Парадокс Англии

Очерк о современной Англии и англичанах, какими их увидел наш соотечественник.

Первая публикация на www.proza.ru

— Его черепная коробка была рассечена на две части алебардой, а челюсть и щеки истыканы кинжалом, — Малколм, с серьезной физиономией, жестами показал как должно быть ужасно это было.

— Бедняга, ведь на автостоянке нашли, — пробурчал Ангус, споласкивая свою чашку.

— Ну что поделать, он ведь проиграл эту битву.

На мгновение воцарилось молчание. Загудел вскипевшей водой чайник. Малколм налил себе кипятка в пузатый заварник с листовым чаем; Ангус заваривал чай прямо в чашке. Оба предпочитали британский «Тетли». Кофейный аппарат сиротливо стоял в углу – кофе ни Ангус, ни Малколм, ни я не пили. Ангус и Малколм, мои коллеги в этом офисе, были родом с севера Англии, а там чай в большем почете, нежели кофе. Там же, на севере, у городка Лестер, были найдены останки средневекового английского монарха Ричарда Третьего, павшего смертью храбрых в феодальной стычке много сотен лет назад. Данный факт и обсуждался в это раннее утро на кухне нашего ванкуверского офиса.

— Ну, скажите тогда, отчего у него так сильно был изогнут позвоночник? – прервал я эту созерцательную тишину, вспомнив жутковатую фотографию выкопанного на паркинг лоте скелета.

Я знал, что спровоцирую дебаты, но мне страшно нравилось наблюдать за тем, как Ангус и Малколм спорят; в такие мгновения пространство кухни густо наполнялось йоркширским прононсом и можно было подумать, что место действия не западная Канада, а какой нибудь Баскервиль-холл. Строго говоря, из Йоркшира родом был только Ангус; Малколм и еще несколько ребят, усердно писавших код в этой фирме, были из других графств Соединенного Королевства. Иногда я их вообще не понимал, особенно когда они что-нибудь трещали скороговоркой. Но чаще удавалось разобрать общий смысл и после этого, наводящими вопросами, понять до конца суть сказанного.

— У него был сколиоз от рождения! – уверенно продекламировал Малколм.

— Какой сколиоз? Все от упражнений с двухметровым луком, которые были обязаны делать все дети по три часа в день. По закону! – Ангус красноречиво поднял вверх указательный палец, подчеркивая, что от этих мероприятий не освобождались даже августейшие особы.

— Так ты что думаешь из Ричарда хотели сделать Робина Локсли?

— Стрелки из лука были элитой армии, типа как сейчас пилоты. Принц Гарри ведь не пошел в пехоту, и Ричард не стал бы секирой махать...

Диспут накалялся. Мне очень хотелось остаться подольше и услышать все доводы, но надо было идти – через несколько минут мне должны были звонить с другого конца континента.

В детстве, когда я научился читать, я вдруг осознал, что у меня есть вполне четкие представления о тех или иных странах в те или иные эпохи. Вначале это были страны сказочные типа Изумрудного Города, сменившиеся на вымышленные типа тех, что сочинял Жюль Верн или Обручев со своими Плутонией и Землей Санникова. Ну а потом оказалось, что я неплохо знаком с Англией в разные периоды ее истории. Больше всего в этом постарались Стивенсон и Конан Дойль, однако в это утро мне вспомнился «Айвенго» Вальтера Скотта, в котором феодальная раздробленность и взаимная неприязнь саксов и норманнов провоцировала яркие вспышки бессмысленной, но галантной рыцарской доблести. Если добавить к этому гипнотический парадоксализм Льюиса Кэролла, то наверное можно сказать, что Англия была наиболее знакомой и даже по приятельски свойской страной для любого советского школьника, чьи передвижения по планете в большинстве случаев ограничивались городом проживания с редкими вылазками куда-нибудь туда, где были пионерские лагеря или проживали родственники. Знания об Англии аккумулировались с такой быстротой, что факт того, что по английскому была тройка выглядел как то совсем нелепо.

При этом детство мое проходило в крайней удаленности не только от Туманного Альбиона, но и от Европы вообще, на переферии Советского Союза, в азиатском подбрюшье российской империи, как выражался Солженицын. В самом центре города, носившего тогда другое название, был расположен кинотеатр «Россия», функционирующий до сих пор, и чудесным образом уцелевший после двух опустошительных для центральных кварталов революций. В этом кинотеатре я впервые соприкоснулся с Англией визуальным образом, а не книжным. Точнее сказать, с тем образом Англии девятого века, который представлялся правдоподобным голливудским режиссерам, создавшим фильм «Викинги». И хотя фильм этот был снят в 1958 году, в кинотеатре «Россия» в начале восьмидесятых его крутили так, как будто это был хит текущего сезона. Кинозал был набит до отказа. Озвучивание было замечательным – Кирк Дуглас звучал настолько естественно говоря по русски, что я не удивился много лет спустя, узнав о его славянских корнях. Англия в фильме выглядела удивительно живописной, с почти что сказочными замками из камня и ярко-синим океаном, по которому плыли воинственные бородатые скандинавы. Суровая реальность средневековой жизни и смерти отодвигалась на задний план романтическим образом английской принцессы из-за которой в фильме щедрыми потоками текла голливудская кровь. Викинги находили Англию крайне привлекательной и посещали ее очень часто. И знание о том, что Англия это именно то место, куда стоило добираться несмотря ни на какие трудности, великолепно транслировалось с широкоформатного экрана.

Англы и саксы, этнокультурная доминанта Англии, собственно и давшая название этой стране (Страна Англов) воевали с викингами почти что непрерывно целых три века. Эта страница английской истории крайне увлекательна и местами даже поэтична. «Семь футов английской земли или чуть больше, если он и правда так высок», таков был ответ последнего англосакского короля Гарольда своему брату, переметнувшемуся на сторону викингов, когда тот спросил получит ли что-нибудь Харальд Хардрада, его союзник и вождь скандинавов, если сложит оружие. Так и вышло – в последующем сражении Харальд был убит, а его воинство разгромлено. Это, впрочем, не помогло англосаксам сохранить независимость ибо, как писал Вальтер Скотт, тот самый ветер, что развевал победоносные штандарты Гарольда, надувал паруса норманнов, мчавшихся к берегам Англии через Ла-Манш. Меньше чем через месяц страна проиграла битву при Гастингсе и в Англии установилось владычество норманнов.

История, впрочем, любит ставить вещи с ног на голову – все сложилось совершенно иначе по ту сторону Атлантики. Викинги первыми добрались до Северной Америки на пятьсот лет раньше Колумба, заложив колонию в канадском Ньюфаундлэнде. Англичане прибыли сюда намного позже, однако сражений не потребовалось  — от колонии скандинавов к тому времени остались лишь тщательно замаскированные природой развалины и мимолетные упоминания в легендах местных индейских племен.

Одно время я работал в компании, расположенной в Суррее, одном из муниципалитетов Большого Ванкувера. Мой менеджер был такой же иммигрант как и я, уроженец Суррея, но только английского.

— Из одного Суррея в другой Суррей, — так он описывал свое передвижение по планете., — А почему? Потому что солнце не заходит над английской империей.

Он приходил на работу по пятницам в майке футбольного клуба «Челси» и страстно любил истинно британские шоколадки Кит Кэт. Эмиграция для него была делом совсем иным нежели для таких как я, если к тому же учесть, что портрет английской королевы до сих украшает собой канадские банкноты и монеты.

Смотря на карты трудно не согласится с тем, что солнце над империей действительно не садится. Строго говоря, сама империя уже давно прекратила существование в своем имперском виде, но вот топонимы продолжают пестреть на всех континентах, напоминая о былом величии правившей морями Британии. Иногда доходит до абсурда. В том же ванкуверском Суррее есть район Гилфорд; приятель, вернувшийся из командировки в Англию, показал мне фотку, где он запечатлен на фоне колледжа Гилфорд в Суррее. Не всегда, однако, имперское наследие лежит на поверхности, иногда приходится копнуть чуть глубже, чтобы увидеть британский след в достаточно неожиданных местах. Если взглянуть на карту Афганистана, то можно заметить длинный и узкий участок территории, зажатый между Таджикистаном и Пакистаном, так называемый Ваханский Коридор. Эта неприветливое горное плато с почти что арктическим климатом практически не заселено, если не считать горстку (несколько сотен) застрявших в феодализме киргизов, кочующих по этому неуютному уголку центральной Азии со своими яками. Коридор этот, как политический субъект, был создан при активном участии Англии. Стояла геополитическая задача не допустить возникновения общей границы между двумя империями, Российской и Британской, и тогдашний афганский шах помог английской короне создать желанный буфер в этом высокогорье. Так что условная изоляция ваханских киргизов это в некотором смысле продукт английской колониальной политики.

В те годы когда я учился в школе, а Советский Союз быстро увядал во всех мысленных аспектах, стремительно растущие контрасты ярче всего подчеркивались английским языком во всех его ипостасях. Больше всего это проявлялось в музыке, львиная часть которой была на английском. То есть существовала музыка и не на английском, но не та, что была по настоящему популярной среди моего поколения и непосредственно предшествующего моему (поколение дедов было другой закваски). Те, чья молодость пришлась на период так называемой хрущевской оттепели, боготворили The Beatles и казалось, что почти все знали куплет-другой на языке оригина из творчества этой ливерпульской четверки (то, что почти никто не понимал их смысла – другой вопрос). Не будет преувеличением сказать, что для многих единственным стимулом для посещения уроков английского в школе или институте было жгучее желание разобраться о чем же все же поется в этих англоязычных песнях, обволакивающих липким гипнозом благоговения практически каждого. Несмотря на то, что
словари были достаточно доступны, а уроки обязательны, число людей знавших английский по настоящему хорошо было исчезающе невелико. Знатоки эти пользовались колоссальным, хотя и часто скрываемым, авторитетом и привлекались страждущими к дешифровке заветных текстов. Я помню был свидетелем диалога, когда обсуждалась одна из песен The Beatles:

— Санек, ну скажи, что значит «She’s got a ticket to ride and she don’t care»?

— Ну это типа что у герлы билет уже есть и теперь ей все по барабану.

— А куда билет-то?

— Об это не говорят, слушатель сам должен понять. – с серьезным лицом важно отвечал «эксперт».

— А, ну круто. Ну ты голова Санек!

Коллапс Советского Союза открыл шлюзы потокам англоязычной музыки (и всего остального) уже по настоящему. Внезапно оказалось, что одна шестая часть суши была захолустной окраиной по части этого вида искусства. Оказалось также, что львиная доля по настоящему эпохально качественной музыки ковалась именно в Англии, а не в других англоязычных странах. Был в то время я студентом в одном из сибирских городов. Зимой, в разгар сессии, голова пухла от вколачиваемых словно гвоздей в доски знаний. На улице рано темнело. Сквозь окна обшарпанной общаги кроме времени суток все равно ничего не было видно из-за ажурных узоров инея. Гайдаровские реформы резко ограничили среднестатистический студенческий рацион. Один из немногих факторов, привносивший тепло и свет в конце туннеля в это незабываемое время, был густой баритон Дэвида Гэхана* неустанно несущийся из колонок допотопной магнитолы, что стояла у нас в комнате на лобном месте. Почти все, что пел Гэхан звучало мрачновато, но видимо реальность на тот момент была еще более тоскливой, поскольку после этой музыки откуда то находились силы и даже осторожный оптимизм. После бессоных ночей, проведенных в умопомрачительных штудиях, я приходил после зачета или экзамена к себе в комнату, бессильно падал на видавший виды «мамонт» (так называли самопальные двухярусные кровати) и, закрыв глаза, слушал суровый гэхановский вокал, представляя себя не «во глубине сибирских руд», а там, где северная Атлантика целовала волнами дуврскую белизну.

(*Дэвид Гэхан — вокалист и один из членов английской музыкальной группы Depeche Mode)

Когда морозы были не особо суровыми, а сессия не на носу, мы бывало гоняли мяч на покрытом толстым слоем снега стадионе. Парадоксальным образом в этом уголке континента, где зимние виды спорта должны были по идее жестко доминировать, самой популярной игрой была та, что придумали в Британии для игры на траве. Травы на том стадионе, надо сказать, не бывало даже летом – это был какой то песочноподобный грунт. А вот зимой одеяло снега, прикрывающее этот грунт, стонало от десятков ног, играющих в футбол. Играть было весело, а падать не больно из-за снега. Иногда игры затягивались и разгоряченные студенты сбрасывали куртки и свитера, оставаясь лишь в майках. Когда я рассказываю об этих эпизодах знакомым из Англии мне не верят, думают что я сочиняю. Ну кто в здравом уме будет играть в футбол на снегу при отрицательной по Цельсию температуре, да еще скинув при этом верхнюю одежду? Однако все обстояло именно так – любимая всей планетой английская игра в Сибири времен романтического капитализма переживала именно такие метаморфозы.

Игра в полуголом виде в футбол на сибирском морозце была вещью не особо новой для тех широт. В те моменты, когда у меня была свободная минутка для чтения, я помнится листал как-то раз заметки русского этнографа Богораза о юкагирах и наткнулся на сведения о том, что юкагирские женщины обрабатывая рыбу, бывало скидывали свои парки в мороз, чтобы не потеть больше необходимого. Мороз и снег в Сибири были штукой крайне банальной, едва ли заслуживающие особенного упоминания. А вот в Англии ни мороза, ни снега, по крайней мере по книжным источникам не было – теплый Гольфстрим согревал всю северную Европу и поэтому в футбол там играли на траве, а не на снегу.

Английский футбол, еще задолго до того, как российские олигархи наперегонки стали скупать клубы Премьер Лиги, был явлением интригующим и завораживающим. Уровень организации футбола в Англии был прямо пропорционален абсолютной магии на поле многих игроков, большинство из которых, кстати говоря, вовсе не были подданными ее величества. После сезона Премьер Лиги, который мы смотрели нерегулярно и в записи, называть футболом то, что предлагала отечественная одноименная индустрия, уже совсем не хотелось. Годы спустя я узнал, что во многих других уголках планеты история повторялась, причем иногда в виде кровавой драмы – в Африке, где тогда полыхали жесточайшие войны, бывало враждующие группировки шли в атаку друг на друга одетые в джерси любимых футбольных клубов английской Премьер Лиги. Совершенно размытые идеологические ориентиры заполнялись тем, что игнорировать было невозможно при любой власти – очарованием британского футбола.

Гайдаровские реформы, впрочем, отворили калитку для знакомства с Англией материальной и даже вполне доступной студенческому кошельку. Это заняло время — капиталистическая «сказка» на пост-псевдокоммунистической почве сказывалась не сразу. Зато после периода крепко затянутых поясов, стало возможным купить батончик «Пикник» или шоколадку «Виспа», про которую шутили, что английского воздуха в ней куда больше, чем английского шоколада (внутри эта шоколадка была в воздушных пузырьках как сыр). Чисто гастрономически те студенческие годы в Сибири помняться мне двумя краеугольными «кулинарными» камнями – водкой разведенной в английском тонике «Швеппс» (мы любили горький лимон, Bitter Lemon) и батончиками «Пикник» на закусь. Комбинация необычайная, но крайне типичная для студенческих общаг в то время. Пластиковые бутылки от выпитого «Швеппса» тогда же подарили мне первое знакомство с концепцией recycling-а – местные бабульки срезали у них верхушки и использовали как цветочные горшки и для рассады.

Мой приятель Крис родился на острове Ванкувер в глубоко консервативной английской семье, в городе само название которого олицетворяет традиционность и консерватизм – в Виктории. В центре этого небольшого симпатичного городка можно увидеть позелевшие и уделанные чайками монументы таким грандам былого английского величия как Джордж Ванкувер и Джейс Кук – оба подробно исследовали побережье Британской Колумбии, торговали с индейцами и интриговали против архиважного в то время соперника, Испании. Глядя на медную треуголку Джеймса Кука в гавани Виктории одновременно вспоминаются крайне полярные мелодии: шутливая песенка Высоцкого про то как аборигены съели Кука и торжественно-патриотичная композиция “Rule Britannia, rule the waves!”. В раннем детстве я много читал об английским мореплавателях, Крис увлекался тем же. Великих мореходов среди англичан было непропорционально много и часто бывало так, что изучение новых земель и торговых маршрутов они совмещали с такой криминальной деятельностью как пиратство. Причем пиратская составляющая вовсе даже не мешала вполне респектабельному увековечиванию в истории: пролив между Южной Америкой и Антарктидой носит имя успешного грабителя испанских колоний Перу Фрэнсиса Дрэйка; имя еще одного известного душегуба, промышлявшего в Карибском море, знакомо всем любителям рома в виде брэнда «Капитан Морган» (Captain Morgan).

Я хоть и потомок кочевников, по миру передвигаюсь не так много. Моя работа не предполагает длительных миграций по городами и весям. Я большую часть рабочего времени гляжу в дисплей компьютера и стучу по клавиатуре в надежде создать работающий код. Другое дело Крис. Благодаря ли своим английским корням или нет, передвигается он по миру очень интенсивно, причем как морем, так и сушей. Крис, как и его далекие предки, будучи торговым представителем одной крупной канадской компании, неустанно прокладывает новые торговые маршруты и поддерживает в рабочем состоянии существующие торговые артерии. Как то раз вернулся он из Айдахо.

— Ну так вот, еду я себе по сельской местности, ничего не нарушаю и вдруг сзади откуда ни возьмись выныривает коп с мигалкой. Причем мигалка врублена, сирена тоже – как в кино! Обгоняет он меня и требует остановится на обочине через громкоговоритель.

— Ну, а ты?

— А что я? Я прижимаюсь к бровке, торможу, кладу руки на руль, чтобы коп их видел и жду. Америка все таки, с этим лучше не шутить, можно и пулю получить.

Я заметил искорки веселости, пляшущие в уголках его глаз, хотя Крис и продолжал стараться выглядеть серьезным.

— Так вот, подходит он ко мне, здоровый такой детина в шерифской шляпе и на полном серьезе говорит «Давай лицензию и регистрацию или что там у вас взамен в Британии!». Я сначала не въехал, а потом как врубился с тяжелейшим трудом сдерживал смех, коп все таки.

— Ну так и чем все закончилось? – с нетерпением спросил я.

— Проверил он все, извинился и уехал. А я рулил потом и до самой Канады гоготал как ненормальный. Номера то на машине ванкуверские, так он и прочитал “British Columbia”*. И подумал, что я приехал прямо из Британии.

(*British Columbia – Британская Колумбия, самая западная провинция Канады с крупными городами Виктория и Ванкувер)

Подобных историй можно услышать множество – в Америке, стране говорящей на английском, и основаной в том числе британской иммиграцией, представления о далекой прародине зачастую такие же условные и схематичные как и скажем у рядового Гомо Сапиенса представления о том, что все мы вышли когда— то из Африки. В Канаде же и других странах Британского Содружества воспоминания об Англии куда более свежие и яркие. Английская королева украшает своими портретами не только дензнаки – при принятии канадского гражданства формально присяга о законопослушании приносится именно ей; флаг Британской Колумбии до боли напоминает Юнион Джек (Union Jack) Соединенного Королевства. Британская монархия также очень прочно угнездилась в канадских топонимах и большое количество населеных пунктов, улиц и площадей так или иначе связаны с английским королевским двором. Ну и абсолютное большинство знакомых мне канадских женщин (для многих из которых, кстати, русский это родной язык) слились в одно целое с голубым экраном в ту достопамятную ночь (ночь была тогда в Ванкувере), когда Вестминстерское Аббатство транслировало августейшее венчание принца Вильяма и простолюдинки Кейт.

Киргизский эпос «Манас» считается самым большим по объему в мире, превосходя во много раз «Илиаду» и «Одиссею» вместе взятых. Манас, эпический герой, начинает свои подвиги с того, что создает «кураму»(смесь) из разношерстного множества племен, включая таких далеких от тюрков как калмаки и манчжуры. Миф о Манасе было бы довольно просто трансплантировать в Туманный Альбион ибо английский этнос также крайне пестр по своему составу и включает кельтов, германцев англосаксов, франкоязычных норманнов, датчан и других. Мой генетический облик также очень разнообразен, но вряд ли я когда либо смогу стать англичанином (или киргизом) – я, как и многие из моего поколения, отчасти Гомо Советикус, отчасти что-то еще, чему еще не придумано названия.

Однако это не препятствие для того, чтобы иметь возможность ощущать свою связь с той цивилизационной вселенной, что была создана Англией. Хемингуэй писал о Париже как о празднике, который всегда с тобой. Владимир Набоков, большую часть жизнь проведший за пределами России, на вопрос не скучает ли он по родине отвечал, что та Россия, что дорога ему всегда вместе с ним в виде книг и воспоминаний. Парадокс Англии заключается в том, что мир созданный упрямыми британцами в состоянии вторгаться в твою жизнь вне зависимости от географии и времени. Это может быть в Средней Азии, на западном побережье Канады, в руральном Айдахо, Гонконге или Равалпинди. Это может быть во времена Советского Союза, на рубеже ушедших столетий или же в современности. Англия это не просто скалистый остров в Северной Атлантике – это цивилизационный эфир, пронизывающий наш мир во всех возможных ипостасях.

— Папа, смотри тут есть город Порт Стэнли! – мой сын разглядывал карту Фолклендских Островов у самой южной оконечности Южной Америки, — это что тот же лорд Стэнли, что создал парк в Ванкувере?

Я улыбнулся.

— Нет малыш, это другой Стэнли. Давай-ка чай будем пить, шесть часов уже.

— Ура! – воскликнул мой сын и полез в шкаф за печеньем Кэдбери.

© Анвар Амангулов (Амин Алаев), 2013