Экстрим Александра Эстрина и его жены Анны Смотрицкой

В знаменитой петербургской Кунсткамере – Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого – много лет хранится уникальное собрание предметов труда и быта народов бывшей Ост-Индии (ныне Индонезия). Коллекция, насчитывающая более тысячи экспонатов, носит имя Александра Эстрина и Анны Смотрицкой, которые в 20-е годы прошлого века собрали ее на островах Южных морей и передали в дар России.

Об удивительной судьбе двух этих незаслуженно забытых супругов-евреев – наша история.

1.

Корова!

Вот кому принадлежит ключевая роль в истории, которую я хочу сегодня рассказать.

Да, именно с продажи домашней буренки, поившей молоком всю многочисленную семью мастерового еврея Самуила Эстрина, начались невероятные извивы судьбы его сына Александра .

Эстрины-старшие, жившие в конце 19-го века в живописнейшем белорусско-еврейском городке Мстиславле, решили, что своего 18-летнего сына Сашу – самого способного и «рукастого» из детей – нужно отправить во Францию для совершенствования профессии рабочего-металлиста, которой он уже начал учиться в Санкт-Петербурге. И родители пошли на серьезную жертву: продали корову. Только такой радикальный шаг позволил им обеспечить сына деньгами для вояжа на учебу в Париж, к дальнему родственнику.

Так в 1910 году большая русская колония Парижа пополнилась еще одним пытливым и жаждущим знаний молодым россиянином, отлично знавшим идиш, хуже – русский и совсем плохо – французский язык. Правда, этот пробел Саша Эстрин очень скоро устранил, отлично освоив оба языка наряду с профессией мастера высшей квалификации по холодной обработке металла, а также по газосварке. Он нашел хорошо оплачиваемую работу, что помогло ему быстро встать на ноги и обзавестись множеством друзей и знакомых.

В клубе русских эмигрантов Саша прослушал цикл лекций Анатолия Луначарского по искусству, некоторые из них проходили прямо в Лувре. Там же судьба свела Александра со знаменитым скульптором Огюстом Роденом, который высоко оценил познания и практические навыки Эстрина в работе с «железом», но еще больше – его вкус и духовную глубину. Старый мастер настолько проникся к молодому человеку из России, что подарил ему целую папку своих эскизов.

Куда бы потом ни забрасывала Эстрина судьба, он как зеницу ока хранил работы великого художника, поскольку вполне осознавал их значение и цену. Увы, в страшную лютую зиму ленинградской блокады бесценные листы Родена пошли в топку и, возможно, в какой-то мере даже спасли жизнь семьи Эстриных – Александра, его жены Анны Смотрицкой и их сына Шурика – Александра Александровича, которому в этом году «стукнет» 90! В «буржуйку» эскизы Родена засовывались по одному – так дольше можно было сохранять огонь в печи.

Впрочем, ужасы блокады и другие прелести советской жизни настигнут Александра и Анну значительно позже…

Когда началась Первая мировая война, и его друзей-французов стали призывать в армию, Саша Эстрин почувствовал страшную неловкость и дискомфорт, поскольку как российский подданный не подлежал мобилизации. «Мне, здоровому молодому парню, которого не брали в армию, было стыдно смотреть женщинам в глаза», – признавался он. И тогда Александр решил махнуть в Соединенные Штаты Америки – нарождающийся индустриальный гигант, где не было войны и где наверняка могли быть востребованы его руки и знания.

Сказано – сделано. И через некоторое время он сошел с корабля на берег в морском порту Нью-Йорка. Рабочий-металлист высшей квалификации – он быстро нашел работу в механических мастерских Нью-Йорка. Был и слесарем, и клепальщиком, и сварщиком – и везде старался постичь что-то новое и обрести новых друзей. Сначала помогал ему идиш и немецкий, а затем как-то легко и незаметно Алекс заговорил на английском.

Из США Эстрин намеревался вернуться в Россию, по которой очень тосковал. Но пламя мировой бойни, сильней всего охватившее Европу, сделало его планы весьма проблематичными. И все же он не оставлял мысли – пусть когда-нибудь, пусть окольными путями – вернуться в Россию, увидеть и обнять своих родных и друзей, посетить места, где вырос. Он даже сел на пароход, который шел во Владивосток, но тот вынужден был повернуть в Китай и пришвартовался в Шанхае. Знание английского языка, отличная профессия и золотые руки позволили Эстрину довольно быстро найти работу и, что называется, неплохо устроиться и в Шанхае.

Впрочем, свойственная живому и любознательному молодому человеку тяга к перемене мест, желание побывать в соседней «загадочной» Япониии, заставили Александра через некоторое время перебраться в Страну Восходящего Солнца. Оказавшись в Йокогаме – этом японском Вавилоне – Саша случайно познакомился с умной и симпатичной еврейской девушкой из России. Девушку звали Анюта Смотрицкая. Молодые люди полюбили друг друга и вскоре стали мужем и женой…

У юной Анны за плечами тоже была непростая одиссея. Она родилась в Елисаветграде в большой и достаточно обеспеченной еврейской семье. Девушка окончила гимназию и вместе с сестрами училась игре на фортепиано у Генриха Нейгауза, который жил с ними на одной улице и еще только начинал свою карьеру блестящего пианиста. Образованная, знающая несколько языков Анюта Смотрицкая в 18-м году устроилась в Питере учительницей в детскую трудовую колонию и вместе с ней направилась в «красную» Уфу. Но город вскоре взяли колчаковцы, которые расстреляли всех мужчин-учителей подозрительной советской школы, а женщинам и детям пришлось бежать в разные стороны. Обстоятельства и дороги гражданской войны в конце концов забросили Анюту во Владивосток, а потом с потоком беженцев она очутилась в китайском Шанхае, где нашла место бонны в богатой семье русской актрисы. Позже с этой же семьей девушка перебралась в Йокогаму. Там она и встретила свою судьбу в образе невысокого, крепко сбитого молодого еврейского человека из России, уже много испытавшего и повидавшего.

Молодая семья не пропала бы и в Японии, в то время значительно более развитой и цивилизованной, чем Китай. Но, во-первых, отношение к иностранцам там было, мягко говоря, малоприятным, а главное, японское правительство по просьбе адмирала Колчака приступило к экстрадиции из страны российских подданных.

Саша и Анюта не хотели насильственной высылки, еще меньше они хотели попасть в пекло гражданской войны в России. Эстрин понял, что надо подаваться в далекие и спокойные места. Счастливый случай не заставил себя ждать: на острове Ява, в Батавии – столице Голландской Ост-Индии (ныне индонезийской Джакарте) ему предложили работу в строящемся корабельном доке. Александр поехал один, устроился котельщиком, затем вызвал к себе жену. Анюта, дав объявление в газете, быстро нашла работу учительницы музыки и английского языка. И однажды в доме своей ученицы она узнала, что некие голландские ученые снаряжают зоологическую экспедицию на дальние – Молуккские – острова, что в восточной части Малайского архипелага. Отказавшись от хороших заработков и устроенной жизни, Анна и Александр с радостью согласились принять участие в этой заведомо интересной и увлекательной научной экспедиции.

Малоизвестная экзотическая страна тысяч островов и наречий, яркой и многообразной культуры, фауны и флоры сразу же влюбила в себя молодую пытливую русско-еврейскую семью. Надо сказать, что Александр Эстрин и Анна Смотрицкая оказались весьма нужными и полезными сотрудниками экспедиции. Он довольно быстро освоил малайский язык, владея при этом еще английским и французским. Александр был мастером на все руки, умел починить любой механизм, оружие, кроме того, он показал себя прирожденным коллекционером, что как нельзя лучше соответствовало его экспедиционным обязанностям.

Привыкшие к неприхотливому быту, Анюта и Саша быстро научились преодолевать тяготы и лишения экспедиционной жизни – ночевки в палатке у костра рядом с лесными пауками, змеями и другими гадами, выматывающие маршруты в джунглях, когда путь вперед через густые заросли надо было расчищать малайским топором – парангом.

Еще живя в Батавии, Саша научился некоторым приемам джиу-джитсу, которые показал ему его друг-японец. Это очень пригодилось Эстрину в их c женой странствиях по джунглям диких островов, при неожиданных и не всегда безопасных встречах с местными жителями. Об одной такой смертельно опасной встрече, сам Александр Самуилович много позже рассказал в своих «Воспоминаниях». Они до сих пор не опубликованы, но однажды журналисту журнала «Вокруг света» Олегу Назарову удалось обнаружить их в одном архиве. Используя записи Эстрина и немного своего журналистского воображения, Назаров написал большой очерк о необычном путешественнике из России. И есть там такой удивительный эпизод:

 «Что-то мягко, словно крылья бабочки, прошелестело по щеке. Эстрин не успел понять, что это было. Но в стволе дерева, напротив, раскачивались петушиные перья. Эстрин мгновенно упал на землю и перекатился в сторону. Доли секунды спасли жизнь. Падая и перекатываясь среди густой остролистной травы, он уже понял, что в него выстрелили из духового ружья стрелой с ядовитым наконечником.

Теперь нужно было выжидать. К счастью, он не выронил из правой руки паранг, которым прорубал тропу. Значит, убийца шел за ним, выжидая момент... Но кто? За что? Секунды раздумывал Эстрин, что делать: оставаться лежать неподвижно – «убитым» или действовать активно. Нет, оставаться неподвижным нельзя. Убийца определенно не пожалеет второй стрелы, чтобы быть уверенным, что не промахнулся.

Осторожно, миллиметр за миллиметром, тянул он руку к веточке, лежащей вблизи. И вот уже пальцы ухватили ее, но как будто иголки воткнулись в один, второй, третий палец, во всю руку. Эстрин понял, что рука попала в муравейник.

Раз стреляли в него из духового ружья, значит, это был малаец. Перехитрить его трудно, почти невозможно. И все же нужно что-то придумать... Эстрин продолжал осторожно поднимать ветку. И вот ее конец у него в руке. Сейчас решится, кому жить. Пора! Иначе муравьи выпьют все силы, не останется для решающего броска.

Эстрин немного приподнял ветку и бросил ее в сторону. Тут же, опять раздался мягкий выдох, как будто ветром обдуло лицо, и рядом с ухом он услышал удар. Но было уже поздно — для убийцы! Эстрин напряг все мышцы и опять, как учил Японец, внушил себе, что он уже победил. Собрав все силы, ударил парангом в желтые ноги стоящего над ним малайца. Но тот оказался хитрее. Ноги были не ноги... а корни дерева, за которым стоял противник. Раздался мелкий смешок, и Александр понял, что проиграл. И опять вспомнил Японца — пока жив — действуй! Извернувшись, увидел настоящую ногу врага, схватил ее, изо всех сил дернул на себя и резко крутанул.

Тот взвыл, хотел было двумя пальцами ударить Эстрина в глаза, но Александр знал этот прием. Перехватив один палец, сломал его, а потом ударил костяшками пальцев под нос, схватил за щеки и, удерживая свое тело на пятках, перекрутил тело убийцы. Только тогда Эстрин понял, что победил...

Малаец лежал, закрыв глаза, но Эстрин видел, с какой ненавистью блеснули они из-под век. Взяв свой паранг, Эстрин размахнулся, но убить лежащего, поверженного врага не смог. Он наступил на духовое ружье и сломал его.
 – Полезешь еще – убью! — тихо и зловеще сказал он малайцу, пнул ногой и плюнул ему в лицо. Александр знал, что для туземца это самое страшное оскорбление.

На стоянке к Эстрину подошел носильщик– китаец и, волнуясь, сказал:
 – Мы все знаем. Ты великий человек, туан. А тот – помнишь, ты не дал ему убить Японца – он поклялся тебе отомстить. Теперь он «потерял свое лицо», как у нас говорят, и больше сюда не придет – мы сами убьем его.

В разговоре с перепуганной Анной, которая не могла понять, за что незнакомый малаец хотел убить ее мужа, Саша сказал: «Думаю, дело даже не в том, что я не дал убить Японца. Что-то тут другое. Не пойму...».

Но после разговора с одним из носильщиков все стало на свои места.
Несколько дней назад Эстрин на последние деньги купил у местного жителя небольшую фигурку вождя, это был сплав золота с серебром. Обычно фигурки из ценных металлов он не покупал, но эта была не из дорогих и уж очень хороша. И Эстрин купил ее. Видимо, кто-то решил, что у него много денег, это и спровоцировало убийцу»...

И все же несмотря на все тяготы походной жизни Эстрин и Смотрицкая отлично справлялись со своими непростыми обязанностями. Неслучайно, начальник экспедиции позволял им в свободное время заниматься их собственными – этнографическими увлечениями…

2.

Несколько лет провели Анна и Александр на островах Индонезии, изучая быт и культуру, экономику, социальные отношения жителей Явы и Бали, Суматры и Буру, других островов, вникая в историю и традиции населявших их народов. Эстрин и Смотрицкая оказались едва ли не первыми исследователями (и уж точно первыми россиянами), кто подробно описал экономику острова Бали того времени. Целый месяц прожили они и на острове Амбона, где собрали большую зоологическую коллекцию.

В ходе поездок по островам архипелага у Александра, человека мастерового и хорошо чувствующего красоту, проявился большой интерес к орудиям труда, предметам быта, декоративно-прикладного искусства местных жителей. Он начал собирать и систематизировать эти изделия, где-то подаренные ему, где-то вымененные на зеркальца, бусы, иголки, ткани или галеты, а иногда – крайне редко – и купленные. Анна, как могла, помогала мужу в его увлечении. Когда экспедиция завершила работу, оказалось, что коллекция супругов Эстриных насчитывает полторы тысячи разного рода изделий, инструментов, оборудования, материалов, видов плетений и даже фотографий. Основная часть этого уникального собрания представляла большую научную ценность – этнографическую, художественную, историческую.

Голландские коллеги помогли Анне и Александру добраться вместе с ними до Амстердама, куда они вывезли и свое бесценную коллекцию, упакованную в два десятка больших ящиков и весившую более 80 пудов, то есть, почти полторы тонны! Голландцы просили Александра Самуиловича продать им его коллекцию и предлагали за нее большие деньги. Но встречали его решительный отказ – «Я собирал ее для своей Родины!»

 Не дождавшись в Нидерландах, где они провели целый год, разрешения на въезд в Россию, Эстрины отправились в Берлин, в советское консульство. Им посоветовали обратиться к Максиму Горькому, который жил в то время в Германии. Знаменитый писатель принял супругов Эстриных и внимательно выслушал их. «Буревестник революции» – самый известный и авторитетный русский в тогдашней Европе – сразу оценил значение и весомость предложения Александра и Анны, и немедленно написал депешу в российскую Акдемию наук.

В ее архивах сохранилось письмо А.Пешкова (М.Горького) секретарю Академии С.Ольденбургу:

«Дорогой Сергей Федорович!

Знакомые мои Эстрин и Смотрицкая за время четырехлетнего пребывания на Востоке в голландских колониях собрали 25 ящиков различных предметов, имеющих, как мне кажется, серьезное этнографическое значение.

Они хотят передать все эти вещи в один из музеев, например, в музей Академии наук. Будьте любезны, Сергей Федорович, облегчить — с присущей вам добротой и вниманием к людям — задачу Смотрицкой и Эстрина.

Желаю вам всего доброго. А.Пешков».

Очень скоро Александр и Анна не только получили визы, но и бесплатные билеты на пароход, а кроме того, благодаря ходатайству Горького, заручились письмом полномочного представителя РСФСР в Германии, освободившим их от таможенных пошлин за свою коллекцию как предназначенную в дар России.

Они оставались ее большими патриотами, хотя и очень наивными!

3.

Сразу же по прибытии в Петроград Александр Самуилович сделал официальное заявление о безвомездной передаче своей коллекции в дар Кунсткамере – Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого, а также Зоологическому музею имени П.Ф.Лесгафта.

В первые годы все, вроде, складывалось неплохо. Ученые-этнографы, музейные сотрудники, разумеется, были поражены чудесному появлению уникального и экзотического собрания предметов материальной культуры из далекой островной страны. Все осознавали большую научную, да и материальную ценность экспозиции Эстрина.

Александр Самуилович, зачисленный младшим научным сотрудником музея, занялся разбором, систематизацией и размещением экспонатов своего заморского собрания. Анна Яковлевна ему активно помогала. Семье дали в Ленинграде скромную квартиру, и вскоре у Эстриных родился сын Шурик.

Новая профессия – этнографа и музейного работника – целиком увлекла Александра. Может быть, это и было делом его жизни. Окружающие сразу поняли и оценили способности Эстрина. «Александр Самуилович Эстрин имеет природные способности к этнографии и большое желание посвятить себя этой трудной работе», – отмечал профессор В.Тан-Богораз, известный российский этнограф-сибировед.

Не случайно именно Эстрину, не имевшему специального этнографического образования, предложили поехать на Дальний Восток России и собрать коллекцию изделий народных промыслов и ремесел загадочных гольдов (нанайцев, или нани). И Эстрин, долго не раздумывая, ринулся навстречу новым приключениям и открытиям. И таки собрал коллекцию, рассказывающую много нового и интересного о жизни этого небольшого народа, живущего на берегах Амура и Уссури.

Трудно утверждать наверняка, но, возможно, командировка на Дальний Восток спасла Эстрина от лагерей ГУЛАГа. Во всяком случае, по счастливым случайностям Александр Самуилович избежал этой «радости» сталинского режима, что совсем не избавило его жизнь от страшного напряжения и постоянной угрозы угодить в безжалостные и цепкие лапы «органов». Ведь все в Эстрине было для большевиков и особенно для чекистов подозрительным и враждебным, а, значит – вражеским: знание нескольких иностранных языков, многие годы жизни в странах Запада и Востока, в Америке. Для них человек с такой биографией был готовым французским, американским, японским или, на худой конец, малайским шпионом. Впрочем, однажды Александр угодил таки в лапы НКВД. Человек вышел из дома и внезапно пропал, исчез, и не было его больше месяца. Анна не знала, что делать, боялась открыто его искать, терпеливо ждала. Эстрин вернулся… с выбитыми зубами – где провёл время, можно было не спрашивать. И они еще искренне полагали, что Саша легко отделался...

Пережив первую, самую тяжелую зиму блокадного Ленинграда, семья Эстриных в 1942 году по «дороге жизни» смогла выбраться из смертельного города. Они оказались сначала в Армении, потом – в казахстанской Караганде, и здесь Александра снова выручила его высокая квалификация рабочего – до конца войны он проработал газосварщиком на заводе. После войны в Ленинград они уже не вернулись. С этнографией было покончено, нужно было выживать, кормить семью. «Нищета была такая, – вспоминал их сын, – что чай пили в складчину».

Александр Самуилович устроился сварщиком на опытное производство Московского научно-исследовательского института шинной промышленности, Анна Яковлевна – воспитательницей в детском саду.

Память о блокадном голоде заставляла супругов всегда держать под подушкой кирпичики черного и белого хлеба, их не покидало постоянное желание хорошо поесть.

Люди, так много сделавшие для своей страны, подарившие ей бесценную – во всех смыслах – музейную коллекцию, люди, так много знающие и умеющие, были напрочь забыты этой страной. Они жили в Москве сначала в общежитии, потом в бараке, тяжело вкалывали и постоянно опасались совсем другого внимания к себе – не дремлющего ока государственой безопасности. И не зря: от бдительности «органов» в конце концов пострадал их сын – Александр Эстрин – младший. Нашелся подлый доносчик, просигналивший «куда надо», что родители Шурика бывали заграницей. Этого оказалось достаточно, чтобы опытного военного офицера-разведчика разжаловали в рядовые. Хорошо еще, что дело не дошло до трибунала! Понятно, что супруги, обладавшие ярко выраженной семитской внешностью, немало натерпелись и за свой «пятый» пункт...

Эстринская коллекция, которая многие годы была гордостью Музея антропологии и этнографии Академии наук, постепенно стала «неактуальной», снята с музейной экспозиции и ушла в запасники. Многие десятилетия местонахождение архива, бесценных воспоминаний Эстрина, а также рукописи большой книги о нем двух женщин – ученых-этнографов В.Трисман и Е.Гневушевой – было неизвестно. Лишь совсем недавно двоюродной внучке Анны Яковлевны Смотрицкой Елене Твердисловой после многолетних поисков удалось обнаружить эти материалы. Благодаря ее усилиям сейчас в Музее готовится большой научный сборник, посвященной деятельности А. Эстрина и А. Смотрицкой.

Сам Александр Самуилович после смерти жены прожил еще около 15 лет, и уже на закате жизни его коснулась тень признания – его разыскали обе эти женщины, которые успели записать рассказы старого путешественника и этнографа. Осталась его переписка с ними, сохраненная его сыном Александром Александровичем Эстриным.

Свою жизнь Александр Самуилович Эстрин закончил в доме престарелых – слепым, беспомощным, но не сломленным духовно 92-летним стариком, все же испытавшим чувство востребованности, которое он так тщетно ждал всю жизнь...

4.

Рассказ о том, как Елена Твердислова вела поиск материалов о Смотрицкой и Эстрине, как бьется за то, чтобы имя их осталось в истории российской науки, заслуживает отдельного увлекательного очерка. Я же ограничусь здесь кратким упоминанием основных событий этой полудетективной одиссеи.

И тут, прежде всего, надо назвать двух предшественниц Елены Сергеевны, двух славных и смелых женщин, ныне, увы покойных – Вильгельмину Герардовну Трисман и Елизавету Ивановну Гневушеву. Именно они, ученые-этнографы, специалисты по Индонезии, одна – «русская» голландка, вторая – москвичка из российской глубинки – «открыли» Эстрина и Смотрицкую во второй раз. Именно они в 1971 году написали в соавторстве большую статью «Этнографические коллекции А. С. Эстрина в МАЭ» (Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого), которая должна была стать солидной книгой, хотя, к сожалению, так и не стала.

А несколькими годами раньше Вильгельмина Трисман, потрясенная музейным собранием всеми забытых супругов-путешественников, решила во чтобы то ни было отыскать «исчезнувших» из Ленинграда Анну и Александра. Именно эта российская голландка (в самой Голландии, к слову сказать, этнографы помнили Эстрина и Смотрицкую) первая по достоинству ценила сделанное Анной и Александром как научный подвиг. «Коллекции, собранные А.С. Эстриным и А.Я. Смотрицкой, – не только огромная научная ценность, но и яркое доказательство подвига их собирателей», – написала она в своей статье 1967 года «Культура и быт народов Южно-Молуккских островов».

Женщина сильная, целеустремленная и вместе с тем очень деликатная, тактичная, Вильгельмина потратила два года жизни на то, чтобы разыскать в Стране Советов старого путешественника Александра Эстрина. К тому времени, когда она его, наконец, нашла и написала ему первое письмо, Анна Яковлевна уже умерла, и он остался один. В.Трисман не прерывала переписку и дружбу с А.Эстриным более десяти лет, почти до самой его смерти, поддерживала его, помогла улучшить условия в Доме для престарелых и даже сумела выхлопотать для него персональную пенсию. «Что касается меня, – писала она Александру Самуиловичу, – то я претендую только на то, чтобы Вас и Ваш труд должным образом оценили».

В 1970 году В.Трисман познакомилась и подружилась с Елизаветой Ивановной Гневушевой, известным специалистом по Индонезии, педагогом и ученым с большим литературным опытом, автором десятков книг. Родственные души – эти женщины быстро находят общий язык и с энтузиазмом берутся за создание совместной книги о путешествиях и коллекции Эстрина и Смотрицкой. Их работе очень помогает то обстоятельство, что по запросу В.Трисман из Амстердама им присылают подробные отчеты той самой голландской экспедиции, в которой почти полвека назад трудились Александр и Анна. Книга движется полным ходом, и к 1971 году она уже готова к печати. Но тут-то и началась издевательская советская волокита. Рукопись перебрасывают из одной типографии в другую, из издательства в издательство, из Москвы в Ленинград, из одного научного учреждения – во второе, третье, четвертое. И каждый требует своих идеологических, вкусовых переделок, доработок и сокращений. Измученные женщины борятся, не сдаются, но потребовалось еще целых шесть мучительных лет, чтобы их книга, а точнее, уже брошюра – в изувеченном, ампутированном виде – вышла, наконец, мизерным тиражом в издательстве Академии наук.

Но рукопись самой книги была безнадежно утеряна. Елена знала о ней из маленькой ротапринтной «выжимки», которая хранилась у Эстрина-младшего и называлась «История двух этнографических коллекций и их собирателя». По словам Александра Александровича, это был своего рода дайджест неизданной книги Трисман и Гневушевой. От «Шурика» же Елена узнала и том, что дядя Саша наговорил Гневушевой свои «Воспоминания». Но где же они, и куда делась рукопись книги? Где хранятся все эти бесценные материалы? Неужели все потеряно? Неужели ничего нельзя восстановить?

«Нет, надо попробовать! Ведь «рукописи не горят»! Тем более, научные рукописи. Ученые-музейщики – народ серьезный, они не могут просто так выбросить или потерять важные бумаги. Искать! Надо искать!». Примерно так думала Елена Твердислова, когда в 2009 году решила, наконец, оставив все дела, отправиться в Петербург на поиски исчезнувших манускриптов...

… Ее поисковая командировка затянулась почти на четыре года!

Она двигалась от отчаяния к надежде! От музея – к университету, от архива – к библиотеке, от академии – к институту, и вновь от архива – к частному хранению. Ей пришлось открыть сотни казенных дверей в Петербурге и Москве, встретиться с десятками занятых людей, приветливых и не очень, всем сердцем стремившихся помочь или формально-равнодушных (таких, правда, было значительно меньше). Она шла по следу рукописей с азартом и упрямством охотника или кладоискателя. Она познакомилась с дочерью Вильгельмины Трисман, которая живет сейчас в Голландии, с людьми, знавшими Елизавету Гневушеву и помнившими ее работу с Эстриным. Успех или неудача поиска зависели от многих случайностей – от болезни сотрудника или его командировки, от памяти человека и от его эрудиции. След стал уже совсем горячим – Елена вышла на личный архив доктора Е.Гневушевой. И вновь неудача – искомых рукописей в нем обнаружить не удалось…

Но вот наступил октябрь 2013 года… И тут… Тут самое время послушать Елену Твердислову:

«В 10 утра мне позвонил Вилен Владимирович Сикорский, держатель архива Е. Гневушевой, и сообщил, что нашёл в архиве большую папку с материалами об Эстрине.  На следующий день поехала к нему. Побеседовав со мной, вручил мне папку: «Я уже вряд ли успею этим заняться, а вы распоряжайтесь!» Я была потрясена. А он всё уговаривал меня: «Сделайте из этого фильм! Какой получится сценарий – ведь вся их жизнь – увлекательное приключение!»

И правда – сплошное кино! Я развернула папку. В ней были запись, сделанная Гневушевой: «Александр Самуилович Эстрин. Воспоминания», – и та самая рукопись первоначальной версии книги об Эстрине и Смотрицкой… которую я тщетно искала более трех лет»…

P.S. Очерк Елены Твердисловой об этих замечательных людях – «Живое ходячее чудо» опубликован в 2014 году в Москве, в литературном альманахе "Клуб N", тиражом 250 экземпляров.

Этой своей статьей я также хочу внести посильный вклад в сохранение памяти об Александре Самуиловиче Эстрине и Анне Яковлевне Смотрицкой.

А.Б.