Myselfy

Необычный хассельблад, фотоаппарат, умеющий фотографировать сны, помогает главному герою восстановить справедливость — исправить неверные сведения о некоем солдате, герое, погибшем в ВОВ, но считающимся предателем по какой-то нелепой случайности. Отрывок из повести.

Myselfy: два кадра[1]

Вдали рокотал чей-то неуёмный пулемёт, но лица сидящих в окопе солдатов были расслаблены. Смерти рядом ещё не было, и поэтому бояться её не имело смысла. Помощник наводчика, загодя принеся в котелке воды, неторопливо брился, глядясь в мутное отражение на полированном портсигаре. Старшина, узкоплечий мужичок неопределённого возраста, огрызком карандаша выводил на клочке бумаги что-то. Я подошёл. «Шишкин Борис Валентинович, 1919 г.р. Урождённый Смоленской обл., с. Сафоново. Сег. 13 авг 1941» – на большее не хватило места. Старшина свернул нежно в трубочку записку, вложил её в пустой портсигар, тот – в нагрудный карман, и обвел взглядом, прищурясь, товарищей. Взгляд скользнул мимо меня, словно по пустому месту.

Из-за моего внешнего вида, несомненно, меня должны были бы принять за вражеского агента: на мне джинсы, футболка и я почему-то разут; и древний хассель в руках. [2] Но меня не замечали, и это придало уверенности. Я сделал ещё несколько кадров: бреющегося помнаводчика; солдата, опершегося на дягилевское противотанковое орудие, похожее на металлического богомола; двух улыбающихся солдат, что травили житейские байки; солдата, перевязывавшего портянки, и его разваливающиеся сапоги рядом; солдата, глядящего в небо и молящегося; и самокрутку, переходящую из пальцев в пальцы. Затем я вылез из окопа и щёлкнул изрытую взрывами местность, обрамлённую на востоке лесом, на севере – чёрными избами.

Меня продолжало держать здесь, в сорок первом, рядом с небольшим отрядом бойцов, и я решил ждать, чувствуя скорое развитие сюжета. Вскоре где-то в небе послышалось бормотание самолётного двигателя. На нас летела группа мессеров, щедро выпуская снаряды. Навстречу вражеским птицам за нашими спинами взлетели советские истребители «И-16», насмешливо прозванные «ишаками».

Солдаты вжались в землю, пытаясь слиться с ней, инстинктивно я последовал их примеру, хотя, кажется, мне ничто не угрожало. Земля взрывалась, напоминая плюющийся землистый суп нерадивой хозяйки. Несколько взрывов бухнуло рядом, закричал солдат, перевязавший себе несколько минут назад портянки. Осколком отсекло одну ногу и подбросило её в мою сторону. К раненому кто-то кинулся облегчить страдания, но в этот момент старшина, пацан чуть младше меня, крикнул: «В бо-о-ой! За Ро-одину!» – и бросился на встречу немецким «панцерам», а за ними – неторопливо идущим солдатам Третьего Рейха.

Дрожащими руками я направил хассель на разворачивающуюся вокруг меня панораму наступления и попытался заставить себя не частить. Все кадры нужно было использовать так, чтобы потом не было «мучительно больно за бесцельно прожитые минуты». Я мог бы растратить эти двенадцать кадров в минуту, но на очередном щелчке меня охватил азарт. Когда я ещё увижу этот сон? Пока не истрачен последний кадр, я могу оставаться в этой мучительной иррациональной реальности, замешанной на Battlefield и World of tanks [3]. Рядом со мной обезноженный солдат стонал в забытьи, помощник наводчика еле успевал подавать снаряды. Даже тот, кто пытался помочь раненому, перевязал ему ногу и покинул товарища, последовал за остальными… Пушечное мясо. Настоящее, не пиксельное, а орущее, взрывающееся болью, гарью и запахом горелого мяса.

У меня оставалось четыре кадра. Я снова вылез из окопа, потерявшего свои ровные очертания, сверху сделал прощальный кадр – трёх героев – и побежал за старшиной. И вдруг… Тонко чиркнул, задевая моё левое предплечье, след выпущенной пули не в меня, – в бегущего за мной солдата из другого окопа. Секундный ожог – и нелепая мысль: а вдруг меня убьют во сне, это возможно? Я бросил взгляд на плечо – там выступила кровь, я чувствовал это жжение, черт возьми!

Ш-ш-ш… Щёлк! Ш-ш-ш… Щёлк!

Безмолвие.

Я убит фашистами во сне?

Где-то за стеной послышался знакомый звук подымающегося лифта. Я окончательно проснулся и сел, продолжая сжимать аппарат онемевшими пальцами.

На плече ничего не было, разве что укус комара, который нестерпимо хотелось чесать. И это физическое ощущение меня возвращало в сон, отпустивший от себя несколько минут назад.

В ванне, в последнее время ставшей моей фокус-лабораторией, пока одевал перчатки, заряжал плёнку в спираль, заливал раствором, колдовал осторожно, проворачивая и потряхивая легонько, – я неуверенно гадал, получится ли… Я не смел покинуть тёмное обиталище, словно от моего равнодушия к процессу кадры сна могли капризно не проявиться. Хотелось пить – я торопливо глотнул воды с шершавым привкусом хлора. Ныло внизу живота – и я справил нужду в ванную.

Наконец, секундомер пискнул. Я вылил проявитель и залил фиксажем, уже замечая неоднородность чёрного цвета на кадрах. Сердце моё стало биться ровнее. Оставшиеся пять минут показались не такими мучительными.

И вот мой сон покорно, в свете красного фонаря, висит на сушилке. Я ещё боюсь рассматривать кадры и поэтому выхожу из ванны, чтобы приготовить микро-сканер Керо-сана [4] и включить компьютер.

Сон про не сон

«Во всем должен быть смысл, – сказал как-то Керо-сан. – Если снятся необычные сны – тоже».

Но в чём был смысл моих снов, я пока не был уверен. Иногда мой мозг просто не мог расслабиться и продолжал работать во сне. Иногда выдавал нечто, отчасти повторявшееся в реальности, но человеком со сверхспособностями я себя не считал. Больше всего меня интересовали «многоразовые» сны, те, которые снились по несколько раз с небольшими вариациям. Один из таких был связан с войной и старшиной Шишкиным Борисом Валентиновичем. Если точнее, то в этот раз он был Шишкиным. В предыдущий похожий сон я видел фамилию Шептунова Бориса Викторовича. Как бы то ни было, анаграмма совпадала. Поэтому, больше для успокоения собственной совести, я начал собственное расследование. Сначала позвонил в Смоленский краеведческий музей, там узнал номер телефона клуба, занимающегося солдатами, погибшими в войну. Ни Шептунова Бориса Викторовича, ни Шишкина Бориса Валентиновича среди них не оказалось и даже просто солдата с инициалами Ш.Б.В. Я плюнул на это дело и больше не интересовался, тем более что в «Фотографе» получил обещанное повышение и работы прибавилось.

Однако через недели две мне позвонил сам Куцев, тот самый глава поискового клуба с новостью:

– Я ещё раз просмотрел все списки… Вы знаете, у нас же есть не только те, кто погиб, сражаясь за Родину. Есть так же список предателей, ну, или во всяком случае их таковыми считают. И вот среди них я нашёл Сафонова Бориса Викторовича, родился в селе Шокино. На него в сорок первом завели уголовное дело по сто восьмой. Было сказано, что он в сорок первом сдал свой отряд фашистам и перешёл на сторону врага. Если вам это интересно, я вышлю вам его семейную фотокарточку, электронный вариант, конечно…

Я продиктовал название электронной почты.

Прошло семьдесят лет с той войны, через столько же не останется даже тех, кто был в сорок первом ребёнком и что-то мог помнить. Зачем люди продолжают копаться в прошлом и открывать новые обстоятельства судьбы свидетелей? Почему для них это так важно? На эти вопросы мне только предстояло ответить. Но зачем-то же я заварил эту кашу… В реинкарнацию и не упокоенные души, тревожащие потомков, я особо не верил. Понимаю, если бы меня несправедливо обвинили в шпионаже и мои внуки считали бы меня предателем, возможно, я тоже чувствовал бы себя неуютно на том свете… Если «тот свет» существует…

К вечеру Куцев прислал мне фотографию, я сравнил с хасселевской. Да, сходство определённо было, или я так хотел и поэтому видел это сходство. Только на довоенной карточке весёлый улыбающийся двадцатилетний пацан с кепкой набекрень, а на моей – мужчина с землистым цветом лица и острыми скулами. Подумав, отправил Куцеву две фотографии, пояснив, что случайно нашёл в какой-то старой книге и отреставрировал их: «… Оригиналы, к сожалению, не сохранились». На первой старшина Сафонов вёл своих солдат в бой, на второй – раненый в первые же секунды боя пулей в предплечье, с лицом, искажённым гримасой боли, гнева и усилия, пытался выстрелить в сторону приближавшегося фашиста. Если верить второй фотографии, Сафонов быть предателем никак не мог.

Ответ пришёл быстрее, чем я ожидал. В помощнике наводчика Куцев опознал своего деда – Куцева Ивана, вместе с Борисом Сафоновым они отправились на фронт, где Иван погиб под Великими Луками тринадцатого августа сорок первого. Куцев-младший горячо поблагодарил меня и заверил, что обязательно добьётся посмертной реабилитации Бориса Сафонова.

Во всем должен быть смысл, нет ничего случайного… В последней, третьей версии сна молодой старшина Сафронов улыбался. Больше этот сон мне не снился.

А хассель… Что хассель? Он по-прежнему со мной, до тех пор, пока я не почувствую правильное решение. Может быть, будут ещё другие два кадра, которые изменят чью-то жизнь или память.

Примечания:

[1] Игра слов. Myself (англ.) – «я сам». Суффикс <Y> добавляет наречное значение «само».

Селфи (Selfie от слова self — сам себя) это фотография самого себя, сделанная, как правило, на смартфон или планшет и выложенная в социальные сети. Селфи бывают двух видов: прямой (смартфон повёрнут к автору на вытянутой руке) и зеркальный (автор стоит перед зеркалом и фотографирует себя на смартфон)

[2] – фотоаппарат В. Хассельблада

[3] – компьютерные игры

[4] – сан – уважительное обращение в Японии.

© Юлия Эфф, 2015