Последний фронтир

Увлекательные путевые заметки об Аляске, написанные нашим соотечественником.

Первая публикация на www.proza.ru

— Мистер, вы не в очереди?

Небритый индеец с длинными волосами и зубами гризли на шее в виде бус приветливо смотрел на меня, держа в руках литровую бутылку водки. На этикетке был изображен белый медведь; витиеватый курсив читался как «Вечная Мерзлота». За ним стояла еще парочка ребят, будто бы сошедших со страниц рассказов Джека Лондона о Клондайке – угрюмо насупившихся, в грязной одежде и руками, словно только что добывавших золото в этой самой вечной мерзлоте.

— Нет, я не в очереди, — ответил я и отошел в сторону.

Я зашел в этот вино-водочной магазинчик, чтобы купить бутылку вина к ужину. Расположенный в самом центре города, магазинчик предлагал довольно большой ассортимент вин, но сразу было ясно, что крепкий алкоголь тут более популярен, чем легкое баловство типа пива или вина. Местная водка предлагалась в крупной по емкости таре и название ее прекрасно отражало местный колорит – кроме «Вечной Мерзлоты», были «Чистилище», «Обморожение» и ряд других не менее элегантных брэндов.

Вот уже несколько часов я находился в Джуно – живописном городке, отчаянно прилепившемся к подножию огромной, густо поросшей лесом горы у окена и являющимся при этом административной столицей. То, что Аляска это само воплощение концепции контраста осознается сразу по прибытию в этот областной центр – штат Аляска по площади в два раза больше Техаса, но при этом ее столица это крошечный городок, растянувшийся в узкую полоску вдоль залива и насчитывающий около 30 тысяч душ.

Выйдя из магазинчика я отправился по узкой улочке, резко берущей вверх градусов под сорок. Прогулки по улицам Джуно требуют достаточно неплохой физической формы. Это вам не прерии – горы тут повсюду и даже самая высокая гора на этом континенте, пик МакКинли, расположена тут, на Аляске, правда намного севернее, там где теплый океан уже не греет побережье и зимой трещат настоящие морозы. Тут, в Джуно, да и пожалуй вдоль всех океанских языков, кромсающих берег на множество островов и полуостровов и собирательно известных как Внутренний Пассаж (Inside Passage) климат совсем не такой, каким он приходит на ум при упоминании об Аляске. Тут тепло и влажно, дожди бывает идут неделями, хотя ледники и айсберги совсем не редкость.

Многие города этого «Последнего Фронтира», как иногда называют Аляску, основаны золотоискателями для которых близость гор и превратности климата не были препятствием. Джуно не исключение. Своим названием он обязан канадскому золотоискателю из Квебека Жозефу Джуно, искавшему драгоценный металл в округе и, если верить легенде, серьезно раскошелившегося на виски для золотоискателей – делегатов съезда, созванного для решения вопроса с названием города. Было это давно, в 1881 году. Но и сейчас «золотое» наследие Джуно, если судить по необычайно плотности ювелирых заведений в даунтауне, живет и процветает.

Остановившись у перекрестка, чтобы перевести дух от бодрого шагания в гору, я оглянулся по сторонам. Окно офиса на первом этаже в ближайшем здании пестрело лозунгами вроде «Америка хочет работать!» и именем текущего американского президента Барака Обамы. На крыльце перед дверью в офис, сидели два коренастых индейца с интересом меня разглядывающих.

— Мистер, у вас есть две минуты? – вдруг спросил один из них.

Резкий запах перегара окутал меня словно облака вершину горы через залив. «Не иначе «Вечная Мерзлота»», передернулся я от неожиданности.

— Спасибо, мне ничего не нужно, — ответил я и продолжил восхождение.

— Мне не нужны ваши деньги, мне нужно только две минуты вашего времени! – крикнул мне он вслед.

Впереди замаячил купол православной церкви. Я ускорил шаг обрадованный тем, что водка не единственное русское наследие, оставшееся на Аляске.

Русское наследие

Факт продажи Русской Америки, нынешней Аляски, Соединенным Штатам, широкоизвестен не только любителям истории. В России эта транзакция века, осуществленная в 1867 году, была популяризована поп-группой «Любэ» в начале лихих девяностых разгульным кабацким шлягером «Не валяй дурака Америка!». Что касается самой Аляски, то знание это вкраплено не только в фамилии многих резидентов этого штата, но и в ландшафте городов и топонимике. Надо сказать, что сделка была феноменальной по своей выгодности для Америки, заплатившей примерно два цента за акр земли; репродукцию чека, выписанного американским казначейством русскому правительству можно без труда найти в Интернете.

Пыхтя как загнанная лошадь, я добрался до церкви. Здание этой церкви Святого Николая нельзя было назвать архитектурным шедевром. Незамысловато срубленная, она не была особо древней – табличка у забора информировала, что освящена она была «лишь» в 1894 году. Внутрь попасть нам не удалось, церковь была закрыта. В окошке прилегающего похоже окрашенного бело-голубого здания (судя по всему административной пристройке) мужчина с колоритной бородой напряженно всматривался в дисплей компьютера. «Не иначе батюшка трудится», подумал я, фотографируя церковь. Вспомнились бессмертные строчки Высоцкого «в небе синем колокольнями исколотом...». Небо над церковью Святого Николая в Джуно было грязно-серым с рваными клочьями облаков, но купол, как и где-нибудь на Среднерусской Возвышенности был золотым – «чтобы чаще Господь замечал».

Туристические проспекты об Аляске никогда не обходят стороной факт того, что когда-то эта огромная территория на северо-западе Северной Америки принадлежала России. Многие острова и города здесь зовуться так, будто бы это вовсе не Америка – остров Баранова, остров Куприянова или Петербург не будут резать ухо англосакским прононсом. Бывшая губернаторша Аляски Сара Палин даже хвасталась (видимо, в шутку) тем, что видит Россию из своей резиденции. Если спуститься вниз от церкви Святого Николая то можно оказаться около самого фешенебельного отеля Джуно, именуемого «Бараноф» в честь первого российского правителя этих мест Александра Баранова. Немного ниже можно купить матрешку или хохлому в магазинчике, название которого не предполагает многих толкований – «Русский Дом». Там же, словно ископаемые в музее палеонтологии, выставлены на продажу осколки советского прошлого, вызывающие легкую улыбку у тех кто родился в той почившей империи и полное безразличие у всех остальных.

Я помню, как в глубоком детстве был под сильным впечатлением от рассказа Джека Лондона «Потерявший лицо» про, возможно, вымышленные события тут на земле Аляски и Юкона. Жестокие схватки казачьего отряда Малахова с местными индейцами в попытке обложить данью мехами (самым ходовым тогда товаром) местное население привели к разгрому этого отряда и проявлению чудес изобретальности в плену единственного выжившего по фамилии Субьенков. Заморочив голову вождю клана, он смог убедить его быстро отрубить ему голову, что в контексте описанных событий выглядело как своего рода выигрыш. Вождь, в итоге, лишился своего статуса в племени и стал «потерявшим лицо» — человеком, позволившим себя обмануть. Десятилетия спустя подобный же сюжет мне встретился в рассказе Элмора Леонарда «Тропа апачей» (Trail of the Apache), только роль казаков играла американская кавалерия, а индейцев Аляски – апачи Аризоны и Нью-Мексико.

Впрочем, взаимоотношения аборигенов и колонистов не всегда были напряженными. Тот же Александр Баранов был женат на дочери вождя и имел от нее троих детей. Уже в другом городке, Кетчикане, нас подвозила веселая девушка – узнав, что мы говорим по-русски, она радостно нам рассказала, что семья ее отца это русские колонисты со времен Русской Америки, перемешанные с коренными жителями Алеутских островов. На певицу Бьорк она была совсем не похожа, но говорила вполне искренне.

Русское наследие ярко представлено в торговле и не только матрешками. Многие торговые лавки этих крохотных городков вдоль побережья также аппелируют к этой традиции, пышно называя себя как-нибудь типа «Русско-Американская Компания».

В общем, Россия прошлого играет глубоко позитивную роль в облике Аляски современной. Возможно это связано с фигурой самого Баранова, который, если верить некоторым данным, был кристально честным человеком – при передаче дел следующему губернатору, реальный баланс превысил имеющийся в гроссбухе на серьезную сумму. Про чиновников нынешней России рассказывают много всякого, но ничего подобного слышать еще не приходилось. Возможно поэтому американцы с почтением относятся к персоне Баранова – в его честь назван не только центральный отель в столице, но и большой сухогруз, а в городе Ситка (бывший Ново-Архангельск) ему установлен памятник.

Золотая лихорадка

Скагвей принято называть городом, хотя при населении в тысячу человек этот порт к северу от Джуно больше похож на Голливудские декорации для съемок вестернов. Его неширокие улицы застроены бутафорскими зданиями, сооруженными во времена золотой лихорадки и многократно модернизированными с тех пор. Сам город, как и Джуно, зажат в тиски между практически отвесными скалами и узкой океанской губой.

Своим появлением Скагвей обязан новостям с Клондайка, облетевшими Америку в 1896 году. И хотя сам Клондайк расположен за сотни километров в канадском Юконе, дух Клондайка и «бриллиантовый дым» быстрого обогащения тщательно оберегается тут в Скагвее, последнем «цивилизованном» месте перед долгой и изнурительной дорогой к заветному золотоносному ручью. Дорога эта, Чилкут Трэйл, если судить по современным даггеротипам, едва ли была прогулкой по парку – отвесные заснеженные перевалы и донельзя нагруженные золотоискатели со сворами лаек тяжело топчущие снег длинной вереницей почти физически передают ощущение холода и усталости. Глядя на эти суровые черно-белые фотографии Скагвей с его барами и салунами кажется просто эдемским садом с виски и кабаре.

Один из таких салунов, «Красная Луковица» (Red Onion Saloon) функционирует до сих пор. Нравы в этом злачном заведении изрядно смягчились с тех пор, как толпы авантюристов со всей Америки проводили тут досуг до или после (если удавалось намыть золотишка) эпического похода на Юкон. В те времена тут был публичный дом, контролировавшийся местной организованной преступностью. Отчаянные девушки легкого поведения развлекали суровое мужичье за пригоршню долларов и узнать о том, как это было можно на втором этаже этого заведения, где теперь расположен музей. На первом же этаже теперь ресторан, забитый до отказа туристами. Приветливые официантки фертильного возраста одеты так, как должно было одевались сотрудницы салуна когда-нибудь в 1896. Я поболтал с одной их них, улыбчивой дамой с глубоким декольте виртуозно разносящей пиво возбужденным историей посетителям. Затейливая цветная татуировка на ее мускулистых плечах была тем немногим, что мешало окунуться в «золотое» прошлое окончательно.

В здании напротив тоже музей – музей бара. Стойка, кассовый аппарат, витрина с архаичными бутылками пива, виски и другого горячительного сохранены в том виде в каком они были на рубеже 19-го и 20-го столетий. Странная музыка, льющаяся из допотопного фонографа наполняет бар стариной также как и резкий запах звериного меха. Теперь здесь тихо (если не считать старинной фонографической музыки), но трудно сомневаться в том, что в каком-нибудь 1898 в этом баре все было куда более оживленно поскольку кроме бара это заведение выполняло и функции местного казино, где золотоискатели резались в карты и играли в биллиард надо полагать не «на щелобаны». Если присмотреться к пивным бутылкам, то невозможно не заметить, что тогда их импортировали сюда аж из Сиэттла, хотя теперь тут повсюду подают некий местный аляскинский эль – напиток далеко не элитный, но прекрасно вписывающийся в местный антураж.

Вся эта стилизованная под Дикий Запад, или точнее Северо-Запад, архитектура иногда содержит в себе смысловые ляпы. Одно из двухэтажных сооружений в центре местного бродвея зазывает очарованного туриста потратить доллар-другой вывеской «Копченый лосось и сувениры» (Smoked Salmon & Gifts), но при этом фасад его грубовато расписан изображениями белоголовых орлов, чаек, китов и дельфинов.

— Папа, а где же лосось? – озадаченно спросил меня ребенок, изучив анималистическую живопись.

— Видимо его всего закоптили, — пошутил я.

Но даже эти несуразности укладывались в ландшафт вполне себе естественно; строго говоря, вся эта шумиха с золотом на Клондайке заставляла предприимчивых и уверенных в себе граждан идти на совершенно неоправданные риски, свидетельством чему сухая статистика – из примерно ста тысяч золотоискателей реально золото нашли только четыре тысячи. Остальные 96% вне всякого сомнения сполна насладились красотами Аляски и суровой природой Юкона, теряя время, деньги, надежду, во многих случаях здоровье, а частенько и жизнь. Но если бы не эта золотая лихорадка такие шедевры Джека Лондона как «Любовь к жизни» и «Белое безмолвие» не стали бы культовой литературой советской молодежи, а уж тем более не сделали бы Скагвей туристической Меккой американского севера. Так что «безумству храбрых поем мы песню»...

Что касается копченого лосося, то с ним на Аляске полный порядок. Причем как с копченым, так и со всяким другим.

Лосось и другие звери

Время езды на автобусе из даунтауна Джуно на живописный ледник Менденхолл (Mendenhall) составляет около получаса. Часть пути пролегает вдоль океанского залива, куда впадает несколько речушек. Хайвей построен прямо над ними. У одной из этих речек в тот день наблюдалось серьезное скопление пернатой братии – белые чайки и черные вороны облепили берега так плотно, что было впечатление как будто кто-то пролил струю воды на шахматную доску. Проезжая прямо над речкой я обратил внимание на немного неестественный цвет воды.

— Сокай идет! – бодро сказал наш рыжебородый водила, указав на речку.

И тут я понял в чем было дело. Цвет воды был странным из-за того, что тысячи лососевых спин резали ее поверхность, идя на нерест в верховья реки. Темно-бурые, блестящие спины, толкаясь и отпихивая друг друга бороздили реку против течения, повинуясь могучему инстинкту продолжения рода. Трудно было даже сказать чего больше было в этот момент в этом русле – воды или лососевых тел, без устали рвущихся к материнскому ручью, чтобы отложить (или оплодотворить) икру и умереть. Такого рыбного столпотворения я еще не видел, но поразительней всего, что вся эта сцена, словно сошедшая с канала Animal Planet, имела место быть в городе и прямо под главным хайвеем.

— Сейчас не видно, но иногда не берегу лежат тюлени,  — опять сказал водила – приплывают рыбкой на нересте закусить.

Тюленей не было, однако количество рыбных тел в разной стадии разложения обильно усыпали собой берега, свидетельствуя, что кое-кто покрупнее чаек закусывает тут однозначно. Через некоторое время мы увидели этих покрупнее, но были это отнюдь не тюлени.

— Последний автобус обратно в шесть вечера, — предупредил нас водитель, указав на вывеску на лобовом стекле, где это было прописано даже по-русски и причем без ошибок. Исполинская река льда, глетчер Менденхолл, была видна как на ладони с этой конечной остановки.

— А кто опоздает, что тогда? – спросила пышнотелая дама с гигантским фоторужьем.

— Кто опоздает будет ночевать с медведями, — ответил тот и по доброму улыбнулся.

Через две минуты, когда автобус скрылся за ближайшим перелеском, мы все узнали, что рыжебородый дядя вовсе даже не шутил.

Остановка примыкала к густому лесу, сквозь который был проложен лабиринт тропинок на помостах. Вдоль одной такой тропинки протекал ручей с уже видимой нами сценой – нерестящимся сокаем, только тут, уже вдали от океана, он был ярко красный с деформироваными ртами, дышащий на свой рыбный ладан. Мы шли по тропинке, углубляясь в лес. Вдруг резкий звериный запах брызнул в лицо, заставив нас инстинктивно замедлить шаг. Послышался топот дюжины ног – группа людей с объективами длиной в руку резво промчалась мимо нас.

— Она переместилась, — бросил полушепотом на ходу один из них.

Мы переглянулись, пытаясь понять что же все-таки происходит.

Где-то далеко глухой трелью прозвучало что-то вроде отбойного молотка.

— Не иначе Сара Палин строчит из пулемета, — весело сказал один из приехавших с нами в автобусе туристов. Все остальные засмеялись.

Человек с фотоаппаратом, быстро шагающий мимо нас, неодобрительно взглянул на нашу группу и приложил палец к губам.

— Тихо. Она там не одна.

«Да кто же там?», промелькнуло в голове. Любопытство и страх перед неизвестным смешались в один нервный венегрет эмоций. Я взял ребенка за руку, напряженно всматриваясь в почти сплошную зеленую стену из деревьев.

Тропинка делала резкий крюк, обогнув который мы увидели толпу народа, которые перешептываясь показывали пальцами в сторону чащи. Женщина в униформе американского рейнжера в широкополой шляпе с улыбкой приблизилась к нам и негромко сказала:

— Она поймала еще одну рыбу.

Сбросив скорость до минимума мы приблизились к тому месту, где стояла толпа. Вдруг все стало ясным – черная медведица с двумя медвежатами размером не больше моего кота, спокойно тусовалась в зарослях. Один из медвежат сидел на дереве, второй с аппетитом поглощал красного лосося, сидя на траве. Тихонько жужжали фото и видео камеры. Английская речь перемежалась с немецкой, но к этой закономерности мы уже привыкли еще в Британской Колумбии – чем более дикая природа вокруг, тем больше немцев с фоторужьями. Медведицу отчего-то совершенно не смущало большое количество людей, разглядывающих ее и ее потомство с деревянного помоста в каких-нибудь десяти метров от нее. Откуда ни возмись появилась еще одна рейнжерша с такой же ослепительной улыбкой как и у первой. Встав около нас, она важно заметила:

— Их у нас тут на Менденхолле семнадцать.

Семнадцать черных медведей, медведиц и медвежат без страха перед людьми спокойно рыбачат в окрестностях глетчера Менденхолл, нагуливая жир перед аляскинской зимой в каких-нибудь двадцати минутах езды от даунтауна Джуно. Девиз штата Аляска «Последний Фронтир» отправдывал себя на все сто процентов у этого глетчера.

Одним из самых серьезных походных предметов, которые стоит брать с собой на Аляску является бинокль. У нас его не было, что лишило нас массы возможностей понаблюдать за легендарной фауной Севера в деталях. Медведи Менденхолла не в счет – они подпускают к себе так близко, что бинокль не нужен. В Скагвее мы взяли машину и поехали на Юкон, пересекая запутанные границы Аляски, Юкона и Британской Колумбии. В десятке километров от городка Каркросс дорога проходит вдоль ослепительной красоты озер с изумрудной водой. Остановившись у одного из них, чтобы сделать фотографии, мы заметили купающегося лося. Вот где бы бинокль пришелся кстати – нас резделяли не менее пятисот метров. Лось был без рогов, так что может быть эта была лосиха, хотя сказать точно было трудно поскольку самец свои величественные рога время от времени сбрасывает. Был он желтоватого цвета; энергично нарезая круги по отмели у берега, он словно обдумывал плыть или не плыть через озеро. Глядя на него мне вспомнилось как много лет назад отец мне описывал запутанную родоплеменную структуру киргизов, из которой я понял, что клан, к которому принадлежал он (и, видимо, теоретически и я) назывался сары-быгыш, что в буквальном переводе означает «желтый лось». Помню, я с удивлением спросил его тогда, откуда такое странное название, ведь лоси в Кыргызстане никогда не водились.

— Так ведь на Алтае они есть! – с энтузиазмом ответил мне тогда отец.

После чего последовала не менее запутанная легенда о мифическом герое Манасе, приведшим киргизские племена с Алтая на Тянь-Шань по причинам, еще более загадочным, чем сама фигура Манаса. Сюжет этот в полумифической истории многих народов крайне популярен – Арпад привел орды венгров в Паннонию, Аспарух сделал тоже самое с ордами болгар, откочевав с Волги на берега Черного Моря и тп. Начал накрапывать мелкий дождик. Вершина горы, примыкавшей к озеру, которое бороздил лось, стала затягиваться тучами. Тучи довольно быстро поглотили редколесье на вершине и стали сползать вниз. Лось по прежнему топтался на мелководье, так и не решив плыть или не плыть. В своей нерешительности он напоминал Кыргызстан который получил собственную государственность, благодаря совершенно уникальному стечению исторических обстоятельств, и сразу после этого увяз в нерешительном топтании на месте несмотря на сгущающиеся над ним тучи.

Но континентальная Аляска не совсем то же самое, что прибрежная. Аляска побережья интересна морской фауной самых разных, часто исполинских размеров, а также тем, чего больше нигде нет в таком легкодоступном виде – гигантских размеров глетчерами, или ледниками как их называли в курсе школьной географии за шестой класс.

Ледники

Один мой приятель, человек с медицинским прошлым, рассказывал мне, что как-то раз на экзамене в институте перепутал евстахиеву трубу с фаллопиевой, чем поверг в шок профессора. Этот забавный эпизод вспоминается при навигации в сложной системе проливов, островов и полуостровов южной Аляски. Если смотреть на карту, то изрезанный тектоническими катаклизмами берег словно пронизан тысячами труб разной толщины в разных направлениях, самое популярное из которых – с юга на север. Люди знающие утверждают, что еще один виновник этой комплексной топографии это глетчеры, беспощадно кромсающие Аляску даже сейчас.

Мы бороздили прибрежные воды на большой посудине, шедшей под голландским флагом. После захода в Скагвей, корабль отправился в длинный узкий залив, именуемый Glacier Bay из-за высокой плотности ледников, сползающих в него со всех сторон. Вода за бортом походила на суп с вонтонами из-за плавающих в ней льдин разного калибра, не тянущих однако на айсберги. Погода была прекрасная. Натянув на самые уши шапки (так-то бывает в августе на Аляске), мы жадно пожирали очами чудеса света по обе стороны нашего судна.

Ледники на фотографиях не состоянии передать ощущение величия и грандиозности этого любопытного природного явления, давшего название целой геологической эпохе. Благодаря цикличности прохладных и теплых периодов планеты, ледники, эти колоссальные реки льда, то сковывают своими ледяными объятиями гигантские участки суши, то отступают на север и в высокогорье, чтобы вновь разползтись по континентам в следующий ледниковый период. Если верить таблицам геологических интервалов планеты, ледниковые периоды штука довольно банальная – последний из них был всего несколько сотен лет назад.

Любые попытки вербально описать увиденные глетчеры являются красноречивым подтверждением известного клише, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Глядя на огромные бело-голубые массивы льда, очень четко начинаешь понимать насколько крошечна и незначительная твоя роль в этом мире, где на геологической шкале все имеет несопоставимые с привычными нам размеры – как время, так и пространство. Пытаться сопоставить себя с глетчером это тоже самое, что сопоставить себя и, скажем, инфузорию-туфельку – только в другую сторону. Кое где поверхность ледника выглядела так, как будто некий великан посыпал ее перцем из гигантской перечницы.

— Ну надо же, ледник не чистят! – фыркнула стоявшая неподалеку американка и сразу же зажжужала фотокамерой.

С другой стороны судна раздался нешуточный грохот. Оказалось, что от глетчера откололась глыба и с треском и грохотом рухнула в воду. Кое кто успел снять этот эпизод на видео и теперь радостно прокручивал отснятое знакомым.

Гористая местность вокруг глетчеров была почти полностью голой, без какой либо растительности если не считать редкие кустики и траву. Это не мешало, однако, местной разновидности горных козлов задумчиво глядеть в нашу сторону. Козлы эти абсолютно белые с небольшими черными рожками. Чем они тут питаются осталось загадкой.

За ледниками в этом заливе, который еще является национальным парком США, следит лесничий, или лучше сказать ледничий. Ввиду удаленности залива от цивилизации трудно сразу понять каковы функции этого лесничего, кроме как рассказывать туристам об особенностях того или иного глетчера. Более того, в середине сентября залив покрывается льдом до следущей весны и всякая навигация в нем полностью прекращается. И стоят себе глетчеры, скованные холодом даже больше обычного, среди белого безмолвия и трескучих морозов и лишь одинокий лесник, терзаемый приступами cabin fever, угрюмо смотрит на них в те моменты, когда скупые лучи короткого полярного дня согревают на мгновение тысячелетнюю бело-голубую толщу, помнящую трубный глас мамонта и топот шерстистого носорога.

Каяки и ножи 

В детстве я, помнится, листал книжку американского художника Рокуэлла Кента, где были вклейки с репродукциями его работ. Многие из них я до конца не понимал (наверное и до сих пор не понимаю – символичность, заряженная верой в коммунизм, это штука на любителя), но вот все, что касалось изображений ландшафтов севера мне запомнилось неплохо. Самая яркая его работа это пожалуй что «Эскимос в каяке» на которой эскимос в белой куртке гребет на фоне айсберга посреди пугающе безграничного водного пространства. Репродукция передавала ощущение хрупкости и опасности. Сколько ему плыть до родного стойбища? Не вынернет ли агрессивно настроенный морской зверь из ледяной пучины? Не налетит ли ненароком шторм? Картина поднимала множество тревожных вопросов и судьба отважного эскимоса выглядела весьма неопределенной.

Я не мог отделаться от воспоминаний об этой работе Кента, усаживаясь в трехместный каяк вполне современной конструкции в деревушке недалеко от Кетчикана. Айсбергов вокруг не было – Кетчикан расположен у самой южной оконечности Аляски, откуда рукой подать до канадского Принц Руперта. Океан был не так спокоен как на картине; легкая рябь бодрила серую поверхность и порою, когда вдали торопливо проплывала моторка, вода вспенивалась небольшими волнами.

Управлять каяком было делом непростым и довольно трудоемким  — плечевой пояс работает как следует, хотя пластиковое весло очень легкое. Самое главное приноровиться к тому, чтобы правильно поворачивать в ту или иную сторону. Для этого в каяке есть специальная педаль, контролирующая скрытую под водой лопасть. Но это современная инженерная мысль – как управлялись с поворотами этой лодки эскимосы времен Кента (и раньше) остается загадкой. Возможно, что каяк для эскимосов был сродни лошади для кочевников Центральной Азии; подобно тому как дети в азиатских степях учились ездить верхом раньше, чем ходить, дети эскимосов осваивали каяк в соответствующем возрасте. Вполне вероятно, что седла для лошадей и педали для каяков это инновации, появившиеся значительно после того, как всадники-гунны опустошили Европу, а эскимосы расселились от Аляски до Гренландии, покорив тундру и ледяные моря.

Начинать на каяке плавание в океан (который язык не повернется назвать открытым – это довольно узкий залив) , к островам в нескольких километрах от берега, довольно страшновато. Вполне свойственные нам, континентальцам, приступы паники проходят минут через десять, когда весло худо-бедно начинает слушаться. В море то и дело выпрыгивал лосось – как раз шел нерест сокая. У островов морские звезды самых разных расцветок лепились к скалам. Вода была теплая, как в океане так и от мелкого дождика, покрывавшего мои очки мутными разводами. Обогнув острова и взяв курс обратно мы поняли одну важную особенность – эта часть Аляски ничем не отличается от побережья Британской Колумбии и острова Ванкувер.

Каяки не единственное изобретение эскомосов, привнесенное в общечеловеческую культуру. Еще один культовый предмет получил, по крайней мере в этих местах, широкую популярность – эскимосский нож улу. Его можно увидеть во всех магазинах, торгующих сувениры для туристов. Нож этот больше похож на небольшой мастерок, рукоятку которого немного видоизменили, но он, как оказалось, крайне удобен в резке овощей. Конечно же исторически вряд улу использовался для резки овощей (да и вряд ли эскимосы вообще употребляли в пищу овощи). Я видел фотографии, на которых добытая охотниками белуха (белый кит) где-то на Баффиновой Земле разделывается женщинами для вяления – они ловко кромсали ломти белухи окровавленными улу на почти что идеальные квадраты.

Мы купили улу в Кетчикане и с тех пор жена использует только его в приготовлении салатов. На лезвие заметна гордая надпись «Сделано на Аляске», сталь может быть и не золингеновская, но вполне приличная. Традиционно, улу занимал почти что сакральное место в быте эскимосов; нож этот тщательно оберегался и передавался из поколения в поколение. Считалось, что опыт, накопленный поколениями семьи, хранился в улу и получавший его потомок получает весь опыт отцов и дедов. Если это правда, то наш улу будет хранить знания о том, как готовить греческий салат. Передастся ли это знание далее покажет время.

Эскимосы и индейцы, золотая лихорадка и медведи с лососем, айсберги, улу и русское наследие – Аляска интересна и непохожа другие уголки планеты. Разнообразие сюжетов на Аляске чем-то напоминает кубик Рубика, хаотично запутанный и ждущий любителя головоломок, готового потратить время и силы, чтобы увидеть в хаосе путь к упорядоченности. Но все аспекты жизни и истории, увиденные нами на Аляске, оправдывают лозунг штата – это действительно фронтир. Печально лишь то, что скорее всего он действительно последний.

© Анвар Амангулов (Амин Алаев), 2013