Стихи без кожи

Избранные стихотворения из одноимённого сборника.

В.Ш.

1.

«Акына неуловимый нрав» -
Каждой строкою закон поправ,
Русской души, стал поэт струной
Комуза, рожденного гор душой.
Образов горы встают стеной
Пьянят глаголы, кружа надо мной,
Поэту хочется стать женой
Пусть безглагольной и немой.
Если так грозно звучит во тьме
Голос комуза и песнь в струне
Хочется эхом вторить и мне
И раствориться в зыбучем сне.
Эпохи круженье – байтала бег.
Тысячелетий смена в наш век
Кто из потомков похвастаться сможет,
«Видел, как время меняет кожу»
Скептики спелись – времени нет.
Вымерло время за тысячи лет.
Люди заспорили – да или нет?
Вывод, (и это теперь не секрет): -
Видели время лишь я и поэт.
И как свидетели этого чуда,
Мы, как в разведке, киваем друг другу.
Пусть теперь скептики спорят, не веря,
Что это было меж трех империй? –
Время-дракон, свои крылья раскинув,
Апл-каракушем склонилось к акыну.
Новые эпосы Небо диктует
Новые демоны в людях ликуют,
Новые песни акыны слагают.
Толпы кричат, а молчащие знают.

2.

И искала тебя и верила,
Что найду я гуру и друга, -
Темирлан на осколке империи
И Гефест Азийского круга!
И не в Ницце и не заграницей,
(И такая бывает оказия), -
А листая стихов страницы,
Я нашла тебя в Азии, в Азии!
Хромоног, любит баб, невысок,
Нет поэта, тебя важнее!
А приставят дуло в висок,
Спросят, « кто еще?»
— «Ну, Кенжеев.
Два звучания – комуз и домбра
У одной российской словесности.
От империй не ищут добра
И почти пребывают в безвестности.
Но орбита домбры ждет добра
И на запад стремится в движении.
Потому то близка и родна
Мне комузной струны притяжение.
Каждый стих, как огромный курган, -
Сколько будет открыто потомками!
Только б Библия, Тора, Коран
Не мешали заняться раскопками!
Я же радуюсь, что живу
И делю одно Небо с учителем.
Что Тенгри дал мне шанс наяву
Миг пройти, чуть коснувшись орбитами.

3.

Задыхаясь, спешу, этот вечер вновь перелистнуть,
Мне давно не впервой, перелистывать встречи и двери.
И притом, что душа хочет спрятаться в теплый уют
Что то властно во мне обрекает меня на кочевье.
Повинуясь судьбе, я учусь отучаться от встреч,
И справляюсь почти с комом каменным в сжавшемся горле.
Над великою степью льется славянская речь,
И кирилицей вышиты горы мои в изголовье.
Мой узор нарисован, чернила давно запеклись,
И разложены сны в охре дней моих крашенной шерстью.
Как волокна в кошме, с неизбежностью мысли скреплись,
Уж что-то, а кошму в моей Азии делают с честью.
И ни кесарев нож, ни хирургов, ни фельт мастериц
Не касался того, что дано мне при жизни от праха.
Что от Вечного мне – не имеет времен и границ
Каждый шрам – это опыт. За это спасибо Аллаху.
Уж что-что, но от праха достался мне гибкий песок
А для нашего Жуза и хитрость и гибкость — не редкость.
Славлю слово Поэта, попавшего рифмой в висок
И поклон отдаю за рунических образов меткость.
В мозжевеловый лес сожжены из канатов мосты.
В этой мгле непролазной и терпкой – одно наважденье,-
Растревожит, зажжет и обманет опять албарсты.
И швырнет о скалу вместо райского освобожденья.
Ухожу босиком, по траве мимо юрт у реки,
Что стыдливо прикрыли свои одноглазые веки.
Ждут уйгуры, — лепешки в тандыре уже испекли
И шелка приготовил китаец за песнь о Поэте.

Сомнамбулический сон

Кровь голубой волчицы
Кипит во мне
Мысли взметнулись птицей
К слепой луне.
Сердце в груди томится
Умай эне
Как бы освободиться
От боли мне?!...
Глас голубой волчицы
Сечет как кнут
И не дает ресницы
Мои сомкнуть
«Время пришло спуститься
В начальный круг,
Время с собой сразиться,
Вставай, манкурт».
Поздно уже казниться
Роптать судьбе
Как так могло случиться?
Когда и где?
Может быть это снится?
И я во сне
С выменем верблюдицы
На голове?
Но почему так больно
И жжет тоской
Вспыхнувший вдруг невольно
Вопрос простой —
«В мире моем раздольном
Кто я такой?
Вольный ли подневольный?
Гордец пустой?»
Что приобрел? Что понял?
Куда бреду?
Что растерял? Что отнял?
На чью беду?
Что если снять… — как больно,
Но я сниму
Кожаную неволю,
И вдаль взгляну. -
Бог мой, нас миллионы!
Нас тьмы и тьмы,
Зло устремивших взоры
На диск луны!
Жалко предавших горы
И лик Тенгри
Ставших лжецом и вором
Своей судьбы.
Дух голубой волчицы
И лунный круг
Сартов, кыпчаков лица
Смешались вдруг
Скифов орда границы
Крушит вокруг,
И в забытьи не скрыться
Обняв подруг…  —
Память пришла Волчицей
И словом «Тюрк».
Новый в крови творится
Азийский круг!

Жертвоприношение

Это меня ли купают старухи
И покрываю белым платком?
Это за мной ли слетаются духи
Всех моих предков безликим гуртом?
Это меня ли выводят под руки
Крепко за локоть ведут сквозь толпу?
И кыл-кыяка доносятся звуки
Перья совы украшают топу,
Это не мне ли шепнули «Калоши
Перед кийизом надо бы снять».
Чей это голос, знакомый до дрожи?
Вскрик это чей?  — Ну, конечно, здесь мать!
Больно ей. Дряхлая свечечка-крошка.
Это снаружи. Внутри – кремень!
Слава земле, я на мать похожа,
Держит остов мой ее ремень.
Юной травой отороченный войлок,
Солнце старея, сползло за лес...
Путь в этой жизни итак недолог,
Пусть мне поможет Тенгри с Небес.
К горлу приставив клинок двуострый,
Шепчет палач тихим голосом мне
«Это не руки мои, на помосте,
Жизнь отдаешь за Умай-эне!»
Что ж если так, только справлюсь с дрожью.
Душу — Богу, а прах – золе.
Братья и сестры, пусть не прольется
Более кровь на моей Земле.

Молитва

Из тысячи галактик и миров,
Благодарю, что рождена Землею.
И самым высшим даром из даров,
Считаю, что живу я в Ала-Тоо.
Из тысячи народов и родов,
Благодарю, что род отца от Джуза.
Мать-олениха с ветвями рогов
И родила меня, и стала Музой.
Из миллиардов тел, живущих здесь,
Благодарю, за дух мой в Этом теле.
Что руки есть для дела, сердце есть
Для чувств, душа есть для Любви и веры.
За боль обиды, счастие в любви,
За опыт встреч, потерь и расставаний.
За все мои превратности судьбы
За слезы одинокими ночами.
За то, что жизнь пройдя до полпути
Мне стопы Ты направил снова к Дому.
За то, что мать жива и дочь грустит
Впервые упоенная Любовью.
За все, что было, — память ведь при мне,
Моих грехов пороги и границы.
И все, что будет, пусть и не по мне,
Но так, как нужно, как должно случится.
Спасибо, Тебе Господи вдвойне,
За смысл на этот Белый Свет родиться.

Перевод стихотворения Бурулкан Карагуловой
Одеяла развешу сушиться на солнце, -
Спи, любимый мой, в пахнущей светом постели.
Снится пусть тебе Солнце с Луной томно белой.
И не слушай ревнивых моих песнопений.

Обнимай Луноликую, станом газели.
Зацелуй Солнцеликую в губ карамели.
Мед любви, расплескай ты у Сладостной в теле,
И проснувшись, к моей возвращайся постели.

Ведь чужие они, не сравнятся со мною
В счастье быть тебе парой, в любви беспримерной.
Спи, любимый мой, в пахнущей солнцем постели.
В мире лучше тебя нет мужчины, поверь мне!

Из цикла «Стихи без кожи»

Аральский матрос

Слышу стоны и плеск.
Мертвых рыб лунный блеск.
Это сон, или быль, или небыль?
Я прожженный матрос.
Боль и соль папирос
Бросил, стрельнув в голодное небо.
И покинул причал.
И ура не кричал,
Когда флаг с корабля они сняли.
И ушел в никуда,
И никем в города,
Как на плаванье в дальние дали.
Но, как божий хорал
Слышу, стонет Арал
И скучает по плеску по борту,
И соленым словам,
И засохшим губам,
И по волнам огромным и горьким.
И зовет меня вновь,
И сулит мне любовь,
И улов во сто крат и сверх плана.
Я и сам был бы рад,
Только вижу опять,
Сгнил корабль мой в соленых барханах.

© Дальмира Тилепбергенова, 2013