Притча

Рассказ о жуткой притче, которая стала предвестником смерти наших ребят в Афгане. Ранее не публиковался

    Славка попал в Афган, можно сказать, по глупой случайности. Вот уж поистине вспомнишь тут поговорку о благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад. Мать всполошилась, узнав что сына отправляют в ГДР, потому что соседи из первого подъезда месяц как схоронили их мальчика, служившего под Берлином, и непонятно как погибшего. Тут все пошло в ход – уговоры, слезы, примеры – и отец Вячеслава, никогда за себя ни о чем не просивший капитан в отставке, фронтовик и орденоносец, сходил куда надо, после чего сына отправили служить в недалекий Ош, где располагался пехотный полк прикрытия советско-китайской границы.

Не прошло и двух месяцев, со дня призыва, как полк был поднят по тревоге, и двинулся по памирским горам через Гульчу, Мургаб, до самого Ишкашима, что на границе с Афганистаном.

Там всех построили и пожилой генерал торжественно, но с тревогой в голосе зачитал приказ, из которого выходило, что народ Афганистана просит дружеской помощи СССР, в нелегкой борьбе с мировым империализмом, и они – советские солдаты, идут эту помощь оказывать. В чем именно эта помощь будет заключаться, было не ясно, но все понимали, что впереди ничего хорошего их не ждет.

Полк укомплектовали по полной боевой готовности, с танками и артиллерией. Слава, окончивший до армии водительскую школу при ДОСААФ, попал в автороту, которой командовал капитан Савельев, спивающийся тридцативосьмилетний неудачник.

Славка всегда представлял офицера таким, как был его отец. Боевой разведчик, сохраняющий военную выправку в свои 60 лет, он не позволял грубого слова, но и спуску зарвавшемуся хамству не давал. Капитан Савельев, как и большинство других командиров, не дотягивал до отцовской планки намного.

Из всех офицеров выделялся лишь командир полка – подполковник Кушлай, невысокий, крепкого сложения, легкий в движениях, всегда подтянутый и аккуратно одетый.

Переправившись через Пяндж, полк двинулся к Файзабаду, месту основной дислокации. Тут впервые все почувствовали, что находятся не просто в другой стране — в другом мире. Большинство солдат – восемнадцатилетние, вчерашние советские пацаны, смотрели на все окружающее с удивлением и непониманием. Никто из них в последствии и не хотел понимать образа жизни афганцев, стараясь быстрей оттрубить срок службы и вернуться домой живым и здоровым.

При подходе к Гульхане впервые попали под обстрел. Это были еще не гранатометы и минометы, как будет позже. Стреляли из винтовок и автоматов. Головная машина приняла удар на себя, появились раненые и убитые. В тот день погибло трое ребят, и у многих возникло ни с чем не сравнимое чувство страха за собственную жизнь, преследующее до конца службы.

Это чувство намного превосходило своей мощью, тот ужас, который Слава испытал, окунувшись в дикости армейской реальности еще в Оше.

Тогда казалось, что основной целью всего воинского уклада, как уставного, так и неуставного, является планомерное, изощренное издевательство над личностью, до полного ее смирения и духовной смерти. Все требования и приказы служащих, имеющих на то право, источали унижение и боль.

Зачастую боль моральная, перемешивалась с физической. Вновь призванных солдат— первогодков избивали по всякому поводу, а чаще без повода.

К этому ужасу примешивалось чувство постоянного голода. Слава, еще на гражданке не отличавшийся крепким здоровьем, за два месяца службы похудел, почернел, и выглядел не как боец лучшей в мире армии, а как узник фашистского концлагеря.

Родители, приехавшие в часть повидать сына, не сразу и узнали его. При встрече, чуть полысевший, но по-прежнему без седины, подтянутый отец, впервые тогда показался постаревшим и потухшим. Возможно, увиденное надломило в нем тот стержень, на который опиралась до этого его душа.

Спустя год статус Славки изменился. Теперь о прошлых издевательствах знали только два призыва перед ним, но в их интересах было не ворошить старое и дружить с «одногодками». Стало полегче.

Но если кошмар дедовщины отпустил, то чувство, испытанное первый раз при обстреле под Гульханой, наполняло душу все чаще и чаще.

Встречи со смертью начались почти каждый день. Но судьба пока миловала, и он был всего лишь сторонним наблюдателем этих встреч.

Армейское обеспечение в основном осуществлялось автотранспортом, которому не давали простаивать лишнего часа. Спать приходилось мало, урывками по 2-3 часа на привалах или при загрузке, проводя остальное время за рулем.

Теперь их основной маршрут пролегал от Файзабада на Кундуз – Баглан — Полихумри, до границы с Союзом, а там до Термеза. Здесь они загружались и уезжали назад.

Иногда отправлялись небольшими колоннами по 5-6 машин на Гульхану или Бахарак. Если основной маршрут, спустя год, еще как то контролировался, то на этих двух направлениях ситуация была хуже.

В условиях сплошной нищеты, правительство не могло управлять. В каждом районе образовывались вооруженные банды, действовавшие сами по себе, нападавшие на советских солдат и на так называемую местную власть.

Горные дороги позволяли кучке людей иногда удерживать тот или иной перевал по нескольку часов, до подлета авиации. Завалы, мины, гранатометный огонь, стали основным средством борьбы душманов.

Каждый рейс, особенно в глухие районы, был пропитан страхом, и чем ближе был дембель, тем невыносимей становилась эта пытка. Однако при этом появился один нюанс. К концу службы, страх перед мертвым телом, сидящий в людях с рождения, покинул его сердце.

Его больше не ужасал вид крови, хотя с малых лет он, при виде одной лишь капли из пальца, при взятии анализа, мог упасть в обморок.

Видимо такой яркий контраст между желанием жизни, в молодом, здоровом теле и безразличием к чужой смерти, в молодом здоровом уме, обусловило тот жуткий страх за собственную жизнь, который все чаще присутствовал в его душе.

Став «дедом», он никогда не позволяли себе в отношениях с молодыми ребятами опускаться до тех унижений, через которые прошел сам. Однако не стеснялся учить молодых, применяя крепкое слово, да иногда оплеухи.

Возвращаясь в часть после дальних переездов, ребята иногда заполняли короткий досуг курением анаши, которая сделала своими поклонниками многих, прошедших Афган.

Обычно это делали после отбоя. Компания «стариков» занимала одну палатку и пускалась пара косяков. Когда начинало забирать, дружный хохот волнами накатывал на возникающую в коротких промежутках тишину. Затем эти промежутки становились все длиннее и длиннее, и в один из промежутков, кто-нибудь предлагал сыграть на гитаре.

В полку всегда были ребята, умеющие петь и играть на нескольких инструментах. И вот, когда музыка начинала литься из, казалось ни на что не способных, раздолбанных гитар, на некоторых нисходило желание рассказать о своих мыслях.

Неожиданно интересным рассказчиком однажды оказался высокий, жилистый, светловолосый сержант из третьей роты, по прозвищу Гриф, прозванный так за длинную шею и большой, с хищной горбинкой нос. Никто не ожидал от этого дерзкого, черствого, с неприятным взглядом человека, такого умения завораживать своими историями всех присутствующих.

В один из приездов в часть, Слава попал в такую компанию. Как всегда захотели музыки, но случилось так, что хорошие гитаристы отсутствовали.

Гитару взял Тимур по прозвищу Нохча — чеченец из их автороты, немногословный, спокойный парень, самбист-разрядник. Нохчу не останавливали армейские условности. Он мог жестоко избить и старослужащего, если тот, по мнению чеченца, этого заслужил. Нохча покровительствовал всем кавказцам из их полка, не давая «дедам» издеваться над ними.

Безуспешно попробовав взять пару аккордов посложней, Тимур перешел на три простых, и затянул заунывно, на восточный лад, любимую всеми песню про караван.

Когда песня подошла к концу, Нохча замолчал, но тихо наигрывать аккорды не перестал. В наступившей паузе раздался глухой и неестественный голос Грифа. Было в этом голосе что-то жуткое, как бы потустороннее, что заставляло затаиться и слушать.

— Еду один – вниз. — Монотонно начал Гриф. – Дорога – затяжной серпантин. Кругом ничего живого. Ни травинки, ни души. И звуков никаких. Только волчий вой мотора. Впереди снова поворот, а за ним мальчик на ослике, едет навстречу.

Подъезжаю ближе, а это и не мальчик вовсе, а девушка молодая. В платке темном, спущенном до бровей, но в нашей солдатской робе. Худая, некрасивая. Рот огромный и руки длинные, костлявые. – Гриф глотнул воды из котелка и продолжал.

— Я по тормозам, а она уже рядом, на сиденье. В глаза смотрит и говорит ласково, приятно. – Слушай, солдат, притчу.

А притча эта о том, что Смерть сама не выбирает за кем, когда и как ей прийти. Она лишь выполняет волю Судьбы. Поверьте, это очень тяжелая доля – выполнять волю Судьбы. Правду говорят люди о ее капризном характере.

Сегодня Она хочет чтобы Смерть явилась за зазевавшимся солдатом в виде мины. И непременно в течение ближайшего часа. А завтра и того хлещи ей подавай. – Голос сержанта стал звонче и громче.

— Может захотеть, допустим, чтобы одному солдатику явилась Смерть в образе мальчика, а декханину из Бахарака – в образе солдатика. И все это подготовить за две недели и исполнить с перерывом в две секунды. Это ведь не просто.

Но Смерть – великая трудяга. Одному Она внушит ужас от угрозы за его жизнь, и у того не дрогнет рука нажать курок и выстрелить в незнакомого, живого человека. Другому Она вовремя зажжет фитиль в его бутафорском ружье.

Все гораздо сложней, когда Судьба посылает Ее за кем-то, в образе хладнокровного, все рассчитавшего убийцы. Для этого Смерть должна войти в Мир будущего убийцы, прожить там столько, чтобы заставить себя поверить, что она – живой человек, а человек – по сути мертвец, в этой поганой дыре, под названием Жизнь. Вот тогда он будет готов на все, но для этого порой нужны годы.

Все убийцы получают от общения со Смертью отметину. Чем их больше, тем печальней конец самого убийцы.

Те же, кто часто встречает смерть как сторонний наблюдатель, перестает бояться Ее. Что с Нее взять, Она исполнитель чужой воли. Бояться нужно Судьбы. – После этих слов, Гриф на мгновение замолчал, и вдруг привычным, голосом, с интонацией, призывающей к всеобщему взрыву смеха, сказал.

— Ну, как прикол, пацаны?

Но радости не получилось. Все молчали, и лишь голос Тимура задумчиво протянул.

— Ну, ты, Гриф, даешь. Я все как в кино представил.

А еще через четверть часа, Гриф, выйдя по нужде, непонятно зачем зашел за ограждение, где саперы установили мины. Взрывом ему оторвало ступню.

Спустя немного наступила смерть. Получилось, что в начале своей притчи он ее напророчествовал.

Слава старался забыть об этой истории, но продолжал ходить под впечатлением от произошедшего.

Прошло ровно две недели со смерти Грифа, и он, в составе небольшой колонны из семи машин, получил задание отвезти продукты и топливо в глухой горный аул Бахарак.

Там, в крепости, стоял первый батальон. Он прикрывал алимогульский мост и дорогу на могилу святого Ходжи, к месту слияния границ четырех государств.

В боевое охранение попал и Тимур. Не дожидаясь приказа капитана, он уселся в кабину к Славке, демонстративно загнал патрон в патронник, дернув затвор, и поставил автомат на предохранитель.

— Слушай Славян, что я тебе скажу. Но если подумаешь, что я — идиот, то обижусь, – вполне серьезно предупредил он.

— Говори. – Подбодрил Слава чеченца.

Дальше, Тимур рассказал, что после взрыва он первым нашел Грифа, и тот, якобы успел шепнуть ему.

— Солдатик убиенный будет чернявеньким.

— Вот так прямо и сказал. – Заметно волнуясь, вроде бы закончил рассказывать Тимур.

Стараясь ничем не проявить иронию, Слава спросил.

— Ты серьезно веришь в Судьбу?

— Я верю в Аллаха. – Начиная злиться, прорычал Тимур. – Я еще не закончил. Сегодня ровно две недели, как Гриф крякнул. А в притче, он говорил, что Смерть должна подготовиться за две недели. Один убитый будет декханин. И убьет его кто-то из наших. А второй убитый будет солдатик, и убьет его какой-то пацан. Солдатик убитый, со слов Грифа, будет черноволосым. – Волнение опять охватило парня. — Нас пять машин и два БТРа. Среди водил нерусские только казах и киргиз. Среди пехоты – я один.

— Подожди, а Стрекало, а Бабенко, а Бурганайтис, — возразил Слава.

— Э, я не правильно сказал. Дело не в нации. Дело в цвете волос. Волосы должны быть черного цвета. – Перебил его Тимур.

— Так у капитана нашего волосы как смоль. – Вновь продолжал оппонировать Слава.

— Капитан не солдатик, а офицер, он не в счет. – Возвращая голосу спокойную интонацию, продолжал Тимур. – Значит, выбор будет из троих. Твой Урал идет посередине. Это хорошо. Говорят, в районе Гульханы обстреляли колонну с саперами. Целили в первую и последнюю машину. Так что твоя задача держаться так, как идешь.

Дальше он замолчал, и они ехали лишь под аккомпанемент завывающего мотора.

Спустя час впереди идущая машина завалилась носом влево к обрыву. Металл не выдержал нагрузки, и ступица колеса рассыпалась.

Савельев стал запрашивать помощь базы. В ответ пришел приказ от Кушлая, сломанную машину с одним БТРом оставить ждать помощь, остальным продолжать двигаться к Бахараку.

— Панкратов, идешь в колонне первым за БТРом, остальные по порядку, — громко крикнул уже приложившийся к фляжке со спиртом капитан, и отчаянно матерясь, полез в люк бронетранспортера.

Команда была обращена к Славе. Теперь ему выпадало двигаться первому.

В этот момент Тимур распахнул дверь, спрыгнул на землю, снял бушлат, бросив его в кабину, и оставаясь в темно синем импортном свитере, приобретенном и одеваемом на правах старослужащего, быстро направился к стоящим у накренившейся машины бойцам.

Не доходя метров трех, он начал громко выкрикивать ругательства в адрес водителя, добродушного, розовощекого парня из Тулы, отслужившего уже год.

— Ты, козел, когда последний раз смазку проверял, а? – Чеченец, подойдя, ударил туляка прикладом в лицо.

Кровь хлынула, заливая румяную кожу. Парень осел наземь, уткнувшись лбом в ладони.

Кавказец постоял секунду и, отвернувшись, направился к подъезжающему Славкиному Уралу. Все произошло быстро. БТР прикрытия уже пылил впереди, второй был в конце колонны. Никто из командиров ничего не видел.

— Зря ты так его. – Сквозь зубы, сказал заскочившему вновь в кабину Тимуру Слава.

Нохча в ответ промолчал. Лишь через несколько минут, когда дорога пошла в поворот, и из-за скалы показался кто-то на ослике, он поднял автомат и положив палец на предохранитель, буркнул.

— Я подержу руль, а ты заряди автомат, и положи на колени. Чувствую, я что-то нехорошее. Вот и мальчик на ослике появился. Скоро притча начнет сбываться. – Чеченец растягивал слова, зорко всматриваясь вперед. Он сунул было руку в рукав бушлата, но передумал и остался в свитере.

В этот момент ослик, развернулся и вновь скрылся за скалой, а за ним следом скрылся за скалой БТР. Урал подъехал к самому крутому месту поворота спустя полминуты. Но когда дорога стала видна вперед на полкилометра, броника на ней не было. Лишь небольшое стадо из четырех ослов, да два пастуха один верхом, другой пеший, стояли невдалеке, не решаясь двигаться дальше.

— Стой. Мотор не глуши. Я поставлю камни под колеса. – Скомандовал Тимур.

Через мгновенье Слава услышал новый приказ.

— Быстро из машины, и прикрывай меня если что.

Тимур подал рукой команду остановиться задним машинам, и затем направился вперед по дороге, лежащей среди голых, выжженных солнцем, безжизненных скал.

Славка прижал автомат прикладом к груди, и убрав предохранитель, двинулся за Тимуром. Подойдя к краю дороги, они увидели внизу, метрах в тридцати, бронетранспортер, лежащий колесами вверх.

Почему он упал в пропасть, Славка не понимал. В это мгновение такая тревога сковала душу молодого парня, что если бы не звук голоса Тимура, мышцы зашлись бы в судороге.

— Хубасти. аксакал. – Начал было обращаться Тимур к старшему из чабанов, идущему пешим, но запас слов на фарси закончился, и от волнения чеченец перешел на родной язык.

Он пытался узнать, как получилось, что бронетранспортер лежит внизу. При этом он жестикулировал, размахивая автоматом, но афганец не понимал его.

Впереди уже виделась часть каменной стены крепости, и тут Славку вдруг осенило, что нужно быстрее уходить отсюда. Вряд ли в БТРе остались живые. А останавливаться здесь – значит быть хорошей мишенью. Сдавленным от волнения голосом он закричал в сторону Тимура.

— Уходить надо быстрее, а то нас тут как котят перестреляют. Это ловушка, Тимур, уходим.

— Хорошо. Давай в машину, а я прикрываю. – Согласился тоже напрягшийся от волнения Тимур.

Когда Слава тронулся, чеченец начал объяснять афганцам, что они должны уйти с дороги. На этот раз они поняли, и стали разворачивать животных назад.

Один ослик никак не хотел уходить. Мальчик принялся толкать и бить его, чем-то похожим на старинное ружье времен англо-бурской войны. Афганец постарше, отогнав послушную часть стада, вернулся на помощь мальчику.

Но животное упиралось и не двигалось.

Урал остановился метрах в десяти от упрямого осла, когда нервы Тимура сдали. Сверху посыпались небольшие камушки, а затем валун, размером с голову упал на дорогу.

— Да вы нас разыгрываете, душманы поганые, – закричал он. — Все специально придумали. А ну, отойди. Я твоего осла пристрелю, раз не можешь его убрать.

Декханин, понял намерения солдата, и закрыл животное своим телом, давая понять, что без осла ему лучше не жить. При этом он что-то громко, гортанно выкрикивал, свирепо вращая зрачкам, яростно блестевших глаз.

Раздался выстрел. Пуля, пущенная Тимуром перед пастухом, срикошетила и улетела поверх голов афганцев. Но это не остановило декханина. Он не хотел смерти животного, закрывая его собой.

Тогда Тимур направил ствол оружия прямо в грудь смельчака. Взгляды их встретились, открывая серьезность намерений каждого. Афганец, отцепился от осла и, глядя в глаза сопернику, медленно двинулся навстречу.

Слава быстро сунул один булыжник под переднее колесо, и побежал к месту назревающей трагедии.

— Стой, стрелять буду, – крикнул Тимур.

Но афганец двигался вперед, сунув одну руку под свои просторные одежды.

— У него нож, Тимур, – закричал Слава, направив оружие на пастуха. – Стой. — И он сделал предупредительную, короткую очередь вверх.

В яростном противостоянии взрослых, все позабыли о мальчике. Тот, в свою очередь, был напуган происходящим больше всех. Но когда темноволосый шурави, направил ствол автомата в грудь его отцу, страх за родного человека перевесил собственную трусость.

Старое прадедовское ружье, подаренное год назад, больше было игрушкой и пастушьим посохом. Но оно всегда было заряжено, и даже стреляло иногда с первого раза, если фитиль удачно загорался от удара столетнего бойка. В эту минуту мальчик вцепился в него и направил в сторону врага.

В момент, когда показалось, что чужак вот-вот стрельнет, так и произошло,

Тимур спустил курок. Но звонкий щелчок осечки, дал сигнал дальнейшему.

Прогремел выстрел и маленький пастушок окутался белым дымом. В то же мгновение, Тимура отбросило назад, и он упал на спину. На груди появилось и стало расти темное пятно.

Славку сковал страх уже за свою жизнь. Пожилой афганец теперь приближался к нему, что-то бормоча и глядя прямо в глаза. Если бы не страх, то Слава смог бы увидеть во взгляде пастуха искреннее сожаление о случившемся. И руки он теперь держал поднятыми ладонями вверх, демонстрируя безоружность.

Но Смерть редко ошибается.

— Ты или он. Быстрей! – азартно, как при игре в третий лишний, прозвучал рядом молодой девичий голос. Он закрыл глаза и выстрелил. Афганец упал, разорванный автоматной очередью поперек живота.

Когда вернулось нормальное мировосприятие, колонна была в крепости. Тимуру сделали операцию, которая его не спасла. За несколько минут перед смертью, Славе разрешили зайти к Нохче.

Еще ошалевший, он зашел в палату. Медленно пройдя мимо заправленных коек к одиноко лежащему Тимуру, он наклонился и стал слушать, о чем шептали его белые губы.

Ничего разобрать было не возможно. Чеченец бредил на непонятном языке. Внезапно, глаза умирающего широко раскрылись, и тихий, но твердый голос произнес.

— Славик, в притче все было правдой. – После этих последних слов, глаза закрылись. Никаких движений и звуков Тимур больше не делал. Смерть встретилась с ним.

Славка представил, что Она здесь сейчас крутится рядом с ним, но страха не испытал. Он понимал, что бояться надо не Ее, а Судьбы. Коснувшись, пальцев умершего, и ощутив появившуюся вдруг душевную тяжесть, он развернулся и направился к выходу.

В коридоре его дожидался майор из военной прокуратуры. Он сказал, что расследует уголовное дело по факту смерти теперь уже двух человек, и что необходимо провести опознание тела убитого Славкой афганца.

Они спустились в подвал, и в сопровождении молодого, совершенно лысого санитара, подошли к закрытому грязным брезентом телу.

Один глаз афганца был приоткрыт, от чего казалось, что он в хитром прищуре подглядывает, за собравшимися вокруг людьми. Этот глаз запомнился Славке на всю оставшуюся жизнь, как напоминание о встрече со Смертью, при которой он был не сторонним наблюдателем.

Он не сохранил в памяти живого лица и одежды убитого им декханина. Но для соблюдения протокола подтвердил, что это труп именно того человека с дороги, который набросился на них с Тимуром.

Никакого оружия, кроме старого ружья, обнаружено не было. Мальчик куда-то пропал. Все сидящие в БТРе остались по счастливой случайности живыми и даже не тяжело покалечились. Упали они от того, что заклинило руль, и водитель не успел затормозить.

Славу наградили медалью «За отвагу», которую он увез с собой, спустя 20 лет, в далекую Германию, куда переехал жить с семьей.

Он перестал выпивать, потому что стоило принять чуть-чуть, как хитрый прищур мертвого глаза возникал во всем окружающем. То он подглядывал в виде спящей, зажмурившейся во сне кошки, то замороженной рыбьей головой высовывался внезапно из морозильника. Бывало, прищур прятался в старых фотографиях улыбающихся людей, или в образе телеведущего.

Славке хотелось избавиться от этих видений, для чего он наливал и наливал. Но становилось лишь хуже. Дело чуть не кончилось белой горячкой.

После этого им занимался психолог, который посоветовал завести ребенка. Не молодая уже жена, во спасение здоровья мужа, рожать согласилась. Вскоре у них появилось чудо по имени Грэтхен, или Груня. Этому чуду была отдана вся их оставшаяся жизнь.

© Барвинок Ю.Ф., 2008. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора