Генетическое телевидение

(рассказ)

В тот день господин Котёночкин был возбуждён, как никогда. Ибо ему выпадал ШАНС. Шанс быть услышанным и, быть может, благодаря этому сделать хоть что-то хорошее в жизни.

Господин Котёночкин очень рассчитывал пообщаться с губернатором.

Ведь господин губернатор именно сегодня проводил брифинг для местных журналистов, прибыв в их маленький, скромный городок.

Губернатор и его помощники

Губернатор, вообще-то, приехал по собственным делам, на оборонный завод, владельцем которого он, по слухам, являлся.

На пару дней.

Здешним властям, однако, удалось уговорить его встретиться с корреспондентами телевидения, радио и газет – чтобы они потом поделились с аудиторией своими восторженными отзывами от встречи с главой всего этого огромного региона.

Губернатор был большой и толстый, и страдал одышкой.

Он сидел на сцене местного ДК.

Журналисты задавали ему вежливые и корректные вопросы.

Очередь дошла до господина Котёночкина.

– Я прошу прощения, – встал тот, – но в нашем райцентре почему-то закрывают единственный роддом. Как же такое допускают власти?

– ЕРРРУНДА! – зарычал губернатор. – Кто вам такое сказал? Откуда эта зловредная информация?? И вы вообще – кто такой?!

– Я заведующий отделом писем местной газеты «Бабье счастье», и у меня в руках – коллективное обращение по этому поводу, подписанное 537-ю женщинами, роженицами и матерями. Оригинал.

– Дайте его сюда! – потребовал губернатор.

Один из его помощников подошёл к господину Котёночкину и забрал бумагу. Губернатор небрежно сунул её в свою папку и, грозно сверкнув глазами, уставился на журналиста.

Другой помощник что-то шепнул губернатору на ухо.

– Враг народа! Только враг народа мог перепутать роддом и универмаг «Детский мир»! Именно «Детский мир» и закрывают ваши местные власти – так мне сейчас доложили! Они всё правильно делают! На прилавках давно пусто, товарный ассортимент не выдерживается, завоза нет! На хрена такой «Детский мир» в городе нужен, скажите мне!

Третий помощник также что-то шепнул губернатору – с другой стороны.

– Вот, – продолжал говорить губернатор, – мне сейчас ещё напомнили, что у нас в стране правительство придерживается политики ограничения рождаемости, по принципу 1:0, то есть одна семья – ноль детей! Хватит, нарожали! Не фиг вам здесь в городе иметь свой роддом!

Очередной помощник подошёл сзади к нубернатору и что-то ему тихо сказал.

– Ну, конечно, – губернатор свирепо взглянул на господина Котёночкина. – Может, роддом и будет снесен, но это – плод вашего больного воображения. Вам так только кажется. Вам приснилось. Вы, мой дорогой, просто отменный фантазёр! Да здравствует творческое воображение господина Котёночкина!

Все засмеялись, и зал, довольный, зааплодировал.

Мэр города погрозил господину Котёночкину пальцем.

Господин Котёночкин потупил взор.

Сел на место.

Пригорюнился…

К нему, осторожно пробираясь между кресел, приблизился человек из окружения губернатора.

Наклонился.

Сообщил:

– Вас лично господин губернатор сегодня приглашает на приём – после брифинга… Непременно приходите…

Господин Котёночкин молча кивнул и продолжал смотреть в пол…

Похищение

Господина Котёночкина похитили сразу же после брифинга, когда он, одинокий, грустный, направлялся в соседнее здание – на приём, в банкетный зал.

К нему подъехал серебристый джип и – раз! – господина Котёночкина не стало. На дороге. На пути в ресторан.

А стал наш господин Котёночкин упакованным в особую, плотную коробку, и вёз его серебристый джип неизвестно куда.

Телевизионный антиген

Очнулся господин Котёночкин весь разбитый, несчастный – в палате местной больницы, и недалеко от него с недовольной гримасой стоял главный врач.

Но самым важным здесь оказался даже не он, а медик из свиты губернатора, специально приехавший сопроводить шефа в этот маленький городок.

Сейчас медик склонился над распростёртым на койке господином Котёночкиным, глядя на него и улыбаясь какой-то странной улыбкой, от которой бросало в дрожь.

– Не переживайте, всё в порядке, – сообщил он господину Котёночкину. – Просто мы вам сделали небольшую операцию, в которой нуждался ваш организм. Через пару дней заживёт. – И он осклабился, от уха до уха.

– Что со мной?.. – слабым голосом поинтересовался господин Котёночкин.

– Мы вам ввели телевизионный антиген. ТВ-антиген – есть такая штука, которая оживляет, омолаживает. Просто вы не сможете в результате смотреть некоторые передачи по телевидению. Но это – её единственный недостаток. Вроде того J

…И потом господин Котёночкин кое-как добрался домой. И с болью в сердце слушал испуганную жену, которая, захлёбываясь от волнения, рассказывала, что по местному каналу говорили насчёт господина Котёночкина что-то уж совсем несуразное, что-то невероятное, но что именно – она, жена, сказать не может, потому что даже повторять вслух неудобно. И лучше ему, господину Котёночкину, самому сесть перед голубым экраном и посмотреть.

И господин Котёночкин послушно сидел перед телевизором. Только не видел на экране ничего – кроме рекламы и балета. Все в семье видели, а он – нет.

Больно, больно было господину Котёночкину… И пусто на душе…

Позор и ужас

Самое интересное началось потом. Дело в том, что указанную передачу про господина Котёночкина смотрел весь город. И все относились к несправедливо обвинённому, в общем-то, с известным сочувствием – ведь слухи об отважном выступлении его на брифинге множились и гуляли по домам. Но, тем не менее, значительная часть горожан предпочитала, несмотря на понимание, с господином Котёночкиным отныне не общаться – ради его же блага. С ним если и здоровались, то сквозь зубы, некоторые даже отворачивались – в душе осознвая, что мужик-то он, конечно, ничего.

Но уж больно говорливый…

Первым не выдержал редактор «Бабьего счастья».

– А не пойти ли Вам, господин Котёночкин, в отпуск без содержания, – вроде бы миролюбиво предложил он. – Отдохнёте от души, побудете с семьёй…

Господин Котёночкин глядел на него во все глаза, и ему очень хотелось заплакать.

Между тем, передачи по телевидению продолжались – ну, которые антикотеночьи. Собственно говоря, господин Котёночкин ни одной из них не видел, в последнее время он телевизор вообще не смотрел; нельзя же в конце концов постоянно любоваться по телевидению одним балетом да получать удовольствие от бесконечной рекламы. Друзья – ну, те, которые всё ещё продолжали называть себя его друзьями – пересказывать содержание господину Котёночкину наотрез отказывались, считалось, что тот и сам может вполне получить всю интересующую информацию по телевизору, не маленький.

Однако у господина Котёночкина сложилось впечатление, что со временем программы, посвящённые его персоне, стали, как бы это сказать, более острыми и разнузданными. Так следовало из реакции окружающих его людей, кои вообще стали избегать господина Котёночкина – из лучших, конечно, побуждений.

– Послушай, дорогой… – задумчиво говорила ему жена. – Ну неужели хотя бы часть того, что они о тебе говорят, – правда? Разве ты способен на такое?.. Ты бы хоть в суд, что ли, на них подал…

Господин Котёночкин, по правде сказать, думал о таком варианте. Но проблема заключалась в том, что он просто не знал, что писать в исковом заявлении. Поскольку ни одну из передач не мог ни описать, ни хотя бы пересказать её сюжет.

А люди, которые теоретически могли бы ему помочь, крайне болезненно относились ко всем просьбам со стороны господина Котёночкина.

– Шёл бы ты отсель, – сказал ему как-то сосед Вася. – А то как дам в лоб – мало не покажется! Тоже мне – выискался…

В конце концов господин Котёночкин начал подозревать, что он отныне не может смотреть телевизор по одной простой причине: телевизионный антиген, подсаженный к нему, лишил его способности воспринимать льющуюся с голубых экранов ложь. А поскольку ничего иного по телевидению не передавали – кроме балета и рекламы, – то соответственно и смотреть на телеэкранах больше ему, господину Котёночкину, было нечего.

Длительные размышления насчёт природы телевидения навели господина Котёночкина на мысль, что всё существующее население в результате длительных генетических мутаций прекрасно приспособилось к новым условиям, создаваемым техническим прогрессом. Чтобы не сойти с ума, люди попросту стали принимать всё, что предлагают им средства массовой информации, за чистую монету. И именно это сохраняет их психику.

Ему же, господину Котёночкину, в результате нехороших биотехнологических экспериментов эту, столь естественную для современного человеку функцию отключили. И теперь он, лишённый возможности быть вместе со всеми, начнёт медленно умирать. Или, в лучшем случае, тронется рассудком, ибо видит жизнь не так, как все прочие, – а такой, как она есть.

Это было ужасно. Это был позор.

А в Интернете

А в Интернете оказалось не лучше. Поскольку господин Котёночкин очень жаждал узнать, что же, в самом деле, про него говорится такое по телевидению, то он решил прибегнуть к помощи всемирной сети.

Задал в поисковике вопрос: «Вся правда про господина Котёночкина» и тут же получил в ответ 5 683 417 позиций. Однако при попытке посмотреть первый же ролик про себя на YouTube’е возникла надпись: «К сожалению, в вашем регионе просмотр невозможен».

То же повторилось и в остальных 5 683 416 случаях.

Господин Котёночкин приуныл и вынужден был отказаться от возможности воспользоваться современными технологиями.

Ужас и позор

Город пребывал в смятении. Ведь вчера вечером по телевизору показали какое-то особое шоу, из которого следовало нечто совершенно ужасное – такое, что даже отец с матерью позвонили среди ночи, чтобы сказать господину Котёночкину, что сына у них больше нет.

Жена с господином Котёночкиным в последнее время не разговаривала. Да и спали они теперь в разных комнатах. А в пятницу она забрала из садика сына, которого поколотили детсадовцы – за «папку», за то, что господин Котёночкин смеет быть его отцом.

Сынишка горько рыдал и пронзительно заверещал, когда господин Котёночкин попытался приблизиться к нему. Не дал себя взять на руки, вырвался и с завыванием кинулся в объятия к маме.

Жена сказала мужу:

– Я больше не могу видеть тебя! Мне тошно находиться под одной крышей с тобою! Я задыхаюсь, когда дышу одним с тобой воздухом! Как я могла потратить столько лет на ЭТОГО человека!

И, собрав вещи, ушла. Увела с собой сына.

Взволнованный, господин Котёночкин выбежал на улицу – прийти в себя. Но от него тут же шарахнулась ватага ребятишек, парочка влюблённых с ужасом спряталась за телеграфным столбом, а сторож гаража дядя Тима молча вытащил монтировку и с ненавистью помахал ею перед глазами господина Котёночкина, готовый в любой миг ринуться в бой.

Вдали показался суровый полицейский, направлявшийся, вполне возможно, к дому господина Котёночкина…

От отчаяния господин Котёночкин забежал к себе в комнату и выпил все-все-все лекарства, попавшиеся ему под руку. Двери он забаррикадировал. И, обессиленный, бросился на ковёр, чтобы принять неизбежное…

Не удалось

Но не удалось. Двери взломали. Господина Котёночкина вытащили. Вызвали скорую. Сквозь мучительный полусон, сквозь тошноту господин Котёночкин ощущал, как его спасают – видимо, в этой же самой местной больнице…

Потом он лежал, и всё вокруг вертелось, шаталось и плыло, как в тумане. Он видел – или скорее чувствовал – вновь недовольную физиономию здешнего главврача.

– Ах, этот!... – произносил врач. – Если бы я знал, что ЭТОТ, то и спасать бы не стал… Не стоит тратить на ТАКИХ своё время…

В день выписки – а лежал господин Котёночкин в персональной одиночной палате, на матраце, на полу, – пациент кое-как вышел из больницы наружу, щурясь от солнечного света, и пока ещё слабой рукой тормознул такси. Таксист подъехал. Но когда узрел, кто именно собирается сесть к нему в машину, не раздумывая, дал газу. И на большой скорости улетел.

Тогда господин Котёночкин поплёлся на остановку автобусов. И ни один из них на маршруте не остановился в дальнейшем на этой остановке.

Господина Котёночкина гнали отовсюду. Кассирша в супермаркете забилась в истерике, когда господин Котёночкин попробовал пробить в кассе чек за минеральную воду. Машины коллективно уступали ему дорогу, когда он переходил улицу – чтобы не связываться; хотя находились и такие автомобилисты, которые, наоборот, стремились задавить его.

И ещё несколько бабок усиленно оглядывались и неистово крестились в тот момент, когда господин Котёночкин случайно проходил вблизи городской церкви.

А известный вор Стёпка-Фингал с выражением брезгливости на лице снял в подворотне с господина Котёночкина часы и пиджак. А потом плюнул, развернулся и ушёл.

Всем было не по себе от самого присутствия господина Котёночкина в городе.

Ох, как не по себе.

Даже не то слово.

На север, в тундру

И тогда господин Котёночкин решил уйти в тундру.

Бросить всё и уйти в тундру.

Ну, правда, до тундры надо было ещё добраться; господину Котёночкину не раз приходилось спасаться бегством от охотников и лесорубов, местных работяг, при виде его тотчас же хватавшихся за ружьё или топор. И от шаманских колдунов на стойбищах, проводивших свои страшные обряды в надежде спасти от злых духов ребятишек в оленьих шкурах – от виденного по телевизору незнакомца.

Но, в конце концов, свершилось…

Он убежал.

Он убежал, скрылся от всех и схоронился на заснеженном мысу в окружении белых медведей, тюленей и айсбергов.

Жил в заброшенной избушке.

Ловил рыбу.

Наблюдал долгой полярной ночью северное сияние.

И подружился с огромным мишкой – единственным другом его, возможно, потому, что белые медведи никогда не смотрят телевидение.

Прошли годы.

Много-много лет.

И господин Котёночкин сильно надеялся на то, что образ его телевизионный в народе померк. Рассеялся. Исчез как дым.

И нету больше для людей его, господина Котёночкина.

Полярное сияние

Однажды господин Котёночкин нашёл в снегу человека.

То был суровый полярник, каким-то образом попавший в эти места, видимо, отбившийся от своей группы и выбившийся из сил.

Он лежал, раскинув руки, и глаза его, полузакрытые, замутнённые, уже не различали бескрайнего тёмного неба и звёзд на нём.

Господин Котёночкин притащил пострадавшего к себе, в хижину. Раздел. Растёр снегом. Отогрел. Отпоил горячим чаем, бульоном, отваром трав. И мало-помалу суровый полярник начал приходить в себя… Сознание его понемногу прояснилось… С благодарностью простёр он к спасителю руки… Приподнялся на постели из шкур… И словно пелена вдруг спала с его очей…

Дикий крик раздался в ночи, пронизал хижину и оглушил тундру на многие километры вокруг. Полярник, по всей вероятности, узнал господина Котёночкина и совершенно обезумел от ужаса; трясясь всем телом, он как был – голый, босой, с обмороженными ногами – ринулся прочь, на воздух, на холод. Господин Котёночкин ничего даже толком не успел предпринять.

Он не смог, ну, просто не сумел его остановить.

Растерянный, вышел господин Котёночкин из хижины. И что он услышал? Вой – но не волчий, а человеческий, несущийся из ночи. И что он увидел? Следы босых ног на снегу, уходящие куда-то к горизонту…

Долго ещё стоял господин Котёночкин, совершенно обалдевший, потрясённый. Потерянный. Стоял и смотрел – туда, в бесконечную темень.

А потом перевёл взгляд на небо. И заиграло в вышине полярное сияние.

Красное, белое, зелёное и прекрасное, оно переливалось в сполохах вспышек. А к господину Котёночкину подошёл, тихо переступая тяжёлыми лапами, его друг – полярный медведь. Господин Котёночкин потрепал его по холке. И вместе они застыли, задрав головы, и любовались самой удивительной картиной на свете.

Зрелищем, которое казалось им куда более восхитительным, чем лучшее в мире телевидение…

© Олег Бондаренко, 2015