Дерево раздора

Рассказ-зарисовка из жизни современного села. Из-за одного дерева люди готовы поубивать друг друга… Первая публикация.

– Дедушка! Наше дерево рубят! Тот… этот… Акмат! – в замешательстве вбежавший младший внук неожиданно всполошил весь дом. Лежа на боку на мерлушке, расстеленной в дальнем конце зала, преспокойно читавший книгу старейшина Бектур так и ничего не понял из сбивчивой речи мальчика и, плохо соображая, в недоумении воззрился на него:

– О чем ты говоришь? Кто?.. О каком дереве идет речь?.. – Он поднял голову с заметным беспокойством.

– То… которое… посередине…

Бектур, предчувствуя неладное, отложил книгу, неуклюже встал и, надев сапоги, подался наружу.

Ну, так и есть. Он ведь только что, лежа в доме, и сам услышал доносящиеся с улицы удары топора и какое-то время даже прислушивался, не понимая, что бы это могло значить. Оказывается, сосед Акмат с треском рубил высохшее старое дерево, с давних пор играющее роль рубежа между их двумя дворами. Ага, довольный какой, засучив рукава, в одной рубашке серьёзно взялся за работу. Посмотри только на этого бессовестного, ещё бесцеремонно повесил свой калпак на ветке яблони, которая располагалась неподалёку! Бодрее не бывает, как будто он рубит своё дерево!..

– Ты смотри, чтоб предки твои… Что же ты творишь?! – вспылил Бектур, спешно подойдя широкими шагами к соседу. Но тот на него даже внимания не обратил, хоть бы глянул в его сторону! Наверное, не услышал, как-никак тугой он на ухо…  К тому же как раз в то время по прилегающей ко двору большой дороге, издавая гул, проезжали одна за другой две-три большегрузные машины

– Эй, тугоухий! Я спрашиваю, зачем ты рубишь это дерево?! Без спроса, ни с того, ни сего?!.

Из-за того, что, вытянувшись в полный рост и замахиваясь топором, Акмат не отреагировал, разозлённый Бектур с силой толкнул его по плечу. А тот, видимо, от неожиданности и неустойчивого положения пошатнулся и упал на бок. Еще как упал, ведь выпил перед работой большими глотками максым – варево из прожаренного дробленого зерна, во вздувшемся животе забулькало, топор вылетел из рук, и Акмат беспомощно растянулся на земле.

– О, горе! Убивает, убивают!!! – из соседнего двора раздался истошный женский крик, отдаваясь эхом. – Убьет он его, проклятый!.. А может, уже убил насмерть!..

То была жена Акмата Зуура. Толстенная, черная как сажа, в общем, злюка. В аиле нет ни одной женщины, которая бы смогла потягаться с ней в буйстве. И вот, с развевающимися полами цветастого платья, она, как гусь, переваливаясь, грузно побежала к мужчинам.

Акмат, свалившийся от соседского толчка, ещё ничего не понимая, с досадой, рассерженно смотрел снизу вверх на Бектура, не будучи в силах сразу подняться с земли, покрытой только начавшей прорастать травою. Все ж таки старость… К тому же он ещё и был пузатым. Лежа на боку, облокотившись оземь, сосед отдышался. Осмотрелся, лицо его стало напряжённым, приобретя землистый оттенок. Он просто не понял того, что случилось, что неизвестно откуда взявшийся Бектур с криком сбил его с ног, и от этого очень обозлился. Бектур, в свою очередь, бросил яростный взгляд на поверженного соседа, будто хотел его съесть, и когда тот начал вставать, согнутым пальцем ощутимо стукнул по затылку, сказав:

– Будь неладны твои предки! Скажи, почему ты рубишь моё дерево, а?! Мог бы предупредить, обмолвиться хотя бы одним словом, а?! Все-таки я хозяин этого дерева!.. Как будто это ты его посадил… Прекрати! Чтобы твои предки в гробу перевернулись… – Проговорив это, Бектур снова повалил Акмата на землю.

Мало того, что сосед с трясущейся головой и бородой с диким криком нежданно сбил его с ног, теперь вот как ребенка, постучав по затылку, опять распластал возле дерева; это окончательно вывело Акмата из себя. Опираясь на руки жены, подбежавшей и заботливо подхватившей его подмышки, он, тяжело дыша и кряхтя, кое-как встал и резким движением отряхнулся.

– Что тебе надо?! Не пугает меня твоя козлиная бородка!.. Если я с уважением отношусь к тебе как старшему… что, надо обязательно так себя вести?!. Почему ты меня толкнул?!. – Он, казалось, вот-вот набросится на соседа, рассвирепев. – Я же тебя не трогал!.. А ты возомнил о себе невесть что!!!

Такой его вызывающий ответ ещё больше распалил обычно тихого и незлобивого старика Бектура.

– Да что ты говоришь, чтобы предки твои!.. Как говорится, дочь, забеременев, мать свою пугает… Мало того, что рубит моё дерево, так ещё и ругается! Что, съесть меня хочешь?! Ты смотри… – Бектур, от обиды глотая слова, задыхаясь от ярости, от прильнувшей к голове крови, был раздосадован пуще прежнего. В целом хладнокровный, когда он в редких случаях приходил в бешенство, то потом с трудом мог успокоиться. Остервенев, сражался не на жизнь, а на смерть. Поэтому друзья его за глаза называли «контуженым».

– Да чтоб вас, аке!.. Что за выходки?!. – жена Акмата встряла в перебранку. – Чуть ли не убили его! В чём таком провинились мы?! А ведь и впрямь с уважением к вам относились…

Разъярённые старики ни обращали никакого внимания на Зууру. Акмат был младше Бектура на четыре-пять лет, они, кроме того, приходились родственниками друг другу по отцовской линии. Поэтому женщина и величала соседа аке.

– …Я спрашиваю, почему ты рубишь это дерево?! – Бектур попытался указательным пальцем ткнуть в лоб Акмату, но тот успел отвернуться. Бектур был неуклюж, но силён, и его указательный палец, пройдя мимо лба, уткнулся, как кол, в соседское темя, при этом вызвав боль. Акмат не удержался:

– Твою мать!.. – вскрикнул он, заныв. Обычно такие ругательства были его любимым набором слов, и матерился он, как будто так и надо. Но на сей раз оскорбление больно задело Бектура, у него было такое ощущение, что воткнули шило в язву.

– Да что ты говоришь?! Чтоб бог тебя наказал!!! – Бектур подпрыгнул, будто поймал шальную пулю. – Как можно так выражаться, а?! Ты же вырос, принимая еду из рук моей матери, а говоришь такое, чтоб предки твои!.. – Бектур, как беркут, вцепился Акмату в затылок и затем резко оттолкнул.

– Спасите! Убивают!.. – жена Акмата пронзительно закричала, закрывая своего мужа, который, согнувшись и постанывая, припал к земле. – Люд-и-и!.. Помоги-и-и-те!.. Убив-а-а-ют!

– Ты смотри-ка, замахнулся на мою мать! Негодный!.. Тебя самого мать родила или кто, скотина?!.

Акмат осознал, что он, сам того не замечая, допустил непростительную ошибку. И растерялся… Как же могли вырваться эти гадкие слова, чтоб тебе?.. Казалось бы, он и так повторял их по сто раз на дню по отношению к друзьям, детям, будто присказку, но теперь, в этой ситуации, они явно были неуместны. Сбили с толку, ослепили… И на самом деле, скандал еще больше разрастался из-за этой ругани.

Огорченный, как никогда, из-за поруганной чести покойной матери, Бектур с силой занёс ногу, намереваясь ударить Акмата в область груди. Тот, всё ещё согнувшись, беспомощно лежал на земле, и если бы не защитила подоспевшая сзади жена, его бы расплющило от удара, наподобие спустившего воздух мяча. А как же, если бы великан почти под два метра росту, ширококостный, носящий пусть и не сорок пятый размер обуви, но сорок четвертый точно, если бы он попал в цель своим видавшим виды огромным сапогом, то ничего хорошего из этого не вышло. Даже если бы ребра не сломались, мало не показалось.

Подоспевшая жена Бектура была довольно крепкой женщиной. Подхватив под руку своего старика, она потянула его домой:

– Хватит, старый, достаточно… Не роняй своего достоинства перед старшими и младшими! Что скажут люди!..

Но ее раздосадованный муж, не соглашаясь с супругой, горячился:

– Разве можно терпеть его проделки, мало того, что рубит мое дерево, так еще и обругал мою мать… Чтоб предки твои!.. И ты тоже, срам какой! Не трогай дерева!

– Достаточно, старик, что скажут сноха, да и сын, постыдись… Как бы не стать завтра поводом для разговоров…

– …Что случилось? Вы уже немало времени горячитесь! Что за неприятности?.. – Услышав внезапно раздавшийся голос, все разом бросили взгляд в ту сторону, где за оградой, вчера только поставленной, виднелся, восседая на коне, старейшина Токтомамбет. Из-за разгоревшегося скандала никто не заметил старейшину и его рыжую собаку, которая все время следовала, как тень, за своим хозяином. Хотя и она и побаивалась сердившихся людей, но уже некоторое время сновала между ними, осторожно обнюхивая сапоги и штанины. Видимо, хозяин заслышал с улицы шум и заглянул сюда по пути. – Кричите, всё никак не можете перекричать друг друга, слышно на всю округу. Да какая ж такая беда случилась-то?..

Бектур при виде Токтомамбета, со стареньким, даже во сне не снимаемым, пропитанным жиром ак-калпаком и редкой бородой, будто почувствовал облегчение, что нашелся человек, которому можно рассказать о своей обиде.

– Разве так можно!.. Вот этот безродный… мало того, что не испросив меня, рубит без разрешения моё дерево, так он ещё и грязно обругал мою мать… Послал я твоих предков куда надо!.. Вы же отлично знаете, что это дерево посадил мой отец… по возвращению с войны… – Обычно Бектур, когда хотел крепко выразиться: «чтоб предки твои…», проглатывал последние слова, но на этот раз решительно добавил: «послал куда надо». Да, разозлился он не на шутку. Акмат, бледнея, не проронил ни единого слова. Зато его жена разбушевалась:

– Да что вы такое говорите, аке, я же своими глазами всё видела: вы прибежали, с разгона сбили человека с ног… А что было бы, если б он ударился головой о камень, а? Разбился бы!.. Мало ли что могло случиться, а вдруг бы проткнул грудь острой веткой, что тогда?!.

– Ничего ведь не разбито, даже богу он не нужен… Зачем ему такая тупая голова, лучше бы разбилась!..

– М-м, да-а-а, значит, произошло неблаговидное дело… – задумчиво произнёс Токтомамбет, воспользовавшись на мгновение воцарившейся тишиной. С плетью в руке, слегка склонившись над гривой коня, он, казалось, не находил подходящего решения, чтобы всех успокоить. Ведь как-никак он из старого советского актива, по положению ему надо было что-то сказать. И надо же, ни одного подходящего слова ему на ум не приходило.

Возбужденный Бектур, размахивая, как нередко в таких случаях, руками, с жаром выпалил:

– Я помню, когда был ребенком, у кыргызов оград не было, отец посадил это дерево как раз для того, чтобы оно играло роль рубежа между нашими домами! Весь аил знает! Теперь – чтобы он не видал материнской ласки, рубит ни с того, ни сего!.. – Старик никак не мог умолкнуть.

– Я-то думал, что рубежом является этот арык… К тому же дерево стоит ближе к нам… – буркнул Акмат, у которого внезапно развязался язык. – Не мог, что ли, просто сказать! Не сбивая с ног… – Раздражению его не было предела.

Бектур, заметив, что Акмат еще что-то хочет сказать, опередил:

– Я не один и не два раза говорил, но ты меня не слушал, тугоухий! И что мне надо было делать, я что, стоять буду, пока дерево не рухнет?! И этот арык вырыл я, хотел сразу за деревом провести, но твой закостеневший отец был против, жалко было ему локоть земли… – слова Бектура, произнесенные уничижительным тоном, видимо, задели за живое.

– Хватит! Не говори так о моём отце, самому бы тебе закостенеть! – Акмат вспылил, даже щетина на лице взъерошилась. – Оставь в покое душу моего отца!..

Прежде не слышавшей такой брани и таких возражений Бектур еще больше разошёлся:

– Ты смотри, отца своего огораживает, какой обидчивый… – теперь он не слушал даже жену, горячился: – Чтобы предки твои!.. Он хочет, чтобы я закостенел! Я сейчас покажу тебе, как закостенеть!..

– Ты же сам начал, отца моего…

– На «ты» перешел, да? Будто люльку мою качал… Я же спас тебя, неблагодарный, во время войны, ты бы тогда от чесотки помер, я тебя помыл, почистил, накормил – или ни так?! Позже зарезал барана, сочетал браком с этой женщиной, у тебя тогда не было даже паршивого козленка… Теперь запамятовал, да? От жира бесишься, ничего ни видишь! Оборванец…

Вновь начался гвалт. Двое мужчин орали, не слушали друг друга, ругали давно ушедших предков, которые, надо думать, перевернулись в своих могилах. Да, неблаговидно всё это было, переборщили. В такой ситуации ни один кыргыз не стал бы стоять спокойно! Соседи-родственники, обезумев, порывались достать друг друга, готовы были наброситься один на другого, между тем, как их жены, громко крича и причитая, оттаскивали своих мужей… Как говорится, увлекшись, постепенно можно оказаться в объятиях; слово за словом, а в итоге разгорелся еще больший скандал. Начали собираться люди… Обычно ведущий себя скромно, никогда не возражавший родственнику Акмат вопил:

– Да я сыт твоим деревом по горло, сделай себе гроб из него, твою мать!.. – Ему теперь было уже все равно.

Бектур кричал в ответ:

– Сделай лучше гроб своей жене-пройдохе! Пусть это будет моей милостыней вам!.. Твою мать… – Из-за злобы он не смог сдерживаться и продолжал конфузиться. Бывшая его снохой, старавшаяся вести себя скромно перед ним, жена Акмата теперь уже тоже не оставалась в стороне:

– Чтоб я тебя в могиле видела, гниль, жердь неуклюжая… Чтоб я справилась на твою голову!.. Где ты увидел пройдоху во мне?! – она совсем потеряла совесть. Только сдержанная старушка Бектура всё ещё пыталась утихомирить их. Если бы и она ударилась в злословие, заступилась за мужа, то тогда бы их мужьям не избежать драки, и сами женщины потаскали бы друг друга за волосы. Ничего хорошего это не сулило.

Услышавшие гвалт и шум соседи, зеваки, проходившие по улице, – всего где-то с десяток женщин и мужчин уже околачивались во дворе. Стоявшие рядом с возмутителями спокойствия родственники делали вид, что пытаются их успокоить, но, тем не менее, по мере накала страстей каждый начинал болеть за ту или иную сторону, и в конце концов люди не заметили, как сами оказались втянутыми в разборку.

– Хватит, Зукеш, да что такого произошло-то? Прекращай, ну…

– Бессовестный, как он мог сказать такое?!. – сторонники Зууры, в поддержку ее, с рвением атаковали Бектура.

– Будь ты осрамлен!..

– Где в нас видишь пройдох?!.

– Эже, остановите вашего мужа, иначе…

Кто знает, может быть, оттого, что не имел понятия, как их всех остановить, или же вспомнив о своих делах и почувствовав, что от него проку мало, старейшина Токтомамбет сильно стеганул плетью по крупу коня и уехал с поля брани.

– Эй, Акмат, почему не уважаешь своего старшего родственника, что за выходки?! Есть ли у тебя, кроме него, другие родственники, которые бы тебя так облагодетельствовали, а?

– Мать твою, ты, тугоухий! Закрой рот, а то…

– Разве Бектур хорошо поступил? Раз так, остудите его!..

– Уйди отсюда!..

– Чего ты толкаешься?!

– …Не бери низ, обычно он бывает гнилым… – кто-то давал советы по поводу рубки еще стоящего, высокого дерева.

– Да, расколоть низ у тебя сил не хватит…

– Надо бы рубить осторожнее, вдруг не в ту сторону – и прямо на дом упадет…

– Надо было сверху краном попридержать…

– Проклятье!..

– Сволочь неуклюжая, в тот раз, когда мой ягненок вбежал ему во двор, так он ему ногу сломал! Помните это?!. – это воскликнул Качкын, сосед Бектура через два дома. Припомнив прошлую обиду, он стал упрекать, воспользовавшись ситуацией, и высказал всё, что накипело на душе. Его поддержал кривой Асан:

– В прошлом году, поссорившись с моим сыном из-за поливной воды, он отобрал у него кетмень, да так и не вернул… Верни сейчас его!

Люди мало-помалу кучковались. Соседи соседа Бектура и их соседи; а живущие в конце улицы Аманай и Бейшебай стали петушиться, лоб в лоб:

– …Что со мной сделаете, а?! Съедите меня?!.

– Вместе с Акматом заплатите за того моего осла!..

Оказывается, Аманай вспомнил своего потерявшегося лет пять-шесть назад осла – Акмат тогда сторожил пашни сельчан, и вот вырвалась наружу давнишняя затаённая обида. Тогда в аиле ходили слухи, что Акмат и Бейшебай бродившего за околицей осла продали на стороне. Они в школе вместе учились, и их отношения были довольно теплыми. В такой ситуации чего только не вспомнишь…

По мере развития событий разделившиеся на два лагеря и женщины и мужчины скучивались группками по двое, по трое и вступали в словесную перепалку друг с другом, толкались. Никто никого не слушал. Припомнив все свои старые обиды, они разбирались сейчас, кто в чем виноват. И уже забыли, что весь сыр-бор начался из-за высохшего дерева. Даже Бектур и Акмат остались без внимания, где-то в стороне… Было сказано и пересказано всё, что на душе копилось годами, всё, что раньше таилось, и стоял сумасшедший шум-гам. Никто даже не пытался успокоиться, утихомирить других. Впрочем, если бы кто-то и захотел, всё равно ничего не вышло. Как говорится, сводник получил бы побои да пострадал в переполохе. Не слушали здесь, никто ничего… При появлении новых людей те тут же примыкали к какой-либо из сторон, сразу включаясь в словесную баталию. Всё-таки родня родне заступник… Весь аил приходился друг другу кто племянником, кто иным родственником по отцовской или материнской линии или, на худой конец, другом… В общем, чужих здесь не было. Начавшийся вскоре после полудня скандал не прекратился даже с наступлением вечера. Скот и дети, ужин и быт у всех просто улетучились из головы. Мычание коров, блеяние овец не было услышано…

Наконец то ли словесная перепалка надоела, то ли ещё что, но люди перешли к действию: женщины принялись царапать друг друга, а мужчины полезли в драку. Как раз в это время раздалось:

– Чтобы вас бог наказал, угомонитесь! До сих пор не утихомирились, что ли?!. – Если бы не громкий возглас старейшины Токтомамбета, внезапно прозвучавший над толпой, кто знает, когда и чем бы всё закончилось… Старейшина, давно завершив свои дела, возвращался обратно домой. Его уход днём никто так и не заметил. – Что ты здесь потеряла, дура!.. Иди домой! – Токтомамбет, увидев свою беззубую старуху, пригрозил ей плетью, и та, боязливо оглядываясь, съежившись, пошла восвояси. – Тебя только не хватало тут! Ух ты!..

Еще не потерявший своей энергичности Токтомамбет горланил приказным тоном – ведь как-никак он когда-то был бригадиром. Люди остановились в ступоре, всё-таки его, Токтомамбета, почитали. Кто знает, что могла бы натворить разгоряченная толпа! По меньшей мере, разбили бы друг другу головы, ну, а женщины исцарапали бы друг друга… Обезумевший Акмат только что собирался наехать на своего старшего родственника и, с угрозами, два-три раза замахнулся на Бектура! Хорошо еще, что удары не достигли цели, так как расстояние было недостаточным, и к тому же жены оттаскивали обоих назад. Если бы удар пришелся куда надо, то, по меньшей мере, были бы выбиты зубы, пролилась бы кровь… Вот до чего доводит вражда! Никто не ожидал от Акмата такого! Не зря ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся…

– Не приведи бог! Хватит, наконец, образумьтесь, пока не поздно! Посмотрите на себя: мужчины уподобились женщинам, а женщины скоту… – Токтомамбет неодобрительно глядел на собравшихся и сам злился. Только тогда, что ли, толпа начала понимать, что не в меру разгорячилась, и люди, получив разрядку, осеклись. Стали приходить в себя, замолчали…

– Хотите разлада родственных отношений из-за одного высохшего дерева?! – продолжал Токтомамбет. – Совсем совесть потеряли, ни чести, ни стыда!.. – Он думал, что скандал до сих пор не утихал из-за того самого дерева, откуда же ему было знать, что причиной теперь уже стали давнишние обиды. – Это дерево, что, продлит вам жизнь?.. Всё равно в один прекрасный день вы отправитесь к праотцам. И не заберете ничего с собой в могилу! Зато после вас останутся разговоры на века – позорные, унизительные: скажут, что братья, родичи де из-за одного гнилого деревца осрамились! Где такое видано! Дети ваши из рода в род будут без вины виноватыми, осрамленными, какой позор! Прекратите! Пусть это останется здесь, между нами, чу! – Токтомамбет хлестнув коня по шее и пришпорив, пустился рысью за своей старухой, которая мелкими шажками брела, перепуганная, домой. – Разойдитесь! Не стойте как истуканы… Негодники!

Ни один человек из всей этой толпы хотя бы ради приличия с аксакалом не попрощался, даже не попытался. Из-за яростной схватки, шума-гама, тряски друг друга за воротник, возбужденный народ до сих пор не мог успокоиться, и потому все стояли злые и растерянные. Никто не стронулся с места.

– Да пошел ты, нашелся мне мудрец… – бросил кто-то.

Этот кто-то, видимо, имел зуб на Токтомамбета, может быть, затаил давнишнюю обиду. Хоть в лицо он и не посмел ничего сказать, но в отсутствие старейшины, за глаза обиженного прорвало.

Ни у кого сейчас не было желания двинуться с места, все стояли, как не успевший доторговать спекулянт. Бектур и Акмат тоже не расслаблялись, и каждый не хотел оставаться без заступников. А если бы кто и решил уйти с поля брани, то про него сказали бы, что совесть заела, потому и ушел. Поэтому люди не решались разойтись, дело было именно в этом, в показной чести. Мудрым словам аксакала не вняли, слова попусту с ветром разнеслись по полям. Извилины этих людей были перекрыты для мудрых, дельных советов, и, наоборот, как в горловину пустого кувшина, в них проникали сплетни и грязные пересуды…

Пока все стояли, невнятно бормоча, невдалеке появился едущий верхом Таштан, который заметно покачивался на лошади из стороны в сторону. Он был в стельку пьян. Из-за затуманенного сознания он вообще не представлял, куда едет, что делает. Его гнедая шла привычной дорогой, покачиваясь вместе с ним, чтобы не дать хозяину упасть и привезти целым домой. С утра Таштан с друзьями не вылезали из магазина, пока окончательно не пропили деньги, остававшиеся после того, как обмыли бычка, проданного два дня назад. И вот, не имея возможности смочить рот, Таштан ехал мрачный, озлобленный. Он увидел во дворе Бектура столпившихся людей.

– М-м-м… ик, – икнул он, не в силах понять, для чего собралось столько народу. Откинувшись в седле, уставился на всех подряд. Сколь он ни старался, прищурив глаза, будто искавший овец в тумане – как в былые времена, когда работал чабаном, – не мог различить, кто есть кто, ибо в голове его не прояснялось. – Ч-что случи… лось, а?.. Не ум-мер ли… кто-нибудь?.. – Потом ему на глаза попалась жена, которая желчно что-то кому-то выговаривала из толпы. Таштану показалось, что в ответ на неё тоже кто-то наезжает, и неистово дергает. Пьяному кровь бросилась в голову! Ведь он же как-никак мужчина, не мог не заступиться за свою вторую половину.

– Чу! – громко приказал он коню, хлестанув и сильно пришпорив. От неожиданного удара и воткнувшихся в бок пяток конь испугался, рванул с места, ринулся во двор, чуть ли ни подмяв под себя толпу.

– Эй, мать вашу!.. Чего это вы при… пристаете к м-моей жене, а?!. – Таштан, не различая людей, принялся стегать плетью направо и налево, по кому попало. – На тебе, на тебе! У-ух, какие… претензии вы имеете к… моей жене, а?! Собрались и…

И те, кто получил плетью, и те, кто её пока избежал, все мужчины и женщины с криками рассыпались в разные стороны, как куры, бежавшие бегом от напавшего ястреба.

– Спаси-и-ите!!!

– Убьет он!..

– Это же Бешеный, опять вдрызг пьян!..

– А-а!!!.

Никто не дал Таштану отпора. Всё равно было бесполезно. Мужчины, которые пришли, чтобы заступиться за жён, о них забыли, убегая без оглядки, и стремительно скрылись по дворам. Не было никого, кто бы мог тягаться с Таштаном, потому его и величали Бешеным. В аиле не находилось другого такого «героя», подобного ему. Когда Таштан напивался, то не узнавал даже родного отца, мог убить любого и сам легко относился к смерти, не отступал. Сейчас он «гарцевал», дергая за поводья, и нещадно хлестал плетью кого попало. Его жена хорошо знала своего бесноватого мужа, потому и первой убежала восвояси. Остальные женщины, которым доставалось, истошно вопили, а кому повезло избежать ударов, укрывались в близлежащих домах. Один глупец десяти мудрецам ровня – так, что ли, получается?..

На улице быстро воцарилась тишина. И дерево раздора, и споры, связанные с ним, напрочь улетучились из голов местных жителей. Бектур и Акмат, также оставив своих жен, одними из первых удрали с поля боя. Не чета они Бешеному… Да пропади пропадом это дерево!..

© Айдарбек Сарманбетов, 2015