День в офисе

Два рассказа молодого автора посвящены повседневной жизни нашего города и горожан. Бытоописание, чуть с грустинкой, в форме очерков-зарисовок.

День в офисе

Из маршрутки, по обыкновению этих утренних часов переполненной людьми, Сергеев вышел на пересечении двух улиц.  Одна из них шла прямо в сторону межгосударственной границы. Другая же начиналась на рабочих окраинах города с их ветхими саманными домишками, проходила через полифонический шум городской жизни, шла на восток в сторону пригородных сёл, и чем дальше, тем ощутимее она уходила к безлюдным просторам почти заброшенных человеком мест, с однообразными пейзажами и неотвратимо всегдашним впечатлением неподвижности времени.

Сергеев спешил на постылую работу, приевшуюся ему своей монотонностью, своей будничностью, и только в своей будничности и своей монотонности она была для него выносима.  Шли крещенские морозы, и погода была нестерпимо холодной. Порошило снежком, колючие хлопья которого били Сергееву в лицо. Морозный воздух больно давил на ладонь Сергеева, но он решил не прятать руку в карман, решив проверить, продержится ли он до прибытия к месту работы. Так Сергеев тренировал силу воли. Он шёл, рука болела всё больше и десять минут ходьбы казались ему застывшей вечностью. В эти минуты Сергеев размышлял о природе любви и страсти, о возможности вечной любви к одному человеку в противовес полигамным устремлениям несовершенной природы. Рука, однако, уже заболела настолько сильно, что Сергееву показалось, что она сейчас окоченеет, превратится в сосульку и отвалится. Наконец он дошёл до места своей работы, открыл специальным электронным ключом массивную дверь, выдохнул с облегчением, и положил, наконец, руку в карман.

Сергеев бросил взгляд на настенные часы. Часы показывали половину девятого. Сергеев вздохнул с облегчением. Сегодня ругать за опоздание никто не будет.

Он поднялся по невысокой лестнице на второй этаж и вошёл в неожиданно тёплый кабинет, испытав чувство, словно попал из морозильника в печь. Увидел включённый обогреватель и вспомнил, что забыл выключить его в пятницу. Он понял, в чём дело, и удивился, что девушки этому не удивились.

Девушки – Манана и Севара – сидели на своих местах, одетые в одинаковые ярко-красные блузки.

– Вчера обе были в синем, сегодня обе в красном, – заметил с улыбкой Сергеев.

–  Ну, не говори, у нас флэш-моб, – сказала Манана, переглянувшись с Севарой.

Читатель уж, вероятно, в предвкушении, и не переживёт, если автор не выпишет портреты этих очаровательных дам.

 Манана была темноволосой девушкой с большими, грустными и застенчивыми глазами и правильными чертами лица. Не обжигающе яркая, но серьёзная, спокойная и солидная красота Мананы идеально гармонировала с её внутренними качествами, и вообще Манана казалась всем на диво гармоничным, цельным и почти совершенным творением природы. С такой девушки, мыслил Сергеев, художники девятнадцатого века писали бы свои портреты, такой девушке композиторы-романтики того времени посвящали бы свои лирические сонаты. Но Манана вовсе не была благородно-старомодной барышней, а являлась вполне современной, прагматичной и расчётливой интеллектуалкой, из той новой поросли, нацеленной на успешную карьеру и высокий социальный статус.  Прекрасен был и светлый, влажно-бежевый цвет её кожи, напоминавший Сергееву кофе с молоком, завораживали густые чёрные ресницы, пластический рисунок её телодвижений и жестов, нежные и мягкие прикосновения смыкавшихся верхней и нижней губ. Усладу вызывала музыкальность и поэтичность словесных конструкций, иногда произносимых шёпотом Мананой во время работы для сугубо деловых целей. Казалось, что любые слова, вылетающие из её уст, даже обидные, грубые и издевательские, лились и будут литься плавно и величественно, словно чистый горный ручей, и Манана любым своим движением облагораживала окружную атмосферу, словно древний царь Мидас, превращавший всё, к чему он прикасался, в золото.

Севара была на три года старше Мананы, она уже была мамой маленьких сына и дочери, замужем за мужчиной гораздо старше её, и с головой погруженной и в работу, и в семейные хлопоты. Она всегда имела репутацию яркой красавицы, и сейчас доставляла визуальное наслаждение всем окружающим, пусть красота её, возможно, и вступала уже в фазу долгого и блестящего заката. По сравнению с Мананой, Севара представляла собой другой эстетический тип женской красоты. Контрастом  со строгой и прямой фигурой Мананы были обольстительные наклоны и извивы её тела, пластичные изгибы припухлых рук с выкрашенными в ядовито-красный цвет ногтями,  изысканно-тёмные переливы в движениях её глаз, похожих на чернослив, излучавших жеманность и сарказм. Характеры прекрасных коллег Сергеева, как и типы их наружной яркости, были противоположными. Манана была мягкой, скромной и интеллигентной, а характер Севары имел в своем составе отчётливую напористость и искрился острыми, диссонансными нотками. Но иногда всё менялось, и тогда уже Севара становилась мягкой и участливой, а Манана показывала тёмную сторону своей души и острые углы своего характера, и в этой внезапной перемене ролей Сергеев ощущал главную для него неразгаданную загадку и в то же время главную прелесть жизни.

– Миша, как вы провели выходные дни? – спросила Севара, раздвинув брови и слегка поджав ярко-красные губы.

– Как обычно, – ответил Сергеев,– Карты, вино, женщины.

Обе вспрыснули, и настроение Сергеева стало приподнятым.

– Смешной вы, Миша, – сказала Севара, – вы комик, Миша!

– Да, я помню, как Миша внезапно запел посреди фразы. Я не могла удержаться от смеха, долго ещё смеялась, – вспомнила Манана о прошедшей пятнице.

– Вы и дома смеялись? – посмотрев на Манану, и понизив голос, спросил с придыханием Сергеев.

– Нет, Миша, вы не думайте, пожалуйста, что вы на меня произвели такое впечатление, что я и дома продолжала смеяться, – с укоризной, сделав круглые глаза, сказала Манана.

Раздражение Мананы, её слова огорчили Сергеева. Слова эти случайно, против своей воли, затронули тонкую душевную струну, запылившуюся в архиве прошедших впечатлений. Сергеев снова возвратился почти на двадцать лет назад, когда он учился в шестом классе, на уроки труда, где он, не выполнив задание, стоял, обруганный учителем, под насмешки одноклассников, с еле удерживаемыми слезами. Его всегда в течение жизни мучили навязчивые мысли, которые двигались по цикличному кругу, сменяя его настроения и миросозерцание. То он задумывался внезапно о преступниках, и ему всюду мерещились подкарауливавшие его гопники, то ему улыбалась красивая девушка, и он грезил о страстных ночах, пропитанных лимонным ароматом  и неощутимым на вкус, цвет и запах, но всюду разлитым в воздухе экстазом, то он задумывался о том, каким будет в будущем, без помощи родителей, и видел себя то звездой музыки, собирающей стадионы и раздающей интервью всем газетам и журналам, то просящим милостыню нищим и оборванным маргиналом. В картинах воображения его бросало с южного полюса на северный и из стужи под палящее солнце. Он представлял себя героем из боевика, виртуозным соблазнителем, и в его мечтах в нём непредвиденно появлялись агрессия и отчаяние, он упивался участью изгоя и страдальца и сохранял надежду на обладание в будущем всеми желаемыми благами мира. 

Его размышления прервала самая юная сотрудница фирмы, девятнадцатилетняя Катя Фролова, просунувшая в дверь кабинета сверкающее личико и провозвестившая звенящим голоском:

– Спускайтесь на первый этаж, поздравлять фирму с днём рождения!

Сергеев не спеша спустился вниз. С другой стороны просторного второго этажа, разделённого на две половины узким коридором, спустились двое – Айдар Сталбеков и Левон Вартанов. Айдар был коротко стриженый, пружинистый и накачанный, но парадоксально при этом умный, спокойный и вежливый юноша. Он работал в компании уже пять лет и дослужился до начальника отдела. Левон Вартанов был кареглазым брюнетом с густой копной курчавых волос и с апатичным взглядом. Он работал в фирме программистом и своим обликом подтверждал стереотип, что программисты странные ребята и вообще особая каста. Сергеев, глядя на него, размышлял, что необычность Левона, в отличие от необычности его, Сергеева, есть необычность стандартная и органично влитая в контуры настоящей эпохи, в которой Сергеев ощущал себя штучным товаром, выставленным на аукционе, и все любуются им, да покупать никто не хочет, ибо цена кажется уж больно непомерной, и хорошо бы её снизить.

Все сотрудники вошли на кухню, где на столе стояли алкогольные напитки и сладкие закуски в виде фруктов и конфет. Сергеев занял место в углу комнаты, рядом с Мананой и Айдаром.

– Мальчики, что будете пить? – спросила директор фирмы Серафима Львовна, моложавая шатенка в строгом деловом костюме.

– Сок, – ответил водитель своего автомобиля Левон Вартанов.

– Сок, – сказал мусульманин Айдар Сталбеков.

– Сок, – уныло пробасил трезвенник Сергеев.

– Замечательно! – саркастично ухмыльнулась Серафима Львовна, – Скажите же тост в честь дня рождения фирмы, непьющие!

Сергеев сразу вызвался говорить, взяв в руки бокал шампанского, словно первоклассник мел, и произнёс пафосную речь.

– Дорогие сотрудники и сотрудницы компании! Я считаю подарком судьбы, что мне выпала колоссальная честь работать в коллективе, где столько и красивых, и одновременно умных девушек и женщин! Я благодарю вас, Серафима Львовна, за то, что вы поверили в меня и подарили мне возможность работать в этой компании. Каждый будний день я иду сюда на работу, как на праздник, и в этом прежде всего ваша заслуга! Выпьем за то, чтобы компания всегда была лидером рынка, – и под искренние аплодисменты коллег сморщившийся от запаха спиртного и пафосности произнесённой речи Сергеев со стеснением опустил глаза в пол.

– Большое спасибо тебе, Миша, за такую речь, – подойдя к нему, поблагодарила его Лилия Петровна, сотрудница фирмы с двадцатилетним стажем, – было очень приятно.

Когда празднование закончилось, Сергеев помог отнести стулья в кабинеты. Возвращаясь обратно на первый этаж, он увидел, что водитель фирмы приоткрыл дверь на улицу, на которой постепенным, но заметным образом темнело, и подступающий вечер окрашивал синими акварельными красками небо.

Рабочий день уже подошёл к концу, и Сергеев вместе с коллегами вышел из офиса.

Яркие огни автомобильных фар и лунный блеск фонарей освещали улицы, сообщали живое дыхание вечернему городу. Компания с разноголосым шумом и весельем шла по направлению к перекрёстку. Больше всех галдела и заливалась смехом Севара.

– Вот Севара хохотушка, вечно на позитиве, – заметил Айдар.

– Смех продлевает жизнь, – грустно изрёк банальность Сергеев.

– Тогда Севара, как горец Дункан Маклауд, должна быть бессмертной, – засмеялся Левон Вартанов.

Когда коллеги дошли до пересечения улиц, они пожали друг другу руки и попрощались, после чего Левон и Айдар отправились в разные стороны. Сергеев дошёл до остановки, взглянул наверх и увидел, как в вечернем небе румяным багрянцем разливалась розовая заря.

В ожидании транспорта Сергеев вглядывался в бурлившую вокруг него жизнь. В этот час стандартом являлось большое количество людей, возвращавшихся с работы, учёбы и других важных дел. Наслаждаясь положением стороннего наблюдателя, Сергеев всматривался в лица и действия. По грязным, мокрым и заснеженным улицам и тротуарам шли усталые, погруженные в тривиальные думы люди. Колобродило тяжёлым вздыханьем человечьего потока. На соседней улице трое друзей громко спорили по неизвестному ему вопросу, потом двое из них устроили между собой борцовский поединок, а третий выступал в роли рефери. Рядом с ними мужчина требовал с телефонного собеседника вернуть долг, пересыпая речь нецензурщиной. Через дорогу перебегала дама, не дождавшись, пока зажжётся зелёный цвет плохо работающего светофора, и едва не попадала под колёса автомобилей. Так жизнь подкинула три сюжета для трёх рассказов, которые Сергеев собирался написать в свободное от работы время. А пока Сергеев мысленно перестал слушать музыку жизни, отвлёкся от земного и слишком человеческого, и в его грёзах кошки отплясывали босанову, гудящие клаксоны автомобилей ознаменовывали собой крещендо уличной симфонии, а Севара, Манана и Катя Фролова, сменяя друг друга, танцевали на пилоне в сладкозвучной тишине.

Он почувствовал, что коснулись его плеча. Он обернулся и увидел рядом с собой незнакомца.

– Братан, не пойми превратно, есть десять сомов на дорогу? – обратился к Сергееву незнакомец.

Сергеев подумал секунду, вытащил из кармана две пятисомовые монеты и вручил их незнакомцу.

– Рахмат, братан, – поблагодарил тот, прошёл несколько метров, остановился около группы молодых людей и заговорил с ними. Сергеев проводил его печальным взглядом и снова стал всматриваться в номера подъезжающих маршруток. Когда к остановке прибыла та из них, которая была ему нужна, Сергеев направился к ней медленным бегом, утопая подошвами обуви в снеге, почерневшем от грязи и луж. Он зашёл в маршрутку и скрылся в её салоне, по обыкновению, в эти вечерние часы переполненном людьми.

Встреча

Бархатные ласки весеннего неба обездвижили Сашу Мосолова, заставляя его тонуть и захлёбываться в потоке воздушных лучей. И он вспомнил, как прошлой осенью его девушка Полина танцевала фокстрот под дождём, и его сознание и настроение сливались с музыкой небесных сфер и отвергали происходящее вокруг.

День двигался к концу, и Мосолов, опустив взгляд, увидел, как пурпурная дымка предзакатного эфира родила из своего чрева женский силуэт. Силуэт приобретал всё более реальные и знакомые Мосолову очертания, и Саша испытал внезапный экстатический шок – это была Зина Мельхиорова, его бывшая девушка, с которой Саша встречался два года назад, и с которой расстался после её отъезда на учёбу в Москву.

– Зина, – не сдержав себя, вскрикнул Мосолов.

Зина обернулась, в удивлении широко раскрыла рот, прикрыла его руками, и, прерывисто дыша, бросилась в объятья Мосолову.

– Сашенька, неужели это ты?  Словно бы сто лет прошло, а не два года! Я так рада тебя увидеть!

– Я тоже рад! Где ты сейчас?

– Учусь на экономиста, сейчас вернулась сюда из Москвы на стажировку. Как сам? Чем занимаешься?

– Менеджером в туристической фирме.

– Платят нормально?

– Устраивает. Всё что нужно, имеется.

– Как на личном фронте? Я слышала, ты сейчас общаешься с Полиной. Давно дружите?

– Уже примерно год,  – неуверенным голосом произнёс Саша.

– Это срок, – двинула бровью Зина.

– Не знаю, не уверен, получится ли с ней. Мы разные с ней по характеру. Наверное, не мой она человек, – неожиданно равнодушным тоном сказал Мосолов, и потом добавил: – Зина, а ты чем в это воскресенье занимаешься?

– Я? Да так, ничем, – пожала плечами Зина.

– Давай сходим в кино или в летнее кафе напротив нашего университета.

– Давай,– улыбнулась Зина, – забьём там стрелу, как в лучшие времена.

– Лучшие ещё впереди,– произнёс про себя Саша и добавил вслух: – Давай, на том же месте, в тот же час.

Зина попрощалась с ним, упорхнула летучей змейкой и растворилась в густой синеве.

В приподнятом настроении Саша вприпрыжку помчался домой, закружился в вихре бытийного потока, ежесекундно вдыхая разноцветную сложность пёстрой жизни. Он жил наслаждениями и удовольствиями и переходил от одного наслаждения к другому. Как приятно получать удовольствие от футбольного матча, любимой музыки, прочитанной книги, просмотренных фильмов, отдыха с друзьями, любовных томлений, любимой работы, мечтаний и грёз, безумия и жара телесной страсти! Но что поделать с неумолимым бегом времени, когда каждый миг твоего бытия ускользает в невесомость, и туманное будущее становится ясным прошлым? Не является ли постоянный приток разнообразных удовольствий не только даром природы, но и мудрой компенсацией за неизбежное старение, несоответствие твоих ограниченных возможностей твоим бескрайним желаниям? Эти думы вытесняли предвкушение свидания с Зиной, заполоняли существо Саши, и он незаметно для себя быстро преодолевал расстояние в несколько улиц своего микрорайона и скрывался в железобетонных объятиях высокого многоэтажного брежневского дома.

© Игорь Миясаров, 2017