Тихо и незаметно

(рассказ)

земля

Вообще-то я опыляю поля. У меня есть личный старенький самолёт, унаследованный от отца – а ему, в свою очередь, он достался от моего деда. Летающая машина-биплан типа кукурузника, модель culo del cielo; на нём я налетал десятки тысяч миль, обследовал все окрестности нашей удалённой провинции, Срединных земель, а также приграничные районы стран-соседей: Левого государства (расположено слева от нас) и Правого государства (оно соответственно справа).

Ну, вы сами знаете, что такое находиться посередине, в приграничье. Бывает, что и контрабандой приходится заниматься, потихонечку. Но, если честно, то я стараюсь этим не злоупотреблять, так как страна у нас справедливая, если поймают – не поздоровится, а оно мне надо?.. В принципе опыление полей и садов – более или менее доходная профессия, тем более что я знаком со всеми фермерами в округе; другое дело, что последние несколько лет мы переживаем засуху, заказы сократились и нет-нет, да и приходится втихомолку подряжаться на работу, о которой не говорят вслух.

Например, мне случается перевозить скот. Прямо в салоне моего самолётика – и то сказать: небольшое стадо, в несколько голов, влезает за милую душу, только засрано потом всё остаётся, и нужно убирать. Ну, что же, такова моя доля… Лететь я вынужден на низкой высоте, иногда чуть ли не по-над землёю. Зато из Левой страны в Правую, без всякого санитарного сертификата, попадают овцы, а из Правой в Левую – коровы. Дело в том, что края наши – и Срединные земли, и Лево-Правые – расположены в пампасах, точнее, там, где пампа и горы встречаются друг с другом; дальше, за хребтами, уже начинается плато Барабама, ну, вы знаете. Здесь, у нас везде полно скота, который пасут гаучо; а ближе к предгорьям, где кончается долина, идут поля кукурузы, овса и – сады, взбирающиеся террасами по склонам. Именно там я и летаю, когда есть заказы, потому что насекомые-вредители никак не хотят оставить местных фермеров в покое. И отец мой здесь летал, и дед. Это наше семейное предприятие – ну, понятно, в ту пору, когда всё цветёт пышным цветом и урожая полно; я не имею в виду нынешние нелёгкие времена, когда приходится подрабатывать перевозкой груза – чтобы выжить.

А дело, с этими коровами-овцами, было так. Сижу я как-то себе в нашем городке среднеземельном – он называется Санта-Лошара, и питейное заведение, в которое я заглянул, соответственно тоже так – салун «Лошара». Так вот. Сижу я, значит, в салуне, потягиваю свою любимую вишнёвицу. Тут, у нас, собственно, и делать-то больше нечего, только вишнёвицу пить. Или сливовицу, или грушовицу, или гуаявицу, или бананад – у слепого Тома всё есть, что ни пожелаешь; но лично мне больше по вкусу вишнёвица – обожаю её!.. Так вот. И подкатывает ко мне, значит, незнакомый хмырь, наверное, из Левой страны. Ну, или из Правой.

«Привет», – говорит.

Я: «Ну, привет!»

«Пить будешь? Я тебе закажу…»

Я смотрю на него – хмырь хмырём, но кожа задубелая, почернела от солнца, весь морщинистый, и руки натружены. Понятное дело, владелец фермы – просто не из наших.

«Давай, – говорю, – по маленькой. За дружбу народов… Только мне вишнёвицы!»

Ну, выпили мы с ним… А что? Я уж и так без дела который день слоняюсь, мой кулодель на приколе. Не грех немного расслабиться. И – глядишь – заказ кой какой перепадёт.

«Ты, это… – говорит он, – если хочешь заработать, то забери моих овец из Левой… Перевезёшь типа через границу, я хорошо заплачу».

«Здрасьте! – отвечаю. Я тогда ещё правильный был, ни о какой контрабанде и слышать не хотел, в нашей стране справедливой. – Тебе, брат, за выпивку спасибо, конечно, но на меня не рассчитывай».

«А чё?..»

«Ну, я в курсе, что там у вас, в Левой творится… Газеты читаю, грамотный. У вас там типа революция, к власти прогрессивный лидер пришёл, и, короче, все предприниматели драпают из страны. Есть нечего, скот распродают. А в Правой стране, наоборот, хунта фашистская, они там всё скупают по дешёвке… Наши-то власти, справедливые, не дружат ни с кем из вас, блокаду Левым объявили, и Правым заодно, если меня поймают на моей развалюхе – всё, считай, капец. Оно мне, брат, надо…»

Выпили мы с ним ещё. По маленькой. Помолчали. Подумали.

Он таким огорчённым выглядит, прямо жалко его.

Что за времена, что за нравы…

«Двадцать национальных монет даю, – наконец произносит он. – Не будь я Бельски!.. Ну, так что?..»

У меня аж дыхание спёрло от такой суммы.

И глаз начал подёргиваться – от волнения…

Но виду я особого не подаю.

И говорю:

«Сорок национальных монет». – Как ни в чём не бывало.

Он и бровью не ведёт…

«Тридцать, – сообщает мне. – И точка. Не будь я Бельски!..»

Короче, мы с ним-таки поладили. Ну, не знаю… Может, меня в тот день чёрт попутал…

С тех пор так и повелось. Я – не каждый день, конечно, – вылетал тихими ясными ночами, а бывало, и в обед, если дождь или там что, в Левую страну, через хребет и плато Барабама и приземлялся аккурат на вытянутом, малозаметном с воздуха лугу в предгорье. Там уже меня ждали пастухи с отарой. Мы сооружали нечто вроде пологого деревянного трапа – сходней, и пастухи загоняли блеявших овец и баранов, во главе с козлом, в мой начисто вымытый салон. Сколько влезало. Каждый раз приходилось торговаться по числу голов – ведь салон не безразмерный, мой кулодель много не возьмёт, мне ещё лететь надо по-над горами, хотя они и не бог весть какие высокие. Я и так выжимал из мотора всё что можно, с таким весом летать-то нелегко! Шасси за скалы внизу едва не цепляют…

Рейс длился часа три-четыре – при моей скорости. Приземлялся я по ту сторону границы, точнее, обеих границ. Там, за холмами, уже шла Правая страна, и меня обычно ждали ребята бандитского вида, которые, однако, были вежливыми и аккуратно забирали весь скот. Ну, что поделаешь! – гаучо! Мне потом могли в салон, по договорённости, вместо овец загрузить коров и быков, но это, правда, не каждый раз было. И ещё мне вручали мои тридцать монет.

Вот так всё и было, клянусь, было…

Все эти операции, естественно, координировал тот самый старый труженик, фермер Бельски, с которым мы встретились в салуне, – полностью его, оказывается, звали К. О. Бельски; в дальнейшем я его для краткости величал К. О. Или просто Ко. Мы с ним, кстати сказать, очень хорошо со временем подружились. Хитрый был, зараза!.. Но опытный и умный…

Да, так и было…

Я сам буквально за месяц-другой здорово поправил своё материальное положение…

Прилетал я домой обычно под утро. Усталый, вымотанный. Нагружался, как положено, у слепого Тома, в «Лошаре», пил свою вишнёвицу, и жизнь мне казалась прекрасной. Правда, пришлось чуток поделиться доходами со здешним начальником погранзаставы; он однажды застал меня в салуне в нетрезвом виде и живо выведал у меня подробности авиаперелётов – замаскировался, гад. Я тогда, чуть позднее, протрезвев, чуть в штаны не наложил от страха, ведь наши-то справедливые таких вещей ох, как не любят! Ох!.. Но в конце концов мы с ним договорились. Тихонечко так, по-людски. Единственное, что он меня предупредил по-честному: увижу, мол, твою машину в воздухе над границей – просто собью. Но если будешь тих, как рыба, то меня это не касается. Самое главное, чтобы всё было по чинному. Тихо и незаметно. И чтоб не болтать.

Я, понятное дело, согласился.

Ну, вы сами знаете…

Ведь жить-то надо…

Это жизнь…

воздух

Начальника погранзаставы арестовали и расстреляли весной. Официально было объявлено, что в отношении него был совершён акт справедливости. Ведь наша страна Срединных земель известна всем как страна справедливая. А это что-то да значит – в наше время.

Я, конечно, сильно переживал в те дни. Опасался, как бы они теперь не пришли за мною. И даже решил просто отказаться от дальнейших нелегальных рейсов, тем более, по слухам, у Левых вообще творилось чёрт знает что, и наши справедливые во всеуслышание заявили, что не приемлют никаких полётов чуждых самолётов над своей территорией. Будут, мол, уничтожаться любые летающие объекты – пусть хоть президент ихний появится в воздухе, справедливым до этого нет дела.

Вы сами знаете, что мой кулодель не так-то просто обнаружить в небе, несмотря на все ухищрения сил ПВО. Но в любом случае я посчитал правильным больше не рисковать. К тому же и Ко в последнее время куда-то запропастился. Ну, а что касается заказов на опыление полей и садов – то они вновь появились, и это здорово; я опять был занят полезной работой, и это отвлекало меня от мрачных мыслей и всяких сомнительных дел.

В самом начале лета, когда молодая поросль покрывает всю землю до самого горизонта и скот нагуливает вес, К. О. Бельски оказался опять в «Лошаре». Он вальяжно расположился у стойки и с довольной физиономией наблюдал за мной, уставшим после рабочего дня и заказывающим у слепого Тома, как всегда, свою законную порцию вишнёвицы.

«Физкульт-привет работникам штурвала! – Торжественным движением Ко поднимает вверх полупустую бутылку. – Наше вам!.. Короче, для тебя есть очередное хорошенькое дельце…»

«Нет, Ко, уволь, – я смотрю на него с улыбкой. – Я подаю в отставку с твоей службы. У меня и так заказов полно на опыление полей, так что мне хватает…»

«И что, – не сдаётся Бельски, – они все платят тебе по тридцать национальных монет?..» – с этими словами он как бы невзначай подвигает ко мне мешочек с серебром, прямо по стойке бара.

Я уставился на этот мешочек и чувствую, как взыграла во мне жаба.

«Ну, если в последний раз… – говорю, сглатывая слюнки. – Ты ведь понимаешь, Ко, моя машина не очень-то приспособлена для перевозки скота, с каждым разом она от такой операции становится всё хуже и хуже…»

«Понимаешь, – охотно соглашается фермер с хитрой ухмылкой и поднимает рюмку. – Давай-ка выпьем за тебя и твои полёты! Удача – это такая вещь, которая не даётся дважды одному придурку в одни руки!..»

Мы пьём, и я чувствую, как благодатное тепло разливается по моей глотке. Я готов – я снова готов идти в бой. И знаю, что проверну всё, как всегда, – тихо и незаметно.

Рано-поутру, в полпятого, с рассветом я уже оказался на месте, на том самом лугу, на Левой территории. Приземлился, проехался по траве, заглушил мотор, подождал, пока пропеллеры остановятся… Здесь меня уже ждали – пара пастухов с двумя десятками белоснежных овечек. Я вылез из самолёта, поздоровался. Один из пастухов оказался высоким красивым мужчиной – прямо-таки орёл молодой, мне приятно было с ним иметь дело. Первый раз увидел здесь его… Несмотря на рабочую потрёпанную одежду, что-то во всём его облике чувствовалось благородное.

«Вам не говорили, что вы похожи на…» – замечаю я, пока мы пристраиваем сходни к самолёту.

«А он косит под наших революционеров! – со смехом отвечает его напарник, пока высокий пастух скромно отмалчивается, не переставая заниматься делом. – У нас сейчас, знаете ли, повальная мода среди молодёжи – типа выглядеть так, как левые, одеваться так, как левые, говорить так, как левые…»

«Надеюсь, на самом деле вы – не одни из них?.. – спрашиваю. – Впрочем, меня это, типа, не касается. Ваша страна – вы и делайте в ней, что хотите. Моё дело сторона – так, овец перевезти, что ли…»

«Не боись! – напарник всё наладил и приступает к загону отары в салон. – Мы не левые, мы свои! Нам, брат, знаешь, некогда всякой левой фигнёй заниматься! Нас ещё жёны ждут, и потому – успеть бы вернуться до вечера!..»

Короче, загоняем мы всех овец, я захлопываю дверь и машу через иллюминатор коллеге высокого – напарник остаётся на земле, чтобы сэкономить лишние килограммы, а со стадом в салоне самолёта сидит лишь один высокий и красивый. Я киваю единственному пассажиру и завожу мотор.

«А вы не думаете, что эти справедливые откроют по нам огонь?» – спрашивает меня пастух; кричит громко, через салон, чтобы заглушить рёв рычащего двигателя.

«Пусть попробуют! – кричу я ему в ответ. – Сначала они должны нас засечь, а это, братан, не так-то просто! Мы летим на сверхмалой высоте и очень медленно – для современных самолётов. Аппаратура ПВО просто настроена на другие параметры; вполне возможно, что справедливые нас просто не заметят!»

«Это хорошо-о…» – улыбается начальник стада, но дальше мне уже некогда говорить с ним, и я выруливаю к наиболее удобному месту для взлёта.

«Держите своих овец!» – предупреждаю его напоследок.

И газую.

Довольно длинный разбег, подрагивание фюзеляжа и – груженная машина тяжело отрывается от земли, кренясь, проседая; я кое-как выравниваю её и стараюсь поскорее набрать высоту, потому что совсем близко – горы. Невысокие, но всё же горы.

Овцы в салоне блеют как оглашенные и даже забивают своим испуганным «бе-е-е!» завывание моторов.

Я наконец-то поднимаюсь более или менее прилично над цепью невысоких вершин, делаю разворот и ложусь на курс – по направлению к Правым. Путь, надо сказать, неблизкий, да ещё с таким грузом. Внимание, внимание, внимание – я должен быть весь внимание, чтобы благополучно завершить полёт.

Самолёт надрывно гудит, его мотает из стороны в сторону. Я держу штурвал – и одновременно с тревогой поглядываю на землю, вниз и по сторонам – мало ли чего, вдруг и впрямь там наши справедливые задумали какую-нибудь пакость. Граница-то уже близко, надо быть начеку.

Из салона несётся непрерывное блеяние; и также распространяется запах – шерсти, бараньих какашек и чего-то патриархально сельского; но, надо сказать, я к этому уже привык.

Лечу.

Прямо.

Держу штурвал.

И смотрю, блин, на облака. И на проплывающие подо мною жёлто-зелёные гряды гор, окаймляющих плато Барабама…

Но полёт проходит, в общем, вполне благополучно, и я зря волнуюсь – хоть переживания и являются непременным атрибутом моего контрабандистского ремесла. Ещё нет и полудня, а мы уже подлетаем к месту назначения…

Посадка – отлажена. Это дело привычное, давно уже привычное – если говорить про последние мои задания. Я захожу по ветру, кричу в салон, чтобы там все приготовились, и на всякий случай обозреваю с высоты окрестности: мало ли чего. И от правых тоже можно всякого ожидать…

Моторы ревут.

Пропеллеры крутятся.

Самолёт слегка дрожит – а земля приближается, всё ближе, ближе…

Низко, очень низко.

Толчок… Сели!

Ну, слава богу…

Я поворачиваю, уже на земле. Там, передо мною расстилается бескрайная пампа.

Глушу моторы…

Жду, пока полностью остановится вращение винтов…

Гляжу через смотровое стекло, как к моему кулоделю со всех сторон подбегают местные, бандитского вида гаучо… Встречают… Это свои, свои, свои… Как хорошо, как здорово, когда видишь знакомые лица!..

Выгружаюсь.

Точнее, наблюдаю, как выгоняют наружу мой овечий груз, и как гаучо радостно встречают сопровождающего пастуха – высокого, красивого. Он оглядывается и замечает меня; поднимает приветливо руку, машет. Мол, пока! Пока!..

Я машу ему в ответ, напоследок.

Мне теперь хорошо и спокойно на душе.

Ведь это был мой последний незаконный полёт.

И к тому же в кармане позвякивает тридцатник – тридцать огромных прелестных новеньких национальных монет, блестящих на солнце кружочков, в которых отражается небо…

Мне приятно. Мне радостно.

Мне классно.

Пора, блин, всё сдав, как надо, возвращаться домой…

И я прощаюсь со всеми и забираюсь к себе в кабину. Ещё я доволен тем, что сегодня мне не придётся закидывать к Левым коров. Сегодня я – свободен.

Это здорово!

Я – отрываюсь от земли и плавно, будучи совсем лёгким, как пёрышко, взлетаю к небесам.

Домой! Домой! Домой!..

Я, глядя на компас, разворачиваю машину носом в сторону своих Срединных земель…

Эх, сейчас бы не помешала бутылочка вишнёвицы…

Прилетел я обратно вскоре после обеда. Легко мне было на этот раз – и на душе спокойно, и машина шла как надо, без единого сбоя.

Сел в Лошаре, на окраине городка. Там у нас устроен крошечный аэропорт, который, по правде сказать, выглядит как сонная муха. Ну, ещё бы – гражданские рейсы бывают раз в неделю, и лишь грузовые летают чаще – разумеется, только в глубь страны. Мы вообще расположены на отшибе, в самом глухом конце страны, и если бы не краски полей и садов да не голубое, милое сердцу небо, здесь вообще совершенно нечего было бы делать.

Так думал я, вылезая из своего кулоделя и направляясь в сторону дома, где, увы, никто не ждёт меня с чашкой чёрного ароматного дымящегося кофе, как некоторых иных моих авиационных коллег… Я, увы, уже много лет живу один – с тех пор, как моя благоверная сбежала из нашей глухомани в столицу. Я слышал, что она там со временем вполне неплохо устроилась. А я – я так и остался прозябать один, вместе со своим крылатым наследством, доставшимся мне от предков…

По пути домой я, конечно же, заглядываю в салун «Лошара». Это уже традиция такая, что поделаешь, – выпить рюмочку-другую после прилёта, отметить возвращение на землю.

Я, конечно, сегодня особо осторожен – справедливые ведь не дремлют. Если хоть кто-то прознает про мой сегодняшний рейс, то мне несдобровать. Хорошо, хоть начальник погранзаставы, которого «осправедливили», не успел ничего рассказать о наших с ним контактах…

Аккуратно заглядываю к слепому Тому – на всякий случай. Заглядываю с улицы, через окно. Нет, внутри всё чисто. Никого из посторонних. Разве что группа младшеклассников с рюкзачками за плечами; это пионеры, приехавшие на экскурсию в горы, оно понятно. Они нередко к нам, в Лошару приезжают. С пионервожатым. Наверное, единственные туристы, которые не обделяют вниманием наш убогий городок… Вон их автобус стоит – на обшарпанной автобусной станции. Весь в пыли, рыжей пыли местных дорог – или того, что называется в наших местах дорогами.

А так – всё спокойно.

Ага.

Умиротворённый, я вхожу в салун к слепому Тому…

Прохожу к стойке.

Залезаю на высокий стул.

Лениво оглядываюсь. Пионеры-малыши потягивают безалкогольный бананад.

И даже их старший – весёлый дядька с пионерским галстуком – не пьёт ничего крепче кофе.

Я заказываю вишнёвицу.

Дети галдят.

В салуне – никого из знакомых.

Скучно…

Но хорошо, что я наконец дома…

Эх… Устал…

Хорошо…

«Встать! – внезапно раздаётся над голосом жуткий и твёрдый командный голос. – Руки на стол! Живо! ЖИВО!!!»

Я вздрагиваю – и беспомощно оглядываюсь. На меня в упор наставлено дуло пистолета-пушки 90-го калибра. Его сжимает в каменной руке пионервожатый. А детки – детки повскакали с мест и с моментальной скоростью вынули из своих рюкзачков боевые автоматы. Все повернулись к моей персоне. Нацелились – прямо мне в голову. Держат на мушке. И больше не галдят. А смотрят на меня железными взглядами, немигающими глазами. Чувствуется, что ни у одного из них не дрогнет рука, если придётся выстрелить.

Я автоматически кладу обе ладони на стойку бара… По спине пробегает холодок. Группа захвата молчит. В то время как её старший – липовый пионервожатый – надевает мне на запястья наручники… Чик! Ловко. Споро. Безнадёжно.

Детские руки – маленькой девочки с хмурым взглядом – быстро ощупывают меня и извлекают из кармана мешочек с тридцатью национальными монетами.

Школьники дулами автоматов заставляют меня встать и довольно бесцеремонно подталкивают к выходу из салуна. Я в последний момент оглядываюсь – и замечаю виноватое выражение лица слепого Тома. Он стоит за стойкой, какой-то весь потерянный и жалкий… Я не сержусь на него. Хотя мне и некогда сердиться.

Нужно думать о своём – о новом теперь для меня своём…

Ко входу в салун «Лошара» подруливает жёлтый и весёлый школьный автобус…

преисподняя

Темно. Ничего не видно. На глазах моих – повязка, мне её нацепили, и теперь ведут меня, поддерживая под руки, по каким-то длинным переходам – неизвестно куда.

Наконец приводят. Подводят, судя по всему, к стулу, усаживают и сковывают цепью запястья там, сзади, за спинкой того сиденья, на котором мне приходится теперь сидеть.

Снимают повязку… Я моргаю, щурюсь, оглядываюсь по сторонам – беспомощно, и с трепетом. Вижу комнату, глухую замкнутую комнату – всё равно, что камеру в подземелье. Она квадратная по форме, метров пять на пять, никаких тебе окон и – низкий потолок, отчего кажется, что пространство со всех сторон давит. Приглушённое освещение, от него на стенах возникают загадочные тени, и это тоже не прибавляет мне смелости и отваги. В такой-то день…

Я сижу, оказывается, в самом центре этой комнаты-камеры. И даже могу поворачиваться по кругу – мой стул вращающийся. Делает, при желании, полный оборот.

Но вот встать с него, оторваться – увы, мне нечего и думать…

В каждом из четырёх углов комнаты, на высоком табурете, восседает по бородатой фигуре – все они в длинных, свободного покроя, мрачных одеяниях и с горящими очами; вид их в целом грозен, и у меня под ложечкой пробегает холодок.

Замечаю, что бороды у этих незнакомцев – разного цвета… Но лучше бы мне не видеть всё это, лучше не видеть!..

«Итак, начнём, – говорит громоподобным голосом одна из фигур. – Подсудимый предстал перед справедливой четвёркой. Он находится полностью в нашей власти, и сейчас мы проясним, какую именно роль он играл в заговоре против нашего справедливого государства – Срединных земель».

«Какой такой заговор… – бормочу я. – Я лишь перевозил туда-сюда скот…»

«МОЛЧАТЬ!!! – первый мужчина, между прочим, с густою русою бородой, повышает на меня и без того громкий голос, и от этого мне становится действительно плохо. Неуютно. – Обвиняемый ответит тогда, когда ему дадут слово!.. Итак… В этой комнате собрались четверо справедливых в составе: обвинитель… – Одна из фигур, с чёрною бородою, с достоинством кивает из угла. – Далее защитник. – Кивок рыжебородого из другого угла. – Потом я, координатор. – И русый церемонно прикасается к сердцу. – И, наконец, апеллятор, – взмах царственной руки направлен в противоположный угол, где сидит самый жуткий тип с бородою, поседевшей от времени.

«Как ваше имя, подсудимый?» – продолжает вести процесс координатор, глядя, строго и отстранённо, куда-то поверх меня.

«Я… Э-э-э…» – лепечу и чувствую, что язык мне не повинуется.

«Впрочем, это неважно… – Русая борода так и не удостаивает меня взгляда. – Наверняка у него вместо имени подпольная кличка. Обвинитель… Что вы имеете сказать?»

«Ваша справедливость!.. – раздаётся басом из угла, где сидит чернобородый. – Мы обвиняем этого недочеловека в подлой и злонамеренной деятельности против нашего народа, за что подсудимый получал вознаграждение в сумме тридцать сребреников».

«Однако его нельзя назвать предателем в справедливом смысле слова, – уточняет, тоже голосом-рокотом, защитник с рыжей бородой. – Он скорее пришлый агент международной разведки, подготовленный за рубежом. Об этом свидетельствует его невероятная ловкость, поскольку он обвёл вокруг пальца нашу сильнейшую и опытнейшую спецслужбу и действовал у неё прямо под носом…»

«Пришлый? Да его отец и дед проживали в Срединных землях!..»

«Следовательно, перед нами – именно изменник, предавший интересы собственной страны, – подводит итог первому пункту русобородый координатор. – Переходите к сути дела».

«Да, ваша справедливость. – Обвинитель прокашливается. – Мы обвиняем этого недочеловека в организации беспрецедентной по масштабам торговли оружием. На своём самолёте он перевозил из Левого государства в Правое – а это, как известно, наши враги – огромные суммы денег, миллионы национальных монет. Все они были спрятаны внутри обычных домашних животных, в частности, в баранах и овцах».

Меня в этот момент передёргивает. Бьёт мандраж.

«И далее… – Обвинитель продолжает: – И далее он перевозил из Правого государства в Левое других домашних животных – крупный рогатый скот, начинённый боевым оружием по самую макушку. Там, в частности, были лазерные револьверы и автоматы, пулемёты с электронной системой наведения, боеприпасы – кстати, запрещённые всеми международными конвенциями, миномёты и комплекты химических мин к ним…»

«Но и это не всё, – говорит дальше чернобородый. – Оружие малого и среднего радиуса поражения перевозилось в коровах. А в быках – составляющие ядерных ракет, которые собирались уже непосредственно на месте, в Левом государстве… И всё это делалось с одной-единственной целью – для совместного нападения Левых и Правых на Срединные земли. Чтобы справедливые потеряли покой…»

Я чувствую, что теряю сознание… От наглости предъявленного обвинения не могу даже подобрать слов.

«Вы ещё скажите про главу государства!.. – встревает в выступление обвинителя рыжая борода. – Благодаря подсудимому, глава Левых летал к Правым, чтобы разрешить все приграничные конфликты!»

«Вы имеете в виду тайный перелёт в Правое государство президента Левого государства Красавски – он к тому же является и лидером Левой революции, угрожающей самим основам мирового порядка. Но он летал к главарям фашистской хунты Правых отнюдь не для того, чтобы заниматься урегулированием приграничных споров. Нет, президент Красавски подписал с Правыми секретное соглашение о совместных действиях против нашей страны – неопровержимые доказательства тому представила наша разведка!»

«Красавски просто не мог покинуть территорию своей державы… Как известно, Левые и Правые напрямую не граничат между собой. Между ними вклиниваются Срединные земли, и пересечь нашу территорию – было крайне опасно для него, ведь наша ПВО обещала сбить его президентский самолёт, едва тот появится на радаре!..»

«Ага! Ага!! Ага!!! – злобно выкрикивает обвинитель. – И тут на горизонте появляется этот предатель, этот изменник со своим тихоходным бипланом!.. Он прекрасно знает, что его старенькая этажерка настолько примитивна, что недоступна для средств слежения наших сил ПВО! Если бы этот недочеловек не предложил свои услуги, то и альянс Левых и Правых не удалось бы создать – наша дипломатия и наши спецслужбы делали всё возможное, чтобы этого никогда не случилось!!!»

Координатор наконец соблаговоляет взглянуть на меня – сверху вниз. Во взгляде его читается столько презрения, столько презрения…

Я сам держусь из последних сил. Цепи врезались в мои несчастные затёкшие руки, а в горле пересохло – совсем как в высокогорной пустыне Барабама. Сейчас бы вишнёвицы… Прохладную бутылочку вишнёвицы… Ну, или хотя бы один стакан…

«Но как вы мыслите себе, – вопрошает защитник с рыжей бородой, – чтобы президент целого государства, пусть даже враждебного нам, у которого армия под рукой, главнокомандующий наземными силами, военно-воздушным и военно-морским флотом – как же так получилось, что он запросто, без охраны, сел в дряхлый, полуразвалившийся кукурузник, переодевшись пастухом, и с очередной порцией национальных монет пересёк сразу две охраняемых границы?!»

«А очень просто… – чёрная борода не намеревается отступать. – В системе соблюдения безопасности применяется одна уловка, о ней знают специалисты высокого класса. Допустим, вам нужно перевезти большую сумму налички – таким образом, чтобы об этом никто не догадался. И что вы делаете?.. Перевозите деньги в простеньком потёртом чемоданчике самого затрапезного вида, с поломанными замками, да и хозяин чемоданчика – перевозчик будет выглядеть не лучшим образом, как какой-нибудь малоприметный счетовод, живущий на скромную зарплату… Чувствуете? Чувствуете? Чувствуете, куда я клоню?.. Президент мощнейшего государства – даже вражеского – может быть поставлен в аналогичные условия. Чтобы выполнить задуманное дело, ему нужно превратиться в «тихий и незаметный» груз. Чтобы ни у кого – слышите, ни-у-ко-го! – даже подозрение не закралось, что происходит нечто экстраординарное. И это всё – ЭТО ВСЁ! – случилось в действительности благодаря присутствующему здесь недочеловеку!!! Я говорю так, имея в виду то обстоятельство, что подсудимый, изменив своему народу, утратил право называться «человеком»! Позор ему! Позор ему!! ПОЗОР ЕМУ!!!»

Я смотрю в пол, мне стыдно поднимать лицо, и по лбу моему непрерывными струйками бежит холодный пот – и стекает, капает с подбородка, с носа… Мне хочется умереть. Но я не знаю, буду ли принят на том свете – в сложившихся обстоятельствах.

Мне страшно… Мне страшно… Мне страшно…

«В вашем выступлении, – говорит рыжая борода, обращаясь к обвинителю, – вы показали, что подсудимый – однозначно гнусный тип, способный на бессовестные поступки… Но он ведь не мог, просто не сумел бы действовать в одиночку?»

«Конечно! – У чёрной бороды тут же готов ответ. – Ваша справедливость! ­– обращается он к координатору. – У нас есть неопровержимые доказательства, что этот агент, называемый нами «недочеловеком», действовал в единой связке с другим агентом, известным ассом шпионажа и мастером перевоплощений – его фамилия Кобельски. Этот шпион международного класса давно находится на учёте всех спецслужб мира, но задержать его не представляется возможным – он неуловим!..»

«Вы имеете в виду Ко?! – я не могу удержаться от удивления и подаю голос. – Я же не знал, ничего не знал… Я не знал…»

«Обвиняемый недочеловек сейчас ломает комедию, – поясняет чернобородый. – Он делает вид, будто является невинной овечкой, чтобы таким образом отвести от себя подозрения. Но мы-то с вами знаем, что он с Кобельским является прямым организатором самой антигуманной акции за всю историю человечества… Предлагаю, ваша справедливость, не заносить в протокол последнюю реплику подсудимого, чтобы не вводить в заблуждение справедливый суд».

«Ваше предложение принято, – сообщает координатор с густой русой бородой. – Я думаю, что обе стороны процесса изложили свои точки зрения, и теперь мы можем подвести итог всем этим – довольно неприятным – прениям. Справедливость нас обязывает. Попрошу выслушать официальное решение по делу: справедливые против недочеловека».

С этими словами координатор достаёт из полы своего одеяния перо и бумагу. Что-то пишет на листе… И, торжественно подняв руку с зажатым в ней пером, провозглашает:

«Именем Справедливости, кою мы все здесь представляем, приговариваю присутствующего в этой комнате изменника и предателя, вражеского агента к совершению в отношении него справедливого акта, и будет на то воля народа».

Меня бьёт озноб, и я готов закричать, – но понимаю, что поздно, поздно, поздно.

«Ваше слово, апеллятор!» – обращается вдруг координатор к молчавшему до сих пор седобородому старцу, сидящему в углу, у меня за спиною.

Я поворачиваюсь на своём вращающемся стуле…

«Кхе… – Апеллятор невозмутим. – Весь процесс, по моим наблюдением, прошёл без процессуальных нарушений… Приговоренный! Желаете ли вы подать апелляцию?»

«Да! – отвечаю с жаром. – Я желаю!»

«Хорошо. Ваша апелляция отклонена, – сообщает апеллятор. – Можете приступать к совершению акта справедливости».

После его окончательного заключения все бородатые, находящиеся в комнате, встают и гуськом направляются к открывшейся – и ранее спрятанной между кирпичами, незаметной – двери. Я с ужасом провожаю их взглядом.

Вот комната пустеет… Я не считаю себя самого… Но сразу же в дверном проёме показывается новая фигура, нечто уж совсем необычное. Интуитивно я понимаю, что это входит палач.

Он одет… О боже мой, он одет… На нём – в это трудно поверить – костюм Муми-тролля. И соответственно маска симпатичного муми-бегемотика – сквозь прорези на мордочке видны блестящие глаза, которыми палач рассматривает мою персону. Меня колотит, мне плохо. Я чувствую, что зубы мои выбивают барабанную дробь.

За поясом у Муми-тролля торчит 90-калибровая мини-пушка-пистолет марки «Заинька», в руках-лапах – стакан с какой-то жидкостью красного цвета.

«На, пей!» – говорит мне палач. И подносит стакан ко рту, держит его – так как у меня самого закованы руки. Я жадными глотками отхлёбываю из стакана, в нём налита до краёв вишнёвица. Я пью и пью и не могу напиться.

«Хватит, хватит… – Муми-тролль суров и неумолим. – Я тебе сейчас завяжу глаза».

«Нет! – восклицаю я. – Не надо! Я не боюсь!.. Совсем не боюсь…» – а у самого поджилки трясутся от страха.

«Мне пофиг, боишься ты или не боишься, – сообщает Муми-троль. – Но я должен завязать тебе глаза, чтобы случайно не увидеть твой предсмертный взгляд. Очень мне надо потом не спать ночами из-за укоров совести или мучиться от кошмаров… Так что здесь двух мнений быть не может. Поворачивайся ко мне затылком. Скорее, скорее, сверхурочных мне не платят. Давай».

Я ощущаю дикий холод во всём теле. И лишь там, где внутренняя сторона бёдер, – тепло… Даже горячо… Что-то там бежит у меня между ног, прямо по штанам, и я, блин, не понимаю, что это такое…

Очень, очень жутко…

Мамочка ты моя родная…

Боже, спаси и сохрани…

Муми-тролль надевает мне на глаза повязку. Затягивает. Посильнее, проверяет, не могу ли я как-нибудь что-нибудь высмотреть из-под неё.

Становится совсем ничего не видно.

Мрак. Ночь.

Темнота…

…Грохает выстрел…

космос

…Я качусь с горы…

Перекатываюсь – куда-то вниз, вниз, вниз…

Как в детстве – только тогда было весело…

А сейчас…

Сейчас – всё тело болит… Ноет… А концу горы нет и нет…

…Постепенно прихожу в себя…

…Оглядываюсь…

Чёрт возьми, в голове какая-то каша…

Всё кружится…

Туман…

Опять – покатился вниз…

Остановился…

Лежу…

…Я сел.

Вроде уже могу соображать.

Ещё раз осматриваюсь.

Конечно, я – внутри сферы.

Сфера здоровенная – для меня лично. Метра три будет – в диаметре.

И она, зараза, движется. Медленно так – совершает движение. Круговое. Как и положено сферам – если они, например, катятся куда-то по своим делам.

Со стороны – это шар. Наверное. Но я-то внутри нахожусь. Поэтому для меня – сфера…

И она с медленной скоростью вращается…

То есть я какое-то время просто лежу на полу – в низшей точке сферы.

Но эта точка, хотя и очень постепенно, всё время смещается – ползёт вверх.

И когда она забирается достаточно высоко – моё тело перекатывается, под действием земного притяжения…

И горы здесь не при чём…

Гора – это мне только так в полубессознательном состоянии казалось…

Я окончательно прихожу в себя.

Пытаюсь сообразить, что же происходит.

И каждые две-три минуты поправляю своё положение – внутри постепенно крутящейся системы.

Свет. Свет?.. Ах, да, тут в принципе не темно – хотя и не понимаю пока, за счёт чего всё тут, внутри освещается.

Поверхность? Мягкая. Вроде как кожа или кожзам, там, под ним, что-то набито, вроде как диван пухленький, так что в любом случае не разобьёшься, когда скатываешься вниз.

Вообще никаких проблем – с точки зрения возможного ранения или причинения себе вреда при перемещении. Даже головой можно биться – не разобьёшь. Всё хорошо. Только она вертится, блин, может, за полчаса полный оборот делает, может, минут за двадцать. Не могу пока понять. И поэтому в покое остаться надолго невозможно.

И ещё одно открытие – она, зараза, вращается, оказывается, не точно в одном направлении, а хаотически, то есть каждый раз перекатывается так, как ей заблагорассудится, в разные стороны. Типа вращения шарикоподшипника. Так что выработать определённые, раз и навсегда заученные до автоматизма движения нельзя, каждые несколько минут – что-то новое, в зависимости от того, куда этот шар-сфера на этот раз повернул.

Я типа белки в колесе – только колесо это живёт своей собственной жизнью, оно непредсказуемо, и потом оно не плоское, а пространственное, и значит – бесконечное…

Очень хорошо… Очень хорошо… Нет, очень плохо, блин…

Придумают же…

Как же хочется остановиться, отдохнуть…

Я вновь перекатываюсь вниз.

…И сколько же я здесь? Боже мой, кончится это когда-нибудь или нет?!..

Боже мой…

…Внезапно полную тишину сферического пространства нарушает голос – тихий и вкрадчивый. Ей-богу, я не знаю, откуда он доносится, но явно из какого-то скрытого динамика.

Он – везде. Хотя и приглушён – самой манерой говорящего общаться…

«Привет», – говорит голос.

«Привет», – отвечаю я.

«Как дела?»

«Ну ты же сам видишь – просто отлично!»

«Угу…»

Молчит, блин.

«Эй, – спрашиваю, – ты кто?»

«Можешь называть меня Ун-Дойс-Трэс».

«Это ответ не по существу…»

Я перекатываюсь внутри движущейся сферы.

«Я – твой ангел-хранитель, если угодно. А по профессии – специалист по тайным, сверхделикатным делам, международного класса».

«М-м… Я должен быть тебе благодарен?.. И что всё это значит… Я не убит?»

«Вот ещё. Стали бы мы на самом деле казнить специалиста твоего уровня! Это никогда не поздно. Но ты ещё можешь пригодиться нашему государству…»

Тихий голос ненадолго замолк.

А я – встал на ноги и принялся не торопясь шагать, так проще было справляться с непрекращающимся вращением.

«Эй… – говорю. – А может, вы эту штуку остановите?»

«Не в моей власти», – голос явно огорчён.

«А где я вообще нахожусь? Как это называется?..»

«Тюрьма. Обычная тюрьма для государственных преступников».

«А я думал – комната пыток…»

«Нет, тюремная камера справедливого типа. Таких камер здесь тысячи. Не переживай, ты не один…»

Я опять переместился внутри сферы.

«И почему… Почему она круглая?..»

«Сфера – символ справедливости. Справедливость – равная для всех, она не имеет твёрдых углов, ломанных линий, она сглаженная, бесконечная и обволакивающая».

«Хм… А почему крутится?»

«Справедливость – не нечто застывшее, косное и неизменное, она – в постоянном движении, ибо на этом основан мир».

«Во дела…», – бурчу я и снова делаю несколько шагов, чтобы не шлёпнуться.

«Заключённые, оставленные один на один со сферой, постигают справедливость во всех её проявлениях, можно сказать, познают на своей шкуре. Авось, кто-нибудь и задумается… – Голос, казалось, читал мне лекцию. – Кстати, строительство таких тюремных камер очень дорого обходится бюджету. Ты видишь, как государство заботится о зеках, сколько денег вкладывает…»

И он, этот некто замолк – похоже, надолго.

«Эй! – кричу я в конце концов. – Ты здесь? Эй, Ун-Дойс-Трэс!..»

«Да, – отвечает таинственный ангел-хранитель. – Здесь, конечно…»

«И долго меня будут вымачивать?!»

«Это зависит от тебя…»

Вкрадчиво так говорит. Будто шепчет…

«И что я должен сделать?»

«У тебя есть два достоинства, которые можно использовать на благо страны», – говорит.

«Это…»

«Это – первое: ты уникальный агент, который готов на рискованные, но оправдывающие себя действия. Твоё мастерство – отточено, работа – тонкая, ювелирная; ты профессионал, знающий своё дело, как никто другой. Это ж надо – притвориться пилотом-пьянчужкой и залечь на годы в маленьком городке, дожидаясь часа, когда можно будет провернуть величайшую операцию…»

Я опять делаю несколько шагов. Пытаюсь понять, где спрятан динамик – но это мне не удаётся.

«А второе?..»

«Второе: ты лётчик от бога. Наши эксперты проверили твой culo del cielo, исследовали его вдоль и поперёк, даже мотор разобрали – по всем признакам летать он не должен, уже лет двадцать, слишком старая машина, ей давно вышел срок. Но ведь она летает! И ты делаешь на ней прямо чудеса. Это что-нибудь да значит…»

«И? – спрашиваю. – Что дальше?..»

И вновь перемещаюсь внутри проклятой сферы. Ей-богу, мне надоело это уже, хочется отдохнуть!

«Выполнишь наше задание? – вкрадчиво спрашивает голос. – Только ты способен… Только ты…»

«Я слушаю», – отвечаю и чувствую, что спорить о чём-либо совершенно бесполезно. Выбора у меня нет…

«Нужно совершить полёт. Один полёт. Особый полёт», – сообщает этот специалист по тайным, сверхделикатным делам. Чёрт подери. Что же я ещё мог ожидать от этого Ун-Дойс-Трэса…

«Куда?..»

«А этого я пока сказать не могу… Всему своё время», – отвечает.

«Мне нужно кого-то перевезти? Или что-то? Президента? Ядерное оружие?..»

«Нет».

Голос внезапно становится твёрдым. Но в нём ощущаются нотки загадочности.

«Никаких пассажиров, никаких людей. Только груз. И этот груз – очень ценный. Невероятно ценный. О реальной ценности его ты, слава богу, не имеешь представления…»

«Намекни – хоть примерно…» – прошу я.

«Могу сказать лишь, чем этот груз НЕ является. Это не оружие, тем более не ядерное. Не золото, не деньги и не драгоценности. Не радиоактивные металлы и не заражённые отходы – физически груз безопасен. Не наркотики, конечно. Не продукты биологических, химических и физических экспериментов или производств. Не организмы, созданные с помощью генной инженерии, да и вообще с помощью каких-либо современных биотехнологий. Не бактерии и не животные. Не растения. Не цифровые – и всякие там электронные – заморочки. Не наноразработки. Не продовольствие. Не машины, станки и не оборудование. Не исторические артефакты. А много, много ценнее…»

«Ну, и дела», – только и бормочу я. И сажусь на пол сферы, устав от непрестанного топтания на месте.

А сфера, зараза, всё крутится…

«И как я узнаю, по какому маршруту мне надо… это… доставить?..»

«О, не беспокойся! Собственно говоря, за тебя всё сделает электроника! Весь путь заложен в бортовые компьютеры. И задание своё ты получишь не сразу, а спустя некоторое время после вылета… Тебе будет дан сигнал – и откроются коды, с помощью которых ты сможешь узнать место назначения и то, что тебе надлежит сделать. Но – всему своё время».

Голос становится немного лукавым.

«Всему – своё время…»

Я молчу. И пытаюсь на заднице съехать с переместившейся вверх внутренней сферической поверхности.

«Самое главное, – мой скрытый собеседник внезапно переходит на заговорщицкий тон. – Полёт будет проходить в режиме строжайшей секретности. Никто – абсолютно никто! – не знает и никогда не должен узнать о том, что произошло. Мы постараемся скрыть от общественности сам факт полёта, во всяком случае, сильно приуменьшим его значение. А дальше – твоя задача: сделать так, чтобы всё прошло тихо и незаметно. Понимаешь меня? ТИХО И НЕЗАМЕТНО! Именно для этого-то ты нам и нужен. Это у тебя хорошо получается, ты виртуоз своего дела – вот и действуй! Провал операции будет означать конец всему».

Я молчу, думаю…

«Похоже… мне остаётся только сказать: о’кей, ребята, я согласен?..»

«Ну вот и славно, вот и договорились! – Ун-Дойс-Трэс, кажется, доволен. – Мы так и рассчитывали, что ты дашь своё согласие… Непременно согласишься!.. Ведь для профессионала твоего класса – это вопрос престижа…»

«Да, и ещё, – напоследок добавляет он, как бы вспомнив. – Тебе придётся теперь держать себя в форме и заняться тренировками. Так что пока – можешь начинать», – и он, судя по всему, там, где-то у себя на стороне, улыбнулся.

А сфера, моя сфера внезапно увеличивает ход… Она начинает вращаться всё быстрее и быстрее, и я буквально вынужден прыгать, бегать в ней – и на самом деле, словно белка в колесе. Скачу и чертыхаюсь. Чёрт возьми! Чёрт возьми, чёрт возьми, чёрт возьми…

…На небе – рассвет. Солнце ещё не показалось, оно – за горизонтом. Но его лучи выныривают оттуда, из-за линии раздела небес и земли. Они изящно пробиваются сквозь воздушный слой перистых облаков и красят их во все цвета радуги, с оттенком перламутра. И ещё они освещают красивым и загадочным светом гордый силуэт космического корабля, торчащего гигантской свечой на космодроме.

Меня ведут бережно, обступив со всех сторон. Помогают идти – ведь я в тяжёлом неуклюжем скафандре. Из специального космодромного автобуса меня вывели под руки, и теперь мне нужно сесть на скоростной лифт, который доставит меня на самую верхотуру ракеты – на высоту пятидесятиэтажного дома.

Поднимаюсь – в компании обслуживающего персонала, с грустью смотрю вниз, на землю… И вижу под собою лишь стартовую площадку и бесконечные технические сооружения, и ещё, сбоку, – металлические мачты-стойки, которые позволяют всей этой махине удерживаться стоймя.

Вот и самый верх. Меня разворачивают в сторону люка, легонько подталкивают. Кое-как залезаю. Несколько специалистов уже внутри – готовят моё «ложе», рабочее место, в котором мне предстоит пережить старт. Я укладываюсь в него; мне помогают, пристёгивают, соединяют различные трубки и патрубки с системой жизнеобеспечения корабля. Я лежу и думаю про себя: хоть бы не дрожали руки, хоть бы сердце не выпрыгивало из груди…

Наконец все, кто находился внутри отсека, кроме меня, закончили свои работы и дружно, по одному покидают космический корабль. Мне не по себе. Мне страшно. Я с трудом поворачиваю голову в шлеме и вижу последнего – это ответственный за подготовку к старту, он приветливо машет мне рукой на прощание: пока, пока! Показывает кулак с большим пальцем, поднятым вверх: мол, удачного полёта!

Я киваю – у себя внутри скафандра. Но мне плохо, плохо, плохо…

Остаюсь один… Совсем один. И даже не знаю, увижу ли когда-нибудь ещё другую человеческую душу. Машинально повожу руками в перчатках, вокруг кресла… Что-то нащупываю справа от себя. Беру в руку… Подношу к глазам… Ага. Бутылка вишнёвицы, заботливо приготовленная кем-то из обслуги. Она – пластиковая, чтобы не разбилась в случае чего. И – рядом, под рукою я чувствую специальное гнездо, куда эту бутылку можно засунуть на время старта.

Но, странное дело, мне сейчас почему-то совсем не хочется вишнёвицы… Не до того…

Вот зажигается панель управления, она пищит, и меня вызывают: «Незаметный, как слышно, как слышно, приём! Говорит Единорог. Приём». Отвечаю: «Единорог, Единорог, Незаметный вас слышит. Я готов. Приём». «Начинаем обратный отсчёт. Внимание! Зажигание!»

Корпус корабля гудит, и я ощущаю мелкую вибрацию. Началось…

Они считают вслух: «…Тринадцать, двенадцать, одиннадцать…»

Боже мой.

«…Восемь, семь, шесть…»

Мамочка родная!

«Три, два, один… Ноль… Пуск!..»

Я зажмуриваюсь. Страшная сила вдавливает меня в моё рабочее ложе. Корабль сотрясается – и это жутко. Грохот зашкаливает за все пределы – хотя, по идее, я и не должен почти его слышать из-за хорошей звукоизоляции.

Я чувствую, я чувствую, как – среди грохота и огня – моя ракета плавно и медленно отрывается от земли. Но вот она набирает скорость, ускорение растёт с каждой секундой, и весь мой организм подвергается какой-то зверской перегрузке. Меня тошнит, выворачивает наизнанку – но я с трудом терплю. Не могу поднять даже руку – тяжёлая она, ужасно тяжёлая! – и думаю только об одном: хоть бы не задохнуться! хоть бы не задохнуться!!

Хоть бы не задохнуться!!!

Ракета стремительно набирает высоту, и у меня по щекам – это правда?! не может быть! – бегут слёзы. Я дрожу – как и всё вокруг меня. Я трясусь – и всё остальное в космическом корабле тоже, вместе со мной, трясётся. А может, это мне так чудится?! Всё плывёт, всё плывёт, всё плывёт – в моих заплаканных глазах! Вселенский туман застилает поле зрения, не давая разглядеть в иллюминатор стремительно уносящуюся землю. Мне бы попрощаться! Мне бы попрощаться!.. Мне бы попрощаться…

Я хрипло кричу – насколько это удаётся при страшной нагрузке на лёгкие.

Корабль летит, и где-то там, в грандиозной выси, меня уже ждут звёзды…

Примечания:

* Culo del cielo – в переводе с испанского «задница небес», «ж…па неба».

** Ун-Дойс-Трэс, или Um-Dois-Três, – с португальского: Один-Два-Три.

© Бондаренко О.Я, 2015