Не тот ракурс

Тонкая ирония, игра и... несомненное знание автором ситуации, о которой он пишет. Удивительная история из жизни литературных редакторов.

Качество литературы бывает только одно – первое, оно же и последнее. А если литература второй свежести, то это значит, что она тухлая!

«Послание редакторам» от святого Гавриила

За окном ничего интересного не происходило. Шла женщина с ребёнком, проехал на велосипеде подросток, какая-то парочка, взявшись за руки, парень шёл, на ходу жуя гамбургер, остановился, осмотрел одежду, на которую попал кетчуп, попытался оттереть салфеткой пятно…

Редактор главного в стране литературного журнала, Гекзаметр Петрович, докуривал сигарету, пускал дым струйкой к приоткрытой форточке и думал, привычно сосредоточенно и со скорбью думал о тяжелом состоянии современной литературы.

Он руководил журналом «Литературный ракурс» без малого сорок пять лет, было время, когда жизнь журнала бурлила: приходили интересные авторы, тираж превышал десяток тысяч – и ведь расходились экземпляры. На складе не пылились – в книжных разбирали… Скандальные фельетоны подхватывались и обсуждались в прессе, авторы искрили новогодними фейерверками. Где это всё? Куда делось? Где нестандартные умы? Где властители Слова?..

Десять лет назад журнал выходил ежемесячно, ныне же – раз в квартал и каждый раз под вопросом. Четыреста экземпляров – малость, но и ради той приходилось устраивать фуршет для истинных любителей литературы. Литераторы любили много выпить на халяву и закусить красной рыбкой – а кто ж её не любит? В прошлый раз больше съели, чем на сам выпуск ушло… Но хороша была закуска, чудо как хороша…

Гекзаметр Петрович прислушался к жалостным позывам в желудке, докурил сигарету и выбросил бычок в форточку. Пора было перекусить. Как раз и кипяток поспел. Редактор налил себе полбокала, помакал туда одноразовый пакетик зелёного чая и достал пищевой контейнер с бутербродами. В этот момент в дверь вежливо, но громко постучали трижды.

– Войдите! – властно сказал Гекзаметр Петрович, убирая пищевой контейнер назад в стол.

– Добрый день, – перешагнул высокий порог незнакомый мужчина лет тридцати пяти, в черном элегантном пальто, чёрных кожаных перчатках и солнцезащитных очках. Волосы гостя отливали блеском чёрных чернил, разлитых на лощеной бумаге.

– Присаживайтесь! – на Гекзаметра Петровича вид гостя произвел впечатление, так, что замешкался и не сразу сообразил. – Вы можете повесить пальто на вешалку.

И указал в угол, не сомневаясь, что разговор продлится дольше пяти минут. Так хотелось верить главному редактору, целыми днями скучающему в офисе и развлекающего себя чтением газет да беседами с редкими залетными посетителями. Никто не гнал в офис Гекзаметра Петровича, зарплата была вдвое меньше пенсии, – он сам шёл, по привычке и из необъяснимого чувства долга перед отечественной литературой, которая непременно погибнет без его журнала и честной работы.

Гость поблагодарил и воспользовался любезностью.

«Как же я его пропустил? Только отошел от окна…» – рассеянно то ли подумал Гекзаметр Петрович, то ли сказал вслух.

– Я приехал на своей машине, надеюсь, не занял чужую парковку?– сказал гость, расположившись на диванчике, напротив редакторского стола.

Гекзаметр Петрович обернулся к окну – в нескольких метрах стоял чёрный стильный BMW. Когда успел приехать? Ни шума мотора, ни хлопка дверью, ни писка электронного ключа…

– Чем обязан вашему визиту? – любезно спросил Гекзаметр Петрович, незаметно трогая горячий бокал, убеждаясь, что ни одна секунда времени не прошла мимо него. – Могу я узнать ваше имя?

– Азраил Маляк аль-маут, – гость снял солнцезащитные очки, закрепил дужкой за нагрудный карман серого твидового костюма. Сразу стало понятно, откуда такая необходимость носить тёмные очки: вокруг изумрудно-зелёных глаз у визитёра, словно от бессонницы, отёчность.

– Рад знакомству, Азраил Маляк… – запнулся Гекзаметр Петрович.

– Можно по имени – Азраил, – терпеливо поддержал редактора элегантный гость.– Я на прошлой неделе оставлял вам рассказы.

Гекзаметр Петрович растерялся: он бы запомнил это идеальное лицо, но…

– Если быть точным, я передал через вашу помощницу, которая находилась здесь. Именно она попросила меня зайти к вам через неделю.

Гекзаметр Петрович вспомнил, уборщица оставила чёрную папку с запиской, ныне прочитанные рукописи были под рукой и даже кое-где содержали пометы карандашом.

– Вот она… имеется, имеется, – редактор довольно извлёк из-под пищевого контейнера папку, – прочитал я ваши рассказы. Благодарю за чтиво. Могу я узнать, как давно вы пишете? Книги свои, публикации где-нибудь были? Литературные премии?

– Будем считать, что это первая авторская попытка.

– …Вот как? Жаль.

– Почему «жаль»? Это имеет особое сакральное значение? Или вопрос носит любительский характер?– серьёзный гость скромно сидел, положив руки на колени и не выдавая никаких других эмоций, кроме вежливости.

Гекзаметр Петрович развел ладонями, показывая своё добродушие:

– Больше из любопытства. Привлечение в журнал известных авторов, несомненно, пошло бы на пользу нам, то есть, журналу. Какова ваша профессия?

– В кадровом агентстве, работаю с людьми. Очень плотный график. Двенадцатичасовой рабочий день. В остальное время путешествую, сплю, иногда сибаритствую, балуя себя беседой с интересными людьми.

Последняя фраза прозвучала для Гекзаметра Петровича тонким комплиментом.

– Замечательно…

– Давайте перейдем к делу, уважаемый Гекзаметр Петрович. Ненужные разговоры в рабочее время не приветствуются.

– О, вы сбежали с работы!– хитро подмигнул семидесятисемилетний редактор и открыл папку с рукописями начинающего писателя.

– Я исполняю свои должностные обязанности в настоящий момент,– гость позволил себе улыбнуться углами губ.– Но это не важно. Как вы думаете, Гекзаметр Петрович, рассказы, которые я передал, будут опубликованы в вашем «Литературном ракурсе»?

Бессменный редактор сладостно тянул долгожданный ответ. Наступали желанные минуты всевластия, когда он чувствовал себя максимально ответственным за будущее литературы. И с бухты-барахты отвечать на однозначные вопросы нельзя, ни в коем случае. Краткое «безусловно, да» предназначалось для публиковавшихся в «Ракурсе» проверенных родственников, друзей, знакомых, коллег. Остальные должны были заслужить волшебный ответ терпением.

– Уважаемый Азраил, я предлагаю проанализировать ваш первый опыт,– рука погладила первый лист, на полях которого имелись кое-какие заметки.– Во-первых, хочу вас похвалить: ваш стиль достоин наивысшей оценки. Я бы сказал, что в нём прослеживаются пелевинские нотки, немного от Чехова, и я бы даже сказал, не знаю, насколько будет удобным это сравнение,– Булгакова…

Гость одобрительно склонил голову:

– Да, стиль Михаила Афанасьевича претерпел некоторые изменения. Современная литература в его отсутствие среди смертных потеряла многое…

– Так вы его почитатель!– догадался Гекзаметр Петрович и потёр руки,– вот как, вот как, стилевой отпечаток! Замечательно, молодой человек. Я отметил карандашом некоторые, особо удавшиеся моменты, вы потом сможете с этим ознакомиться… А в остальном, к сожалению, имеются… Я с огромным удовольствием приму ваши работы к публикации, если вы учтете мои рекомендации…

– Было бы любопытно послушать,– гость не поменял ни позы, ни выражения лица.

Постепенно воодушевляясь, Гекзаметр Петрович заговорил:

– Тема ангелов, вы должны это признать, в литературе не нова. Замечу, что вы предлагаете несколько необычный взгляд на сложившиеся представления о характере абсолютного Добра. По вашему авторскому мнению, нынешние ангелы – не те, что раньше. И современная греховность возлагается полностью на плечи человечества. Например, вот… сейчас найду… в своей новелле «Никто не виноват», в которой вы ведете речь о современных революциях, пишете: «…Прекратите винить во всем потусторонние силы, милейший! Никто не заставляет вас снимать исподнее на площадях и потрясать тем, что дал вам Босс для воспроизводства потомства; испражняться прилюдно на портреты…» Я частично согласен с вашим авторским скептицизмом, но… Но!.. Далее… Новелла или, как вы её назвали, рассказ «Первый гонг» меня, как бы это сказать… Разочаровавшийся в своей работе архангел – нонсенс. Ангелы в чёрных одеждах из вашего «Аз есмь любовь», убивающие из сострадания людей, – это же кощунство или просто эпатажный детектив! Мне мыслится, что вы строите свои сюжеты
с помощью неоднозначно чистого приёма конвертации общепринятого в заведомо ложное…

– То есть, вы полагаете, что Архангел не может испытывать земное чувство грешника, собирающегося покончить с собой? Или ненависти к своей работе, глупым и тщеславным людишкам? Миллионы лет видеть, как цивилизации гибнут по одной и той же причине, человеческой глупости, – долготерпеливый потеряет надежду.

– Вполне возможно. Но это недопустимая идея фикс. Вы перечеркиваете Библию, Коран одним желанием написать нечто новое… У меня среди знакомых священник, который мою семью постоянно снабжает книгами на подобную тематику. Так что я ни за что не поверю в то, что Ангелы могут испытывать негативные эмоции. И преступить законы Веры, в конце концов, просто, а вот создать нечто жизнеутверждающее... Вы верующий, Азраил?

– Было бы правильнее сказать, что я – знающий практик,– гость впервые посмотрел на свои часы.– Вам, Гекзаметр Петрович как православному человеку, кстати, редко посещающему церковь, это пока не доступно. Просто поверьте, что Ангелы устают, впадают в депрессию и иногда мечтают о небытии. Это существует.

Гекзаметр Петрович осторожно улыбнулся, как обычно улыбаются в разговорах с душевнобольными:

– Пусть будет так. Но литература и действительность – разные субстанции.

– Несомненно. То, чего нельзя представить в привычной действительности, под силу рассмотреть с помощью таланта писателя. Так что же мне делать с этими рассказами?

– Переделывать, уважаемый Азраил, переделывать. И больше позитива в изображении долготерпящих сущностей.

– Сделать ангельскую сущность более привычной глазу читателя? А как же «Мастер и Маргарита»? Автор однажды осмелился показать иной мир отличным от представления обывателей подлунного. Пренебрежение стандартами – не первый ли шаг к проявлению истинного? Узнав Воланда и его свиту, люди начали поклоняться вымышленным благородным демонам, но честнее в общей своей массе не стали. Я надеялся, что рассказы об уставших от человеческой глупости ангелах, послужат катализатором к исправлению.

Гекзаметр Петрович вздохнул с сожалением, засунул рукопись в папку и пододвинул к гостю:

– Похвальное желание. Но талант Михаила Афанасьевича несомненен. До него вам еще следует подрасти. Поймите, лучше в самом начале убить в себе графомана, чем в дальнейшем портить литературу своим присутствием.

Главный редактор заметил взгляд, направленный на полку с номерами журнала:

– А возьмите-ка несколько последних,– поднялся с места, выбрал четыре экземпляра, подождал, пока гость водрузит на нос очки, застегнет пальто и натянет перчатки.

– Благодарю, не стоит, я читал. Всего хорошего,– Азраил слегка поклонился,– и благодарю за разъяснения. Моя миссия выполнена.

– Надеюсь, вы не обиделись? – виновато улыбнулся редактор.– Самому тяжело разочаровывать молодых авторов. Но надо, понимаете, надо. Чтобы потом…

Гость перебил, держась за дверную ручку:

– До встречи, Гекзаметр Петрович,– и ушёл, аккуратно прикрыв дверь.

– Ещё один гений обиделся,– покачал головой главный редактор, оборачиваясь к окну. Автомобиля гостя не было. Гекзаметр Петрович полчаса провел в наблюдении за выходом из здания, но гостя в чёрном не заметить было бы невозможно.

«Зашёл в соседний офис»,– решил Гекзаметр Петрович и успокоился. На столе осталась папка, забытая автором. Гекзаметр Петрович открыл её, закрыл. И снова открыл. В папке лежали девственно чистые листы. Гекзаметр Петрович вытащил их, снял очки, протёр, надел и осмотрел бывшую рукопись, каждый лист. Пусто. Лишь к одному из листов прилипло маленькое белое перо с неровной чёрной окантовкой по краю, будто окрашенное.

В левой половине груди гулко стукнуло несколько раз, пот выступил на спине и под коленками. Голова Гекзаметра Петровича закружилась, и он обессилено упал в кожаное редакторское кресло, задыхаясь и сжимая в пальцах неисписанные листы. За окном неподалёку заурчал мягко автомобильный двигатель, Гекзаметру Петровичу очень захотелось узнать, машина ли это странного гостя; попытался, наполовину парализованный, развернуться вместе с креслом, но уперся взглядом в межоконный простенок. Ракурс был не тот – ничего, кроме царапин на стене, видно не было.

© Юлия Фертес, 2014