Охота на курицу

Об интересных особенностях жизни, о том что наполняет ее, о чувствах и об отношениях людей вообще.

Приготовить курицу – дело, как говорится, не так уж и мудреное, естественно, что каждая хозяйка все делает по-своему, у каждой свой секрет. Но в целом дело не сложное. Правда, если рядом с вами нет гурмана, для которого все имеет очень важное значение, весь процесс приготовления, ну, и приправы конечно… И то, как нарезан лук, и как разделана курица, и сколько минут ты будешь ее жарить, и чтоб ни минутой больше или меньше, сколько соли, воды, зелени и так далее…

В деревне каждая семья старается разводить как можно больше кур. Это всегда выручает, если вдруг нагрянут неожиданные гости, да и сами очень часто готовят именно из курятины, зачастую три-четыре раза в неделю, наверно, потому, что любят. Ну, и соответственно, на вопрос «Мам, не биширек? (Что будем готовить?)» свекровь быстро отвечала: «Чолпа биширек (готовим курицу)». Итак, задание получено, но это только с заданием все понятно, а ведь надо придумать, как ее мы будем готовить, с гарниром или без, или в духовке, или жарить с картошкой и так далее. Как говорится, широкое поле для деятельности, где начинает работать уже наша, порой безудержная, фантазия, да еще и поймать нужно эту курицу, а то и две, почистить и разделать.

Как-то никогда не задумывалась, как ее, то бишь курицу, нужно ловить. Этим делом у нас всегда занимался свекор, наш «снайпер», мы так его называли меж собой. Несмотря на свои годы, он как-то умудрялся за несколько минут, поймать нашу вожделенную птицу, отрезать ей голову и положить в чашку на кухне.

Но обо всем по порядку.

Так уж случилось, что однажды мы с няняшкой остались дома одни. Все уехали к родственникам в район, в гости. Прибрав в доме, перемыв всю посуду, я поставила чайник и предложила бабушке попить чайку. Я-то хорошо знала, как бабушка любит чай, и заварить специально для нее этот самый чай, означало – соблюсти весь необходимый ритуал. Иначе (чем как она это делает),заваренный чай, считался как бы просто каким-то напитком, но никак не чаем.

«Дашын алтынан су гетир (принеси воды из-под камня)», – говорила мне бабушка. Тут надо пояснить, что значит вода из-под камня. В деревне, расположенной вдоль могучей реки Куры, нет колонок, нет кранов, из которых течет вода, а берется она именно с этой самой Куры. Приносят ее домой в ведрах, кувшинах-гуюмах. Отстаивают в самых разных наполнителях, это и фляги, и большие кастрюли, ведра. Затем отстоянную воду заливают в выдолбленные камни, геометрически правильной пирамидальной формы, только перевернутой верхушкой вниз. Вмещается туда ровно два ведра, то есть литров двадцать. Закреплена эта перевернутая пирамида в такой железный ящик, под камнем стоит бачок, ну и вода, естественно, фильтруясь через камень, капает и наполняет этот бачок. Вода, нужно сказать, после такой фильтрации чистая, как слеза, ну, и вкус у нее чудесный. Так вот, если вскипятить чай из другой воды, и даже не важно, что такой же чистой, бабушка по цвету и по вкусу сразу узнавала. Такой чай она, конечно же, не пила. Хорошо заваренный чай должен был быть из воды из-под камня, заварка индийская – «Три слона», большого дефицита в те времена. После заваривания чай должен был быть неотразимо красивого цвета, прозрачного янтаря. Обязательно очень горячий, налитый в ее неприкасаемый стакан-армуд (стакан в виде груши), ну и чтоб никто не мешал получать блаженство от этого чудесного напитка.

Сделав все по правилам, я подала бабушке чай, в ее любимом стакане армуд, к чаю подала наколотый маленькими кусочками, сахар. И мы с ней начали чаевничать. Мы оба любили такие моменты, которые как-то незаметно очень сблизили нас. Мы либо говорили о чем-либо, все равно о чем, либо просто молчали, но молчание наше было глубокомысленным, быть может даже важнее чем разговор, ну, или я раскручивала свою безотказную старушку на очередную красивую легенду.

Почайковав с ней с полчасика, я спросила: «Няня, емеге не биширим? (Что приготовить на обед?)». «Гел чолпа биширек (давай приготовим курицу), – тут же с охотой отозвалась бабушка. – Озим сени оргетежем, гет бирин тут гетир (Я тебя научу, как правильно ее готовить, сходи, поймай одну из них)». Что мне оставалось? Я и пошла ловить обещанную курицу…

Нет, не подумайте, конечно же, я раньше имела дело с поимкой курицы. Но они у нас как-то содержались в курятнике и за сеткой. Так что поймать ее не составляло особого труда. А здесь, в деревне куры свободно гуляли везде. По огромному, почти безграничному широкому двору, в сарае, на сеновале, копошились на навозных кучах, и в поисках пищи, бродили по большому саду. Они даже ночевали на этих самых деревьях, и зимой и летом, невзирая на холод и дождь. Выбирали самые высокие ветки и преспокойненько располагались на них на ночь, словно это были самые мягкие пуховые постельки.

Присмотрев одну из жирненьких, молодых курочек, я побежала. Но не простое это оказалось дело. Курица, громко кудахча, отлетела в сторону и, словно издеваясь надо мной, встала чуть поодаль и как ни в чем не бывало, принялась разгребать лапками кучу прошлогодних листьев. Я опять бросилась к ней, но моя неуловимая снова от меня сбежала. Так прошло минут двадцать нашей схватки, к моему сожалению, с плачевным результатом для меня. Я взяла длинную палку, надеясь с ее помощью добиться большего результата. Но, как оказалось, надежды мои были напрасны, палка скорее мне мешала. Я все еще бегала за своей курицей, не теряя надежды, очень старалась поймать ее любым способом. Бросала в нее все, что попадалось мне под руки. В ход пошли палки, камни, и даже листья, как будто от них мог быть какой-то толк (сейчас смешно вспомнить, но тогда мне так не казалось). На тот момент не важно было как, но курица должна была быть поймана.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Моя неуловимая все так же успешно сбегала от меня, а я уже и не хотела ее ловить, вернее ловила, уже какую-нибудь, какая попадется в руки. Но куры как сговорились и окончательно решили поиздеваться надо мной. Они то разбегались в разные стороны, то взлетали на забор, на деревья и даже на крышу. Я теряла терпение. «О аяг кабыны ат!» – крикнула мне няняшка, когда я как будто уже догнала одну из них. Почему-то в это время мне на глаза попалась стопка тарелок, на столе у оградки. Не долго думая я схватила одну из них и пульнула в неуловимую. Но тарелочка благополучно пролетев мимо птицы, с громким успехом разлетелась вдребезги, ударившись о камни. Я схватила другую и снова пульнула, как вдруг услышала: «Ех, ех, аз, сахла, сахла, габлары ех, аяггабыны тулла! (Нет, нет, не трогай тарелки, сапог бросай!)». Увидев мой недоуменный взгляд, няняшка, залилась неудержимым хохотом. «Чаштун бала, сеф баша душмисен, дедимки о сапоглары тулла (Ты перепутала слово «тарелки» и «обувь»!). Господи, как же это я перепутала – бошгаблары (тарелки) с аяг габлары (обувью)! Мне было ужасно стыдно, да и тарелки ведь эти были совсем непростые. Было этим няняшкиным тарелкам больше века, настоящий раритет, это подтверждалось еще и клеймом на донышке, с обратной стороны, где было написано: «Царский придворный фарфоровый завод». Фарфор был, конечно, не самого высокого качества, а несколько грубым, толстым. Но это никак не умаляло их ценности. А я с такой легкостью разбила из них уже две, как тут не расстроиться? Расстроенная, я опять двинулась в сторону курей. У меня не оставалось больше выбора, как все же поймать эту несчастную курицу и приготовить так, как хотела бы няняшка, это уже стало делом принципа и даже моей чести, если хотите, дело переставало быть, так сказать, томным. Оно уже превратилось в ясную цель.

Я принялась с новым усердием преследовать курицу, и уже не имело значения, как это будет происходить. Я на дерево – они вниз, я вниз – они снова взлетали или разбегались. Вымотали меня на нет. Я уже не говорю, как я выглядела, а после часа безрезультатной беготни за этими спортивными птицами выглядела я весьма плачевно. Пот лил с меня в три ручья, ноги в пыли, волосы растрепались и напоминали прическу огородного пугала. Я была на грани срыва, и с досады слезы готовы были брызнуть из моих глаз, когда во двор заглянуло мое спасение, мой свекор. Он появился внезапно, словно почувствовал, что необходима его помощь, несколько минут недоуменно разглядывал двор, по которому были разбросаны камни, палки, его резиновые сапоги, осколки разбитых тарелок и куча другого мусора. Когда он перевел свой внимательный взгляд на меня, я готова была провалиться сквозь землю, и уже приготовилась услышать упреки, ну, или издевательский гогот. Но свекор был человеком великой деликатности, галантности, если хотите, настоящий джентльмен, ну, и вероятно эта самая его воспитанность не позволила ему расхохотаться мне в лицо.

– Гызым, бурда не олуб? (Что здесь произошло, дочка?) – тихо, смешно приподняв одну бровь, спросил меня свекор.

– Тоюх тута билмирем (Не могу поймать курицу), – так же тихо ответила я, не смея поднять глаза, и тупо уставилась в землю.

Быстро смекнув в чем дело, даже не дождавшись дальнейших моих объяснений, он взял в руки палочку, не очень толстую и не очень большую, и двинулся в сторону кур, нагло расхаживающих по двору. Подобравшись поближе, присмотрелся, видимо выбирая, какую из них нужно поймать, примеряясь, стоял минуты две, чуть отвел руку с палочкой в сторону и резко метнул палку в курей. Стрела, то бишь палочка полетела, пронзая пространство, вертясь, словно взбесившиеся стрелки часов. Летела секунды две, быть может, даже меньше, и врезавшись в лапки одной из них, свалила ту наземь.

– Тоюгу ва беле тутмак лазымдыр (Вот так нужно ловить куриц), – сказал мне свекор, как мне показалось, еле сдерживая улыбку. Минут через пять передо мной лежала курица, и уже без головы. Воистину свекор оправдывал свою кличку «Снайпер». И только одному Богу было известно, как в этот момент я была ему благодарна.

Душа моя ликовала, было неважно, что это вовсе не я поймала курицу, важно было то, что она поймана, и няняшка будет довольна обедом.

Дальше начался процесс обучения, как правильно, по-деревенски приготовить курицу. Няняшка тихо, без нажима говорила, что и как делать. Насколько мелко нарезать лук, как правильно разделать курицу, какие должны быть кусочки, сколько класть домашнего сливочного масла и все-все остальное.

В это время послышался стук в ворота. Открыв дверь, я увидела молодого человека, лет семнадцати, может, чуть больше. Одет парень был очень простенько и чистенько. В светлой хлопчатобумажной рубашке, с закатанными рукавами и джинсах. На какой-то момент растерявшись, вероятно, не ожидая появления незнакомого человека, но быстро оглядев меня с любопытством, спросил:

– Вахтыныз хейир. Евда ким вар? (Здравствуйте. Кто дома?)

Я взглянула на парня. Все-таки как много может сказать лицо о самом человеке. О состоянии его здоровья, положения и даже состоянии души. Удивительно, немного потерявшие блеск грустные глаза вовсе не уменьшили в этом парне живого любопытства, чувства какой-то необъяснимой радости жизни.

– Няням вар (Бабушка), – ответила я тихо.

– Чагыр ону (Позови ее).

Но бабушка опередила меня, и крикнула с балкона:

– А, Ильхам, гел, гел бала, вахтын хейир, не олуб бала? (А, Ильхам, заходи, что случилось сынок?)

Молодой человек, подхватив два ведра с инжиром, поднялся к бабушке и присел рядом с ней.

– Няня сизе инжир гетирмишем, алмаг истиирсиз? (Я принес Вам инжир, будете покупать?)

– Хе бала алырыг, алырыг, нечия верирсен? (Конечно беру, по чем продаешь?)

– Сизе ужуз верирем няня, хамсын алсан. (Если все купите, дешево отдам).

– Яхшы бала хамсын алырыг (Мы все возьмем), – ответила няня и пошла в комнату.

Я продолжала резать лук и все готовить к обеду, на кухне.

– О кимди? (Кто это?), – кивком указав в мою сторону, спросил парень.

– Бизим гелинимиз, узагде яшииллер, уч-дорд гунн олуб гелдиклерине (Это наша невестка, издалека приехала), – словно докладывая, отвечала бабушка.

– Гел бала чай ич, гел отур столумуза (Садись за стол, попьем чай), – потянула бабуля парня за рукав.

– Хе, яхши, де о гелин гетирсин (Хорошо, пусть твоя невестка принесет чай), – сказал Ильхам и сел за стол.

Я, конечно, быстро подала им чай и продолжила свою работу на кухне. Жарилось мясо курицы, и я, помешав ложкой, решила попробовать, прожарилось или нет. Взяла маленький кусочек и положив его в рот, с удовольствием начала его жевать, прикрыв от удовольствия свои глаза.

– Бишире, бишире бешин един, биширдин он бешин един (Пока готовила, съела пять штук, сварила, съела пятнадцать штук), – язвительным голосом произнес парень, ехидно и весело улыбаясь.

Я чуть не поперхнулась. «Вот гад, сидит и язвит, какое ему дело», – подумала я с раздражением и исподлобья взглянула в его сторону. А он, видимо, уже хорошо расположился и вовсе не спешил уходить, с издевкой поглядывал на меня.

«Может, еще и обед ему подать? – возмущалась я про себя. – Фигушки ему, специально буду готовить долго», – решила я, выработав для себя план мщения. (Только вот за что, до сих пор не могу понять).

Парень, почти развалившись на стуле, не спеша попивал чай и изучающе-нагло продолжал меня рассматривать, иногда ехидно улыбаясь. Это, конечно же, сильно меня напрягало, терпение заканчивалось. Наверно, еще чуть-чвуть – и я бы подала ему чай, плюнув в его стакан. Отвратительно, конечно, но в молодости человек живет больше порывами... Нет, ну представьте себя на моем месте! Ну что, неприятно?.. Вот и я о том же...

Но тут вернулся свекор, он почти всегда появлялся вовремя, его отличала удивительная индивидуальная способность появляться в нужное время в нужном месте.

– А, Ильхам, вахтын хеир, нежесен, не вар, не ех? (А, Ильхам, добрый день, как дела, что происходит?) – спросил свекор, не поднимаясь на балкон.

Делать нечего. Молодому человеку пришлось спуститься во двор, чтобы поздороваться и побеседовать с пожилым человеком.

– Ела еми, Аллаха шукур, яхшидыр хамсы, озиниз нежесиз? (Прекрасно, слава Богу все хорошо, как Вы, дядя?)

Так, оживленно беседуя, мужчины удалились со двора. Но Ильхам все же несколько раз обренулся и так же пристально, но уже с сожалением, посмотрел в мою сторону.

Этот взгляд надолго запомнился мне. Была в нем и тоска, и крик души, и радость, безудержное любопытство и еще нечто большее, чем все эти чувства, вместе взятые.

– Язых бала етим галыб, текдир, мектеби тезе гуртарыб (Он сирота, один совсем, только что закончил школу), – тяжело вздохнув, сказала няня.

– Озу озин сахлиир, евинде отурмага вахты да олмур, хар шея чалышыр. Биз де она комек элиирик. Ильхам кантимиздаки жаманатын ушагыдыр. (Он сам себя содержит, все успевает делать, некогда присеть, а мы ему как можем помогаем. Ильхам сын всей нашей деревни), – вздохнув, сказала няняшка.

Я внимательно посмотрела на бабушку. О Всевышний, бывают же такие люди, с такой необъятной любовью к людям, подумала я. Всех им жалко, всем хотят помочь, абсолютно редкое качество. А я пожалела даже предложить ему поесть... Чувство вины за это мое поведение преследовало меня очень долго...

Вечером, когда все домашние собрались за ужином, разговор коснулся и этого парня, как оказалось, с очень непростой судьбой.

Бабушка Хатуна, не спеша, как бы смакуя каждое слово, рассказывала о жизни Ильхама. Хвалила за его воспитанность, трудолюбие и отзывчивость. А главное, оказывается, он никогда не соглашался, когда его приглашали отобедать.

– Несмотря на свою молодость, Ильхам, очень гордый парень. Старается сам справиться со своими проблемами, и никогда не отказывает в помощи другим людям, – продолжала няня.

– Что с ним сегодня случилось, не знаю, но он явно не хотел уходить, и может быть, даже согласился бы отобедать у нас. Х-м, – с улыбкой произнесла бабушка, – наверно, наша невестка ему приглянулась, он с удовольствием попил чай из ее рук.

Сидящие за столом домочадцы заулыбались. Странно, но они как-будто были довольны таким вниманием Ильхама ко мне. Но позже выяснилось почему. Оказывается, в деревне этого молодого человека считали вестником добра, мира, благополучия и процветания. (Наверное, у них были серьезные на то причины).

В жизни каждого человека встречаются самые разные люди. Кто-то вам нравится, и вы получаете огромное удовльствие от общения с ним. Кто-то раздражает, и вы спешите скорее пройти мимо него. Но как бы там ни было, каждый человек – это особый мир. Может быть, красочный, сочный, наполненный яркими событиями. Или же абсолютной серый, с редкими проблесками солнечных лучей. А может, совершенно замкнутый, темный, как пустая комната, без окон и дверей и без доступа свежего воздуха. Мы сами строим ее и напоняем людьми, яркими вещами и событиями. Сами решаем, что впускать в свою жизнь, а что нет. Сами пишем книгу своей жизни. Но убеждена в одном: никогда нельзя делать поспешных выводов о человеке...

Каждый человек – это книга, интересная и не очень, длинная и не очень, наполненная и не очень... Все равно, это чудо, созданное Всевышним... И думается, не зря...

© Кенжегуль Ширинова, 2016