Дом слов

Небольшой сборник лирических произведений известной бишкекской поэтессы.

***

Есть в жизни образы вещей,
Во мне живущих постоянно.
Их грусть близка моей душе.
Я мыслю этим состояньем.

Люблю родник у самых гор,
Трепещущую тонкость маков,
Как в линии живет узор –
Таинственная суть шырдаков*.

Как дочка из цветной фольги,
Склонившись, вырезает солнце.
Внимать приметам ностальгий,
Носить серебряные кольца.

И гор присутствие везде:
Посмотришь вдаль и видно – горы!
И тягу к верховой езде,
Как что-то спрятать тянет вора.

И ночью звездной веток хруст
В костре, как в оси во Вселенной,
И миг, когда немая грусть
Становится стихотвореньем.

(*Шырдак – узорчатый ковер из войлока)

***

Дождь хлестал по саду стаей розог,
Плакали навзрыд цветами вишни.
А на утро грянули морозы,
Словно гнев, ниспосланный Всевышним.

Мы с тобой, как изгнанные богом,
Не нашли в немом саду приюта.
Он казался нам до боли строгим,
Проклятым, забытым, неуютным.

До заката длилась эта мука.
Из окна глядели мы, как тайно,
Расставались, не ропща, без звука
Вишни с нерасцветшими цветами.

***

Мне приснился тополь у дувала,
Нищий и высокий как поэт.
Из окна лачуги задувало
Ветром мною непрожитых лет.

Полумрак забытых минаретов
Умирая видел человек,
В миг, когда пророка Магомета
Падала звезда на белый снег.

И склонившись на Восток, где Мекка
Грезилась сквозь толщу камыша,
Чтобы возродиться вновь в поэта,
Уходила в дерево душа.

***

Тихой осени полутона —
Откровение старого парка.
Чей-то вздох ниспошлет лишь догадку
Предстоящего белого сна.

Чуть задета свинцом синева,
Чуть подернулась жухлостью травка,
Чуть степенней фонтаны, канавки
И мудрее прохожих слова.

Только сорванный рыжий листок
Еще утренним пахнет туманом.
Дышит медью румяный Восток,
Кружат мысли о вечном, о главном.

Постепенно роняя листву,
Раздвигают деревья пространство…
Осуждаю свое постоянство –
Я люблю голубую весну.

***

У ларька с мороженым опять
Разбросали школьники бумагу.
Мне тебя у осени отнять –
Все равно, что пить из чаши влагу.

Ты бежишь ко мне по мостовой,
Освещенной тускло фонарями.
Мне легко и просто быть с тобой,
Мой наивный, ласковый упрямец.

Снова я с ума тебя сведу,
Закружу как в танце белой парой.
Прошуршат бумажки на ветру:
«Пропадешь ты с нею, бедный парень».

Триптих

«…мир я созерцаю
                через песнопение»

                                  Р. Тагор

1
Не обнаруживай меня,
Что я – послушница у мрака,
Что я ищу слова как злаки,
Средь пустословного жнивья.

Не оброни с души слова –
Святые крохи редких злаков.
Я их считаю божьим знаком,
Бредя в миру добра и зла.

Не оттолкни меня, кляня,
Поэты любят странно, муча,
Но кто из смертных может лучше
Приблизить к вечности тебя?!

2
Я увижу весь мир на ладони,
Поглощенный в игру из движений,
Скорбь прибавлю себе поневоле,
Встретив сердцем его отраженье.

И гонимая вечным скольженьем
Паутинки в безмолвном пространстве,
Жизнь приму эту как одолженье,
Что навязано в сумерках странствий.

Но единому слову внимая,
Слову песни твоей вдохновенной,
Я весь мир как дитя принимаю,
Словно я – покровитель Вселенной.

3
Средь ночи я проснусь как в бреду
Ради нескольких строк безрассудных.
В этой жизни, до дней моих судных,
Лишь для этого слепо бреду.

Чтобы вновь испытать как теперь
Одержимость внезапную словом
И до новых таинственных звонов
Жить гаданьями: верь и не верь.

Жить неверно, но в этом и суть.
У поэтов вся жизнь – парадоксы
И особая боль, словно ртуть,
Что в ладонях рассыплется просом.

Утекает как будто и вновь
Соберется щемящей тоскою.
У поэтов особая кровь
Вперемешку с дождем и слезою.

У поэтов особая блажь —
Мерить время от слова до песни.
Остальное все вздорно и пресно,
Вся их жизнь – это только мираж.

Это просто житейский обман
В нереальном мелькании будней.
И его я не мучась отдам,
Чтобы стать мне еще безрассудней.

***

Уходила не раз,
Прежде чем я ушла навсегда
По привычной стезе
Недоверия, ссор и обид.
И отмерив на глаз
Отпустила мне жизнь сквозь года
Четки чистой слезы
Да надежды неясную нить.

У сияющих лун,
Отраженных в печальных глазах,
Не обсохли лучи
После первых сентябрьских бурь.
«Ухожу в твои сны,
— было сказано вечность назад.-
Я заброшу ключи
В предрассветную нашу лазурь».

Миновала зима,
Я впервые забыла на дно
Своей старой сумы
Твои письма любовно сложить.
Покидаю дома,
Где мне права на песнь не дано.
После долгой зимы
Очень хочется радостно жить.

***

Очарованье. Разочарованье.
Второе слово чаще произносят.
И это верно, тем скорей износят.
Сотрется смысл и выровнятся грани.
И это слово потеряет силу.
(Как часто я его произносила
В союзе со словами «в жизни», «в милом»,
Не видя в слове первом больше тайны).
Очарованье!

***

От прожитого бремени
Неопознанных будней,
От робеющей чуткости
До единственных слов
Было столько безмолвия,
Будет столько безвестности
И молвы о беспутности
И загадочных снов.
Из ничтожного, малого
Жизни тку оправдание
У ворот безвременья,
В тот единственный миг…
Что-то вечное, главное
Гибнет с мелкими правдами,
Предается забвению,
Словно замерший крик.
За словами туманными,
Часто непостоянными
Вдруг неясною истиной
Возгорится душа.
И устану я маяться
И склонюсь, чтоб покаяться,
Стану верить неистово
И любить не греша.

Кузнечная крепость

Ну вот мы и дома.
В два ряда огни
Нам путь освещают в сплошную нелепость.
А знаешь, — сказал ты, -
В далекие дни
Район этот звался
«Кузнечная крепость».

У старых названий
Особая быль.
В них прошлое видится словно украдкой:
Звук молота в полдень,
Дорожная пыль
И мерная поступь
Босой азиатки.

Бар-булак

В синеву спеленато молчанье,
Ветхий мостик на крутом изгибе.
Над водой кометы свет ночами
Я звездном хороводе ясно виден.
У подножья глиняных каньонов
Поднялась деревня с родниками.
И пастух стада на поле гонит
По плато, по бездорожным камням.
Жеребенок скачет на приволье.
Он вчера на этот свет родился.
Гонит ветер терпкий запах стойла
С первотравьем на его копытцах.
У дувала* древняя старушка
Рада ветру, просевает просо.
И звенят серебряно учтуки**
На ее посеребренных косах.
Постепенно собрались на сопке
Молодые парни Бар-Булака.
Всадник поспешает к этой сходке,
Вслед за ним плетутся две собаки.
У молодки старые калоши
Утопают в белой мягкой пыли,
Ребятня лепешки птицам крошит…
— Сколько света в этом тихом мире!
Я пройду через изгибы улиц
К дому с краю, к саду с родниками.
Почки на деревьях этих вздулись.
Скоро лопнут, мир залив цветами.

(*Дувал – глинобитная стена)
(**Учтук – украшения для волос)

***

Косточкой сливовой в сливовой мякоти
Мягкой заботой твоей окруженная,
Сладкой любовью твоей упоенная,
Я оставалась недолго.
И в слякоти
Втоптана осенью злой и холодною.

Стыну под снегом я, сброшена веткою.
Сморщено временем тело лилейное
И муравьиным земным населением
Съедены теплые сны
И мгновения
Первого робкого прикосновения.

Вешнюю влагу, лучи золотистые
Пью с благодарностью жизни и верою
В то, что сумею родиться я деревом
И зацвести.
И в другом поколении
Вновь пережить этот мир как смятение
Сливовой сладости в дни предосенние.

***

Снег хороший, сухой и хрустящий.
День отмечен прогулкой до речки.
Жизнь всегда представляешь иначе
И живешь в ожидании вечном.
Пахнут яблоком в комнате вещи
(сорт отменный, садов иссык-кульских).
Сколько странных и страстных и вещих
Снов декабрьская скука напустит?!
Вечер тихий, как многие – вечер
И таинственный, стоит вглядеться.
Как приятно, склонившись над печкой,
Греть озябшие пальцы как в детстве.
Разомлев, предаваться мечтаньям,
И, следя за полетом пушинки,
Упиваться зовущею тайной
Моей пишущей старой машинки.

Лейли

Стихи о Меджнуне

Проходят дни, спеша и гомоня,
Рискует мир остаться нелюбимым.
На что, Всевышний, благодать твоя,
Коль нет со мной поэта – бедуина.

Вороны кружат, предвещая зло,
Властитель лжет, поэты молча гибнут,
Лишь мне в моем безумье повезло:
Я продолжаю ждать тебя, любимый.

Я вижу мир, в котором нет тебя,
Живя в одном краю с тобою рядом,
Тоской и мукой извожу себя,
Моля в толпе коснуться нежным взглядом.

Душа моя тоскою стеснена
И ночи без любви твоей — постыли.
Молчание – бездушная стена
Наш мир на две печали разделила.

В душе пустой, как сад после огня,
Ношу любви недюжинную гирю.
Но учит все забыть, и не скорбя,
Иметь синицу в доме панегирик.

Иль бросить свитки, встать в ряды купцов,
Иль стать женою, чтоб сказать «я чья-то»…
Ужель Дамаск стал городом глупцов,
Тщетою, как безумием, объятых?!

Ужель одна и бедности и в зле,
В душе с тобой остаться, не вольна я?!
Единственный, на бешенной земле,
Ты — мой недуг, одним тобой больна я!

Китайское лекарство

(Поговаривают, что в старину его делали из тел подростков,
которые физически должны были быть здоровы и чисты.
Их жалили змеи, потом их варили до тех пор, пока не получалась мазь.
Поэт же – это то же лекарство, сделанное временем из чистой и здоровой души)

Я ужалена сотнями змей.
Я – это яд.
Меня режут на сотни частей.
Я – это мясо.
Я варюсь уже сорок ночей.
Я – это ад.
У тянущейся сути моей
Цвет темно-красный.
Точен ночи восточный рецепт.
Я – ожиданье.
Нет надежды, сомнения нет.
В этом и сила.
Ложь ли правда ли, темень ли, свет –
Только молчанье.
Жажда жизни, любви и побед -
Перебродило.
Меня сделало время сильней –
Мудрость дикарства.
Отделив все мое от моей
Плоти и тверди.
От Великой стены до морей
Славят лекарство,
Что собой исцеляя людей,
Борется с смертью.

Осень – надежда

Осень – умение чувствовать тайну весны.
Только в туман ощутимее близость светила.
Только проснувшись, познаешь, что дни – это сны,
Только расставшись, поймешь, что любовь не остыла,
Лишь занесло ее белою пылью тоски,
Лишь пустота ее жаркое пламя испила.
И обретаешь сознание ясности чувств,
Звонче, чем встречи и письма до эры разлуки,
И позабытое имя, слетевшее с уст,
Вдруг всколыхнет твою душу дремавшею мукой.
Вспомнится жажда объятий сквозь утренний сон,
Давний апрель, опьяненный луной безмятежной…
Светлые эти страдания – осени звон,
Вновь примирят тебя с жизнью…
                                    …снова, как прежде.

Дорога домой

То ускоряя шаг, то замедляя,
В потоке лиц иду к пустому дому.
И вновь себя надеждой окрыляя,
Я ставлю под сомненье аксиому,
Что там не ждут.
И что давно пора бы
Смириться с этим пустяковым делом.
Идти сквозь дни
И дней не замечая,
Их коротать, купив вина и хлеба.
Листва шуршит немым укором мыслей,
Опавших нерожденными стихами.
Под солнечным сплетеньем боль гнездится,
Тоской взметнувшись,
Грустью затихая…
А сумерек разросшиеся тени
Справляют тризну умершей эпохе.
Крошится мир, как старое печенье
И Млечный путь дрожит при каждом вздохе.
Звезда слезинкой со щеки у неба
Скользнет и канет.
Вспыхнет и растает.
В тиши шаги нашептывают:
Мне бы
Не знать, что мир –
Одна большая тайна.

Ветхий завет

Дни проходят в дреме полусонной.
Тень любви все время за плечами.
В выдержанном такте перед стоном –
Лето с горьким привкусом печали.

Струи утра охлаждают тело,
Чтобы за день выжечь в нем желанье,
Распластать забытую в постели
Растоптать подошвами молчанья.

Я одна. Живу ли, умираю?
А вокруг Синайская пустыня.
«Господи, услышь, что я стенаю
И ищу любви твоей и сына!» –

Рвется крик, но вновь на полувздохе
Захлебнусь я водами гордыни.
И умру. И боль мою по крохам
Разбросает утро по равнине.

Боль и блики лунные сольются
В чаше невесомого молчанья.
Но возникнет жажда оглянуться,
Полюбить и все начать сначала.

Гороскоп

Я – послушная раба Сатурна,
Марионетка далекой планеты.
Невидимые нити
Сквозь пространство звезд и туманностей
Связывают меня
С этим мрачным созданием Бога,
Сужая мою перспективу
До уродливых форм
Одиночества и анемии.

Я не умею любить человечество
И говорить правду.
Но во всем я достаточно убедительна,
Потому что всерьез несерьезна.

Я – серийный продукт комбината,
Выпускающего мысли в законсервированном виде,
Отчего страдаю
Болью в солнечном сплетении
И угрызениями совести.

Я смотрю в зеркало
И вижу свой фоторобот,
Поблекший от времени,
С надписью в уголке:
«Разыскивается истинное лицо».
Смотрите в воду,
Бросив туда камень, -
Там мое отражение.

У меня душа собаки,
Не умеющей выть на луну.
Сердце бедуина,
Забывшего про пустыни,
И воля старухи,
Решившей дожить до конца света.

Предав объективность,
Я купила огромное царство
Моих снов.
И живу теперь там.

А еще,
У меня есть право
На бесплатный просмотр
Рассветов, закатов
И тому подобной попсовой ерунды.

Мне что-то говорили о том,
Что время – лучший лекарь,
Но я не верю в народную медицину.

Вот и все.
Осталось недоразумение.
Сущий пустяк,
Незначительный, как катастрофа
В масштабе Вселенной:
Я люблю любимца Венеры,
Который не любит моих стихов.

Это
Потомок драчливого племени,
Молча взирающий
Сквозь открытую даль.
Любитель корчить рожи
И менять вывески.
И меня вообще
Тошнит от его «порядочности».
Сейчас он пользуется «Олд спайс» и уважением,
Хотя на самом деле так же одинок,
Как безымянный палец
В пятерне Творца.
Конец.

Состояние

Войди в оцепенение
Как в стеклянный колокол,
Надави на глазное яблоко
Холмами Луны…
Внутри глаз происходит следующее:

В уголках этого черного зрения
Набирается огромная
Желтая масса,
Основа всех мыслей,
Которых тебе дано
И не дано познать,
Чувств,
Которых тебе дано
И не дано испытать…
………..
Она набухает и срывается
В пустоту.
Черная гладь где-то там,
В глубине
Вздрагивает маленьким взрывом,
Внутри которого -
Лицо.
Твое? Души? Бога?...
— Не успеваешь разглядеть,
Потому, что новая
Желтая капля
Слетает со Вселенной
Твоих глаз
И, уменьшаясь,
Взрывает пустоту с лицом
Твоим? Души? Бога?...
И так до бесконечности.
Хочешь узнать его?
— Повтори снова:
Войди в стеклянный колокол
Оцепененья,
Надави на глазное яблоко
Холмами Солнца…
……….
Только не пей «Сэхру».

***

В покинутом доме,
За разбитым окном,
Окутано паутиной,
Утыкано иголками
Пламенеет ее бархатное сердце.

В мире, где все сжалось
До размера чемодана,
Ему вряд ли нашлось бы места.

***

Только игольница в виде сердца
Вся утыканная иголками
Да сломанные часы
Остались в доме,
Когда они покинули его.
Он думал об утерянных годах,
Она сожалела о чувствах…
А дом остался смотреть на дорогу
Пустыми глазницами окон.
Тысячи миров ушли из него.

***

Она повесила пальто
На чужую вешалку,
Стерла со щек растаявшие снежинки
И, грея руки об батарею,
Вспомнила живой огонь в печи
Уже несуществующего дома.
Подступивший к горлу горький ком
Утонул в поцелуе.

***

Пора спать, —
Сказал он
И пальцами придушил огонь
Свечи
Птичья головка пламени встрепенулась,
Словно моля о пощаде,
И
Погасла.
Что я делаю в чужом доме?

Ветер и дождь

В доме с закрытыми окнами
Девочка плачет о том,
Что у нее нет ангела.
Невидимые ангелы
Ломают крылья
С шумом врезаясь
В закрытые окна.
У дрожащего окна вздыхает женщина
Принимая брызги их крови
За дождь.

Рыбачье

Город «ветров, проституток и шоферов»
Пришел в запустенье.
Проститутки состарились,
Их дочери перебрались в столицу,
Шофера потеряли реальность и спились.
Остались ветра,
Что с верхушки города
Сорвали огромные надписи:
«Труд» и «Май»,
Не тронув пока еще «Мир».
— Да будет так! –
Сказал Бог
И завещал этот город ветрам.

Ветер

Красивый парень
Поет девчонкам,
Склонившись над расстроенной гитарой.
Некрасивый парень
Смотрит вдаль,
Задыхаясь от тоски и счастья.
Ветер, ликуя,
Проносится мимо них,
Гонять мусор по заброшенным улицам.

Новый век

Темные силы бьют артиллерией по ангелам:
Это – гром.
Ангелы разят их стрелами света:
Это – молнии.
Кровь тех и других
Призрачными струями
Льется на землю:
Это – дождь.
— Не ходи без зонта, выпадут волосы! –
Наказывает дочку мать.
— Силы небесные на грани ядерной войны?-
Удивляется дочка.
Людские мысли могут испортить кровь даже ангелам.-
Отвечает мать.

Дева

1
Случалось,
Когда она перестилала постель,
В комнате пахло свежим бельем.
Все остальное время –
Терпким желанием любить.

2
Она объявляла войну тоске
И бралась за стирку.
Белье, зажатое между ее коленей,
Когда она его выжимала,
Становилось похожим на огромный белый член,
С которого стекали струи
Нерастраченной страсти.
Вечером
Она надевала
Панталоны с начесом
И корчилась от боли в пояснице.

3
Она хотела стать маленькой девочкой
и вбежать в раскрытую калитку объятий,
роднее которых
только Тот свет.

Как мать

Мужчина говорил, что хочет умереть,
Но уткнулся в прохладное русло
Ее груди
И пил из нее
Влагу бессмысленной жизни,
Что делает женщин сильнее,
Плакал и засыпал.

Сестра

Мы обе смотрим на свечи.
Ты – на свечу,
Я – на тебя.
Потому, что ты – свеча,
Но та, у которой
Нет внутренней нити.
На встречный огонь
Ты отвечаешь
Только слезами.

Колебания

Дул сильный ветер.
Отключили свет.
Ты внесла в комнату свечу.
Мы долго сидели молча,
Уставившись на нее.
Потом ты вздохнула.
Вздрогнув,
Пламя присело
На лужицу воска у ног
И погасло.
Только тьма
Не боится
Никаких колебаний.

Море

Я как в море спускаюсь
В свое одиночество.
Утомительно долго.
Похоже, оно бесконечно.
Оно мне доходит уже до сердца
И грозит поглотить меня всю.
( А я так и не научилась плавать.
Зато хорошо ныряю
И могу находиться в глубине
Очень долго,
Не закрывая глаз).
Я становлюсь рыбой.

Иссык-Куль

Холод чужих голосов
Сковал берега мне.
Яд твоего равнодушия
Пролился на мой источник.
Надежды мои на поверхность всплыли
Мертвою рыбой.
— сон этот все повторяется.
Год за годом мелею,
И дышат мне в спину
Поросли терна и облепихи.
Бури мои не страшны
И волн не качу я высоких.
Только бы от этих повторений
Не отучиться от чистого плеска
И не застыть внутри.

www bog.ru

1
Богу теперь совсем не нужно
Быть на земле.
У него есть e-mail.
Наши души –
Простейшие чипы,
Запрограммированные на суету.
Сидя у себя за компом,
Он свершает миссию,
Равную по значению
Сошествию Его Сына
На землю.

2
Бог сажает в нас свои мысли.
Многочисленные ангелы, Будды
И пирамиды
Трудятся над качеством всходов
И собирают урожай,
Отсеивая и уничтожая плохие зерна,
Потому что от черных мыслей
У Него бывает расстройство
И тогда…
Жди апокалипсиса.

3
Мы – маленькие атомы
В огромном теле Бога,
Размеры которого
Не укладываются
В наше воображение.
Но от того,
Насколько чист,
Здоров и красив каждый атом,
Зависит,
Как себя чувствует Бог.

Почти любовь

Мы успешно проводим опыты
Над клонированием вчерашнего дня.
Котенок внимательно смотрит,
Когда ты меня целуешь.
Над завтрашним днем
Еще предстоит поработать.
Есть забота,
Есть беспокойство…
Со стороны
Его даже не отличишь
От оригинала.

Восток

Старик сидит под деревом
И пьет зеленый чай.
Разрезанная хурма
Пахнет умершим летом.
Голуби, осмелев,
Подбирают крохи сожаленья.
Он улыбается взрослому солнцу,
Словно слышит доброе слово.

Он знает, что скоро,
Устав от суеты и муки,
К нему вернутся его неразумные дети
И мир начнет свою жизнь сначала.

Запад

Мир меняется,
Словно родной человек сходит с ума.
А ты смотришь в его горящие глаза
И не знаешь, что делать?
Хочется только обнять его крепко,
Погасить адский пламень его глаз
Слезами
И в горькой истоме шептать ему:
«Я люблю тебя, живи!»

Но он уже не помнит,
Что мы – одна душа.

Спонсор

Он
Улыбнулся,
Зачерпнул из вазы,
Горстку МНденса,
«Который не тает в руке».
Протянул их моей дочери
Она раскрыла маленькие ладошки.
Он сказал мне: «Я реалист. Не обижайся,
Но твои стихи ничего не стоят. Их не продать».
Дочка сказала: «Большое спасибо, Дядя»
И положила конфеты в мой карман.
Мы
встали,
Чтобы попрощаться.
Яркие горошинки китайских конфет
Словно сбежали от меня из дырки на подкладке.
И как верные насекомые, с барабанной дробью
Посыпались к его ногам в приличной обуви из кожи.
Дочка расплакалась. Рукопожатия не потребовалось.

Тепло украдкой

Демократизм офисов
Это отформатированность улыбок.
Здесь не принято болеть душой
И носить туфли на босу ногу.
Коллективная заботливость –
Работа кондиционера
Мне не нужно удобной прохлады,
Я хочу душевной теплоты.
Забегаю в троллейбус
Чтобы наполниться теплом соседей,
Тайком касаясь чужого тела,
Чувствую, оно тоже тоскует по теплу.
Мы не скажем друг другу ни слова.
Наши тела поладят
И будут бережны, словно мы – последние
Живые существа во вселенной.
Или две простейшие жизни,
В копошащемся мире, что под микроскопом
Наблюдает некто.
Мы забудем друг друга как только
Окунемся в космос города
Черная дыра обязательств
Проглотит память о нем со скоростью света.

Ничего не останется,
Кроме памяти о тепле.

© Дальмира Тилепбергенова, 2013