Таш-Рабат

Подборка стихов, написанных ещё в советское время и прозвучавших в документальном кино. Публикуется впервые, к 80-летию автора.

ТАШ-РАБАТ

1

Здравствуй, Таш-Рабат! Прими меня как брата!
Согрей теплом и исцели от ран.
Мы долго шли. В пути сменились три заката,
Три дня, три ночи шел в безлюдье караван.

И вот в пути ночлег – надежд услада
И чаши полные заморского вина.
Не это ли достойная награда
За трудный путь судьбою мне дана

Пьянит вино. Гремят подносы с хлебом
И лишь в полночь стихает все кругом
Молитвы тихие скользят по стенам в небо.
Ещё мгновенье и все впадает в сон.

Спит Таш-Рабат, спят камни на порталах
Спят кельи шумные и башня в облаках.
Им снится их судьба – другие караваны
Другие странники, грядущие века

Им снится старость. В вечном океане
Превратностей судьбы им видится закат
В холмах руин в предсмертном одеянии
Безмолвным сном уснул Таш-Рабат

2

Но – нет! – не все объял всевластно сон!
Кто там во тьме прильнул к своим мечтаньям,
Сдержал слезу, увидел отчий дом,
И ощутил приливы покаяния?

И только ли с мечтой о доме жить
Порой порыв судьбы – развеются они
И на перепутье совестливый гид
Покажет лик нетленной старины.

Орхон! Отцов святой исток:
Орлов степных парящийся полёт
И мир Мани, но кто представить мог,
Что он, погибнув, в душах не умрет.

Кто знал, что здесь, у стен рабата
С органными напевами
                            холмов вокруг,
Из мглы веков и войн былых раскаты
Воскреснет непокорных предков дух!?

Вот чудится:
            сквозь облака ладья,
Как в сказке детской,
                        полузабытой, 
                                       дивной,
Меня проносит в прошлое.
                                   Вот я.
Рабат.
       Вот странник.
                      Мерклый свет
                                       лучины.

Да спит рабат.
                Да, сны сплелись
                                    в одно.
Проклятье,
           молитвы,
                     смех
                          и грусть
И, кажется, во мне
                         они
                              живут давно
Их смысл,
           и даже цвет 
                          и вкус

3

И выносят сны из дна тысячелетий
Тетеревиный ток
                      и вздох былой весны
И в облаках неверия в бессмертие
Парит, парит упрямо дух Мани.

И тихий мыслей ход стучит
                                  в груди набатом,
Волнуя небо и гнездовье гор
И вечен зов здесь,
                       в кельях Таш-Рабата
Добра и зла – врагов извечных спор.

И мысли мечутся,
                    высвечивая связь
Миров, судьбою брошенных в разлет.
И чудится: здесь
                    где-то рядом князь
Бросает тьму и свет
                         На неба свод.

Но только ль дух борьбы
                                с оскалом князя зла.
Безжалостным, бесстрашным –
                                    без отступа!
И чудится: в рассвете тонет мгла
И сонный свет скользит по стенам ступа

Орхон. Майдан. Смятенье.
                                   Ропот рати.
И голос Идигянь над площадью
                                         взлетит:
“Пусть из души моей
Мани исчезнет, братья,
Но гордый дух
                  В нас будет вечно жить!...”

И ропот тот вмиг сотрясет
                                  пространство,
Согретого смущенным солнцем рань:
“Нас предали!...”, а следом –
                                     диссонансом:
“Да будет славен гордый Идигянь!...”

Но вот вопрос:
                  что вызвало раздор,
Прочь разметав
                  безжалостно народ!?
Кто накликал
                  враждебных сил напор
Чья вражья сила
                  вызвал наш исход?

Да, все исчезло, но все осталось все ж
И тот, кто нас спаял,
                          и тот, кто нас
                                            развел,
Приставив подло к горлу острый нож.
И тот, кто этот нож отвел.

Как дар духов в божественном флаконе
В тебе – покой и смерч и елей льстеца
И камни стен твоих, как слуховые окна,
Доносят слившиеся в хаос голоса.

О, эфемерность времени – вечность бытия!
Любовь и ненависть – минувших лет расклад
Впитал в себя и щедро, не тая,
Наш мир тревожный ты, седой Рабат

Домой! И вон с души оковы!
И снова чудится во мгле ночной
Искра вернувшейся надежды слово:
“Домой! Домой! Домой!”

Но вот уже рассвет –
и снова всё в движении,
И снова сборы в трудный, дальний путь
Отброшены ненужные сомнения.
Часы прощанья волнуют мою грудь.

Прощай, Таш-Рабат!
                         Прости меня как сына!
Отныне ты со мной,
                         покинутый мой стан.
Молю:
      пусть жизнь твоя не ведает пустыни,
Пусть не изведает она ни слез, ни ран.

СЕЧА

Пенистой
          тучею
Небо
      покрыто –
В битве
          смертельной
схватились джигиты.
В ярости
          дикой
рубятся снова,
степь
      орошая
багровою кровью.
Плачет
        земля
озабоченной
                птицей,
шепчет она:
               “остановитесь!”
Руки
      в тревоге
к небу воздеты:
“дети
      любимые,
милые дети,
в схватку
           толкает
какая
       вас сила -
любовь или месть
или жажда
            могилы?
Или желание
солнца
        иного,
но солнце одно,
а лучей её
             много.
Каждому
         хватит
тепла их
           и света.
Дети любимые,
милые
       дети,
вам ли
        за это
до смерти
               биться,
дети
    мои,
        остановитесь!”

Но в битве
             жестокой
все
    позабыто
В схватке
           смертельной
сцепились
           джигиты.
В ярости
          дикой
рубятся
         снова,
степь
      орошая
багровою
           кровью.

Мечутся
         кони
из стороны
              в сторону –
в неистовом
               оргии
кружатся
          вороны.
Будто бы
          небо
вдруг
      разомкнулось
упало
      на землю
пожухлую
          юность.
Свалилася
            замертво -
великое
         горе нам:
“Не троньте
               глаза её,
вороны,
         вороны,
пусть они
            светом
немного
          потешатся,
пусть
      облака
в них седые
               поплещутся”.
Неведома
            ворону
жалость
         пока –
выклевал
            солнце он
и
   облака.
Выклевал
            свет он –
тьма
      всюду разлита…
Рубятся
         в битве
последней
             джигиты…
В ярости
          дикой
сшиблися
            снова,
степь орошая
багровою
           кровью.

Бьются
        решительно,
бьются
        отчаянно –
степь,
        сохрани
их великую
              тайну…

САК

Лети к мечте,
                 скачи в простор,
Могучий
          гордый сак.
Пусть пронесет
                  сквозь гущу гор
Тебя твой аргамак.
Пусть скачет он
                    за ветром вслед,
Отбросив
           робость, страх,
А час пробьет –
                   путь примет смерть
С тобою вместе, сак!
Пусть мчится
                в стонущую степь
И кровь стучит в висках.
Скачи, скачи из века в век,
Бессмертный аргамак!

МЕЧЕТЬ В ПРЖЕВАЛЬСКОМ (КАРАКОЛЕ)

1
Когда в часы душевного смятенья
Когда стеной обступит мгла вокруг
Я разумом с тобой – в тебе мое спасение,
Залог бесстрашья и свободы дух

2
И как бальзам твое благоволение
Ко мне: ты добр, в меру тверд и строг
И я, охваченный надеждой и волненьем,
Переступаю робко твой порог

3
Откуда в этот край бутонов
Тюльпанов горных ты пришла?
Откуда эти полутоны
И дымка красок Гохуа
Сплелись в соцветие едином
Твои неравные концы
И всплески Иссыкульской сини
И рябь задумчивой Янцы?

4
В смутный и неровный час ступая
По острию судьбы –
                         “в бездне на краю”,
Я ухожу
         в свои воспоминания
И голосом души тебя благодарю.

МЫСЛЬ

Мысль наподобие вулкана:
Спит безмятежно до поры,
Но вот напор – разверзлась рана
И лавой мысль летит с горы

© Ибрагимов И.М., 2013

ЕГО ВСЕЛЕННАЯ — ЧЕЛОВЕК

К 80-летию писателя, ученого, педагога

Об Исраиле Ибрагимове можно было бы сказать, слегка перефразируя Владимира Маяковского: он писатель – тем и интересен!

Безусловно, Исраил Момунович прежде всего и больше всего интересен как большой, глубоко мыслящий и мало на кого похожий писатель-прозаик. Я утверждаю это, поскольку прочитал практически всю художественную прозу Исраила, но сожалею лишь о том, что его самобытный писательский талант недостаточно известен и потому недостаточно оценен современниками и земляками. Тут много самых разнообразных причин, начиная от весьма огорчительной тенденции к девальвации общественной духовности и — как следствие — к махровой коммерциализации культуры и кончая банальной необходимостью «проталкивания», продвижения, «раскрутки» любого творческого продукта. Как говорится, таланту надо помогать, бездарности пробьются сами. Эта лапидарная формула абсолютно приложима к судьбе моего старого и нежного друга Исраила Момуновича Ибрагимова, потому что уж, чего-чего, а пробивных способностей он лишен начисто. И, может быть, к сожалению, поскольку наше жесткое и динамичное время порою просто требует, чтобы талант, как и добро, был «с кулаками», умел постоять за себя. Но чего уж там говорить: это песня не про Исраила!

С другой стороны, еще 200 лет назад Александр Сергеевич Пушкин очень точно заметил, что «люди верят только славе», не понимая, что между ними может находиться великий писатель или блестящий полководец, о которых мало кто знает, только потому, что их имена не овеяны славой. «Впрочем, — добавляет Пушкин, — уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: ведь в состав славы входит и наш голос».

Вот и я хочу внести свой голос в состав, быть может, не очень громкой, не ослепительной, но вполне достойной, добротной славы писателя Исраила Ибрагимова, чтобы люди, обладающие самолюбием, присоединились ко мне.

Хотя пишет мой дорогой Исраил неспешно, несуетно, не рвет, как говорится, удила, все же к своим 80 годам успел он создать весьма солидный корпус высокохудожественных литературных текстов. Только избранное, лучшее из его прозы составляет три весомых тома, которые, увы, не удалось писателю издать к своему юбилею. И было бы очень хорошо всем миром помочь ему сделать это! Ведь книги Исраила Ибрагимова больше нужны нам, читателям, чем самому автору. Хотя, конечно, я знаю, как мечтал и мечтает он об этом своеобразном венце своего более чем полувекового яростного, мучительного, но и прекрасного писательского труда!

Вот лишь «голый» перечень того, что создал И.Ибрагимов в художественной прозе. Он автор пяти романов — “Вкус дикой смородины”, “Цыпленок и самолет”, “Колыбель в клюве аиста”, “Тамерлан. Начало пути», “На ужин людоеду”, нескольких повестей — “Соната для спящего сына”, «Сорока на виселице”, “Новогоднее такси”, “Красные виноградники в Арле”, “Созвездие мельниц”, “Исполнение мечты”, а также рассказов, эссе, сценариев 20 игровых, научно-популярных и документальных фильмов.

Центром литературной Вселенной, сотворенной писателем Исраилом Ибрагимовым, Солнцем его художественного Космоса, безусловно, является Человек. Как тут не вспомнить Ван Гога, утверждавшего, что «нет ничего более художественного, чем любить человека». Именно любовью и глубочайшим интересом к человеку, к людям, какими бы «маленькими» или незаметными они подчас ни казались, оплодотворено и движется творчество Ибрагимова.

Один их героев его романа «Цыпленок и самолет» поэт Адылжан говорит своему приятелю: «человек – это целый мир», а на замечание друга о том, что «на земле людей тьма-тьмущая», заявляет: «да, тьма тьмущая, но при этом каждый из них – мир». В этой фразе  — ключ к творческому методу Исраила Момуновича: неспешно, но тщательно, глубоко и любовно исследовать мир человека, тайны и явь человеческой души, извивы людских судеб. Насколько интересным, увлекательным и волнующим может быть этот путь, если по нему идет такой талантливый и неравнодушный мастер, как Исраил-ака! Не могу в связи с этим не вспомнить свои впечатления от романа «Вкус дикой смородины», высказанные мной – подумать только: почти 35 лет назад! – сразу же после выхода книги в Москве, в издательстве «Советский писатель» в 1979 году. А первые впечатления, как известно, самые сильные! Вот они:

«Вдумчивый читатель найдет во «Вкусе дикой смородины» крупицы ценного опыта, необходимого не только для памяти и ума, но и, что самое главное, — для души и сердца. Страницы книги вызывают в нас щемящее чувство причастности к живой и неповторимой судьбе людей, о которых она повествует».

А через шесть лет, когда роман вместе с повестью «Созвездие мельниц» вышел уже и на родине И.Ибрагимова, я в своем отзыве об этой книге, названном «О человеческом в человеке», писал:

«И роман «Вкус дикой смородины», и повесть «Созвездие мельниц» заставляют читателя всматриваться в человека, в его внутренний мир внимательно и терпеливо, без суеты и предубеждений. Они как бы говорят нам: «Остановись на мгновение, взгляни на ближнего своего пристальней и с интересом. И ты увидишь, как богата и сложна душа человеческая, как страстно стремится она к лучшему. И как нелегок и нескор путь к нравственному совершенству.

Исраил Ибрагимов любит и хорошо знает людей, он видит их как бы изнутри и может рассказать о них очень многое. Но он предпочитает не рассказывать, не описывать, а показывать их в действии, в раздумьях, в отношениях друг с другом. Так любовь, помноженная на художественное мастерство, рождает подлинное искусство»…

С полным основанием я могу повторить эти слова и в отношении последующих книг Исраила, и в особенности о романе «Колыбель в клюве аиста» — самом мощном, масштабном, полифоническом сочинении писателя, охватывающем несколько десятилетий жизни нашего поколения. Это настоящий роман, в котором есть все: и мелодрама, и высокая трагедия, и элементы детектива, и напряженные философские раздумья, и юмор, ирония, и ностальгия. «Колыбель…» так же, как и повесть «Соната для спящего сына», полна боли, в ней почти все  — сплошной обнаженный нерв… Можно много говорить об этой книге, но лучше, чтобы люди прочитали ее сами».

Жизнь Исраила Ибрагимова сродни его роману – такая же непростая, негладкая, полная драматических серпантинов и напряженных размышлений. Многое от самого автора проецируется и преломляется в образах двух главных героев «Колыбели» — Дауда Исмаилова и Артура Жунковского. В них не только соединились две профессии Исраила Ибрагимова – писателя, кинодраматурга и геолога, но, главное, отразилась суть его внутреннего мира – пытливость мысли, острое духовное зрение и, конечно же, пронзительный интерес и любовь к человеку ...

Родители Исраила – Момунахун и Чолпонхан, спасаясь от репрессий в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, еще в детском возрасте попали в Кыргызстан. Исраил, как и его покойный брат Усенжан и сестра Мехри, родился в русско-киргизском селе Сазановка (ныне Ананьево) на Иссык-Куле. Там, в Приозерье лежат истоки его любви к русскому языку и литературе, оттуда глубокая душевная привязанность к Озёрному краю, так замечательно и проникновенно описанному в его книгах.

Потом был год учебы в Московском институте востоковедения, прикрытом после смерти Сталина, и год в столичном геолого-разведочном институте, откуда Исраил перевелся во Фрунзенский политехнический институт; полевая экспедиционная работа в киргизской геологии; затем научная деятельность – специализация по углю; успешная защита диссертации, работа в Институте геологии Академии наук и… резкая перемена участи – переход на преподавательскую стезю – в Киргизский университет. И обретение семьи, рождение детей – двух девочек и двух мальчиков.

И начавшийся исподволь мучительный и сладкий писательский путь, о котором долго никто и не подозревал. Пока, наконец, после долгого лежания в редакционном портфеле в журнале «Литературный Киргизстан» в 1976 году была опубликована повесть «Дорога в Каракийик»  — фрагмент из его первого романа «Вкус дикой смородины». Это был писательский дебют Ибрагимова. Дебют, как оказалось, вполне сложившегося, зрелого и серьезного прозаика, чуждого всякой конъюнктуре, графоманству, литературщине. Лучшим доказательством тому стал выход в 1979 году в Москве, в издательстве «Советский писатель» первой книги Исраила, название которой и дал роман – «Вкус дикой смородины».

Дальнейшие вехи творческой стези Ибрагимова уже более или менее хорошо известны. На этом пути был и кинороман «Тамерлан. Начало пути» — настоящий триллер о молодых годах легендарного полководца эмира Тимура, властителя Самарканда, основателя могущественной среднеазиатской империи Тимуридов, разгромившей монгольскую золотую Орду! Нельзя не подивиться кинодраматургическому дару писателя, его художественной фантазии и мастерству. Как лихо он закрутил сюжет, какую построил интригу, как сочно вылепил характеры людей, живших 700 лет до него!

Кроме «Тамерлана" за последние годы И. Ибрагимов написал повесть — эссе "Исполнение мечты" (об известном геологе, академике Усенгазы Асаналиеве), повести "Сорока на виселице" и «Пение перепелки» (в соавторстве с сыном Эмилем, увы, ушедшем из жизни несколько лет назад), а также ряд учебных пособий для студентов уйгурского отделения Кыргызского национального университета имени Баласагуна.

О его подвижнической деятельности по созданию и руководству этим отделением надо бы сказать особо. Это по существу первое и единственное в мире высшее учебное заведение, где готовятся кадры уйгурской национальной интеллигенции, причем, не религиозной, а светской.

Кровная, неразрывная связь Исраила Момуновича со своим – уйгурским – народом мощно проявилась в романе «Цыпленок и самолет», одном из самых емких и совершенных произведений большого художника. Это почти фольклорная сага, проникнутая всеохватной нежностью и сдержанной болью за свой народ, за людей, за человека вообще.

За все за это мы должны сказать огромное спасибо писателю, и в день 80-летнего юбилея сердечно поздравить его, пожелать крепкого здоровья и творческих сил! Уверен: у Исраила Ибрагимова есть еще немало интересных и глубоких идей, нереализованных планов. Пусть они успешно осуществятся!

P.S. Я все время говорил здесь об Ибрагимове-прозаике. Но совсем недавно выяснилось (для меня, во всяком случае), что Исраил Момунович настоящий поэт. Не в переносном смысле, что абсолютно очевидно, а в подлинном, буквальном значении этого слова. Он прислал мне свою давнюю поэму «Таш-Рабат», написанную к документальному фильму “Древними тропами», созданному по его же сценарию на Московской студии документальных фильмов. Каково же было мое удивление и восхищение, когда я увидел, что передо мной подлинная поэзия – глубокие лирико-философские стихи на историческую тему, созданные уверенной рукой мастера— стихотворца!

Хотелось бы надеяться, что вскоре читатели смогут получить возможность познакомиться и с поэтическим творчеством Исраила Ибрагимова.

Александр Баршай,
    журналист,
    заслуженный деятель культуры Кыргызской Республики

Иерусалим, Израиль
    Ноябрь 2013 г.