Новолуние и другие рассказы

Рассказы народного писателя Таджикистана Абдулхамид Самада в переводах Алики Джамал.

ДИАЛОГ

Посвящается Нушин

Девочка была ласковой и мягкой по характеру, и при каждом удобном случае садилась рядом с отцом, чтобы положить свое личико ему на колени. В этот момент отец, не отрываясь от телевизора или чтения газеты, ласково теребил ее душистые каштановые волосы. Глубоко вздохнув, словно освобождаясь от тяжкой ноши, она сильнее прижималась своей мягкой щекой к его колену и как всегда нежно, серьезно и с надеждой спрашивала:

– Папа…

– Да, душечка моя.

– Купишь мне куклу?

– Конечно!

– Когда?

– Завтра. Сколько штук купить?

– Две! – девочка тут же поднимает голову и с любопытством смотрит отцу в глаза. – Купи две, папа. Одну для меня, а другую для подруги.

– Хорошо, хорошо, – спокойно и устало шепчет отец.

– Не забудешь?

– Нет-нет…

– Уф-ф. Наконец, – еле слышно говорит девочка и опять недоверчиво уставится отцу в глаза. Но отец специально смотрит в другую сторону. Он всегда поступает так: только пустые обещания дает. И каждый раз ей бывает стыдно перед подружками. Она же каждый день объявляет им, что вот сегодня папа купит красивую куклу ей и ее подружке, а имя девочки она держит в тайне, пусть подружки стараются и каждая своими забавными играми и хорошим отношением стремится стать ее подругой! Куклы разговаривающие и моргающие. Но на следующее утро, она снова идетв свой детский сад, но с пустыми руками, и опять становится мишенью для упреков своих сверстниц.

– Папа твой не купил куклу?

Девочка окаменеет, теряется, а затем вся бледная, смело отвечает:

– Купил! Но я не принесла, – и также, как свой отец, отводила глаза в сторону, пряча взгляд от подруг.

– Ты врешь! – как попугаи в один голос кричали девочки. – Ты обманщица и папа твой тоже врун.

Девочка приходит в замешательство, сердечко ее начинает трепыхаться и губы нервно дрожат. Жалким видом, плаксивым голосом, еле сдерживая слезы,– глаза, действительно, наполнялись слезами! – она объясняет:

– Я не вру! И папа мой не врун!

Девочки, возможно испугавшись ее плаксивого голоса, как шумная воробьиная стая рассеивались в разные стороны. Девочка грустная и растерянная оставалась одна. Эх, если бы видел папа как ее упрекают подружки, как ей от этого тяжело и стыдно, то обязательно бы купил ей куклу…

– Папа?

– Да, душечка моя.

– Не забудешь?

– Что?

– И-и-и! – голос девочки становится плачущим. – Ты уже забыл? Ты же говорил, что купишь куклу…

– Куплю-куплю. Сколько?

– Две. Одну для меня и еще одну для моей подруги, – девочка на какое-то время раздумывает. – А если купишь много – премного, будет еще лучше. Купишь?

– Конечно!

– Но, – настойчиво продолжает девочка, – если ты и забудешь, то я не забуду. Понял?

– Да.

– Не забудешь?

– Нет-нет…

Девочка, приподнявшись, обвила руками вокруг шеи отца, и легко вздохнув, умоляюще посмотрела ему прямо в глаза:

– Если опять забудешь, – робко и с трудом выговорила девочка, – подружки скажут, что мой папа обманщик и постоянно обманывает меня. Каждый день будут говорить. Понял?

В этот раз отец ничего не ответил, он содрогнулся, отвел взгляд от умоляющего взгляда ребенка, и обратил свой взор на потолок, но ласково погладил ее худенькие плечи.

ВЕСНА НА КЛАДБИЩЕ

Весна на кладбище приходит раньше и листья увядают быстрей. Или мне так кажется…

Сейчас все вокруг заполнено яркими цветами и весенним ароматом. Косы ивы тонкие, как зеленые пряди волос. Изумрудные тополя спокойны так, словно их одолела дремота. Со всех сторон слышно встревоженное и сладкое пение птиц. Может от теплых лучей солнца птицы, прилив крови, чувствуя печальным голосом, восхваляют это мгновенье жизни. Сердце пленят зеленая трава и трилистник, горы и поля, изумрудное звездное небо и хирманы позолоченных цветков кладбищенского одуванчика. В этой долине, которую склепы гробниц поделили на части, царит успокоительная тишина, и только цветы, зеленая трава колышут при дуновении ветра, и шепчут, ведая друг другу тайны, того, из души которого они взрастают. Но об этом знают только цветы, травы и трилистник. Милость и великолепие весны покрывали грусть и ужас этой долины; может, потому что пылкая зеленая земля, зелень и цветы тянулись к жизни… Вот открылась покосившаяся дверь этой зеленой цветущей долины тишины и в нее вошли отец, и сын. Мужчина задумчиво и осторожно шел по тропинкам между гробами, иногда останавливаясь, осматривая кладбище вдоль и поперек; возможно, вспоминая тех, кто ушел год или месяц назад в эту тихую и спокойную долину. Иногда он останавливался у какой – нибудь могилы, чтобы почитать молитву. Мальчик сразу же, оставив отца, побежал собирать цветы. И наконец, собрав букет одуванчиков, внимательно осмотрел кладбище, а потом побежал к отцу:

– Отец, какая могила красивее?

Отец ничего не ответил, притворился, что не слышит. Может дрожь пробежала по телу, или впал в ужас, но ему стало не по себе. И все же краем глаза он посмотрел на новые и старые, выпуклые и сравнявшиеся с землей, с щелями, заброшенные могилы. Как и дома в селе, могилы были не одинаковы: ухоженные, полуразрушенные, разрушенные.

– Какая могила лучше, папа?

– Ни одна! – зло ответил отец и возможно, ему стало стыдно от этой грубости – отвел взгляда от кладбища, тяжело вздохнул, а затем мягче добавил: – могила не бывает красивой, сын мой.

Мальчик, привстал на ноги, опять взглянул на кладбище, затем с гордостью сказал:

– Я видел одну могилу, папа, она вся в цветах. Вы прошли мимо нее, но не увидели. Сейчас вернемся и я ее покажу. Показать?

Отец молчал, будто был глух и нем, в его глазах появилась тоска, и словно тело согнулось от гнета тяжести раздумий. Мальчик тоже больше ни о чем не спросил. Он радостный и довольный снова устремился по свежей траве в сторону полянки из разноцветных цветов. Из горячего сердца земли доносился мягкий запах цветов и всходов. Эту печальную тишину иногда нарушали взмах крыльев цветных бабочек, печальное созвучие пений скворцов, и радостная беготня мальчика вдыхала в нее жизнь…

СТРАДАНИЯ

Старушка вся горела от высокой температуры и боли, губы были сморщенные и потрескавшиеся, от жара язык прилипал к небу. Уже какой день печень была как раскаленная сковорода, во рту чувствует то горький, то соленый, то сильно жареный привкус. Немногословная, похудевшая, зачахшая. Ничто не радует ее: ни сладость, ни трель соловья. Притуплено ноет: «Ах, душа моя, сиротинушка». И каждый раз, отпивая чай прямо из чайника, она погашает в себе злость, огонь души и тела. Иногда недовольно и ноюще бурчит себе под нос: «Талой воды бы немного…Где же взять того раба божьего, который ради всего святого принес бы мне талой воды».

Сегодня, когда она размышляла об этом, вдруг открылась дверь и словно привидение, без звука и слова в комнате появился чей-то силуэт. В душе старушки загорелась искра надежды и, сжав в горле глухой стон, приложив ладонь ко лбу козырьком, посмотрела на эту тень. Едва узнала его, на губах засияла улыбка. «Есть, оказывается, живой человек», – подумала про себя. Это был друг сына. Благословенно твое внимание и забота, сын мой. Услышал от кого – то, что мама товарища слегла и тут же поспешил проведать. Сейчас как узнает о ее желании, побежит за талой водой. Утром с мольбой и просьбой выговорилась сыну. «Горю… Ох, моя измученная душа. Ох, моя одинокая душа, – стенала она. – Сможешь, сам, а не можешь, накажи кому-нибудь, чтобы сходили на кулябский базар и принес талой воды». Не отрывая взгляда от нее, он погладил голову и затем, приложив ладонь ко лбу матери, предупредительно сказал, что талая вода – это смерть. Ни в коем случае не надо ее пить, иначе сократит себе жизнь, убьет себя…

Настроение испортилось, и она со злостью упрекнула:

Ты не о моей жизни печешься, тебе жаль своих четырех рублей…

Сын, растерялся и некоторое время смотрел на нее, затем покачал головой и засмеялся. И этот смех как жало кольнуло ее. Старушка в знак протеста отвернулась и уткнулась в подушку, свернув в постели свое слабое тело – кожа да кости в клубок, она будто успокоилась. Но, где же тут быть покою? Закрыла глаза и уже в душе борьба, упреки и споры с сыном и со всеми членами семьи. Никто не мог услышать ее страданий: ни млад, ни стар. Хоть голову им расшиби, смотрят на нее с улыбкой и усмешкой, тем самым избавляясь от нее. И что же ей делать? Оказывается, один из страшнейших недугов старости – это стать зависимой. Постоянно не довольствуешься, просишь и умоляешь – другого выхода нет. Но сейчас бы только чашку талой воды, и она бы пила, и пила. И тогда бы погас огонь ее горящей души, и на время бы воцарился покой, пришло бы успокоение.

Она вновь с надеждой посмотрела на товарища сына: лицо было опухшим, как на дрожжах, но красное с синюшным оттенком, глаза усталые и сонные, губы, обвисшие…Он сначала присел на корточки, затем развалился на край курпачи (узкое стёганое одеяло), криво разлегся на узком коврике и жалостливым видом посмотрел на старушку. И старушка по движению его губ, волнам морщин на лбу, и движению рук догадалась, что он расспрашивает о ее здоровье.

– Матушка, говорю, до сих пор лежишь? Ох, и долго же болеешь…

Старушка знаками объяснила, что ничего и никого не слышит, затем, с сожалением продолжила:

– В этот раз сам бог знает, поднимусь или нет. Эта болезнь пристала ко мне. Плохо мне… Бога ради, принес бы кто-нибудь талой воды. Душа горит в огне… Твой друг с утра уходит на работу и возвращается только поздно ночью.

– Зачем выздоравливать? – зевнув, сказал друг сына и равнодушно добавил: – Постель – нежная и теплая, подушка – высокая и мягкая, кушать приносят… Ешь, спи и благодари бога, пусть душа отдохнет. Но если бы была талая вода, выпили бы вместе. Ох, как жажда замучила… У меня тоже душа будто в адском огне горит…

Старушка опять с сожалением жестами объяснила, что ничего из сказанного им не поняла. И бессильно, покачав головой, прошептала:

– Бедная душа сидит крепко: тяжело покидает тело, быстрей бы избавиться. Господи, помоги облегчить душевые муки…Во рту, в горле – все сухо и солоно, как жаренный горох…

– Хорошо – хорошо, – долго зевая, издав звук похожий на скулеж больной собаки, сказал друг сына, и устало положил голову на конце ее ног.

Старушка, с трудом и мучениями приподнявшись, по привычке приложила ладонь козырьком над плохо видящими глазами, и, стеная, проворчала:

– Эх, горемыка. Земная суета и хлопоты жизни, гнет тяжких мыслей и его превратила в такого же бессильного, как меня, и сбила с ног. Смотрите на этого вчерашнего мальчишку: на ногах не держится. Эх… Куда делись все домашние? Да принесите же кто-нибудь подушку, положите ему под голову…

Старушка молчаливо посмотрела во двор через полуоткрытую дверь. Она не услышала ни звука, не приблизился даже маленький внучок. Очевидно, что младшие все на улице заняты своей беготней, старшие ушли к соседям или за водой… Этот невыносимый груз одиночества она чувствовала на себе каждый день. Она и дом – один на один. Становится неимоверно тяжко; обида и злость берет верх. Мысленно начинает упрекать своего сына, живущего в городе: «Разве такие надежды я возлагала на тебя? Теперь даже не вспоминаешь. Бог мой, я для всех стала обузой. Ох, ненавистная старость. Человек становится униженным, ничтожным. Ни знатный сын, ни многодетная дочь не смогут облегчить твою старческую болезнь. Ох, моя одинокая душа». Но на ее стенания и вопли никто не обращал внимания. Наоборот, младшие смеялись над ее состоянием и говорят, что старушка ругается со своей тенью или нечистыми духами…

Сейчас она попыталась, скользя передвинуться вперед и сложив вчетверо свой ватный халат, подложить его под голову друга своего сына. Все же гость: надо оказать уважение. В этот момент почувствовала сильную нестерпимую боль костей и закостеневших частей тела. Она слезливо простонала:

– Ох-хо, были бы у меня силы, встала бы и приготовила бы лапшу. Добавила бы туда свекольных листьев, морковь и разных душистых трав. И поели бы мы вдвоем по чашке – другой горячей лапши и появилось бы тепло в наших телах, а в ногах – силы… Ох, моя одинокая душа…

Воспоминания о горячей и душистой лапше, обильно заправленной кислым молоком и зеленью, немного остренькой и кисленькой, пробудили аппетит старушки. Не отрывая взгляда от друга своего сына, она проглотила слюну. Но гость не слышал, ни голоса, ни стона матери, полных скорби. Его отвратительный храп сливался с храпом старого, тощего кота и заполнял все пространство в доме, но до слуха старушки не доходило ничего. Однако, время от времени в комнате появлялся странный запах, который напрягал старушку. Она тревожно, с отвращением и неприязнью огляделась вокруг, и уголком платка закрыв нос, пожала плечами. Что это еще за напасть?!

ДОБРОТА

Ребенок и в это утро капризничал и ничего не брал в рот. Мамины уловки были тщетны; вредный ребенок выбросил ложку и перевернул чашку. Мама в гневе подошла к окну и без настроения стала разглядывать улицу. И вдруг ее взгляд упал на проходившего мимо их дома очень истощенного молодого человека высокого роста. Женщина проворно открыла окно и пригласила юношу домой.

– Прошу тебя, не отказывайся. Ты мне поможешь решить одну проблему.

Удивленный юноша посмотрел на нее снизу: казалось, пугало с длинной шеей ожило и начало делать какие-то неуклюжие человеческие движения. Женщина кое-как уговорила парня и повернула его с дороги. Он смущенно, с тысячами догадками, неспокойной душой, вошел в дом и вопросительно посмотрел на женщину. Глаза женщины сияли. Она была неспокойа: то поправляла скатерть, то переставляла стулья с одного места на другое. Наконец, посадила ребенка на стул и умоляющим голосом попросила парня снять с себя одежду.

– Да нет! Зачем? – буркнул парень и на его лице – кожа да кости, выступил легкий румянец, и тонкая жилистая шея дернулась в сторону. Он испуганно посмотрел на часы и дрожащим голосом добавил: – В такой ранний час? У меня нет времени для этих дел.

– Знаю, знаю, но кроме тебя мне никто не сможет помочь, – плачевным голосом сказала женщина.

– Кроме меня? – голос тощего парня раздался громче.

– Да, да! Прошу…

Парень неохотно снял пиджак и вопросительно посмотрел на женщину.

– Сними и рубашку! – приказным тоном сказала женщина. – Быстрей!..

– Ну как же так? – отвернувшись, тихо возмутился парень и дрожащими пальцами начал расстегивать пуговицы.

– Все прекрасно! – радостно сказала женщина. – Ты потом поймешь, какую услугу мне оказал!

Молодой человек, сняв рубашку, положил на пиджак и большой ладонью с длинными дрожащими пальцами прикрывал то локоть, жилистую, как ножки цыпленка, то выпирающиеся ребра. И ждал, что же еще прикажет женщина.

Ребенок, ни разу не моргнув, наблюдал, как суетится парень. Женщина, радостно потирая ладони, то смеясь, то улыбаясь, крутилась вокруг него и взволнованным голосом говорила:

– А теперь и брюки сними!

– А это зачем? – тощий парень обиженно подался немного назад. – Так, прямо сразу… При ребенке… Как же можно?..

– Умоляю тебя, надо! Прямо сейчас, быстрей…Будь добр. Не стесняйся, я же сама тебя позвала. Ох, какое добро ты для меня сделаешь…

Парень испуганно посмотрел назад, затем устало снял брюки. Женщина сразу же успокоилась и обрела серьезный вид. Она пошла и, взяв за руки ребенка, который не мог оторвать взгляд от тощего тела парня, будто считал ребра на его теле, резко встала рядом и обратилась к нему:

– Видишь? Я тебя спрашиваю: видишь?

Ребенок, с поникшей головой, испуганно, краем глаза пялился на парня, у которого дрожали колени.

– Видел, говорю?!

Ребенок кивнул головой. Мама дернула его за уши и предупредила:

– Если не будешь кушать, будешь вот таким же, как этот дядя. Понял?!

Ребенок снова кивнул головой. Мать спокойно вздохнула и ласково добавила:

– Ну, раз понял, тогда иди и хорошенько поешь, моя душа.

Ребенок не стал больше капризничать; наклонив голову, послушно сел на стул и краем глаза наблюдая за парнем, подвел ложку ко рту.

Мать легко вздохнула, и вся цветущая, с улыбкой на лице, обратилась к парню:

– Спасибо, добрый молодец, огромное тебе спасибо! Никогда эту твою доброту не забуду. Сам же видел мои мучения… А теперь оденься, быстрей, не то замерзнешь. Сейчас принесу тебе поесть.

НОВОЛУНИЕ

Единственный сын, баловень матери и любимец отца, в ком души не чают родители; мать растит и холит его под тенью цветка, отец, как листья ивы дрожит за каждую прядь его волос, мухе не позволит взмахнуть крылом на сыновне лицо. Нет, есть и сестра у мальчика, старше его намного. Сестра у мальчика красивая, с длинными волосами, черными глазами и продолговатыми бровями, всегда хозяйством занята, помогает матери по дому. Бабушка, худая и дряхлая старушка, всегда предупреждает, что мальчик и его сестра, как две ветки одного цветка и пара соловьев, которые украшают родительский дом: сын, в будущем оплотом будет отцу и матери, а сестра – поддержкой маме. В такие моменты глаза у мальчика блестят, сердце переполняется радостью, расцветая от искреннего смеха. Но лицо сестры становится серьезным, и взгляд испуганно блуждает, словно улетает куда-то, вдаль: сестра незаметно вздыхает. Это не нравится мальчику.

– Кто цветок и кто соловей? – Спрашивал он у бабушки, держа ее холодные пальцы – кожу да кости, в своих тепленьких и мягоньких ладонях.

– Вы оба, моя радость – и цветок, и соловей.

– Эй, а почему так? – Удивляется мальчик.

– Потому что цветок и соловей любят друг друга и никогда не разлучаются – как вы, – отвечает бабушка.

Мальчик сладко смеется, сестра долго вздыхает.

– Но вчера отец сказал своему другу, что я буду его крыльями, – немного помолчав начал мальчик. – Крылья – это хорошо, бабуль. Если я буду крыльями, отец будет летать. И тогда, я увижу все.

– О, мой милый, мой сладкоголосый соловей, – бабушка погладила мальчику голову. – Стань крыльями отцу и мне посохом.

– Бабуль, у тебя же есть посох, лучше я буду крыльями, – умоляюще сказал мальчик и повернулся к сестре. – Ты хочешь стать цветком или соловьем?

Сестра засмеялась. Во время смеха ее длинные и остроконечные реснички затрепетали, и соединенные между собой усьмой, брови заиграли, но на щеках появился румянец.

– Не знаю, – радостно призналась она и спросила: – А что лучше? Мне стать цветком или соловьем?

 Мальчик пожал плечами и не отрывая взгляда от сестры, немного задумался.

– Если станешь цветком, посажу тебя возле вон той розы во дворе, – серьезно ответил он и продолжил…– Каждое утро буду поливать. Поливать тебя?

Сестра задорно засмеялась, увядшие морщинистые губы старухи тоже скривились и сжались. Старушка с любовью, но немощно погладила голову внука.

– Но когда буду уходить в школу, я буду срывать твои цветы: для учительницы. Сорвать?

– Ай, мне будет больно – жалобно сказала сестра и сморщила лоб. – Я буду вся в ранах и царапинах.

Мальчик растерялся и торопливо сказал:

– Не буду срывать твои цветы, не буду! Ну не будь цветком! Если станешь цветком, твои ветки будут срезать, цветы будут срывать. Не будешь цветком?

– Нет!

– Станешь соловьем?

Сестра задумчиво кивнула головой. Мальчик вздохнул легко, будто скинул с плеч тяжелую ношу. Но тут же вскрикнул.

– Ого, для соловья надо покупать клетку. А не то вдруг улетишь куда-нибудь? Соловей же должен быть в клетке. Ну, хорошо, пойдем с папой на рынок и купим тебе большую и красивую клетку. Купить?

Сестра вздохнула. Бабушка, издевательски засмеялась. Мальчик встревожился.

– Если тебе одной будет скучно в клетке, из птичьего магазина купим тебе другого соловья. И будете вместе летать туда-сюда, играть и петь! Соловей – это хорошо, стань соловьем. Станешь соловьем?

– Станет, станет, – ответила за сестру бабушка и шутливо добавила. – Она превратилась в такой цветок, что все соловьи очарованы и сохнут по ней. Ты не переживай. Соловей придет своими ногами и сам войдет в клетку.

– Не надо цветком, пусть станет соловьем!

– Станет соловьем, улетит. Тогда ты ее не найдешь и будешь скучать.

– Найду! – Твердо ответил мальчик. – Я стану крыльями отца. Отец будет летать. Будем искать соловья и найдем! Но ты далеко не улетай, – умоляюще сказал мальчик. – Если улетишь, меня возьми собой. Возьмешь?

Сестра громко засмеялась. Бабушка прикрыла рот краем платка, но выпуклые кости ее плеч мелко-мелко задрожали. Мальчик немного удивленно смотрел на них, а потом и сам начал смеяться. И подумал, что если сестра превратится в соловья и улетит далеко, то обязательно заберет его с собой. Ведь вчера мама сказала, что сестра любит его больше жизни. И мальчик тоже не может представить себе жизнь, даже один день, без нее. Да, если, он не увидит ее хотя бы час, то сердце начинает тосковать, беспокоиться, тревожиться и он идет ее искать. Но сегодня, когда играя по дороге, возвращался со школы, ему сильно испортил настроения какой-то юноша. Ох, не знал мальчик, что этот франтоватый юноша был не хорошим человеком, иначе бы никогда не подошел к нему. Но ведь ему казалось, что все люди добрые и ласковые, потому что до сих пор все, кого он встречал, дарили ему теплый взгляд, ласку, заботу и добрые слова.

Франт позвал его по имени. Мальчик обрадовался, бегом приблизившись к нему, ласково и вопросительно посмотрел на него. Но юноша не поздоровался с ним, по – мужски, как это делают другие друзья отца, не расспросил о здоровье. Мальчику показалось, что тот растерялся, стал воровато оглядываться во все стороны, затем присев на корточки, дрожащим голосом спросил:

– Знаешь?

– Нет!

Молодой франт немного помолчал, затем неуверенно сказал:

– Я тебе кое-что скажу, но ты никому не говори.

– Что скажешь?

Франт опять, испуганно, воровато оглядываясь вокруг, в этот раз прошептал:

– В мире нет никого краше твоей сестры.

– И что?!

– Скажи сестре пусть выйдет.

У мальчика душа ушла в пятки, он побледнел.

– Что тебе нужно от моей сестры?! Что тебе нужно от моей сестры?!

– Разговорчик есть.

– Разговорчики веди со своей сестрой!

– Да что ты за пацан? Ну, ладно, дам тебе рубль…

– А вот такой. Деньги не показывай, у самих имеются… Уходи отсюда, пока не избил!

– Да ты, оказывается, ненормальный!

– Сам ненормальный! – голос и тело мальчика задрожали, и впервые его сердце громко застучало, перед глазами потемнело, человек казался ему безобразным и отвратительным.

– Уходи, я не знаю твоего имени, и больше меня не зови!

– Эй, пацан! Уходи?..

– Я злой на тебя! – Закричал мальчик. – Не хочу с тобой разговаривать!

Мальчик со злостью вернулся обратно и поспешил домой.

– Со мной не ругайся, я люблю твою сестру, я будущий зять твоей мамы!

– Что ты сказал? – Мальчик скинул портфель с плеч на землю, схватил камень и комок глины, и побежал в сторону франта. И когда открыл глаза, увидел, что брошенный им камень, подпрыгивает по земле, а рука, которой он кинул его, до сих пор зависла в воздухе и на повороте поднялась тонкая пыль. Мальчик впервые пришел домой с грязным портфелем, беспокойный, опечаленный, со злостью и обидой в глазах, но с радостью в душе от побега юноши в четыре ноги. Видимо, бабушка почувствовала его плохое настроение, что отложив в сторону четырехпалый кокон и приложив руку ко лбу козырьком, встревожено спросила:

– Ты с кем-то подрался, мой львенок?

– Да.

– Ох! И чей же это сын?!

– Не знаю. Это не мальчик, а взрослый мужчина…

– Вах! Кто тебе сказал связываться со взрослым мужчиной? Это не воспитанность, мой дорогой!

– Он сам виноват.

– Неужели? Он что, был сумасшедшим?

– Не знаю, – мальчик положил портфель рядом с бабушкой и слегка присев на краю насыпи, устало вздохнул.

– Досталось? Испугался?

– Нет, он сбежал.

– Эх ты, клоун. Бабушку обманываешь?

– Нет, правду говорю. Не сбежал бы, убил!

– Прости меня, господи! – старушка, схватившись за воротник платья, с любопытством посмотрела в глаза своего внука и пробормотала. – Наверное, настал конец света? Ты же не был таким невоспитанным мальчиком

– Он первый начал, говорю! – от злости в глазах мальчика сверкнула искра.

На душе у бабушки стало тревожно, ей было не спокойно: ведь внук подрался с взрослым человеком. Какой позор! Надо подкоротить поводья! Железо надо ковать, пока оно горячо!

– Отец узнает, уши надерет, – сказала задумчиво бабушка. – Больше никогда не связывайся с взрослыми людьми.

– Придет отец, сам все расскажу, – беззаботно сказал мальчик.

– Неужели?.. Боже прости! – старушка опять схватилась за ворот, пожав плечом, пробормотала у себя под носом: – Такие времена настали, что ребенка не отличить от взросло. Только вылупился из яйца, а уже учит…

Вечером, едва встретившись с отцом, мальчик с тоской и обидой сообщил, что сегодня подрался с одним хвастуном. Но тот сбежал, трус. И сели бы не сбежал, то он искалечил бы его.

– Это интересно, ты уже стал драчуном? – сказал отец, глядя сыну в глаза, полные слез, и присев на корточки, с тревогой спросил:

– Ну, раз сбежал, так чего плакать-то?

– Папа, он сказал плохие слова, – он подошел к отцу ближе. – Ты найди его утром и накажи. Я сказал ему, что отец накажет тебя. Ты накажешь?

– Что он сказал? Кто этот выскочка?

– Не знаю, но обещай мне, что ты его накажешь, тогда скажу. Обещаешь?

– Обязательно! Так накажу, что…

Мальчик повел себя очень интересно. Сверкая глазками, он смотрел то на бабушку, то на отца с матерью и видимо даже присутствие сестры вылетело из его головы, запинаясь, с трудом сказал:

– Сказал: «люблю твою сестру»! – мальчик, не сдержавшись, горько заплакал, и повиснув на шее отца, дрожащим злобным голосом спросил:

– Почему он любит мою сестру?

Какое-то время все были в растерянности. Нет, сначала, сестра, закрыв лицо ладонью, побежала в комнату. Бабушка, оголив свои полусломанные зубы, черные, как концы обожженных палок, глядя исподлобья на мальчика, с любовью, тихо хихикнув, сказала: «Да стану я жертвой за тебя, мой герой! Мой бесстрашный внук стал защитником сестры!» Мама мальчика, погладив ему голову, мило улыбаясь и даже немного довольная, сказала:

– Ой, не обращай внимания на слова каждого прохожего, он пошутил. Какую хорошую новость ты нам принес… Кто же этот страстный забияка? О, боже...

Мальчик застыл в оцепенении. Его обида стала расти больше. Сестра стояла за решетками окна, в раздумьях, то заплетая, то распуская одну прядь волос.

«Кем она хочет стать? Цветком или соловьем?» – спрашивал себя мальчик. И в его сердце появилось крохотное желание, чтобы сестра стала соловьем, летала по веточкам цветов, и никогда не встретилась с той выскочкой.

Был закат новолуния и с веток деревьев кое-где падали зрелые, покрытые сладким соком плоды. В огородах тоже спелые дыни разных цветов, незаметно отделялись от своего стебля, разлучаясь со связующей их нитью.

ОХ, КАК ТЯЖЕЛО…

Никто не мог поверить, что когда-нибудь между стариком и старушкой возникнет разногласие. По мнению всех, они прожили спокойную жизнь, как два сердечка одного миндаля; на людях проявляли столько заботы друг о друге, что просто не счесть. Дети давно уже взрослые и внуки тоже обеспечены. Но в старости лет, то ли между ними пробежала черная кошка, то ли кто-то сглазил их сладкую, словно мед жизнь, но они поссорились, как новобрачные в медовый месяц. Ссора началась с ворчаний и взаимных упреков, но потом, так разгорелась, что сгорело все: небо и земля. Дети и внуки были удивленны, а знакомые и соседи – в растерянности.

Причина раздора была незначительной; старик обвинял супругу в неуважении, а старуха его – в грубости.

– Бог мой, седина в бороду, а бес в ребро? – говорил один. – Одной ногой в могиле и каждый день устраивают «представление». С ума сошли что ли?

– Не смейтесь, ребята, – серьезно предупреждал другой. – Жизнь такая сложная штука, что любого перехитрит. Да, все мы игрушки в ее руках. Думаете, что эти два старых человека с жиру бесятся? Нет – нет! Не зря все это. У каждой вороны свое пятно.

– Знаю я их пятно, – загадочно скажет третий. – Во всем виновата старость. У нее тысячи недугов. В старости лет человек становится капризным, как ребенок, требовательным и честолюбивым, как в молодости. И где же в этом возрасте взять сил, чтобы спокойно относиться ко всему увиденному и услышанному? Эх, говорят же: «Старость – не молодость»

Как ни старались дети и внуки, но помирить старика со старухой не смогли, – каждый считал себя униженным, раздраженным и не хотел уступать. В конце концов, не разрешив их ссоры и, не разобравшись, чего они хотят, сын, живущий в городе, кое-как, уговорив отца, забрал его к себе домой, чтобы избавить от притеснений жестокой принцессы, – так старик называл свою жену, – и, чтобы он смог спокойно отдохнуть подальше от людских разговоров, и придти в себя. И старик вначале не вспоминал о супруге, или старался перед семьёй сына показать себя таким гордым, будто уже вычеркнул жену из книги памяти. Он молился по пять раз в день и перебирал четки. Таким образом, прошел месяц. Затем, как-то, во время трапезы, он заговорил о вкусных выпечках жестокой принцессы.

– У нее отменные лепешки.

– У кого? – поинтересовался сын.

– У жестокой принцессы – у мамы твоей – усмехнулся отец.

– Скучаешь? – громко засмеялся сын. И старик, растерявшись от смеха внуков, смутился.

– Да нет… Сказал, как есть…Наше время прошло.

– Деда, – радостно крикнул один из внуков, и старик навострил уши, надеясь услышать что-нибудь ласковое. – Я знаю характер бабушки. Она уже и сама сильно истосковалась по тебе. Поверь: каждый день, с утра до вечера, ждет тебя. Эх-х, сто раз уже прокляла себя, что…

– Пусть помучается хорошенько, – дрожащим голосом сказал старик, и все умолкли. Затем, к разговору присоединилась невестка.

– Да ладно, бабушка просто покапризничала…

– Да бог с ними, с капризами твоей бабушки! – старик стал нервничать. – С первых дней была такой избалованной.

– Дедушка, ты же сам говорил: женщина без капризов, что плов без лука. Вечно ухаживал за бабушкой, как за цветком…

– Ох, не говори, – старик вытер мокрые глаза. – Пусть, как следует, помучается…Поделом неблагодарной…

Видимо, эти разговоры стали раздражать сына или ему стало грустно, он с досадой сказал:

– Всю жизнь так и было: далеко уйдет – «ай!», близко подойдет – «вай!»

Старик вздохнул, покачал головой и погрузился в молчание.

И, как-то в один из дней, также, сидя за дастарханом, старик узнал, что у соседа в клетке, одна из пары куропаток сдохла. Он расстроился да призадумался, затем с сожалением и жалобным голосом сказал:

– Ох… как же тяжело теперь будет одинокой куропатке. Одному тяжело, ох, как тяжело… Плохо ли, хорошо ли, но в паре жить легче. Вы еще увидите: как беспокойно и в смятении будет биться одинокая куропатка, само собой, любому живому тяжело в одиночестве… ох, как тяжело…

МУЖЧИНА

Тихо напевая песенку, прыгал и скакал по улице худенький неприметный мальчик. И словно его сглазили, вдруг неожиданно он падает на ровном месте. Песенка застряла, как ком в горле и от боли, изумленный, он сморщил лоб и посмотрел, сначала на то место куда упал, а затем огляделся вокруг. Тут же его подняли и успокоили:

– Ничего, богатырь, ничего…

Мальчик, с улыбкой на губах, с сияющими, но слегка влажными глазами, отвернувшись в другую сторону, по – детски, но твердо сказал:

– Дядя, не переживай, я в день по сто раз так падаю…

Мальчик какое-то время шел, прихрамывая, но встряхнув пыль с одежды, опять побежал, подпевая свою песенку:

«И падения, и взлеты красят мужчину…» – с удовольствием глядя на него, подумал я.

СПРАВКА РЕДАКЦИИ:

Алика Джамал – творческий псевдоним литератора-переводчика из Таджикистана. Переведенные ею рассказы таджикских писателей на русский язык в основном печатаются в журнале «Памир».