Судьба Раззакова

Роман в стихах

Художественный перевод Светланы Сусловой

Судьба выдающегося политического деятеля Искака Раззакова занимает центральное место в большом поэтическом полотне Народного поэта Кыргызстана Сооронбая Жусуева. В этом романе, впервые переведенном на русский язык, читатель увидит срез целой эпохи родной страны, познакомится с деятелями культуры, науки Кыргызстана, героями труда, глазами автора увидит Сталина, Хрущева, других известных политических лидеров, ближе узнает всю Среднюю Азию с ее неповторимыми обычаями и традициями, а также с головой окунется в борьбу Добра и Зла, Чести и Зависти, Лжи и Правды, где нередко высокое и низкое меняется местами, — чему примером судьба Раззакова, который так много сделал для Родины и умер в изгнании…

Публикуется по книге: Судьба Раззакова. – Бишкек: Жизнь замечательных людей Кыргызстана, 2013. – 440 с.

УДК 82/821
ББК 84 Р7-4
Т 20
ISBN 5-86254-049-0 
Т 4702010201-06

Библиотека «Жизнь замечательных людей Кыргызстана»

Главный редактор ИВАНОВ Александр

Редакционная коллегия:
АКМАТОВ Казат
БАЗАРОВ Геннадий
КОЙЧУЕВ Турар
ПЛОСКИХ Владимир
РУДОВ Михаил

Судьба выдающегося политического деятеля Искака Раззакова занимает центральное место в большом поэтическом полотне Народного поэта Кыргызстана Сооронбая Жусуева. В этом романе, впервые переведенном на русский язык, читатель увидит срез целой эпохи родной страны, познакомится с деятелями культуры, науки Кыргызстана, героями труда, глазами автора увидит Сталина, Хрущева, других известных политических лидеров, ближе узнает всю Среднюю Азию с ее неповторимыми обычаями и традициями, а также с головой окунется в борьбу Добра и Зла, Чести и Зависти, Лжи и Правды, где нередко высокое и низкое меняется местами, — чему примером судьба Раззакова, который так много сделал для Родины и умер в изгнании…

Общественный фонд «Канат менен Зарина» выражает глубокую признательность и огромную благодарность партнерам и спонсорам, оказавшим поддержку в реализации проекта по переводу и выпуску в свет романа в стихах Сооронбая Жусуева «Судьба Раззакова» на русском языке:

— председателю Комитета по транспорту, коммуникации, архитектуре и строительству ЖК КР Исаеву Жусупали Калматовичу;
— заведующей отделом социального развития Аппарата Правительства КР Джолдошевой Нурийле Кимсановне;
— общественному деятелю Масалиеву Искаку Апсаматовичу;
— главному редактору журнала “Жетиген” Жумашеву Абдиламиту Мажитовичу;
— президенту ОсОО «Коннекш Френдс» Оморовой Лоле Чыраковне;
— учредителям ОсОО «АТ Empire» Боталиеву Айбеку Ырысбековичу и Осмонкулову Тимуру Болотбековичу;
— предпринимателю Бектеналиеву Самату Дуйшенбековичу;
— сотрудникам Дома-музея И.Раззакова.

Президент ОФ: Кыдыршаева Клара Досматовна

Лицо эпохи без прикрас

Поучительная судьба выдающегося политического деятеля Кыргызстана Искака Раззакова занимает центральное место в большом поэтическом полотне Народного поэта и Героя Кыргызской Республики Сооронбая Жусуева.

Не случайно Народный поэт Кыргызстана выбрал для своего поэтического повествования столь сложный жанр как роман в стихах. Судьба первого руководителя Кыргызской Республики столь тесно переплетена c судьбами десятков и сотен людей, вольно и невольно вовлекающих в повествование целые пласты культуры, философии, истории, что никакой другой жанр просто не вместил бы этого изобилия имен, времен и народов.

В романе читатель увидит срез политической жизни родной страны, начиная с образования Киргизской ССР и почти до наших дней, а также познакомится с выдающимися деятелями культуры, науки Кыргызстана, героями труда, глазами автора увидит Сталина, Хрущева, других известных политических лидеров, ближе узнает всю Среднюю Азию и особенно Кыргызстан с его неповторимыми обычаями и традициями, а также с головой окунется в борьбу Добра и Зла, Чести и Зависти, Лжи и Правды… Увы, в этой борьбе нередко высокое и низкое меняется местами, – чему примером судьба Искака Раззакова, четырежды кавалера Ордена Ленина, мудрого руководителя республики, который за шестнадцать лет безупречной работы так много сделал для Родины и умер в изгнании, несправедливо отвергнутый властью и преданный забвению.

Лишь в его столетие Указом Президента Кыргызской Республики Искаку Раззакову было посмертно присвоено звание Героя Кыргызской Республики с вручением высшего отличия – Ордена «Ак-Шумкар». Вот что написал об этом Сооронбай Жусуев:

Когда Искаку Раззакову присвоили высшую степень отличия «Герой Кыргызстан»

Десятилетье новое как раз
К исходу шло, когда издал Указ
Наш Президент: «Героя Кыргызстана»
Раззакову присвоив напоказ.

Для всех людей давно Раззаков был
Героем: так он Родину любил!
Он не стрелял в народ: берег, лелеял,
На благо всех растрачивая пыл.

Мечта людей свершилась, наконец:
Заслуженное звание мудрец
Посмертно приобрел в родной Отчизне,
Хоть на чужбине встретил свой конец.

Он обвинен был в прошлом без вины.
Его свершенья были всем видны,
Но он в пучине бед без всякой лодки
Остался – без народа, без страны.

Ему полвека минуло – с тех пор
В тоске смертельной жил вдали от гор,
И лишь в его столетье был отринут
С его судьбы забвения позор.

Простой народ его не забывал.
Да, он был вождь – но слезы проливал.
Четырежды он был орденоносец,
Но после смерти лишь Героем стал.

При жизни бы!.. И множество сердец
От счастья бы забились: наконец
Искак Раззаков Орден «Ак шумкара»
Надел на грудь, как нации отец!

Эти стихи не вошли в издание романа на кыргызском языке – роман был издан раньше, нежели произошло это знаковое событие посмертного присвоения звания Героя республики его лучшему представителю. (Роман написан в 1995-1997, 1999-2009 гг., впервые переведен на русский язык в 2013 г.).

Вот что поэт с болью писал о Раззакове в предшествующие этому событию годы:

«…Проходит все. Закончен и дастан.
Спросить осталось только Кыргызстан:
Из всех людей, пришедших к высшей власти,
Кто, как Раззаков, дал нам столько счастья?
Кто жил для всех, а не кормил свой клан?

Он, сирота, сумел подняться ввысь,
Вооружил он знаниями мысль
И честь свою он сделал смыслом жизни;
Он первой был звездой в своей Отчизне,
Такие люди – редкий божий приз. (…)

… Жизнь посвятил народу он; народ
В нем видел мудрость, славу и оплот,
Но излечить не смог при всем старанье
От ностальгии – следствия изгнанья,
Что не один, увы, тянулось год;

Его болезнь – болезнь всей страны;
Да, – как один, мы были все больны
Душевной глухотою, слепотою;
Мы занимались только лишь собою,
Не понимая собственной вины.

Так Кыргызстана лучший человек,
На нас, любя, растративший свой век,
Стал жертвой равнодушья, лжи и страха.
Людская совесть – это наша плаха.
Бег времени – он от себя лишь бег…»

Роман начинается с рассказа о семье, в которой родился Искак (Ысаак – сын Ыразака – так его имя звучало при рождении в кыргызской глубинке – селе Коросон Лейлекского края). Семья бедняка-труженика, скромный быт и полуголодное существование маленького мальчика после смерти его матери, а потом – и отца, что случилось в их странствиях по чужбине, с малых лет дали сироте умение сопереживать обездоленным, ценить каждое проявление человечности и выживать через почти непосильный, на грани возможностей, труд. К этому остается прибавить неуемную жажду знаний молодого Ысаака и несомненные способности, которыми он был одарен самим Творцом.

Автор романа любовно и тщательно выписывает кыргызский сельский быт времени молодой советской страны, обычаи, культуру родного края героя, столь же детально и со знанием дела по мере повествования раскрывая особенности таджикской и узбекской культур, погружая читателя в блистательное путешествие по древним городам Азии – Самарканду, Узгену, Бухаре, любимому его героем Ташкенту, нередко используя как бы машину времени – через обширные познания мальчика-сироты, которому детский дом дал главную привилегию: учиться…

«…Искак сквозь призму знаний видел мир,
Он подмечал, где – правда, где же – миф,
И думал он, у мавзолея стоя,
Об арбаке* великого героя,
Что жив, хотя разрушился кумир...»

(*Арбак – по мусульманскому верованию: дух умершего, который остается всегда живым)

Первая любовь, трогательно и чисто переданная автором романа, ставшая любовью всей жизни героя, его учеба в Москве, знакомство с Ленинградом, русской культурой, языком, сокровищницей литературы, искусства, первая встреча со Сталиным… Палитра автора романа столь же красочна и размашиста, как красочна и размашиста сама человеческая юность. Но при том все резче, четче вырисовывается образ главного героя – Искака Раззакова, – честного, умного, обаятельного человека, живущего во всей полноте своей неутомимой натуры, стремящегося отдавать людям, работе всего себя. При этом образ этот не грешит тем совершенством, которое недостижимо в жизни: герой Сооронбая Жусуева живой человек, ему присущи многие человеческие качества – робость, стеснительность, метания… Но главная сила человека – в преодолении своих слабостей и недостатков, и это особенно четко прослеживается в философской подоплеке романа.

Годы войны описаны автором скупо, но очень зримо: Сооронбай Жусуев сам был солдатом этой Великой Войны, он в числе других героев-панфиловцев стоял насмерть у разъезда Дубосеково на подступах к Москве и не жалел своей жизни, чтобы не допустить врага к сердцу Родины. Для него тема войны – святая, и сдержанная манера повествования как бы подчеркивает это. Совсем по-другому звучит голос автора при описании послевоенных лет: живая незатихающая боль обильно передается через события, образы, речи людей, мысли и слова главного героя… Именно в это сложное противоречивое время Раззаков встает во главе молодой Кыргызской Республики, перешагнувшей из автономии в самостоятельность. Он, уже прошедший школу управления в довоенной богатой Ферганской области, хватается за голову из-за тотальной нехватки самого необходимого, из-за страшной разрухи и нищеты, из-за истощенных войною человеческих ресурсов. Автор романа почти день за днем описывает трудное, нелегкое восхождение Республики к процветанию, всеобщему среднему и специальному образованию, к ВУЗам, театрам, музеям, Академии Наук…

Рядом с Добром, со свершениями, победами, взлетами и праздниками труда и бескорыстной дружбы, уже пускает свои пока слабенькие, но быстро крепнущие ростки ядовитая человеческая зависть, Зло, которое впоследствии перечеркнет все заслуги Искака Раззакова и отправит его в пожизненное изгнание…

Честное слово, я бы посоветовала всем руководителям самых разных ветвей власти, вплоть до высших, эту книгу постоянно держать под рукой – как учебник, как компас правильно выбранного пути, как мудрую подсказку в лабиринтах человеческих взаимоотношений… Впрочем, и простым читателям эта книга, пронизанная доброй философией бытия, написанная простым и певучим поэтическим языком, принесет немало пользы – приподнимет над обыденностью, обогатит знаниями о собственных исторических истоках, подарит знакомство с целым каскадом великих имен – корифеев литературы и искусства, политических и общественных деятелей, просто очень хороших людей, оставивших в истории страны заметный след.

Работая над переводом этой удивительной книги, я сама не заметила, как стала немного другою: более сдержанной, более ответственной, более чувствительной к чужой боли… И я счастлива, что соприкоснулась душой с судьбою замечательного человека, настоящего Героя – Искака Раззакова, и преломила через свое сознание многомерный образ целой эпохи – без грима, лака и прикрас, словно в машине времени совершила путешествие в глубину недавнего прошлого…

Счастливого путешествия и тебе, читатель!

Светлана Суслова, поэт, переводчик

МАТЬ

Лейлек, Ляйляк… Быть может, важно знать:
Его Илек-Илеком было звать.
Здесь по весне бушуют птичьи распри:
Ведь даже птаха снова ищет счастья
В краю, где испытала благодать.

Народ и здесь трудился, как везде:
И день, и ночь, и вновь потом – весь день…
Народный дух в названье поселенья
Постичь уже не смогут поколенья:
В былом осталась тайна, как в гнезде.

Здесь сонм цветов, вбирая солнца сок,
Ласкают небо; каждый лепесток
О кладах недр глаголет ярким цветом.
Святой всех птиц здесь обитал, и это
В названье мест вписалось, как исток.

Земли щедрей, пожалуй, не найти:
Холмы, долины, горы на пути
Встают в снегах, зато во мгле ущелий
Услышишь звон ручьев, деревьев шелест;
Но степь – суха: коня не попасти…

В той местности затеряно село.
Ему блистать ничем не повезло:
Все жители его живут неспешно,
Вершат свой труд, порою безуспешно
Пытаясь от Добра отсеять Зло.

Кто первым здесь остался с тех времен,
Что кажутся неявными, как сон?
Кем был он? И зачем в горах скрывался?
Святой? Отшельник? От кого спасался?..
Его ли имя было – Коросон?

На всем скаку проходят времена,
В скрижаль следы впечатав – имена:
Названье Коросон прилипло крепко,
Как к скакуну – тавро: хозяев метка,
Такая, что любому вмиг видна.

Вот здесь, в селе, родился Ыразак
И прожил жизнь, не зная – так, не так
Зовется край и горное селенье;
Он зной и холод выносил с терпеньем,
И труд любил, и все же был бедняк.

Он, не ропща на голод, нищету,
Трудился то по дому, то в саду:
Был скотником, поденным мардикером …
Копал и уголь – в те года, наверно,
Крепились шахты хлипко, на ходу.

На зорьке он спешил свой день начать:
Восходы можно было с ним сверять.
Дом Ыразака ждал – скучая, веря:
Он не пустой вернется в эти двери, –
Лепешкой теплой сам спеша встречать;

Пеклась лепешка, словно солнца диск.
Взгляд Жамийлы был полон теплых искр,
Одернет лишь, слегка робея, платье;
Зато сестра бросалась вмиг в объятья,
От радости исторгнув детский писк.

Но где найдешь – вблизи ищи, вдали, –
Чтоб без запинок дни людские шли?
Мечта их жгла – вполне осуществима:
Не пролетел бы с сыном аист мимо,
Чтоб малыша понянчить здесь смогли.

И бедняков дарует бог детьми.
Надежды свет, попробуй, отними,
У тех, кто гол, зато любим и молод:
Пусть жизнь трудна, терзает голод, холод,
И сон нейдет от злых угроз зимы…

Как Ыразак, трудилась Жамийла:
На ней порой держалась вся семья,
Домашний пир! – шутили понарошку:
В дому горел очаг, пеклась лепешка,
И прямо шла всей жизни колея.

Стирает ли, копает огород,
Готовит ли еду, одежду шьет –
Не перечесть забот, а ждет дитятю, –
Дочь или сын? Любой ребенок – кстати…
Мешает ей, раздавшись вширь, живот.

Мечтала Жамийла: настанут дни –
В богатстве жить сумеют и они;
И муж мечтал, что вот родится мальчик –
Опора в жизни, – станет все иначе…
Он сына ждал от бога и жены:

«Наследник в дом придет, – и пусть шалун
Вначале будет он… Немного лун
Осталось ждать – наш сын уже в дороге...», –
Так Ыразак всю ночь не спал, в тревоге,
Что сглазит их какой-нибудь колдун.

Но вот рассвет рассеял тьму и мрак.
И вспыхнул Коросон, как вешний мак,
И в этот миг раздался плач ребенка…
Как первый крик летит над миром звонко!
Не зря мечтал о сыне Ыразак.

А Жамийла, от мук едва дыша,
Едва увидев только малыша,
Заплакала, моля о счастье сына:
«Пусть будет жизнь его, как он, красивой –
Смуглей зари, в глазах – огонь-душа!»

Отец то выйдет, то вернется в дом,
Любому видно, что в блаженстве он:
Твердят о суйунчу вокруг со смехом,
Он вторит всем согласным верным эхом,
Сам к небесам как будто вознесен.

Весть обошла рассветный Коросон:
«Родился мальчик! Очень славный он!»
И млад, и стар собрались за жентеком:
Поздравили отца и мать с успехом,
Да и сынка – за то, что в свет рожден.

И вот уж в спор ввязались старики:
Родился сын – всем бедам вопреки, –
Родился, чтоб затеять бой с судьбою?
А, может, чтобы стать самим собою,
Хоть поиски себя и нелегки?

Иль куудул проснется в нем в свой час,
Чтоб зажигать весельем напоказ?
Пойдет ли он дорогой углекопа,
Как Ыразак? Трудиться будут оба,
Чтоб дом стоял и чтоб очаг не гас?

– Судьба у всех своя, при чем семья?
Стань он казы – как Абрасул-судья,
Иль как Амир-хаджа – такой персоной
Что здесь дворец воздвигнет, в Коросоне,
Кто скажет, мол, порода – не моя?..

Под потолок разросся мыслей рой:
Один твердит – «бедняк!» и «бий», – другой…
Но Жамийла вмиг прекратила споры:
«Пусть будет жив, пусть любит наши горы,
Чтоб век спустя белел здесь бородой!».

Закончились и споры, и еда.
Затихла на подворьях суета.
Соседи к небу вознесли ладони,
Чтоб пожеланья не застряли в доме,
Чтоб Исаака берегла звезда.

С молитвой Ыразак подвел итог:
– Пусть будет счастлив в жизни мой сынок,
Не знает пусть, как жизнь берет измором,
Как входит голод в дом нахальным вором…
Пусть мой Ысак свершит, что я не смог!

Жена возилась с сыном от души, –
Так радовать умеют малыши! –
Ей даже плач казался нежным пеньем,
Мелодией, духовным пробужденьем…
Отец втройне трудился …за гроши.

Вот год прошел. Ысак на ножки встал,
По травке побежал и вдруг упал,
Но молча встал и вновь – шагнул к победе…
Что за малыш! – не как другие дети:
Над ним, казалось, свет всегда мерцал.

Он падал часто, но, жалея мать,
Вставал без слез, чтоб снова вдаль шагать,
Оставив в первых днях своих рыданья…
«От Бога – суть, привычки – воспитанье», –
Так Жамийла любила повторять.

Он был непрост, все замечали в нем
Уменье с малых лет блистать умом.
И Жамийла, переживая сплетни,
Все думала, что дан им шанс последний:
Сынок еще возвысит отчий дом.

Ысак освоил речь и начал петь,
Как бы спеша порадовать успеть
Отца и мать – ее любя особо,
Как будто чуял он: недолго оба
Стараются сердца друг другу греть…

Болезнь вдруг сразила Жамийлу.
Как будто тень, живущая в углу,
Вдруг разрослась, и дом погряз во мраке…
Теперь любой узрел бы в Ыразаке
Иссохший пень, что прогорел в золу.

Похоронил супругу Ыразак.
Без сна рыдал за ночью ночь бедняк,
В душе его разверзлась пропасть словно:
Вдруг из-под ног ушла судьбы основа,
А без нее любой почин – пустяк.

От малыша несчастный скрыл отец,
Что на поминки с горя он, вдовец,
Зарезал их кормилицу-корову:
«Пусть Жамийлу помянут добрым словом
За досторканом – сытным, наконец…»

Отец и сын вдвоем ложились спать,
Чтоб до рассвета снова вместе встать,
Что добывал отец – лишь то и ели…
Ысаку было три, но еле-еле
Он мог понять, куда девалась мать.

Его отныне звали сиротой
И объясняли: мать – в земле сырой…
Но в детском сердце весть непрочна злая.
Он юрты обходил, не понимая,
За что опять живот его пустой.

Соседки уважали Жамийлу
И приглашали мальчика к столу,
И спрашивали: «А кого ты ищешь?»
«Конечно, маму!»… И слезами пищу
Солили молодухи по селу.

Ысак взрослел, и стал он привыкать,
Что никогда нигде не встретит мать,
Хотя бродил, едва лишь встав с постели.
Подошвы ног босых к зиме грубели.
И все ж была видна в парнишке стать…

ЫРАЗАК И ЫСАК

К востоку тучи мчатся, торопясь,
Как день за днем – их неразрывна связь,
И друг за другом бегают вдогонку…
Ысак подрос, младенческая пленка
Навек упала с ясных детских глаз.

Как все мальчишки горного села
Он ростом стал, судьба его вела
По всем ухабам – сильным вырос чтобы.
Порвав одежду, сам ее он штопал,
Перешивал – когда была мала.

Отца старался он не огорчать,
Чтоб и его, как мать, не потерять.
Он суть речей ловил на полуслове,
Сам не болтал, и зерна не в полове,
А на корню всегда умел сыскать.

Да, – не по летам мудрым был Ысак:
Он никогда не попадал впросак,
И, старших уважая, он порою
Пренебрегал досугом ли, игрою,
Чтоб, как просили, сделать дело так.

Как будто кто-то мысль ему внушал:
«Стремись лишь к цели – как бы ни был мал!»
О том, о сем судача, аильчане
Ысака добрым словом отмечали.
Он для других детей примером стал.

Ответить было мальчику дано
На все вопросы точно и умно,
Как будто проницательность и мудрость,
Что с колыбели зрели в нем подспудно,
В его речах нашли себе окно.

Так сын платил отцу за доброту…
Однажды, взяв ребенка в Сулюкту,
Игру с мячом Ысаку показал он:
Бросали дети мяч, кружась по залу,
И вновь его ловили на ходу.

Стал о мяче с тех пор мечтать Ысак.
Переплатив, игрушку Ыразак
Купил-таки ребенку; в Коросоне
Никто не знал про мяч, и стал персоной
Из-за мяча сиротка и бедняк.

Он днем ходил, лаская мяч в руках,
Его лишиться мучил парня страх:
Он даже ночью клал под одеяло
К себе в постель – не много и не мало, –
Веселый мяч, что пылью весь пропах.

Стоял в безводных землях Коросон:
Ручьи из соли шли со всех сторон,
А вот родник, что пресным был, – Агача, –
Был далеко: по скалам, не иначе,
К нему взбирались люди всех времен.

Что ж, Коросон – суровый горный край,
А горы любят сильных, так и знай…
Был у Ысака друг – Жайнак, ровесник,
Они игру и труд делили вместе,
И хлеб, а в холод – даже малахай.

Жайнак проснулся рано поутру,
Предчувствуя занятную игру:
Пришел Ысак, и оба, как мужчины,
Навьючили на ослика кувшины
И двинулись к Агачу на ветру.

И пусть была дорога нелегка:
На ослике вдвоем до родника
Они добрались быстро – по советам
Родителей, снабжая их все лето
Живой водой, что так была сладка!

Когда дружок, здороваясь, с утра
На волю вызывая со двора,
Давал Ысаку альчики, ответно
Ысак Жайнаку мячик свой заветный
Протягивал: «Играй! – твоя пора!»

Ровесники Ысака – не в укор,
Они ведь были просто дети гор, –
Речистостью, увы, не отличались;
Ысак же – словно пел он, не печалясь,
Слова какие вставить в разговор.

И взрослые порой настороже
Себя вели с Ысаком – им уже
Мерещилось, что их слова никчемны…
Отец боялся: «Он растет чеченом,
А ну как сглазят!», – страх тая в душе.

Тихонько поговаривал народ
О том, что был свершен переворот
И свергнут царь в далеком Петербурге;
Но здесь, в забытом горном закоулке,
Все шло, как встарь, в кругу былых забот.

Здесь время не бежало, а текло,
Как муха билось в сонное стекло…
Жил Ыразак как прежде всухомятку:
Работая на баев до упадку…
А, впрочем, как и все почти село.

Вот почему хотел бы Ыразак,
Чтоб не таким речистым был Ысак:
Слова, увы, вовек не станут пищей,
Пусть был бы сытым сын да при жилище,
Все остальное, в общем-то, – пустяк.

В полях тогда случился недород,
Стучался в двери голод в этот год,
И весь Лейлек был этим озабочен, –
Что бедняки могли поделать, впрочем,
Коль нечем накормить детей и скот?

Ночами грустно думал Ыразак:
«До Курамы бы нам добраться… Как?!
Ташкент бы спас меня, сестер и сына;
А здесь? В поминки съедена скотина,
И сам тружусь давно уже за так;

Там Абдылда-тага помог бы мне…
Пойти вослед хромому дубане?
Жить в Кураме, рискнув, с семьей в достатке
Иль здесь погибнуть, сторожа манатки?»…
Пришло решенье мудрое во сне.

Сестра Гулкан с малышкой Жанылай
И мать Сайра в чужой решили край
Отправиться, доверяясь Ыразаку
И не по летам мудрому Ысаку, –
Мужчин семье не зря ведь дал кудай!

Но все сердца печаль нещадно жгла,
Когда шагали молча вдоль села.
Ысак понуро плелся, словно сонный.
Шел под уклон их путь из Коросона:
Земля родная словно прочь гнала.

Все молча шли, роняя слезы в пыль
Степи, сухой и бедной, словно быль.
До Сыр-Дарьи добрались чуть живые,
Вот на паром взошли они впервые:
Вода качалась мерно, как ковыль.

Ысак рекой был сильно поражен,
Так много вод еще не видел он:
Река текла широкою долиной,
Как золотом окрашенная глиной;
Припали к ней поля со всех сторон.

Через Ходжент прошли они уже.
Здесь местный люд, жалея их в душе,
Невольно сторонился – не таджики,
Голодные, несут в узлах пожитки,
Спеша, как на последнем рубеже…

Ысак как иноходец шел вперед.
Нет, не смущал его чужой народ –
Он не на них глядел, а на природу;
Он от жары разделся, чтобы ходу
Не помешал одежды тяжкий гнет.

До Исфасара путники дошли –
Измученные, грустные, в пыли…
Таджик в чалме белейшей их приветил,
Пожал им руки, проводил в мечеть их,
Чтоб отдохнуть там путники могли.

Казалось, добрый знак – такой ночлег,
Любой бы так подумал человек:
Мол, азанчы лишь здесь глаголит сутры!
Они легли, чтоб встать пораньше утром,
Покуда день не начал свой разбег…

Но Ыразак, увы, не смог заснуть:
Его в болезнь вверг тяжелый путь,
Лежал, стонал – неслышно, чтоб Ысака
Не разбудить… От боли молча плакал,
Что вновь и вновь вонзалась жалом в грудь.

Похоже было, здесь, в мечети, он
На смерть свою Всевышним обречен…
Он как в огне горел, но рядом с сыном
Рукою пот стереть он был бессилен:
– Пусть спит сынок… пусть сладок будет сон….

Он лишь молился богу, ослабев.
Нет, не терзал его ни страх, ни гнев,
«Прощай, сынок!» – смиренно прошептал он
И в смерть ушел – как лист осенний палый,
Как за горой умолкнувший напев…

Настало утро – сладких снов палач,
И над мечетью вспыхнул громкий плач:
– Забрал к себе Создатель Ыразака!
За что карает небо так внезапно?!
Не будет больше в жизни нам удач!..

Как туча с неба, горе к ним пришло,
И придавило тяжким камнем зло
Родник надежд о лучшей в жизни доле.
Ысак рыдал взахлеб, трясясь от боли,
Такой, что тело было ей мало…

«Отец, я думал – завтра повезет,
Уснул, а стало все наоборот:
Мой сон моим врагом мне стал заклятым?
Когда болезнью, как огнем объятый,
Ты пить хотел, – я спал без чувств как скот!..»

Обмыли тело, в саван словно в сан
Укутали, и муллы жаназа
Вдвоем читать взялись по Ыразаку:
Ведь он в мечети умер, верьте знаку
Двойному – нынче месяц рамазан.

– Был свят отец твой, слышишь, сирота?
Молись и помни этот день всегда!
Ты горсть земли на прах отца положишь –
Земли святой ты святость приумножишь,
Отец с землей сольется без труда.

Пришли таджики местные на зов,
Оплакали на сотни голосов,
С почетом Ыразака схоронили:
В чужой земле, в неведомой могиле –
Без окруженья предков-праотцов.

Без матери оставшись, без отца
Ысак – еще похожий на птенца,
Ведь только восемь минуло парнишке, –
Предался горю не по-детски слишком:
Рыдая как безумный без конца.

Ребенка поручили дубане:
Мол, ты привык шататься по стране,
Так в Кураму доставь к тага Ысака,
Тот наградит тебя, пожалуй, всяко…
Что ж, дубана согласен был вдвойне.

А женщины, промаявшись без сна,
Решив: теперь дорога им одна –
Да, в Коросон, а где их знают кроме? –
По Сыр-Дарье поплыли на пароме…
В Ходжент повел сиротку дубана.

В ПРИЮТЕ ДЛЯ СИРОТ

Два путника – оборванных, в пыли, –
Прося на хлеб у встречных, вдаль брели…
– Откуда вы, – спросил таджик, – куда вы?
Давно в пути? Ваш вид такой усталый…
– Да, из кыргызской дальней мы земли;

Мы в Кураму, увы, пешком идем,
Спешим к тага, в его приветный дом.
Таджик сказал: – Отчаянные люди!
Вам год идти – дороги не убудет!
Ты – хром, он – мал, и очень тощ при том…

Да, мальчик худ, – признался дубана, –
Трудна дорога наша и длинна…
…Так до Ходжента шли, на все расспросы
Ысак вздыхал, роняя только слезы, –
Для милостыни точная цена.

Однако вдруг в Ходженте на вопрос –
«Отец твой – этот спутник?» – он без слез
Ответил «Нет! Отец мой умер, что вы!»
Хоть дубана, прибить мальца готовый,
Пытался рот заткнуть ему всерьез.

Но повторил Ысак: «Мой спутник врет!
Он в Кураму пешком меня ведет.
Отец в дороге умер вдруг внезапно
И не успел продумать наше завтра…»
Вокруг молчал, сочувствуя, народ.

Один таджик, что оказался тут,
Сказал Ысаку: «Слезы не спасут!
Я знаю дом, что мальчиков таких же
К себе сзывает и повсюду ищет:
В сиротский отведу тебя приют!»

Он за руку Ысака взял, ему
В пути поведал, что в таком дому
Одежду, кров – и все весьма не бедно, –
Правительство оплачивает щедро,
Даруя пищу телу и уму.

– «Учиться будешь! Знанья – это клад,
Никто не может знанья взять назад!..»
Вот так Ысак пришел в таджикский город,
Уже познав утраты, холод, голод, –
Ребенок гор, попавший в щедрый сад.

Его как будто ждали, – секретарь
Его персоне сделал календарь:
Когда и где родился, кто, мол, предки…
«Ты не сбежишь? – спросил, – бегут нередко,
Сбежишь – погибнешь, будет очень жаль…»

Ысак ответил: «Нет, – куда бежать?
Ушли из жизни и отец, и мать,
Хочу их память я почтить ученьем,
Учиться буду я с большим терпеньем,
Что род мой люди стали уважать!»

Что ж, счастье повернулось к сироте:
Стал жить Ысак в тепле и в чистоте,
Его одели в новую одежду,
И дали в жизни главное – надежду,
Что зиждется всегда на доброте.

А дубана? – пошел, хромая, прочь,
Надеясь – сможет бог ему помочь,
С Ысаком попрощавшись беззаботно,
От обещаний выданных свободный,
Пошел искать ночлег на эту ночь…

А секретарь закончил список свой:
– «Вот, соколенок, ты пришел домой!
Тебя Искак мы будем звать, Раззаков –
На южный лад, на вкус его, на запах, –
Здесь выговор у всех чуть-чуть иной…»

Откладывая ручку, на юнца
Взглянул он взглядом строгого отца:
– «Коль не согласен – можешь возвращаться
В свое село – искать былое счастье…»
Ысак решил остаться – до конца.

«Искак!» – спустя три дня на этот зов
Откликнуться мальчишка был готов,
Он снова стал речистым, как когда-то,
С ним подружились многие ребята,
Ведь суть души сильнее формы слов.

То был большой и шумный светлый дом,
Детей немало жило в доме том –
Кыргызы, и узбеки, и таджики…
А главное, что свет любви великий
Всегда горел, не затухая, в нем.

И будь татарин, русский ли, казах –
Любой ребенок – здесь, отбросив страх,
Учился, рос и наливался силой.
В глазах сирот опять горел счастливый
Тот огонек, что вроде бы иссяк.

Вот так Ысак: лил слезы без конца,
Лишившись вдруг любимого отца;
Но здесь, живя в приюте по соседству
С детьми, что – как и он – лишились детства,
Он вновь обрел былую прыть юнца.

Ысак освоил быстро языки –
Узбекский и таджикский, – так легки
Они ему казались за певучесть,
Еще за то, что выпавшую участь
Они поили, словно родники.

Все удивлялись, глядя на него:
Он знанья пил, как кошка молоко –
До капельки вбирая в память, словно
Душа его была для них основой,
И ей жилось без знаний нелегко.

Нет тяжелее участи сирот,
Не знает горше участи народ –
Их жизнь, увы, сплошное униженье…
Но эти дети стоят уваженья,
Когда трудом доходят до высот!

А здесь, в приюте, было их – не счесть:
Отца и мать утратив, в жизни честь
Свою трудом отстаивали дети,
В одну семью сплотившись, – им на свете
Иначе было б нечего и есть…

Прошел лишь год, как сверг народ царя,
И юной революции заря
Была еще нестойкой и кровавой;
Но поколенье сирот на потраву
Народ не отдал – в жизни все не зря!

Пристанище свое приобрели
Здесь сироты со всех концов земли;
Благодаря правительство сердечно,
Они учились, жили – не беспечно,
А к светлой цели ровным строем шли.

Когда отец Ысака заболел,
И уходил от боли за предел,
Он думал лишь о сыне – что с ним будет?
Приют в Ходженте – праздник между буден, –
Ысаку дал совсем другой удел:

Одел, обул, дал пищу, кров, уют…
Хоть позже всех он появился тут,
Ысак догнал всех сверстников в учебе,
Он прилагал вовсю старанья, чтобы
Свою судьбу сберечь от новых смут.

Он грамоту освоил лучше всех,
В душе открытой был его успех:
Не ведал он про хитрость и коварство,
Он всех любил и всем помочь старался,
Всех грели речь его и звонкий смех.

Он на зарядке первым был всегда,
Взошла его спортивная звезда
Здесь, в школьных стенах, – рос он сильным, крепким,
Как будто птицу счастья в тесной клетке
Своей груди держал он в те года.

Любя Ходжент, не смог и Коросон
Ысак забыть: как будто зыбкий сон
Вставал частенько он перед глазами…
Что ж, ностальгия – как тоска по маме, –
Жива в душе среди любых времен.

В земле таджикской шанс был парню дан
Свершить судьбу, как будто спеть дастан, –
Щедра на то Ферганская долина;
Но вот тоска… Как боль из пуповины
Его томил далекий Кыргызстан.

Но к счастью здесь, в приюте, эту связь –
Нет, не ослабив, лишь смягчив на часть, –
Сумела в нежность новую укутать,
Вторая мама – няня из приюта, –
Что все могла: готовить, шить и прясть…

Хадичахан – все звали так её,
Она сумела скрасить бытие
Сиротам всем – с любых краев далеких,
Она легко читала в душах строки
Надежд, обид, желаний – как своё;

Своей душой, распахнутой всегда,
Услышав вмиг, что в дом идет беда,
Она спасать ребенка торопилась…
Ысак не раз ее благую милость,
Чуть заболев, испытывал тогда.

В тандыре испеченный хлеб ему
И молоко, согретое в дыму,
Напоминало детство, дом и маму …
Ысак порою плакал, правда – мало,
Чтоб слез не видно было никому.

Он Хадичу сердечно уважал
И как другие тоже «мамой» звал,
Она, его лаская, – «Искакжаном»:
Так ворковать умеют лишь южане,
Им бог такой язык нежнейший дал.

Ходжент Ысаку так поставил взор,
Каким похвастать могут птицы гор:
Он вышел в жизнь, уверенно шагая,
И, новые границы покоряя,
Он шел вперед, и только, с этих пор.

Читал он бегло, без запинок речь
Его могла в любых пределах течь –
На русском ли, таджикском ли, узбекском…
На материнском – незабвенном детском, –
Умела память лучшее беречь.

Он русской речи русских мог учить,
Он мог в других науках смело плыть
В тот океан, где знания – оружье…
Теперь не мяч, а книга под подушкой
Могла его и ночью разбудить.

В учебе слыл он первым, хоть еще
Подростком был – с румянцем смуглых щек,
А в голосе – со срывом петушиным;
Но сам Ысак считал себя мужчиной
И в жизни только цель он брал в расчет.

Придал ли вдохновенья Дом сирот,
А, может быть, совсем наоборот?
Но, главное, в Ташкент учится дальше,
Чтоб делать жизнь счастливее и краше,
Его послал как лучшего народ.

Свое услышав имя, сгоряча
Ысак всплакнул; а мама Хадича,
Обняв его, и тоже со слезами –
Как провожать дитя и надо маме, –
Ласкала, вслух напутствия шепча.

Сиротки, как подросшие птенцы.
Распределялись вдаль – во все концы
Своей огромной Родины бурлящей, –
Чтоб в каждом завтра стало Настоящим,
Чтоб знанья в мир теперь несли юнцы.

Отныне по различным городам
Любой из них, судьбу решая сам,
Шел на завод, на стройку, на учебу…
Искак в Ташкент как лучший ехал, чтобы
Науки грызть, учиться чудесам.

Он в техникуме, цель поставив, вновь
Забыв про развлеченья и любовь,
Учебе отдавался безраздельно;
Он ненавидел всякое безделье, –
В нем Ыразака чувствовалась кровь.

Хотя, конечно, юность в нем не раз
Пыталась выйти в люди напоказ:
Задорным смехом, матовостью кожи;
Его глаза, что с черной вишней схожи,
Ласкало много восхищенных глаз…

Но стал Искак ташкентцем неспроста:
Его признали лучшим! – чистота
Его души трудиться заставляла,
Ведь техникум – не много и не мало –
Именовался именем вождя!

Ташкент красой пленял Искака взор,
Он по-таджикски думал с оных пор,
Теперь же речь узбекская вливалась
И в ум, и в сердце, струн души касалась
Ребенка молчаливых дальних гор.

Но цель была ясна: учиться так,
Чтоб честь свою поднять, как алый стяг,
Что на ветру полощет, словно пламя;
«Учиться! – вот моей надежды знамя, –
Собрать все знанья мира в свой кулак!»

Усердней всех на лекциях порой
Он, увлеченный будто бы игрой,
С горящим взором слушал откровенья
Учителей, что многим поколеньям
Пытались знанья жар отдать с душой.

Легко запоминая имена,
Легенды, даты – где, когда война
Людей косила в этом мире древнем, –
Искак и здесь среди студентов первым
По знаньям шел… И в этом чья вина?

Заполдень, только косо тень падет,
Искак с занятий медленно идет,
Услышанное в памяти тасуя;
Остаток дня не проживался всуе:
В библиотеку он вершил поход,

Чтоб там сидеть за книгой допоздна…
И полная ташкентская луна
За ним вверху бежала до общаги,
И ночь хрустела, словно лист бумаги,
Исчерканный почти что дочерна…

Рассвет в Ташкенте – чудо из чудес:
Все краски зажигают ширь небес,
Даруя радость тем, кто с солнцем вместе,
Как наш Искак, встает, бодрее вести
Из благодатных райских божьих мест.

С утра спешит, резвится молодняк;
Среди студентов радостный Искак
Идёт – опять за новым откровеньем,
Прозреньем, искрометным вдохновеньем, –
Воспринимал он лекции лишь так.

Он думал, всем соблазнам вопреки:
«Безделье, равнодушье, лень – враги…»,
Друзей вернее книг найти не тщился,
Хотя в приюте дружбе научился
Такой, где все деянья высоки.

За книгами промчался год, другой.
Искак взрослел и чувствовал порой,
Как тянет хоть на миг в село вернуться,
В свое былое снова окунуться…
Он восемнадцать встретил сам не свой.

Жил Коросон в душе его всегда,
Лишь грея память в детские года,
Теперь же, на пороге взрослой жизни,
Явилась цель: пожить в родной отчизне,
На время лишь, – нет-нет! – не навсегда.

Все тяготы, все беды, что ему
Судьба дала – по сердцу и уму, –
Случились там, на родине далекой;
Мы любим мать – пусть к нам была жестокой,
И, может быть, сильнее потому…

Случились тут каникулы, и он
Сумел найти дорогу в Коросон…
Сестра Гулкан его в объятьях сжала,
Роняя слезы, снова обнимала,
Два сердца их стучали в унисон.

Их дом родной развалинами стал.
Здесь Ыразак был ранен наповал
Безвременной кончиною супруги;
Впервые здесь он сына взял на руки,
Со всей семьей, счастливый, ликовал…

На склон Гулкан Искака привела,
Чтоб здесь, присев, поведать про дела;
Гулкан была искусной поэтессой,
А также мастерицей не безвестной:
Учила ткать ковры девиц села.

Она сказала: «Братик мой, Ысак,
В разлуке я была несчастна так,
Нет дня, чтоб про тебя не вспоминала!
Судьба у нас бездушна, как сквозняк.
Но ты нашелся, милый, не пропал!

Как я мечтала, если б только знал,
Чтоб ты скорей в село свое вернулся…
Да, ты не мог… Ты был и слаб, и мал.
Я не могла поехать за тобой.
Разлука нам назначена судьбой.

Прости меня! – я женщина всего лишь,
Могла мечтать я только быть с тобой!
Как хорошо, что ты вернулся сам,
Что показался людям и горам
И матери смиренно поклонился,

Чей дух с небес слетел сегодня к нам.
Я на родной земле жила, о да,
А ты – как с неба павшая звезда, –
Исчез почти навек… Но вот вернулся!
Теперь я буду счастлива всегда!..»

Так много лет Искак мечтал о том,
Как он вернется взрослым в отчий дом,
И вот теперь мечта явилась былью!
Он пил, как в детстве, молоко кобылье,
Ходил по росным травам босиком,

Все склоны, все долины обошел,
Примет былого множество нашел –
В камнях, деревьях, песенках сестрицы…
Душа напилась как живой водицы
Воспоминаний, нежных, словно шелк.

И понял он: родимый Коросон –
Не просто мир, в котором он рожден,
А свет его души, его основа,
Его начало, вещее, как Слово,
Его судьбы таинственный обон18.

Он вспомнил, как с Жайнаком на осле
Скакали, сидя стопкою в седле,
Дрались – кто сядет первым – как иначе?!
Ухабиста дорога до Агачи,
А воду люди ждали на селе…

Как в мяч играли после, прочь гоня
Обиды, споры на исходе дня,
И никогда они не знали скуки,
Быть может, чуя таинство разлуки,
Но все же бога в этом не виня…

Вот что такое Родина – Искак
Вдали десятилетье жил, бедняк,
И эта пыль бесцветная казалась
Ему, когда особо тосковалось,
Лебяжьим пухом, золотом – кизяк.

Здесь, в Коросоне, жизни был исток,
И отменить того никто не мог.
Родные души встретились, обнялись,
Теплом своим друг с другом обменялись,
Чтоб разделил их снова зов дорог.

САМАРКАНД – ЦАРИЦА ГОРОДОВ

В Ташкент вернувшись, стал Искак другим:
Веселым, как и нужно молодым,
Характер стал душевным и открытым,
Как будто все, что было им забыто,
Теперь явилось солнцем через дым.

Но видел цель еще яснее он,
Вдохнул в него как будто Коросон
Свои не иссякающие силы;
И все, о чем Гулкан его просила,
В мечты вплеталось, в помыслы и сон.

С сестрой мечтая встретиться опять,
Он вспоминал и смех ее, и стать.
Как вдруг примчалась весть, ночи чернее:
Мол, умерла Гулкан… Проститься с нею
Он не успел. Осталось лишь рыдать…

А жизнь все так же шла себе вперед.
Искак окончил техникум, и вот
Диплом ему вручили с коркой красной, –
Он лучше всех учился не напрасно:
Сам став преподавателем в тот год.

Их техникум тогда перевели
В один из лучших городов земли –
Да, в Самарканд, столицу древних знаний,
Столицу фресок, книг, прекрасных зданий,
Куда пути из многих стран вели.

Сбылась Искака давняя мечта,
Взошла его счастливая звезда:
Он столько раз в пыли библиотечной
Читал о Самарканде – гордом, вечном
Дворце времен, где правит красота;

Здесь памятники этой красоте
Воочью мог увидеть он везде,
Лишь только шаг из общежитья сделав:
Вот мавзолей Тимура сине-белый, –
Огонь в оковах, небо в мерзлоте;

Да, Тамерлан-Тимур в свои века
Прославился: тверда была рука
Казнить людей – виновных и невинных, –
В войне решений нету половинных,
Немилосерден тот наверняка,

Кто за победой войско в бой ведет,
Чтоб только славой увенчать поход…
А, впрочем, по преданьям, был он мудрым
Настолько, чтоб спасать от всякой смуты
В походе покоренный им народ…

(ВНИМАНИЕ! Выше приведено начало книги)

Открыть полный текст в формате PDF