Послесловие к «предисловию» Арагона

О «той самой» статье Луи Арагона, в которой он отдал должное мастерству великого Айтматова, и о ее долгожданном переводе на кыргызский язык.

Буквально на днях в бишкекской газете «Жаңы Ордо» было опубликовано на кыргызском языке знаменитое предисловие замечательного писателя ХХ столетия Луи Арагона к первому французскому изданию повести «Джамиля» Чингиза Айтматова. У нас мало таких людей, которые не слышали об отеческом напутствии более чем полувековой давности крупного представителя одной из великих литератур в ойкумене в адрес молодого тогда прозаика из неведомой в те времена для абсолютного большинства европейцев страны. Мы нередко ссылаемся на него в своих трудах, цитируем его отдельные абзацы или же предложения целиком, естественно, не забывая при этом и при том возгордиться эпитетами и сравнениями, использованными в тексте относительно автора «самой прекрасной на свете повести о любви», то бишь, нашего славного сородича.

Вместе с тем, та небольшая по объёму вступительная статейка Арагона до сих пор не была переведена на родной язык Айтматова, если даже переведена когда-либо, то не стала известным фактом, далее обыкновенным, как водится в практике, явлением отечественной словесности. Ваш покорный слуга рад тому, что, хотя с непростительно халатно-длительным опозданием, но всё-таки, восполнил этот пробел.

Работая над переводом предисловия с русского языка я почувствовал неослабевающий жар дыхания того исторического успеха Чингиза Торекуловича и вместе с ним всей национальной духовной культуры Кыргызстана в цивилизованной Европе, прежде всего, в «горделивом», «многовековом» Париже, «который все перевидал, все перечитал, все испытал». Луи Арагон, представляя повесть франкоязычному читателю, отнюдь не стесняется в выражениях, образы Джамили, Данияра и мальчика Сеита ставит выше знаковых образов знакомых каждому образованному землянину бессмертных творений Шекспира, Данте, Гёте, Гюго, а также Эдгара По, Антуана Франсуа, Гюстава Флобера, не говоря уже о нобелевском лауреате Джозефе Редьярде Киплинге.

Понятно, тут не обошлось без бурных эмоций личного плана, вдруг нахлынувших на маститого мастера магического искусства слова – завсегдатая милых для поэтической натуры кафешек на Монпарнасе при прочтении деталей феерической ночи августа сорок третьего «у реки Куркуреу, между Китаем и Таджикистаном», весьма осязаемо описанных в экзотической, вместе с тем, весомо-благородной прозе. Ведь он, в лице Эльзы Триоле, женщины-писательницы с российским «шлейфом» в биографии, кстати, от бывшего мужа Андре Триоле, француза по национальности, сохранившей лишь фамилию, тоже встретил (чем не Данияр?!) собственную счастливую любовь, длиною в сорок с лишним лет. «Их союз разрушила лишь смерть Эльзы, последовавшая в 1970 году» — утверждают исследователи. К сему приплюсуем его партийную принадлежность, нескрываемые симпатии к строю в СССР, сильные связи с влиятельными советскими литераторами, не отбрасываем со счётов и желание хорошо разрекламировать книгу перед выходом в искушённую публику. Всё же…

Парижский доброжелатель рассматривает творчество кыргызского писателя, «в сердце и руках которого – огромный опыт человечества», исключительно в контексте мировой литературы, особо акцентирует на мастерстве и манере письма тридцатилетнего рассказчика. Касаясь перспективы песни гор и степей, пишет недвусмысленно: «Я не могу допустить, чтобы эта песня звучала одиноко в киргизской ночи».

Мерси Вам, уважаемый аксакал Луи за решительную поддержку подлинного таланта в условиях «междоусобицы» в писательской среде республики пятидесятых годов минувшего века, да и вообще в вековечном споре Моцарта и Сальери! Я верю в Бога и, считаю, что реально существует иной мир, мир ушедших от нас людей. Итак, согласно моей вере запоздалые признания Ваших заслуг, произнесённые мною здесь и сейчас должны дойти до Ваших ушей и уразумения. Верю… Утешаюсь… У меня иного пути просто нет.

И который раз поражаюсь гражданскому подвигу Айтматова, оставшегося после подобной головокружительной похвалы рядовым «тружеником пера», ничуть не теряясь и не меняясь в характере, унаследованном от отца и матери, от природы, наконец. В разных возрастных отрезках отмеренной ему судьбой жизни находил же тот в себе силы ради того, чтобы одна за другой создать художественные вещи ни в чём не уступающие, а подчас, перевесившие «первую любовь» по «валовым и розничным» показателям «сказа человека о человеке». Прорубил окно не только в Европу, а куда дальше – в неизведанные доселе никем бескрайние да бездонные космические пространства.

Абибилла Пазылов, литератор