Звери

Рассказ из сборника "Диагноз: Любовь", притча о любви, в основе которой лежат резонансные события 1994 г.

Есть ли что-то печальнее реальности...

Свалка тянулась от старого заброшенного кладбища до подножия горы. Она была огромная, и на нее свозили мусор со всего города. На помойке обитали бомжи, рылись в отходах, собирали и сдавали стекло и пластиковую тару, алюминиевый и медный лом, чугунные батареи, бумагу... Короче то, что не пригодилось в нормальной жизни.

Выше по склону, метров через 500, находился поселок, в котором одновременно с возникновением мусорного полигона обосновались люди, оказавшиеся лишними в городе. Они вырыли землянки, а затем построили саманные дома. У них нет никаких документов на участки и разрешений на строительство и соответственно прописки. Для горожан и они, и туземцы с помойки, лежащей ниже, одним миром мазаны — бесправные нищеброды. Но с точки зрения последних, жители хаотично появившейся деревни — недорезанные буржуи. И те и другие органически не переваривали друг друга. Иногда противостояние оборачивалось массовыми потасовками, но чаще имели место тихая шипящая ненависть и мелкие злостные пакости. Каждый делал вид, будто соседа не существует, что не мешало наложить кучу смердящих экскрементов у дверей или при удобном случае сжечь мешки с собранными пэт-бутылками.

Порой безбрежные моря, бескрайние нагромождения, мертвые поля, погребальные курганы отбросов горели. Обычно летом. Почему это случалось, неизвестно: то ли бомжи не соблюдали технику безопасности, то ли хозяева свалки таким образом утилизировали скопившийся мусор. Гарь и смрад пожарища гнали постояльцев из вырытых нор. Уродливые чучела — мрачные пародии на людей — уползали за деревню в лес и слонялись там, пока открытое пламя не превращалось в очаги тления, а концентрация фенола в воздухе не падала ниже предельно допустимой, летальной для человека дозы.

Одна из банд, проживавшая в яме, накрытой рубероидом и присыпанной землей, состояла из четырех мальчишек. Старшой — ему лет 17, с татуировкой на правой кисти «КЕНТ*» и с соответствующей кличкой. (*КЕНТ: тюремная наколка «когда е..., надо терпеть»). Средний — Брысь, огрызок первоначального прозвища Белобрысый, на 4 года младше главаря. И двойняшки лет семи-восьми. Оборванная и закопченная ватага далеко обошла поселок самозахватчиков и устремилась в горы. Благо, в середине лета есть чем поживиться: поспели ягоды и грибы. А при удачном раскладе можно поймать фазана или зайца. Но по утрам Брысь спускался вниз и, несмотря на невыносимую вонь, искал что-то более сытное, полузаплесневевший хлеб, крупу или муку, побитые жучком, консервы с вышедшим сроком годности или проросшую картошку. Все найденное притаскивалось в лес и добросовестно делилось между членами группы. Лучшую половину вожаку, а объедки — поровну на троих. Брысь подобрал близнецов прошедшей зимой. До того дня они жили вдвоем с Кентом. И хотя тот вечно издевался и помыкал своим напарником, Брысь служил ему словно верный пес.

Появление двух лишних ртов главарь воспринял просто: «Сам привел, сам и корми». Брысь научил мальчишек сортировать разные виды отходов, подлежащих вторичному использованию. Втроем они успешно справлялись с дневным планом на четверых. По зэковской привычке Кент не принимал участия в работе, а чифирил, пил бормотуху и отнимал деньги за сданный мусор.

Брысь покорно сносил такое неравенство, а если изредка пытался возмущаться, тот лупил его как сидорову козу. Мог спокойно сломать нос, отбить копчик или пару ребер. Вожак гасил назревающий бунт в зародыше. И чем старше становился Брысь, тем безжалостнее разборки. Власть опиралась исключительно на жесткое физическое подавление.

Между остальными поддерживались более или менее человеческие отношения. Малышня доверяла и по-своему любила Брыся, а он о них заботился в меру своих возможностей. Наверное, из-за недостатка общения подросток и пригрел никому не нужных сирот, ошивавшихся на окраине свалки.

К чему придрался Кент в этот раз, дети так и не поняли. Их благодетель и глазом моргнуть не успел, а хлесткий удар в ухо лихо сбил его с ног. И они убежали подальше, чтоб и им не накостыляли под горячую руку. А вернувшись, стали свидетелями гнусной развязки. Брысь валялся на земле без сознания, со спущенными брюками и в дерьме. Малолетний уголовник свалил в неизвестном направлении, напоследок сперев чугунок с кашей.

С того дня главным здесь был Брысь. Он продолжал приносить еду, но забирал уже половину, а близнецы получали по четверти. Через неделю подросток подозвал к себе более сообразительного из двоих и предложил ему полбатона, покрытого плесенью, но вполне годного для употребления, если тот с ним поиграет. Парень стал его лапать. Почуяв засаду, пацан удрал в лес. Слабоумный брат ни о чем не догадался. Брысь спустил ему штаны и попытался трахнуть. Дурачок орал благим матом, его визг и вопли слышались на несколько километров, но никто не пришел на помощь. Добившись желаемого, Брысь сунул подопечному хлеб и приказал заткнуться. Олигофрен замолчал и начал грызть высохший заляпанный грязью сухарь, но не прекращал размазывать по щекам и батону слизь и соленую жижу. Он вытирал руками сопли и слезы, слившиеся в ручейки и оставлявшие чистые дорожки на чумазом лице, капавшие с подбородка и носа, и не утешился, пока не съел все до крошки. Экзекуция повторялась каждый вечер: крики, перерастающие в стоны, а позже в хныканье и в финале честно отработанная пайка. Вскоре мальчишка привык к тому, что его мучают, а потом кормят.

Но приблизительно через месяц идиллия внезапно закончилась. Брысь ушел к помойке и не возвратился. Вероятно, ему надоело третировать бестолковую жертву, а скорее всего, повздорил с кем не нужно, и его зарыли в отвалах. Превратившись в «бугра», подросток наглел с поразительной быстротой, особенно после хорошей дозы клея. Надышавшись, он смотрел «мультики», корчил из себя крутого парня и докапывался до окружающих.

Олигофрен остался один. Ужасно боясь возвращаться к полигону отходов, он жил в лесу совершенно изолированно от человеческого общества. Временами мальчик приходил на знакомую полянку в надежде снова встретить Брыся, но тот не возвращался, и он заглядывал реже и реже. А в последний раз чуть не наткнулся на Кента, который, видно, тоже вспомнил о них. Мальчишка не блистал умом, зато рефлексы работали у него на животном уровне. Он затаился, и бывший главарь не ощутил его присутствия, пройдя на расстоянии вытянутой руки. Отсидевшись в кустах, мальчик вылез и побрел вверх, подальше от места опасной встречи. Лето он провел счастливо, забыв прошлые невзгоды и людей, собирая ягоды и выкапывая коренья. Однажды ему по-настоящему повезло, он наткнулся на издыхающую куропатку и слопал ее сырой. Мясо было темным, жирным и горьковатым. С непривычки его вырвало, но он убедил себя подобрать и съесть полупереваренное месиво. Инстинкт самосохранения подсказал ему: нельзя дать пропасть птице, упавшей с неба, как манна небесная. Невзирая на тошноту, он проглотил все, даже не жуя, и на этот раз оно усвоилось.

Дни стали короче, а ночи холоднее. Пищи сейчас вдоволь, добавились кедровые орехи. Но мальчик чувствовал: до зимы необходимо найти кого-то еще...

Теперь, прожив так долго свободным, он страшился людей гораздо больше, чем раньше. Здесь ему нравилось — тихо, красиво и покойно. Мальчишка, безусловно, не читал Ветхий Завет и вообще ничего не слышал о Библии, иначе назвал бы этот мир Эдемом. Но и Адама в раю мучило одиночество.

Смешанный лес, лиственный, переходящий местами в хвойный, был густо населен. Вокруг кишела жизнь — косули, олени, дикие свиньи, зайцы, лисы, белки и ласки. Но в небе потянулись клинья журавлей, и множество неизвестных ему птиц сбивались в стаи и улетали на юг, как и прозрачно-серебристая паутина. Деревья пожелтели, покраснели и стояли, сияя предупреждающими фонарями светофора. Созрели шишки. Стоило ударить по кедру ржавой трубой, которую они приволокли снизу, и на тебя обрушивался ливень иголок и чешуйчатых плодов. Стукнув, он прижимался к стволу и прикрывал голову руками — прямое попадание было весьма болезненным. Затем собирал их и лущил. Наевшись от пуза, остатки прятал в дупло, которое приспособил под кладовую.

В сентябре он случайно столкнулся с волчьей семьей. Щенкам месяца четыре-пять, они еще долговязые, некрасивые и головастые. Отец волк хотел шугнуть непонятное существо, оказавшееся на пути, но волчица-мать не выказала беспокойства, и пятерка проследовала мимо.

Мальчик побежал за ними. Дождавшись, когда отец уйдет на охоту, он осторожно присоединился к играющим волчатам. Пищи этим летом много, и волчица не прогнала незваного гостя. Волк поймал дикую козу. Мальчик хоть и с трудом, зубы у него были тупые, урвал кусок величиной с ладонь. К вечеру усердный папаша принес полузадушенного беляка, чтобы подрастающие хищники могли вволю за ним погоняться. Рассудительный глава семейства не связывался с домашними животными, опасаясь привлечь ненужное внимание к выводку.

На ночь дурачок заполз вместе с другими щенками в логово, свернулся клубком и тихо, удовлетворенно засопел. Наконец-то и он нашел свое место. Волчица приняла его, а дичи вокруг немерено, и здоровенному волку оставалось лишь смириться с решением подруги.

Неизвестно, как бы мальчик пережил зиму, одежда его совсем обветшала, а другую он не искал. Но поздней осенью селяне поймали странную семейку и убили мать и троих подросших волчат. Маугли они увели с собой. Спасся только отец.

Притащив кабанчика, он не застал никого, но по запаху определил, один из его детей не убит, и поэтому выследил, куда отвезли трупы и последыша. Охотник спрятал капканы возле останков самки, будучи уверенным, самец придет за ней. Но волк, прежде всего, кинулся к старому курятнику, где держали одичавшего ребенка. Он копал снаружи, а Маугли, издавая чудные звуки, одновременно радостные и жалкие, пытался помочь ему изнутри. Услышав возню, охотник с изумлением заметил большого, килограммов на 65-70, светло-серого волка, роющего землю, и нытье мальчишки. Он будто жаловался отцу на то, что его забрали от матери, посадили на цепь и заперли в продуваемом сарае, загаженном птичьим пометом. Не колеблясь, и что б уж наверняка, мужчина выстрелил дуплетом. Волк почуял угрозу и отпрянул в сторону, но пули 9,3 мм прошили насквозь обветшалые деревянные стены. Мальчик перестал скулить и плакать. Волк легко перескочил метровый штакетник и растаял в темноте. Всю ночь он выл и рыдал на ближайших сопках, но не пытался подойти к жилью.

Охотник ждал его пару дней, содрал с убитых шкуры и бросил в общую кучу тело мальчика, обе пули попали в лицо. Одна вышибла мозги, другая передние зубы и основание позвоночника. Волк так и не появился. На третий день мужчина закопал 5 трупов за огородом и понаставил капканов с отравленными приманками. Хищник вернулся той же ночью, но, обойдя приготовленные ловушки, лишний раз убедился: люди уничтожили всех до единого. А человек получил премию 200 долларов, по 50 за голову.

Зимой в районе свалки появилась стая — 5 самцов и 2 самки — под предводительством крупного матерого вожака. Они вырезали кур, придушили собак и, не скрываясь, нападали на людей. Седой волк чуть не подстерег охотника прямо на пороге жилища. Его спасло то, что он вышел с ружьем. Хищник был достаточно сообразителен и не захотел рисковать. Выстрелив, мужчина имел возможность скрыться за дверью.

К весне бойня утихла. Стая разошлась на лето, по крайней мере уже несколько недель о них ничего не слышно. Охотник, не смевший высунуть и носа за забор, вздохнул с облегчением и понемногу начал выходить в лес. Он постепенно углублялся все дальше и брал с собой 8-и месячного щенка лайки. Хозяин держал его в доме, и лишь это спасло последнюю собаку в округе от неизбежной гибели.

Лайка беззаботно носилась и обнюхивала каждую травинку, кустик и деревце. Человек свистом подзывал ее к себе, стараясь надолго не терять из виду. Серая тень сверкнула, как сталь заточенного клинка. Щенок не успел даже пискнуть, волк располосовал его горло одним ударом клыков. Охотник отступил к ближайшему стволу, прижался к нему спиной и взвел курок.

Стая наступала по дуге, практически на одинаковом расстоянии. На 10 часов крался седой, ночью человек видел его с дистанции в 40 метров, и тогда он показался ему большим. Но в свете дня он был просто гигантским. И ростом, и повадками, и расцветкой напоминал кавказскую овчарку, мосластые длинные ноги и могучая лобастая голова, опущенная ниже холки. Серебряная шерсть на загривке топорщилась, морда скалилась в злобной усмешке, а глаза горели бешеной яростью и полыхали золотым огнем.

Мужчина понимал безысходность ситуации: даже если он уложит двоих, остальные порвут его в клочья. Но он решил продать свою жизнь подороже и завалить наиболее дерзких. Вожака и того, кто атакует вслед за ним. Человек оценивал, который из шестерых рискнет. Может, черный — он самый крупный из оставшихся. Или оранжевая волчица, пожалуй, настроенная агрессивнее прочих.

Прыжок главаря не застиг его врасплох. Он выстрелил за секунду до нападения, но каким-то чудом пуля попала не в голову, куда целился охотник, а раздробила плечо. Седой не издал ни звука, стая замерла. А волк в буквальном смысле летел на бешеной скорости, метясь в шею жертвы. Не выдержав, человек выпустил второй заряд. Выстрел разнес противнику брюхо. Громадные зубы клацнули, не задев глотки, волк промазал и вцепился в рукав, но это уже агония. Взгляд хищника стекленел, а челюсти потеряли силу и не смогли прокусить военную камуфляжную куртку. Но он ударил мужчину тараном под углом в 30 градусов, и мертвая туша в 70 килограммов веса моментально сбила его с ног.

Стая сошлась над телом, как волна. И когда они отхлынули через минуту, на месте падения остались только клочки одежды в ржавых пятнах и ружье. Каждый волк утащил с собой часть, кто-то руку с ребрами, кто-то ногу. Рыжеватая волчица, самая опасная и жестокая, оторвала голову. Они не были голодны, их действия напоминали чудовищный древний ритуал отмщения. Звери полностью уничтожили погибшего человека, съели его целиком, без остатка и даже разгрызли кости. Волчица растерзала череп и сожрала мозг.

Закончив кровавую церемонию, они обнюхали вожака и, убедившись окончательно, что тот мертв, разбежались в разные стороны. Никто из них не оглянулся, никто не ушел вместе, они словно говорили всем своим видом: «То, ради чего мы объединились, свершилось, и больше нас ничто не связывает».

PS: В 1994 году останки четырех неопознанных тел мужского пола в возрасте от 7 до 17 лет найдены в лесу недалеко от городского мусорного полигона. Трое из них — 8, 13 и 17 лет — были предварительно убиты, а затем сожжены. Самого младшего сбросили в отработанную шахту, где он скончался от полученных травм и голода. В 1999 принято решение официально прекратить следствие по данному делу.

2013

© Алина Штраус