг другу.

Но — самое главное! Буквально через несколько месяцев пребывания в Израиле Тамара нашла себе занятие, которое сделало ее жизнь здесь осмысленной, полезной, кому-то нужной: она стала волонтером Армии обороны Израиля!

Вот уже 16 лет подряд – зимой и летом — три раза в неделю Тамара садится у дома в армейский автобус и вместе с другими добровольцами едет на военную базу. Там до полудня они выполняют разнообразную работу на хозяйственных складах – сортируют обмундирование, армейские знаки различия, комплектуют солдатские посылки и подарки для солдат, словом, посильно помогают сложному интендантскому хозяйству армии. И не было еще случая, чтобы Тамара без уважительной причины пропустила поездку на базу или опоздала на автобус. Работа в армии стала неотъемлемой частью ее жизни, а пожилые люди, которые трудятся с ней бок о бок, — ее семьей. Конечно, и армия, как может, благодарит своих добровольных помощников – поит и кормит, возит на экскурсии по стране, тепло и сувенирно поздравляет с праздниками, не устает выражать признательность и уважение ветеранам-волонтерам.

Но, как говорится, не только работой жив человек. У Тамары остается много времени и для чтения, и для общения с подружками, и для решения своих любимых судоку (сказывается математическое образование) и для игры с компьютером в преферанс, и для любимых передач по телевидению. Когда была сестра молодой, она непременно каждый год (благо, что летние отпуска у педагогов в СССР были большие) ездила в путешествие заграницу или по необъятным просторам «шестой части мира». И неизменно привозила оттуда подарки и сувениры для всех членов семьи и особо для меня – своего младшего братца, которого она всегда считала не двоюродным, а родным. У Тамары и Володи было особое ко мне отношение не только потому, что наши матери — родные сестры, и мы практически жили одной семьей, но и потому, что в отличие от них, у меня не было отца – он погиб на фронте…

И здесь, в Израиле Тамара старается следовать своим традициям и привычкам, которые, как известно еще от Пушкина, порой заменяют нам счастье. Что касается путешествий и экскурсий, то, хотя ей сейчас гораздо сложнее их совершать, все же она сумела в составе туристических групп побывать на Лазурном берегу – в Италии и Франции, в Голландии и Бельгии, других странах Европы, я уж не говорю о Мертвом море и Эйлате, Иерусалиме и Голанах, иных уголках нашей маленькой, но волшебной страны.

Осталась у нашей Томочки и потребность дарить близким людям подарки, оказывать знаки внимания. При каждой нашей встрече она неизменно передает для моих внуков, для детей и зятя, да и для меня с женой какие-нибудь оригинальные сувениры, безделушки, а порой и дорогие вещицы из своих прежних запасов или благоприобретенные. Впрочем, неважно, что и откуда, – важна ее неизменная память о всех нас, ее всегдашнее желание сделать нам приятное.

Мы любим тебя, дорогая моя кузина! Ты для нас пример жизнелюбия, человеческого достоинства и самодостаточности, терпимости к другим, то есть, того, что называется сегодня модным словом толерантность. Будь здорова, живи долго, оставайся такой, какой была всегда!

Израиль, 2013 год

© Александр Баршай

На снимках:

Тамара Виленчик — Виолетта  в опере Верди «Травиата» (город Фрунзе, 1948 г.)

Портрет с Доски почета Саратовской консерватории (1950 г.)

Т.Виленчик в Израиле (2003 г.)

Тамара со своим племянником Дмитрием Виленчиком (2007 г.)

Здесь живет моя сестра (Хайфа, 2010 г.)

Фото автора и из архива Т.Виленчик