О паразитах

Рассказ-очерк

Рэйчел Пламмер, одна из немногих, кто выжил в кровавом столкновении, известном как Резня в Форт Паркере, оставила истории бесценные записи о кочевой жизни команчей Техаса первой половины 19-го века. Многое описанное ею относится к диете (от бизонов и медведей до луговых собачек) и суевериях (например, строжайше воспрещалось отбрасывать собственную тень на котел с варящимся мясом). Немало внимания было уделено повседневному быту этих примитивных кочевников. Одна деталь читается с гримасой отвращения – команчи были печально известны своей нечистоплотностью даже среди соседних племен и имели странное обыкновение ловить вшей и с хрустом раскусывать их зубами.

Эта малоприятная деталь из жизни людей каменного века может пробудить в читателе записок несчастной Рэйчел Пламмер массу ассоциаций. Почти наверняка вспомнится о том, что похожую борьбу с паразитами ведут домашние коты, ловко выкусывающие блох из шерсти, правда, без какого-либо хруста. На заставят себя ждать воспоминания из курса школьной зоологии с красочными иллюстрациями жутковатых на вид существ типа бычьего цепня или дизентерийной амебы. Рано или поздно последуют метафорические образы, связанные с паразитами в переносном смысле этого слова. Все это может сопровождаться подергиваниями от неприятных мыслей, желанием выпить кофе и переключится на менее эмоциональные темы вроде роли социальных сетей в революциях Ближнего Востока.

Само слово паразит, как и принято в почтенной научной терминологии, происходит от древнегреческого παράσιτος , что в буквальном смысле означает «нахлебник». Это одно из немногих сугубо научных слов, прочно вошедших в наш повседневный лексикон, да не просто вошедшее, а вцепившееся в него слово клещ, пардон за каламбур, так что мы уже почти не ассоциируем его с чем-то научным. Слово это используется применительно к бесконечному количеству описываемых ситуаций. Иногда буквальное смешивается с фигуральным. Скажем, сейчас бурно дебатируется вопрос строить или не строить гигантских размеров казино в ванкуверском даунтауне. Адепты идеи не без оснований утверждают, что казино создаст массу рабочих мест и будет способствовать развитию туризма. Противники, опять же не без оснований, без устали стенают, что казино будет паразитировать на человеческих слабостях в невиданных доселе для Ванкувера масштабах и, кроме этого, совершенно точно вырастет количество бомжей, мигрирующих поближе к долларовой бонанзе. А это уже принесет паразитов в буквальном смысле.

Метафорическое использование понятия паразитизма чрезвычайно универсально. Один мой приятель, Ванек, программист по профессии, как то раз с серьезнейшим выражением лица объяснял мне, что написание компьютерного кода это не более чем прямое паразитирование на уже кем-то созданных ранее софтверных классах.

— Ну вот смотри, мне надо, скажем, зашифровать чью-то кредитную карту на вебсайте, чтобы транзакция была безопасной, так что я сам что ли ее шифрую? Я беру класс, уже готовый, и использую методы этого класса для этой шифровки.

Я, помнится, был несколько озадачен такой интерпретацией работы программиста, но сказанное далее вообще отправило меня в ступор.

— Все, кто программирует в среде .NET паразитирует на классах .NET. И при этом Билл Гейтс такому паразитированию только рад!

Сказанное Ваньком открывает неожиданно широкое поле для последующиего теоретизирования. Можно, например, по новому взглянуть на высказывание Ньютона, о том, что он видел дальше других просто потому, что стоял на плечах гигантов. Или, например, придти к заключению, что теория относительности это продукт ментального паразитирования гения Альберта Эйнштейна на фундаментальных законах пространства-времени. Я с ужасом вспомнил, что не так давно пытаясь решить одну замысловатую задачу по комбинаторике, с остервенением читал старенькую книжку по теме Вацлава Серпинского — чтение помогло, но теперь я чувствовал себя как пресытившийся кровью вампир.

Эти примеры, конечно же, конкретный перебор, однако надо отметить, что еще не так давно в научном и околонаучном мире борьба с такого рода паразитированием (сейчас это уже таковым не считается) была нормальным явлением. Достаточно вспомнить с каким трепетом оберегали свои формулы гранды от Пифагора до Тартальи, чтобы четко осознать, что времена сильно поменялись в этом ключе.

Бывает меняются они и в отношении к паразитам буквальным. Паразитизм по сути своей всего лишь вариант адаптации организма к окружающей среде. Эволюция держит под непрерывным давлением организмы, заставляя их приспосабливаться к условиям в которых они существуют; паразитические организмы не исключение. Паразиты и те, кто от них страдает, пребывают в постоянном соперничестве, которое в некоторым случаях завершается полюбовным соглашением как, например, в случае с кишечной палочкой. Кишечник человека густо населен этими бактериями, которые в большинстве случаев приносят пользу в процессе пищеварения и любой, кто достаточно долгое время был на антибиотиках доподлинно знает насколько неважно чувствует себя кишечник, когда кишечная палочка вытравлена регулярными приемами этих лекарств.

Другой мой приятель по профессии биолог. В числе прочего он активно исследовал организмы о которых Animal Planet не делает красочных документальных киносаг и мысли о которых заставляют поеживаться. Он изучал круглых червей, причем много лет.

— Когда я говорю, что посвятил круглым червям десять лет своей жизни, моя жена меня поправляет, что не посвятил, а угробил, — шутит он порою с усмешкой.

По мнению Саида нематоды (так еще называют круглых червей) это существа, которым можно посвятить жизнь. Бывают нематоды достаточно крупных размеров, например один такой паразит живет во внутренностях у кашалота и достигает более 8 метров в длину. У таких паразитов, ввиду их образа жизни, эволюция в некотором смысле движется вспять. Ведь по сути своей эволюция это процесс, в результате которого организм приспосабливается к окружающей среде, но при этом неважно как – лишь бы приспособиться. Однако почти всегда это связано с усложнением этого организма, с появлением новых органов и функций. У паразитов-нематод, всю жизнь проводящих во мраке чьей-то утробы, приспособление потребовало наоборот упрощения жизненных функций.

— Ты представляешь, — эмоционально рассказывал мне Саид, — у них даже желудка нет! Все уже доставляется переваренным. Внутри один сплошной кишечник, от рта и до анального отверстия.

Почему люди посвящают жизнь таким существам понять можно не сразу. Но, как говорится, если кто-то идет не в ногу, он просто слышит бой другого барабана...

История человечества в принципе могла бы быть описана как история паразитизма и борьбы с таковым. В ту далекую пору, заглянуть краем глаза в которую можно лишь читая мемуары Рэйчел Пламмер или этнографические записки Пилсудского или Богораза, все было проще. Тогда люди, как те самые команчи, страдали от паразитов и по мере сил боролись с ними доступными им способами. Наличие паразитов создавало эволюционный прессинг, при котором преимущество получали те, кто так или иначе лучше с ним справлялся. Существует теория, что именно поэтому человек лишился по большей части волосяного покрова на теле. Сейчас в век аспирина и вакцин мы редко задумываемся о том, что волосы это неплохая экосистема для существования мириадов микроорганизмов, многие их которых могут оказаться паразитическими. Еще поколение-другое назад это понимали совсем неплохо, достаточно вспомнить, что первым шагом борьбы со вшами являлось сбривание волос. В ту далекую пору, на заре истории, небольшое эволюционное преимущество получали те, кто имея меньше волос на теле, мог меньше страдать от паразитов. Это преимущество усугублялось из поколения в поколение и в конце концов Homo Sapiens стал совершенно лысым по сравнению с ближайшими генетическими родственниками типа шимпанзе и гориллы. Тут надо отменить, что в этом аспекте наблюдается небольшой гендерный дисбаланс – мужчины в среднем чуть более волосаты, чем прекрасный пол. Почему это так никто не знает, но одно из объяснений сводится к тезису, идеальному для феминистических диатриб – мужчины на протяжении большей части человеческой истории добавляли к вышеупомянутому эволюционному преимуществу небольшую отрицательную дельту своей возможностью выбора партнерш для создания семьи, в то время как женщины этой возможности не имели или имели в гораздо меньшей степени. Объяснение это неплохо коррелирует с разделением гендерных ролей в обществах типа команчей и записки Пламмер свидетельствуют об этом весьма красноречиво. Если эта теория верна, то нынешний идеал женской красоты во многом обязан причине, красоту в которой увидят далеко не все – паразитам и эволюционному ответу на их наличие, помноженному на авторитарную роль мужчин.

Если вернуться к метафорическому аспекту паразитизма, то социальная и экономическая составляющие истории человечества могут предложить массу ярких иллюстраций и поводов для рефлексии. Величайшие трагедии недалекого прошлого сопряжены с этим аспектом. Вероятно наиболее известная из них это трагедия, имевшая место в Германии в период с 1933 по 1945 годы.

В нацисткой риторике тема паразитизма звучала часто и откровенно. Определенные группы германского общества того времени не вписывались в эту идеологию. Более всего с паразитами отождествлялись евреи, которых унизительно так и называли (vermins) не только в антисемитских газетах типа “Der Stürmer”, но даже в официальных выступлениях лидеров Третьего Рейха. Гитлера уподобляли великому доктору немецкого общества, называя его «Робертом Кохом политики» (Роберт Кох – выдающийся немецкий микробиолог, внесший вклад в изучение холеры и других бактериальных заболеваний). Чем закончились эти метафоры печально известно. Причем в ретроспективе видно насколько быстро публикации и речи перешли в конкретную плоскость, от ариизации экономики и до изоляции в гетто и газа Zyklon B.

Этот метафорический аспект продолжает находить адептов и в наши дни казалось бы вполне цивилизованной современности. Помнится как-то раз, еще в советское время, я ехал в рейсовом автобусе во Фрунзе. Дорога была долгой и нудной. Мы болтали с моим попутчиком, разговорчивым и приветливым киргизом. Был жаркий летний день. Мы проезжали Чолпон-Ату, курортный городок на берегу Иссык-Куля. Из окна было видно как била ключом типичная курортная жизнь – вдоль обочины дороги были выставлены на продажу ведра с абрикосами, черешня, черная смородина, частенько стояли лотки с шашлыком или пловом.

— Смотри как хорошо, — сказал мне попутчик, — лето, фрукты...

Я согласительно кивнул. И вдруг он неожиданно добавил.

— У нас во Фрунзе тоже хорошо. А было бы еще лучше, если бы уйгуров не было.

Оказалось, что попутчик считал, что во многих бедах киргизов виноваты уйгуры, чье представительство в торговле, особенно в общепите, было несоизмеримо непропорциональным по отношению к киргизам. Уйгуры это древний народ, с богатой историей, бесподобной кухней и глубокими коммерческими традициями. Однако мой попутчик видел их в совершенно ином ракурсе. Он считал, что уйгуры, живя в Кыргызстане, как спрут опутали своими торговыми щупальцами всю страну и тянут из нее живительные соки.

Подобного рода мировоззрение было редкостью в советское время, по крайней мере открыто об этом мало кто позволял себе высказываться. Это радикальным образом изменилось с обретением Кыргызстаном независимости и появлением массы новых факторов, от революционных пароксизмов и до полного коллапса образовательной системы. Трагедия 2010 года на Юге Кыргызстана, в которой погибли сотни людей, тысячи лишились всего и стали беженцами разными людьми объясняется по разному. Кто-то объясняет это историческими причинами, кто-то говорит, что не стоило узбекам просить государственности языка (факт отрицаемый самими узбеками), часто слышится объяснение словно заимствованное из источников полувековой давности — узбеки мол слишком уж откровенно паразитировали на теле киргизского народа.

Менее драматические нюансы метафорического паразитизма могут быть увидены в прикладном капитализме — бизнесе. По большей части отношение к этому достаточно нейтральное (бывают исключения о которых ниже). По сути своей любой успешный бизнес это возможность монетарно эксплуатировать какую-то нишу в экономике. Эксплуатировать слово сильное, отягощенное эмоциональным багажом, оставшегося в наследство от прошлых эпох. Но на самом деле эксплуатация эта в большинстве легальных бизнесов спокойно воспринимается самими объектами эксплуатации – потребителями товаров или услуг того или иного бизнеса. Конечно же если сказать, что скажем доктора монетарно эксплуатируют больных пациентов это прозвучит резко (если не абсурдно), но ведь сами пациенты в массе своей только рады такому стечению обстоятельств.

Бывает так, что на каком то событии «паразитирует» гигантское количество бизнесов и тогда это бросается в глаза и отношение тех же самых потребителей к этим бизнесам становится иронично-пренебрежительным. Принц Англии Вильям через весьма непродолжительное время планирует сочетаться браком с простолюдинкой Кейт Миддлтон (простолюдинка она в дворянском смысле этого слова – в финансовом отношении это не так, поскольку ее папа настоящий король индустрии одноразовой посуды). Известия об этом браке стало достоянием общественности задолго до свадьбы, что спровоцировало золотую лихорадку среди самых разных компаний – от тех, что делают пепельницы и до медиа-гигантов типа CNN, стремящихся получить права на трасляцию королевского бракосочетания. Уже много недель как в книжных магазинах можно купить книгу об этой королевской чете (подчеркну, что свадьбу еще не сыграли). В интернете и в суверных лавках можно приобрести массу всякой дребедени, посвященною этому событию, от открыток до пивных кружек. Каждый день армия журналистов находит что то новое в этой, казалось бы уже выжатой донельзя, теме о чем с энтузиазмом сообщает зрителям и читателям. Вершиной же монетизации этой эпохальной свадьбы стали расходы по организации безопасности самой процедуры бракосочетания – по некоторым данным расходы эти самые большие в истории трат на безопасность.

Отношение потребителей к этой коммерческой бонанзе с королевского двора может быть емко проиллюстрировано сценой, уведенной мною не так давно в одном супермаркете. Некая дама, в которой ну никак нельзя было заподозрить апологета британской монархии, стоя у витрины покачала головой и едко сказала:

— Ну надо же, ну прямо все на этой свадьбе паразитируют!

После чего она уверенно купила фарфоровую тарелку с изображением счастливых лощеных лиц молодоженов.

Как и везде в таком метафорическом паразитировании бизнеса можно найти примеры весьма экзотические. Индонезия это мусульманская страна с крайне суровыми законами по части показа обнаженной натуры в масс-медиа или синематографе. В 2008 году в парламенте был принят акт, предусматривающий до 12 лет лишения свободы за то, что может быть проинтерпретировано как порнография, причем это могут быть просто жесты или вообще что угодно. Неожиданным побочным продуктом этого запрета стала находка одного из индонезийских режиссеров, который, кстати, сам мусульманин. Он придумал схему, при которой индонезийские мужчины получают своего рода слабый суррогат зепретного плода. Делается это так – из Японии приглашаются звезды порноиндустрии для съемок в фильмах ужасов местного производства, причем снимаются они совершенно одетыми и никаких неприличных жестов или сцен в фильмах нет. Более того, фильмы проходят государственную цензуру прежде, чем выйти в прокат. Успех фильмов ошеломительный. Что думают мужчины этой экваториальной страны с жарким климатом и строгими запретами когда смотрят такие фильмы ужасов никто не знает. Но возможно смотрят они их не только чтобы пощекотать нервы синематографическим кошмаром. Режиссер с успехом паразитирует на найденной нише, но при этом никто ничего не говорит и ничего не обсуждается – все таки страна исламская и нравы крутые.

Хотелось бы затронуть аспект, при котором потребители предлагаемых бизнесом услуг относятся к самому бизнесу вовсе не нейтрально, а порою даже негодующе агрессивно, хотя при этом и дают на себе «паразитировать», порою (парадокс) вынужденно. Один мой приятель сменил не так давно революционный хаос Бишкека на моросящую влагу Ванкувера. Он отличный специалист по компьютерным сетям. Как почти всегда бывает у иммигрантов, интеграция в канадский рынок труда была сопряжена с двумя принципиальными трудностями – отсутствием местного опыта работы и английским языком. Последнее — штука приходящая, во многом это просто вопрос времени. Но вот без опыта работы пробиться трудно. Используя все возможные способы трудоустроиться, мой приятель в некоторый момент обратился к рекрутерам.

Надо сказать, что рекрутеры народ крайне коммуникабельный и в бизнесе довольно жесткий (хотя это скрывается под приветливой улыбкой и заверениями в том, что ты лучше всех на свете). Они в большинстве своем прекрасные психологи. Мой приятель подписал какой-то контракт и в скором времени получил работу по специальности, в хорошей компании и близко от дома.

Работал он в приподнятом настроении духа по первой зарплаты. Шаманил раутеры, чинил сети, ставил и мониторил файрволлы. При получении чека стало ясно, что значительная часть заработка шла рекрутеру. Проглотив этот нерадостный факт, он продолжил трудится не покладая рук. Та же самая рекрутерская строчка была и в следующем чеке. И в следующем. И всякий раз приятель мой скрежетал зубами, но оставался на работе – сидеть без денег было еще хуже.

— Вот ведь паразит какой, — сказал он мне однажды в сердцах, — как пиявка пьет трудовые доллары с каждой зарплаты!

Бедняга попал в тщательно расставленные маркетинговые силки к этому рекрутеру. Надо сказать, что в конечном итоге от ига этого он избавился и теперь крайне осторожен со всеми бумагами, которые надо подписывать.

Конечно же ничего нелегального в таком бизнесе нет. Более того агентства по трудоустройству одна из наиболее процветающих индустрий в мире. Почему же люди (а многие из них стрелянные воробьи по части рынка труда в Канаде) продолжают пользоваться их рекрутерскими услугами одновременно относясь к ним в лучшем случае скептически? Почему вообще многие сферы метафорического паразитизма имеют место быть в принципе?

Экперты в психологических дисциплинах смогут прокомментировать это странное проявление человеческой эмоциональности с куда большей компетенцией чем я; от себя же могу лишь предложить объяснение, кажущееся мне правдоподобным.

Мне кажется, что все упирается в ложное представление о том, что приспосабливаться в эволюционном смысле, находить ниши в экономике или просто пользоваться благоприятной коньюнктурой – в прямом или метафорическом смыслах – это просто. Мы считаем, что когда комар сосет кровь или кукушка подбрасывает свое яйцо в гнездо к дятлу они, что называется по-английски обрезают углы (cut corners) и перекладывают тяжкий труд на чьи то чужие плечи. Когда рекрутер находит контракт, а потом берет комиссию или когда веками оттачиваемые коммерческие традиции работают как прекрасно отлаженный механизм где-нибудь на среднеазиатском базаре многими из нас часто воспринимается как что-то достаточно простое, что мог бы делать почти кто угодно.

С другой стороны мало кто будет всерьез утверждать, что открытия Ньютона в классической механике это паразитизм на тех гигантах, на плечах которых он, по собственному утверждению стоял. Или что Эйнштейн просто паразитировал на законах пространства-времени, создавая теорию относительности. Мы не делаем этого, потому что для большинства из нас это совершенно не представляется чем то легким, доступым едва ли не каждому.

Но проблема в том, что разница в образе жизни и усилиями для выживания между паразитами и не паразитами в природе совсем не такая как нам кажется. Более того многие паразиты имеют куда более сложный жизненный цикл. Эволюция работает без оглядки на человеческие эмоции и если есть в природе есть свободная ниша она сразу же заполняется и паразитизм один из способов такого заполнения.

Тоже самое можно сказать о работе рекрутера в Ванкувере или уйгурского ресторатора в Бишкеке. Их способ зарабатывания на жизнь весьма далек от легкого или простого, он полон коммерческих (а бывает, что и всяких других) рисков и совершенно не каждый в состоянии выполнять эту работу.

Ложное восприятие легкости в чьем-то образе жизни это крайне благодатная почва для радикализма. По какой то причине человечество продолжает наступать на эти грабли. В этом смысле тотальное уничтожение воробьев в Китае (во времена Великого Кормчего), которых считали паразитами, или этнические чистки, которыми пестрят страницы истории, стороны одной и той же медали.

У многих из нас время от времени появляется соблазн отождествить то или иное деяние с паразитизмом. Иногда, дабы не быть чересчур резкими, мы можем употребить слово оппортунизм. Когда внутреннее устройство деяния выглядит малопонятным мы этого не делаем. Быть может поэтому разного рода модернизация экономики и, что называется knowledge-based бизнес, столь мощно промотируется практически всеми странами (даже в суровых монархиях типа Саудовской Аравии это делается, хотя и без оглушительного успеха) – если экономика наукоемка и основана на передовых технологиях, соблазна обвинить в паразитизме тех или иных участников рынка не так просто, потому что мало кто понимает, а как же все таки работает тот или иной продукт или процесс. В этом смысле технологически передовая наукоемкая экономика в некотором смысле гарант социальной стабильности. Это, кстати говоря, неплохо коррелирует с реальными фактами – в странах с передовой экономикой намного реже случаются революции и другие социальные катаклизмы.

Читатели, смогшие найти в себе силы дочитать до этой строчки, могут задать вполне логичный вопрос – а что же автор этого текста? Вполне ожидаемо услышать точку зрения, что создавая этот текст, я паразитировал на паразитах. В свою очередь про критиков моего текста можно сказать, что они паразитируют в свою очередь уже на этом тексте. И это начало бесконечности. Паразитической бесконечности в которой, по сути своей, нет ничего предосудительного в отличии от вредных привычек команчей позапрошлого века, описанных несчастной Рэйчел Пламмер.

Post Scriptum

Любопытное и, можно даже сказать, поэтическое звучание тема паразитов находит в средневековом тюркском эпосе «Коркуд-Ата» (известный в Турции и Азербайджане как «Дедэ Коркуд»), традиционно датируемый пятнадцатым веком*. Шестой дастан эпоса повествует о том, как Канлы Коджа, хан одного из огузских племен, кочевавших между Казахстаном и Анатолией, пытается женить своего сына Туралы. С этой целью он отправляется в Трапезунд (современный турецкий Трабзон) и вступает в переговоры с тамошним правителем, которого он просто называет «неверный», что вероятно связано с византийским происхождением последнего. Дочь правителя отличается невероятной красотой и силой и в состоянии натянуть два лука сразу, а выпущенные из них стрелы «никогда не падают на землю» (!). Однако, правитель Трапезунда ставит условие – только тот, что сможет победить в бою гигантских быка, льва и верблюда, сможет жениться на его дочери. Он приглашает хана взглянуть на этих монстров, заодно показывая ему отрубленные головы 32-х предыдущих претендентов, погибших в схватках с этими животными, которые развешаны на крепостной стене. Хан Канлы смотрит на монстров и отрубленные головы, приходит в ужас и начинает дрожать с такой силой, что «вши с его головы от этого дрожания попадали вниз, образовав кучку из своих тел вокруг его стоп». Параллель с команчами, ведшими такой же абсолютно кочевой образ жизни как и тюрки-огузы в то время, просматриватся довольно неплохо. Интересно и то, что кочевая жизнь в плане паразитов похоже уравнивала все сословия и даже ханы страдали от них точно также как и простолюдины.

В истории часто бывает так, что идея, появившаяся в одной части света находит свое воплощение в совершенно другой. Так например изобретенные в Индии цифры (мы называем их арабскими) и позиционная система чисел получила мощное развитие в Средневековой Европе и дала толчок к развитию современной математики. Английский ветеринар Арнольд Лиси (Arnold Leese) запомнился миру двумя яркими фактами из своей биографии. Будучи ярым антисемитом, он еще в 1935 году (задолго до эпохи газа «Циклон-В») предложил использовать газовые камеры для массового уничтожения евреев, за что получил срок и провел шесть месяцев в тюрьме. В рамках данной заметки, однако, любопытен второй эпизод. До того как стать антисемитом и начать издавать в Англии журнал с характерным названием The Fascist, Лиси сделал карьеру в английских колониях Индии и Восточной Африки. Был он ветеринаром и специализировался на верблюдах. В 1927 году Лиси издал фундаментальный труд «Монография об одногорбых верблюдах: здоровье и болезни» (A Treatise on the One-Humped Camel in Health and in Disease), который в течении десятилетий служил главным учебником для всех ветеринаров, связавших судьбу с дромадерами. Авторитет Лиси в этой области был настолько высок, что в честь него был назван верблюжий паразит из рода червей нематод — Thelazia leesei.

Другая необычная идея появилась и нашла воплощение в одной и той же стране, имя ему Музей Паразитологии в японском городке Мегуро. Музей этот кишит (по другому не скажешь) самыми разными паразитами, и посетителям его предлагается «сделать попытку поразмышлять о паразитах без чувства страха и потратить время на изучение их чарующего мира» (мой вольный перевод). Верблюжий паразит, увековечивший в истории имя известного английского фашиста, скорее всего может быть обнаружен в секции, посвященной круглым червям.

Не всегда, однако, попытки изучения чарующего мира паразитов проходили гладко. Самая, пожалуй, курьезная коллизия с таким изучением относится к эпохе изобретения микроскопа; Антон Ван Левенгук, голландский ученый и изобретатель в 1667 году изучал под микроскопом собственного изготовления собственный же эякулят. Не имея четкого представления о природе сперматозоидов, он был уверен, что эякулят его был инфицирован паразитами.